Текст книги "Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю"

Вообще, трудно найти где-либо более сбивчивую и запутанную массу народных имен сравнительно с именами тех народов, которые вышли из стран Прикавказских. Как под именем савиров могут скрываться наши северяне, так и имя алан когда-то распространялось на разные народы, о чем прямо говорит Аммиан Марцеллин в IV в. Впоследствии оно сосредоточилось преимущественно на одном кавказском племени, остатки которого мы узнаем в современных осетинах (ясы наших летописей). Исследования филологов (особенно Шегрена) показали, что это последнее племя принадлежит к арийской семье, именно к группе сармато-мидийских народов, которая, по-видимому, была родственна, с одной стороны, с группой германо-славяно-литовской, а с другой – с языками иранскими.

¹²⁴ Может быть, это та страна, которая в арабских известиях встречается под именем Серир, в соседстве с Хазарией (Альбалхи, Истархи и Ибн-Хаукал). Еще вероятнее, что здесь вместо Сирия надобно читать Зихия (так читает г. Куник); а эта область соседила с Таманью. Впрочем, Шафарик доказывал, что юго-западные берега Каспийского моря назывались Сирией (Ueber die Abkunft der Slaven).

¹²⁵ Замечания г. Бурачка на статью Бруна об этих путях см. в «Известиях Геогр. общ. Т. V. Соглашаемся с некоторыми из этих замечаний; но мы не предполагаем, чтобы те же ладьи, на которых русь ходила по Черному морю, были употребляемы по р. Миусу и Самаре. (Поздн. примеч.)

¹²⁶ От этого Ахиллова Бега или Дромоса византийские писатели называли русь дромитами, как то справедливо доказывает г. Куник (О записке гот. топарха. С. 115). У Арриана нет помянутых слов об Ахиллесе.

¹²⁷ Болгарские переводы и переделки этих сказаний переходили потом и на русь и здесь распространялись между людьми книжно образованными. Это обстоятельство наводит нас на мысль, что «веди Трояни» Слова о полку Игореве, пожалуй, относятся не к императору Траяну, а собственно к Троянской войне. Впрочем, могло быть, что воспоминания о том и о другом перепутались.

Фраза «Мурмидонес ныне болгары» находится уже в греческом тексте Малалы (по замечанию кн. Вяземского, в его «Слово о и. Иг.». С. 121), следовательно, древнее поселение болгар во Фракии. Это указывает г. Васильевский в своей статье «Сказания об Апостоле Андрее» (Русскови-зант. отрывки. Ж. М. и. пр. Февраль) на с. 177. А на с. 179 он говорит, что название мирмидонян у греков прилагается славянским племенем. (Поздн. примеч.)

¹²⁸ Этой характеристике особенно соответствует та низменная, северо-восточная часть Кубанской дельты, которая лежит между северным рукавом Кубани, или Черной протокой, и Курчанским, или Верхнетемрюцким, лиманом. Эта низменность наполнена плавнями, то есть тростником и болотами. Вследствие своей непроходимой почвы и нездорового климата она обыкновенно не посещается ни естествоиспытателями, ни археологами; а между тем в древности она была обитаема, и, конечно, такому судоходному народу, как руссы, доступ к ней не представлял затруднений, тем более что Черная протока шире и глубже, чем сама Кубань (см.: Археологии. топограф. Таманск. полуострова. К. Герца. М., 1870).

¹²⁹ Более тщательные изыскания в курганах Тамани и катакомбах Восточного Крыма, может быть, подтвердят эти известия Масуди.

¹³⁰ Известие Масуди о господстве племени Валинана над остальными славянами не относится ли ко времени гуннов Аттилы? Болгары, по некоторым указаниям, иначе назывались хвалиссами; отсюда, вероятно, произошло название хвалынян или валынян. (Поздн. примеч.)

¹³¹ У арабских писателей встречается один вариант названия Артания именно Утания (Гаркави. Ж. М. и. пр. 1874. № 4). Может быть, этот корень ут и есть то же, что уты, утургуры, как иначе назывались черные болгары. (Поздн. примеч.)

¹³² О них см. в «Крымском сборнике» Кеппена, с. 251.

¹³³ Название Фуллы не скрывается ли в названии Русскофулей или Ускрофиль на Никитском мысу около Ялты? (См. «Крымск, сборн.» Кеппена. С. 132.)

¹³⁴ Упоминание о самарянине принадлежит к тем чертам, которые свидетельствуют о достоверности этой части жития. Крымские евреи Средних веков считали себя именно выходцами самарянскими и имели самаритянскую эру. См. о том в упомянутом выше исследовании г. Хвольсона: Achtzehn Hebraische Grabschriften aus der Krim. 1865.

¹³⁵ Исключение из ученых-славистов в данном случае представляет И.И. Срезневский, который на Первом археологическом съезде, происходившем в Москве в 1869 г., предложил некоторые новые соображения о начале славянской азбуки, связав их с известием жития о русских письменах, найденных в Корсуни. Вот сущность его соображений. Он указал, во-первых, на то, что начертание букв или уставное письмо в древнейших славянских рукописях совсем не соответствует греческим рукописям IX–X вв., то есть эпохе, к которой относят изобретение Кирилла; в эту эпоху в греческих рукописях преобладает уже скоропись. Следовательно, буквы, вошедшие в славянскую азбуку, взяты из того греческого письма, которое господствовало в более раннее время, приблизительно в VIVI! вв. Далее он указывает на господство надстрочных знаков и правильное употребление знаков препинания в греческом письме IX в., чего нет в славянских рукописях. Наконец, он напомнил известие Константинова жития о русских письменах, найденных в Корсуни, известие, которое, несмотря на многочисленность рукописей, везде читается одинаковым образом. Против готского языка, по его мнению, свидетельствует само житие, которое говорит, что Константин, услыхав русского, должен был только прислушиваться к видоизменениям гласных и согласных и вскоре начал «чести и сказати», то есть читать и объяснять. Это указание, по замечанию г. Срезневского, очень важно, и его «не следует упускать из виду» (см.: Труды съезда. Т. I. С. CXV).

¹³⁶ См. паннонские жития Константина и Мефодия в Чтен. Общ. истор. и древн. 1863. № 2 и 1865. № 1.

¹³⁷ Константин философ Костенский в XV в. писал, что Кирилл и Мефодий переводили Священное Писание главным образом на русский язык (Иречек. Одесса, 1878. С. 570. Со ссылкою на Starine Даничича).

¹³⁸ Некоторые слависты, впрочем, не признают его сочинением Феофилакта, а считают произведением собственно болгарской литературы, переведенным впоследствии на греческий язык (см. у Бодянского, с. 9). Доказательства последнего мнения мы не находим убедительными; они направлены к тому, чтобы житие это перенести во время, более близкое к Клименту (умершему в 916 г.), и приписать его кому-либо из учеников Климента; следовательно, эти доказательства отзываются предвзятой мыслью. Напротив, в самом житии существуют ясные указания на то, что оно написано не ранее конца X в., например, выражение о «скифском мече, который упился в крови болгарской»; тут разумеется завоевание Болгарии Святославом Русским. Это житие издано с переводом на русский язык профессора Меньшикова в «Материалах для истории письмен». М., 1855.

¹³⁹ В русской литературе укажу на возражение Гильфердинга; но самое обстоятельное опровержение доводов Шафарика и свод мнений по этому вопросу см. в статье г. Викторова: «Последнее мнение Шафарика о глаголице» (Летописи русской литературы. Изд. Тихонравова. Т. II и III). Перевод на рус. язык этого сочинения Шафарика в Чт. О. и. и др. 1860. IV.

¹⁴⁰ Говорим только о совместном существовании двух славянских азбук в эпоху предкирилловскую: но не входим в рассмотрение вопроса об их происхождении и об их связи с древними рунами (которую старается доказать, например, Гануш) или с теми чертами и резами, на которые указывает Храбр. Этот предмет еще слишком мало обследован, чтобы делать какие-либо вероятные выводы.

¹⁴¹ См. Зап. Одесск. общ. Т. I. и Описан. Румянц. музея Востокова. С. 689. Житие Стефана Сурожского дошло до нас в списках XV и XVI вв. и, очевидно, искажено разными прибавками. Так, князь Русский, нападавший на Сурож, будто прибыл из Новгорода и назывался Бравлин: имя это, как объясняют, переделано позднейшими писателями из прилагательного бранлив.

¹⁴² С христианским элементом у таврических болгар можно привести в связь и христианский элемент Игоревой дружины, о которой упоминается в договоре. Этот энергичный и даже жестокий князь, очевидно, отличался терпимостью в отношении к христианам; следовательно, религия не мешала фульскому народцу вступить с ним в союз.

¹⁴³ Недавно появилось рассуждение А.А. Куника «О записке Готского топарха» (в XXIV т. Зап. Акад, наук); так он называет анонимный отрывок, о котором шла сейчас речь. В этом рассуждении достоуважаемый ученый представляет несколько очень дельных соображений, но еще более таких, с которыми нет никакой возможности согласиться. При всей ученой обстановке, то есть при богатстве ссылок на источники, рассуждение страдает выводами, лишенными оснований. Так, г. Куник два разных отрывка, изданные Газом, приписывает одному лицу и считает их автографами самого Готского топарха, хотя на это нет никаких серьезных доказательств. А главное, чтобы решить вопрос о народностях, подразумеваемых в отрывке, надо было прежде произвести точное исследование о том, какие народы в то время обитали в Крыму и каковы были их взаимные отношения. Так, г. Куник варваров, напавших на Климаты, считает хазарами, в особенности потому, что они являются тут могущественным народом, хотя в X в. хазары были уже стеснены в Крыму печенегами и русью. Между прочим, он считает алан в числе народцев, сопредельных с Корсунью, а черных или кубанских болгар помещает только на Кубани, хотя о положении алан на севере от Кавказа, а не в Крыму, ясно говорит Константин Багрянородный, а на соседство черных болгар с Корсунской областью, то есть на жительство их в восточной части Крыма, указывает договор Игоря. Климаты, о которых говорится в отрывке, действительно могут быть готскими; но отсюда еще не следует считать готами и тех союзных грекам жителей, которые предались на сторону князя варваров, властвующего к северу от Дуная. Г. Куник идет далее и, связывая два разных отрывка, вместо поездки в стан неприятельского князя заставляет греческого военачальника путешествовать в Киев, единственно на том основании, что этот князь властвовал к северу от Дуная. Но, владея Киевской землей, русские князья в X в. господствовали и в восточной части Крыма, на что ясно указывают договоры Игоря и Святослава.

¹⁴⁴ Иосафат Барбаро, путешественник XV в., указывает на древние жилища алан недалеко от восточного берега Азовского моря рядом с черкесами-кабардинцами, которые жили на Кубанской плоскости. Аланы, по его словам, называли себя ас (главы 1 и 10); это ясы наших летописей, ныне осетины.

¹⁴⁵ Как в X в. Киммерийский Боспор по имени рукава Кубани, а вместе и по характеру своему, назывался у славянских туземцев Бурлик (то есть Бурливый), так в XII в. встречаем название Балван, напоминающее другой рукав Кубани, то есть Бал. Мы разумеем тут известное место в Слове о полку Игореве: «Дивъ, кличетъ верху древа, велитъ послушати земли незнаемо, Влзе и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебе, Тмутараканский балван». Много было сделано разных догадок для объяснения последнего выражения; но все они принимали слово балван в том смысле, в котором оно теперь у нас употребляется. Мы думаем, что ключом к разъяснению этого выражения может служить польское balwan, доселе употребляемое в смысле волны. Отсюда приходим к тому заключению, что Тмутараканский балван Слова о Полку Игореве просто означает «Тмутараканский пролив», в переносном значении «Тмутараканский край». (См. наши соображения о том в издании Москов. общества древности 1874 г.)

¹⁴⁶ Мы уже упоминали, что часть кабаров ушла к уграм и соединилась с ними и что хусарская конница, по всей вероятности, получила свое начало от этих черкесов-хазар. Точно так же и уланская конница ведет свое происхождение от кавказских алан. У татар под названием улан разумелось сословие благородных, что свидетельствует об их уважении к воинственным аланам. Отличительным оружием гусар, как известно, служит кривая сабля, а улан – копье; вероятно, это вооружение отличало и самые племена касогов и ясов. О кривой хазарской или гусарской сабле упоминает и наша летопись, противополагая ее русскому обоюдоострому мечу.

¹⁴⁷ Камень этот найден был в 1792 г. на острове Тамань. Он имеет вид плиты, и надпись высечена на боковой ее стороне; хранится в Петербурге в Императорском Эрмитаже. Число сажен (лнд) подвергается разночтениям: по одним, это 8054, по другим – 1400.

¹⁴⁸ Очень может быть, что именно к этим тмутараканским хазарам и соседним касогам, платившим дань, относятся известные слова нашей летописи о том, что «володеют русские князья хазарами и до сего дня».

¹⁴⁹ Из сб.: Древняя и Новая Россия. 1875. № 5. (По поводу рассуждений В.Ф. Миллера о названиях порогов.)

¹⁵⁰ Для аналогии укажу народную легенду о происхождении каменной гряды, разделяющей на две части озера Свибло Витебской губернии, Себежского уезда. Гряда эта называется Чертовым мостом («Памятники старины Витеб. губ.»). (Поздн. примеч.)

¹⁵¹ Еще напомню греческую передачу имени Ярослав – Гиеростлавос. Могло также быть, что в Геландри буква г принадлежала не самому имени, а его византийской передаче. (Поздн. примеч.)

¹⁵² Я.К. Грот в издании 1876 г. продолжает ссылаться только на мою первую статью («О мнимом призвании варяг»), напечатанную в 1871 г., в ней я еще слегка коснулся вопроса о порогах, а более развил свои соображения в следующих статьях. Он продолжает приписывать мне толкование холмборы, вместо улборси, хотя я такого толкования, собственно, не предлагал, а говорил, что если обращать ул в holm, то и в славянском языке есть слово холм, и тогда вместо Улборси примерно можем получить не Holmfors, а Холмоборы. Но дело в том, что я с самого начала отвергал превращение ул в хольм, как неестественное и сочиненное искусственно для получения известного смысла.

¹⁵³ Просим обратить внимание на последние два вывода (5 и 6), так как норманисты приписывают мне попытку объяснить все из славянского языка. Между тем я именно указывал, что мы имеем много слов и названий, издревле принадлежащих славянам, и никак не можем уяснить их смысл из одного славянского языка, например: Перун, Днепр, Бог, Хоре, Мокошь и пр. и пр. И притом это не какие-нибудь искаженные слова, которых мы не в состоянии проверить. Не надобно еще упускать из виду, что и доселе существуют многие славянские слова, которых первоначальный смысл может быть объясняем с помощью готских и вообще древненемецких памятников письменности; что весьма естественно по родству корней.

¹⁵⁴ Укажу еще на речку Ингорь, впадающую с правой стороны в Волхов («География Начальной летописи» Барсова. С. 169). Что с принятием христианских имен их переделывали на старый, языческий лад, о том заметил и Морошкин («О личных именах рус. славян» в Извест. Археол. об. Т. IV. С. 517). (Поздн. примеч.)

¹⁵⁵ Какие, например, могут быть точные выводы о древнеболгарском наречии, когда самих болгар записные филологи считают финской и турецкой ордой, отстаивая теорию, основанную на одних недоразумениях. Они, например, хватаются за несколько непонятных фраз в одном славянском хронографе, бог знает на каком основании предполагая, что эти фразы суть остаток настоящего болгарского языка. (А может быть даже волжских болгар в X в. арабы называют славянами).

¹⁵⁶ Обращу внимание на одно не разъясненное доселе женское имя в древнем княжеском семействе.

В Лаврентьевской летописи под 1000 г. сказано: «Преставился Малфредь. В сеже лето преставился и Рогнедь, мати Ярославля». То же известие буквально повторяется и в Ипатьевской летописи: «Преставися Мальфридь» и пр. Что это за Малфрида или Малфредь? Обыкновенно ее считают одной из жен Владимира Великого и ее имя относят к именам норманнским. Но эти заключения совершенно произвольны. По всей вероятности, это есть не жена, а мать Владимира, известная Малуша, по Лаврентьевской летописи «ключница», а по Ипатьевской «милостница» Ольги. Брат ее был известный воевода Добрыня, а отец любечанин Малко (уменьшительное от имени Мал: такое же имя носил, как мы знаем, один древлянский князь). Следовательно, это была чисто славянская семья. Малуша, конечно, получила свое ласкательное имя или прозвание по отцу (как Любко и Любуша и т. и.). А когда ее сын Владимир сделался великим князем Киевским, то, естественно, ради почета ее имени придали одно из тех почетных окончаний, каковыми были слав, а также мир или фрид, и вместо Малуши получилась Малфрида или Малфредь. Только таким образом можно объяснить упоминание о смерти ее как лица известного; тогда как прежде ни о какой Малфриде не говорилось. Летописец, отмечая ее кончину, как бы указывает именно на любопытное совпадение; в одном и том же году умерли обе матери: и Владимира, и сына его Ярослава. Имя Малфредь, подобно Рогнедь, было долго в употреблении в русском княжем семействе, так в Ипатьевской летописи под 1167 г. упоминается туровская княжна Малфрид, а под 1168 г. смоленская Рогнедь, сестра великого князя Ростислава Мстиславича. Пример этот подтверждает только мое положение, что в древних именах скандинавских и русских было много общих элементов. (Поздн. примеч.)

¹⁵⁷ Из Сб.: Древняя и Новая Россия. 1876. № 2.

¹⁵⁸ Это наше возражение на мнение В.Г. Васильевского получило подтверждение в его собственных дальнейших изысканиях. Недавно он извлек из одного рукописного греческого сборника, хранящегося в Московской синодальной библиотеке, любопытные записки какого-то византийского вельможи XI в. и подробно познакомил ученую публику с их содержанием, присоединив к ним свои комментарии. Между прочим, в и. 78 этих записок говорится следующее: «В Италии при море есть город Отранто. Его охранял уроженец отрантский Малопетци, имея гарнизон, состоявший из русских и варягов (Pcoocov /он Вараууоид), пехотинцев и моряков» (Советы и рассказы византийского боярина XI в. Ж. Мин. н. пр. 1881. Июнь. С. 277–278). Здесь опять находим ясное свидетельство, что в XI в. на византийской службе пребывали наемные варяжские и русские отряды, которые встречаются почти всегда рядом друг с другом, но не смешиваются в одну народность. Любопытно далее известие этого нового источника о Гаральде Смелом и его варягах на византийской службе (ibid. Август. С. 327). И здесь опять не видим ни малейшего смешения их с русью. (Поздн. примеч.)

¹⁵⁹ Чтоб не быть голословным, замечу следующее. Объяснение двух писем Михаила VII и определение лица, которому они были адресованы (Всеволоду Ярославичу), сделаны не только с ученою добросовестностию, но и с искусством. Относительно выводов второстепенной важности не могу согласиться с тем, чтобы Леон Диогенович был женат не на дочери Владимира Мономаха, а на его сестре и чтобы Василько Леонович и Василько Маричич были два разных лица. Я нахожу удачным предположение г. Васильевского, что у Романа было два сына с именем Леон, один от первой жены, а другой от Евдокии; но думаю, что зятем Владимира Мономаха был не старший Леон, а младший. Таким образом, разрешается мое недоумение насчет зятя Владимирова: он оказывается не только не самозванец, но истинный царевич, и даже порфирородный. В сражении с печенегами в 1088 г., вероятно, погиб старший Леон. Такому выводу не противоречат источники, и на его стороне особенно хронология, то есть относительный возраст обоих братьев. То сватовство Диогена, на которое намекают письма Михаила VII, вероятно, окончилось одним обручением, а не браком. (Не относилось ли оно к известной Янке, сестре Мономаха?) Кстати, автор «Отрывков» мимоходом поправляет меня в чтении года на Тмутараканском камне. В этом отношении он совершенно прав. Я ждал только удобного случая оговорить свой недосмотр касательно индикта. Прибавляю: хотя летопись не упоминает о возвращении Глеба в Тмутаракань по смерти Ростислава, но о том свидетельствует Нестор в житии Феодосия Печерского.

¹⁶⁰ Из Сб.: Древняя и Новая Россия. 1876. № 3.

¹⁶¹ Г. Куник, между прочим, сетует на С.М. Соловьева, который занял, так сказать, среднее направление в данном вопросе: он отрицает хронологию начальной летописи и признает за русью если не славянское происхождение, то по крайней мере более древнее пребывание на берегах Черного моря, ссылаясь преимущественно на согласные свидетельства арабских писателей. (См. Историю России. Т. I. Изд. 5. Примеч. 150.) Такое отступление от догматов норманнской системы наш многоуважаемый историк обнаружил еще в первом издании. Он указывает также на окружное послание Фотия, из которого видно давнее знакомство византийцев с русью. А.А. Куник хорошо понимает, что это среднее направление не может удержаться долго и что силою логики оно должно прийти впоследствии не к примирению иноземных свидетельств с нашим летописным сказанием о призвании варяго-руссов, а к полному отрицанию последнего (с. 459). Из личных сношений мы знаем и других русских ученых (не называем имен, не имея на то полномочия), которые держатся того же среднего положения в нашей борьбе с норманизмом. Но как скоро эти ученые, признающие существование русского народа в Южной России до времени так называемого призвания, попытаются сообщить дальнейшее развитие своему взгляду, то они, несомненно, придут к роксаланам.

¹⁶² Авторитет А.А. Куника в данном вопросе вводит в заблуждение и других писателей, особенно иностранных. Для примера укажу на статью г. Альфонса Куре: La Russie a Constantinople в Revue des Questions histo-riques. Paris. 1876. № 1. Статья эта представляет образец легкомыслия и отсутствия критики, до которых могут доходить последователи норманнской системы. Здесь вы найдете сказочный поход Олега на Константинополь, изображенный весьма картинно. «Полунагие обитатели лесов, древляне, радимичи, тиверцы и хорваты, вооруженные отравленными стрелами и ременными лассо; финны с Белаозера и верхней Волги, рыжевласые с суровым взглядом и темно-смуглою кожею, одетые в медвежьи шкуры с тяжелыми дубинами на плечах; чудские всадники из Финляндии и Эстонии, галопирующие на своих малорослых конях» (по морю-то!) и т. д. – это все состав Олегова войска! Абсолютное молчание византийцев о его нападении очень просто объясняется их национальною гордостью. Скандинавская колония, основавшая Русское государство, исчисляется ни более ни менее как во 100 000 человек и уподобляется спартиатам в Лаконии; а пришла она из Литвы или, вероятнее, из окрестностей Упсалы. И это все обставлено как следует ученою внешностию, то есть ссылками на источники и пособия. В числе последних встречаем самые разнообразные имена: Карамзина, Куника, Шторха, Муральта, Ворсо, Риана, Шницлера, Жеребцова, Ламбина, Рамбо и многих других; есть упоминание о Костомарове и обо мне. Кажется, у автора не было недостатка в средствах; ему недоставало только трезвого взгляда или исторической логики.

¹⁶³ Главную роль, вероятно, играли тут рассказы Яна Вышатича. О том см. ниже. (Поздн. примеч.)

¹⁶⁴ Ни один источник не говорит о перетаскивании судов по сухопутным волокам и мимо Двинских или Волховских порогов; а о перегрузке на порогах и волоках ясно говорят договоры Новгорода с Ганзою и Смоленска с Ригою.

¹⁶⁵ Так, многоуважаемый Я.К. Грот выразился в том смысле, что русский язык не допускает слов, начинающихся с буквы а (Жур. М. и. пр. 1872. Апрель. С. 289). Положение неверное: и в настоящем языке существуют такие слова, а прежде их было еще более. Многие слова, произносимые прежде через а, теперь произносятся через я; это последнее есть тоже а, только смягченное, йотированное. (Наир., в договоре Игоря встречаем русское имя Акун, а позднее в летописи то же имя уже пишется Якун.) Далее, есть немало слов, которые пишутся с о, а произносятся через а, если нет на этом о ударения.

Нелишним считаю напомнить: я полемизую только против одной слабой стороны славяно-русской филологии; что, конечно, не мешает мне ценить ее успехи и многие замечательные труды наших ученых на этом поприще и, между прочим, отдавать справедливость богатому содержанию «Филологических разысканий» Я.К. Грота. (Выше заявленное правило мы находим здесь уже в смягченном виде: буква а, «столь редкая в начале славянских слов».) В этом труде автор хотя и обнаруживает наклонность объяснять иногда чисто русские слова через заимствование, но все-таки не в той степени, как г. Куник. В пример этой наклонности приведем: Пинега будто слово финское, означающее «Малая река» (I. 242. А что же будет значить Пина, река Западной России? Стало быть, и Волга или Влага тоже имеет финское окончание)? Ладога будто есть переиначенное скандинавское Альдога и произошло от финского Acelto — волна (с. 245. В таком случае славянский бог Ладо тоже заимствован у финнов?) Мордва, по объяснению Кастрена, будто по-фински значит «народ у воды» (с. 243). Мы думаем, что ва в этом случае чисто русский суффикс, имеющий собирательное значение; а иначе Литва, простонародное татарва и т. и. тоже все финские слова? Укажем также на летописные волхва вместо волохове, жидова вместо жидове. Если принять догадку Кастрена, все это будут народы, живущие у воды, что представляет явную несообразность.

¹⁶⁶ Не отвечая на мои важнейшие доказательства в пользу славянства болгар, г. Куник, однако, нашел случай по поводу моего исследования «Болгары и русь на Азовском поморье» приписать мне и такие промахи, которых у меня нет; например, относительно россов в житии Георгия Амастрийского, которых я будто бы приписываю VIII столетию, и относительно русина, научившего Кирилла русской грамоте (с. 632). У меня доказывается, что эта грамота была, собственно, не русская, а болгарская. Если г. Куник не согласен, что болгары были славяне, то пусть попробует не голословно, а систематически опровергнуть мои главные доводы; пусть между прочим докажет, что загадочные выражения в известном хронографе принадлежат не иному какому языку, а именно древнеболгарскому.

¹⁶⁷ Например: бродяга, верещага (откуда Верещагин как от сипяга Сипягин), моняга (неудалый человек. См. Этнографич. сбор. Т. VI. Не в связи ли с этим словом имя одного из послов Игорева договора, то есть Моны?) и т. д. Или: от дурной – дурняга; от добрый – добряга и пр.

¹⁶⁸ Что я и привел в исполнение настоящею книгою (то есть первым изданием «Разысканий о начале Руси»).

¹⁶⁹ Графа А.С. Уварова «О древностях Южной России». Автор видел из них две монеты: одну императора Ираклия, VII в., а другую Константина Дуки, XI. «Разные люди уверяли нас, – замечает он, – что эти монеты были найдены в различных местах. Другие, наоборот, говорили, будто они открыты вместе в одном глиняном кувшине». Едва ли вероятно, чтобы в одном кувшине хранились монеты пяти веков. В таком случае пришлось бы, пожалуй, предположить, что какой-либо любитель византийской нумизматики во второй половине XI в. зарыл здесь свою коллекцию. Не было ли на этом островке чего-либо вроде разбойничьего притона, в котором прятали добычу с разграбленных или с потерпевших крушение судов? Или не существовало ли здесь какого святилища, где путники клали свои жертвоприношения ради благополучного плавания сквозь пороги?

¹⁷⁰ Интересующихся этими данными отсылаю к отчету самого Д.Я. Самоквасова «Древние земляные насыпи и их значение для науки» (Древн. и нов. Россия. 1876. № 3 и 4). Единственное мое замечание, которое можно сделать по поводу этой статьи, относится к ссылкам на легендарные свидетельства летописи, например о погребении Олега, Аскольда и Дира. Каким способом они погребены, в летописи не говорится, это известие несовременное, притом же два последние лица не исторические. Другое дело известие той же летописи о погребении у вятичей, а также рассказы Ибн-Фадлана и других арабов о погребальных обычаях Руси – это свидетельства современников и очевидцев. Далее, в среде русских славян, по всем признакам, рядом с сожжением, и притом не всегда одинаковым в подробностях, существовал и другой, хотя не столь распространенный обычай погребения, то есть чрез зарывание трупа; но кем именно и в каких случаях он употреблялся, еще нельзя определить с достоверностию. Наконец, достоуважаемый исследователь старается с точностию определить границы собственно русского обычая сожжения трупов. Намеченные им пределы, то есть область Северской Руси, вполне подтверждают древние свидетельства о месте жительства роксалан между Днепром и Азовским морем; тем не менее подождем еще ограничивать эти пределы, пока не приведено в известность содержание большинства могильных курганов и в других частях Южной России. В настоящее время достаточно и того неопровержимого вывода, что русь, на основании могильных раскопок, является также племенем туземным, южнорусским, а не пришедшим откуда-то с севера.

¹⁷¹ Из Трудов этого общества. Т. VI. Вып. 2.

¹⁷² Отчет Императорской Археологической комиссии за 1872 год с атласом. СПб., 1875.

¹⁷³ Любопытно, что князья роксалан точно так же поступали в отношении к некоторым римским императорам. В одной латинской надписи упоминается роксаланский князь Элий Распарасан, по-видимому современный Элию Адриану.

¹⁷⁴ Из журнала «Русская старина». 1874. Март. Эта статья, по хронологическому порядку, собственно, должна быть помещена перед исследованием «О славянстве болгар», но случайно не попала на свое место.

¹⁷⁵ То, что следует далее, написано после первого издания «Разысканий о начале Руси», то есть после 1876 г., и составляет дополнение к настоящему, второму, изданию.

¹⁷⁶ Из журнала «Русская старина». 1877. Март. По поводу сочинения С. Гедеонова «Варяги и русь». СПб., 1876; два тома.

¹⁷⁷ Кроме известия летописи о Святославе, раскопки г. Самоквасова также свидетельствуют, что языческая русь не только ездила верхом на конях, но и употребляла их в пищу.

¹⁷⁸ К той же системе примыкает и теория г. Забелина, какою она является в первой части его «Истории русской жизни». М., 1876. До половины IX в. он для истории Южной Руси держится роксаланской теории; но около этого времени сворачивает на легенду о призвании князей, которых ведет с славяно-балтийского поморья. В призвании, по его мнению, участвовали с новгородцами и киевляне (С. 437). Приложенная к его труду карта Померании XVII в., сама по себе любопытная, ничего не доказывает по отношению к данной системе.

¹⁷⁹ Заговорив о рецензии Н.И. Костомарова, приведу и еще одно его возражение по поводу другой, не славяно-балтийской теории. Ни с чем не сообразное мнение о финском происхождении руссов время от времени находит тоже своих последователей. Для любопытствующих укажу на теорию Волжско-Финской Руси г. Щеглова: «Новый опыт изложения первых страниц русской истории» (СПб., 1874) и «Первые страницы русской истории» (в Ж. М. и. пр., 1876. Апрель). Теория эта несерьезна, и если бы норманизму приходилось иметь дело только с подобными домыслами, то его господство было бы бесконечно. В последнее время достоуважаемый В.В. Стасов выступил с статьей, в которой пытается доказывать, что руссы Ибн-Фадлана не есть славянский и вообще арийский народ, а скорее должны быть признаны финским или тюркским народом («Заметки о русах Ибн-Фадлана и других арабских писателей». Ж. М. и. пр. 1881. Август). Доказательства его основаны на разных этнографических соображениях, в высшей степени натянутых и гадательных. Тем не менее Н.И. Костомаров принял сторону этого мнения и в подтверждение его выставил приводимое еще г. Щегловым известное место русской летописи под 1229 г.: «победи Пургаса Пурешов сын с половци и изби Мордву всю и русь Пургасову». Г. Костомаров думает, что это не просто какая-нибудь русская сбродная дружина, бывшая на службе у мордовского владетеля Пургаса, а что эта русь есть целый особый народ финского или турецкого племени. Он руководствуется тем соображением, что «в данную эпоху только Киев и прилегавшие к нему земли назывались русью», а что население северных областей летопись русью не называет. В доказательство чего приводит ряд цитат из летописи (Вестник Европы. 1881. Декабрь). Ни с чем не сообразно было бы предположить, что летопись наша знала о существовании какого-то особого финского народа русь и проговорилась о нем только один раз, мимоходом. Притом если бы эта русь была финское племя, над которым княжил Пургас, то к чему же рядом с ним отдельно упоминается мордва? Но тут же в летописи Пургасова волость названа не русскою, а мордовскою. Самый же важный недосмотр достоуважаемого Н.И. Костомарова заключается в том, что он не обратил внимания на известие той же летописи, занесенное под тем же годом, несколькими строками ниже, по поводу мученической смерти Авраамия в болгарах. «Се бысть иного языка, не русского, крестьян же сы», «Его же русь крестьяне вземше тело положите в гробе, иде же все крестьяне лежать». Вот эта славянская русь, торговавшая в великих болгарах, равно опровергает домысел и В.В. Стасова, и Н.И. Костомарова. В первой половине XIII в. она точно так же является там торговым людом, гостями, как и в первой половине X в., при Ибн-Фадлане; только теперь она не языческая, а христианская. То же место летописи поясняет, что киевское население называлось по преимуществу русью в сравнении с другими русскими областями, а в сравнении с инородцами и северное население также называлось русью, русским языком. (Поздн. примеч.)