Текст книги "И все-таки она плоская! Удивительная наука о том как меняются убеждения, верования и мнения"

Как показывает SURFPAD, именно поэтому мы так часто расходимся во мнениях по вопросам, которые обеим сторонам кажутся очевидными. Не подозревая, как мозг каждого человека по-разному обрабатывает одни и те же факты, создавая различия в восприятии, мы считаем, что боремся за саму реальность, за правду, которую видим собственными глазами. Подобные разногласия между отдельными людьми часто перерастают в разногласия между группами, потому что люди со схожим опытом и мотивацией склонны устранять неоднозначность примерно одинаковым способом, и, где бы они ни пересеклись, в интернете или лично, тот факт, что доверенное окружение имеет ту же точку зрения, дает нам уверенность, что мы правы, а другая сторона неправа фактически, морально или как-то еще.

«Если мы предоставим человеку факты, оспаривающие его мнение, он чаще всего не поменяет своих убеждений. Скорее наоборот, только укрепится в них, – объяснил Паскаль. – Это может сбить с толку, но в рамках SURFPAD вполне понятно». Он попросил вообразить себе надежный источник новостей, который постоянно выставляет некую политическую фигуру в плохом свете. Если другой источник новостей покажет его в положительном свете, ваше восприятие все равно не поменяется. Мозг сделает то же, что с белыми носками: он предположит, что с освещением что-то не так, и исключит его воздействие из своего восприятия. Сложится субъективное ощущение объективности.

Это подводит нас ко второму уроку. Поскольку субъективность ощущается нами как объективность, наш наивный реализм создает впечатление, что можно изменить мнение людей, показав им факты, подтверждающие нашу точку зрения. Ведь любой человек, думаем мы, прочтя то же, что и я, или увидев то же, что и я, естественно, посмотрит на вещи так же, как и я, при условии, что он подойдет к этому вопросу так же вдумчиво, как и я. Мы предполагаем, что, если кто-то не согласен с нашими выводами, значит, он просто еще не знает всех фактов, а иначе уже смотрел бы на мир так же, как и мы. Вот почему мы продолжаем безо всякого результата отправлять своим оппонентам ссылки на самые надежные источники, когда пытаемся доказать свою правоту тем, кто, как нам кажется, заблуждается, выжил из ума, не осведомлен и просто неправ. Проблема заключается в том, что другой человек делает все то же самое, думая, что это должно подействовать на нас.

Правда в том, что мы всегда приходим к выводам посредством устранения неоднозначности, но этот процесс происходит в подсознании без нашего ведома. Мы способны осознать только результат этого процесса. Вы думаете, что воспринимаете мир таким, какой он есть на самом деле, и когда многие люди уверены, что их версия реальности истинная, в то время как другие убеждены, что на самом деле истинна их версия, возникают споры, взрывающие интернет (пример – «Платье»), а также Инквизиция, Столетняя война, QAnon и протесты против ношения масок во время глобальных пандемий.

* * *

В своем кабинете Паскаль дал мне посмотреть на «Платье». Я видел своими глазами, что оно явно черно-синее, но теперь уже не был в этом уверен. Паскаль остался доволен моей неуверенностью. Он посчитал это своего рода прозрением.

Паскаль – ученый, для которого умозаключения, основанные на подтверждающих данных, являются единственными, заслуживающими внимания. Открытость тому факту, что наши нынешние модели могут быть ошибочными, что текущая интерпретация – это всего лишь интерпретация, дает людям возможность изменить свое мнение, когда новые данные ставят под сомнение наше нынешнее понимание.

Но у Паскаля есть почти что тезка – Блез Паскаль, философ XVII века, чьи высказывания о спорах были опубликованы уже после его смерти в книге под названием «Мысли» (Pensées). Вот одна из них: «Никто не расстраивается из-за того, что не видит всего, но человеку не нравится ошибаться, возможно, потому он и уверен, что хоть и не видит всего, но в том, что он видит, он точно не ошибается, поскольку чувства всегда говорят правду». И дальше: «Людей обычно больше убеждают соображения, к которым они пришли сами, чем те, которые пришли в голову другим»[63]63
  «Пришли в голову другим»: Blaise Pascal, Pensées (New York: P. F. Collier&Son, 1910), 12–13.


[Закрыть].

Паскаль солидарен с Паскалем. На самом деле, он назвал свой личный блог Pascal’s Pensées («Мысли Паскаля») в его честь.

«Нам нужен SURFPAD-дискурс: культура, в которой если не все, то хотя бы многие понимают, что происходит», – сказал он, откладывая «Платье» и доставая пару розовых кроксов, которые ученые использовали в своем исследовании. «А ты знаешь, что мы не можем воспринимать третье измерение?» Я понял, что это риторический вопрос, поэтому отвел взгляд от кроксов и открыл блокнот.

Паскаль объяснил, что поверхность сетчатки двухмерна – совсем как плоский лист. Мы воспринимаем свет только в двух измерениях, а затем мозг конструирует третье из знакомых сигналов, из опыта, полученного в детстве, когда мы тянулись к дальним предметам, ударялись головой о ближние и так далее. Подобно желтому цвету лимона, третье измерение всегда иллюзорно. Оно всегда было и всегда будет только в наших головах. Вот почему мы можем смотреть 3D-фильмы и рисовать реалистичные картины. Художники воссоздают знакомые визуальные сигналы, а наш опыт помогает создать образ в уме, и все это, по сути, является ложью, которую мозг использует, чтобы сказать нам правду.

По словам Паскаля, мозг вынужден опираться на предположения, чтобы ориентироваться в этом мире неопределенности. Обычно это бывает нам на пользу, и в сущности это помогало нам миллионы лет. Проблемы возникают, когда мы злоупотребляем этими предположениями. Для сравнения он привел пример, когда мы не глядя принимаем любые предложения автозамены при наборе текста.

«Нам нужно это преодолеть. Мы должны иметь возможность сказать: „SURFPAD реально работает и для меня, и для тебя тоже“. Если мы сможем это сделать, мы перейдем на метауровень. „Каков мой опыт? Каковы мои предположения? У нас разный опыт? У нас разные предположения?“ И, может быть, тогда мы поймем, что за человек перед нами. Я очень часто встречал в социальных сетях откровенно шокирующие комментарии. Но теперь вместо того, чтобы вступать в спор с этими людьми, я предпочитаю промолчать. Потому что, когда я в прошлом как-то высказывался, становилось только хуже. Так что я считаю, нам нужна новая культура разногласий. Культура SURFPAD».

Я думаю, у Паскаля имеются серьезные замыслы. В конце концов, подобные научные идеи много раз меняли наше представление о себе. Научная революция, произведенная Коперником, теория эволюции путем естественного отбора, открытие микробного происхождения болезней, идея смещения центра сознания из души в мозг, появление самой психологии, которая помогла нам осознать бессознательные силы, управляющие нашим мышлением, чувствами и поведением, – все это дало нам инструменты, позволяющие пересмотреть кажущиеся полезными, но иногда очень ошибочные предположения. В моменты самого радужного оптимизма я представляю себе некую будущую версию нас, в которой SURFPADификация могла бы улучшить наше взаимодействие в постоянно меняющемся, всегда активном, привычном мире, где вся информация доступна в любое время, а потому все неоднозначно и двусмысленно. Мир, в котором правда существует, но трудно найти доверие.

Исследование Паскаля и Карловича показывает, что недостаточно просто предъявить факты, оспаривающие чье-то мнение. Мы должны разговаривать таким образом, чтобы была возможность задать вопросы и понять, как люди пришли к своим выводам. Мы должны осознать, что у других людей другие предположения, в другом русле идут процессы мышления. Тогда мы сможем понять: то, что нам кажется бесспорным, другие видят иначе. Мы должны признать, что принадлежим разным сообществам, даже в сети – с разными проблемами, целями, мотивами и заботами, и, что самое главное, у нас разный опыт. Мы должны признать: если бы мы испытали то, что испытывают другие, то, возможно, даже согласились бы с ними.

Спорные вопросы являются спорными, потому что мы устраняем их неоднозначность по-разному – бессознательно, а не по своему выбору. Если мы это поймем, то можем прийти к тому, что Паскаль и другие сотрудники Нью-Йоркского университета называют «когнитивной эмпатией», то есть к пониманию, как другой человек мыслит: то, что он считает истиной, возникает в его голове неосознанно, а потому споры по поводу выводов часто являются пустой тратой времени. По словам ученых, для обеих сторон будет лучше сосредоточиться на собственном процессе обработки информации, на том, как и почему они пришли к тем или иным выводам, а не на том, что именно это за выводы. Исследования того, как мозг перерабатывает прошлый опыт, наводят на мысль, что это может возыметь эффект; ведь именно так мы преодолевали все препятствия, с которыми когда-либо сталкивался наш вид. В буквальном смысле именно так и меняется мышление. Но есть одна загвоздка, которую мы собираемся исследовать в следующей главе.

В следующем эксперименте Паскаль и Карлович будут проверять, смогут ли люди, которые видят белые носки и розовые кроксы, увидеть реальную картину, если им заранее предоставить какую-то другую информацию. Они решили посмотреть, можно ли научить людей видеть кроксы иначе, в обход собственных предположений. Иначе говоря, они попытаются изменить мышление людей, познакомив их с новой информацией. Они выдвинули гипотезу, согласно которой вовсе не обязательно тратить целую жизнь на получение нового опыта, чтобы осознать, что вы, возможно, ошибались и вам нужно пересмотреть прежние взгляды и увидеть ситуацию с другой точки зрения. По поводу предстоящего эксперимента Паскаль сказал: «Им нужно почувствовать что-то такое, что однозначно даст им понять, какое там на самом деле освещение».

Я рассказал Паскалю, что планирую пообщаться с бывшими членами сект, «групп ненависти» и конспирологических сообществ. Я много читал о том, что люди часто покидают подобные группы вовсе не из-за расхождения во взглядах, а потому, что их отталкивает нечто совершенно не связанное с идеологией.

Паскаль меня перебил: «Значит, стратегия такая: нужен зазор, чтобы впустить свет».

4. Нарушение равновесия

Пообщавшись с Паскалем Уоллишем и нейробиологами Нью-Йоркского университета, я решил, что уже достаточно хорошо понимаю, как формируются взгляды. Мозг, запертый в «черном ящике», медленно и с большим трудом строит модель реальности, которая со временем начинает лучше предсказывать и объяснять закономерности окружающей среды, возбуждающие строго определенные нервные пути. Наше познание этого мира начинается с форм, звуков и цветов. Постепенно мы учимся все лучше их различать, в результате чего вступаем во взаимодействие с окружающими нас объектами и начинаем их классифицировать. Позже, став чуть постарше, мы учимся у более взрослых и оытных людей называть все это словами – осваиваем язык. Сначала мы ассоциируем вот эти конкретные звуки с явлениями реального мира, затем учимся писать буквы, которые обозначают эти звуки на бумаге, и благодаря этому начинаем узнавать о вещах, с которыми, возможно, никогда не познакомимся на своем опыте, а только в книгах о Парагвае, подкастах о серийных убийцах и фильмах о говорящих плюшевых мишках.

Но что же происходит, когда мы вдруг понимаем: то, что мы считали правдой, на самом деле ложь? Что происходит, когда мы узнаем что-то новое, и это новое противоречит чему-то старому? Что происходит, когда мы сталкиваемся с аргументами, которые расходятся с нашим мировоззрением? Что происходит, когда мы встречаемся с чем-то, что ставит под сомнение позицию, которая когда-то отражала наши ценности? Теперь, когда я разобрался в том, как формируются взгляды, я хочу понять, как они меняются.

* * *

Как мы определяем, что правда, а что нет, – вопрос с двухтысячелетней историей, который когда-то побудил людей поумнее меня отказаться от погони за удачей и отправиться жить в хижину, где можно посвятить себя вышивке и совершенствованию навыков выпечки блинов.

Но мы не станем этого делать или углубляться в философию познания, а сосредоточимся в основном на психологии и нейробиологии. Это не значит, что на философию не стоит тратить время, просто если вы когда-нибудь читали книгу по эпистемологии (науке о познании), то знаете: можно осилить несколько сотен страниц, чтобы выяснить, является ли свобода воли иллюзией, и так и не прийти к удовлетворительному выводу. Лучше мы немного отвлечемся от смысла слов, чтобы понять, как мозг создает основы этого смысла.

Как мы уже упоминали ранее, закодированная в мозге информация основана на периодической активации нейронов. Она вписана в живой субстрат, но при ближайшем рассмотрении так же нейтральна, как слова, напечатанные на странице.

Мы говорим, что мозг хранит информацию, но надо иметь в виду, что на глубинном уровне этот процесс – физический, независимо от того, взаимодействует ли мозг с внешним миром посредством органов чувств, или с самим собой посредством мышления. Химическая и электрическая активность перестраивает молекулы и атомы в голове, и мозг в процессе взаимодействия физически становится другим, чем был до него. Когда вы слушаете песню, видите собаку, спорите о пользе горчицы, связи между нейронами укрепляются или ослабевают, сокращаются и изменяются, так что мозг уже имеет иную форму и конфигурацию мельчайших частиц, чем до этих событий.

Как все это переводится в информацию? Когда вы оставляете след ручкой на бумаге или отпечатываете эмблему на воске, физическая форма того, на что вы воздействуете, меняется. Органы чувств, реагируя на воздействия извне, передают сигналы в мозг, и эти сигналы меняют физическую структуру мозга. Когда ваша нога оставляет след на песке, когда вы выжигаете что-то на дереве, это создает эффект, который несет в себе информацию. Добавьте несколько биологических механизмов, которые позволяют распознавать информацию, и еще несколько, чтобы замечать в ней взаимосвязи, отражающие те или иные закономерности, и еще парочку, чтобы замечать закономерности в закономерностях, и вот он – процесс формирования мышления.

Эти закономерности также могут помочь нам обнаружить истину, скрытую между ними. Психолог Стивен Пинкер провел мысленный эксперимент, чтобы это продемонстрировать.

«Представьте, что вы спилили дерево, – начал Пинкер, – а затем представьте себе механизм, который может распознать кольца на пне». Для каждого кольца он делает отметку. Пять колец – пять отметок. Рисунок колец теперь закодирован.

Затем нужно представить себе второй механизм, который поможет выявить истину без размышлений. Вот как это работает: второй механизм распознает кольца на пне и делает для каждого отметку. Пять колец – пять отметок. Затем он распознает кольца на втором, меньшем пне. Три кольца – три отметки.

Если мы добавим к механизму такую функцию, с помощью которой он сможет, распознав отметки на малом пне, убрать лишние, сделанные для большого пня, то получится вычитание. Пять колец минус три дают два кольца. И этот чисто механический процесс выявил бы скрытую истину.

Кольца соответствуют годам, а отметки – кольцам, поэтому две отметки после вычитания равны возрасту большого дерева, когда было посажено маленькое дерево: два года. Но мы можем пойти дальше. Кольца – это следствие, к которому привели определенные причины. Эти темные и светлые круги формировались по мере того, как дерево становилось толще за каждый оборот Земли вокруг Солнца. Значит, две отметки соответствуют двум оборотам. После посадки первого дерева Земля дважды обернулась вокруг Солнца, прежде чем проросло второе дерево. Все эти выводы вполне достоверны, но не потому, что механизм «сообразительный и разумный», а потому, что он произвел «цепь обычных физических действий, первым звеном которой была конфигурация материи, несущей информацию»[64]64
  «Материи, несущей информацию»: Steven Pinker, How the Mind Works (London: Penguin Books, 2015).


[Закрыть].

Вот что происходит в мозге. Он постоянно «выжигает отметки» в нейронах, чтобы они соответствовали закономерностям, которые он распознает во внешнем мире, а также непрерывно стирает эти отметки по мере того, как распознает другие закономерности. Мозг содержит в себе множество биологических механизмов, и каждый из них может преобразовывать обнаруженные взаимосвязи в изменения внутри общей сети нейронов. Затем он меняет свое поведение, основываясь на этих внутренних изменениях. Если такое поведение делает его более эффективным, нейронные структуры укрепляются, в противном же случае они слабеют.

Со временем силы естественного отбора отдали предпочтение биологическим механизмам, которые лучше распознавали взаимосвязи и реагировали на них. Одним словом, существа с нервной системой, которая кодирует информацию, а затем сравнивает и сопоставляет взаимосвязи, стали успешно использовать получаемые данные для выживания, процветания и размножения. Организмы, реагирующие на стимулы, такие как пауки и черви, произошли от одноклеточных и свободно плавающих желеобразных предшественников, которые стремились получать блага и избегать опасности. От поколения к поколению в результате этого процесса возникали все более совершенные биологические механизмы с улучшенным восприятием и реакциями.

Со временем из механизмов первого порядка родились механизмы второго порядка, которые уже могли считывать информацию внутри себя, как если бы это были закономерности внешнего мира. И они могли использовать эти закономерности на разных уровнях, делая на основе выявленных взаимосвязей выводы и прогнозы, что приводило к лучшим результатам при поиске ресурсов и предотвращении угроз.

Так продолжалось до тех пор, пока не появились первые сложные нервные системы. Биологические механизмы, надстроенные друг над другом, обменивались информацией и сравнивали ее, в процессе этого все более усложняясь. Став сложными, они породили интеллект, способность оценивать и планировать. Появились существа, которые не только стремились не умереть с голоду и не быть съеденными, но и умели в сложных ситуациях принимать решения и выносить суждения, опираясь на то, насколько новая информация отличается от уже известной. Другими словами, жизнь научилась учиться. Согласно нейробиологии, именно это и есть изменение мышления: обучающийся механизм непрерывно и одновременно то записывает закодированную в нем информацию, то стирает ее.

Выживание сложного организма зависит от того, насколько он способен спрогнозировать дальнейшие события исходя из предыдущего опыта. Возможно, это странно, но наша способность замечать ошибки в этих прогнозах зависит от дофамина – нейромедиатора, который позволяет нам управлять нашей мотивацией. По словам нейробиолога Марка Хамфриса, мозг покоится в «супе» из дофамина, и концентрация этого супа влияет на то, насколько вы мотивированны довести выполнение задачи до конца или отказаться от нее ради другой. Когда химия в мозге, которая заставляет нас работать, учиться, смотреть фильм, стоять в очереди или придерживаться своей линии в разговоре, меняется, мы теряем мотивацию и готовы переключиться на что-то другое. Или, если дело касается, например, просмотра социальных сетей, видеоигр или азартных игр, мы можем чувствовать мотивацию продолжать делать это за счет других причин, которые помогают нам оставаться сосредоточенными и вовлеченными.

В том, что касается мотивации, дофамин отвечает за чувства, возникающие, когда результаты не соответствуют нашим ожиданиям, а затем различные уровни дофамина мотивируют нас направлять свое внимание к цели, учиться и корректировать наши прогнозы в дальнейшем[65]65
  Корректировать наши прогнозы в дальнейшем: Mark Humphries, «The Crimes against Dopamine», The Spike, June 23, 2020. https://medium.com/the-spike/the-crimes-against-dopamine-b82b082d5f3d.


[Закрыть].

Например, представьте, что вы прилетели в Исландию и при получении багажа узнали, что аэропорт предлагает бесплатное мороженое для прибывающих пассажиров. Всплеск дофамина привлечет ваше внимание к этому неожиданному приятному бонусу. У вас появится мотивация изменить свои планы так, чтобы в будущем снова прилететь в этот аэропорт. Но предположим, что вы уже бывали в этом аэропорту раньше, причем неоднократно выбирали его именно из-за бесплатного мороженого. В этом случае при очередном прибытии туда ваш уровень дофамина не поменяется – ведь все происходящее совпало с вашими прогнозами. Другое дело, если бы вы ожидали мороженого, а по прибытии узнали, что аэропорт отменил эту услугу, – вот тут ваш уровень дофамина резко снизился бы из-за неожиданного негативного результата. После такого разочарования вы вряд ли захотели бы еще раз вернуться в этот аэропорт.

Как сказал мне психолог Майкл Рауселл, когда опыт не соответствует нашим ожиданиям, всплеск дофамина продолжительностью около миллисекунды побуждает нас прекратить всю деятельность и сконцентрировать внимание. После такой неожиданности у нас появляется мотивация учиться на новом опыте, чтобы меньше ошибаться в будущем. По его словам, для наших предков «неожиданность знаменовала собой либо неминуемую опасность, либо огромную возможность, однако если начать размышлять вместо того, чтобы действовать, можно подвергнуться опасности и упустить возможность – и то, и другое могло просто исключить вас из генофонда».

Когда происходящее не соответствует нашему опыту – будь то неожиданная вечеринка, которую вы по возвращении застаете у себя дома, или недостающий гамбургер в пакете с едой навынос – подобные сюрпризы побуждают нас изменить свое поведение. Мы не замечаем, как они меняют наше мнение, пока мозг незаметно обновляет схемы прогнозирования в надежде избежать неожиданности и сделать будущее более предсказуемым[66]66
  Сделать будущее более предсказуемым: Michael A. Rousell, Power of Surprise: How Your Brain Secretly Changes Your Beliefs (Lanham, MD: Rowman & Littlefield, 2021).


[Закрыть].

Вся субъективная реальность строится подобным образом – из наслоений закономерностей и схем прогнозирования, но благодаря пластичности мозга этот строительный проект никогда не заканчивается. Нейроны, подобно каменщикам, постоянно достраивают новые стены в соборе нашей уверенности. Мозг непрерывно разбирает и перестраивает наши модели реальности, снова и снова осмысляя все новое и неожиданное. Наш ум постоянно меняется и обновляется, записывает и редактирует. И благодаря этой пластичности многое из того, что мы считаем реальным или нереальным, правдивым или ложным, хорошим или плохим, моральным или аморальным, меняется по мере того, как мы узнаем что-то, о чем раньше и не подозревали[67]67
  О чем раньше и не подозревали: Stanislas Dehaene, How We Learn: The New Science of Education and the Brain (London: Penguin Books, 2021).


[Закрыть].

Как вы узнаете из этой главы, мозг – это не просто смесь убеждений и ассоциаций. Процесс записывания и стирания информации в нем, может, и начинается с чувств, но ведет к созданию некой иерархической структуры абстрактных понятий. Внизу – необработанные ощущения: формы, звуки и цвета. Посередине связующий слой, похожий на гусеницу, превращающуюся в бабочку. Наверху более высокие понятия – такие как удовольствие и спокойствие или недовольство и гнев. Каждый нижележащий уровень необходим, чтобы понять смысл более высоких уровней.

В большинстве случаев, узнав что-то новое, мы просто обращаемся к этой иерархии. Но иногда текущий проект требует серьезного расширения. Например, освоив новый способ приготовления курицы, вы просто добавляете этот рецепт в свой репертуар. Да, вы усваиваете что-то новое и даже можете применить это к другим рецептам, не обязательно относящимся к птице. Но иерархия при этом осталась прежней, за исключением несущественного изменения. Другое дело, если вы посетите агропромышленную ферму и увидите, как цыплята с лишними лапами едят цыплят вообще без лап. Возможно, вашему мозгу придется существенно измениться, чтобы вы могли приспособиться к тому, что увидели.

Именно эти два процесса – усвоение нового (ассимиляция) и приспособление к нему (аккомодация) – как раз и управляют всеми изменениями в сознании. Мы должны поблагодарить великого психолога Жана Пиаже за возможность понять, как мозг создает знания и взаимодействует с ними[68]68
  Создает знания и взаимодействует с ними: Jean Piaget, Principles of Genetic Epistemology (London: Routledge, 2011).


[Закрыть]. Но прежде чем детально рассматривать эти процессы, давайте еще раз вернемся назад и вкратце повторим, что это вообще значит – хоть что-нибудь знать.

* * *

В философии что-то «знать» не значит верить в то, что знаешь. Это значит знать что-то, что точно является правдой. Например, можно считать, что если одновременно спустить воду в одном унитазе в Австралии и в другом в Канаде, то вода потечет в противоположных направлениях, но это не знание, потому что это неправда. Направление смыва зависит от того, куда течет вода в этом конкретном бачке, и если вы думаете иначе, это не знание, а просто ваша вера. Для философов убеждения и знание – понятия разные, ведь вы можете верить и в ложные вещи.

Ответить на вопрос, как мы определяем, является ли что-то истиной, довольно сложно, потому что сначала необходимо выяснить, почему мы решили, что само наше определение истины истинно. Вот почему существует около 2600 способов проанализировать глагол «знать», и когда вы получите степень по философии, то помимо собственной воли будете воспринимать стул скорее как сочетание убеждений и идей, чем сочетание дерева и обивки.

После этого термин «постправда» может показаться довольно глупым, поскольку с философской точки зрения люди около двух тысяч лет не могут договориться о том, что вообще означает слово «правда». Мы не можем сейчас быть в мире постправды, если никогда не жили в преисполненном правдой раю. И на протяжении тысячелетий мы спорим не только о том, что есть истина, но и о том, как нам ее определить. Единственный выход из этого замкнутого круга – изучение того, как мы приходим к согласию относительно фактов в целом, чем и занимается академическая дисциплина, которая называется эпистемологией.

Эпистемология – это изучение самого знания: фактов, вымыслов, разумных обоснований, оправданий, рациональности, логики – всего. Задолго до того, как для этой науки появилось название, она была главным вопросом самой философии. До того, как появились микроскопы и лазеры, можно было зарабатывать на жизнь глубокими размышлениями, таким образом создавая свою эпистемологию, чтобы соревноваться с другими, кто лучше объяснит факты. Вот что такое эпистемология: основа для определения того, что истинно. Учитывая всю сложность этого процесса, можно только посочувствовать людям, которые застревают в онлайн-спорах о том, являются ли хот-доги бутербродами, и, если уж на то пошло, людям, которые спорят о том, плоская ли Земля или были ли события 11 сентября делом собственных рук.

Большинство психологических и философских размышлений на эту тему сходятся во мнении, что знание обычно приходит к нам в двух формах. Мы можем знать что-то: пудинг существует, и деревья высокие, вчера шел дождь, завтра воскресенье. Это декларативное знание. Мы также можем знать, как танцевать брейк-данс или менять шины. Это процедурные знания. В любом случае, если вы претендовали на то, что знаете что-то в какой-то из этих двух форм знания, в течение очень долгого времени истинность вашего утверждения могла быть проверена только предположительно[69]69
  Только предположительно: Robert M. Martin, Epistemology: A Beginner’s Guide (London: Oneworld, (2015)); Noah M. Lemos, An Introduction to the Theory of Knowledge (Cambridge, United Kingdom: Cambridge University Press, 2021).


[Закрыть].

Предположения не являются ни истинными, ни ложными, это всего лишь суждения, которые могут быть любыми. Кто-то может сказать что-то, что может быть правдой, например: «Патрик Суэйзи играл Джеймса Бонда в фильме „Вид на убийство (View to a Kill)“». Затем это утверждение ставится под сомнение – кто-то просит его подтвердить. И тут выясняется, что Джеймса Бонда играли несколько актеров, среди которых не было Суэйзи. Тогда предположение не подтверждается. Следовательно, это ложь.

Предположения также допускают то, что называется логикой высказывания. «В Хьюстоне 1,2 миллиона бездомных собак. Хьюстон – город в Техасе. Таким образом, в Техасе насчитывается более 1,2 миллиона бездомных собак». Однако иногда, даже когда представленные факты поддаются проверке и логика верна, нельзя полагаться на предположение, чтобы прийти к какому-то заключению. Например, если вы утверждаете, что все лебеди белые, оправдывая это утверждение тем, что все лебеди, которых вы когда-либо видели, были такого цвета, то достаточно одного черного лебедя, чтобы доказать ложность вашего утверждения. В этом случае ваше утверждение будет убеждением, в которое вы можете верить, но поскольку где-то может существовать черный лебедь, которого вы никогда не видели, с философской точки зрения это не считается знанием[70]70
  С философской точки зрения это не считается знанием: Nassim Nicholas Taleb, The Black Swan (Tokyo, Japan: Daiyamondosharade, 2009).


[Закрыть].

По большому счету, эпистемология заключается в том, чтобы перейти от фактов к уверенности. Если мы берем то, во что верим, и раскладываем все составные части своего убеждения по полочкам с помощью какой-то системы по упорядочиванию, организации и классификации в сравнении с доступными фактами, наша уверенность в истине должна либо повыситься, либо понизиться. Но дело в том, что есть разные системы, способные помочь нам разобраться в происходящем, и некоторые из них иногда нам кажутся лучше, чем другие – в зависимости от того, что мы хотим выяснить. Одна эпистемологическая система убедит нас, что Луна влияет на приливы и отливы. Другая – придаст уверенности, что она влияет на сновидения.

К счастью для нас, когда речь идет о практическом знании, эпистемология как наука берет верх, поскольку только с ее помощью можно создавать телефоны и вакцины. Где-то в XVII веке мы разработали научный метод проверки убеждений, основанных на фактах, и достижения согласия относительно того, что можно испытать на опыте, пронаблюдать и измерить. В этом случае ученые относятся ко всем своим выводам как к тому, что не исключено – но не погружаются в размышления и предположения и не садятся медитировать с помощью пейота, а тратят время на строго контролируемые эксперименты. Затем используют полученные результаты, чтобы собрать кучи доказательств для многочисленных конкурирующих гипотез. Кучи, которые становятся очень большими, превращаются в теории, которые, в свою очередь, образуют модели, способные предсказать, чем обернутся будущие эксперименты. Пока все эти эксперименты дают один и тот же результат, модели остаются в силе. Но если какие-то из них заканчиваются иначе, приходится корректировать модель.

Такая наука как эпистемология хороша там, где все определяется только фактами. Почему небо голубое? Откуда берется нефть? Когда дело доходит до вопросов о наилучшей стратегии в политике, о морали и этике, ученые могут только посоветовать обратиться к какой-то другой эпистемологии. Но философия научного метода работает и в этих областях, поскольку предлагает сначала подвергнуть сомнению как наши собственные выводы, так и выводы других, а не стремиться во что бы то ни стало подтверждать их, хотя мы обычно именно это и предпочитаем делать.

Прежде чем мы выясним, почему нам хочется прежде всего подтверждать свои выводы, я хочу еще раз направить ваше внимание на точку пересечения философии, психологии и нейробиологии. Там, где они встречаются, мы обнаружим необработанную информацию, полученную от органов чувств, и наши собственные мысли по поводу этой информации, которые на самом деле не являются знанием, пока мы не начинаем мыслить в рамках определенных условий.