Текст книги "Пару штрихов тому назад"

Дверь оказалась открытой – во всяком случае, войти ему не составило труда. В квартире было пусто, на кухне все оставалось так, как было в тот день, когда он исчез, нырнув в картину. В коридоре скомканным лежал тот самый список продуктов, который составила Мария и которому, как было заведено, он должен был строго и беспрекословно подчиниться. В комнате все было так, как тогда. И картина на мольберте – Художник на нее даже не взглянул.

«А где Маша? – спросил он сам у себя. – И где я? Исчез, пропал, и нет пути назад, нет, не сочувствуйте, я сам найду дорогу…»

И здесь он понял, что нет его самого, его тела, которое было здесь, у мольберта, на полу.

– Маша! – снова крикнул Художник и сообразил, что жена вызвала «скорую» и отправила его в больницу, вполне возможно, в ту самую клинику, где сама работала, в стационар. – Маша, это же стоит таких денег, зачем ты так? А где Аленка? У бабушки? Твоя мама опять ее будет баловать, потом ни есть, ни спать спокойно не будем. Да и травами своими кормить и поить будет, у ребенка снова на неделю несварение зарядит, детей в садике урчанием в животе пугать. Маша, Маша!

Художник выбежал из квартиры, громко хлопнув дверью. Обычно на такие громкие звуки выглядывала соседка и, с недовольным видом высунувшись из-за своей двери, материлась, но сейчас она будто бы ничего не слышала.

Автобус шел совсем пустым, да и кондуктор почему-то не потребовал оплатить проезд. Остановок водитель не делал. В салоне гремела музыка, она вырывалась не только из кабины, но и из тех динамиков, через которые объявляют остановки. Кондуктор охал, грыз семечки и травил похабные анекдоты, то и дело поглядывая на табличку «Разговор с водителем во время движения запрещен». До Художника донеслось:

– Приходит мужик домой, открывает дверь, а из комнаты выбегает незнакомая голая баба. Он смотрит на нее, не знает, чего сказать, думает, что ошибся дверью, а она…

Чем закончилась эта пикантная история, Художник так и не узнал. Он выпрыгнул из автобуса на ходу. Ни водитель, ни кондуктор этого не заметили, автобус даже не притормозил. Художник отряхнулся, качающейся после кувырка походкой пошел по дорожке, наконец оправился и вбежал в клинику – легко, по пандусу, перескочив через перила. На входе его никто не остановил и не спросил, куда он идет. Дежурная медсестра продолжала заполнять какие-то бумаги. В коридоре сидели пациенты и ждали приема.

– Маша, где ты? Куда ты меня упекла? Нет, не разорилась же ты на люкс! Эти деньги мы откладывали на лето, ты не могла их потратить на больницу. Продали бы пару картин, или взял ученика со стороны на один-другой раз в неделю.

Художник заглядывал во все двери палат. Пройдя через одно крыло, он прошел в другое. Дальше лестница, поворот, еще поворот – и реанимация. Здесь никогда не бывает шумно. Тот, кто шумит, уже не считается здесь потенциальным клиентом. В реанимации лечатся тихие и покорные.

– Эй, мужик, закурить не найдется? – спросил Художника пожилой мужчина с отекшим лицом.

На нем была одна тельняшка, задиравшаяся на огромном волосатом животе.

– Ты бы штаны надел для приличия, здесь же женщины все-таки ходят иногда, посетители или медсестры, – невольно вырвалось у Художника.

– Так есть закурить или как? – повторил он вопрос, параллельно ковыряя в носу и зачем-то поглаживая свой огромный живот. – Уже битый час тут хожу, как будто не с людьми разговариваю, а со стенами. А еще платил за палату, за уход, за отношение людское, не как к скотине. А что в результате? Эх, пропади оно все и эти болячки тоже.

К своему удивлению, Художник нащупал в заднем кармане джинсов пачку сигарет и зажигалку. Пачка была начатой, в ней оставалась еще одна сигарета.

– Ну вот, а ты говоришь, что нет.

– Забирай, если жена узнает, что у меня откуда-то взялись сигареты, начнется такое, что лучше тебе не знать! – вздохнул Художник. – Она же у меня совсем не переносит табачный дым, я ради нее когда-то и бросил курить.

– Бывает, – буркнул мужик, выхватывая дрожащими руками зажигалку и сигареты.

Раздался характерный чиркающий звук, и через минуту облака сигаретного дыма вырвались под потолок.

– Вот спасибо, – говорил мужик, нервно затягиваясь. – Вот выручил! А то знаешь, так захотелось курить, будто бы в жизни не курил вообще!

– Слушай, ты тут везде, чувствую, осмотрелся. Ты мою жену не видел? Ну, такая симпатичная, высокая, худая, светлые длинные волосы. Никак не могу найти.

Мужик с упоением вдыхал дым, казалось, он не слушает Художника, а если и слушает, то делает вид, что просто игнорирует все сказанное.

– Прямо по коридору, предпоследняя палата, слева, там дверь открыта.

Художник помчался туда и оглянулся, лишь когда добежал до дверей – мужик докурил сигарету и теперь нюхал окурок, так, словно это была дорогая кубинская сигара.

В палате на койке у правой стены в окружении целого арсенала медицинской техники и капельниц лежал он сам, а рядом с ним, устроившись на стуле, дремала Мария. По ее спутавшимся волосам, мятой одежде и утомленному виду Евгений понял, что она была тут с ним уже несколько дней. Она никогда не позволила бы себе так выглядеть, довести себя до состояния переутомления и тем более устроиться спать на стуле. С ней он не был Художником: просто Евгений, Женя, которого она любила и за жизнь которого переживала.

– Здравствуй, Машенька, – тихо сказал Художник и, взглянув на себя, лежащего на койке, вздрогнул. – Не переживай за меня, просто помни, что я тебя люблю. Что бы ни случилось. Если ты тоже меня любишь, то, умоляю тебя, не трогай картину, ничего с ней не делай, иначе я останусь там навсегда. Это очень долгий разговор. Просто поверь мне, как верила всегда.

Художник присел на койку, снова взглянул на себя, перевел взгляд с посиневшего лица на руки и дотронулся до обручального кольца, толстого и немного неуклюжего.

– Знаю, ты меня сейчас слышишь, потому что иначе и быть не может. Я не хочу тебя будить. Тебе нужно хотя бы немного поспать, потом привести себя в порядок. Береги Аленку и не трогай картину. Ничего не бойся. Я буду искать путь, как выбраться обратно, я тебе обещаю. Ты просто… просто помоги мне.

Он привстал, поцеловал жену, поправил ее скатившиеся на лицо волосы и вышел. В коридоре нервно бегали медсестры, спешной походкой, засунув руки в карманы халата, проследовал врач.

– Очнулся! Поздравляю! – раздалось из палаты. – Не двигайся, просто лежи. И не надо ничего говорить. Молчи, дай пульс посчитать. Девочки, привяжите ему бинтами ноги к кровати, пусть так пару часов полежит, отойдет немного. И следите, чтобы с койки вниз не упал, если ерзать начнет. А то к инсульту еще и переломы добавятся.

Художник подошел и заглянул в палату: несколько медсестер и врач склонились над койкой. На ней лежал тот самый мужик в тельняшке и мотал головой, пытаясь что-то сказать. Он повернул голову к двери, увидел Художника, улыбнулся и подмигнул ему. Художник тоже улыбнулся и помахал рукой.

Он немного постоял на крыльце клиники, сбежал вниз по пандусу и побежал на автобусную остановку, завидев, что автобус как раз выныривает с соседней улицы и остановился перед светофором. Едва он вошел вместе с толпой в автобус и пристроился у кабины водителя, как все потемнело.

– Ночь? Что, уже настала ночь? Так быстро? – нервно спрашивал Художник у окружающих, но они не удосужились даже поднять взгляд на него. – Вы слышите меня? Что с вами со всеми? Совсем очерствели люди, так жить нельзя. Только своими мыслями и заботами. Нельзя!

Закрыв глаза, Художник заплакал.

– Что с тобой? Ты был там? Это всего лишь сон, я тебя предупреждал, что он будет. Ты все увидел, что хотел? – сквозь сон Художник услышал знакомый голос.

Старик наклонился над Художником и в нетерпении тряс его руку. Он снова был в замке, в сумраке, разрезаемом на части лучами пробивающегося через окна лунного света. От тех ярких красок, что были с ним, не осталось и следа.

VII

– Я постараюсь, Женя, – произнесла Мария, словно отвечая на то, что он ей сказал. – Как тебя спасти? Я сделаю все, только объясни как следует. Я ничего не поняла. Не трогать картину? И кто они? Женя!

Мария вздрогнула от звука собственного голоса и резко очнулась. Только что ее муж говорил с ней, она это слышала настолько явно, что была готова поклясться, что это было в жизни, он просто открыл глаза и поговорил с ней. А потом снова ушел, вернее, потерял сознание. И в таком бессознательном состоянии он лежит перед ней, а она пытается осмыслить все, что произошло.

– Женя, – тихо позвала она мужа и сжала его руку, – Женечка, очнись, ты ведь только что приходил в себя. Слышишь меня?

Мерно попискивал кардиомонитор. Показатели были стабильны, никаких изменений не наблюдалось. Мария села обратно, всхлипнула, снова взяла его руку в свою, немного помяла и резко отпустила. За окном шумела улица, раздавались гудки автомобилей. Мария посмотрела на часы и подошла к окну: только семь утра, а город суетится, живет полной жизнью, которая вдруг стала проходить мимо нее и Евгения.

Болезни, особенно внезапные, не просто нарушают планы. Они заставляют задуматься о том, что, быть может, никогда до этого не приходило в голову. Какая тонкая штука жизнь, как тяжело в ней разобраться как следует, как много для этого времени нужно. Болезни заставляют сделать паузу, притормозить, никуда не спешить и не бояться опоздать. Опаздывать уже некуда – все, что могло случиться, либо уже случилось, либо подождет.

– Как он? – В палату своей обыкновенной бодрой походкой вошел Александр Александрович, Мария, стоявшая у окна, задумавшись, вздрогнула. – Прости, не хотел тебя пугать. Ты неважно выглядишь, уже сегодня третий день как не выходишь из клиники. Так нельзя, ему от этого лучше не станет.

– Станет, я должна постоянно быть рядом.

– Кто это сказал? – возразил главврач, осматривая оборудование и капельницы. – Это не обсуждается. Он стабилен, а ты – нет. Ты сама близка к тому, чтобы потерять над собой контроль, так что подумай хорошенько. Я тебе проставил выходные в счет отпуска, так что и зарплата не убавится, тебе ведь нужны деньги.

– Нужны, – согласилась Мария. – Но, знаете, я даже не знаю, за что мне сейчас схватиться. Я не думала, что все так серьезно.

Александр Александрович проверял у Евгения зрачки, долго всматривался в них.

– М-да, – наконец произнес он. – Очень странный случай, у меня таких еще не было. Ясно, что это микроинсульт, но не ясны ни причины, ни то, почему он до сих пор не пришел в себя. Да, и еще, сегодня в эту палату придется положить еще одного больного. Его переводят из соседнего корпуса, из больницы. Родные спешно решили создать ему условия получше. Ну, что я объясняю, ты знаешь, как это бывает. Так что твоего Евгения немного потесним. А сейчас иди.

– Куда? – спросила Мария.

– Домой! Приведи себя в порядок, поешь нормально, вздремни часок в тишине. Дочку свою ты когда в последний раз видела? Надеюсь, за ней есть кому присмотреть?

– С ней мама, – задумчиво ответила Мария. – Да, наверное, вы правы. Но вечером я снова вернусь?

– Утром, приходи утром, – возразил главврач. – Если что-то изменится, я тебе перезвоню. Если не отправишься домой сейчас же, я просто выгоню тебя, Маша.

Мария топталась на одном месте и никак не могла решиться уйти.

– Я что-то непонятно сказал? – Голос Александра Александровича был каким-то неестественно громким, показывающим нетерпение и решительность. – Иди! Приходи завтра утром!

В квартире Марию ждал беспорядок, гора грязной посуды в раковине, несвежий запах в холодильнике и много других забот. Ее тянуло зайти в комнату, где обычно работал Евгений, но вдруг, уже на полдороге, решила, что это плохая идея. Она была в ванной и внимательно разглядывала себя в зеркало, как вдруг вспомнила о дочери. Никогда не случалось, чтобы она о ней забывала. А здесь два дня не только не видела, но и не слышала, даже не звонила. Быстро вытерев руки о первое попавшееся махровое полотенце, оказавшееся полотенцем Евгения, Мария метнулась за сумочкой. Телефон был выключен, батарея полностью разрядилась. Поиски зарядного устройства заняли еще какое-то время. Наконец, в довольно неудобной позе, сидя на корточках и стараясь не выдернуть вилку шнура зарядного устройства из розетки, она набрала номер матери.

– Машенька, что случилось? – послышался на том конце знакомый голос. – Как Женя? Не скрывай ничего от меня.

– Я и не скрываю, я еще даже не начала говорить, а ты уже предъявляешь мне претензии и условия, мама. Так нельзя. Женя – плохо, то есть без изменений. Микроинсульт, а дальше одни непонятки. Как Аленка?

– Аленка в садике, не беспокойся. Отвожу ее сегодня, а она спрашивает, где мама, где папа. Дозвониться до тебя уже вчера не могли.

– Знаю, извини, телефон сел, – устало ответила Мария.

– Телефон сел? Так надо же заряжать, предусмотрительнее быть. Я вот заряжаю всегда, особенно когда хожу в магазин. Мы с Аленкой вчера вместе ходили. Ты ей огурцов не даешь? Она почему-то сказала, что ей от них плохо. По-моему, придумывает. А с Женей тяжело, он все работал, не берег себя. Я ему тогда говорила…

– Мама, хватит! – чувствуя, что этот рассказ будет длиться бесконечно, прервала ее Мария. – Сегодня Аленку из садика не забирай, я сама заберу. А завтра снова возьми ее к себе. Я хочу завтра остаться в больнице с Женей.

– Да, микроинсульт дело нешуточное. Главное еще, как Аленка воспримет отсутствие Жени, она постоянно о нем спрашивала, спала беспокойно, капризничала. Скучает, это видно. Так с чего с Женей такое случилось? Ты его в свою клинику устроила? Вот денег-то уйдет!

– Мама, при чем тут деньги? Ты вообще думаешь, о чем говоришь? – Мария начала выходить из себя. Спокойствие сменялось волнением, гневом, в какой-то степени даже ненавистью. «Что мама себе позволяет? Как можно считать деньги, когда речь идет о жизни самого близкого человека? Не понимаю я ее», – лучшее, что пришло в голову Марии, – это закончить разговор как можно быстрее. – Все, мама, сегодня я заберу Аленку сама, завтра утром отведу, а заберешь ты.

– Хорошо, – послышалось в трубке и еще что-то, что Мария не стала дослушивать и просто сбросила звонок.

Она прислонилась к стене. «За что схватиться? Посуда? Скоро уже за Аленкой, времени немного», – думала Мария. В квартире ей было некомфортно, не по себе – обычно она знала, что вот-вот придет муж, или же он только что ушел и она, ворча, убирала со стола или строила какие-то планы. Сейчас ни планов, ни ожиданий, ни даже ворчаний – ничего.

Время бежало для Марии как наказание – его хотелось остановить, отмотать назад. Либо же, напротив, промотать как можно быстрее вперед, туда, где Женя, уже полностью поправившийся, возвращается домой. Все ее действия отчасти потеряли смысл: стараться для дочки – это одно, а для дочки и мужа, чувствовать свою нужность, с иных позиций мотивировать себя – совсем другое.

Расправившись с делами, Мария взялась за себя. Если бы муж увидел ее в таком виде, то немало бы удивился. Только сейчас она поняла негодование Александра Александровича: столь отвратительно выглядящий персонал лишь дискредитирует клинику, ни больше ни меньше.

– Ну и чучело, – прошептала Мария, поглядев на себя в зеркало.

Ей не давали покоя слова мужа о картине и спасении. Если это был сон, то почему реалистичный настолько, что вывел ее из себя, напугал? Обычно о таких снах после пробуждения остаются одни лишь обрывочные воспоминания, воспринимаемые как нечто нелепое. Но только не этот сон.

Аленка, увидев Марию, пришедшую за ней в детский сад, помчалась с криком: «Мама, мама пришла!»

– Мама, а где папа? – спросила она почти сразу.

– Папа заболел, милая, его положили в больницу, – подбирая слова, ответила Мария.

– Заболел? Когда ты его вылечишь? – Слово «больница» у Аленки почему-то ассоциировалось исключительно с той клиникой, где работала Мария. Раз папу положили в больницу, значит, он в той клинике, где работает мама, и мама видит его, а она нет – таков был ход мысли Аленки. В силу возраста она еще не могла осознать всю серьезность происходящего, и от этой серьезности Мария старалась ее всеми силами уберечь.

Вечером за ужином они молчали. Мария думала о муже, о том, что ее и его ждет впереди. Аленка же молчала потому, что говорила она в основном с Евгением – он веселил ее, все время что-то придумывал. В его отсутствие ни разговор, ни веселье как-то совсем не клеились.

– Завтра я снова буду с бабушкой? – вдруг спросила Аленка. – Бабушка меня заберет, я знаю. Мы пойдем в парк.

– Да, солнышко, бабушка, и пойдете с ней в парк. Побудешь немного у нее, пока я помогаю папе поправиться.

– Ты его вылечишь?

– Вылечу, обязательно вылечу. – Мария с трудом улыбнулась, сделав это только потому, что без улыбки ее слова выглядели бы неправдоподобно. – Только ты мне должна помогать, слушаться бабушку. Ты меня поняла?

– Поняла, – пробубнила Аленка, допила чай и ушла в комнату.

Поздно вечером, когда Аленка уже заснула, Мария, стараясь не шуметь, прошла из кухни в комнату Евгения и зажгла свет. Теперь ей ничто не мешало рассмотреть картину, из-за которой приключилось столько бед, но которую она ни разу толком не видела. Она привыкла к тому, что картины мужа подчас трудно понять. В них надо всматриваться, искать отдельные детали, которые могут быть разбросаны по полотну, словно осколки.

Мария пригляделась. Картина поражала воображение, но не игрой красок, а как раз их отсутствием. Серое, чуть синеватое небо, какие-то сухие ветки, ограда вдали, замок на заднем плане – все это она уже видела. Но там, совсем вдалеке. Нет, она прекрасно помнит, что там его не было. На картинах Евгения их вообще почти никогда не было. И тем более на этой картине – нет, это какое-то наваждение, галлюцинация, мираж. Быть может, это сиюминутная фантазия Марии, которая исчезнет, как-только она подойдет еще ближе и всмотрится еще лучше?

Она не могла перепутать. Когда Евгений заканчивал картину, когда он лежал здесь и она ждала «скорую», этого точно не было.

Мария отошла, потом подошла и повернула мольберт так, чтобы на картину не падали блики от лампочек в люстре.

Нет, ей это не кажется.

Это не блик от лампы. И не подтек краски. И не пыль, прилипшая к полотну.

Это был силуэт человека.

А быть может, все-таки невнимательность? На нее удобно списывать такие метаморфозы. Невнимательность не порождает лишних вопросов, не терзает ненужными подозрениями, никого ни в чем не винит. Просто не заметила – отвлеклась, отвернулась, обозналась. Так бывает. Чему удивляться?

«Мне просто нужно отдохнуть, – сказала Мария сама себе. – Сан Саныч прав, в таком виде в клинике быть нельзя. Да и в таком состоянии я даже за давлением и пульсом Жени уследить не смогу, не то чтобы чем-то помочь. Спать, быстро спать, и никаких возражений».

Она снова называла его Сан Санычем. Не со злости, не от обиды на его подчас довольно резкие выпады, зная, что он обижается, когда его так называют, предпочитая правильное и четкое произношение. Александр Александрович – и не иначе. Он был ее учителем. Во всех отношениях, не только в медицине. Давным-давно Александр Александрович был руководителем практики, которую проходила Мария. Перейдя на работу в частную клинику, он позвал ее в свою команду. Он учил ее правильно готовить лобио – любимое блюдо ее мужа. Правда, тогда еще они не были женаты. Александр Александрович помогал выбирать для Евгения костюмы и галстуки, советовал, что дарить ему на день рождения. И сейчас, в трудную минуту, он снова ее поддерживал.

– Господи, как все сложно! – прошептала Мария, подумав обо всем этом. – Надо лечь и выспаться.

Будильник остановился. Уже раздевшись и сидя на краешке кровати, Мария долго его заводила, удивляясь тому, как это не заметила фигурку на картине и того, что в спальне было непривычно тихо. «А ведь не посмотрела бы на будильник, и мы бы точно проспали! Уже собиралась ведь спать, – немного испугавшись, заметила она. – А ведь Женя никогда бы мне не позволил лечь спать, не проверив будильник. Или сам бы его проверил».

Ее сон продолжался недолго. «Помоги мне, пока не поздно», – снова услышала Мария и проснулась. Прошел всего час с того момента, как она легла. Раскалывалась голова, за окном протяжно выла автомобильная сигнализация.

Босиком на цыпочках, чтобы не разбудить дочь, Мария прошла на кухню. В холодильнике стоял начатый пакет молока.

– Нет, что-то тут не то, – сказала Мария и, испугавшись звука собственного голоса, приложила ладонь ко рту.

Она прислушалась: в комнате, где спала Аленка, не было ни шороха. Мария осторожно закрыла дверь в кухню и присела на табурет. Перед ней лежал ее мобильный телефон. По обыкновению на ночь она оставляла его на столе. Это было очень удобно: меньше шансов, что телефон потеряется где-то в комнатах и в нужную минуту не окажется под рукой. Под телефон даже была куплена специальная подставка из синей прозрачной пластмассы.

Мария повертела телефон в руках и нашла в записной книжке нужный номер. Мама долго не брала трубку, наконец, когда Мария отсчитала гудков пятнадцать или шестнадцать, устало ответила:

– Что случилось?

– Ничего, – Мария вздохнула, – просто никак не могу уснуть.

– Ты не обманываешь меня? Как Женя?

– Не обманываю, мама. Он так же, как и был, мне бы позвонили, если бы что-то случилось. Александр Александрович меня утром выгнал из клиники, чтобы я отоспалась. А мне вот не спится совсем.

– Прими снотворное или четвертинку таблетки валидола.

– Я уже попила молока, мама. Точнее, сейчас пью. Слушай, я у тебя хотела спросить кое-что…

В трубке послышались шорохи, что-то скрипнуло.

– Ты на часы смотрела? Первый час ночи! Какие могут быть разговоры?

– Мама, прекрати. Мне очень нужно тебя спросить, я только сейчас это поняла. То есть мне не объяснить этого. Помнишь, ты рассказывала историю о каком-то коматознике? Ну, который еще приходил во сне к своей жене и рассказывал что-то про документы, которые все искали?

Расспросы Марии были прерваны зевотой, вырывавшейся из трубки, словно вой разъяренного тигра.

– Ого, ну и вспомнила же ты! Болтовня это все. Ну, привиделось ей. Муж был милиционером, ранили его где-то при задержании. А у него какие-то бумаги под полом в гараже были спрятаны. Жене почудилось, что он ей во сне все рассказал.

– Ты в это не веришь? – Для Марии это было откровением. Чтобы ее мама и не верила в такие истории – сложно было представить.

– Да, сомневаюсь. Просто он ей что-нибудь говорил про гараж, вот она так и решила. Во сне мало ли что с людьми происходит идиотского. Менделеев водку во сне изобрел, погляди, сейчас вся страна спивается.

– Да при чем здесь Менделеев и водка? Ты же мне когда рассказывала эту историю, говорила, что там какой-то экстрасенс работал с этой женщиной. А сейчас говоришь, что уже не веришь ни во что это.

Возникло странное молчание. Две женщины вспоминали каждая свое: Мария силилась припомнить подробности давно услышанной истории, а ее мать пыталась сообразить, о чем же таком она рассказывала дочери. Историю она помнила, а вот ее детали уже давно выпустила из головы как несущественные.

– Маш, ты думаешь, я что-то помню? Ты тогда еще в школе училась. Звали там из Большого дома кого-то, кто вроде как экстрасенсорными способностями обладал. Он и вытянул из той дамы все про гараж. Говорю же, знала она про документы, просто не говорила. А ее, небось, электротоком или еще чем-то заставили. Это я уже сейчас другими глазами на это все смотрю. Тогда мы все были наивными советскими людьми. Партия, правительство сказали… Да тебе не понять!

– Да, мама, мне ничего не понять! Совсем дурочку вырастила! Вот зачем ты так? Ладно, не хочу ругаться, не время. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – равнодушно ответила мать.

Можно было бы набрать ее еще раз и напомнить об обещании забрать Аленку из садика, но Мария решила не делать этого и поберечь нервы, которые были на крайнем пределе. «Просто помоги мне» и «Не трогай картину» – эти две фразы Мария никак не могла выбросить из головы. Она сидела и осмысливала все происходящее. Сорвавшись с места и чуть не опрокинув стакан с недопитым молоком, Мария опомнилась, лишь когда открыла дверь в коридор. Крадучись, она прошла в комнату и схватила со стола ноутбук. Провод от Интернета с шумом заскользил по полу. Мария вздрогнула, прислушалась, намотала провод на руку и, двигаясь плавно и медленно, протащила его в кухню.

«Женя, если бы ты объяснил мне все толком! Но ты ведь даже в болячке не признаешься, что уж говорить о проблемах. Если ты меня слышишь сейчас, то не оправдывайся, умоляю тебя. Я все понимаю, даже если тебе вдруг кажется, что это не так».

Компьютер загружался медленно, словно решая, помогать своим владельцам или нет в этой запутанной истории, в которой пока не было ясно ничего.

«Что искать? Кого искать? Экстрасенса? Но вокруг ведь одни шарлатаны! Да и как проверишь, шарлатан он или нет? Ясное дело, что никак».

Мария гуляла по Интернету. Ей нравилось это занятие. Перескакивать с сайта на сайт по ссылкам, что-то читать, рассматривать. Это успокаивало, позволяло уйти от проблем и погрузиться в неведомый мир, где все желаемое мгновенно достигается лишь по клику мышки. От заголовков в поисковике рябило глаза: «Избавлю от сглаза», «Сниму порчу», «Сильнейший маг», «Приворот 100 %», «Снимаю родовые проклятия. Гарантия».

– Господи, да какую же гарантию здесь можно давать? Постеснялись бы себя! – сказала Мария и быстро замолчала, она снова нарушала тишину, как будто отключившись и забыв о том, что там, за двумя дверями, спит дочь.

Она продолжала щелкать мышкой и открывала все новые и новые страницы. С фотографий на нее смотрели одиозные личности, окруженные горевшими свечами, сдвинувшие руки и запечатленные в этой странной позе. Шаблонность, рассчитанная только на то, чтобы создать впечатление, видимость действенности, работы. А Мария продолжала вчитываться, искренне полагая, что здравый смысл поможет ей отличить черное от белого, правду от обмана. Она даже не знала, кого хотела найти. Конечно, это должен быть человек, который поможет ее мужу. Но, пожалуй, в первую очередь она хотела узнать, что случилось с Евгением, потому как врач – и врач неплохой – на этот вопрос она ответить не могла. Александр Александрович тоже мучился сомнениями, только боялся в этом признаться, во многом чтобы оградить Марию от возможных в таких случаях переживаний.

Так Мария скоротала час. Она даже выключила свет в кухне: Аленка среди ночи иногда выходила в коридор. Она могла заметить свет, решив, что уже наступило утро, или просто долго стоять за кухонной дверью. Свет от монитора ноутбука был ровным. Он не отвлекал от того, что виднелось за окном, – огней фар редких машин, выглядывающей из-за облаков луны и пары звезд.

В такой обстановке легче думалось и вспоминалось. Мария вспомнила бабушку: в отличие от мамы она не была столь ветреной в поступках и несносной в общении. Когда-то бабушка ей говорила о том, что душа может покинуть тело на некоторое время, если это не смерть, а что-то, что связано с комой, потерей сознания. Сказала она это ей неспроста, так как сама однажды впала в разгар болезни в кому и ощутила все, о чем говорила, на себе. Мария была еще совсем маленькой и не могла понять всего сказанного. Она спросила бабушку о душе лишь потому, что умер дедушка и она никак не могла этого осознать. Бабушка была набожным человеком. Таким, как правило, необъяснимое чувствуется и видится яснее.

– Когда-нибудь ты все поймешь, – говорила тогда бабушка. – Не пытайся понять сразу все. Разбирайся постепенно. Любопытство свое оставь, брось.

«Да, бабуля, я даже не помню, что тогда тебе ответила. А сейчас мне тебя очень не хватает. Вся эта Женина болезнь, картина…»

Мария открыла очередную страничку очередного мага-экстрасенса. Быть может, стоило и ее тоже поспешить закрыть, и она уже собиралась это сделать, но тут обратила внимание на текст. Ей врезалось в глаза «Помогу найти душу».

– Найти душу, – прошептала Мария, – знать бы еще, где ее искать.

На страничке была форма обратной связи под заголовком «Поделитесь своей проблемой, и я Вам перезвоню».

Мария написала: «Спасите моего мужа. Душа ушла, есть только тело». И оставила номер телефона. Она не надеялась на какую-то помощь, это больше выглядело как осторожная попытка доказать самой себе, что она делает все, что может.

Она поплелась обратно в гостиную, волоча за собой шнур. Впервые она задумалась о том, какая большая у них квартира и как ей страшно будет остаться в ней вдвоем с дочкой, если с Евгением что-то случится. Хотелось спать, от усталости закрывались глаза. Мария поставила ноутбук на место, свернула шнур, прилегла на диван и сразу же уснула.

Ей не снилось ничего, хотя даже во сне она отдавала себе отчет, что он может присниться, прийти в любой момент и сказать что-то очень важное, касающееся его. А быть может, и ее тоже. И дочь – о ней она тоже думала.

Мария проснулась рано утром от телефонного звонка – телефон лежал не на кухне, как обычно, а рядом на диване. Через пять минут в другой комнате должен был прозвонить будильник. На дисплее отображался неизвестный ей номер.

– Разве можно звонить в такую рань? О чем люди думают? – простонала она, разглядывая телефон.

Почти машинально Мария ответила на звонок. В конце концов, это мог быть кто угодно: могли позвонить от мамы, из детского сада и из больницы. Известий оттуда Мария в глубине души побаивалась. На ее «Да» ей ответил хриплый мужской голос:

– Доброе утро, я готов с вами встретиться сегодня. Во сколько вам удобно?

«Кто это может быть? Что ему от меня нужно? Ошибся номером? Да, скорее всего. В такую рань по делам люди вряд ли могут звонить».

– Знаете, по-моему, вы ошиблись номером, – с намеком на укор произнесла Мария. – И раньше девяти утра звонить незнакомым, да и знакомым тоже невежливо.

– Это вам так кажется, что я ошибся номером. Вы мне отправляли заявку с сайта? По крайней мере, телефон там был указан именно этот. И вообще, я редко нарываюсь на случайности. Обычно все случайности вполне закономерны.

Мария пыталась отогнать от себя остатки сна и вспомнить, при чем тут она, какой-то сайт и ее номер телефона.

– Поняла, вы тот самый маг, – улыбнувшись, произнесла Мария. – Знаете, голос у вас самый обычный, совсем не магический, вот я и подумала, что вы…

– Давайте ближе к делу. Меня зовут Эдуард, хотя раз вы были на моем сайте, то к чему лишний раз об этом напоминать. Извините, что позвонил так рано, но у меня уже начинаются дела. Могу принять вас сегодня, например, в три часа дня. Удобно будет?