Текст книги "Двойная осторожность"

– Он тебя спрашивал, – напомнил Банан.

– Спрашивал. – Я потряс головой – и очень зря: череп словно пронзило сотней мелких кинжальчиков. – А что именно он сказал?

Банан поразмыслил:

– Насколько я помню, он спросил: «Где живет Дерри?»

– А ты бы его узнал? – спросил я.

Банан задумчиво покачал головой.

– Вряд ли. В смысле, у меня осталось только общее впечатление: не молодой, не старый, грубоватый выговор, но я был занят и особенного внимания не обратил.

Как ни странно, я помнил своего обидчика куда лучше, хотя видел его всего одно мгновение. У меня перед глазами стояла застывшая картинка, словно мгновенный снимок. Плотный, коренастый мужчина, желтоватая кожа, чуть седеющие волосы, пронзительный взгляд, темные мешки под глазами, и на краю снимка – размытая полоса: опускающаяся бита. Насколько верен этот снимок и узнаю ли я его, если встречу, я не знал.

– Ты в порядке? – спросил Банан. – Я могу уйти?

– Конечно.

– А то Бетти дочистит этот виноград и будет пялиться в потолок, сказал Банан. – Эта старая корова работает по правилам. То есть это она так говорит. По правилам, понимаешь ли! Ни в каком профсоюзе она не состоит, так сама себе изобрела эти треклятые правила. И правило номер один состоит в том, что она ничего не делает, пока я ей не скажу.

– А зачем ей это?

– А чтобы я больше платил. Она хочет купить пони, чтобы кататься верхом. А ей уже под шестьдесят, и верхом ездить она не умеет.

– Иди, – сказал я улыбаясь. – Со мной все в порядке.

Он немного виновато направился к двери.

– Если тебе поплохеет, позвони доктору.

– Ладно.

Он отворил дверь и выглянул в сад.

– У тебя на клумбе банки с пивом валяются.

Он добавил, что подберет их, и вышел. Я с трудом поднялся с кресла и последовал за ним. Когда я дополз до двери. Банан стоял, держа в руках три банки с пивом и помидор и пристально глядя в гущу фиолетово-желтых цветов.

– В чем дело? – спросил я.

– Твой приемник...

– Я его только что починил.

– Да? – он посмотрел на меня. – Жалко...

Что-то в его тоне заставило меня проковылять по дорожке, чтобы посмотреть. Ну да, конечно. Приемник лежал на клумбе – вернее, то, что от него осталось. Корпус, динамик, шкала, микросхемы – все было добросовестно раздолбано вдребезги.

– Жуть какая, – сказал Банан.

– Это он от злости, – сказал я. – Бейсбольной битой.

– Но зачем?!

– По-моему, – медленно сказал я, – он принял меня за кого-то другого. После того, как он меня ударил, он вроде как удивился. Я помню, как он выругался.

– Буйный темперамент! – сказал Банан, глядя на приемник.

– Ага.

– Позвони в полицию, – сказал он.

– Ладно.

Я взял у него банки с пивом и коротко махнул рукой. Банан поспешно зашагал к дороге. Потом я постоял некоторое время, глядя на обломки приемника и думая о том, как выглядела бы моя голова, если бы он не остановился после второго удара. От этих мыслей мне стало немного не по себе.

Я зябко передернул плечами, ушел в дом и, невзирая на головную боль, сел писать еженедельный отчет для Люка Хоустона.

Глава 13

Я не пошел к врачу и не стал звонить в полицию. Зачем зря время тратить?

Касси отнеслась к происшествию философски, только сказала, что у меня, должно быть, череп треснул, раз мне даже любовью заниматься не хочется.

– Ничего, завтра получишь двойную порцию, – пообещал я.

– Ох, что-то не верится...

Весь следующий день я работал вполнакала, а вечером позвонил Джонатан. Он мне звонил время от времени – приглядывал издалека за младшеньким братцем. Он так привык быть мне вместо отца, что никак не мог перестать обо мне заботиться. Да, честно говоря, мне этого и не хотелось. Джонатан, хоть и жил теперь за шесть тысяч миль, по-прежнему оставался моим надежным якорем, самым верным другом.

Если бы не Сара... Я бы чаще наведывался к Джонатану, но никак не мог ужиться с его женой. Своими насмешками и командирским тоном она изводила меня хуже сенной лихорадки. И что бы я ни делал, все было не по ней. Одно время мне казалось, что их брак вот-вот накроется медным тазом, и не сказать, чтобы я очень переживал по этому поводу, но как-то у них там обошлось. Теперь она обращалась с Джонатаном куда мягче, чем раньше, но, когда появлялся я, в ней вновь пробуждалась вся прежняя ядовитость, так что я у них надолго не задерживался. Я вообще нигде не задерживался надолго и, по ее мнению, это был один из главных моих недостатков. Она говорила, что мне необходимо остепениться и найти себе нормальную работу.

Выглядела она великолепно: тоненькая, как девушка, и золотистосмуглая от загара. Наверно, многие завидовали Джонатану, видя, что его жена в свои сорок пять выглядит такой юной: белокурые волосы, тонкая кость, гладкая шея, грациозные движения. И, насколько я знаю, она ни разу не прибегала к помощи пластической хирургии.

– Как Сара? – машинально спросил я. Я добросовестно осведомлялся об этом большую часть своей жизни, хотя, если честно, мне было совершенно все равно. Нейтралитет, который мы с ней поддерживали ради Джонатана, был чрезвычайно хрупок и держался в основном на светской учтивости: пустая вежливость, неискренние улыбки, вопросы о здоровье...

– Отлично, – ответил он. – Просто замечательно.

Прожив столько лет в Америке, Джонатан постепенно приобрел легкий американский акцент, и в его речи стали проскальзывать выражения, свойственные американцам.

– Она тебе передает горячий привет.

– Спасибо.

– Ну, а ты как?

– Довольно неплохо, если не считать того, что какой-то псих огрел меня по башке.

– Что еще за псих?

– Какой-то мужик разыскал мой дом, явился сюда, устроил засаду и огрел меня по башке.

– Ты в порядке?

– Да, все нормально. Не хуже, чем когда свалишься с лошади.

– Кто это был? – спросил Джонатан.

– Понятия не имею. Он спрашивал про меня в пабе, но потом оказалось, что ему был нужен не я. Может, он спрашивал какого-нибудь Терри – звучит похоже... Во всяком случае, он обнаружил, что малость ошибся, и слинял, только и всего.

– И ничего не сделал? – настойчиво спросил Джонатан.

– Мне – ничего. Но видел бы ты мой приемник!

– Что?!

– Когда он обнаружил, что я не тот, кто ему нужен, он выместил злость на моем приемнике. Заметь себе, что я при этом валялся без сознания.

Но когда я очнулся, приемник лежал рядом и был разбит вдребезги.

На том конце провода молчали.

– Эй, Джонатан! Ты слушаешь?

– Слушаю, – ответил он. – Ты его видел? Как он выглядел?

Я рассказал ему: лет за сорок, желтолицый, седеющий.

– На быка смахивает.

– Он что-нибудь сказал?

– Что-то насчет того, что я не тот, кто он думал, и еще насчет чьей-то матери...

– Как ты мог это слышать, если он тебя оглушил?

Я объяснил.

– Все ничего, только теперь на голове шишка и причесываться больно, – сказал я. – Так что не беспокойся.

Потом мы еще минут шесть потолковали о том о сем, а под конец Джонатан спросил:

– Ты будешь дома завтра вечером?

– Да, наверно.

– Я, возможно, тебе перезвоню.

– О'кей.

Я не стал спрашивать зачем. У него была привычка не отвечать прямо на заданные в лоб вопросы, если он не считал нужным, а его уклончивая реплика говорила о том, что сейчас как раз такой случай.

Мы дружески попрощались, и я лег с Касси в постель, занявшись любимым делом.

– Как ты думаешь, нам это когда-нибудь надоест? – спросила она.

– Спроси меня, когда нам будет лет по восемьдесят.

– Так долго не живут! – сказала она. Нам и в самом деле обоим так казалось.

Касси каждый день ездила на своей маленькой желтой машине в Кембридж и там по восемь часов сидела в конторе, обсуждая закладные. Голова у нее была вечно набита всякими терминами вроде вкладов под проценты и досрочной выплаты, и я временами думал, как странно, что она в свои двадцать пять лет не стремится меня захомутать.

Я раньше уже пробовал жить вместе с женщиной: почти год прожил вместе с хорошенькой блондиночкой, которая мечтала выйти замуж и завести потомство. Я с ней задыхался, сбегал от нее в Южную Америку и вообще вел себя ужасно, если верить ее родителям. Но Касси была не такая. Может быть, и он мечтала о том же, но вслух этого не говорила. Возможно, она понимала, так же как и я, что у меня все же достаточно силен инстинкт родного гнезда и что, где бы меня ни носило, все равно я в конце концов возвращаюсь домой, в Англию. Когда-нибудь, думал я, когда-нибудь, в отдаленном будущем... и возможно, даже вместе с Касси... может быть – может быть! – и при благоприятных условиях, – я таки куплю себе дом...

В конце концов, в случае чего дом всегда можно продать.

На следующий вечер Джонатан позвонил снова и сразу взял быка за рога.

– Помнишь то лето, когда Питер Кейтли погиб от взрыва на катере? спросил он.

– А то как же! Когда твой родной брат оказался замешан в дело об убийстве, этого так легко не забудешь.

– Да, но это же было четырнадцать лет назад... – сказал он с сомнением в голосе.

– Все, что было с тобой в пятнадцать лет, запоминается очень отчетливо и остается в памяти навсегда.

– Ну, наверно, ты прав. По крайней мере, ты помнишь, кто такой Анджело Гилберт?

– Ну да, тот бандюга.

– Да, если можно так выразиться. Так вот, я думаю, что тот человек, который ударил тебя по голове, – это он и был.

Ну и умеет же мой братец ошарашить человека! Я аж задохнулся. И с трудом выдавил:

– Ты так спокойно об этом говоришь?!

Впрочем, он всегда говорил спокойно. Джонатан и в самой критической ситуации говорил и действовал так, словно ничего необычного не происходит.

Я помню, как-то, когда я был еще маленьким, он вынес меня из горящего дома, и мне тогда казалось, что все нормально и что в реве пламени и рушащихся балках нет ничего страшного, потому что Джонатан спокойно смотрел на меня и улыбался.

– Я узнавал, – сказал он. – Анджело Гилберт семнадцать дней назад был отпущен из тюрьмы на поруки.

– На поруки?..

– Наверно, ему понадобилось немало времени на то, чтобы сориентироваться и разыскать тебя. Я имею в виду, что, если это действительно был он, он мог решить, что ты – это я.

Я поразмыслил и спросил:

– А что наводит тебя на мысль, что это был именно он?

– Твой приемник. Ему, похоже, нравилось ломать такие вещи. Телевизоры, проигрыватели и все такое. Ему сейчас должно быть под сорок. А его отец действительно был похож на быка. Так что все, что ты сказал, словно вернуло меня на четырнадцать лет назад.

– О господи!

– Да.

– Ты действительно думаешь, что это был он?

– Боюсь, что это так.

– Ну, – сказал я, – возможно, теперь, когда он знает, что я – это не ты, он меня больше беспокоить не будет.

– Оттого, что ты спрячешься под одеяло, чудище не уйдет.

– Чего-чего?

– Он может вернуться.

– Спасибо тебе большое!

– Вильям, дело нешуточное! В двадцать пять лет Анджело был опасен, и, похоже, он и сейчас не утихомирился. Он ведь так и не получил те компьютерные программы, ради которых убил человека, и не получил он их по моей милости. Так что будь осторожен.

– А может, это был не он?

– Действуй так, как будто это был он.

– Ладно, – сказал я. – Ну, пока, профессор.

Голос мой звучал кисло, и он наверняка это заметил.

– Держись подальше от лошадей, – сказал он. Я со вздохом повесил трубку. Для Джонатана лошади обозначали крайнюю степень риска.

– В чем дело? – спросила Касси. – Что он сказал?

– Это очень долгая история.

– Так расскажи!

Я рассказывал в течение нескольких часов, припоминая события по частям, и не всегда в том порядке, как они происходили – примерно так же, как в свое время Джонатан рассказывал ее мне четырнадцать лет назад. Перед тем как уехать в Канаду на соревнования, он забрал меня из школы в конце летнего семестра, и мы вдвоем на несколько дней отправились в Корнуолл, походить под парусом. Мы перед тем уже раза два-три классно проводили там каникулы, но в том году непрерывно дул шквалистый ветер и хлестал дождь, а мы сидели в яхт-клубе и ждали хорошей погоды, которая так и не наступила; и вот, чтобы я не скучал, он рассказывал мне о миссис О'Рорке, и о Теде Питтсе, и о семействе Гилбертов, и как он запихнул в кассеты магниты. Я был так зачарован, что даже про яхты забыл.

Я не был уверен, что эта запутанная история была изложена мне во всех подробностях: мой скрытный братец кое о чем явно умалчивал, и я всегда подозревал, что он каким-то образом воспользовался своими винтовками. Он никогда не позволял мне даже прикасаться к ним, и я всегда знал, что единственное, чего он боится, – это что у него отберут его драгоценное разрешение на хранение оружия.

– Так что вот, – завершил я наконец свой рассказ. – Джонатану удалось упечь Анджело в тюрьму. А теперь тот снова на свободе.

Касси слушала то с тревогой, то с восторгом, но под конец верх одержало сомнение.

– И что теперь? – спросила она.

– И теперь, если Анджело снова разбушевался, все может начаться сначала.

– О нет!

– Кроме того, у Дерри-второго есть некоторые недостатки. – И я принялся считать, загибая пальцы:

– Я не умею стрелять – это раз. Я практически ничего не знаю о компьютерах – это два. И три – если Анджело действительно рыщет в поисках своего утраченного сокровища, то я понятия не имею, где его искать и существует ли оно вообще.

Она нахмурилась.

– Ты думаешь, он ищет его?

– А что бы ты сделала на его месте? – мрачно спросил я. – Представь: четырнадцать лет отсидеть в тюрьме, думая о том, что ты потерял, и мечтая о мести! Разумеется, как только тебя выпустят, ты тут же бросишься разыскивать свое добро и своего обидчика – и такая мелочь, как то, что ты напал не на того человека, тебя не остановит.

– Пошли в кровать, – сказала Касси.

– Интересно, он и сейчас будет действовать по той же схеме, что раньше? – сказал я, глядя на ее лицо, которое с каждым днем становилось мне все дороже. – Я не хотел бы, чтобы он вломился сюда и взял тебя в заложницы.

– Тем более что рядом не будет Джонатана, который перережет провода и позвонит в полицию? Пошли в кровать.

– Интересно, как он это сделал?

– Что?

– Как он перерезал провода? Ведь это не так-то просто.

– Ну, наверно, залез на столб с ножницами... – предположила она.

– На столб залезть нельзя. Там до самого верха не за что уцепиться.

– И чего ты вдруг принялся размышлять об этом через столько лет?

Пошли в кровать!

– Потому что меня огрели по башке.

– Ты что, всерьез обеспокоен? – спросила она.

– Тревожно мне.

– Да, похоже на то. Я три раза упомянула про кровать, а ты словно не слышишь.

Я улыбнулся ей и встал – и в этот момент во входную дверь саданули так мощно, что она треснула и замок сломался.

На пороге стоял Анджело. Стоял он не больше секунды: ровно столько, чтобы обрести равновесие после пинка, которым он вышиб дверь. В руке у него была занесенная вверх бейсбольная бита, лицо окаменело от злобы.

Мы с Касси не успели ни возразить, ни позвать на помощь. Он вломился в комнату, круша все на своем пути: лампу, соломенных куколок, вазу, картину, телевизор... Он разносил уютную обстановку, словно взбесившийся смерч, а когда я бросился на него, меня встретил удар кулаком в лицо и удар коленом, который едва не угодил мне в пах. Я почуял запах его пота, услышал хриплое от натуги дыхание и сдавленный шепот – он повторял одно-единственное имя, мое и Джонатана:

– Дерри! Дерри! Проклятый Дерри!

Касси кинулась мне на помощь, и он ударил ее тяжелой деревянной битой. Удар пришелся по руке. Я увидел, как она пошатнулась от боли, и в ярости охватил рукой его шею и попытался запрокинуть его голову назад, чтобы он бросил свое оружие – и, честно говоря, я надеялся придушить его. Но он знал о драках без правил куда больше моего: пары тычков локтем и вывернутой кисти хватило, чтобы мне пришлось разжать руку. Он стряхнул меня с такой силой, что я едва не упал. И все же я продолжал цепляться за его одежду с упорством осьминога, чтобы он не мог отодвинуться и замахнуться битой. Мы катались по разоренной комнате. Я сжимал его с яростью, почти равной его собственной, а он изо всех сил пытался высвободиться. В конце концов дело решила Касси. Она схватила блестящее медное ведерко для угля, стоявшее у камина, и замахнулась, целясь в голову Анджело. Я успел лишь заметить блеск и почувствовал, как дернулось и обмякло тело Анджело. Я отпустил его, и он мешком свалился на ковер.

– О господи! – повторяла Касси. – О господи!

По лицу у нее текли слезы, и левую руку она поддерживала правой – я очень хорошо знал, что это значит.

Анджело явно дышал. Значит, он не убит, а только оглушен. Скоро очнется.

– Надо его связать, – сказал я, задыхаясь. – Есть чем?

– Бельевой веревкой, – с трудом ответила Касси, и не успел я ее остановить, как она уже исчезла в кухне и почти тотчас вернулась с новой, еще не распакованной веревкой. На самом деле, как гласила яркая этикетка, это была не веревка, а проволока в пластиковой оболочке. Такая и быка сдержит.

Пока я разрывал пакет трясущимися пальцами, снаружи донесся чей-то топот, и я еще успел испытать приступ кромешного отчаяния, прежде чем увидел, кто это.

В темном дверном проеме появился Банан и застыл как вкопанный, созерцая царящий в комнате погром.

– Я увидел его машину. Я как раз закрывал ресторан...

– Помоги его связать, – сказал я, кивая на Анджело, который в этот момент начал угрожающе шевелиться. – Это он все разнес. И скоро он очнется.

Банан перевернул Анджело на живот и держал его руки за спиной, пока я обматывал ему запястья проволокой. Дальше я трудился уже сам: протянул проволоку вниз и еще два раза обмотал вокруг лодыжек.

– Он сломал руку Касси, – сказал я. Банан поглядел на нее, на меня, на Анджело и решительно направился к телефону. Телефон каким-то чудом не пострадал и по-прежнему возвышался на своем маленьком столике.

– Погоди, – сказал я. – Погоди!

– Но Касси нужен доктор. И надо позвонить в полицию...

– Нет, – сказал я. – Пока не надо.

– Но это необходимо!

Я вытер нос тыльной стороной кисти и отстраненно взглянул на оставшийся на руке след крови.

– В ванной есть петидин и шприц, – сказал я. – Это чтобы успокоить боль.

Он кивнул в знак того, что понял, и сказал, что сейчас принесет.

– Принеси коробку, на которой написано «Аптечка». Она на полочке над краном.

Пока он бегал туда-обратно со свойственным ему изумительным проворством, я усадил Касси в кресло и положил ее руку на подушку на телефонный столик. Я увидел, что сломано предплечье. Видимо, обе кости, судя по тому, как онемела рука.

– Вильям, не надо! – сказала она. Лицо у нее побелело. – Больно.

Не надо.

– Ну-ну, дорогая... Надо, чтобы рука на что-то опиралась. Пусть лежит. Не двигай ею.

Она послушно выполнила все, что я говорил, и побледнела еще сильнее.

– Я ее не чувствую, – сказала она. – Не то, что сначала...

Банан принес аптечку и открыл ее. Я вытащил одноразовый шприц из стерильной упаковки, вскрыл ампулу с петидином и набрал лекарства. Задрал юбку Касси, обнажив загорелые ноги, и ввел расслабляющее обезболивающее в длинную мышцу бедра.

– Десять минут, – сказал я, вытягивая иглу и растирая место укола костяшками пальцев. – Будет гораздо легче. Тогда мы сможем отвезти тебя в травмпункт в кембриджской больнице, там руку вправят и загипсуют. Ближе, пожалуй, ничего не найдем – поздно уже.

Она чуть заметно кивнула. На губах у нее появилась первая тень улыбки. Лежащий на полу Анджело начал дергаться.

Банан снова направился к телефону, и снова я остановил его.

– Но, Вильям...

Я огляделся. Все вокруг было живым свидетельством неутолимой жажды мести. Взрыв накопленной за четырнадцать лет ненависти.

– Он сделал это потому, что мой брат посадил его в тюрьму за убийство, – сказал я. – Его отпустили на поруки. Если мы вызовем полицию, его отправят обратно в тюрьму.

– Ну конечно! – сказал Банан и снова поднял трубку.

– Нет, – сказал я. – Положи трубку.

Банан растерялся. Анджело начал бормотать что-то неразборчивое, словно в бреду: смесь жутких ругательств и обрывков непонятных фраз.

– Приходит в себя, – сказал Банан, прислушавшись.

– Ты такое уже слышал раньше?

– В моем деле всякого наслушаешься.

– Слушай, – сказал я. – Предположим, отправлю я его сейчас в тюрьму. И что тогда? Посидит он, посидит, и его снова выпустят. И он снова захочет мстить. Но на этот раз он будет умнее и явится ко мне не с бейсбольной битой, а подождет, пока ему удастся раздобыть пистолет, подкараулит меня годика так через три-четыре и пристрелит. Это все, – я махнул рукой вокруг, – неразумное действие. Я только брат Джонатана. Сам я ему ничего не сделал. Это просто ненависть. Слепая, мощная, неконтролируемая ярость. И я вовсе не жажду, чтобы она осознанно сконцентрировалась на мне в будущем.

– Я помолчал. – Надо найти лучшее... окончательное решение. Если, конечно, это возможно.

– Ты ведь не собираешься?.. – осторожно начал Банан.

– Что?

– Ты не собираешься... Нет, это невозможно.

– А! Нет. Окончательное решение – но не это. Хотя мысль неплохая.

Камень на шею – и отправить его в путешествие к Северному морю.

– Или бросить в бассейн с пираньями, – добавила Касси.

Банан посмотрел на нее с облегчением, едва не рассмеялся и наконец положил трубку на место. Анджело перестал бормотать и окончательно очнулся.

Когда он осознал, где он и что с ним, к его коже, до тех пор бледной, прихлынула кровь: лицо, шея, даже руки – все покраснело. Он перевернулся на бок и принялся шумно изливать свой гнев на всех присутствующих.

– Если ты будешь ругаться, я тебе кляп вставлю, – пообещал я.

Он усилием воли заставил себя заткнуться, и я впервые смог рассмотреть его как следует. В нем мало что осталось от того человека, фотографию которого я когда-то рассматривал в газете: куда делись юность, черные волосы, узкий подбородок, длинный тонкий нос! Возраст, наследственность и тюремная кормежка сделали свое: он заплыл жиром, сгладившим очертания лица и отяжелившим тело.

«Умом не блещет, – говорил Джонатан. – Прямолинеен. Людей предпочитает запугивать и привык, что это действует. Всех окружающих презирает. Зовет их ублюдками и лохами».

– Анджело Гилберт! – сказал я. Он дернулся, и на лице у него появилось удивление: видимо, он думал, что я его не узнаю. Да я и не узнал бы, если бы не звонок Джонатана.

– Давайте начнем с начала, – сказал я. – Это не мой брат посадил вас в тюрьму. Вы сами до этого дошли.

– Все преступники, сидящие в тюрьме, находятся там по своей воле, пробормотала Касси.

Банан взглянул на нее с изумлением.

– Руке уже лучше, – сказала она.

Я смотрел на Анджело сверху вниз.

– Вы приговорили себя к заключению, когда убили Криса Норвуда. Эти четырнадцать лет вы потеряли по своей вине. Так почему же вы хотите выместить это на мне?

Никакого впечатления. Да я и не думал, что это подействует. Человеку свойственно обвинять во всех своих несчастьях других.

– Твой траханый братец меня подставил! – ответил Анджело. – Он спер то, что принадлежало мне!

– Ничего вашего он не крал.

– Нет, крал! – рявкнул он решительным басом. Касси содрогнулась таким грозным выглядел Анджело даже сейчас, когда лежал связанным на полу.

«А ведь утраченное сокровище тоже может пригодиться!» – внезапно подумал я.

Анджело, похоже, боролся с собой, но в конце концов выпалил, все еще кипя от ярости, не находившей выхода:

– Где он? Где твой траханый брат? Я никак не могу найти его!

«Святые угодники...»

– Он умер, – холодно ответил я. Непонятно, поверил мне Анджело или нет; во всяком случае, благодушия ему это не добавило. Банану и Касси стало немного не по себе, но они, слава богу, промолчали.

– Не последишь ли за ним минутку, пока я схожу позвонить по телефону? – попросил я Банана.

– Да хоть час!

– Ты как? – спросил я у Касси.

– Это лекарство – просто чудо!

– Это ненадолго.

Я взял телефон со столика и унес его в кабинет, закрыв за собой дверь.

Я набрал калифорнийский номер, думая, что Джонатана наверняка не окажется дома, что к телефону подойдет Сара, что в Калифорнии сейчас блаженный час сиесты... Но Джонатан был дома и снял трубку.

– Я вот тут подумал, – сказал я. – Эти кассеты, которые искал Анджело Гилберт, – они у тебя сохранились?

– О господи! – сказал Джонатан. – Боюсь, что нет.

Он поразмыслил.

– Нет, мы все выбросили, когда уезжали из Туикенема. Ты же помнишь, мы продали всю мебель и купили здесь новую. Я почти от всего избавился. Ну, кроме винтовок, конечно.

– А кассеты ты выбросил?

– Хм, – сказал Джонатан. – Те три кассеты, что я отправил миссис О'Рорке, я получил назад. Их я отдал Теду Питтсу. Так что, если они у кого-то сохранились, то только у Теда. Но, боюсь, сейчас от них уже мало толку.

– От самих кассет или от системы?

– От системы. Она, должно быть, давно устарела.

«А, какая разница!» – подумал я.

– Сейчас ведь полно компьютерных программ, которые помогают играть на скачках, – сказал Джонатан. – Говорят, некоторые даже действуют.

– А ты сам не пробовал?

– Я не игрок.

– В самом деле?

– А зачем тебе эти кассеты? – спросил он.

– Чтобы отвязаться от Анджело.

– Будь осторожен.

– Ну конечно! А где я могу найти Теда Питтса?

Он с сомнением в голосе посоветовал мне обратиться в ИстМиддлсекскую общеобразовательную школу, где они оба работали учителями, но заметил, что маловероятно, чтобы Тед все еще работал там. Джонатан ничего не слышал о нем с тех пор, как уехал за границу. Быть может, мне удастся разыскать Теда через профсоюз учителей – возможно, там есть его адрес.

Я поблагодарил его, повесил трубку и вернулся в гостиную. Там все было по-прежнему.

– У меня проблема, – сказал я Банану.

– Что, только одна?

– Со временем.

– А! Да, это главное.

– М-м... – я посмотрел на Анджело. – Тут в доме есть чулан...

Надо отдать Анджело должное: страха он не ведал. Он понял, что я не намерен его отпускать – я это прекрасно видел, – но не испугаются, а только еще больше разозлился и принялся извиваться, пытаясь порвать путы.

– Приглядывай за ним, – сказал я Банану. – В чулане полно всякого барахла, так что его сперва надо расчистить. Если ему удастся распутаться, стукни его еще разок по голове.

Банан смотрел на меня так, словно никогда раньше не видел. Хотя, возможно, так оно и было. Я, извиняясь, коснулся плеча Касси, вышел в кухню и отворил деревянную дверь со щеколдой, за которой были ступеньки, ведущие вниз, в чулан.

Чулан был комнатой с кирпичными стенами, бетонным полом и единственной лампочкой, свисающей с потолка. В нем было прохладно и сухо. Когда мы поселились в домике, в чулане были свалены садовые стулья, но теперь мы выставили их на газон, так что в чулане остался только всякий хлам: керосинка, несколько банок с краской, стремянка и удочки. Я по очереди вынес все это из чулана и сложил в кухне.

Когда я управился, в чулане не осталось ничего, что могло бы помочь узнику выбраться. Но держать его придется все равно связанным, потому что дверь практически не запирается. Да и сама дверь была собрана из досочек, скрепленных тремя поперечными планками и свинченных винтами – слава богу, головки винтов смотрели в кухню. В верхней части двери было просверлено шесть отверстий в палец шириной – видимо, для вентиляции. В целом довольно крепкая дверь – но против такого пинка, каким Анджело вышиб входную, она явно не устоит.

– Ну вот, – сказал я, возвращаясь в гостиную. – Значит так, Анджело. Сейчас мы тебя запрем в чулан. Выбора у тебя нет – разве что вернуться в тюрьму. Потому что вот за это, – я указал на разоренную комнату, – и за это, – я указал на руку Касси, – тебя немедленно отправят обратно за решетку.

– Только попробуй! – прорычал Анджело.

– И попробую. Ты эту кашу заварил, тебе ее и расхлебывать.

– Я тебе мозги вышибу!

– Ага. Попробуй. Ты ошибся, Анджело. Я – не мой брат. Он был хитрый, он тебя подставил по-крупному, но он никогда не стал бы применять грубую физическую силу. А я стану. Понял, ты, ублюдок?

Анджело ответил такими выражениями, что Банан поморщился и опасливо покосился на Касси.

– Ничего принципиально нового я не услышала, – сказала она.

– Так что выбирай, Анджело, – сказал я. – Либо ты будешь паинькой и позволишь нам с моим другом спокойно отнести тебя в чулан, либо, если ты будешь брыкаться, я тебя туда сволоку за ноги.

Но не брыкаться Анджело просто не мог: когда я наклонился, чтобы взять его под мышки, он попытался меня укусить. Поэтому я исполнил свое обещание: взялся за веревку, которой были обмотаны его лодыжки, и поволок его вперед ногами через гостиную, через кухню и вниз по ступенькам в чулан.

Всю дорогу он орал и ругался.