Текст книги "Ледяной клинок"

Лед, снег и солнце в небе.

Глава 5. Граница.

Олен держался за поводья изо всех сил, сжимал бока жеребца ногами. Меньше всего хотелось вылететь из седла второй раз за день. В голове вспыхивали сумбурные мысли: что происходит во время видений? какова их причина? что именно он видел сегодня и в прошлый раз, в лесу у дома? Копыта глухо били в мягкую землю, меч постукивал по бедру.

Конь в очередной раз подпрыгнул. Далеко впереди между трясущимися кронами мелькнули верхушки громадных дубов, образующих Засеку. Саттия радостно крикнула, но крик перешел в судорожный стон. Олен прислушался – девушка шептала что-то по эльфийски.

– Де нунгуна манера! Ес импосибле![1]1
  Только не это! Невозможно! Невозможно!


[Закрыть]

– О нет… – сказал он, когда они выскочили на открытое место и дубы предстали во всей красе.

Исполинские деревья охватывал вихрь трепещущей зелени. С пронзительным визгом кружились сорванные с ветвей узорчатые листья, сбивались в облака, затем рассеивались опять.

– Это убьет нас! – крикнула Саттия, поворачивая к Олену бледное лицо. – Оружие тут не поможет!

Листья от ближайшего дуба с сердитым гулом устремились навстречу, как рой больших зеленых пчел. Кони испуганно завизжали, попытались шарахнуться в сторону. Олен правой рукой сжал повод, а левую вскинул перед лицом ладонью вперед, точно защищаясь.

Раздался тонкий звук, будто лопнула тетива, и листья начали падать на землю, серые, потрескавшиеся, точно побитые морозом.

– Ты что сделал? – с удивлением завопила Саттия. Олен ничего не ответил, недоуменно выпучил глаза и ткнул скакуна пятками в бока. Тот захрапел, но побежал быстрее, прямо в центр зеленой метели.

Листья налетали со всех сторон и бессильно падали, будто утыкались в незримую преграду. Саттия и Олен мчались словно в невидимом шаре, снаружи бесновалась буря, а внутри было тихо и спокойно. Только ветер овевал разгоряченные лица, и дергали ушами кони.

Мелькнули и остались позади дубы Засеки, метель из листвы начала затихать. Олен уронил дрожащую от напряжения руку, и последний листок болезненно ударил в затылок. По шее заструилась кровь.

– Стой! – Саттия придержала лошадь. – Коней загонишь! Объясни, во имя всех богов, что ты сделал?

– Не знаю… – пролепетал Олен, осаживая жеребца. – Испугался, честно говоря. Затем поднял руку и все…

– Это был Дубовый Вихрь. Я не слышала, чтобы кто-то, не владеющий магией, проходил через него живым.

– Ты думаешь, я колдун? – зубы Олена самым жалким образом постукивали друг о друга, от пережитого потрясения его все еще колотило, дыхание оставалось учащенным, по лицу тек пот.

– Нет, – девушка рассмеялась. – А теперь слезай с коня. Дальше пойдешь пешком.

– Это эльфийское животное, таких в людских землях нет. Тебя по нему найдут очень легко.

– А, – Олен погрустнел, идея путешествия на своих двоих не показалась особенно привлекательной, хотя еще несколько дней назад проклинал жесткое седло и боль в пояснице.

Спрыгнул наземь, едва не запутавшись в стремени, снял с крюка у седла сумки. Похлопал жеребца по шее, заглянул в черные глаза и сказал:

– Спеши обратно. Там, в лесу, тебе будет лучше.

Конь недоуменно покосился на человека, негромко фыркнул. Сначала медленно, затем все ускоряя шаг, побежал к Засеке. Пробегая мимо одного из дубов, вскинул голову и протяжно заржал. Плеснула серебристая грива, мелькнул длинный хвост, и скакун исчез за деревьями, стих топот копыт.

– Теперь как раньше, клянусь Селитой, – Олен перекинул сумки через плечо, – пешком. Только куда?

– На запад, – серьезно ответила Саттия. – Рано или поздно наткнемся на селение.

Она пришпорила кобылу, и та пошла шагом. Олен поспешил за ней, на всякий случай оглянулся – не видно ли где Рыжего. Но кот пропал из виду еще до Засеки и не сообщил, когда вернется и вернется ли вообще.

В пути провели целый день. Петляли, чтобы сбить со следа возможную погоню. Солнце жарило голову, Олен потел, с надеждой поглядывал на горизонт – не собираются ли там облака.

Ближе к вечеру миновали березовую рощу, где в воздухе витал сладкий аромат молодых листочков, обошли небольшое озерцо. Потянулся сосновый бор, а через пару миль попалась первая вырубка, потом вторая. Затем лес поредел, стало видно поле, а за ней – домики и поднимающиеся над ними столбы дыма.

Они перечеркивали темнеющий небосклон, поднимались к медному, тяжелому солнцу.

– Люди, – проговорил Олен. – Я не верю своим глазам. Надеюсь, они пустят нас на ночлег?

– Судя по тем монетам, что бренчат у меня в кошельке – да, – ответила Саттия. – Еще и накормят.

Она спрыгнула с седла, повела кобылу за собой.

Стоило выйти к околице, как навстречу с лаем бросились мохнатые псы. Запрыгали вокруг, скаля зубы и одновременно махая хвостами. Над заборами показались лица детей, а за ними и взрослых. Во взглядах при виде путников появилось удивление, смешанное с опаской.

– Мир вам, люди добрые, – сказал Олен, останавливаясь у крайнего дома. – Не найдется ли места, чтобы переночевать?

– И тебе мир, коли не шутишь, – ответил широколицый бородач. – Мы гостям всегда рады, только они к нам редко забредают. А вы и вовсе со стороны нелюдей явились, да еще и с оружием.

– Мы заплатим, – Саттия протянула руку, на ладони ярко сверкнула серебряная монета с изображением дубового листа, окруженного желудями.

Олен такую видел впервые, бородач, судя по всему, тоже.

– Это что такое? – спросил он, нахмурившись. – Куда такое денешь?

– Отвезешь в ближайший город, к меняле, – ответила девушка. – Он даст тебе за нее дюжину геденских медных грошей.

– Дюжину? – мужик задумался. Из-за его спины вынырнула дородная краснощекая баба в вышитом платке, сарафане и украшенном бисером фартуке, при взгляде на который у Олена кольнуло сердце – точно такой же носила мама. Баба зашептала бородачу на ухо, поглядывая в сторону дороги. – Ладно, проходите ко мне, так и быть. Лошадь в конюшню поставим, вас на сеновале положим…

Он повел рукой, детские головы над забором пропали. Баба метнулась к отрытым воротам и запричитала:

– Проходите, гости дорогие. Как раз зеленые щи сварила, голодными не останетесь…

– Вот что деньги с людьми делают, – шепнула Саттия Олену на ухо.

Он улыбнулся, вспоминая, как пять лет назад Хромой Агерей привез золотой графской чеканки с ярмарки в Танненге. Тогда сбежалась вся деревня, чтобы посмотреть на такое диво.

За воротами обнаружился двор обычной крестьянской усадьбы – поленница, сараи, дверь дома. С квохтаньем бросились в стороны куры, взлетел на забор и выпятил грудь черный петух. Серый кот глянул на гостей недоверчиво и предпочел удрать на крышу сарая.

– Лошадку сюда, – продолжала распинаться хозяйка, размахивая руками. – А ну не путайся под ногами!

Маленький ребятенок в длинной рубашке насупился, но послушно отскочил. Двое постарше по знаку отца увели кобылу в конюшню, Саттия проводила их напряженным взглядом. Вслед за мужиком Олен прошел в избу, на мгновение показалось, что вернулся домой, сдавило грудь.

Все тут было так же, как в Заячьем Скоке. Глиняные фигурки Селиты и Акрата на полке в красном углу, напротив – большая печь с полатями, чернеет ее устье. Широкие лавки, лари вдоль стен, стол в центре. На нем – светец с лучиной, под ним миска с водой. Пахнет деревом и свежими щами.

– Вон корыто у печи, – кивнул хозяин, – ополосните руки. А потом и за стол.

– Спасибо, – кивнул Олен.

Мимо чужаков торопливо проскочили дети. Залезли на полати и там затихли, настороженно посверкивая глазенками.

Брызнувшая в лицо холодная вода привела в чувство, освежила и немного отогнала усталость. Олен вытерся шершавым полотенцем так, что лицо начало гореть, снял с пояса меч и сел за стол. Рядом опустилась Саттия, хозяйка засуетилась, вынимая из печки здоровенный горшок, закрытый крышкой. Хозяин вытащил нож, принялся резать на куски испеченный сегодня, судя по запаху, каравай.

– Ешьте, гости дорогие, – на стол шлепнулись две глиняные миски, в них полилось светлое варево, в котором плавали листочки крапивы, щавеля и еще какие-то травы. – Мы потом повечеряем…

Олен и Саттия не заставили себя упрашивать. Быстро съели по миске щей, затем еще по одной.

– Спасибо, но пора и честь знать, – первой встала девушка. – Пойду, прогуляюсь перед сном.

Хозяйка выскочила за ней из дома, а хозяин смерил Олена оценивающим взглядом и предложил:

– Выпьем?

– Почему нет?

– Славно, – бородач поднялся, долго шуровал в большом ларе у стены, и вытащил толстую бутыль с мутной жидкостью. Когда выдернул пробку, стал ощутим резкий травяной запах. – Настойка добрая. Ее наш пасечник делает. Из меда и каких-то трав…

Жидкость с плеском полилась в деревянную кружку, «украшенную» погрызенным краем. Олен взял ее, осторожно понюхал – не пил давно, да и никогда не был любителем выпивки.

– Ну, чтобы боги на нас чаще поглядывали, – бородач плеснул немного на пол в сторону красного угла и опрокинул кружку в рот. Олен последовал его примеру и сначала чуть не задохнулся. Но затем обжигающая жидкость ушла вниз, а во рту остался только горько-сладкий привкус. – Закусывай хлебушком… Где девку такую славную отхватил? Сильная девка, шустрая…

– Да не моя она, – Олен смутился. – Мы всего… – тут он задумался, – четыре дня знакомы.

По всему выходило, что в самом деле они с Саттией встретились чуть ли не вчера, а Заячий Скок сгорел восемь дней тому. Хотя по ощущениям казалось, что миновало не меньше полугода – столько всего произошло за этот краткий отрезок времени. После спокойной размеренной жизни, где самое яркое событие – поездка на ярмарку или драка с парнями из соседней деревни, изобилие впечатлений пугало, заставляло чувствовать себя неловко.

– Как же, не твоя, – хмыкнул бородач. – Все по вам сразу видно. Что, еще по одной?

В комнату шагнула хозяйка, при виде бутыли лицо ее посуровело, в глазах появился стальной блеск.

– Тебе только бы настойку хлестать, – сказала женщина с укоризной. – А гость наверняка устал.

– И то верно, – Олен поднялся, взял за петли ножен стоящий у лавки меч. – Спасибо за хлеб-соль, но пора и отдохнуть.

Вслед за хозяйкой вышел во двор, в затопившие его теплые сумерки. Скрипнула дверь просторного сарая, стоящего у самого забора, и по обонянию ударил сладкий запах высушенной травы.

– Да будет ваш сон добрым, – пожелала хозяйка и ушла.

– Явился? – буркнула Саттия, высунув голову из сена. – Давай, укладывайся. Тут, конечно, колется, но зато мягко…

Девушка протяжно зевнула. Олен стащил сапоги, впервые за много дней. Сам поморщился от мерзкого запаха, выставил обувь с положенными сверху портянками за дверь. Полез в шуршащую глубину, сено мягко пружинило под коленями и руками, щекотало ладони.

– Не хочешь поведать, что ты сегодня видел? Тогда, в лесу? – поинтересовалась Саттия, когда он лег.

– Ну, можно. Слушай, – рассказ не занял много времени. По окончании его девушка удивленно хмыкнула и сказала:

– Насколько я помню, гоблины осаждали Безарион неоднократно. Но это было очень давно. Последний раз, и успешно – в девять тысяч девятьсот шестьдесят третьем году по эльфийскому летоисчислению.

– А по человеческому?

– В двести тридцатом. Более полутора тысяч лет назад. Так что ты, скорее всего, перенесся в прошлое…

Голос Саттии затих, она зевнула еще раз и замолчала. Олен повернулся на бок и закрыл глаза.

Как показалось, петух заорал над самым ухом. Олен потянулся и обнаружил, что в щели между досками струится бледное сияние рассвета, а Саттия шевелится, собираясь встать. Девушка вышла, а он повалялся еще немного. Когда выбрался во двор, там вовсю суетилась хозяйка, кормила толпящихся вокруг нее кур.

– Утро доброе, – сказала она. – Завтрак на столе.

– Доброе, – ответил Олен и прошел к стоящей у крыльца бочке с водой. Скинул рубаху и с наслаждением ополоснулся до пояса. Вымыл ноги, только после этого натянул сапоги и пошел в дом.

Саттия сидела за столом и уписывала за обе щеки яичницу с салом. Хозяин стоял рядом, звучал его рычащий голос:

– … в двенадцатый день месяца, как обычно. И копья ломать будут, и топоры кидать, и на мечах драться. Как обычно, – тут бородач заметил Олена и кивнул ему. – Садись, поешь на дорожку.

Яичница скорбно глянула на Олена кружками желтых «глаз», но он решительно воткнул в ее широкое белое «лицо» ложку. Хозяин отошел, а Саттия наклонилась к уху спутника и зашептала:

– Пока ты валялся, я все местные новости узнала. И про то, что в ближайшие дни граф Геденский устраивает турнир, и про то, что племянница нашей хозяйки к местной ведьме недавно ходила, дабы чирей вывести. И про то, – тут девушка печально вздохнула, – что лошадей на продажу у них в деревне нет. Сейчас самая работа в поле, всякая кляча на счету.

– Это ясно. Ничего, пешком пойду. А что нам дело до турнира и до ведьмы? – пробурчал Олен через набитый яичницей рот, после чего налил из кувшина в кружку парного, еще теплого молока.

– Ты всегда такой тупой или только с утра плохо соображаешь? Корни и листья, денег у меня мало, а где их еще заработать, как не на состязании лучников? Эльфов туда не допускают, но я-то всего лишь квартер. А ведьма поможет разобраться с твоим мечом и видениями.

– А, ну-ну.

– Доедай, а я пошла седлать лошадь, – Саттия стремительно поднялась и вышла из дома.

Олен проводил ее взглядом, сунул в рот последний кусок яичницы и снова потянулся за кувшином с молоком.

Когда вышел во двор, солнце едва поднялось над лесом. Саттия повернулась к спутнику, хотела сказать что-нибудь язвительное по поводу мужского обжорства. Но глянула на хозяев и прикусила язычок.

– Спасибо, – сказал Олен, кланяясь бородачу и его жене, – да будут благосклонны к вам боги.

Хозяева поклонились в ответ. Младший ребятенок, выглянувший из-за матери, засмущался и вновь спрятался. Саттия хмыкнула, взяла Чайку за повод, и они пошли к воротам. Когда оказались за ними, Олен покосился на спутницу и спросил негромко:

– Ты что, в седло не собираешься садиться?

– Ты так мечтаешь, чтобы я от тебя ускакала? Пока обойдусь, а там посмотрим.

Прошли через деревню, провожаемые любопытными взглядами и собачьим лаем. Миновали крайний дом, покосившийся и вросший в землю, и свернули в поле, где вкусно пахло сырой почвой и свежей травой, а над бороздами летали черные грачи, большие и важные.

Когда окунулись в тень леса, Олен остановился и принялся снимать с пояса меч.

– Ты чего делаешь? – Саттия посмотрела на спутника с удивлением.

– Я думаю, что эльфы не оставят попыток меня найти, хотя бы по этому клинку. Больно уж он приметный.

– Верно говоришь, – девушка потянулась к одной из седельных сумок, – тут у меня был запасной потник. Завернем меч в него и приторочим к седлу. Там он будет не так заметен. А то с оружием ты выглядишь, – она хихикнула, – точно хомяк с рогами.

Меч скрылся под несколькими слоями плотной ткани и в таком виде оказался прикреплен позади седла. Саттия оглядела Олена с ног до головы и задумчиво надула губки.

– Что не так? – спросил он.

– У хозяина Чернокрылых наверняка есть шпионы и здесь, и в соседних землях. Рано или поздно они получат приказ искать такого вот молодого парня, от которого за милю шибает деревенщиной. Надо бы тебя как-то переодеть, но пока денег нет, об этом остается только мечтать.

– А тебя искать не будут? – Олен почувствовал себя уязвленным словом «деревенщина».

– Откуда? Чернокрылые обо мне не знают, а эльфы, видевшие меня рядом с тобой, мертвы. Пойдем, а не то и до заката к ведьме не доберемся.

И они пошли дальше.

Дорога петляла, но уверенно вела на северо-запад. Солнце поднималось, грело все сильнее, в вышине неторопливо толстели облака, ветер нес горький аромат наливающейся соком зелени. С тяжелым гудением носились пчелы, забирались в чашечки цветков, в траве стрекотали кузнечики.

Заполдень с юга наползла темная туча, загрохотал гром, и в дорожную пыль упали капли дождя. Его путешественники переждали в густом ельнике, из-под мохнатых темно-зеленых веток глядя на седые струи, хлещущие по земле. Когда ливень ослабел, вновь пустились в дорогу.

Тропку, ведущую к обиталищу ведьмы, отыскали по ориентиру – обгоревшей после попадания молнии сосне. Пройдя ее, свернули направо и примерно через милю услышали квакающий хор лягушек. Затем вышли к болоту, и со стороны зеленых кочек, поросших багульником, к путникам устремились полчища комаров.

– Еще их не хватало, – прошипела Саттия, в сотый, наверное, раз хлопая себя по лбу. – Вся покроюсь укусами…

Но стоило между низкорослых березок показаться неказистой хижине, как комары пропали. Девушка облегченно вздохнула, приободрилась и Чайка, замучившаяся махать хвостом и трясти гривой.

Жилище ведьмы едва поднималось между двумя холмиками и выглядело так, будто его не построили, а вырастили. Крыши не было видно под слоем дерна с торчащей травой. Через свисающие плети вьюнка с голубыми цветочками проглядывало оконце, затянутое бычьим пузырем. Рядом с ним виднелась дверь, такая узкая, что Олен пролез бы в нее только боком.

– Вот и гости пожаловали, – он не заметил, как дверь открылась и на порог вышла согбенная старушка.

Голову ее скрывал темный платок, с морщинистого и коричневого, как сама земля, лица глядели пронзительные голубые глаза.

– Ну и парочка, – старушка усмехнулась. – Надо же! Вот уж не думала, что ко мне девка-эльф заявится!

– Что, так видно? – Саттия неожиданно покраснела.

– Только мне, – ведьма рассмеялась, показав редкие желтые зубы. – Вижу, что пожаловали с тайнами темными. Рассказывайте…

Саттия сняла с седла меч, развернула ткань. Олен вытащил клинок из ножен и начал говорить – о том, как попало к нему это оружие, о том, что случилось потом, и о странных видениях.

– Чудно, чудно… – забормотала старуха, осторожно касаясь сине-голубого лезвия. – Эта вещь очень древняя. Так далеко мой взгляд не проникает… Я даже не в силах увидеть магию этого меча.

Саттия кивнула, а Олен изумился:

– Это как?

– Есть магия людей, Истинный Алфавит, амулеты, талисманы. Это я вижу четко. Могу уловить чародейство геданов, почуять их власть над стихиями. Но Старшие народы родня нам, хоть и дальняя. Волшебство орданов я не в состоянии ощутить, и ворожбу Древних тоже. Даже представить не могу…

– Так это они изготовили меч? – встрепенулся Олен.

– Кто знает? – ведьма снова улыбнулась, но на этот раз – растерянно. – Я вижу подобную вещь первый раз в жизни, а с момента моего рождения прошло восемь десятков лет.

– Может, ты знаешь того, кто сможет нам помочь? – он убрал клинок обратно в ножны и передал девушке.

– Откуда? Я сижу тут, в глуши, и люди сами приходят ко мне. Хотя, – старуха уставилась куда-то за спину Олену, – я сама смогу кое-что для тебя сделать. Вижу, что враг идет по твоим стопам, свирепый и беспощадный…

– Но нам нечем отплатить за помощь! – спешно проговорила Саттия.

– А, ерунда. Вы дали мне сегодня увидеть настоящее чудо, и за это я у вас в долгу. Ждите здесь.

Развернувшись, ведьма исчезла внутри жилища. Олен пожал плечами и посмотрел на Саттию, та ответила недоуменным взглядом.

– Кое-что для путника диковинного, для странствия далекого, для полета высокого, для неба глубокого, – донеслось из-за неплотно прикрытой двери бормотание, – супротив ворога злобного, скрежета зубовного…

Дверь скрипнула, и старуха появилась из нее, сжимая в правой руке пучок сухой травы, а в левой пузатый горшочек, закрытый сверху куском ткани и обмотанный вокруг устья веревкой.

– Вот, – заунывно проговорила она. – В шуйце у меня птичья гречиха, эльфы зовут ее ежовой ногой, а южане – кровавой травой. Многие знают, что сок ее излечивает от боли в ушах, помогает от крови в горле и страсти грудной. Но мало кто ведает, что если истолочь ее со свиным жиром и намазать кожу, то она покроется бурой уродливой коркой, неотличимой от лишая. Сделай это, доблестный юноша, и тебя не узнает родная мать…

Олен нервно сглотнул, представив себя с лишаем на лице. Саттия хмыкнула.

– В деснице же у меня солнечная трава, – продолжала речитатив ведьма, – эльфы именуют ее кровью Древних, а южане – скорпионьим хвостом. Велика ее сила, и происходит она от Афиаса, Несущего Свет, хозяина светила полудневного. Спасет она от яда, но если просто носить ее с собой, то любой враг потеряет след…

Глаза старухи блеснули, она шагнула к Олену и просто впихнула горшочек и пук травы ему в руки.

– Э, спасибо… – пробормотал он несколько растерянно. – А как пользоваться этой мазью?

– Просто натри лицо. Фальшивый лишай будет держаться три дня, на четвертый сойдет. Затем можешь натереть повторно, но не больше трех раз подряд. Тогда отрава проникнет глубоко… Прощайте, и пусть смотрят на вас светлые боги!

Величественно кивнув, ведьма скользнула в свое жилище, как мышь в норку. Дверь хлопнула, свисающие с крыши плети вьюнка закачались. Сидевшие на них пчелы сердито загудели и поднялись в воздух.

– Листья и корни, мы получили тут не совсем то, что искали, – Саттия улыбнулась и откинула со лба прядь волос, – если честно, то совсем не то.

– Ага, – Олен безрадостно кивнул, – а траву куда? В сапоги совать?

– Неплохая идея. Хотя бы портянки будут меньше вонять. Только сделаем это в более удобном месте.

Развернувшись, побрели обратно по тропе. Пока добирались до обгоревшей сосны, из приползшей с юга толстой лиловой тучи пролился теплый дождик из тех, что называют грибными. После него жара чуть ослабела, а над лесом выгнулась роскошная радуга, похожая на слоистый полупрозрачный мост.

– Когда пробовать будешь? – осведомилась Саттия, едва стало видно пострадавшее от молнии дерево и уходящая на запад дорога.

– Прямо сейчас, клянусь Селитой. Чего откладывать?

С тропы свернули, не дойдя до дороги с десятка локтей. Зашли за группу молодых сосенок, чтобы укрыться от любопытных взглядов.

Пихать траву в сапоги Олен не стал. Не обращая внимания на насмешливый взгляд спутницы, засунул пучок в седельную сумку. Чайка недовольно фыркнула и переступила с ноги на ногу. Горшочек открыл с осторожностью, внутри обнаружилась темно-коричневая, почти черная мазь с жирным блеском.

– На, – послышался голос Саттии и в поле зрения Олена появился квадратный кусок ткани, обшитый кружевами.

– Это зачем? – он дернул себя за мочку уха.

– Носовой платок, чтобы мазь наносить. Вспомни, что говорила старуха? Если полезешь туда руками, то лишай появится и на них.

– Точно. Спасибо, – Олен взял лоскуток, зачерпнул немного жирной мази и нанес на правую щеку. Там закололо, кожу немножко стянуло, а потом возникло неприятное жжение, расползлось от уха до угла рта. – Ну, что там?

– Покраснело маленько… – синие глаза Саттии расширились, – ого, появилась сыпь! Бурая какая-то…

Олен вскинул руку, чтобы почесаться, но тут же отдернул. Жжение усилилось, возникло ощущение, что на лицо высыпали горсть раскаленных углей и катают из стороны в сторону. Он сжал зубы покрепче, закрыл глаза, чтобы ненароком не показать боли.

– Жутко неприятно, наверное, – в голосе девушки прозвучало уважение, – но ты сильный, ты вытерпишь…

Услышав такое, Олен почувствовал, что готов намазать и вторую щеку. Жжение тем временем уменьшилось, осталась лишь слабая ноющая боль, какой дает о себе знать больной зуб. Рендалл с некоторым трудом развел челюсти, шумно выдохнул и сказал:

– Давай проверим, что получилось. У тебя ведь есть зеркало?

– Конечно, есть, – Саттия извлекла из сумочки на поясе кусок полированной бронзы на длинной ручке. Сверкнули украшающие ее лиловые камушки, но Олен не обратил на них внимания. Он уставился на собственное лицо и в какой уже раз за последние дни подумал, что спит.

Щеку от правого уха до рта покрывало нечто похожее на сосновую кору. В толстой корке виднелись морщины, местами выделялись более светлые участки, именно они были источником боли.

– К-какого… какого это цвета? – спросил Олен, надеясь, что голос его не слишком сильно дрожит.

– Темно-багрового. Стоит признать, что с этой штукой ты стал редкостным уродом, хотя раньше был ничего, симпатичный…

В другой момент Олен порадовался бы, услышав такое. Но сейчас он лишь тупо кивнул и вернул зеркало Саттии. Голова загудела от тревожных мыслей – что если ведьма обманула, и короста не сойдет через три дня? но зачем старухе врать и делать зло людям, увиденным первый раз в жизни?

– Так и будешь стоять, пялиться в одну точку? – оторвал от размышлений голос девушки. – Или дальше пойдем?

– Пойдем.

– Тогда запомни – с этого момента ты мой слуга по имени… Наерн. Мы с тобой едем на турнир из южных земель герцогства Вителия, из городка Виль. Заблудились, а лошадь твоя вчера пала. Понял?

Олен кивнул – сам вряд ли смог бы выдумать что-то, а обман Саттии выглядел довольно правдоподобно. Горшочек с мазью вновь заткнули и убрали в сумку, девушка влезла в седло, и они через заросли направились к дороге. Спустя несколько миль прошли деревню, как две капли воды похожую на ту, где ночевали, ну а дальше селения начали встречаться чаще, чем куски свеклы в борще.

Саттия сидела в седле прямая и хмурая, на любопытные взгляды работающих в поле крестьян внимания обращала меньше, чем на вьющихся рядом слепней. В животе у Олена бурчало, ныли натруженные за день ходьбы ноги, но он упорно шагал за лошадью.

– Узнаю эти места, – сказала девушка, когда они перешли речушку по дощатому мостику и стал виден холм, увенчанный тремя разросшимися на просторе соснами, – там, дальше на запад, широкий тракт. Я по нему проезжала. Если не ошибаюсь, то неподалеку большой постоялый двор…

Олен подумал, что готов улечься хоть под кустом, и сердито посмотрел на багровое солнце, склонившееся к закату, но все такое же жаркое.

Дорога обогнула холм и вывела к широкому разбитому тракту. Когда выехали на него, из-под копыт начала подниматься пыль, а на обочинах стали встречаться груды мусора. У Олена засвербело в носу, и он принялся чихать. Остановиться оказался не в силах до самого постоялого двора.

Тот располагался на берегу круглого пруда и напоминал увеличенную в несколько раз крестьянскую усадьбу. За распахнутыми воротами виднелся широкий двор, коновязь. Вывеска над крыльцом изображала губастого мужика с алыми щеками и черными усами. Зажав в руке кружку с пивом, он умильно улыбался. Вдоль стены стояли телеги, груженые мешками, на них дремали возчики. Бегали слуги, доносился истошный поросячий визг, над расположенной чуть в стороне от других построек баней поднимался дым.

– Эльфы, – пробормотал Олен, внимательнее приглядевшись к возчикам. Мускулы живота нервно сжались.

– Ну и что? – тихо ответила Саттия. – Людей в лес не пускают, но торговать-то надо? Эти парни из ствола Золотой Луны, чьи земли далеко на востоке. Вряд ли им есть до нас дело. И не забывай играть роль слуги.

Она проехала ворота, спрыгнула на землю. Лежащие на мешках эльфы, чьи волосы были заплетены в косички, лениво скосили глаза на девушку, но даже не прервали беседы. Олен разглядел на пряжках их роскошных поясов вставку в виде желтого полумесяца. Но не успел что-либо сказать, как получил хлесткую пощечину.

– Что ты пялишься по сторонам, хам? – напустилась на него Саттия. – А ну отведи лошадь в конюшню…

– Не надо беспокоиться, мессана, – подскочил один из слуг постоялого двора, взял повод, – я все сделаю. Кобылка ваша будет вычищена и накормлена.

Саттия бросила ему серебряную монетку. Слуга поймал ее и, согнувшись в поклоне, ухитрился подмигнуть красному от злости и обиды Олену. Тот выдавил из себя кривую усмешку, принял седельные сумки и поторопился к двери под вывеской со щекастым усачом, чтобы распахнуть ее перед хозяйкой.

Та поднялась на крыльцо величественно, словно императрица, надменно кивнула:

– Молодец, Наерн. Надеюсь, что больше таких оплошностей не будет.

– Да, мессана, – ответил Олен, радуясь, что ему напомнили «собственное» имя.

За дверью открылся просторный зал, уставленный длинными столами. Из-за стойки Саттии улыбнулся хозяин, похожий на собственную вывеску.

– Что угодно? – завопил он, на мгновение перекрыв царящий на постоялом дворе гам. – Прошу, заходите…

Девушка прошествовала к стойке, Олен просеменил за ней, на ходу оглядывая зал.

Народу было, как в святилище на праздник. Отдельной группой сидели эльфы, у дальней стенки пьяный гном-ремесленник мычал какую-то песню, в такт ударяя кулаком по столу. Лежащие на столешнице головы его собутыльников мерно вздрагивали при каждом ударе, подпрыгивали валяющиеся на боку кувшины. Ближе к стойке сидели обычные селяне, болтали, перебивая друг друга.

Над большим очагом поворачивалась проткнутая вертелом баранья туша, с нее на угли капал жир, в стороны полз чад. Служанки в белых передниках сновали туда-сюда, будто серебристые рыбки в мутной воде. У входной двери скучали двое широкоплечих вышибал.

– Не извольте беспокоиться, – отвечал хозяин на просьбы Саттии, глаза его горели, – вашего слугу мигом накормим, вода будет прямо сейчас. Ужин подадим немного позже. Можете подниматься.

Закончив разговор, девушка повернулась к «слуге».

– Наша комната на втором этаже, в правом крыле. На двери черная подкова. Когда поешь, поднимешься.

– А эта… – хозяин коснулся собственной щеки, в глазах его появилась опаска, – штука у него на лице не заразна?

– Она у него много лет, – Саттия подняла руку и прижала ладонь к уродливой коросте на лице Олена. – Вот видите?

– Конечно, мессана, – улыбка исчезла с усатой рожи, стоило девушке подняться по начинающейся за стойкой лестнице. Хозяин повернулся к Олену, – садись вон туда, получишь еду.

– Да, мессен, – он поплелся в сторону грязного, обшарпанного стола, расположенного рядом с очагом. С осторожностью опустился на хлипкий, рассыпающийся на глазах табурет, положил сумки на пол.

Одна из служанок принесла кружку с пивом, поставила перед Оленом миску с бобовой похлебкой. Открыла рот, чтобы что-то спросить, но заметила лишай на щеке Рендалла и поспешно ушла. Он с горечью подумал, что уродливая внешность хороша еще и потому, что отбивает у любопытных желание вступить в разговор, и принялся за еду. Похлебка оказалась вкусной, пиво и вовсе отличным. После того, как поел и выпил, захотелось спать.

Олен с трудом поднялся и заковылял к лестнице. Заскрипели под ногами ступени, хлопнула дверь. Пройдя через нее, он повернул направо и зашагал по узкому, довольно темному коридору. В него выходило множество дверей, и на каждой висела вырезанная из дерева фигурка – белый заяц, красная собака, бычья голова цвета ржавчины, огромная черная подкова…

Олен остановился, взялся за ручку. Уловил негромкий плеск, но не придал ему значения, а в следующее мгновение замер на месте.

Комната была довольно просторной, с большой кроватью у дальней стены и дощатой лежанкой у ближней. Через окно лился багровый свет заката, его лучи четко обрисовывали фигуру сидящей в большой бадье Саттии. Мокрые волосы облепляли ее плечи, вызывающе торчала грудь, еще ниже волновалась покрытая слоем пены вода.