Текст книги "Заповедь любви"

Отец Петр

Проводив взглядом уносящий от меня Алису поезд, я вернулся к главному входу в здание вокзала. Татьяны Львовны на площади не было, но я не опечалился – мне нужно было какое-то время побыть с самим собой. Надвигавшаяся было гроза прошла стороной. Филер, который крутился около вагона, увязался за пышнотелой женщиной средних лет, вероятно, только что проводившей кого-то на отошедший поезд. Я пошел в другую сторону. Некоторое время бродил без цели, без мыслей по улицам, потом вышел к Александровскому мосту. Ветер гнал по Неве барашки волн. Я спустился к воде. Постоял на берегу реки. Что-то было общее у нас с ней. В какой-то миг я почувствовал себя рекой. Сколько в моей жизни было мыслей, чувств, желаний. Они вздымались, как эти гонимые ветром волны, потом наступал кратковременный штиль. Все, что было таким значимым в детские годы – поломка самоката, обида на школьного товарища, – как прошлогодняя вода кануло в Лету. Потом были волнения перед экзаменом по химии, мелкие и большие потери, суета с переездом. Все казалось таким огромным. Ничего этого больше нет. Прошлое осталось позади, неподвластное мне, неподвластное никаким переживаниям, а будущего еще не существовало. Кто Я? Этот исчезающий между прошлым и будущим миг? Нет. Эти воспоминания? Нет. Мысли, чувства, желания? Нет, нет, нет. Все, что приходит, будоражит, кажется значимым – это волны на поверхности воды. Я что-то другое – глубина; то, что остается неизменным, объединяя в единое целое младенца в колыбели, петербургского студента и расставшегося с любимой женщиной мужчину. Человеческое «я» огромно, безгранично – вбирает в себя мысли и чувства, простирающиеся за пределы времени и пространств, и оно неуловимо – тоньше тончайшего. Оно – ничто. Более того, «я» только тогда и становится всем, когда ощущает свою неуловимость. Когда человек опустошается от внешнего – дум, переживаний, любых отождествлений. Когда он становится чистым и невинным, полым и пустым, готовым все принять и все отпустить, как вечно новая вода в реке, как ребенок. Боже мой, как об этом просто и до предела ясно сказано в Евангелии – будьте как дети[100]100
  Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное (Евангелие от Матфея, 18: 3).


[Закрыть]! Я просил ее простить меня, но мне не в чем себя винить. Не в чем винить и Алису – мы оба жертвы нашего безбожного времени, его нравов, его писаных и неписаных законов. Я сделал все, чтобы спасти ее, и она обязательно спасется – она чище, искреннее меня. Рано или поздно она придет в церковь, об этом после знакомства с ней говорил и отец Петр[101]101
  Петр Иванович Скипетров (4 июля 1863 – 19 января 1918) – священнослужитель Русской православной церкви, протоиерей.
  С 1898 года – священник, а с 1912 года – настоятель Скорбященской церкви, возведенной на месте явления в 1888 году чудотворной иконы «Всех скорбящих Радость с грошиками». Отец семерых детей. Подробнее – в заключительной главе «Обращение лейтенанта Байдера».


[Закрыть]. Молиться надо не за нее и не за себя, а за всю Россию, за весь мир. Чтобы люди не почитали зло добром, чтобы благими целями не оправдывали ложь, насилие и их апофеоз – революцию. Первыми в ряду сил добра, защищающих и возвеличивающих традиционные нравственные ценности, стоят монастыри. Значит, отныне мое место там, среди воинов Христовых – спасать Россию, спасать мир.

Уйти в монастырь – эта мысль моментально завладела всем моим существом. Следом за ней потянулся целый рой других: о том, что надлежит завершить все незаконченные дела, распорядиться имуществом, попрощаться с друзьями… Неожиданно вспомнилось, что со вчерашнего вечера я ничего не ел, кроме кусочка колотого сахара и маленькой сушки с чаем у Татьяны Львовны. Желудок властно требовал уважить его. И все же я решил вначале встретиться с отцом Петром, священником новой Скорбященской церкви, рассказать ему о своем решении, испросить благословения.

В церковь я успел еще до начала вечерней службы. Однако подойти к отцу Петру было невозможно – он был окружен плотным кольцом прихожан, вероятно, работниками окрестных заводов, потому что разговор шел о распространяемых в цехах и мастерских прокламациях, призывающих к забастовке.

Я помолился у святых икон, постоял в благоговейном молчании перед чудотворным образом «Всех скорбящих Радость с грошиками», мысленно испрашивая у Богоматери защиты от суетных желаний и мыслей. Потом началась всенощная. Только глубоким вечером мне удалось подойти к отцу Петру. Мы уединились в ризнице.

Выслушав меня, он закрыл глаза и, помолчав несколько секунд, ответил:

– Я не могу дать тебе благословения на монашеский подвиг. Решение твое слишком скороспелое, не выстраданное. Источники его поверхностны: «Ах, меня бросила Алиса» и гордыня.

– В чем тут гордыня?

– Ты возмечтал, ни больше ни меньше, как спасти Россию. В монастырь приходят за другим. Монах с Божьей помощью послушанием, постом и молитвами очищает душу, добровольно становясь орудием Христа. «Господи, помилуй» уступает место возвышенному «Да будет воля Твоя!». Монах живет в Господе, а не навязывает Ему своих идей, пусть даже самых благородных и возвышенных, которыми полна сейчас твоя голова. И потом, ты потратил годы на то, чтобы стать квалифицированным инженером. Эти годы будут брошены коту под хвост. Ты подумал об этом?

– Когда страна на грани гибели, необходимо все бросить и спасать страну.

– Кто тебе сказал, что Россия на краю гибели? Да, у нас, как и в других развитых странах, в сознании некоторых людей произошел перекос: духовность оттеснена на второй план, уступив место алчности. Но большинство россиян не таковы. Христианские ценности остаются незыблемым фундаментом общества. Сегодня перед вечерней службой я разговаривал с рабочими и их женами – какие светлые люди!

– А разве не эти люди, не их братья и сестры три года назад шли за Гапоном[102]102
  Георгий Аполлонович Гапон (1870–1906) – священник, политический деятель, организатор массового шествия рабочих к царю 9 (22) января 1905 года, закончившегося расстрелом участников шествия.
  В феврале 1905 года выступил с инициативой объединения всех революционных партий России в деле вооруженного восстания и провел предварительные переговоры с их лидерами. По итогам встречи с Гапоном Ленин написал статью «О боевом соглашении для восстания». Выступая на III съезде РСДРП, Ленин характеризовал Гапона как «человека безусловно преданного революции».
  Некоторое время Гапон скрывался от преследования охранки за границей. После возвращения в Россию он поддержал царский Манифест 17 октября, ополчив против себя все левые партии, и в марте 1906 года был убит эсерами по обвинению в сотрудничестве с властями и предательстве революции.


[Закрыть] с петицией[103]103
  Петиция рабочих и жителей Санкт-Петербурга 9 января 1905 года – исторический документ, с которым рабочие во главе со священником Георгием Гапоном шли к царю. Петиция извещала царя о том, что рабочие и жители Петербурга пришли к нему искать правды и защиты. В ней утверждалось, что существующие законы несправедливы и противоречат божественным установлениям – при таких законах простому народу невозможно жить. Причиной возникновения несправедливых законов Гапон называл засилье чиновников, узурпировавших власть.
  Главным требованием петиции было уничтожение власти чиновников и созыв Учредительного собрания на основе всеобщего, прямого, тайного и равного голосования. Общее количество требований доходило до семнадцати. Царю предлагалось принять «меры против гнета капитала над трудом». Политические требования петиции, предполагавшие ограничение самодержавия, были расценены правительством как «дерзкие» и послужили причиной разгона рабочего шествия.


[Закрыть] к царю, разве не они возводили на улицах баррикады?

– Георгий Гапон – боль нашей церкви. Им тоже двигала гордыня. Он тоже мнил себя спасителем России – вождем пролетариата! При этом сеял в сердца паствы семена ненависти. К сожалению, часть из них дала свои ядовитые всходы. Жало ненависти потянулось и к православной церкви, поскольку она посмела поднять голос в защиту традиционных общечеловеческих ценностей, в защиту мирного, доброжелательного диалога всех противоборствующих сторон. В адрес церкви посыпались обвинения в том, что она находится в услужении у господствующих классов. Число прихожан снизилось. Я ходил в дома рабочих. Разъяснял, что угрозы и насилие ни к чему другому, кроме как к ответным угрозам и насилию, привести не могут; что решение «рабочего вопроса» надо искать не в вооруженной борьбе и отрицании Бога, а в духовном подъеме населения, принятии христианских ценностей как основы миропорядка, основы взаимоотношений между работниками и работодателями. «В народ» пошли и другие священники. В результате сегодня число прихожан не только восстановилось, но и возросло даже по сравнению с предреволюционными годами. Рабочие окрестных заводов со слезами благодарят Господа за явленную им благодать, за очищение сердец от скверны. Гапон – вчерашний день. Сегодняшняя Россия встала на путь духовного исцеления, и если мы всем миром поддержим это начавшееся возрождение духовности, баррикады навсегда останутся в прошлом!

– Вы чересчур оптимистичны и судите обо всех петербуржцах и всех россиянах по прихожанам своей церкви. Но у меня нет другого выбора, как только смириться, – ответил я и поднялся, намереваясь тотчас откланяться.

Он остановил меня движением руки:

– Вижу, не убедил. Но пойми: я даю тебе время все взвесить, – он снова замолчал, отпустив голову, потом распрямился, поднял на меня глаза: – Подумай еще вот над чем: ты привык, что с тобой рядом находится любимая женщина, привык к нежности и ласкам. Понимаешь, о чем я говорю? В монастыре женщин не будет. Задумывался ли ты над этим?

– Страсть можно побороть. Она сильный враг, но и я настроен решительно.

– Душа «борца со страстями» и душа сластолюбца в равной степени заполнены мыслями о блуде. Тьму кулаками не разгоняют. Истинным монахом может стать лишь тот, чье сердце заполнено светом любви ко Христу так, что нет в нем темных уголков, нет места земным страстям. При свете солнца свечи не нужны. Бесстрастие – по силам ли оно тебе?

Я обратил взор внутрь: в душе поднималась волна протеста – меня, взрослого самостоятельного человека учат азбучным истинам. Но такие ли они азбучные, если до сих пор не стали частью меня? Я не нашелся, что ответить батюшке.

– Что-то еще тебя беспокоит? – спросил он.

В памяти почему-то всплыло утро сегодняшнего дня: письмо Алисы, груда оставленных ею книг, ядом которых она отравлена. Не было бы всей этой подпольной литературы – жили бы с ней сейчас в любви и согласии спокойной семейной жизнью.

– Я сегодня буду жечь в печи книги, – озвучил я неожиданно пришедшую в голову мысль.

– Жечь книги???

Я объяснил батюшке причину.

– Ты снова хочешь разгонять тьму кулаками, – ответил он. – Авторы крамольных книг мечтают об обществе равных прав, обществе, свободном от алчности и жадности капиталистов; они всеми силами стремятся к свету. Что в этом плохого? Разве не к этому же стремится и церковь? Разве не стремление к всеобщему счастью привлекает в ряды революционеров умных, образованных людей и честных тружеников – рабочих, крестьян? Разве не ради этих высоких целей Алиса отказывается от личного счастья? Разве ты не желал бы сам жить в таком обществе?

– Не желал бы.

– Почему?

– Они отвергают Христа.

– Да! Их беда в том, что, стремясь к свету, они отвернулись и удаляются от его источника. Заблудились в лабиринтах новомодных идей. Обманулись теориями об очищающем огне революции, о сладости анархии, всеобщей эмансипации, необходимости установления диктатуры пролетариата, правомочности террора угнетенных против угнетателей и тому подобных изобретениях воспаленного ума. А почему?

– Земная церковь сама не без грехов. И пьянство, и мздоимство, и страсти греховные разъедают не только души мирян, но и священнослужителей. Однако если про мирянина посудачат и оставят, то про священника раздуют на всю страну. Вот люди и теряют веру, ищут иных путей.

– В какой-то степени ты прав: неразвитый ум склонен отождествлять идею с ее носителями, церковь с попами. Грубо говоря: раз наш поп пьет или сквернословит – значит, Бога нет! Примитивный, но распространенный взгляд на религию. Но не это главное. Гордыня! Вот что создает революционеров. Мы знаем, как надо! Революционеры возомнили себя богами, имеющими право разрушать и создавать миры. Весь мир насилья мы разрушим! Бог для них конкурент, помеха. «Да будет воля Твоя» не вписывается в сценарии революций. Отсюда и ненависть к религии, и террор, и призывы к восстанию, и готовность не только самому умереть за свою идею, но и убить других, думающих по-другому, мечтающих о другом. Обманувшись сами, авторы крамольных книг невольно обманывают своих читателей. Но жечь их книги означает уподобляться им. Это бессмысленно. Стань светом – и тьма исчезнет. Лучшее орудие против лукавого – преданность Христу и молитва. Вера очищает общество от жадности и других пороков. Вера обеспечивает подлинное равенство, подлинную свободу всех граждан. Пред Богом все равны. Ты согласен?

Я молчал.

– Если тебя беспокоит нахождение в квартире запрещенных цензурой книг, – подвел итог нашей беседы батюшка, – отдай их мне. Я найду время и познакомлюсь с ними. Постараюсь лучше понять чувства и мысли тех из прихожан, кто подпал под обаяние изложенных в них теорий и идей. Это подскажет мне, каким путем выводить заблудшие души из лабиринтов. Договорились?

Я ответил согласием.

Неожиданная встреча

Выйдя из храма, я сразу оказался в окружении многолюдной толпы. Из случайно подслушанных фраз, обрывков разговоров нетрудно было догадаться, что собравшиеся ожидают Матронушку-босоножку[104]104
  Матрона Петровна Мыльникова известна была в Петербурге под именем Матронушки-босоножки. Родом из крестьян. Во время Русско-турецкой войны ее муж был призван в армию. Она отправилась следом за ним сестрой милосердия. Свое жалование, 25 руб. в месяц, раздавала бедным солдатам. Муж погиб. Матронушка после окончания войны вернулась домой, продала имущество (домик и бакалейную лавку), деньги раздала нищим, а сама отправилась странствовать по святым местам. В Петербурге жила около 30 лет, последние 16 лет – возле часовни Скорбящей Божией Матери. Ее «наряд» оставался неизменным зимой и летом – босые ноги и всегда безупречно чистая легкая белая одежда. Обладала даром прозорливости, предостерегала людей от надвигавшихся несчастий, избавляла от пагубного порока – пьянства. Блаженную чтила и царская семья. Получая в дар большие средства, она раздавала их беднякам, отсылала в бедные приходы. Почила в бозе 30 марта 1911 года. По отзывам некоторых столичных газет, проводить Матронушку-босоножку в последний путь собралось около 25 тысяч человек.


[Закрыть], вернувшуюся на днях в Питер то ли с Валаама, то ли еще откуда. На периферии сознания мелькнула мысль: «Может, и мне, как Матронушке, раздать все нищим, жить свободно, не обремененным никакими заботами, уповая на волю Божью? Никого ни о чем не просить, ни от кого не зависеть, ни перед кем не отчитываться. Жить, как птицы небесные. Не к этому ли нас призывает Евангелие[105]105
  Не заботьтесь ни о том, что есть или пить вам для поддержания жизни вашей, ни о том, что надеть вам, чтобы прикрыть тело ваше. Разве душа не более важна, чем пища, а тело – чем одежда?
  Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы, а Отец ваш Небесный кормит их. А вы намного ли отличаетесь от них? (Евангелие от Матфея, 6:25–26).


[Закрыть]? Господь наделит меня даром врачевания заблудших душ. Ко мне босоногому, в залатанных, но безупречно чистых одежках, потянутся очереди страждущих …

В таких мечтаниях я медленно брел вдоль берега Невы в сторону лавры, как вдруг услышал женский крик:

– А-а-а-а-а! Убива-а-ют!!!

Продравшись через кусты, я увидел у кромки воды крепкого сложения молодого парня в лихо сдвинутом на чуб картузе и модной алого цвета рубахе-косоворотке, пинающим сапогами распростертую у его ног женщину. Раздумывать было некогда. Я налетел на него с разбегу всем телом и повалил в воду. Однако парень оказался сильнее и спустя несколько секунд не только вырвался из моих объятий, но и подмял под себя, норовя удержать мою голову под водой. Я начал захлебываться, и, наверно, ему удалось бы меня утопить, если б неожиданно с берега на этого детину не навалился другой мужчина. Вдвоем, после непродолжительной возни, мы уложили парня лицом в землю, заломили руки за спину и стали их вязать рукавами сорванной с него рубахи. Но тут на нас неожиданно обрушился град ударов. Недавняя жертва детины, придя в себя, нашла где-то палку и с криками: «А-а-а-а-а! Ироды! Не троньте его!!!» принялась мутузить нас. Прикрывая головы руками, пригнувшись, мы отбежали в сторону. Женщина, бросив палку и причитая: «Мишенька, зазноба моя, что ж эти ироды с тобой сделали!», склонилась над своим поверженным хахалем, развязала ему руки и помогла сесть. Детина, весь еще в пылу схватки, оттолкнул ее от себя, бормоча что-то невразумительное, но потом обмяк, поднял валявшийся рядом в траве помятый картуз, натянул на чуб, склонил голову на грудь женщины и… разревелся. Женщина, одной рукой прижимая голову парня к груди, повернула к нам свое лицо, подняла другую руку вверх и, грозя кулаком, прокричала:

– У-у-у, хулиганье! Полиции на вас не хватает!

Переглянувшись, мы с моим спасителем, не сговариваясь, пожали друг другу руки и поднялись от реки к Шлиссельбургскому шоссе. Там при свете фонарей оглядели себя, познакомились. Я сказал, что живу в двух шагах отсюда и предложил пойти ко мне, обсохнуть после купания, залечить синяки и попить горячего чая. Он согласился. Дома я нашел для него приличный, по размеру халат и оставил одного в гостиной, а сам прошел на кухню развесить над плитой мокрую одежду и приготовить что-нибудь к чаю. Вернувшись с чайником и сладостями в гостиную, я застал Ильдуса, так представился мне мой спаситель, разглядывающим висевшие на глухой стене в рамочках фотографии моих родственников и друзей.

– Это кто? – спросил он, показав на одну, где священник в черном подряснике держал за руку босоного мальчугана.

– Это Петр Кондратьевич Дьяконов, когда-то заменивший мне умершего отца, – ответил я, ставя поднос со сладостями и чайник на стол.

– А это я, – сказал Ильдус, ткнув пальцем в фигурку босоногого мальчугана.

Несколько секунд мы с удивлением смотрели друг на друга, затем крепко обнялись. Вот ведь как бывает: друзья детства целый час общались как чужие, и вдруг – будто шоры спали с глаз. Посыпались взаимные вопросы: «А помнишь? А как ты?» Неожиданно Ильдус полуутвердительно спросил:

– Судя по порядку в гостиной, ты человек женатый. Не так ли?

Я задумался. Между мной и Алисой – непреодолимая стена противоречий. И все же… Она сейчас где-то на границе с Финляндией, но к ее сердцу прилегает подаренная мной иконка. Я только что пытался разрешить все вопросы уходом в монастырь, но не получил благословения. Мы пытаемся удалиться друг от друга, но необъяснимая словами духовная связь по-прежнему притягивает нас друг к другу. Женатый ли я человек, если таинство венчания не скрепило наш союз? Могу ли я назвать себя холостяком, если сердце отдано ей?

– Давай, наконец, сядем за стол, – предложил я Ильдусу и разлил по чашкам чай. В детстве этот парень преподал мне урок мужества и веры. Может, и сейчас поможет как-то найти выход из тупика?

Мы сели за стол. Я пододвинул гостю розетки с медом и вареньем, вазочку с мятными пряниками. Некоторое время оба молча наслаждались чаепитием, а потом, когда чашки опустели в третий раз, я рассказал ему историю своей любви, поведал о письме Алисы, о короткой встрече с ней на перроне, о беседе в церкви с батюшкой и недавних мыслях о юродстве. Он долго молчал, потом сказал:

– Вряд ли я смогу посоветовать тебе что-либо конкретное в разрешении этой патовой ситуации. Но что-то похожее было и у меня. Позволь рассказать?

– Не только позволяю, но и настаиваю, – с жаром воскликнул я.

Ильдус рассмеялся, но не стал охлаждать мой пыл.

– Помнишь Анюту Белобровцеву, внучку тети Нюры? – спросил он, переворачивая стоявшую на блюдце чашку вверх дном.

– Рыжую задаваку, с длинной косой?

– Я бы не сказал, что она задавака. Впрочем… Она моя жена.

– Анютка Земскова?

– Ну да. А что тут такого?

Внучку тети Нюры, с ее усеянным веснушками лицом и никогда не закрывавшимся ртом, вряд ли можно было причислить к числу деревенских красавиц, но я деликатно соврал:

– Ничего. Симпатичная была девчонка.

– На нее многие парни заглядывались, но она выбрала меня, – успокоившись, продолжил Ильдус. – Но давай договоримся так: впредь я буду говорить, а ты не перебивай, чтоб с мысли не сбить. Закончу – тогда, пожалуйста, и вопросы, и комментарии – все что душе угодно. Договорились?

Я согласился.

О вере и любви (рассказ Ильдуса)

Когда вы все – и ты, и Женька, и Вася Цыцын – разлетелись: кто в Петербург, кто в Мологу – у меня в деревне среди ровесников не осталось близких друзей. Как-то на улице меня встретил ваш батюшка, пригласил на чай. За чаем сказал, что им вдвоем с матушкой в осиротевшем доме грустно. Я стал снова захаживать в ваш дом. Петр Кондратьевич давал мне разные книжки, а когда я возвращал прочитанное, спрашивал: что понравилось, что нет. И Анюта тоже забегала в гости к батюшке. Иногда мы втроем обсуждали какую-нибудь книгу. Вечерами я провожал Анюту до калитки. Чтобы наговориться всласть, мы не шли прямо к дому бабы Нюры, а делали круг до реки и обратно. Как-то случайно столкнулись недалеко от Шестиного брода с моим отцом, и я познакомил его с Анютой. Он разрешил ей помогать мне в конюшне и выгуливать лошадей. Потом отец решил отдать меня в подручные своему брату, дяде Атаулле, живущему в Петербурге. Когда я прощался с Анютой, она неожиданно расплакалась, а я вдруг понял, что не смогу без нее жить, и крикнул уже из отъезжавшей кибитки, чтоб ждала меня, что через год вернусь разбогатевший и зашлю сватов.

Разбогатеть мне сильно не удалось, но удалось приобрести другой капитал – умение торговать лошадьми и доверие дядюшки. Ровно через год он отпустил меня сроком на десять дней навестить отца с матерью. Переступив порог родного дома, я упал родителям в ноги и стал просить благословения на брак с Анютой. Хотя Коран и позволяет мужчинам-мусульманам брать в жены женщин из числа «людей Писания» (христианок, иудеек)[106]106
  Коран позволяет мужчинам-мусульманам брать в жены женщин из числа «людей Писания» (христианок и иудеек). Женщины-мусульманки такого права лишены и могут вступить в брак только с мусульманином. Сам по себе мусульманский обряд бракосочетания – никях – не делает христианку мусульманкой, если при этом она не произносит шахаду – формулу принятия ислама.


[Закрыть], но это считается предосудительным. Родители не соглашались. К тому же у них была на примете для меня девушка из мусульманской семьи. Я сутки отказывался от еды и питья. Наконец мать сжалилась, уговорила отца не быть столь категоричным и пойти мне навстречу при условии, что рожденные в браке дети будут мусульманами[107]107
  По Корану дети мусульманина могут быть только мусульманами.


[Закрыть].

Однако родители Анюты отказались благословить наш союз: они не желали иметь внуков мусульман, не желали, чтобы их дочь вступала «в греховную связь с иноверцем»[108]108
  По действовавшему до 1917 года в России закону, «русским подданным православного исповедания брак с нехристианами вовсе запрещается». Дети, рожденные в таком союзе, признавались незаконнорожденными, не имели прав на наследство и титул, а сама связь признавалась прелюбодейной. Христианину, в нее вступившему, полагалось 4 года отлучения от причастия.
  Отношение Церкви к вопросу заключения браков с иноверцами изложено в 72-м правиле VI Вселенского собора: «Недостоит мужу православному с женою еретическою браком совокуплятися, ни православной жене с мужем еретиком сочетаватися. Аще же усмотрено будет нечто таковое, соделанное кем-либо: брак почитать нетвердым, и незаконное сожитие расторгать. Ибо не подобает смешивать несмешаемое, ниже совокупляти с овцой волка, и с частью Христовою жребий грешников. Аще же кто постановленное нами преступит: да будет отлучен».
  С точки зрения Православной церкви и любая молитва с иноверными, в том числе никях, является грехом.


[Закрыть]. Анюта, плача, стала просить от них благословения на уход в монастырь. Родители накричали на дочь, сказали, что незамедлительно найдут другого жениха – Витьку Горохова или одного из братьев Перуновых – и силой выдадут замуж. В ответ она заявила, что если ее насильно выдадут за другого, она до конца дней своих останется девицей. А коли маменька с папенькой со свечками у кровати стоять будут, то руки на себя наложит. Страсти накалялись. Мой короткий отпуск подходил к концу. Я обратился за помощью к вашему батюшке. Петр Кондратьевич, прежде чем что-либо советовать, переговорил с Анютиными и моими родителями, а потом собрал нас всех вместе и сказал: «Из создавшейся ситуации есть два выхода. Первый – Ильдусу креститься в православную веру, и тогда все юридические преграды на заключение брака исчезнут. Второй – подождать еще годик и молиться неустанно с надеждой и верой, что Господь вразумит всех нас и устроит все наилучшим образом». Первый вариант в категоричной форме отвергли я и мой отец. Второй – Анютины и мои родители приняли охотно, но нас с Анютой перспектива еще целый год жить в разлуке с неясной надеждой на Господа повергла в шок. Мы попытались уточнить у батюшки: какие, по его мнению, могут быть у Господа планы относительно нашего брака. «Пути Господни неисповедимы, – ответил он. – Знаю лишь одно: тех, кто исполнен любви и чист сердцем, кто неустанно трудится ради исполнения мечты, а результат трудов доверяет Господу, Он без награды не оставляет». В день моего отъезда в Петербург Петр Кондратьевич подарил мне Библию и дал список книг, которые советовал прочитать, дабы я строил жизнь, опираясь не только на чувства, но и на знания. Анютиным и моим родителям он наказал чаще общаться, чтобы судить друг о друге не понаслышке.

Еще один год я усердно трудился у дядюшки Атауллы. Он был доволен мной, удвоил жалование. Свободное от работы время я отдавал молитвам, книгам, размышлениям.

Я открыл для себя, что все бесчисленные верования, религии, мировоззренческие доктрины можно условно разделить на две группы: ориентирующие паству на материальные богатства и ориентирующие паству на богатства духовные. Первые пытаются духовный мир и духовные богатства использовать как средства для приобретения земных благ, земной славы. Для вторых материальный мир с его дарами, проблемами и соблазнами – дарованное Господом средство возвышения человека в духе.

«Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут»[109]109
  Евангелие от Матфея, 6:19–20.


[Закрыть] – говорится у вас, христиан. «Богатство человека не в изобилии мирских благ. Истинное богатство – богатство души»[110]110
  22с. Хадис от Абу Хурайры/Муслим.


[Закрыть] – говорят у нас.

Христианство и ислам побуждают людей думать, чувствовать, жить в соответствии с высокими духовными идеалами, строить отношения с окружающим миром на основе добра, истины, красоты. Перегородки между нашими религиями небес не достигают!

Я спросил себя – нужны ли эти перегородки? Ответ был очевиден: да, нужны – ибо оберегают от искажения и утраты уникальные святыни, традиции, обряды и таинства. Но когда диалоги между представителями различных культур и религий не поднимаются выше перегородок, не умаляется ли любовь? Не истончаются ли добро, истина, красота? Не это ли мы наблюдаем сегодня не только у нас в России, но и во всем мире?

Начинается с малого – только мы (православные, католики, сунниты, шииты, иудеи…) попадем в рай! Фактически же подобные заявления – начало дороги в ад. Ад межрелигиозных войн, еврейских погромов, нестабильности. Мир нуждается не просто в веротерпимости, а во взаимной поддержке всех мировых религий, всех людей доброй воли. Это возможно только через знание и доверительное общение.

Созданные на основе взаимной любви семьи, в которых муж и жена, исповедуя различные религии, помогают друг другу расти в духе – опоры стабильности для всего общества.

Я досконально изучил подаренную мне вашим батюшкой Библию, а также познакомился с трудами и житием многих христианских святых. Я заходил в православные храмы и был очарован царящей в них благостной атмосферой. Я полюбил православие. Эта любовь расширила мое видение мира. Я сердцем ощутил, что Всевышний Аллах удостаивает своей милости не только мусульман по вероисповеданию, но всех людей доброй воли. У Аллаха много имен. Для Него все люди, творящие добро, живущие по законам любви и красоты, – единоверцы. Разнообразие исповедующих и почитающих Всевышнего религий подобно разнообразию цветов на лесной поляне. И это прекрасно!

Я написал о своем открытии вашему батюшке. Он с похвалой отнесся к моим изысканиям и в то же время очень деликатно попросил все же подумать о возможности перехода в православие – «и законодательные препоны на брак с Анютой снимутся, и для карьеры откроются широкие перспективы». Перечислил имена татар-христиан, входящие в известные дворянские сословия (Ширинские-Шихматовы, Мещерские, Аксаковы, Юсуповы, Чаадаевы и ряд других).

Я с возмущением ответил, что религия – это не продажная девка: сегодня одна, завтра другая, что она даруется человеку Богом и негоже ради благ этого мира сворачивать с пути, уготовленному для тебя Всевышним.

Петр Кондратьевич незамедлительно прислал новое письмо, в котором сообщил, что, если мы с Анютой того пожелаем, он с любовью и уважением благословит наш союз и будет сам «ходатайствовать перед епархиальным архиереем о разрешении, в порядке исключения, на регистрацию брака девицы православного исповедания с мусульманином»[111]111
  В России до 1917 года смотрели на брак как на акт религиозный по преимуществу. Действовавшее законодательство запрещало браки между православными и нехристианами. В 1906 г. правительство П. А. Столыпина разработало семь законопроектов о свободе совести, в одном из которых – «О семейственных правах» – наконец-то разрешались браки христиан с нехристианами, но при этом устанавливалось правило, что если один из брачующихся православный, то венчание производить только по православному обряду. Данный законопроект был внесен на рассмотрение II, а затем – III Государственной Думы, однако так и не был принят. Гражданская форма брака была введена лишь большевиками 20 декабря 1917 г.


[Закрыть].

В следующий десятидневный отпуск я приехал в деревню с богатыми дарами для родителей невесты. Из переписки с Анютой я знал, что, выполняя наказ батюшки Петра, ее родители довольно тесно сблизились с моими родителями. Вначале их объединяло общее желание поссорить нас с Анютой, но по мере узнавания друг друга возникли взаимные симпатии, взаимное доверие. За месяц до моего приезда родители Анюты сообщили моим, что не против брака, если молодые сами не передумают. А получив от меня по приезду в подарок фарфоровый сервиз на двенадцать персон, сказали, что о лучшем зяте и мечтать невозможно.

Ходатайство к архиерею Петр Кондратьевич доставил лично и имел с ним продолжительную беседу, но в удовлетворении ходатайства ему было отказано. «Закон един для всех и не допускает исключений, – заявил архиепископ Иаков[112]112
  Архиепископ Иаков (в миру – Иван Алексеевич Пятницкий) возглавлял Ярославскую епархию в 1904–1907 годах. Был участником Всероссийского Церковного собора 1917 года в Москве, на котором патриархом Тихоном возведен в сан митрополита.
  Митрополит Мануил (Лемешевский) вспоминал о нем следующее: «Имел тяжелый характер. Любил писать по церковным вопросам, но ни в чем не чувствовалось сердечности. Всегда интересовался, как выгоднее сдавать на хранение деньги».
  Скончался в 1922 году вскоре после перенесенной тяжелой операции.


[Закрыть]. – Сейчас в Синоде рассматриваются вопросы о пересмотре брачного законодательства в сторону большей терпимости к бракам православных со старообрядцами и инославными христианами, но браки между православными и нехристианами, в частности мусульманами, в принципе невозможны».

Об отказе архиерея Петр Кондратьевич рассказал мне в первый же день приезда и, предупреждая мою возможную негативную реакцию, сразу заявил: «Я обещал благословить ваш союз, и я благословлю его». Помолчав немного, пояснил: «Господь призывает нас быть служителями не буквы, но духа. Потому как всё в соблюдении заповедей Божиих[113]113
  Обрезание ничто и необрезание ничто, но все в соблюдении заповедей Божиих (Первое послание к Коринфянам, 7:19).


[Закрыть], а не во внешних обрядах. Не невольте друг друга менять веру отцов ваших, ибо Господь, а не человек определяет, кому какой стезей идти. Помните, что муж освящается женою, а жена освящается мужем[114]114
  Ибо неверующий муж освящается женою (верующею), и жена неверующая освящается мужем (верующим). (Первое послание к Коринфянам, 7:14).


[Закрыть], и этого достаточно. Ваш союз, несомненно, будет способствовать взаимному возвышению в духе. Я буду молиться за вас и ваших будущих детей».

Прошло три года. Мы с Анютой живем в Петербурге одной семьей. Брак наш благословлен нашими родителями и батюшкой Петром. Хотя законы и не позволили нам его зарегистрировать, мы счастливая пара, потому что наши сердца наполнены любовью и благодарностью. Наш сын, которого в честь батюшки Петра мы назвали Петром, юридически является незаконнорождённым. Мы крестили младенца в православной церкви, и он получил отчество по имени крестного отца – Кондратьевич. Смешно и грустно: Петр Кондратьевич Земсков – сын Ильдуса Рахметовича Хисметова. Этой осенью ожидаем рождения второго ребенка. У наших детей, будь они православными или мусульманами, всегда будет широкий взгляд на мир как на единую семью, как на цветущую поляну, на которой каждый цветок по-своему прекрасен.

Иногда мне случается слышать от татар, что, позволив жене крестить сына в православном храме, я отдалил его от Аллаха. В ответ я предлагаю выяснить, кто близок к Аллаху? Если отвечают: «Тот, кто верит, что нет Бога, кроме Аллаха, совершает намаз, жертвует в помощь бедным, соблюдает пост в Рамадан и совершил хадж», то я пытаюсь уточнить: «Значит ли это, что такой человек попадет в рай, даже если будет лгать, сквернословить, насильничать?»

Завязывается диспут. Я рассказываю евангельскую притчу о самарянине[115]115
  «…. А кто мой ближний?
  На это сказал Иисус:
  – Некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо. Самарянин же некто, проезжая, наткнулся на него и, увидев, сжалился и, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем; а на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе. Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам?
  Он сказал:
  – Оказавший ему милость.
  Тогда Иисус сказал ему:
  – Иди, и ты поступай так же» (Евангелие от Луки, 10: 29–37).
  Самарянин (иноверец) в христианстве традиционно отождествляется с образом Христа.
  Ни сан и единство веры (священник), ни ученость (левит) не приближают к Богу – но только любовь. Любовь, не знающая религиозных перегородок.


[Закрыть], изменив в ней персонажей на мусульманский лад: священника называю муллой, левита – улемом[116]116
  Мулла – знаток и служитель мусульманского культа. Улемы или алимы – собирательное название признанных и авторитетных знатоков теоретических и практических сторон ислама.


[Закрыть], самарянина – христианином, ну а пострадавший от рук бандитов у меня, естественно – мусульманин. Мы совместно приходим к выводу, что к Аллаху праведники, независимо от исповедуемой ими веры, ближе, чем высокомерные улемы и муллы.

«А что такое праведность?» – спрашиваю я и напоминаю хадис от Вабиса ибн Мабада: «Праведность – это то, что не беспокоит душу и сердце, а прегрешение – это то, что недобро шевелится в душе и тяжело мечется в груди».

Покой в душе, удовлетворенность равно знакомы и мусульманам, и христианам – всем людям. Значит, праведником может быть даже атеист. У Бога нет религий. Ему ничего от нас не надо – ни веры, ни безверия. Ислам, иудаизм, христианство, дарованные Им из любви к людям в разные времена и в рамках разных культур, – средства для совершенствования духа. Но когда мы, вместо того, чтобы приняв с благодарностью дарованное нам, идти по указанному Им пути, начинаем копаться в чужих дарах, сравнивая с нашим, выискивая в чужих недостатки и раздувая в гордыне щеки, мы останавливаемся или откатываемся назад. Невозможно копаться в чужом белье и при этом оставаться праведником!

Постепенно все мои родственники и знакомые в татарской диаспоре Петербурга приняли Анюту на равных с законными мусульманскими женами и сейчас относятся к ней не просто с уважением, а даже с некоторым пиететом. Главная причина, конечно, в ней самой – в ее кротости, добропорядочности, отзывчивости, доброте.

Я слышал, как о ней говорят, что она только внешне другой веры, но по духу истинная мусульманка. И то правда: и у вас, и у нас иноверцами должно считать не тех, которые по-другому называют Всевышнего, по-другому молятся, ходят в другие храмы, а тех, которые, независимо от того, соблюдают они внешние обряды или нет, по духу своему злы и высокомерны.

Ильдус закончил свой короткий рассказ о любви, соединившей сердца поверх религиозных перегородок. К моим глазам подступили слезы. Слезы благодарности Господу за то, что через встречу с другом детства, с этим удивительным мусульманином Он помог мне осознать зашоренность моего мировосприятия, поверхностность моей веры. Мы с Алисой упорно отказывались принять друг друга такими, какими нас создал Господь: она хотела превратить меня в карбонария, а я усиленно призывал ее к воцерковлению. Каждый себя считал правым и настаивал, настаивал на своем. Впрочем, она в итоге смирилась с тем, что из меня не выйдет революционера. Это я продолжал метаться, называть нашу не зарегистрированную в церковной книге семейную жизнь блудом, а ее нежелание молиться у святых икон – капризом эмансипации. Это я не мог подняться над перегородками. Это я отталкивал любовь упреками, наставлениями. «Я знаю, как надо!» заглушало во мне кроткое, исполненное доверия «Да будет воля Твоя!». Мне было трудно принять волю Господа, наделившего Алису светлым умом, искренностью, добротой, мягким, отзывчивым сердцем, но не распахнувшего перед ней ворота храма. Сейчас я вдруг понял: возможно, ее миссия заключается в том, чтобы смягчать сердца революционеров. Почему бы и нет? Будь она внешне христианкой, эта братия ее и близко бы к себе не подпустила. Пожалуй, так оно и есть! А если и не так, я в любом случае, зная чистоту ее сердца, не имел никакого права давить на нее своими требованиями. По духу она большая христианка, чем я. Если анархисты и социалисты через общение с такими искренними, чистыми женщинами проникнутся духом любви и милосердия, то общество сможет развиваться бескровным эволюционным путем, а не сотрясаться в огне разрушительных революций.