Текст книги "Терапия пар в теории объектных отношений"

Он продолжил: «Так, вместо того чтобы быть на работе серьезным, я – клоун. Возможно, мне было предназначено быть комиком. Я не знаю, какой профессией я был бы доволен. Я жду, что профессия свалится мне с неба, как манна небесна, или кто-то заметит меня и скажет: «Ты можешь быть моим шофером или спутником в жизни, и мы будем вечно читать книги и слушать музыку»».

Я сказала: «Это похоже на то, как женщина хочет избавиться от проблем с помощью удачного брака».

«Моя мать воспитывала меня как девочку!» – ответил он, к моему и своему удивлению. «Реально она этого не делала, но эта мысль буквально вошла в мою голову, поэтому я так сказал». Его совершенно неожиданная мысль придала смысл моей первоначальной фантазии о том, что он одет, как женщина. Он пояснил: «Их первым ребенком был мальчик, и я всегда думал, что они хотели девочку. Меня интересовало, кто я – обычный или гей, для меня это было постоянной болью. Эмоционально меня влекло к мужчинам, и однажды я был весьма близок к тому, чтобы заняться сексом с мужчиной, но мне стало не по себе, когда я подумал, что я – гей, а он не был хорошим человеком, чтобы с ним это попробовать. Это было пятнадцать лет назад. Я думаю, что я в первую очередь гетеросексуален. Я оборачиваюсь на мужчин с фигурой культуриста, но мне никогда не пришло бы в голову мастурбировать, глядя на изображение мужчины».

Я спросила о его родителях. «Моя мать – холодный человек, живет в соответствии с тем, что считается правильным, очень консервативна. Она эмигрировала из Франции, чтобы выйти замуж за моего отца после того, как он проработал год в Париже, занимаясь своим бизнесом. Я был ее любимчиком, потому что преуспевал в школе, делал правильные вещи. Но мой папа – человек мягкий, дружелюбный, смешливый, говорливый и теплый. У меня несколько идеализированный его образ, который сдерживал мой гнев на него за все наставления, которые он мне никогда не давал. Он был одним из адвокатов в крупной фирме со множеством клиентов на западном побережье, и он много путешествовал». Ив перешел к разговору об отсрочке от воинской службы – ему хотелось уехать в Европу и стать студентом-богословом. «Я бы кого-нибудь убил, если бы оказался в армии. Я не хотел бы носить военную форму и отдавать кому-то честь. Я не принимаю вещи всерьез – ни собственные достижения, ни себя самого. Во мне только вспыхивают несколько искр энтузиазма, которые быстро исчезают».

Это навело меня на мысль, что Ив испытывал огромный гнев на своих родителей, который он обратил на себя. В своей предыдущей терапии, индивидуальной, групповой и религиозной, он этого не касался. Я спросила, что он думает об интенсивном индивидуальном лечении.

«Типа психоанализа? Да, тяжко. Какой в нем толк? Я никогда не получал помощи. Посмотрите на Тельму – она просто боготворит свою терапию, и это выше моего понимания. А где же большое изменение? Я догадываюсь, что я не очень оптимистичный человек».

Индивидуальная сессия Тельмы

Тельма начала рассказывать мне, какой бедной и жадной она себя почувствовала, но она думала, что Ив тоже чего-то от меня хотел. Так или иначе, теперь, когда она была здесь одна, она хотела рассказать мне больше о себе, но боялась, что ее будет для меня слишком много и что я буду переполнена. Она принесла с собой множество вещей – фотографии своей семьи: своих родителей, со счастливым видом устраивающих пикник вместе с двумя ее братьями, с энтузиазмом удящих рыбу в водоеме на Хэмпстедской пустоши. Я заметил, что ее мать была гораздо ниже Тельмы и более полной, чем она. На некоторых выполненных маслом миниатюрах мать Тельмы, запечатленная в подростковом возрасте, выглядела грустной и отстраненной, и Тельма, которая в этом же возрасте лицом была поразительно похожа на свою мать, выглядела такой же несчастной. Когда я рассматривала миниатюры, Тельма сказала мне, что ее мать была манерной женщиной, самоуничижительной и склонной к самоубийству. Ее отец тоже был склонен к самоубийству и однажды заперся на чердаке с ружьем. Он был ненадежен и неудачлив. Ее родители, казалось, ненавидели друг друга и часто устраивали ужасные склоки, которые могли быть опасны. Когда Тельма была еще ребенком, она однажды вызвала полицию, но к тому времени, когда появились полисмены, ее родители уже держали себя в руках и заявили, что она ошиблась. Она никогда не видела своих родителей счастливыми, как на фотографии. Об изображениях своей матери и себя самой она сказала: «Я чувствовала себя одержимой мамой. Я смотрела в зеркало и видела ее лицо, ее тонкие светлые волосы. Мне не нравится, как я выгляжу. Мое лицо мне не кажется моим собственным. И я считаю себя слишком высокой».

Ее обвиняли в том, что из-за нее ее матери приходилось оставаться живой. Тельма идентифицировалась с суицидальными наклонностями своей матери, а также с ее необходимостью оставаться живой, но благодаря терапии она избавилась от постоянной озабоченности своими суицидальными чувствами и попытками их не испытывать.

Затем Тельма показала мне фотографию плюшевого мишки в холщовом фартуке и поварском колпаке. Он не походил на доброе и уютное животное. Он выглядел необычайно суровым, неприятно смотрел одним глазом, у него был тусклый мех, а грязный наполнитель выпирал из разорванных швов. Она его колотила. Затем Тельма сказала: «С другой точки зрения я могла бы сказать, что он отображает меня саму – грязную». Я: «А если не с другой точки зрения, то что бы вы сказали тогда?»

Она: «Я могла бы сказать, что она чувствует себя одеревенелой, холодной и заброшенной. Я чувствую себя одеревенелой и неловкой. Вот я сочинила эту музыку».

Я, как она и предсказывала, начала чувствовать себя переполненной. Я сказала: «Я думаю, вы хотите дать мне так много всего, чтобы занять ваше место в случае, если бы я не захотела заняться непосредственно вами».

«Я хочу дать вам картину меня. Моя мать этого не делала. Мой терапевт делает. Вы говорили о важности поддержки. У меня возникла фантазия о разговоре между нею и вами, чтобы вас соединить. Мне действует на нервы, что вы не с ней».

Здесь имела место фантазия-желание, что терапевт Тельмы и я смогут испытывать то, что произошло с Тельмой и ее матерью. Более последовательное истолкование этой фантазии могло бы состоять в том, что ее терапевт и я сумеют оказать совместную поддержку, по отдельности внося свой вклад благодаря нашим индивидуальным различиям, во многом подобно тому, как мать и отец совместно создают условия для развития их ребенка.

Парная сессия

На следующей встрече с парой я использовала это значение ее потребности в поддержке. Тельма начала с рассказа о сновидении, в котором она отправилась искать набор кубиков и забыла, что они остались в моем офисе. Вспомнив о ее первом сновидении, где ей приснился маленький мальчик, который собирал вместе со мной кубики перед встречей с ней, я сказала: «Вы хотите быть здесь ребенком». Она с облегчением воскликнула, что я поняла и теперь могу принимать это во внимание.

Иву тоже приснился сон.

Я всегда благодарна сновидениям, которые могут нас подвести к более глубокому уровню понимания. Но здесь был чуть ли не перебор сновидений. Казалось, Ив и Тельма соперничали между собой, стараясь рассказать мне что-то, что я могла бы оценить.

Ив рассказал свой сон в настоящем времени следующим образом.

«В сновидении – я и отец. Я вижу, что он берет пару плоскогубцев. Он скрывается в кладовой и собирается убить ими свою дочь. Я предупреждаю ее, чтобы она не входила туда, иначе ее убьют. Затем она превращается в женщину с круглым, приятным лицом, высоким, как у Елизаветы, лбом и кучей пакетов».

Я заинтересовалась, не представляет ли меня этот образ британской женщины с высоким лбом.

«Я вижу свою маму, спускающуюся по узкому переулку. Я собираюсь встретить ее и пообедать. Я выбегаю и встречаюсь с ней на главной улице. Мы идем в ресторан, теперь нас шесть или восемь человек. Это приятный ресторан с белыми скатертями. Вдруг появляется мой папа. Я говорю: «Папа, что ты здесь делаешь? Это обед для мамы». Официант в своем нижнем белье помогает нам найти стол побольше; мы пробуем один, затем другой, и я предлагаю добавить другую опускную доску. Тогда он все же раскладывает другой стол. Гитарист играет и говорит на иностранном языке. По отношению к этому я не испытываю особых эмоций. Я проснулся и некоторое время об этом думал».

Ив продолжил ассоциировать. «Мне понравился трагический элемент. Напоминает о Гамлете. И какой-то другой рассказ. Да! В одной из книг Достоевского средний сын убил своего отца и слугу пестиком ступки! Ну, а в моем сновидении – это убийство плоскогубцами!»

Когда я работаю со сновидениями пар, я предпочитаю услышать ассоциации обоих партнеров, связанных со сном. Я не могу надеяться, что будет достигнуто полное понимание интрапсихической ситуации индивида, как в индивидуальном психоанализе или в индивидуальной терапии. Вместо этого я пытаюсь соотнести то, что было раскрыто во внутреннем мире партнеров, с межличностной ситуацией. На этот раз мне не нужно было просить об ассоциациях.

Тельма сказала: «Сначала ты говорил, что это была маленькая девочка, а затем взрослая». Ив ответил: «Да, это была его дочь, затем женщина. И это было внутри и вне сновидения, и люди перепутались, как в пьесе Шекспира. В прошлые выходные мы смотрели «Сон в летнюю ночь». О! Я люблю содержательность, запутанность, чрезмерную эмоциональность, раздутый романтизм, юмор и замечательный стиль».

Я про себя подумала: «Почему этот человек продает дома?»

Тельма, возвращаясь к домашнему аспекту его сновидения, продолжила: «Я думала, что добавление новой доски стола связано с нашими отношениями. И раскладывание стола звучит сексуально, как раздвижение моих ног».

«Что ж, – сказал Ив, – обед предназначался только для меня и мамы, и я был удивлен, когда появился папа, и мне понадобился стол больших размеров».

Тельма продолжила: «Я все еще поражена маленькой девочкой и женщиной, которую собирались убить. Я хотела убить маленькую девочку во мне, но было страшно, что ты хочешь убить мою маленькую Шейлу».

«Что? Для меня это не была Шейла».

«Тогда кто же это был?»

«Я не знаю. Упавшая духом женщина, которая вносила раздор между молодым человеком и отцом».

«Каким образом она вносила раздор?» – спросила я, озадаченная. «Они оба соперничали из-за ее любви», – ответил он.

Я начала понимать, что эта девочка/женщина в сновидении для Ива и Тельмы имела общее значение эдипова ребенка, который хочет украсть маму и должен быть убит за это. Про Ива я подумала, что девочка должна быть убита плоскогубцами, чтобы мальчик не был умерщвлен или кастрирован, а мог свободно сбежать со своей матерью, зная, что его отец был чем-то занят.

Ив продолжал говорить, что когда Тельма вставила свое замечание о Шейле, которую убивают в сновидении, он вспомнил, что у него были фантазии о приставании к маленьким девочкам. У него вызвала интерес симпатичная голая двухлетняя девочка. Ив и Тельма согласились, что им обоим нравится вульва без волос. Затем Ив пришел в замешательство и застыл. Вскоре он продолжил. Он сказал, что у него возникали фантазии об убийстве, «когда мешал какой-то козел». У меня появилась мысль, что он использовал фантазии об убийстве, чтобы защититься от инцестуозных или иных неприемлемых сексуальных фантазий.

Затем Тельма рассказала другой сон о том, что меня здесь не было, потому что я легла в больницу, чтобы родить второго ребенка. Мой муж оставил Тельму следить за нашим старшим ребенком, а сам приехал в больницу, чтобы увидеть меня и нового ребенка. Она тревожилась за ребенка, которого оставили с незнакомым человеком. Она также беспокоилась за баранью отбивную, которую она оставила в моем холодильнике, потому что отбивная стоила дорого, а она оставила ее портиться, и это отравляло мой холодильник.

Тельма очень подробно об этом рассказывала, а Ив не прерывал. Теперь Тельма, видимо, приближалась к концу. «В последней части сновидения, – сказала Тельма, – была моя норвежская подруга Бритт. Я упомянула вашу фамилию, и она сказала: “Шарфф – это ведь и норвежская фамилия?”» Тельма продолжала ассоциировать. «Но я знаю, что это немецкая фамилия. Именно поэтому я обратилась к вам, а не к вашему мужу, потому что я знаю, что вы шотландка. Отбивная из ягненка, агнец божий, кровь ягненка в еврейской пасхе удерживает ангела смерти от убийства первенца, а я – первенец. Мне хорошо известно о Холокосте. Значительная часть моих сновидений – о нацистах, и…»

Я рискнула прервать ее с позиции переноса. «Шарфф – на самом деле немецкая фамилия. К какой стороне она относит ее – к евреям или нацистам?»

«К нацистам, – ответила она без малейшего колебания. – Шотландцы защищали евреев. Наша семья провела свой летний отпуск, путешествуя пешком по Шотландским холмам. Я люблю цветы – Шотландию, людей; я чувствовала себя там в безопасности. Я прикидываюсь, что я не еврейка, чтобы себя обезопасить. С моими светлыми волосами об этом никто не догадывается. У меня никогда не было приятеля-еврея. Ив – не еврей».

Я спросила Ива, есть ли у него какие-нибудь замечания. «Нет, – ответил он, – я думаю о работе». Возвращаясь к нынешнему взаимодействию, он добавил: «Фамилию Шарфф я воспринимал как острый (sharp), резкий, как оружие».

«У меня тоже были такие ассоциации», – согласилась Тельма.

Таким образом, Ив не уделил такое внимание сновидению Тельмы, какое она уделяла его сновидению. Она была обеспокоена оставленным ребенком, отравленными продуктами питания и ее собственным убийством. Я отметила, что она сохраняла меня хорошей, отщепив мою «шарфность» на моего мужа, тогда как я, безопасная шотландка и британка, была идентифицирована как ее подруга и соотечественница. И, тем не менее, я воспринималась ими обоими как кто-то, чье понимание могло пронзить или убить их. В своем сновидении Ив не был убит; вместо этого должна была быть убита какая-то девочка. И в обоих своих толкованиях – сновидения Ива и своего собственного – Тельма ожидала, что это случится с нею.

Формулировка и рекомендация

Возможно, у Ива и Тельмы была общая проблема, заключающаяся в том, что каждый из них ощущал себя более близким матери, чем отцу; Тельма – потому что радовала свою мать тем, что была очень похожа на нее, а Ив – потому что преуспевал в школе. У каждого был отец, который был униженным; у нее – потому что он был ненадежным и плохим кормильцем в семье, а у него – потому что он был хорошим парнем, но не имел авторитета. Испытывая вину из-за своей эдиповой победы над отцом, она не могла заявлять о своих правах на жизнь как женщина, а он мог уцелеть только в том случае, если женщина была его замещающей жертвой. Но даже тогда он настолько идентифицировался с жертвой, что не мог заявлять о своей мужественности ни сексуально, ни профессионально и, подобно отцу, стал любезным работником со слабым чувством собственной значимости. Она продолжала существовать, думая о себе как об оставленном про запас сыне-первенце, который скомпрометировал ее женственность. Бессознательно они превосходно подходили друг другу. Но теперь после периода индивидуальной терапии Тельма стала ждать большего от себя, и это оказывало давление на Ива. В той степени, в какой он этому отвечал, становясь более сексуальным, они приходили в возбуждение, но затем обнаружились ее страхи проникновения и его нахождения внутри нее. Во время полового акта они не могли представлять собой любящую сексуальную пару, возможно, потому, что у них имелась совместная фантазия о родителях, которые такой парой отнюдь не были.

Я использовала эти мысли наряду с результатами анкетирования для обоснования своей формулировки. Я им сказала, что, на мой взгляд, проблема имеет три уровня.

Сексуальные отношения

На первом уровне их отношения были затруднены сознательными и бессознательными предположениями относительно собственной сексуальности и сексуальности другого. Они оба знали о гомосексуальных элементах у себя и у партнера. К ним относились терпимо, но о них умалчивали. Оба использовали мастурбацию для разрядки сексуального напряжения. Мастурбация Тельмы являлась продолжением ее фантазии, тогда как Ив считал, что у него не было никакой фантазии, хотя он использовал порнографический материал. Оба имели сходные ожидания по поводу желательной частоты сексуальных отношений, оба предпочитали, чтобы они были один или два раза в неделю. Его непризнанное отвержение контроля с ее стороны над формой проявления сексуальности заставило его отказаться идти на сближение. Ее неверное убеждение, что ему не нравилось целоваться или обниматься, помешало ей исследовать более широкий диапазон способов возбуждения. Но она была права, полагая, что ему не нравится, когда стимулируют его грудь, тогда как он был не прав, считая, что ей не хотелось бы, чтобы стимулировали ее грудь. Во время полового акта, который стал событием, отдельным от стадии возбуждения, они оба избегали дотрагиваться до груди друг друга и до ее клитора. Еще одним усложняющим допущением было то, что, как он думал, ей хотелось, чтобы половой акт длился от одной до трех минут, тогда как ей на самом деле хотелось, чтобы он длился от десяти до двадцати минут. Я им сказала, что время от одной до трех минут не достаточно для большинства женщин. Они оба подумали, что было бы неплохо поработать над тем, чтобы половой акт длился дольше.

Я сказала, что они представили свои сексуальные отношения как главную проблему, и я вместе с ними на этом сосредоточилась. Действительно имелись проблемы, которые можно было бы попытаться решить с помощью специальной сексуальной терапии в поведенческом формате; если они по-прежнему считают секс главной проблемой, то мы закончим консультацию этой заключительной встречей.

Затем я перешла ко второму уровню.

Отношения в паре

Я сказала: «Мне кажется, что, обращаясь за помощью, вы предъявляете свою сексуальную проблему так, как рассказываете о своих снах или о музыке – словно это нечто такое, что вы можете рассказать о себе, и это будет приемлемым. Здесь необходима работа, но это не исключает проблем в отношениях пары». Они оба почувствовали облегчение. Тельма сказала, что она благодарна мне за то, что я это заметила. Я сказала: «Вам необходима помощь в изъявлении своих желаний и мыслей, чтобы сформировать общие цели, соответствующие этой стадии жизни. Я думаю, что вы могли утвердительно решить оставаться бездетными в качестве позитивного выбора, которым вы могли быть довольны. С другой стороны, работа над вашими конфликтами могла бы вам позволить рассмотреть ведение домашнего хозяйства и родительские обязанности скорее как выборы, которые можно осознанно сделать или отвергнуть, чем какие-то ужасающие недосягаемые возможности. Вы оба отвергаете модель брака, которую перенимаете у своих родителей, и вы нуждаетесь в помощи, чтобы уберечься от развития за пределами этого». Я подвела итог: «Каждый из вас сдерживает развитие другого, чтобы избежать тревоги и агрессии. К этому можно было бы обратиться в парной терапии, во время которой можно также проработать вклад каждого из вас в это совместное сдерживание, но, наверное, не в той степени, в какой это, возможно, необходимо Иву».

Затем я перешла к третьему уровню.

Индивидуальный уровень

Мне было ясно, что у каждого из них имелись индивидуальные проблемы, которые отразились на их восприятии того, как они справляются с реальностью и с чувством ответственности. Тельма уже обращалась к ним в индивидуальной терапии и у нее наметился значительный прогресс в том, чтобы оставить свою суицидальную склонность. Тем не менее ее индивидуальная терапия застопорилась, потому что Тельма не могла избавиться от инцестуозной фантазии без проработки отношений в паре. Я настоятельно убеждала Ива рассмотреть для себя возможность интенсивного индивидуального лечения, сейчас или позже, если бы оказалось, что парная терапия не смогла в достаточной мере проникнуть в его личные комплексы. Я думала: вполне вероятно, что ему понадобится интенсивная индивидуальная терапия из-за страха кастрации, шаткости его мужской идентичности, а также потому, что предыдущая менее интенсивная терапия ему не помогла.

Пара решила продолжить со мной парную терапию, которая должна была включать в себя обсуждение их сексуальных проблем. Позднее, если бы сексуальные проблемы сохранились, я направила бы их на сексуальную терапию, или я могла бы сама перейти с ними к поведенческой сексуальной терапии, а затем возобновить парную терапию. Ив согласился подумать потом о моей рекомендации пройти индивидуальную терапию, а Тельма выглядела удивленной и довольной, словно исполнилось ее тайное желание.

Сессия после консультации

Тельма начала с сообщения о том, что все время после последней встречи Ив был очень сердит и подавлен.

«Я это ощутил в тот момент, когда садился в машину», – сказал он. «Я чувствовал себя убитым и стал ее мучить, замкнувшись в себе. Я мог бы не разговаривать часами. Наконец, я ей сказал: «Я просто хочу тебя мучить». Затем я ушел и начал плакать, потому что прежде я чувствовал себя таким теплым и любящим. Она попыталась поговорить со мной об этом, и я сказал: «Я не собираюсь меняться. Черт побери! Я собираюсь оставаться таким, как есть. И если ты будешь слишком меня раздражать, я причиню тебе вред»».

Я сказала: «Вы это выместили на ней. Но я думаю, что вы были разгневаны на меня. Вы почувствовали, что я попросила вас измениться».

«Принуждаете меня», – отозвался он.

«А я почувствовала, что вы отчаянно просили, чтобы я показала вам путь», – ответила я.

«Ха, ха, – улыбаясь, признался он, – как только я выразил свой гнев, я подумал, что это и есть я». Затем сердито: «Мне просто было неприятно, что меня обвиняют». Я подумал: «О, это мы проходили. Мне снова придется иметь дело со всем этим хламом».

Он тотчас превратился в очаровательного клоуна, рассказывая о том, как банк тоже не хотел удостоверить его личность. Я заметила, что он обратил гнев в шутку и что я хотела бы побольше услышать о гневе, который он испытывал.

«Я злился на Тельму. Я хотел взять чертежные кнопки, положить их на большие пальцы ее рук и приколоть ее». С решительным выражением лица Ив протянул большие пальцы, наглядно иллюстрируя свой гнев. «Я чувствую, что во мне живет холодный убийца – это фантазия, – когда я раздражаюсь. Я не хочу менять свой жизненный уклад. У меня есть небольшой защищенный круг, и если я за него выхожу, я чувствую себя не очень хорошо. Я не хочу, Тельма, чтобы ты хотела, чтобы я изменился». Он выглядел очень сердитым, холодным и непреклонным в своем энергичном, активном поведении, которое я воспринимала как фрустрирующее, но которое, скорее, меня восхищало. Оно проявилось как облегчение после его любезного паясничанья.

Тельма плакала: «Я только чувствую безнадежность, когда ты ведешь себя, как сейчас. И я хотела задеть тебя за живое с помощью этой книги. Каждый раз, когда я говорю, что мне хочется, чтобы мы оба изменились, ты замыкаешься. Это выводит меня из себя. Я чувствую, что это противно. Я не получаю удовольствия от того, как это происходит». Она была способна говорить о своем раздражении намного более открыто, чем я видел это прежде. «Я ждала и не торопила тебя. Я чувствую, что ты тряпка!»

«Черт побери, – возмутился он, – я не прошу тебя меняться. Что значит все это ожидание? Я не собираюсь меняться. Это – не мой долбанный характер».

Она продолжала в слезах: «Я ощущаю себя такой далекой от тебя, когда ты так делаешь. И я тебе не верю. Я думаю, что ты просто испуган. Мне не по себе из-за того, что это звучит как требование. Ты хочешь, чтобы я тебя поддержала, а сам только отрицаешь, что мог бы захотеть измениться».

Я сказала, что Ив превратил свой внутренний конфликт, связанный с изменением, в конфликт между ним и мной и между ним и Тельмой. Ив ответил: «Я только хочу сказать «нет», но я также хотел поговорить о нашем опыте занятия любовью».

При всех своих заявлениях о нежелании проходить терапию Ив очень хорошо использовал парную терапию. Поэтому я подумала, что он главным образом беспокоился о том, что он покинет круг, который обеспечивала эта терапия, и будет предоставлен сам себе. Страхи автономии сопровождались упорным отказом от отношений, регрессией из любящего, дающего состояния, в котором он мог бы находиться, но в котором он испытывал бы тревогу.

Я узнала об этом, когда Ив и Тельма начали говорить о своем сексуальном опыте. Ив не достигал оргазма, но он был способен сказать Тельме, что ему хотелось бы, чтобы она дотронулась до его пениса. Она была рада сделать это, но чувствовала отстраненность. Позднее, вспоминая длительность полового акта в двадцать минут, она почувствовала желание и представила себе, что пенис Ива дотрагивается до ее вагины. Это было стойкое приятное чувство. Ив и Тельма испытывали тревогу, но, тем не менее, были способны взаимодействовать через пенис. В случае Тельмы фантазия о том, что в нее входят, была отклонением от фантазии о том, что до нее дотрагиваются и унижают. Но первоначальная фантазия Тельмы по-прежнему управляла Ивом. Он сказал, что его пенис находился внутри вагины Тельмы, и он потерял уверенность в себе. «Это был психологический барьер, – пояснил он, – поэтому я остановился и предложил ее поцеловать. Я подумал: «Я хочу быть женщиной или мужчиной?» Это помогло мне начать ее целовать, а не трахать. Тельма, ты сказала, что я был похож на женщину из-за того, как я раздвинул ноги, когда ты меня трогала».

«Это меня расстроило, – сказала Тельма, – и отсюда мысль, что я не обращалась с тобой как с мужчиной».

«До сих пор, – сказала я, – было полное соответствие между вашими фантазиями друг о друге как о не совсем мужчине или женщине и вашими взглядами на то, как вам жить. Но теперь положение вещей меняется, и вы боитесь, что, если вы не изменяетесь вместе…»

Тельма заполнила остальное: «Мы прекратим терапию. Я не хотела бы ее заканчивать, и именно поэтому я не высказалась. Это давало мне ощущение безопасности. Но я чувствовала себя такой ограниченной».

В данном случае сопротивление пары лечению было отделено от парной терапии и выражалось в нежелании Ива проходить индивидуальную терапию. Оно также проявлялось в их фокусировке на сексуальности, хотя точно так же были важны проблемы, связанные с агрессией, выражаемой в форме гнева, с деньгами, честолюбивыми стремлениями и жизненными целями. У многих пар сопротивление терапии выражается в нежелании затрагивать материал, связанный с сексуальными отношениями. То, что Ив и Тельма говорили об этом столь открыто и на столь ранней стадии терапии, – нетипичное явление. Но это свидетельствовало не только о сопротивлении другому материалу, но и об их настоятельной потребности разобраться в своих нарушенных сексуальных отношениях. Они продолжили эту работу в парной терапии. Через несколько месяцев Ив начал проходить психоаналитическую психотерапию с одним моим коллегой, которая к концу года перешла в психоанализ.

Подтверждение и уточнение диагноза оценки в середине последующей терапии

В течение нескольких месяцев терапии Тельма и Ив испытывали страхи перед сексуальными отношениями и вступлением в брак. Эти страхи обострились в переносе, когда Тельма стала бояться, что я буду опаздывать, пропускать встречи или их отменять, тогда как Иву приснилось, что он не мог пройти в мой офис из-за того, что колючий кустарник преградил ему путь. Посредством этих индивидуальных сообщений они выражали их общее желание в поддержке с моей стороны и свое опасение, что я окажусь недоступной, или их кастрирую. Работа над пониманием этого в переносе позволила им продвинуться к большей интимности и сексуальности. В заключение мы приведем описание сеанса в середине терапии, в котором успешный секс связывается с любовью и, по крайней мере в данный момент, рассеивает препятствующую фантазию о смерти внутренней пары.

Пара рассказывала о прекрасном дне, который они провели вместе, занимаясь разными делами. Когда они вернулись домой, они спонтанно занялись сексом, при том что на кровати не было даже простыней, и это было замечательно.

«Я испытала больше страсти, чем когда-либо», – восторгалась Тельма. «Я возбудилась от того, что Ив трогал мой клитор, но главным образом от того, что много целовала и трогала его пенис. Когда он вошел в меня, я почувствовала дискомфорт, как обычно, но он сумел замедлить темп, когда я его об этом попросила, и затем все было для меня очень приятно. Я наслаждалась страстью от этого и тем, как он останавливался и начинал».

«Что ж, я не должен был забыть о том, что мне надо сбавить темп, делать все как можно медленней. Без проблем. Я действительно тоже получал от этого удовольствие. Впоследствии у меня было интересное переживание: я думал о том, чтобы сказать: «Я тебя люблю»».

«Ты об этом думал?» – просияла от радости Тельма. – Я этого не помню».

«Да я об этом думал, но не мог сказать. О, я сказал это на следующий день – и чувствовал это, – но в тот раз не мог. Видимо, мне было страшно это сказать из-за последствий».

Я повторила, что Ив испытал чувство любви и этого испугался. «Из-за каких последствий?» – спросила я.

Ив поправил меня: «Нет, я этого не чувствовал. Я об этом думал. То, что я чувствовал, это было ощущение какого-то отсутствия, и ко мне пришла мысль о том, что слова «я люблю тебя» заполнили бы эту брешь. Вы видите, что секс и любовь не соединены в моем уме».

Я ответила: «Я думаю, что вы обратились к этой мысли, потому что испугались этого чувства. На следующий день вы думали о нем, говорили о нем и испытывали его, когда оно не было усилено физическими ощущениями. Что ж, вернемся к вопросу о последствиях».

Ив тотчас ответил: «Я окажусь в западне. Это имело бы последствия: любовь, брак, семья – требования, требования, требования. Мне только что пришла в голову еще одна мысль. Совет моего отца. Он говорил о сексе: «Я думаю, ты заметил, что мужчины и женщины устроены по-разному?» Ну да, конечно! Тогда он сказал: «Ив, женщины будут находить тебя привлекательным. Но не позволяй им поймать себя на крючок»».

«И в этот момент он вас поймал на крючок», – сказала я несколько более убедительней, чем намеревалась. «С тех пор вы стали жить, придерживаясь этой линии». Ив выглядел ошеломленным. Тельма казалась всерьез озабоченной.

«Мой комментарий вас больно задел», – сказала я.

«Верно», – сказал Ив, – я руководствовался этим советом. Я думаю, что он чувствовал себя пойманным в западню в своем браке».

«Вы жили по его совету и, возможно, от его имени», – сказала я.

«О», – вздохнул Ив. После длинной паузы он сказал: «Я действительно этим поражен. От его имени, не быть пойманным в западню. Мне рассказывали – нет, я хочу рассказать о своем воспоминании, – как мама сказала, что если бы они не совершили ошибку, родив Сюзи, они бы развелись. Это напоминает мне сновидение о женщине, которая выкуривает сигарету и, уходя, говорит: «Не вините меня, если эта семья развалится»».

Я сказала: «Если Сюзи – ребенок, родившийся после вас, – удержал их вместе, то почему вы волновались из-за того, что могли оказаться причиной их развода?»

«За исключением того, что я был их любимцем», – возразил Ив. Внезапно он схватился голову.

«О, вот что за этим скрывалось!»

«Расскажи о том, что скрывалось», – добавила Тельма. «Я думала, что я хотела выйти замуж и иметь свой дом, но пришлось довольствоваться этими отношениями: Ив в течение восьми лет не хотел жениться на мне и все еще не может купить дом. Для меня брак означает разрушение. Мои родители убили друг друга. Линией отца Ива было: «Не дай ей поймать себя на крючок». Линией моей матери было: «Ты не можешь жить по любви». Но я чувствую, что я на самом деле замужем. Я никогда не могла завести роман. Я хотела бы, чтобы мой брак был бы хорошим для детей, но я не могу себе этого представить».

И Тельма, и Ив хотели иметь любовные отношения, которые отличались бы от отношений их родителей. Они боялись, что, если бы имели свой дом или завели детей, то воспроизвели бы супружеские отношения своих родителей. Они не могли наслаждаться своей сексуальностью, потому что сексуальные отношения привнесли бы с собой фантазию о воскрешении мертвой внутренней пары. Тельма опасалась, что Ив никогда не даст ей тех обязательств, которых она хотела, но боялась. Ив боялся, что женщина поймает его на крючок и привяжет к себе. В его фантазии крючки находились в вагине, где они могли завладеть его пенисом и его уничтожить. Работа, происходящая в фантазии Ива, проявилось в переносе в виде страха перед колючим кустарником, перекрывающим дорогу ко мне; пара была способна вступать в сексуальные отношения с удовольствием. Это обеспечило целительный опыт, который позволил им вырваться из захвата мертвой внутренней пары.