Текст книги "Александрия-2"

– Так это же Александр Македонский! – произнес он с улыбкой. – Откуда он у тебя? Это – не я. Я – другой Александр. Хотя тоже царь.

Но ей его слова были уже не важны. Этот чужеземец узнал себя в статуэтке великого царя Александра, давным‑давно завоевавшего весь мир. И пусть он мало на него похож, но он знает царя Александра, и сам он назвался этим именем. Значит, бессмертная душа завоевателя древности вселилась в этого чудом объявившегося на затерянном в океане острове чужестранца. А какие у него удивительные глаза! Голубые, как небо. Ни у кого, ни на их острове, ни на всем архипелаге, нет таких глаз. И этот взгляд! Он может принадлежать только настоящему царю. Какая великая честь выпала ее племени! Этого человека послал сам Бог. Чтобы он освободил ее племя от гнета султана и этих злых чужеземцев, которые забирают у них половину всего выращенного урожая и выловленной рыбы.

«Я чувствую, как я ему понравилась. И он тоже понравился мне. Я стану его женой и рожу ему сына. И он станет повелителем мира. Освободит все острова, всю Индию от захватчиков. И имя у него будет такое же, как у отца – Александр», – такое решение приняла Леа, улыбнулась и отправилась к брахману племени, рассказать об удивительном госте.

Жизнь состоит не только из черных и серых полос. Плохо и очень плохо может быть долго, но все равно когда-нибудь наступят и ясные дни.

Еще недавно ему казалось, что жизнь кончена, нет смысла и цели, чтобы жить. Как же он ошибался тогда! В пятьдесят лет все только начинается.

Сейчас, просыпаясь среди ночи от грозы или духоты и чувствуя рядом ее ровное и безмятежное дыхание, а за перегородкой посапывание маленького Александра, он ощущал страх от мысли, что тогда, на берегу, а сколько раз до этого, он мог умереть и не испытать этого простого человеческого счастья. Любить и быть любимым.

Все, что он делал до этого, было неправильным, обманом и ложью. Жене он был так же ненавистен, как и она ему. Они в лучшем случае могли быть просто друзьями, но не настоящими любовниками. А все эти жеманные фрейлины, великосветские львицы. Всем им от него было чего-то нужно, кроме любви. И это отравляло любые отношения. Даже княгиня Нарышкина, практически его гражданская жена на протяжении двух десятилетий, родившая дочь Софи, не могла дать ему этого ни с чем не сравнимого ощущения правоты и безмятежности жизни. Леа любит его потому, что просто любит. А не за то, что он может продвинуть какого-нибудь ее родственника по службе или осыпать ее бриллиантами. Он просто ее мужчина. А она его женщина. И все. Оказывается, для счастья больше ничего не нужно.

Здесь была совсем другая жизнь. Каждый, что бы он ни делал – ловил рыбу, собирал бананы или кокосы, выращивал рис, лук или сладкий картофель, жил одним днем. Этим людям не нужны ни деньги, ни власть – эти надуманные признаки земного величия. Ты лишь тот, кто ты есть. Жителям этого острова сложно постичь, как можно ненавидеть самого себя или быть одиноким среди людей. Островитянам понятны внутреннее беспокойство или болезнь, тогда они молятся своим богам. Но неясную тоску, пожирающую тебя изнутри, никто из них не может осмыслить.

«Слава Богу, что у меня, наконец, появилось время для жизни!» – эту короткую молитву он произносил каждый день, проведенный на острове.

А какой удивительный сын растет у них! Мальчишке неполных пять лет, а он уже свободно лопочет и на языке матери, и на языке отца. Они с Леа еще зачастую общаются друг с другом при помощи жестов, зато с сыном каждый говорит свободно на своем языке. Понемногу он начинает заниматься с ним английским и французским. Мальчик уже хорошо стреляет из лука и просит, чтобы отец одолжил у брахмана ружье – единственное на острове – и обучил его стрельбе из огнестрельного оружия.

В рыбацкой сноровке маленький Александр не уступит отцу. Сети он разматывает куда проворней, да и наживку на крючки насаживает ловчее. Они рыбачат вдвоем в лагуне. В океан выходить опасаются. Течением утлую лодчонку может легко вынести в океан. И на мелководье, под защитой коралловых рифов, рыбы хватает. За пару-тройку часов полная сетка обеспечена. А иногда они ловят и черепах. Из них получается вкусный, наваристый суп, не хуже чем из говядины. Кальмары, креветки, лобстеры, крабы – все эти морские деликатесы ему уже приелись. Сейчас бы простых русских пельменей с маслицем. Но маленький принц даже представить себе не может, что это такое – пельмени.

Он слушает рассказы отца о далекой стране России, где бывает так холодно, что с неба вместо дождя падают застывшие капли воды, и не верит, что такое бывает. Там в хижинах стоят печи, и их топят дровами, чтобы не замерзнуть. Вода на озерах затягивается панцирем, как у черепахи, и по нему можно кататься на коньках. По словам отца, так называются железные ножи, которые прикручивают к сандалиям.

Отца на острове все называют Александр-царь, а его – принц Александр-царь. Брахман вначале ревновал отца к почтению, с которым относились к нему островитяне, но потом смирился. Отец, правда, много знает. Он умеет лечить людей, может с помощью увеличительного стекла из своего пенсне быстро разжечь костер. Он метко стреляет из ружья. И когда мужчины племени отправляются охотиться на крупную дичь, например на кабана, то обязательно зовут с собой отца. И тогда брахман дает ему свое ружье. Конечно же, Александр-царь мог попросить у брахмана его оружие насовсем, но вождю племени жаль будет расставаться со столь дорогой вещью. Она считается одним из главных атрибутов его верховной власти, поэтому он ее так бережет. Отец чувствует это и всегда, вернувшись с охоты с богатой добычей, он возвращает оружие законному владельцу.

Когда на остров приплывают сборщики податей от султана, островитяне прячут своего гостя подальше в лес, чтобы те, не дай Бог, не увезли столь великого человека, поселившегося среди них. Но в глубине души они надеются, что когда-нибудь в нем проснется великий царь, и он освободит племя от поборов.

И вот этот час настал.

Два Александра шли с рыбалки с богатым уловом, но в хижине встретили грустную хозяйку. Это настроение было совсем не свойственно жизнерадостной Леа, поэтому прямо с порога муж спросил ее:

– Что случилось?

– Приходил брахман. Он просил меня поговорить с тобой. Султан выдвинул нам условие: если мы не примем ислам, то он увеличит нам подати вдвое. Его сборщики и так забирают половину нашего урожая и улова. Он хочет, чтобы мы вообще умерли с голоду, – пытаясь сдержать гнев, рассказала жена.

– А вы не можете хотя бы для видимости стать мусульманами?

– Это как? – удивленно спросила Леа.

– Ну, притвориться, что будете поклоняться пророку, а не своим богам…

– Богов обмануть нельзя.

– Я знаю… Но на чуть-чуть, только сделать вид для султанских слуг, что вы покорились воле правителя…

– Я тебя не понимаю, Александр, – серьезно произнесла Леа. – Богам я не могу поклоняться, как ты сказал, чуть-чуть.

– Выходит, что обмануть султана вы не можете?

Леа развела руками и тяжело вздохнула.

– От веры предков вы тоже никогда не откажетесь?

Она кивнула головой.

– А платить все подати – все равно что умереть с голоду, – продолжал размышлять глава семьи. – Выход я вижу один: сражаться.

Ее лицо просияло: он сам все понял. Он настоящий царь.

– Ура! – закричал маленький принц. – Мы объявляем им войну.

– У султана большое войско? – уточнил Александр-царь.

– Брахман говорил, что десять раз по десять больше, чем наше племя.

– Значит, получается один против ста. А если учесть, что за спиной вашего султана стоят англичане, это только они могут придумать такие налоги, то шансов на победу у нас нет. Был бы хоть ваш остров больше, чтобы можно было спрятаться в лесах, но здесь они быстро нас найдут. Ладно, что-нибудь придумаем. Передай брахману: когда слуги султана приплывут в следующий раз, говорить с ними буду я.

Ждать долго не пришлось. Гости из столицы пожаловали уже через неделю. Они приплыли на двух больших лодках. Два десятка солдат, вооруженных копьями и ружьями во главе с самим визирем султана. Он важно вышагивал впереди процессии, сопровождаемый двумя евнухами с большими опахалами. А за ним двумя колоннами семенили солдаты.

Это мало походило на простой визит сборщиков податей. Скорее напоминало рейд карателей.

Все племя, от мала до велика, вывалило из своих хижин на поляну посреди селения, чтобы увидеть столь редкое зрелище. Бывший полководец, стоящий по правую руку от брахмана, оценил диспозицию. Она складывалась явно не в пользу островитян. Пусть по численности противник уступал мужскому населению племени, но по вооружению он явно превосходил аборигенов. Александр насчитал только дюжину ружей. У визиря за поясом еще заткнут пистолет, а на корме одной из лодок зловеще чернело жерло корабельной пушки. А у островитян – лишь одно ружье, да и то по скорострельности и прицельной дальности сильно уступает новым английским ружьям солдат султана. Правда, у здешних охотников есть луки и стрелы, но это отнюдь не выравнивает соотношение сил. Сопротивление бесполезно.

Первым заговорил визирь. Александр благодаря урокам жены уже более или менее воспринимал на слух местную речь, поэтому суть сказанного командиром карателей он уловил сразу.

Визирь хотел знать, согласно ли племя принять правую веру, ибо нет бога, кроме Аллаха, а Магомет – пророк его.

Брахман хотел уже ответить нет, но Александр опередил его и заговорил с визирем по-английски.

– Уважаемый господин, я являюсь высокопоставленным сотрудником Ост-Индской компании и следовал с инспекцией из Лондона на Цейлон, когда наш корабль попал в бурю и затонул. Местные жители спасли меня, и вот уже в течение пяти лет я живу среди них. Я успел сблизиться и породниться с этим племенем. Этот остров стал моей второй родиной. И я не хочу уезжать отсюда. Узнав о сути недавно выдвинутого вашим султаном ультиматума этому маленькому народу, я был вынужден написать письмо английскому королю о чинимом в его владениях произволе. Это письмо уже отправлено в Лондон с одним торговым кораблем. Я прошу вас, господин, внять голосу рассудка и не осложнять взаимоотношения вашего повелителя с великим и могущественным английским королем Георгом.

– Но сейчас на троне находится король Вильгельм IV, – ответил визирь.

– Тем лучше, – хладнокровно парировал Александр. – Дядюшка Вилли – вообще мой лучший друг. У вашего султана могут возникнуть большие неприятности с английской короной, если хотя бы один волос упадет с головы этих людей.

– А как ваше имя, господин заступник неверных, – поинтересовался визирь.

– Шервуд. Роберт Шервуд. Так и передайте вашему султану, что я взял это племя под свое покровительство. А вскоре он получит от английского короля тому письменное подтверждение. Когда придет письмо из Лондона, тогда и приезжайте. А пока это племя будет платить подати в прежнем размере.

Визирь задумался.

– Хорошо, – произнес он. – Но если вы меня обманули, тогда пеняйте на себя. Султан не прощает оскорблений.

Он махнул рукой, и отряд повернул в обратную сторону.

Племя ликовало. Леа смотрела на него влюбленными глазами, будто бы он на самом деле выиграл сражение.

Брахман на радостях даже подарил ему свое ружье и при всех назначил его главнокомандующим островной армии самообороны.

Но Александр понимал, что он только оттянул миг расплаты, и битый час втолковывал брахману, что солдаты султана еще вернутся и тогда им не поздоровится.

– Надо строить большие лодки и уплывать отсюда на материк, – предложил Александр-царь.

– Но это наша родина. На этом острове жили наши предки, – пробовал возразить вождь.

– Тогда принимайте ислам.

– Нет, лучше изгнание, – сделал свой выбор глава племени.

Но старейшины отказались выполнить волю вождя. Молодые охотники поддержали их.

– Мы лучше умрем на своей земле, чем уплывем на чужбину.

Тогда вновь взял слово Александр-царь:

– Хорошо. Если хотите сражаться, то мы будем сражаться. И, скорее всего, мы погибнем в бою. Но пусть женщины и дети избегут этой участи. Давайте хоть их отправим в Индию или на Цейлон, куда не дотянется рука султана.

С этим согласились и старейшины, и молодые охотники.

От сборщиков податей островитяне узнали, что никакого письма от английского короля султан так и не получил, и вскоре здесь высадится целая армия для обращения неверных.

Но большая лодка, способная выдержать многодневное плавание, была уже построена. Приготовлены запасы пищи и пресной воды. А силы самообороны приведены в боевую готовность. План военной кампании был тоже разработан.

Противника ожидали ловушки и другие неприятные сюрпризы.

– Я горжусь тобой, Александр. Ты мой герой. Ты должен победить врага. Сердце говорит мне, что ты не умрешь. Но если нам не суждено больше свидеться, знай: наш сын продолжит твое дело и прославит свое имя в веках. Я так люблю тебя, мой милый… – шептала Леа ему в последнюю ночь.

Лодка с женщинами и детьми уже сутки как отплыла на материк, когда на горизонте показался флот султана. Сборщики податей не солгали, их повелитель поднял все свое воинство на усмирение непокорных.

Начальник обороны сбился, пытаясь сосчитать паруса приближающихся к берегу судов.

Он посмотрел на небо, на колышущиеся на слабом ветерке верхушки пальм и улыбнулся:

– Повоюем напоследок, – сказал он сам себе и взвел курок ружья.

Но сражению не суждено было состояться.

Внезапно море отошло от острова, потом послышался страшный гул. Он все нарастал и нарастал. И вдруг огромнейшая волна, выше любой самой высокой пальмы, показалась из‑за горизонта.

– Это цунами! – кричали охотники, бежавшие с берега. – Наверх! Все – наверх!

И с проворностью обезьян они вскарабкались по стволам пальм. Александр последовал их примеру.

Он видел, как волна накрывала лодки неприятеля одну за другой, перемалывая доски и человеческие кости, как она на всей скорости врезалась в берег и, перемешавшись с землей и кустами, обрушилась на кокосовую рощу. Последнее, что он успел увидеть, был вал, состоящий из воды и грязи, который накрыл его с головой и старался оторвать от спасительной пальмы, чтобы поглотить в бурлящей пучине.

Но он выжил и на этот раз. Цунами уничтожило всю султанскую флотилию и многих из островитян, которые не успели забраться на пальмы или не удержались на них под натиском стихии.

Лодка с женщинами и детьми тоже исчезла без следа. Он обошел почти все западное побережье Индии, побывал и на Цейлоне, везде опрашивая местных жителей, не видели ли они большую лодку с жителями далекого острова. Но никто ничего не мог ему сказать. Об их судьбе никому не было известно.

Он прошел пешком через всю Индию, не опасаясь ни англичан, ни тугов. Спал где придется. Случалось, прямо на земле под открытым небом. Ел, что находил в лесу и что подавали добрые люди. Замерзал на гималайских перевалах, но продолжал идти.

Он добрался до Тибета. Но край голубых овец, пурпурных фазанов и коричневых яков, жасминовых полей и орхидей цвета спелой пшеницы, бирюзовых озер и заросших можжевельником склонов, бесконечных гор и снежных пиков не радовал его своей красотой.

Сильно исхудавший и оборванный, он добрался до Лхасы, где его приютили буддийские монахи в одном из древних монастырей.

Несколько лет он прожил здесь, питаясь одной только цампой – жареной ячменной мукой – и водой. Узнал, что такое гипноз и транс. И что такое настоящее счастье.

– Только избавившись от обмана страстей, равнодушия и ненависти, возможно обрести свободу и счастье. Страдание вечно, а удовольствие преходяще. Всюду сансара – круг бытия, путь нашей жизни, бесконечный круг рождения, смерти и возрождения, возвращающий нам поступки и ложь прошлых жизней, – звучит в его ушах голос дряхлого буддийского монаха с гладко выбритой головой.

Снова Сибирь

На следующий вечер Федор Кузьмич сам пришел в гости к братьям Александры.

Хозяева засуетились, собрали на стол все лучшее, что было в доме, но старец кроме чая ни к чему не притронулся.

– Не выдавайте сейчас сестру замуж. Не трогайте ее. За ее доброту Бог не оставит ее. Она не будет нуждаться в вашем хлебе, сам царь наградит ее своей казной. Было мне видение нынешней ночью, что мужем ее будет офицер.

При этих словах старца братья только рты раскрыли и не знали что и ответить.

А он встал из‑за стола, поблагодарил хозяев за хлеб, за соль и сказал на прощанье:

– Лучше отправьте ее на богомолье по святым местам. Я напишу добрым людям, чтобы ее приютили.

Братья послушались совета старца и снарядили Александру Никифоровну в дальнюю дорогу.

Перед отъездом она зашла к Федору Кузьмичу попрощаться и получить благословение от него на паломничество:

– Как бы мне царя увидеть? – спросила Александра своего наставника.

– А зачем тебе царь нужен?

– Как же, батюшка. Все говорят, царь да царь, а какой он из себя, и не знаешь.

– И цари, и полководцы, и архиереи – такие же люди, как и мы. Только Богу угодно было одних наделить властью великой, а другим предназначено быть под их постоянным покровительством. Погоди, – задумчиво добавил старец. – Может, и не одного царя на своем веку увидать придется. Бог даст, и разговаривать еще с ним будешь. Увидишь тогда, какие цари бывают.

Он подошел к ней и поцеловал ее, как маленькую, в лоб, перекрестил и сказал:

– Ступай с Богом.

Но Александра не уходила.

– А еще, батюшка, которую уж ночь подряд мне снится странный сон. Словно живу я на каком-то острове. Там всегда тепло, и солнце палит сильно. Там растут диковинные деревья, на наши сосны похожи, но другие. А еще там песок и море. Живу я в шалаше. У меня есть муж и сын. А муж мой страсть как на тебя похож…

Старец снова побелел и надавил локтем на свой бок.

– Богом заклинаю: уйди… – выдавил он из себя.

Сашенька вспыхнула как маков цвет и выбежала вон из его кельи.

Александра Никифоровна совершила два путешествия по святым местам. Во время первого осенью 1849 года в Кременчуге в доме графа Остен-Сакена, к которому дал ей рекомендательное письмо Федор Кузьмич, она встретилась с императором Николаем Павловичем и долго с ним беседовала. На вопрос царя «Как же она не испугалась одна поехать в такую даль?», она ответила: «А чего мне бояться? Со мной Бог, да и великий старец Федор Кузьмич за меня молится». При этих словах Николай I насупился и больше никаких вопросов не задавал.

А во время второй своей поездки она познакомилась в Почаеве с майором Федоровым и вышла за него замуж. Она прожила с ним пять лет в Киеве, а после его смерти вернулась в Сибирь и поселилась в Томске, получая пожизненную пенсию 130 рублей в год. Старец к тому времени уже умер, и майорша Федорова почти каждый день после церковной службы приходила на его могилу и молилась за упокой его души.

Между 1897 и 1902 годами в Сингапуре объявился очень старый человек. Полуиндус, полуевропеец. Его речь представляла собой какую-то тарабарщину из английского, французского, немецкого и русского языков. Он называл себя Prince Alexander Tsar, то есть сыном русского царя Александра I. Его мать погибла во время цунами, а он спасся и вернулся на родной остров, который защищал его отец от армии султана. Но отца он там не застал. Выжившие островитяне рассказали принцу, что Александр-царь отправился в Индию искать свою семью. Больше он своего отца не видел. После гибели флота новый султан оставил попытки обратить островной народ в ислам, и принц Александр стал вождем племени и благополучно правил до старости. И лишь почувствовав скорую кончину, он решил выбраться в большой мир и разузнать о своем отце. Он подсаживался в таверне к пьяным матросам и рассказывал им трагическую историю своей жизни. Но в нее мало кто верил. Зато угощали туземца-фантазера моряки на славу. Выдумать такое мало кому под силу.

В сентябре 1949 года части Народно-освободительной армии Китая вторглись в Восточный Тибет, а через два года заняли Лхасу. Государство Тибет исчезло с карты мира. Далай-лама был вынужден покинуть страну и просить политического убежища за рубежом.

Глава 10. Новая жизнь

Так многозначительно назывался таежный поселок в Красноярском крае, в ста километрах южнее полярного круга, куда меня все-таки определил на десять лет в колонию-поселение следующий суд – за растрату средств моей собственной компании.

После оправдательного приговора, вынесенного нам с Журавлевым судьей Самойловой, я находился на свободе целых три дня. Жена настаивала на немедленном отъезде за рубеж. На тот момент я был оправдан судом и мог свободно покинуть пределы России. У меня еще оставались немалые деньги. С таким капиталом любая страна предоставила бы гражданство всем моим домочадцам. Но я опять уперся. Полтора года, проведенные за решеткой, так меня ничему и не научили.

У меня перед глазами стояла одинокая и потерянная фигура судьи, собирающей со стола листы приговора. Она принесла себя в жертву. Неужели ради моего благополучия и богатой жизни за границей? Нет. Если бы госпожа Самойлова допускала мысль, что я могу вот так просто взять бросить все и уехать, она бы никогда не вынесла мне столь мягкий приговор. Теперь я в неоплатном долгу перед этой женщиной, сумевшей выбраться за флажки, выставленные организаторами охоты. Она смогла сделать это. А я, мужик, не смогу? На меня сейчас устремлены сотни тысяч глаз колеблющихся граждан моей страны. Они тоже хотят чувствовать себя людьми, принимающими решения, а не быдлом, беспрекословно делающим то, что велит хозяин. Как я могу предать их веру и надежду?!

– Идеалист! – выкрикнула мне в ответ жена. – У тебя от тюрьмы, точно, крыша поехала. Ты хоть понимаешь, что ты несешь? Кем ты возомнил себя? Нельсоном Манделой? Иисусом Христом? Надо же, нашелся великомученик, страдалец за народ? Что-то, когда ты свои деньги зарабатывал, тебя не сильно народная жизнь заботила. А тут нате, какие метаморфозы! Миша, я тебя предупреждаю: на роль декабристки я не гожусь. Хочешь и дальше сидеть в тюрьме и мыкаться по лагерям – пожалуйста. Но только без меня и детей. Опомнись, пока не поздно. Послушай голос разума. Давай уедем. Я тебя умоляю!

Таня упала передо мной на колени и разрыдалась. Мне было очень неловко, что я довел любимую женщину до такого состояния. Я поднял ее с пола и усадил на диван.

– Хорошо, хорошо… – приговаривал я, поглаживая ее длинные волосы. – Я сейчас же позвоню адвокату и попрошу, чтобы он связался с Самойловой и сделал для нее все, что она пожелает. И я увезу вас отсюда.

– Это правда? – жена подняла на меня заплаканные глаза.

Я не ответил, ибо уже набирал телефон адвоката.

Однако Анна Сергеевна не приняла никакой благодарности от моих людей.

Я стал сам добиваться встречи с судьей. Однако Самойлова ее под всевозможными предлогами избегала, на мои звонки не отвечала, а своим домашним, похоже, строго-настрого наказала оградить ее от проявлений моей благодарности. Хотя сейчас, по прошествии многих лет, я понимаю, что Анна Сергеевна элементарно боялась, что ее могут обвинить в получении взятки от меня и саму упечь за решетку. И, как вскоре выяснилось, небезосновательно.

В квалификационную коллегию поступила жалоба от прокуратуры на предвзятое судейство Самойловой в моем деле. Ее отстранили от дел, вначале на время, а потом навсегда. Она поступила очень осмотрительно, не поддавшись на уговоры моих адвокатов и ничего не взяв от меня. Обвинение в получении взятки, выдвинутое против нее, рассыпалось.

Мои защитники разделились на оптимистов и скептиков. В то, что Мосгорсуд оставит в силе приговор, вынесенный мне Мещанским судом, не верил никто. Но оптимисты считали, что мне ничего серьезного в ближайшее время не грозит. Пока обвинение подаст апелляцию, пока кассационная инстанция рассмотрит ее и отправит дело на пересмотр, пройдет немало времени. И до вынесения нового приговора я буду свободным человеком, даже не стесненным подпиской о невыезде. Пессимисты же, как и моя жена, настаивали на моем немедленном отъезде за рубеж, напоминая, что прокуроры готовы обвинить меня в совершении еще одного преступления, о котором почему-то прежде забыли, – в растрате средств компании. Не важно, что контрольный пакет акций принадлежал мне, а объем выплачиваемых дивидендов и размеры инвестиций в различные коммерческие проекты устанавливал совет директоров холдинга, меня все равно хотели обвинить в том, что я умышленно растратил средства, чем нанес ущерб миноритарным акционерам. Бред какой-то! Я просто не мог поверить в эту чушь, что человек может украсть у самого себя. Что-что, а интересы компании и интересы акционеров для меня всегда были на первом месте, я же был главным из совладельцев!

Поэтому я отверг предостережения скептиков и не уехал сразу. А потом уже было поздно.

Меня вызвали на допрос в прокуратуру к тому же самому молодому и ретивому следователю, который полтора года назад пытался выдавить из меня покаяние в предыдущих грехах. Я подошел к десяти часам утра к указанному в повестке кабинету и постучался. Мне велели подождать, а через полчаса пригласили войти. Следователь огласил мне новое обвинение и выписал ордер на мой арест. Из его кабинета я вышел снова в наручниках в сопровождении конвоя и был доставлен обратно в Матросскую Тишину, в ту же самую камеру, которую покинул всего три дня назад.

Дело о растрате рассматривалось еще полтора года. Прокуратура собирала со всей страны обманутых мною акционеров, и они давали показания в суде в качестве потерпевших. А тем временем мои гонители, отчаявшись добиться от меня уступки акций, взяли курс на окончательное разорение некогда процветавшего холдинга. Налоговое ведомство завалило арбитражный суд исками по взысканию с нас якобы недоплаченных налогов за пять лет. Когда суммы недоимок и штрафов сравнялись со стоимостью основных производственных активов компании, наши мощности стали продавать на аукционах по частям. Эти предприятия представляли интерес для многих инвесторов, большей частью иностранных. Однако они всегда доставались почему-то каким-то новым, неизвестным фирмам. Государство тоже старалось не афишировать новых собственников. Но никто из мелких акционеров больше не роптал, хотя всех разорили до нитки.

Новый судья – честолюбивый и исполнительный юрист лет тридцати пяти от роду – не мудрствуя лукаво, приговорил меня к десяти годам лишения свободы в колонии общего режима. Но к тому времени Дума внесла изменения в уголовный кодекс, и суд заменил мне лагерь на колонию-поселение. Так, после трех лет ожидания вынесения приговора в Матросской Тишине (правда, с перерывом в три дня) я и оказался здесь, в Новой Жизни.

Я попал сюда в начале сентября. Но лужи на вертолетной площадке уже подернулись коркой льда. Завывал промозглый полярный ветер, гоня по небу от Ледовитого океана косматые серые облака с дождем и снегом.

От барака метеостанции к нам навстречу выдвинулись две закутанные в армейские плащ-палатки фигуры.

Лейтенант внутренних войск, возглавлявший мой конвой из Красноярска, небрежно козырнул подошедшим и, стараясь перекричать шум вращающихся вертолетных лопастей, громогласно заявил:

– Принимайте пополнение. Вот документы. А мы полетели – до бури надо поспеть в Туруханск.

Не дожидаясь ответа, он быстро вскарабкался по лестнице в вертолет и дал пилоту команду на взлет. Стальная птица замельтешила лопастями, как стрекоза, подняв вокруг себя маленький ураган. Мои новые конвоиры подхватили меня за локти и потащили подальше, к метеостанции. Вертолет поднялся в воздух, покачав на прощание своим мощным корпусом, взмыл в небо и подался на юг.

– Давай знакомиться, новичок, – произнес старший. – Я здешний комендант, капитан Полеванов Иван Кузьмич. А это – мой помощник, сержант Севрук.

– Ланский, Михаил, – представился я, пряча руки в карманах телогрейки.

Не так чтобы они у меня сильно замерзли. Мне просто не хотелось акцентировать излишнее внимание на своем унизительном положении. Но комендант неожиданно протянул мне ладонь для рукопожатия.

– Будем знакомы. Нам еще долго предстоит жить вместе.

Я ответил на рукопожатие. Но сержант здороваться со мной не стал, а только поправил висевший у него на плече автомат.

От лейтенанта не укрылось это движение конвоира.

– Не обращай на него внимания. Севрук – парень идейный. Он на выборах постоянно за коммунистов голосует. Любой олигарх для него – классовый враг. А по мне все равно, сколько у человека денег и за какую он партию, справедливо его осудили или нет. Главное: приговорил тебя суд к поселению, будь добр прими это как должное. В России же, как говорят, от тюрьмы и от сумы не зарекайся. Ладно, пойдем. Покажу тебе твое новое место жительства. Это тебе, конечно, не «Президент-отель», но жить можно.

Мы шли по ухабистой дороге, с трудом передвигая облепленные глиной сапоги. Повалил снег. Да еще какой! В Москве изредка такой случается, но не раньше чем под новый год. Видимость резко сократилась. За мутной и плотной пеленой снегопада скрылись сопки на противоположном берегу Енисея и корявые березки по сторонам дороги. Даже широкую спину идущего впереди Севрука и то было плохо видно. Комендант же, не обращая на каприз природы ровным счетом никакого внимания, рассказывал мне, как устроена жизнь здешних обитателей.

– Раньше у нас здесь был лесозаготовительный участок от леспромхоза, но со всеми этими перестройками всю технику разворовали. Пришлось закрыть производство. А зря. Говорят, оно приносило неплохой доход. Отсюда же рукой подать до Дудинки и Норильска, а там пиломатериалы – вообще на вес золота. У нас в округе деловой древесины, конечно, мало. Хороший лес давно уже весь вырубили. А вот ежели бы нормальный капитал сюда вложить, неплохую прибыль можно иметь. Я тут даже бизнес-план набросал. Надо купить где-нибудь списанную баржу и несколько легких трелевочных тракторов, чтобы их по притокам Енисея можно было перевозить. Буксир лучше в аренду взять в каком-нибудь порту. Загружаем, значит, технику на баржу и плывем куда глаза глядят. Увидели хороший лес, пристали, где удобнее, порубили и дальше поплыли. С рабочей силой проблем не будет. Это раньше к нам одних только алиментщиков ссылали. Помните, как в песне пелось: «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз»? Сейчас у нас контингент сильно изменился. Со всего края теперь отправляют осужденных за экономические преступления. А теперь даже вас, такого известного всей стране человека, к себе заполучили! Подождите, то ли еще будет! А куда девать вас, бизнесменов? В колонию? Так с вашими деньжищами вас там махом коронуют. И получится, что с зоны вы выйдете, не перевоспитавшись, а наоборот – настоящим криминальным авторитетом. И таких дел потом можете нагородить, что предыдущие ваши художества покажутся детским лепетом. Стрелять без суда и следствия, как это делал товарищ Сталин, тоже сейчас уже несовременно, власть же хочет выглядеть гуманной в глазах мирового сообщества. Вот и вспомнили опыт царя-батюшки. Ссылка в отдаленные уголки Сибири. А чем не метод. Вы, вроде бы, отбываете наказание, но не в лагере, среди криминальных элементов. От общения с миром вы ограждены. У нас даже Интернета нет. Одна только рация на метеостанции да спутниковый телефон у меня. Условия здесь совсем не курортные, суровее, чем на любой зоне. Зато вы живете не в бараке, среди заключенных, а на квартире у обыкновенных граждан. И вам хорошо, и местным жителям, лишенным работы, копейка на ваше содержание перепадает. А убежать отсюда нельзя. Только по воздуху да летом по реке. А пока до Туруханска доберешься, вся милиция успеет на ноги встать. Попомните мои слова, Михаил Аркадьевич, за поселениями будущее. Я как-нибудь занесу вам свой бизнес-план, а вы как профессионал посмотрите его на досуге. Авось что-нибудь из этого и получится. Ну вот, кажись, пришли. Жить будете у деда Егора. Он у нас лагерный ветеран, еще при Сталине политических заключенных охранял под Норильском. Жена недавно умерла. Пенсия у него маленькая. Как старику на нее прожить? Вы для него сейчас прямо как курочка-ряба, будете нести золотые яйца.