Текст книги "Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю"

Наиболее ранние и вместе наиболее обстоятельные свидетельства принадлежат двум знаменитым писателям I в. по Р. Хр., Страбону и Тациту. Страбон говорит, что роксалане жили между Доном и Днепром; он считает их самыми северными из известных (ему) скифов. Он рассказывает, что они принимали участие в войне знаменитого Митридата, царя Понтийского и Боспорского, с царем скифским Скилуром, как союзники последнего, в 94 г. до Р. Хр.; они явились на войну под предводительством Тасия, в числе будто бы 50 000, в шлемах и панцирях из воловьей кожи, вооруженные копьями, луком, мечом и щитом, плетенным из тростника. Они потерпели поражение от полководца Митридатова Диофанта, имевшего 6000 отлично устроенного войска. Этот народ живет в войлочных кибитках, окруженный своими стадами, питаясь их молоком, сыром и мясом и передвигаясь постоянно на равнинах, а зимой приближается к болотистым берегам Меотиды (Strabo. Lib. II и VII).

По известию Тацита, сарматское племя роксалане, числом 9000 конницы, вторглось в римскую Мизию в 69 г. по Р. Хр. Сначала они имели успех и истребили две римские когорты. Но когда варвары рассыпались для грабежа и предались беспечности, римские начальники ударили на них с своими легионами и нанесли им совершенное поражение. Этому поражению способствовала наступившая оттепель; кони роксалан спотыкались, всадники падали и нелегко поднимались при своем довольно тяжелом вооружении; они имели длинные мечи и копья, а у знатных панцири сделаны были из железных блях или из твердой кожи; но щиты будто бы не были у них в обыкновении. В пешем бою они были неискусны (Taciti Hist. L. I).

Кроме того, в I в. имя роксалан встречается у Плиния в его «Естественной истории» и в одной надгробной надписи из времен императора Веспасиана. В последней говорится именно о возвращении римлянами князьям бастарнов и роксалан их сыновей (бывших, конечно, заложниками).

Во II в. о роксаланах упоминают римские писатели Спартиан и Капитолин и греческие Птоломей и Дион Кассий. Первый говорит о договоре императора Адриана с князем роксалан, который жаловался на уменьшение суммы, платимой ему римлянами. Ко времени того же императора относят одну латинскую надпись, в которой упоминается роксаланский князь Элий Распарасан (принявший имя Элия, конечно, в честь Элия Адриана). Капитолин в числе понтийских народов, угнетавших римлян на нижнем Дунае, называет роксалан. Географ Птоломей помещает их около Меотиды. Но ясно, что в это время жилища их простирались и на западную сторону Днепра, откуда они могли нападать на римские области Дакию и Мизию. Дион Кассий рассказывает, что император Марк Антонин позволил языгам из их новых жилищ пройти через дакию к роксаланам.

В III в. роксалане, по словам Требеллия Полиона, убили Регилиана, одного из так называемых тридцати тиранов. По словам Вописка, в триумфе императора Аврелиана в числе других участвовали и пленники роксаланские со связанными руками. Относимые к III–IV вв. Певтингеровы таблицы помещают «роксалан сармат» вблизи Меотиды.

В IV в. Аммиан Марцеллин приводит роксалан в числе народов, обитавших все около того же Меотийского озера, к северу от Понта.

Иорнанд, писатель VI в., в числе народов, подвластных готскому царю Германриху, приводит рокасов (Rocas), которых в другом месте называет их сложным именем роксалан и изображает их народом вероломным, погубившим Германриха. Последний за измену одного знатного роксаланина (по-видимому, передавшегося на сторону гуннов) велел жену его Санелгу привязать к диким коням и размыкать по полю: тогда два ее брата, Сарус и Аммиус, мстя за смерть сестры, нанесли тяжелую рану Германриху, так что он после того не мог сражаться с гуннами и вскоре умер (Сар. 24). Из этого известия с полной вероятностью можно заключить, что движение гуннов произошло в связи с восстанием роксалан против готского владычества¹²¹. После удаления готов и гуннов на запад роксалане, по-видимому, снова заняли прежнее первенствующее положение в странах к северу от Понта; судя по словам того же Иорнанда, в его время Дакия (называвшаяся тогда и Генидия) опять на востоке граничила с роксаланами (Сар. 12).

Совокупность этих греко-латинских известий от I до VI в. включительно, кажется, ясно указывает нам на сильный, многочисленный народ, которого средоточием был Днепр, а отдельные ветви простирались с одной стороны до Азовского моря, с другой до Днестра или до пределов древней Дакии. В I в. по Р. Хр. он находился еще на степени кочевого или полукочевого быта; в те времена не только часть славян, но и часть германских племен еще не вышла из этого быта, что и объясняет нам последующую эпоху, известную под именем Великого переселения народов, и особенно передвижение готских народов от северных берегов Черного моря до пределов крайнего запада. Но в течение дальнейших столетий роксаланское или русское племя, конечно, все более и более приобретало привычки быта оседлого, сохраняя, однако, свой подвижный, предприимчивый характер и охоту к дальним походам, на что указывают его столкновения с римским миром. Те известия ясно свидетельствуют о присутствии у этого племени княжеского достоинства и знатного сословия, отличавшегося на войне более богатым вооружением.

Известна сбивчивость и путаница народных имен у средневековых писателей. Особенно велика эта путаница по отношению к народам Скифии или Восточной Европы. Один и тот же народ не только в разные времена, но иногда в одну и ту же эпоху является у них под различными именами. Так, роксалане в VI в. скрываются у византийских писателей (Прокопия и Маврикия) преимущественно под именем антов, не говоря о более общих именах скифов и сарматов, которые долго еще не выходили из употребления. Относительно византийских писателей естественно забвение имени роксалан, ибо они никогда его и не употребляли в этой сложной форме; она встречается более у латинских писателей; но и тот же Иорнанд, перечисляя народы Скифии, забывает о роксаланах и на месте их ставит антов. Однако название роксалане (вопреки мнению норманистов) не исчезло из истории последующих веков. Мы его встречаем в IX в., и опять у латинского писателя, именно у географа Равеннского. Он два раза упоминает в Восточной Европе страну роксалан, за которой далеко к океану лежит великий остров Скифия или Скандза, то есть Скандинавия (L. I. С. 12 и L. IV. С. 4).

Точно так же, вопреки норманнской школе, народное имя русь и рось, вместо своей сложной формы рос-алане, упоминается некоторыми источниками по отношению к Южной России ранее второй половины IX в., то есть эпохи мнимого призвания варягов-руси из-за моря. Уже Иорнанд употребляет эту простую форму (ибо его Rocas есть не что иное, как Rox или Ross); далее, мы видели ее, по поводу народа рось и Русского каганата, в Вертинских летописях. Ту же простую, несложную форму употребляет географ Баварский, который наряду с угличами (Unlizi) и казарами (Caziri) помещает и русь (Ruzzi). Упоминание о туземном народе русь под этим ее именем встречается также у арабских писателей второй половины IX в., например у Хордадбега.

В течение восьми веков, протекших от Страбона до известия Вертинских летописей, роксаланский или русский народ пережил, конечно, много испытаний и много перемен. Он выдержал напоры разных народов и отстоял свою землю и свою самобытность, хотя и не раз подвергался временной зависимости, например, от готов и отчасти от авар. Не одни чужие племена вступали с ним в борьбу и иногда угнетали его; соседние славянские племена также воевали с ним за земли, за добычу, за дань. Особенно сильные столкновения он должен был выдерживать с племенами болгарскими, которые в V в., то есть после остроготов из Южной России, широко распространились по черноморским краям от Тавриды до Дуная. Но рано или поздно мужественный, упругий роксаланский народ брал верх над туземными и пришлыми соседями. Главная его масса мало-помалу сосредоточилась на среднем течении Днепра, к северу от порогов, в краю, обильном цветущими полями, рощами и текучими водами, в стороне от южных степей, слишком открытых вторжению кочевых народов. В этом краю он построил себе крепкие города и положил начало государственному быту с помощью своих родовых князей, из которых возвысился над другими род Киевский. Здесь русь развила свою способность к политической организации. Отсюда, из этого средоточия, посредством своих дружин, она постепенно распространила свою объединительную деятельность на родственные ей племена восточных славян; разумеется, объединение это долгое время совершалось в первобытной форме, то есть в форме дани. Как одно из наиболее даровитых и предприимчивых арийских племен, русь с одинаковым успехом предавалась мирным и воинственным занятиям, грабежу и торговле, сухопутным и морским предприятиям; дружинники русские с одинаковой отвагой владели конем и лодкой, мечом и парусом. Их смелые судовые походы по рекам и морям не замедлили сделать громким русское имя на востоке и на западе.

Но возвратимся к русскому посольству 839 г. и спросим: кто были те жестокие варварские народы, которые в эту эпоху препятствовали сношениям Киевской Руси с Византией?

Без всякого сомнения, это были если не сами хазары, то их данники угры или мадьяры. По всей вероятности, часть угорских кочевых орд была покорена турками еще в VI в. За хазарскими турками явились, по эту сторону Урала, другие турецкие орды, именно печенеги; эти последние и потеснили угров волжских. Случилось то же, что и всегда происходило при подобных движениях в степях Юго-Восточной Европы: часть волжских угров сменила хазарскую зависимость на печенежскую; а другая, и, вероятно, еще большая, часть передвинулась далее на запад по пути, давно проложенному кочевниками, то есть в степи черноморские. Судя по известию о построении Саркела, печенеги в первой половине IX в. уже находились в степях придонских; стало быть, последнее передвижение угров в Западное Черноморье совершилось не позднее конца VIII в. И действительно, в той же первой половине IX в. мы встречаем их там, по свидетельству византийских писателей (именно Льва Грамматика и Георгия Мниха). Македонские пленники, поселенные болгарским царем Крумом на северной стороне Дуная, вздумали бежать оттуда с помощью греческих кораблей. Так как главные силы болгар в то время воевали Солунскую область, то болгарский царь Владимир пригласил на помощь угров (которых византийцы при этом называют и гуннами, и турками). Угры явились в большом числе на берега Дуная, однако не помешали бегству македонян. А это событие происходило в эпоху императора Феофила

(829–842), то есть именно в эпоху упомянутого выше посольства Днепровской или Киевской Руси к этому императору¹²².

Известие о русском посольстве к Феофилу, сохраненное нам Вертинскими летописями, есть драгоценный луч света, прорезывающий тот мрак, который покрывает судьбы руси перед ее грозным появлением под стенами Константинополя в 865 г. Это известие, несомненно указывающее на существование Днепровско-Русского княжества и на его мирные сношения с Византией уже в первой половине IX в., находится в полном согласии с последующим свидетельством патриарха Фотия о руси 865 г. Он говорит, что «варвары справедливо рассвирепели за умерщвление их соплеменников; они благословно требовали и ожидали кары, равной злодеянию». И в другом месте: «Их привел к нам гнев их, но, как мы видели. Божья милость отвратила их набег» (Четыре беседы Фотия – архим. Порфирия Успенского). Из этих слов можно понять, что нападению руси предшествовали ее посольские и торговые сношения с Византией, и не только сношения, но и договоры (ибо известные договоры Олега и Игоря являются только продолжением прежних). Ясно, что какое-то умерщвление русских людей в Греции вызвало набег руси на Константинополь.

Подобно латинскому известию о русском посольстве 839 г., византийское свидетельство о построении Саркела также бросает некоторый луч света на русскую историю того времени. Это свидетельство устраняет нашу летописную басню об Аскольде и Дире, освободивших Киев от хазарской дани; ибо оно и показывает, что уже в первой половине IX в. границей хазарского государства на севере было нижнее течение Дона и Волги и что хазары стараются с этой стороны защитить себя от нападений других народов, именно печенегов и руси. Очевидно, летописное предание или, как мы заметили, смешивало турко-хазар с аварами, или спутывало Днепровскую Русь с Русью Тмутараканской, собственно Болгарской, которая действительно находилась в зависимости от хазар. Точно так же невероятны известия летописи о хазарской дани у радимичей, северян и вятичей, если принять в расчет географическое их положение. Но вопрос несколько изменяется, если названия двух последних племен примем в более обширном значении, нежели какое они имеют у наших летописцев. Известно, что наша севера есть то же, что сервы или сербы, имя, когда-то бывшее не видовым, а родовым названием для значительной части славянских племен. Точно так же и название вятичи есть только видоизменение другого родового имени, то есть антов или вантов, вятов (венетов).

А «безчисленныя» племена антов, как замечает Прокопий, соприкасались своими жилищами на юге с таврическими и кубанскими гуннами, то есть болгарами¹²³.

Вообще, славянские племена в те времена далеко распространялись на юго-восток, до самого Кавказа и нижней Волги. Только в течение длинного ряда веков многократным наплывом турецких кочевых орд, начиная с турко-хазар и кончая татарами, юго-восточные ветви славян были отторгнуты от своих соплеменников и впоследствии утратили свою народность. Но в эпоху, о которой идет речь, часть этих славян входили в пределы Хазарского государства. О том в особенности свидетельствуют арабские известия. В этих известиях Дон и Волга нередко встречаются под именем Славянской реки. Баладури, писатель IX в., говорит, что арабский полководец Мерван, во время набега на хазарию, взял в плен 20 000 славян, которых поселил за Кавказом; а такая цифра ясно указывает на присутствие многочисленного славянского населения в пределах хазарского государства. Масуди прямо говорит, что некоторые племена язычников, обитающих в земле хазарского царя, суть славяне и руссы, что из них набираются отряды в его войско и что они населяют целую часть его столичного города Итиля.

Сблизив, при помощи хронологии и других обстоятельств, построение Серкела с известием о руси Вертинских летописей, мы подходим к уяснению исторической связи между Русью Днепровской и тем краем, который является потом под именем Тмутараканского княжества. До прихода печенежских орд в Черноморские степи племена антов, по всем признакам, еще жили почти сплошь от Днепра до Азовского моря. Последнее еще долго потом, до половцев или даже до татар, не было обнажено от славяно-русских поселений на северо-западных его берегах и славяно-болгарских – на юго-восточных. Если обратим внимание на положительное известие Масуди о том, что руссы живут на одном из берегов Русского моря, на котором никто, кроме их, не плавает, и если под этим морем признаем преимущественно Азовское (ибо о Черном никак нельзя было сказать того же), то убедимся, что еще в X в. русь сохраняла свои поселения на Азовском побережье и свою связь с этим побережьем. Эта связь объяснит нам многое в начальной истории нашего государства. Обыкновенно думали, что Киевская Русь сообщалась с Тмутараканью и ходила в Азовское море Днепром и Черным морем, то есть вокруг Таврического полуострова. Такое мнение не выдерживает более тщательного рассмотрения обстоятельств. Наша историография, очевидно, увлекалась картинным описанием плавания руси в Византию у Константина Багрянородного. Историография доселе не задала себе простого вопроса: Константин описывает только путешествие в Грецию, а каким способом русь возвращалась назад в Киев? Если плавание сквозь пороги вниз по Днепру было сопряжено с такими трудностями, то как же оно могло совершаться вверх, против течения? Чтобы руссы переволакивали свои ладьи посуху мимо всех порогов, то есть на расстояние 70 или 80 верст, это совершенно невероятно. Из описания Константина видно, что когда они плыли вниз, то большей частью и не вытаскивали своих лодок на берег, а проводили их у самого берега по мелкому каменистому дну или спускали по быстрине. Притом Константин описывает собственно торговый караван; а как совершалось плавание военного флота в несколько сот и даже тысяч ладей, отправлявшегося грабить берега Черного или Каспийского морей, и как он возвращался домой, этого не объясняет нам прямо ни один источник.

Не было ли еще какого пути из Киева в Азовское море?

Такой путь действительно был. На него указывает Боплан в своем описании Украины. Рассказывая о возвращении запорожцев из своих походов по Черному морю, он поясняет, что кроме Днепра у них была и другая дорога из Черного моря в Запорожье, а именно: Керченским проливом, Азовским морем и рекой Миусом; от последнего они около мили идут волоком в Тачаводу (Волчью Воду?), из нее в Самару, а из Самары в Днепр. В настоящее время такие степные реки, как Миус или Волчья Вода, не судоходны. Но они, как видим, были судоходны еще в XVII в. Судя по Боплану, пространство между Днепром, Самарой и Миусом в его время еще было обильно остатками больших лесов. В XIII в. Рубруквис, описывая свое путешествие к татарам, также говорит о большом лесе на запад от реки Дона. Отсюда можно заключить, какие густые леса росли в более глубокой древности; а они-то и обусловливали значительную массу воды в реках этого края. Особенно в полную воду судоходство могло совершаться беспрепятственно, и сам волок между Волчьей Водой и каким-либо ближним притоком Миуса или Калмиуса, по всей вероятности, покрывался водой.

Нет ли указаний на этот путь в древнейших источниках русской истории?

Есть. Тот же Константин Багрянородный в своем сочинении «Об управлении империей» говорит: «К северу печенеги имеют реку Днепр, из которого россы отправляются в Черную Болгарию, Хазарию и Сирию». Очевидно, автор имел только общее сведение об этом пути и не знал его так отчетливо, как путь днепровский или греческий; однако указание это для нас очень важно. Прежде затруднялись, куда отнести эту Черную Болгарию. Но для нас ясно, что тут речь идет о болгарах таврическо-таманских, соседних с хазарами. Сирия также запутывает это свидетельство, если под ней разуметь известную страну, лежащую к югу от Малой Азии. Но чтобы достигнуть ее на судах, надобно было плыть мимо Константинополя в Мраморное море и т. д., о чем нет никакого помину. Поэтому толкование согласуется с походами руссов из Азовского моря Доном и Волгой в Каспийское, о котором рассказывают арабские писатели¹²⁴. Далее, в том же X в., кроме Константина Багрянородного, мы имеем и другое византийское указание на азовско-днепровский путь. У Льва Диакона сказано, что Игорь после своего поражения у берегов Малой Азии с оставшимися десятью судами отплыл в Боспор Киммерийский. Если бы не существовало означенного пути, то зачем было ему плыть к Таврическому проливу, а не к днепровскому устью?

Наконец, в русских летописях есть намек на то же сообщение, именно там, где говорится о путях Соляном и Залозном (Ипат. лет. под 1170 г.). Профессор Брун в прекрасной своей статье «Следы древнего речного пути из Днепра в Азовское море» (Записки Одесск. общ. Т. V) весьма удовлетворительно разъясняет, что пути эти шли из Днепра к соляным озерам Перекопским, Геничским и Бердянским по рекам Калмиусу и Миусу. По его мнению, одну из них (вероятно, последнюю) должно подразумевать под именем Русской реки у Эдриси, арабского писателя XII в., и на генуэзских картах XIV и XV столетий. То же судоходное сообщение, по словам г. Бруна, объясняет и заблуждение некоторых средневековых географов, которые думали, будто Днепр одним рукавом изливается в Черное море, а другим в Азовское¹²⁵.

Таким образом для нас становятся понятны связи Киевской Руси с Тмутараканью. Кроме судового сообщения, было, конечно и сухопутное, существовавшее особенно в зимнее время и необходимое для конных дружин. (Для примера напомним вспомогательную хазарскую или черкесскую конницу, приведенную Мстиславом Чермным против своего брата Ярослава.) Оно совершалось также при помощи Арабатской стрелки, как правдоподобно толкует г. Брун, указывая на путешествие раввина Петахия в XII в. О сухопутном сообщении между Днепром и побережьем Азовского моря свидетельствует и знаменитый поход наших князей в 1224 г.: переправившись за Днепр около Хортицы, они восемь или девять дней шли потом до берегов Калки (Калмиуса), где произошла несчастная битва с татарами. Если в XIII в. русские дружины хорошо знали пути к Азовскому морю, то тем более последние были им известны в древнейшую эпоху, когда кочевые орды еще не успели оттеснить их от этого моря; судя по известиям арабов, значительные русские поселения находились здесь, несомненно, еще в X в. Если бы не свидетельство Масуди о том, что русь живет на берегах Русского моря и на нем господствует, то нам трудно было бы и объяснить ее морские предприятия, торговые и военные, за которыми можно следить от IX до XII в. включительно, то есть до той эпохи, когда она была совершенно оттерта от морского побережья. Иначе нельзя было бы понять, почему Киевская Русь в IX и X вв. является смелым мореходным племенем и каким образом она могла объединить под своим господством такие славянские племена, как таманских и таврических болгар, обитавших за морем. Жительство на берегах Азовского моря и исконные связи Киевского края с этими берегами устраняют и сам вопрос о том, когда начались сношения Днепровской Руси с азовско-черноморскими болгарами. Напомним известие Прокопия, что к северу от гуннов-утургуров живут племена антов; следовательно, уже в VI в. мы видим болгар соседями руси. От VI до IX в. в ее положении еще не произошло больших перемен; движение авар и угров хотя и внесло новые этнографические элементы в край, заключенный между Днепром, Азовским и Черным морем, но главная масса этих народов передвинулась далее на запад в Придунайскую равнину.

Многочисленный болгарский народ во время движения к Дунаю оставил значительную часть своих племен в Южной России, на пространстве между Азовским морем и Дунаем. У писателей VI в. (Прокопия и Агафия) мы встречаем здесь поселения утургуров и кутургуров; а более поздние писатели (Феофан и Никифор), в известной легенде о разделе сыновей Куврата, отнесли это пространство к уделам его второго сына Котрага и третьего – Аспаруха. Котраг занял место на запад от реки Дона и Азовского моря, против части старшего брата Батбая, оставшегося на родине, то есть за Азовским морем. Выше мы указываем, что эта легенда произошла из попытки объяснить широкое расселение болгарского семейства. Сближая разные известия, приходим к тому выводу, что приводимые нашей начальной летописью сами южные славянские племена, сидевшие по Днестру к Дунаю до самого моря, улучи и тиверцы, были именно племена болгарские. Летопись замечает, что племена эти (собственно место их жительства) у греков назывались Великая Скуфь. Только пределы им она назначает слишком тесные, так как они, по всем признакам, от Днестра сидели не только к западу до Дуная, но и к востоку до Днепра или до Азовского моря. Улучи, с их вариантами уличи, улутичи и лутичи, обыкновенно отожествляются, и совершенно справедливо, с народом угличи, у баварского географа Unlizi, у Константина Багрянородного ОйХтюоъ Константин причисляет ультинов к тем славянским племенам, которые платили дань руси. Восходя к более ранним источникам, мы встречаем тех же ультинов в VI в. у Агафия, только с обычным в то время окончанием на – гуры или – зуры, а именно ультинзуры (OuXiiu^oupoi). Агафий приводит их как подразделение гуннского племени вместе с котригурами, утригурами и буругундами; а под гуннами у него являются не кто другой, как болгары. У старшего Агафиева современника Иорнанда встречаем тех же ультинзуров, но под вариантом ульцингуров (Ulzingures); он приводит их в числе народов, подвластных гуннам (cap. LIII). Что наши южные угличи были племена болгарские, подтверждает также упомянутая выше легенда. Она повествует, что Аспарухова часть пришла на Дунай от реки или от местности, которая «на их языке» (то есть на болгарском) называется Онглон или Оглон (Унгул или Ингул, а без носового звука – Угол).

Что касается до тиверцев, то мы отожествляем это название с византийскими тавроскифами. Название тавроскифы встречается очень рано, именно у греко-латинских писателей II в. по Р. Х. Птолемея и Юлия Капитолина. По их свидетельству, они жили в соседстве с Оливией около полуострова, который назывался Бег Ахилла, то есть около Днепровского лимана и Кинбурнской косы. Какому народу первоначально дано было это имя, положительно сказать нельзя; оно намекает только на смесь древних обитателей Крымского полуострова или тавров с соседними скифами; а под этими последними мы разумеем в тех местах племена готские и славянские. У писателей византийских опять встречаем то же имя начиная с VI в. Именно Прокопий в своем сочинении «О постройках» говорит, что города Херсон и Боспор лежали за таврами и тавроскифами. А в тех местах, как мы доказываем, жили тогда племена болгарские. Манасия, писатель XII в., рассказывая о нападении аварского кагана на Константинополь, в числе его вспомогательных войск упоминает и тавроскифов, вместо которых в данном случае у писателей более ранних (например, у Феофана) поставлены болгары. Эти свидетельства заставляют нас предполагать, что византийцы называли тавроскифами сначала (приблизительно с VI в.) часть болгарского племени. Но позднее это имя перешло на тот родственный ему народ, который завладел этой частью, то есть на руссов. Известно, что под именем тавроскифов являются они в X в. у Льва Диакона, который замечает при этом, что на своем родном языке они называют себя рось (а не тавроскифы).

Но в то же время родиной их он считает страну, прилежащую к Боспору Киммерийскому, – следовательно, или смешивает азовских болгар с господствующим тогда у них народом, то есть русью, или разумеет тут вообще Приазовские края. Между прочим, к скифам или тавроскифам он относит Ахиллеса (который будто бы, по словам Арриана, был родом из меотийского города Мирмикиона). Как на признаки его скифского происхождения, он указывает на следующие его черты, общие с русью: покрой плаща с пряжкой, привычка сражаться пешим, светло-русые волосы, светлые глаза, безумная отвага и жестокий нрав.

С мифом об Ахилле, не забудем, был связан в особенности полуостров, образуемый Днепровским лиманом и Перекопским заливом; полуостров этот носил название Тавроскифия, а примыкающая к нему Кинбурнская коса называлась Ахилловым Бегом (Georg, min ed Huds. T. 11, p. 87. См.: Skythien von Ukert. 164)¹²⁶. Но замечательно, что русские книжники, сколько известно, не выводили свой народ от Ахилла и его сподвижников, между тем как мнение о подобном происхождении встречается именно у книжников болгарских. Так, в одном болгарском памятнике, передающем легенды о Троянской войне, читаем: «Сий Ахиллеус имый воя своя, иже нарицахуся тогда Мурмидонес, ныне болгары и Унну» (Калайдович. Иоанн экзарх болгарский. С. 181). Последнее слово ясно показывает, что болгарские книжники причисляли свой народ к уннам или гуннам, подобно византийцам, от которых они заимствовали и мнение о скифском происхождении Ахилла. Вообще, сказания о Троянской войне были любимым чтением у дунайских болгар¹²⁷. Итак, по всем соображениям, тавроскифами византийцы назвали собственно черноморских болгар, а потом уже перенесли это название на родственное им и покорившее их племя руссов. Последние не называли себя тавроскифами, а именем подобным или от того же корня происходящим, называли часть черноморских болгар, то есть тиверцев (собственно тыричи или тавричи). Между тем как племя Угличей жило преимущественно между Днепром и Днестром, тиверцы, без сомнения, обитали между нижним Днепром и Азовским морем, и здесь их поселения сходились с поселениями руси или древних роксалан.

Итак, связи между русью, с одной стороны, и болгарами таврическими и таманскими – с другой, существовали искони. Но начало русского влияния у этих болгар можно приблизительно определить первой половиной IX в. Построение Саркела, имевшего назначением защищать хазарские пределы от руси и печенегов, и посольство русского кагана в Константинополь в 838–839 гг. могут свидетельствовать о том, что Днепровская или Полянская Русь около этого времени значительно подвинула вперед свое дело объединения восточных славян и выступила на более широкое историческое поприще, так что ее имя вскоре сделалось знаменитым и в Европе, и в Азии. Следующее за посольством 839 г. византийское известие о руси относится уже прямо к ее нападению на Царьград в 864–865 гг., нападению, которое так ярко рисуют нам беседы Фотия. В свою очередь, это нападение подтверждает существование предварительных связей руси с болгарскими поселениями на берегах Боспора Киммерийского; ибо только при таком условии возможно было возвращение русского флота на родину, что впоследствии повторилось и с флотом Игоря. Начало русского влияния на Боспоре в первой половине IX в. совпадает и с ослаблением хазарского могущества, которое заметно обнаруживается около того же времени. Хазар начинают теснить со всех сторон враждебные им народы: с юга – арабы и закавказские племена, с севера – печенеги, с запада – руссы; а некоторые покоренные племена свергают с себя их иго. Так, в первой половине X в., судя по известию Константина Багрянородного, кавказские аланы не только являются независимыми от хазар, но и своими нападениями препятствуют их сношениям с черноморскими областями и с Таврическим полуостровом. А именно, в своем сочинении «Об управлении империей» Константин говорит: «Узы могут воевать хазар как их соседи (на севере), равно и князь Алании, к которой прилежат девять хазарских округов; аланин, если захочет, может грабить эти последние, тем причинять хазарам великий вред и производить у них нужду; поелику из этих девяти округов хазары получают все свое довольство». И далее: «Если государь Алании предпочитает римскую дружбу хазарской, то в случае разрыва хазар с римлянами может причинить хазарам большой вред, устраивая засады и нечаянно нападая на них в то время, когда они отправляются в Саркел, в округи и в Херсон. Если этот государь постарается преградить им путь, то в Херсоне и в округах (климатах) будет полное спокойствие. Хазары, опасаясь аланских вторжений и будучи не в состоянии напасть с войском на Херсон и климаты, принуждены оставаться в мире, так как не могут в одно и то же время вести войну с обоими неприятелями».