Текст книги "Русский рулет, или Книга малых форм. Игры в парадигмы (сборник)"

ЖИЗНЬ ПО ИНСТРУКЦИИ

Дивным октябрьским утром, в один из последних дней золотой осени, я летел по Петербургу на велосипеде, напевая от счастья, не ведая, что ждет меня впереди.

Это было то редкоуловимое утро, когда липы и клены разом бросают вниз листья, и дворники не успевают убирать, а потому свет, струящийся от земли, сильнее света, исходящего от неба, причем настолько, что говорить об этом следует высокопарным слогом.

Я этим утром был счастлив, у меня этим утром были дела, и я их щелкал одно за другим. Среди дел значилось забрать заказ в интернет-магазине «Озон». Книги и диски. Я подкатил к пункту выдачи, прошел с велосипедом внутрь и назвал номер заказа.

«Паспорт», – сказала девушка за стеклом. Я хлопнул по карманам. Счастье золотой осени подразумевает листопад, солнце и тепло, но не наличие паспорта. Я протянул девушке удостоверение издательского дома «Коммерсантъ». «Я же сказала: паспорт, мужчина, – сказала девушка раздраженно и сонно, – или права». Прав у меня тоже не было – я же на велосипеде – причем становилось ясно, что прав нет никаких. Я порылся в бумажнике и предъявил: пропуск в «Планету фитнес» с фотографией, читательский билет французской медиатеки с фамилией и две кредитных карты на мое имя. С одной карты, кстати, был оплачен заказ, и это легко было проверить. Я добавил, что могу позвонить домой, жена продиктует номер паспорта. Но ехать за паспортом – крюк и потеря времени, а так не хочется убивать это утро. «Мужчина, у меня инструкция!» – девушка ткнула в бумажку. «Велосипед из зала уберем! – раздалось за спиной. – А что, домой на велосипеде тоже вкатываем?»

Это был охранник. Охранниками в России служат мужичонки, не годные вообще ни на что, а говорят они во множественном лице, подражая ментам, чтобы превратить свой ноль в бесконечность.

Я не стал говорить, что в московской квартире велосипед живет у меня именно в комнате. Я не стал объяснять, что велосипедом никому не мешаю. Я развернулся и поехал за паспортом. День был убит. Он был убит настолько, что я рассказывал эту историю встречному и поперечному, и был потрясен вторично, потому что большинство встречных, не говоря про поперечных, отвечали: «Дима, но ведь она же выполняла правила, инструкцию? У них ведь наверняка случалось воровство. Ну, вот они и страхуются, чего кипятиться».

А вот теперь, внимание: как, с вашей точки зрения, должна была поступить девушка? Подумайте, а я пока сделаю паузу. Подумали?

Так вот: любой писаный закон не есть еще высший закон. Евреев нацисты расстреливали тоже по инструкции, но некоторые люди делали выбор против инструкции в пользу людей. Обратите внимание, что у девушки выбор был. Она могла выбирать между тем, чтобы гарантированно испортить настроение мне и, с некоторой степенью вероятности – жизнь себе, если я окажусь жуликом. Чтобы уменьшить эту вероятность, она могла, например, зайти на Яндекс и проверить, как я выгляжу. Или прикинуть, что человек вряд ли затеет аферу с документами ради фильма «Шультес» и книги «Истоки западного образа жизни». Наконец, она могла улыбнуться, извиниться, посочувствовать, но все же попросить съездить за паспортом, сказав, что заказ будет дожидаться меня на стойке, и что меня обслужат вне очереди.

Она не сделала ничего, ибо я для нее был не человек, а никто.

И вот именно по этой причине я предпочитаю думать о ней и даже о мужичке-охраннике как о людях, то есть как о заблудших, но все же как о сестре и брате моих, которые, быть может, вспомнят когда-нибудь эту историю, устыдятся – и прозреют.

2010

ВСЕ СВОЕ НОШУ С СОБОЙ

Декабрь. Снега. Теща вздыхает: надо готовиться к даче. Какая, спросите, может быть дача зимой? Да никакой! Полсотни штук тещиных коробок с барахлом, то есть «мест», или, как говорит сестра тещи, «кутулей», давно перевезены из садоводства в город. Как и сама теща. Однако над количеством «кутулей» задуматься будет полезно.

Когда-то тещу вместе с ее вторым мужем, кошкой, телевизором и помидорной рассадой я вывозил на дачу одним «жигулем»-«девяткой». Привозил в город, кстати, тоже одной машиной: уже без рассады, но с трехлитровыми баллонами законсервированного итога жизни рассады.

Потом вечноломающаяся «девятка» сменилась вечноломающейся «одиннадцатой», а та – одной беспроблемной иномаркой, другой, третьей… Муж тещи, любивший давать интервью привозимым мною иностранным журналистам («Мы тут последнюю корову доим! А японцы у Курил так и шныряют!»), отошел в мир иной. Кошка сменилась котом. На даче образовались новый сарай, теплица и баня. А теща перестала вмещать свой движимый скарб и в одну машину, и даже в две. В день ее весеннего исхода из города в квартире громоздится Монблан из коробок, коробочек, сумок, рюкзаков, пакетов, кульков и – этих вот, кутулей. «Полно врать-то! Да у меня ничего и нет на этот раз с собой! – говорит теща, расхаживая вдоль своего хозяйства. – Малюсеньких коробочек пятнадцать штук, и все! На заднее сиденье войдут».

Я, в общем, раньше спорил, честно пересчитывал («тридцать восемь, тридцать девять… даже в две машины не войдут!»), но когда теще стукнуло 80, перестал. Хотя следовало перестать раньше. Для кого-то, может, эти кутули и смешны. Но для тещи они – целая жизнь. Она по весне везет всю свою жизнь на дачу с собой. А осенью эту жизнь вывозит с дачи. И даже сейчас, зимой, собираясь к сестре в поселок Рощино, что лежит аккурат между Питером и садоводством, просит «подкинуть» вслед за ней штук восемь «мест».

Я, когда уезжал на полгода работать в Лондон, брал вчетверо меньше. Но и теща раньше брала меньше. Потому что тогда не знала, как выстроится ее жизнь, как и я не знал и не знаю, как выстроится моя. Пока живешь – живешь минутой, мигом, настоящим. Бритва, книга, тряпье на неделю, кроссовки, ноутбук, спортивный костюм, остальное докупим. В 80 лет поневоле замыкаешь жизнь в круг. И, видя, какие вещи теща таскает туда-сюда с дачи на дачу, а какие не трогает, я примерно понимаю, как и по каким датам она эту черту проводит. Микроволновку – крайне важную, с моей точки зрения, вещь – она не перевозит, потому что самую важную часть жизни и без микроволновки прожила. А вот телевизор возит туда-сюда. По телевизору должно быть в каждом доме и в каждой комнате. Концерт ко дню работника милиции – важнейшее событие в тещиной жизни: «Я целый год так его жду!» Книги – нет, они не перевозятся, на даче, если честно, теще вообще не до них, но перевозятся все важные старые и многократно перелицованные кофточки (новые не перевозятся: «сохраняются»). У многих пожилых так. Наш женой знакомый эмигрировал с мамой в Германию, и перед отъездом выбросил на помойку состоявших из одних дыр шушун, а его мама чуть умерла от горя: «В чем же я теперь болеть буду?!»

Я, признаться, немного слукавил, сказав, что вовсе перестал на тещины привычки бурчать. Но я стал их понимать. И, глядя на тещу, вдруг понял, отчего в Москве сегодня вещают сорок с лишним музыкальных станций, но мне слушать нечего, так что я качаю радио через интернет. Ведь московские станции гонят музыкальные «кутули»: ту музыку, под которую я оттанцевал еще в седьмом классе. Они реагируют, так сказать, на массовый заказ ежедневного концерта ко дню милиции (у каждого он свой), ибо этот концерт рождает иллюзию, что с детства ничего не изменилось, а коли случится беда, то папа всех защитит.

Я стал понимать тещу еще и потому, что вспомнил, как в советское время сам из дому не выходил без вместительной сумки. Наткнулся вдруг на старые снимки: писатель англичанин Джеффри Хэррис приехал в перестроечный Ленинград, мы фоткаемся у Петропавловки, в руках у меня огромная сумища, «кутуль» (помню, как Джеффри вежливо, но все же косился – к чему такой размер, если мы всего-то собрались погулять по крепости? Да затем, что это было «добро», с которым я был не в силах расстаться! Это было подтверждение моего присутствия на Земле! Все русские сказки оканчиваются одинаково: «стали жить-поживать, да добра наживать». Вот и я мечтал, что наживу с женой «добра»: дом, дачу, мебель, большую машину, столовые сервизы, скатерти с бахромой, серебро-злато.

А сейчас, когда кое-что появилось, понятия «добра» – да и зла – кардинально изменилось. Машинка у меня маленькая, бросаю где попало, не престижная она ни капли: важно, что шустрая, что не ломается и что легко парковать. И даже к любимой квартире, окнами на Петропавловку, которую мыслил как «гнездо», отношусь по-другому. Дадут хорошие деньги – сдам или продам. И сниму другую, окнами на церковь Сен-Сюльпис. Или на Атлантический океан. Мир большой, как и жизнь. А жизнь – это твое влияние на мир. Нет влияния – нет жизни, и неважно, скопил ты много «добра» или вовсе не скопил.

Когда я это понял, то несколько раз проговаривался знакомым, что после смерти от меня останется горстка пепла, который развеют над Невой, да пачка дискет, – и у знакомых округлялись глаза. А потом стал говорить перестал, потому что при наличии интернета уже и флэшку после себя можно не оставлять.

Так что нас с тещей уже не будет – а этот текст останется. Перейдет в другие тексты, в ваши идеи, а через вас – к другим людям, и мы тем самым с тещей продолжим жить.

Если, конечно, вы не потратите свою жизнь на собирание каких-нибудь там кутулей.

2010

МОЙ ТОСТ ЗА ТО, ЧТО МЫ НЕ ВИНОВАТЫ

Если бы мне позволили обратиться ко всей стране сразу (а сейчас у меня отчасти такая возможность), я бы в новогодней речи ограничился призывом к родителям не ругать детей за совершенные ошибки.

Взрослые люди исходят из того, что так называемые «ошибки» – это результат чьей-то нерадивости. Или злой воли. То есть из того, что, в принципе, не совершать ошибки возможно. А следовательно, тот, кто их совершил – виноват.

Так думают люди, плохо знакомые с генетикой или, допустим, с квантовой физикой, с микромиром. А в этом мире, где действуют элементарные частицы или спирали ДНК, так называемые «ошибки» – то есть, например, полеты частиц в сторону, отличную от расчетной, или неточное копирование спиралей ДНК при делении клеток – это никакие не ошибки, а природные закономерности. То есть законы. Для квантовой физики, например, законом вообще является принцип неопределенности, согласно которому рассчитать на 100 % поведение частицы невозможно, а можно – только с определенной погрешностью, ошибкой.

И ошибки компьютеров, которые периодически случаются и будут случаться, происходят оттого, что идеальных компьютерных компонентов существовать не может в принципе.

Для чего природа так упорно совершает ошибки, то есть отклоняется от своих программ? Да для того, чтобы, например, мы могли приспосабливаться к меняющимся условиям, закрепляя полезные отклонения. Например, человеческий разум – это ведь тоже результат ошибки, случайной мутации в гене HAR1 F.

Так что же теперь, не ругать ребенка, когда он пишет через «а» «корова» или заявляет, что семью семь – сорок семь? Повторяю: не ругать и уж тем более не наказывать. В конце концов, «корова» и правда логичнее писать через «а», а в «семью семь сорок семь» продолжается логика «пятью пять двадцать пять». Умный взрослый должен не ругать, а стать эдаким дублирующим компьютером в сложной системе. Чувствуете разницу? Ведь дублирующий компьютер не бьет током процессор первого компьютера за ошибку. Он просто выявляет отклонение от программы.

Вот за это я и пью, и вас призываю присоединиться.

Алкоголь, кстати, – это типичное средство отклонения от наших биологических программ. И чтобы не отклониться слишком далеко, помните, что рядом дети – наша дублирующая система.

2010

«ДОМОДЕДОВО» И ЧИКАТИЛО

Взрывы в «Домодедово» были так громки потому, что случились в Москве, а не только потому, что погибло и пострадало много людей. Взрывы по схожему сценарию происходят ежедневно на окраинах России – в Дагестане, Ингушетии, Северной Осетии, но их москвичи не замечают. Отчасти оттого, что не считают Дагестан, Ингушетию и Северную Осетию настоящей Россией. Так, скорее колониями.

Да и взрывы в столице метрополии – последние случились в московском метро 10 месяцев назад – вызывают однотипную реакцию. Сначала – бурный гнев, потом – требование принять меры, потом – успокоение. «Меры» – это не покарать исполнителей (чего уж, если они сами себя взорвали), но взять на вооружение некие технические приемы. Так, после взрывов в Москве в 1999-м считалось, что надо срочно перекрыть доступ во все бесхозные подвалы и чердаки. Помню, я сам в телепрограмме гневно вручал амбарный замок тогдашнему московскому вице-мэру Шанцеву. А сейчас требуют повсюду установить рамки металлодетекторов. Сходные призывы раздаются всегда после резонансных преступлений: например, после дела Чикатило по СССР прокатилась волна требований включить в школьную программу курс безопасного поведения детей при встречах с подозрительными взрослыми.

Но тогда же, изучая дело Чикатило, я с ужасом убедился, что взрослый маньяк, если захочет, все равно обманет ребенка. Среди жертв Чикатило, например, был подросток-спортсмен, физически превосходивший насильника – но Чикатило прикинулся немощным стариком, попросил поднести чемоданы, и накинулся на жертву, когда ее руки были заняты. Точно так же и террорист найдет новое место, где много людей, а проверить всех физически невозможно.

Это – реальность, состоящая в том, что трагедия сопутствует жизни, является ее чертой, и нет алгоритма, раз и навсегда гарантирующего безопасность. Трагедия – один из законов жизни, и в этом смысле у нее нет виновников, как нет виновников у закона всемирного притяжения, заставляющего порой падать самолеты.

Просто, зная, понимая и принимая это, не следует делать вывод, что детей не нужно учить правилам поведению с незнакомцами, что авиакатастрофы не следует расследовать, что детекторы взрывчатки не следует разрабатывать и внедрять, и что того, кто обещал замочить террористов в сортире, но до сих не замочил – не следует заставлять отвечать за свои слова.

2011

ЧУВСТВО ДОСТОИНСТВО КАК МАТЕРИАЛЬНАЯ ЦЕННОСТЬ

О книге Бориса Акунина, о несъеденном галстуке девелопера Полонского, о Курском вокзале и Шамбери, а также об универсальном эквиваленте.

Со мной недавно случилось два маленьких происшествия, хорошее и плохое, начну с плохого.

На вокзале во французском Шамбери не работал лифт. Шамбери – это городок в Савойе, шестьдесят тысяч жителей, вокзал крохотный, у меня там была пересадка, и, чтобы перейти с пути на путь, нужно было подняться-спуститься в тоннель. А лифт из тоннеля наверх не работал. Профилактический ремонт. А у меня была тяжеленная сумка. В общем, приятного мало.

А хорошее происшествие, если считать происшествием приобретение хороших книг, – это покупка последней книги Акунина «Любовь к истории». Такой сборник эссе из акунинского ЖЖ, посвященных истории. И там я вычитал то, что, в принципе, и без ЖЖ можно найти в романах про Фандорина. Потому что эти романы не только исторические детективы, но и этические моралите.

Цитирую Акунина: «Я сортирую вехи отечественной истории по главному параметру: способствовало то или иное историческое событие прогрессу ЧСД (чувства собственного достоинства) в соотечественниках либо же понизило эту характеристику, которая, я уверен определяет качество всякого народа».

И я стукнул себя по лбу: о господи, а я-то все искал всеобщий эквивалент! Ну, в деньгах в качестве эквивалента я разочарован давно. Воровство экономически выгодно, но это не основание идти в воры. И прибыльный, но халтурный бизнес не сильно для меня отличается от воровства. Действия людей вообще неверно оценивать деньгах. А вот если оценивать бизнесменов, политиков, да кого угодно, хоть школьных учителей, поваров и журналистов с точки зрения прогресса ЧСД, тут сразу все ясно. Потому что плохое образование и плохая еда достоинство унижают, а хорошие – возвышают. И так во всем.

На вокзале в городке Шамбери мое чувство достоинства было унижено, но ремонт все же состояние временное. А вот на Курском вокзале в Москве на платформу из тоннеля нет ни эскалатора, ни лифтов. Там унижение человеческого достоинства считается нормой. Хотя на этом вокзале прошла недавно гигантская реконструкция, по поводу освоения средств на которую до сих пор собачатся РЖД и бизнесмен Сергей Полонский. Тот самый, который не так давно посылал в задницу всех, у кого нет миллиарда, и тот самый, кто обещал съесть галстук, если цены на недвижимость упадут. И галстук он не съел, хотя цены и упали.

Думаю, с точки зрения денег как всеобщего эквивалента Сергей Полонский оценивает себя более чем высоко.

Но также думаю, что люди, тащащие на Курском вокзале чемоданы на платформы по лестницам за отсутствием лифтом, придерживаются иных оценок.

2012

Часть 5. Русская парадигма

ВЕЛИЧИЕ ТЕЛЕКОМА

Россия – великая наша держава, а Северо-Западный – великий наш Телеком. Они и действуют примерно одинаково. Во всяком случае, на мои нервы.

На новую квартиру нужно было установить телефон; я отправился в офис на Лесной проспект.

Это было обычное присутствие со всеми признаками госучастия: перед операционистками требовалось стоять, электронная система выдачи номерков не работала, половина окошек было задраено, к оставшимся хмуро клубились очереди.

Я попросил дать бланк; девушка за окошком мрачно сказала, что бланки не нужны, все вопросы в порядке очереди. Через сорок минут стояния она закрыла окно; шел ли ей кто на замену – было неясно, я в сердцах сказал, точнее, соврал: «Совок!» – потому что совком, то есть специфически советским проявлением это не было; таковой Россия была всегда. «А где по-другому?» – словно прочтя мои мысли, отозвался мужичок, стоявший передо мной. Русские, обратите внимание, среди своих с легкостью признают, что страна у нас, в общем, говно. «В Англии», – сказал я правду. «Ну так туда и езжайте», – отрезал мужичок. Русские, обратите внимание, при сравнении с другими нациями допустить не могут убытка.

Я встал в очередь к администратору, затем снова в окошечко, затем в кассу, в которой, разумеется, не принимали кредитки. Заняло стояние часа полтора; это был мой рабочий день, кстати.

Я вышел на волю не то чтобы униженный, но слегка обгаженный, как выходишь слегка обгаженным у нас из милиции, ЖЭКа или паспортного стола. Я вспомнил, как в Лондоне регистрация в полиции заняла у меня минут пять. И в лондонской полиции мне улыбались и желали удачи.

Говорят, Россия скоро догонит Европу.

Неправда: она бежит в другом направлении.

И это не Англия тому виной, это Северо-Западный Телеком тому порукой.

2008

ОСТАНОВИТЕ МУЗЫКУ!

Любой россиянин, возвращаясь из-за рубежа, обращает внимание, скажем, на грязь. Но есть еще одна вещь, которая отличает отечество от Европы. Это всегда и везде звучащая музыка.

Упаси вас боже ехать из Питера в Москву поездом, состоящим из новых вагонов. За час до прибытия вам устроят побудку, врубив во всю дурь «Шансон» либо «Ретро». Вагоны – отечественного производства; в отличие от старых (немецких), регуляторов громкости в них нет вообще. На посадке – проверка паспортов, в 6 утра – паааадъем: добро пожаловать в вагонзак.

От музыки в России не скрыться нигде. Она в любом поезде, маршрутке, ресторане: попробуйте найти тихое местечко. Я недавно в Москве сбежал из дорогущего ресторана «Павильон» на Патриарших, оставив черную треску недоеденной, а счет – неоплаченным: грохотало, как на полигоне. Мы с приятелем пару раз попросили убавить звук: тщетно. У них там к высокой кухне положены такие же децибелы.

Ни в одном европейском гурмэ-ресторане не будет музыки. Рояль – и тот в piano bar. Музыка отвлекает от наслаждения едой и общением, а за ними в ресторан и идут. Разница между стуком приборов в европейском и музыкой в российском шалмане куда значительнее различий в языке.

Эту принципиальную разницу обычно объясняют разницей культур. Ха! Можно подумать, баски и шведы схожи, – но музыка в ресторанах ни там, ни там не звучит. Боюсь, причина в другом. Музыка для того и нужна, чтобы не вслушиваться в собеседника и не думать. Музыка превращает любое действие в клип. Как дела? – Класс! Крупно: бокал, «Брейтлинг», сумочка от Джейн Биркин, общий план заведения, о, я знаю вон тех, за тем столиком, – как дела? – Класс!

Мы – часть телевизора, по которому показывают нас же, смотрящих клип с нашим участием. По телевизору. Главное – чтобы ни на секунду не стихала музыка. Потому что без музыки этот видеоряд и глуп, и смешон, и постыдно напыщен.

Именно посредством музыки достигается убежденность, что и жрать, и пить, и размахивать сумочками, кредитными картами и часами мы будем всю жизнь, что в этом смысл жизни, и что выбор разумен.

Поэтому музыка в России играет всюду.

2008