Текст книги "Двойная осторожность"

Глава 18

– Ты что такой задумчивый? – спросила у меня Касси.

– Неспокойно мне.

Мы, как обычно, сидели за столом в ресторанчике Банана. Банан неслышно расхаживал по залу в своих стоптанных туфлях, никуда не торопясь, но тем не менее успевая обслужить всех. В намеренно созданном интимном полумраке поблескивали широкие листья растений, стаканы и столовые приборы сверкали в сиянии свечей, а в темноте потихоньку росла плесень.

– Это на тебя не похоже, – сказала Касси. Я улыбнулся ее худенькой, загорелой, простодушной мордочке и сказал, что мне больше всего не хочется, чтобы Анджело нанес нам ответный визит.

– А ты что, действительно думаешь, что он придет?

– Не знаю.

– Новых соломенных куколок нам не достать, – сказала Касси. – Сейчас уже поздно, приличной соломы не найти.

Ее рука в гипсе неуклюже лежала на столе. Я коснулся пальцев, торчащих из гипса.

– Послушай, ты не согласилась бы на время расстаться со мной?

– Нет.

– А предположим, я скажу, что устал от тебя?

– Это не правда.

– Ты уверена?

– Абсолютно! – сказала она с довольным видом. – А потом, на время – это на сколько?

Я отхлебнул вина. А черт его знает, на сколько!

– Ну, пока я не улажу дела с Анджело, – сказал я. – И не спрашивай меня, когда это будет, потому что я не знаю. Но, наверно, первое, что надо сделать, – это убедить Люка, что ему необходим компьютер здесь, в Британии.

– А это будет трудно?

– Возможно, да. У него есть компьютер в Калифорнии... он может сказать, что еще один будет лишним.

– А зачем тебе? Для тех программ?

Я кивнул.

– Я думаю, – сказал я, – что надо попробовать его у кого-нибудь одолжить. Или попроситься к кому-нибудь поработать. Я хочу выяснить, как система О'Рорке определяет победителей и что Анджело делает не так. Может быть, если я смогу указать ему на ошибку, он успокоится.

– А мы-то думали, что достаточно будет отдать ему кассеты...

– Ну, что ж поделаешь.

– Прямо репей какой-то, – сказала Касси. – Уже думаешь, что избавился от него, – а он снова тут как тут.

«Да, – подумал я, – только репей не станет ходить с пистолетом».

Банан с благоговейным видом принес на соседний столик суфле, в честь которого он получил свое имя – ароматное, с золотистой корочкой и сверкающими воздушными пиками. Старая корова, из чьих рук вышло это произведение искусства, должно быть, по-прежнему работала по правилам; Банан, присоединившийся к нам за кофе, мрачно сообщил об этом.

– Целый час морковку чистила! А машине этой работы на десять секунд!

Но она говорит, что машина – вещь опасная и за работу с машиной я должен приплачивать ей отдельно!

Отросшая борода Банана оказалась курчавой, что было совершенно неожиданно, если принять во внимание, что волосы на голове у него были прямые.

Впрочем, на мой взгляд, это вполне соответствовало двойственности его натуры.

– С исторической точки зрения, – сказал он, – попытка умиротворить тирана неразумна.

– Это в смысле старую корову?

– Нет, Анджело.

– А что ты предлагаешь? – спросил я. – Полномасштабные боевые действия?

– Нет. Это имеет смысл, только если ты уверен в победе. С исторической точки зрения полномасштабные боевые действия – это всегда лотерея.

– Старая корова может уволиться, – улыбаясь, заметила Касси.

Банан кивнул.

– Тираны всегда с каждым разом требуют все больше и больше. На будущий год она наверняка захочет мотоцикл.

– Послушай, ты случайно не знаешь человека, у которого есть компьютер, в который можно загрузить любой язык? – спросил я.

– Турецкий, индо-китайский и все такое?

– Ну да. А также тарабарский, волапюк, жаргонный и абракадабру.

– Обратись к социологам.

Но вместо этого я на следующее утро позвонил Теду Питтсу. Но застал только Джейн.

– Теда нет, – сказала она. – Он, увы, все еще в Швейцарии. Могу я чем-нибудь помочь?

Я объяснил, что мне нужно у кого-то одолжить хороший компьютер, чтобы проверить программы, и Джейн с сожалением сказала, что компьютер Теда она мне одолжить не сможет, тем более сейчас, когда его нет дома: она знает, что он работает над специальной программой для занятий со студентами, и, если кто-то сейчас залезет в компьютер, вся работа может пропасть.

– Да, тогда не стоит, – согласился я. – А вы не знаете, у кого еще есть компьютер, которым я мог бы воспользоваться?

Она поразмыслила.

– Ну, есть еще Рут, – сказала она с сомнением в голосе. – Рут Квигли.

– А кто это?

– Бывшая ученица Теда. На самом деле он говорит, что сейчас она уже знает столько же, сколько и он. Когда она приходит и они начинают разговаривать, я ни слова не понимаю. Словно марсиан слушаешь.

– А у нее есть свой компьютер?

– У нее все есть, – без зависти ответила Джейн. – Из богатой семьи. Единственный ребенок. Что ни захочет, все ее. И золотая голова вдобавок. Вроде даже как нечестно, да?

– Небось еще и красавица?

– Ну... – Джейн призадумалась. – Недурна. На самом деле не знаю.

Когда общаешься с Рут, таких вещей просто не замечаешь.

– Ну, и где же мне ее найти?

– В Кембридже. Я потому про нее и подумала, что она живет по дороге к вам. Она пишет программы для обучающих машин. Хотите, я ей позвоню? Когда вы к ней собираетесь?

Я сказал «сегодня», через полчаса получил адрес и отправился в путь, разыскивать квартиру в современном многоэтажном здании на окраине города.

Рут Квигли оказалась очень юной – я прикинул, что ей едва за двадцать. И еще я понял, что имела в виду Джейн, когда говорила, что ее облика не замечаешь: в первую очередь поражал ее стремительный ум. У нее были светлые глаза, темно-русые курчавые волосы, тонкая стройная шея, но заметнее всего была эта манера нетерпеливо вздергивать голову и говорить скороговоркой, словно Рут раздражало, что язык не поспевает достаточно быстро выражать ее мысли.

– Да. Входите. Кассеты принесли? – Она не тратила драгоценного времени на пустые изъявления вежливости. – Сюда. Джейн говорила, это старый «Бейсик» для «Грэнтли». Язык у вас с собой? Сами загрузите или давайте я?

– Я бы предпочел...

– Ну, давайте. На какой стороне?

– Э-э... первая программа на первой стороне.

– Верно. Проходите.

Двигалась Рут с той же стремительностью. Не успел я и шагу ступить, как она пронеслась по короткому коридорчику и скрылась за дверью. «Должно быть, ей все время кажется, что мир невыносимо медлителен», – подумал я.

Комната, куда я вошел вслед за ней, вероятно, изначально задумывалась как спальня, но тедерь в ней не было ничего похожего на спальню. На полу лежал мягкий, глушивший шаги зеленый палас, чем-то похожий на звериную шкуру, ряд сильных ламп, поднимающихся жалюзи на окнах, матово-белые стены и на столах – машины, вроде тех, что я видел у Теда Питтса, только в два раза больше.

– Рабочая комната, – сказала Рут Квигли.

– Э-э... да.

Здесь было прохладнее, чем на улице. Я услышал слабое гудение кондиционера и сказал об этом. Она кивнула, не поднимая глаз от компьютера.

«Бейсик» для «Грэнтли» был уже почти загружен.

– Пыль для компьютера – все равно что песок в шестеренках. Жара, сырость – все делает их капризными. Они ведь все чистокровки...

Программы для скачек. Чистокровные компьютеры. Побеждает совершенство. Затраченные усилия дают преимущество. «Надо же, – подумал я, – уже начинаю думать как она!»

– Я у вас время отнимаю, – сказал я извиняющимся тоном.

– Нет, я с удовольствием. Для Джейн и Теда я все что угодно. Они это знают. Каталоги у вас с собой? Они понадобятся. Программы простые, но ответы должны быть точные. С большинством учебных программ то же самое. Мне иногда надоедает. Большой выбор ответов. Ребенок тратит полчаса на то, чтобы найти верный, и я вознаграждаю его фразой вроде: «Верно. Ты молодец!»

Хотя на самом деле ничего особенного. Но говорят, что нужно поощрение. А вы как думаете?

– Это одаренные дети?

Она метнула на меня стремительный взгляд.

– Все дети одаренные. Некоторые больше других. Их нужно учить как можно лучше. А их не учат. Учителя ревнивы, вы знаете?

– Мой брат всегда говорил, как здорово, когда в классе есть очень способный мальчик.

– Он великодушен. Как Тед. Ну вот, работайте. Я буду заходить, вы не обращайте внимания. Я работаю над сортировкой списка строк-массивов. Они говорят, что у них это занимает восемнадцать минут, представляете? Я это сделала за пять секунд, но только с одномерными. А мне нужны двухмерные, чтобы не путаться в данных. Я засовываю программы на машинном языке в память с «Бейсика», а потом перевожу машинный код в символы Ассемблера. Я вам не надоела?

– Нет, – сказал я. – Только я ни слова не понимаю.

– Извините. Забыла, что вы не такой, как Тед. Ну, давайте.

Я принес с собой в «дипломате» кассеты с программами, каталоги скаковых лошадей, несколько племенных книг, свежие номера хорошей газеты по конному спорту и, чувствуя себя необычайно медлительным, с точки зрения Рут Квигли, принялся за работу. Мне надо было определить, каких лошадей система Лайэма О'Рорке назовет возможными победителями и какие действительно пересекли финишную прямую первыми. Мне еще пригодился бы список лошадей, на которых ставил Анджело, но я решил, что это я узнаю завтра у Тэффа и Лансера; вот тогда и выясню, где Анджело промахнулся. «Название файла?»

«cload „donca“», – напечатал я и нажал клавишу «enter». На экране замигали звездочки. Я дождался, пока загорится «Готово», снова нажал «enter» и был вознагражден. «Какая из скачек в Донкастере?» «СентЛеджер», – напечатал я. "Донкастер: Сент-Леджер. Введите кличку лошади и нажмите «enter».

«Дженотти», – напечатал я и нажал «enter». "Донкастер: СентЛеджер.

Дженотти.

Отвечайте на вопросы «Да» или «Нет» или вводите цифру, потом нажимайте «enter». Выигрывала ли лошадь скачку в двухлетнем возрасте?" «Да», напечатал я.

«Сколько дней прошло с тех пор, как лошадь в последний раз участвовала в скачках?»

Я заглянул в ежедневную газету – там такие сведения всегда приводятся, – и напечатал "23.

«Выигрывала ли лошадь на дистанции одна миля шесть фарлонгов?» «Нет».

«Участвовала ли лошадь в скачках на одну милю шесть фарлонгов?»

«Нет».

«Какова самая длинная дистанция, на которой выигрывала лошадь (в фарлонгах)?» «12».

«Участвовала ли лошадь в гладких скачках?» «Нет».

«Введите сумму призов, которые лошадь выиграла в этом сезоне».

Я заглянул в каталог и впечатал сумму призов Дженотти, довольно большую, но не ошеломляющую.

«Выигрывали ли эту дистанцию потомки отца лошади?»

Я заглянул в каталоги – на это времени потребовалось значительно больше – и ответил «Да».

«Потомки матери?» «Да».

«Шансы лошади оцениваются как двадцать к одному или ниже?» «Да».

«Случалось ли жокею выигрывать на классических дистанциях?» «Да».

«Случалось ли тренеру выигрывать на классических дистанциях?» «Да».

«Другие лошади?» «Да».

Я снова вернулся к началу и повторил ту же операцию для каждой лошади, которая участвовала в скачке. Вопросы не всегда были одни и те же: если ответы были другие, вопросы иногда менялись. О некоторых лошадях задавали гораздо больше вопросов, чем о других. Мне понадобилось не меньше часа, чтобы отыскать ответы на все вопросы, и я подумал, что, если когда-нибудь займусь этим делом всерьез, надо будет сделать более удобные таблицы, чем те, которые имеются в каталогах. Когда я наконец ответил «Нет» на вопрос «Другие лошади?», то получил ответ, который не оставлял сомнений в гениальности Лайэма О'Рорке.

Список возглавлял Дженотти. На втором месте оказался аутсайдер, на третьем – лошадь, которая вырвалась вперед в самом начале. Именно в этом порядке они и пришли к финишу. Я не верил своим глазам.

– Что, что-то не так? – внезапно спросила Рут. – У вас такой вид озадаченный...

– Нет-нет, все верно...

– Да, это настораживает! – Рут улыбнулась. – Если я сразу получаю ожидаемый результат, я проверяю, проверяю и проверяю. Почивать на лаврах не годится. Кофе хотите?

Я согласился, и она сварила кофе с той же быстротой, с какой делала все остальное.

– Сколько вам лет? – спросил я.

– Двадцать один, а что?

– А я думал, что вы закончили университет.

– Я защитилась в двадцать лет и один месяц. А что такого? Хотя, конечно, пришлось пробиваться. В наше время все такие медлительные... Сорок лет назад бывало, что люди защищались и в девятнадцать, и даже раньше. А теперь все помешались на календарном возрасте. К чему? Зачем ставить людям палки в колеса? Жизнь и так ужасно короткая. В двадцать лет шесть месяцев сдала на магистра. Училась одновременно на двух факультетах. Никто не знал.

Я не распространялась. Теперь вот докторскую пишу. Вам не скучно?

– Нет, – искренне ответил я.

Она улыбнулась, словно летнее солнышко. Улыбка мелькнула и исчезла.

– Папа говорит, я зануда.

– На самом деле он так не думает.

– Он хирург, – сказала она так, словно это все объясняло. – И мама тоже. Оба страдают комплексом вины. Надо отдавать людям больше, чем ты получаешь, и все такое. И ничего не могут с этим поделать.

– А вы?

– Пока не знаю. Я и отдавать-то особо не могу. Я ведь не могу получить работу, для которой гожусь. Они смотрят на то, сколько мне лет, и по этому судят. Просто убийственно! При чем здесь возраст? Они дадут мне эту работу в тридцать, хотя я куда лучше могу ее делать сейчас. Поэты и математики лучше всего работают до двадцати пяти. И что им остается?

– Работать самому, – сказал я.

– Господи! Вы понимаете? Вы зря тратите время, занимайтесь вашими программами. Не надо мне говорить, что делать. Я состою в научноисследовательском обществе. И что я ищу? Что надо искать? Где неведомое, непознанное? В чем вопрос?

Я беспомощно покачал головой.

– Остается ждать, пока вам на голову свалится яблоко.

– Да, верно. Мне не хватает созерцательности. Сидеть под яблоней воображаемой яблоней... Я пробовала. Да вы работайте, работайте.

Я философски загрузил «Йорк», просмотрел все три скачки, которые были в программе, и обнаружил, что в трех из них выиграли те лошади, которые набрали больше всего очков. «Три верных ответа из четырех скачек! – подумал я. – Невероятно!»

С ощущением какой-то нереальности я загрузил «Эпсом» и принялся кропотливо проверять все четыре скачки, для которых были программы. И на этот раз ни одного победителя не вычислил. Слегка нахмурившись, я набрал «newbu»

– "Ньюбери" и после длительных трудов обнаружил, что все шансы были на стороне абсолютно безнадежного Самоучителя, на которого и ставил Анджело.

Самоучитель, который финишировал в самом хвосте на последнем издыхании, красовался в самом верху таблицы, причем с большим отрывом.

Я с недоумением проглядел остальной список. Лошадь, которая на самом деле выиграла скачку, стояла второй с конца, и шансы ее были самые незначительные.

– В чем дело? – спросила Рут Квигли. Она сидела за своей машиной и даже не смотрела в мою сторону.

– Часть системы взбесилась.

– В самом деле?

Я загрузил «goodw» и проверил еще пять скачек. И тут больше всего шансов набрали лошади, которые на самом деле пришли в лучшем случае вторыми.

– Есть не хотите? – спросила Рут. – Уже полчетвертого. Сандвичей хотите?

Я поблагодарил и вместе с ней отправился на маленькую кухоньку. Там я с интересом обнаружил, что, несмотря на все свое проворство, помидоры она режет довольно медленно и неумело. Через некоторое время (для нее – довольно длительное) она соорудила две аппетитные башни из сыра, салата, помидоров и соленой говядины. Они угрожающе возвышались на тарелке, и есть их надо было, держа в обеих руках.

– Всему существует логическое объяснение, – сказала Рут, глядя на мое отрешенное лицо. – Человеческая логика несовершенна. Математическая логика безупречна.

– Угу, – сказал я. – Тед показывал мне, как легко добавить или убрать пароль.

– И что?

– Тогда, наверно, совсем нетрудно убрать или изменить и еще что-нибудь?

– Если только это не записано в ROM. Тогда трудно.

– В чем-чем?

– В памяти, предназначенной только для чтения. Извините.

– Он показывал мне, как просматривать программы.

– Значит, это была RAM, память свободного доступа. Ее можно менять как угодно. Детские игрушки.

Мы доели сандвичи и вернулись к компьютерам. Я загрузил файл «newbu», выбрал ту скачку, в которой участвовал Самоучитель, и принялся просматривать программу строка за строкой.

«list 1200-1240» – напечатал я и принялся размышлять перед экраном, заполненным буквами, цифрами и символами, ища корень проблемы.

"1200 «print 'Введите сумму призов, которые лошадь выиграла в этом сезоне' 1210 INPUT < 1000 W: IF W THEN T=T+20 1220 IF W <1000 THEN T=T: IF W<5000 T=T 1230 IF W <1000 THEN T=T: IF <5000 W<5000 HEN T=T 1240 GOSUB 6000».

Даже на мой непросвещенный взгляд, все это была чушь собачья. Лайэм О'Рорке не мог этого придумать, Питер Кейтли не мог этого написать, Тед Питтс не мог этим пользоваться. Говоря простым языком, это означало, что, если сумма призов, выигранных лошадью в этом сезоне, не превышает тысячу фунтов, ее шансы увеличиваются на двадцать, а если выигрыш составляет больше тысячи, причем намного больше, шансы не увеличиваются вовсе. Поэтому-то наименее удачливые лошади получают самую высокую оценку. Вся система оценки переворачивается вверх ногами, и ответ, разумеется, выходит неверный.

Похолодев от своей догадки, я загрузил файл «EPSOM» и принялся проглядывать все четыре скачки, в которых Анджело проиграл. В двух случаях оценка призов была изменена.

Попробовал Гудвуд. В трех из пяти имевшихся в списке скачек – то же самое.

Подавленный свыше всякой меры, я загрузил файлы по Лестеру и Аскоту.

Там через неделю тоже должны были проходить скачки. Впечатал названия всех тамошних скачек и обнаружил, что в программе есть восемь из них, одна в Лестере и семь в Аскоте. Просмотрел по частям каждую из восьми программ и обнаружил, что в четырех из них за огромные суммы призов не добавляется ничего, а за призы меньше тысячи фунтов – по двадцать.

В некоторых программах встречались скачки, про которые я точно знал, что четырнадцать лет назад их не было. Они были устроены уже после смерти Лайэма О'Рорке.

Это уже не была чистая система О'Рорке. Над нею успел потрудиться Тед Питтс. Система обновлялась, расширялась. А здесь она была еще и искажена и фальсифицирована. Пришлось признать тот факт, что Тед Питтс намеренно испортил систему, прежде чем отдать ее мне, – и таким образом отдал меня на расправу Анджело Гилберту.

Я поблагодарил блестящую мисс Квигли за долготерпение и поехал домой, к Касси.

– В чем дело? – немедленно спросила она.

– Проблемы, – устало ответил я.

– То есть?

– Анджело думает, что я его надул. Подсунул ему систему, которая не работает. Слишком часто проигрывает. Ну и вот, это действительно так. Вообще-то она в порядке, но на этих кассетах она изменена. Тед Питтс так потрудился над программами, что любой, кто захочет воспользоваться ими, получит фигу.

Я объяснил ей насчет перевернутых вверх ногами оценок за призы, из-за чего система выдает неверные результаты.

– Может, он и еще что-то переделал. Я этого выяснить не смогу.

Касси выглядела такой же ошеломленной, как и я.

– Ты хочешь сказать, что Тед Питтс сделал это нарочно?!

– Ну разумеется!

Я вспомнил, сколько времени он потратил на то, чтобы «сделать копии», – я ведь целый час сидел и беседовал с Джейн, оставив Теда одного по его собственной просьбе.

– Но зачем? – спросила Касси.

– Не знаю.

– Так ты ему не сказал, зачем тебе эти кассеты?

– Нет.

– Быть может, было бы лучше, если бы ты объяснил, как это важно, задумчиво сказала она.

– А может быть, он бы мне их и вовсе не дал, если бы знал, что у меня в чулане сидит под замком Анджело. В смысле он мог не захотеть, чтобы его втягивали в это дело. И большинство людей на его месте не захотели бы, при таком-то раскладе. А потом, если он такой же, как Джонатан, он бы все равно поменял оценки, просто затем, чтобы не дать Анджело нажиться. Я просто не знаю. Я, например, уверен, что, будь на моем месте Джонатан, он бы снова Анджело надул.

– Ты что, думаешь, Тед Питтс посоветовался с Джонатаном?

Я поразмыслил и покачал головой.

– Да нет, когда я приехал к Питтсам, еще и девяти утра не было. В Калифорнии был где-то час ночи. Даже если бы у Теда Питтса был его номер в чем я сомневаюсь, – вряд ли бы он стал звонить Джонатану посреди ночи... а потом, когда я сказал Джонатану, что отдал Анджело кассеты, он был неподдельно разочарован. Нет, видимо, Тед все же сделал это сам по себе.

– Ну, утешения в этом мало. Я кивнул.

Я подумал о том, как уверенно я заявился накануне в дом Гарри Гилберта. О господи, ну как можно быть таким наивным!

Если я предупрежу Анджело, чтобы он не пользовался программами на следующей неделе, он решит, что я его надул и теперь смертельно боюсь его мести.

Если я его не предупрежу, он скорее всего опять проиграется и укрепится в своей уверенности, что я его надул.

Если я вытяну из Теда Питтса верные ответы и передам их Анджело, он все равно решит, что я нарочно подсунул ему фальшивые программы, из-за которых он уже не раз проигрывал. А Тед Питтс бродит по горам в Швейцарии.

– Послушай, – сказал я Касси, – ты не хотела бы съездить в Австралию на полгодика?