Текст книги "Командировка в лето"

Глава 21

Разбудил его, естественно, Князь. Погода была отличная, ему все-таки удалось договориться с пограничным катером, и можно было идти снимать. Кроме того, на катере обещала быть еще одна любопытная парочка, старинные друзья: генеральный директор «Шератона» и командир местных пограничников.

Так что, давай, поднимайся, господин журналист Глеб Ларин, сегодня у тебя есть редкий шанс убить даже не двух, а сразу трех зайцев.

Давай-давай.

Вперед.

Арбайтен.

А то, что ты всю ночь шуры-муры крутил, так это, сорри, абсолютно никого не волнует, потому как является всего лишь суровым фактом твоей большой и светлой, но при этом глубоко личной жизни.

Ларин тихо выслушал саркастическую тираду временного шефа, сказал «угу», сладко зевнул, прислушался к птичьему щебету за открытым окном элитного номера и снова провалился в радостный и светлый утренний сон.

Блин.

Какая еще тут, на фиг, работа…

Перебьются.

Следующим, кто попытался его разбудить, был, разумеется, Художник. И самое печальное, что у него это, к сожалению, получилось.

Наверное, просто потому, что Сашка знал Глеба как облупленного.

Поэтому не стал полагаться на разговоры по телефону, а просто взял у горничной запасной ключ, спокойно вошел в номер и невозмутимо вылил на любимого начальника целый графин ледяной воды из-под крана.

После чего из номера весьма благоразумно слинял.

Мало ли что.

Глеб тут же вскочил: злой, мокрый, всклокоченный, готовый к драке, но – абсолютно проснувшийся.

Что, собственно говоря, и требовалось.

Князь потом, за завтраком, очень долго смеялся.

А Ларин, наоборот, дулся.

Но это уже было совершенно нормально…

Пограничный катер оказался – не просто так, а адмиральский.

И этим все сказано.

Они неторопливо прошлись вдоль побережья, и Сашка, повизгивая от восторга, наснимал столько изумительных картинок – на три фильма хватит. Потом Глеб попросил остановиться где-нибудь в безветренном и красивом месте и записал очень даже приличное интервью с погранцовским полковником, а потом они снова прошлись вдоль побережья, до «Шератона», где пришвартовались у навороченного причала элитного пляжа отеля.

Там он записал материал с генеральным – более чем толковым и хорошо известным в деловых кругах России мужиком лет пятидесяти, взахлеб рассказывавшем о подготовке своего хозяйства к сезону и о скором вводе в строй еще одного отеля сети, под который ему наконец-то удалось получить весьма солидные инвестиции.

И погранец, и генеральный Ларину понравились.

Было видно, что мужики при деле, причем, деле, которое любят и знают.

Не понравилось другое.

Оба зачем-то по собственной инициативе заговорили о выборах и о своей безусловной поддержке Сочнова.

И опытное ухо битого редакционного волка уловило в их интонациях некую настороженную брезгливость.

Не по отношению к нему, Ларину, разумеется. У них сразу же установился правильный рабочий и человеческий контакт – Глеб, все-таки, как-никак, был одним из лучших в своей области, умел чувствовать и очень тонко настраивать клиента под интервью. Просто как никто другой.

И не по отношению к Князю: его оба старинных приятеля явно очень неплохо знали и искренне уважали.

По отношению к самому мэру.

Ларину это откровенно не понравилось, потому что входило в резонанс с его собственными ощущениями.

Что-то здесь нечисто, господа.

Очень нечисто.

Ну, да Бог с ним…

Позже разберемся.

А пока печени предстояло вынести еще один удар знаменитого южноморского гостеприимства.

По крайней мере, стол уж был накрыт – прямо на пляже, даже и рюмки наполнены.

Строгий метрдотель в черном костюме с золотым бейджиком и несколько улыбчивых официанток в симпатичной шератоновской униформе готовы были в любой момент угадать очередное желание дорогих гостей.

Ларин вздохнул.

Это начинало утомлять.

Блин.

Море морем, горы горами, но пора и честь знать.

Если б не Ольга…

Хорошо еще, хоть на этот раз обошлось без излишеств.

Просто вкусно покушали под неторопливый разговор, вежливо посмеялись над столетней давности анекдотами, которыми сыпал шератоновский управленец, и так же вежливо попрощались.

Вот только осталась почему-то какая-то подленькая недосказанность, недоговоренность, неискренность.

Не раскрылись перед ним до конца эти сильные и уверенные в себе мужики, истинные хозяева нынешней российской действительности.

То ли холуем князевским посчитали, то ли работающим исключительно за немалые и грязноватые зеленого цвета деньги наемником-профессионалом.

Ларин таких знавал.

И относился к ним – соответствующе.

Может, стоило задержаться немного, водки побольше с мужиками выпить?

Нормальные ведь мужики-то.

Соль земли.

Князь, в общем-то, намекал…

Может, стоило прислушаться?

Нет.

Не стоило.

Что ему с ними, с этими старыми пердунами, детей крестить?

Отснял да улетел.

Наше дело такое.

Телевизионное.

В принципе, и слава Богу, потому как Глеб чувствовал – еще немного, и он просто упадет.

Не двадцать лет уже мальчику как-никак.

Не только о здоровье, о душе пора бы задуматься.

По крайней мере, на чистые простыни люксовского номера санатория «Федерация» Ларин рухнул так, как раньше рушился только в спальный мешок после трех-четырехдневного рейда со своими любимыми спецназовцами в какой-нибудь очередной горячей точке.

Рухнул – и уснул.

Моментально.

А когда проснулся, за окнами уже было абсолютно темно, шумели под порывами ветра деревья, и почему-то жутко хотелось напиться.

Телефоны Ольги опять безнадежно молчали, и он, прихватив по дороге Художника и Рустама, направился протоптанной дорожкой в бар «Панорама», где Сашку тут же умыкнула смазливая смуглая девица, видимо, та самая, с которой он зависал в прошлый раз, и ранний уход которой обернулся для несчастного Художника грандиозным конфузом с презервативом.

А Глеб с Рустамом прихватили у стойки литровую бутылочку «Ред Лейбла», стаканы, ведерко со льдом и тихо уединились за любимым угловым столиком, где к ним вскоре присоединился скучающий Корн, который печальным голосом поведал душераздирающую историю о том, что Димка отъехал по каким-то срочным делам на пару дней в Сочи, а его, бедолагу, бросил тут.

Вот он, бедолага, и думает: а может, нажраться с горя?

А то тоска такая, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Да еще, похоже, и погода меняется.

Кавказ, блин…

Ларин пожал плечами: нажраться – значит, нажраться.

Тоже мне проблема.

Почему бы и нет.

Охотно составим компанию.

Особенно если учесть тот факт, что у него из досъемок осталась только сталинская дача да интервью с Сочновым у того дома. А если Князь умчался в летнюю столицу России, так и вообще «окно» рисуется, так как ни к Сталину, ни к мэру без Димки лучше не соваться.

А погранцы – да хрен с ними, в принципе, с погранцами.

Получится, так получится.

Не получится, так не получится.

Жизнь.

Интервью с их командиром он, в конце концов, уже записал.

Корн, деловито позвякивая льдинками в стакане, куда уже опрокинул добрую сотку вискаря, тут же возразил, что сталинскую дачу он и без всякого Князя им завтра организует.

С бесплатным приложением в виде банкета с руководством расположившегося там санатория.

Как два пальца об асфальт.

Только во второй половине дня, если можно.

Потому как всю первую половину он, Андрей Ильич Корн, намерен мучиться похмельем после сегодняшней тяжелейшей пьянки.

Которую он, если господа журналисты не будут возражать, прямо сейчас и организует.

Так сказать, не отходя от кассы.

А вот насчет градоначальника – это да.

К Димке. Его тема.

На том и порешили.

И пьянка действительно почти удалась.

По полной программе.

Разумеется, не все, что было запланировано, состоялось, но, по крайней мере, на философию их уже после первой бутылки потянуло.

Тот, кто сам хоть когда-нибудь пил всерьез в интеллигентных компаниях, знает: хреновый признак…

Очень хреновый.

– Видишь ли, Глебушка, – философствовал Корн, меланхолически позвякивая льдинками, – сама по себе демократия – говно полное. Потому как она предусматривает тот печальный факт, что я, повоевавший, получивший плюс к военному два высших гражданских образования, кандидатскую защитивший по социальным технологиям, знающий четыре языка в совершенстве и еще пару на уровне разговорной речи, ни хрена ничем не отличаюсь от своего старого соседа по коммуналке дяди Васи. Несмотря на тот вопиющий факт, что вышеупомянутый дядя Вася – полнейший дебил и урод, никогда толком нигде не работавший и пропивший все на свете, включая собственную совесть. Самое смешное, что он даже в трезвом состоянии на одном-единственном родном русском языке изъясняться не может совершенно и даже футболом не интересуется. Да чего там футбол – его даже за водкой посылать нельзя. Но, извините, хоть обосрись: один человек – один голос. Драма-с…

– И что ты предлагаешь? – Ларин был, в принципе, с Корном почти полностью согласен, просто его эти интеллигентские кухонные разговоры еще в советское время достали.

Вот ведь народ!

Казалось бы, заработали денег, вылезли из шестиметровых кухонь в дорогие бары с мягким оранжевым светом и приглушенной музыкой, профессионально реализовались, полмира объездили по делам да по турпутевкам, а один хрен – та же песня.

Нет чтобы успокоиться, пожить нормально. Для себя, а не для недооблагодетельствованного человечества.

Ни хрена не получается.

Рефлексия, мать ее за ногу…

– А ничего не предлагаю. – Взгляд князевского референта был пока еще вполне осмыслен, да и зол не по-детски. – Это вы с Князем – умные, стратегически мыслящие перцы, вот вы и предлагайте. Несите бремя белых. А я исполнять буду. Потому как, хоть и не такой умный, но тоже белый и прекрасно понимаю, что ежели сейчас что-то не поменять, завтра лучше не станет. Станет только хуже. Гнием-с…

– Слушай, Андрюш, – Глеб осторожно поставил стаканчик виски на стол и полез в пачку за очередной сигаретой, – у вас что, с Димкой какие-то проблемы?

– У нас? С Димкой?!! – Корн искренне расхохотался. – Какие у нас с ним могут быть проблемы? Особенно если учесть, что этот человек сам по себе – очень большая проблема! В том числе и для окружающих…

– Точно никаких?

– Да точно, точно, не переживай. – И Корн вдруг внезапно посерьезнел. – У меня, прежде всего, с самим собой проблемы, а уж потом – со всеми остальными…

Потом немного помолчал и добавил – уже совсем другим голосом:

– И-эх-х-х… Не получилось напиться. Пойду, погуляю, воздухом морским подышу. Только вы, мужики, со мной не ходите. Вы отличные ребята, просто мне одному побыть надо. Ладно?

Ларин пожал плечами:

– Ладно. Вали…

И Корн и вправду свалил.

А они с Рустамом напились.

До соплей.

До положения риз.

До доставки бесчувственных тел по номерам ехидно усмехающимися охранниками.

Разбередил-таки Корн душу.

Этот пожар только алкоголем и можно залить.

Больше ничем.

Проверено.

…Сон алкоголика, говорят, тревожен, чуток и краток. Этой ночью Ларину удалось в очередной раз убедиться – не врут, гады…

Глава 22

Он проснулся, когда за окном только-только начинал сереть рассвет. Башка разламывалась, во рту – будто полк солдат ночевал.

А еще говорят, что после хорошего вискаря похмелья не бывает.

Еще как бывает…

И рецепт прост.

Надо только выпить побольше.

Он дополз до ванной, растворил в стакане две таблетки байеровского аспирина и долго и мучительно наблюдал, как эта хрень кипит и плавится, то поднимаясь, то опускаясь. Запил образовавшейся холодной благодатной шипучкой скользкую капсулу пенталгина и чутко прислушался к организму.

Как ты там, родной?

А-а-а, черт…

Один хрен, раньше, чем минут через пятнадцать, не подействует…

Глеб медленно, стараясь не расплескать мучительную головную боль, выполз из ванной, накинул на голое тело куртку, взял со стола пачку сигарет и поплелся на балкон.

Может, хоть на свежем воздухе полегчает…

Ветерок все-таки.

Морской.

С солью и йодом.

На балконе было и вправду свежо, и ему даже на секунду показалось, что отпустило.

Фигушки.

Одно неосторожное движение, и боль ударила по вискам словно молотком.

Да каким там, на фиг, молотком.

Кувалдой.

Ларин застонал и плюхнулся голой задницей на холодный пластиковый стул.

Прислушался.

Очередной удар постепенно затихал.

Еще немного – и начнет действовать пенталгин.

Ничего.

Прорвемся.

Где наша не пропадала.

И там пропадала…

И сям пропадала…

Глеб наконец-то сумел достать сигарету из пачки и теперь мучительно сражался с непокорной зажигалкой.

Все.

Получилось.

Наконец-то…

Первая, самая сладкая утренняя затяжка ударила легким сиреневым дымом в гортань, растеклась по прокуренным бронхам.

Хорошо.

И голова потихоньку проходить начинает.

Или это только кажется?

Ларин прислушался.

Нет.

И вправду.

Сейчас можно не торопясь докурить и идти обратно в номер.

Досыпать.

С утра будет как огурчик.

Глеб потянулся и лениво отщелкнул вниз докуренную почти до фильтра сигарету.

Внизу неожиданно зашипели.

– Блин! А поосторожнее никак нельзя?

Ларин с интересом перегнулся через перила балкона и вгляделся. Под балконом маячил давешний молчаливый охранник с серо-стальными стылыми рыбьими глазами.

– Что, Сергей, бережем сон отдыхающего народа?

Внизу хмыкнули.

– А чего его беречь-то? Не-е-е… для этого другая смена имеется…

– А что бродишь тогда?

– А чего не побродить-то? Свежо, хорошо… Можно подумать, у вас у одного бессонница бывает.

Глеб тихо рассмеялся:

– Что, Сергей, мысли пачкают мозги?

Охранник коротко, беззлобно хохотнул в ответ:

– Ой, и не говорите, Глеб. Пачкают, еще как пачкают. Вот и хожу. Промываю…

Ларин немного подумал и засунул в рот еще одну сигарету.

И в самом деле: а почему бы и не потрепаться немного?

А потом – спать!

– И о чем задумались?

Сергей вздохнул и тоже полез в карман куртки за сигаретами.

Прикурил, привычно прикрывая слабый огонек дешевенького пластикового «Крикета» от налетевшего порыва свежего утреннего бриза. Выдохнул горький дым недорогой отечественной сигареты в хрустальный воздух раннего приморского утра.

– Да вот… свежо, хорошо… Хорошо, что война сюда не докатилась, а ведь могла. Кавказ…

Ларин тоже чиркнул, высекая огонек из подаренного Князем тяжелого золотого «Дюпона».

Помолчал, прикуривая.

– Нда… Нравится тебе здесь, Сереж?

Внизу снова хмыкнули:

– А то… Тепло, хорошо, море опять же рядом… и спокойно, будто и не в России…

– На девчонок, небось, местных тоже засматриваешься?

Было видно, как в предутренних сумерках охранник пожал массивными плечами.

– Ну, а почему бы и не заглядываться? Молодой еще… Хотя в последнее время меньше стал.

– Это почему?

Было видно, что внизу смутились.

– Да женился я год назад. Мы с ней в одном классе учились… Я пока служил, она замуж сбегать успела, парня родила, а мужик фуфло дешевое оказался, наркоша… Вот я и… Ну, турнул его, короче, женился… Уж больно девка хорошая. Дочку уже родили. Вот сейчас хожу, думаю, хорошо бы их привезти сюда как-нибудь, всех троих. Дмитрий Александрович как-то обещал – типа премия…

Глеб хмыкнул и мягко, по-кошачьи потянулся.

Нда…

Жизнь.

Кстати, и голова уже почти совсем прошла.

И рассветает-то – Господи, как хорошо…

Нет, прав Сергей, прав…

Интересно, отпустят ли Главный с Рафиком Ленку со мной сюда хотя бы недели на две, хотя бы в виде медового месяца?

Стоп.

Ленку?

Запутался ты что-то совсем, старый…

– Нда. Бывает. Я вот и сам, похоже, скоро женюсь. И она тоже – с ребенком. Правда по девкам бегать мне это пока как-то не мешает. – И неожиданно, без перехода: – А ты где воевал-то, Сергей?

Тот помолчал.

– Да везде. Ладно, Глеб. Пойду я, у моря поброжу. А вы ложитесь, вам ведь работать сегодня. Это я – только в восемнадцать заступаю…

Отщелкнул окурок, засунул руки в карманы и вправду ушел.

Глеб хмыкнул.

Повертел между сильными худыми пальцами то, что осталось от сигареты.

Потянулся.

И отправился в номер.

В койку.

Как и советовали.

А что?

Почему бы и не послушаться грамотного-то человека?

Спа-а-ать…

Утро вечера мудренее.

А позднее утро ку-у-уда мудренее утра раннего…

Перед сном он еще успел подумать, что Князю удалось собрать очень грамотную команду.

Рабочую.

В такую и влиться при случае не западло…

И провалился в сон.

А разбудил его, естественно, Художник. Как и в прошлый раз. Эх, Сашка, Сашка…

Он – существо со стальными нервами и без всяческой тебе рефлексии – ночью, разумеется, не просыпался.

И теперь ему срочно требовалось опохмелиться.

Иначе – кранты.

Глеб вздохнул, умылся, побрился и отправился похмелять оператора.

Работы на сегодня, судя по всему, не предвиделось.

Они подобрали попавшихся по дороге Корна с Рустамом, убедили их забить на завтрак и отправились искать подходящую пивную.

Зачем, спрашивается, время зря терять?

Глава 23

…Город встретил их какой-то изумительной свежестью. Яркое солнце с видимым удовольствием пряталось в молодой листве, которая радостно шумела под несильным напором теплого весеннего ветерка, улицы после легкого ночного дождика казались вымытыми с мылом, море сияло ослепительной синевой.

Было удивительно тепло: градусов, наверное, двадцать, а то и все двадцать пять.

В то, что в Москве сейчас минус два и стылый промозглый ветер, а также снег, перемежающийся с противным холодным дождем (Ленка по телефону доложилась… брр), верилось неохотно.

Авось, к нашему возвращению и там весна вступит в свои права.

Март все-таки.

Пора бы.

По причине отличной погоды и хорошего настроения подходящая пивная нашлась не скоро.

То одно не устраивало, то другое.

А на самом деле просто хотелось прогуляться.

Даже Художник не возражал.

Страдал молча.

С понятием парень…

Наконец нашлась. Такая, какую искали.

Открытая летняя веранда с разливной «Балтикой», неплохими креветками и отличным видом на ослепительную, то чуть светлеющую, то чуть темнеющую синюю морскую даль.

Для завершающего мазка не хватало только белого парохода, впрочем, его отлично заменяли белоснежные крылья парусных яхт, бесшумно скользящие на фоне сливающейся синевы моря и неба.

Все уже давно разделись до футболок, и теперь свежий морской ветерок приятно охлаждал разгоряченные неблизкой прогулкой мышцы. Пришедший в себя после второй кружки Художник тоже присоединился ко всеобщему блаженству и теперь лениво покуривал, нацепив на нос темные очки, чтоб сподручней было вглядываться в далекую и такую манящую, ускользающую в синеву линию горизонта.

Разговаривать не хотелось абсолютно.

До поры до времени.

После третьей кружки любого русского человека на разговоры тянет.

Иначе зачем пить-то?

Глупое, бессмысленное занятие…

Разговор начал, неожиданно для себя, сам Ларин:

– Слушай, Андрей… Я вот все к вчерашнему нашему разговору возвращаюсь, в башке его кручу. Хрен с ней, в принципе, с демократией, в другом дело. Что-то у нас не так все выходит…

Корн демонстративно глубоко потянулся и выматерился.

В том духе выматерился, что некоторые уроды ни фига не могут проникнуться красотой момента и радостями первых дней настоящей южноморской весны.

Все им разговорчики подавай.

На вечные темы.

Потом закурил и продолжил уже на нормальном русском литературном языке:

– Что ты имеешь в виду под этим дурацким словосочетанием «у нас». «У нас» – это у кого? У нашей с тобой компании? Так тут у нас все хорошо: море – синее, пиво – холодное…

Глеб сильно, до белизны, сжал губы. Аккуратно поставил наполовину опустевшую кружку на белый пластиковый столик, сжал-разжал несколько раз внезапно потяжелевшие кулаки.

– Не включай дурака, Корн. У нас – это у нас. Здесь. В этом городишке. В столице. Во всей России, если ты уж так хочешь…

– Я? – Корн пристально посмотрел на Глеба, ухмыльнулся. – Я, напротив, хочу, чтобы у нас – ты ведь именно про «у нас» спрашиваешь? – все было хорошо. И у нас в компании, и у нас в городишке, и, уж тем более, у нас в России…

Ларин еще секунду поиграл желваками, потом полез за сигаретами, прикурил.

– Хорош, Андрей. Ты сам вчера начал этот разговор. А раз уж начал – давай серьезно…

Корн вздохнул, сделал большой глоток из приятно запотевшей кружки с драгоценной янтарной жидкостью.

– Ну, хорошо, даю. Повтори вопрос, пожалуйста…

Ларин вздохнул в ответ, недоуменно покрутил головой.

Злиться на холеного и малопонятного князевского референта представлялось занятием совершенно бесперспективным.

Таким, что называется: хоть ссы в глаза – все Божья роса.

Совсем без нервов парень.

Совершенно.

– Повторяю. У нас что-то не так. Никак не могу понять, что. Силюсь, ломаю голову, а не могу. Клинит.

Корн еще раз горестно вздохнул и, даже не думая спрашивать разрешения, залез двумя пальцами в ларинскую пачку «Парламента».

Вынул оттуда сигарету, покрутил в руке, разминая.

Так разминали сигареты еще в золотые, а теперь напрочь забытые советские времена, когда круче наполовину забитой соломой «Явы» ничего еще не было.

А «Прима» и «Астра», неожиданно вспомнил Глеб, продавались в таких плоских картонных коробочках, отчего сигареты становились по-дурацки приплюснутыми, и разминать их было просто совершенно необходимо.

Иначе не тянулись, особенно если их не просушишь предварительно как следует на батарее центрального отопления. У него у самого всегда пачек пять на кухне лежало…

Нда…

А вот теперь сидит напротив лощеный тип в безумно дорогих очках с платиновой оправой и разминает тонкими, сильными, ухоженными пальцами (наверняка маникюр делает, сволочь) абсолютно не нуждающийся в этом «Парламент» из шереметьевского дьюти-фри.

Других сигарет Глеб старался, по возможности, не покупать.

Слишком уж часто подделывать их стали предприимчивые ребята кавказской национальности.

…Все-таки моторная память – страшная штука.

Говорят, раньше на западе так советские шпионы сыпались, когда начинали с тамошними сигаретами обходиться, как с нашей пародией на современные табачные изделия.

Несмотря на все предупреждения руководства о пагубности сей глупой привычки.

Моторика.

Не хрен собачий.

Корн наконец-то прикурил:

– А где – так? В Европе? В Штатах? Везде одна и та же хрень… Не веришь?

Глеб хмыкнул.

– Ты уж извини, Андрей, – не очень. Почему-то кажется, что все это говно, сорри, – исключительно нашего, российского происхождения. Мечта славянофила…

Корн глубоко затянулся, помахал рукой, отгоняя навязчиво лезущий в глаза дым.

– Ну и дурак… Доказать?

– Докажи.

Андрей глубоко вздохнул:

– Вот ведь, блин… Придется…

Разломил фисташку, тщательно прожевал зеленоватое ядрышко, снова вздохнул, затянулся, выпустил тонкую струйку дыма и внимательно посмотрел на Глеба.

Прямо в глаза.

– Я вот, в детстве, к примеру, космонавтом стать мечтал, фантастику всю, какая только под руку попадалась, перечитывал по несколько раз. И нашу, и англоязычную. Особенно, кстати, англоязычную. Нашей-то тогда, за редкими исключениями, считай, и не было. Так, суррогаты. Типа эрзац мыла «Хозяйственное». Папаше спасибо, военный переводчик, и языку выучил, и книжонки кой-какие из командировок зарубежных привозил. Знаешь, в каком экстазе я от детских вещей Хайнлайна был? Типа «Есть скафандр – готов путешествовать», уж не помню, как эта хрень называлась. Дух пионеров и все такое прочее… Сказал бы мне кто тогда, что НАСА, чтоб подготовить вместе с нашими проект Первой марсианской, будет мучительно размышлять, как бы устроить из всей этой байды телешоу, просчитывать технические параметры прямых включений – иначе хрен налогоплательщики денег дадут… Да ладно мне, сам Хайнлайн бы, похоже, повесился на собственном галстуке вместе со своим духом пионеров. Потому как это – уже не дух, это, друг мой Глеб, самая настоящая вонь. Такая, как от трупа идет, знаешь?

– Знаю. Только к чему ты это?

– К тому. Все везде одинаково. Просто симптомы разные. У нас – нищета, озлобленность и войны на окраинах. В Штатах – надвигающаяся импотенция от общего ожирения и так не блещущей способностями нации. В Европе – просто тихая деградация и декаданс, плюс постепенное вымирание коренных народов. Ты в их столицах-мегаполисах ведь бывал? Много ты в Париже настоящих парижан видел? Тех самых, каких по книжкам в советские времена как родных наизусть выучил? Много? Думаю, совсем мало… Все больше арабы, да негры. Да еще наши армяне с югославами. Грязь, вонь, газеты везде скомканные валяются, мусорные баки запечатаны на хрен – террористов боятся. Везде, кроме самого центра – Сите там, Латинского, еще пары-тройки кварталов – улицы засраны так, что смотреть страшно. Даже Москва наша по сравнению с этим говном – чистюля необыкновенная. В Амстердаме, кстати, то же самое. В Лондоне из района в район переходишь даже не как из города в город, а как из страны в страну. Только что был в Индонезии, а пару сотен шагов прошел – и уже в Китае. И везде – своя жизнь. В которую даже Скотланд-Ярд предпочитает без нужды не соваться, не шевелить, а то потом столько дряни со дна поднимется – хрена лысого отмоешься…

– И что?

– И ничего. В том-то и дело, что ничего… Это конец, Глеб. Конец цивилизации. Если и не всей, то цивилизации, созданной белой расой и для белой расы, – совершенно однозначно. Может, какие-нибудь арабы с неграми что и придумают взамен. Или эти, как их там, растаманы которые. Только вот нам с тобой, друг мой Глеб, от этого, ну, никак легче не станет. Это китайцам – насрать, их культура пять тысячелетий выдержала и еще столько же простоит. А нам – нет. Увы. Так уж сложилось…

Глеб хмыкнул и щелкнул пальцами, подзывая официанта.

Без пива такой разговор – все равно что секс без предварительного разогрева.

Сухо и больно.

А под пиво, пожалуй, пойдет.

С рыбкой.

– И что дальше?

Корн постепенно успокаивался.

– А хрен его знает… Первый этап – понять, что что-то тут не так, – мы уже прошли. И ты, и я. И Князь, разумеется. Он-то – еще пораньше, чем мы с тобой. Димка – гений и аристократ, чем, к примеру, от меня, да, похоже, и от тебя выгодно отличается. Как и многие другие, в том числе, и во власти. Иначе хрен бы позволили ему так резвиться.

Ларин кивнул, глянул на Корна оценивающе:

– Это я уже понял. И как, помогают? И еще один вопрос, Корн: кто кому помогает: они вам или вы им? Уж извини, это для меня важно…

Корн неожиданно зло рассмеялся.

– Интересуешься, не работаем ли мы на какую злобную спецслужбу? Типа, заговоры супротив свежевыделанной отечественной демократии не строим ли?! Вот оно, типа, проклятое мурло мракобесия! Держи, а то убежит на хрен! Нет, Глеб, увы, не работаем. И, увы, – не строим. Хотя, честно говоря, и хотелось бы. Нам. А не им, к сожалению. И они нам, опять-таки, увы, – не помогают. Не созрели еще для этого, не понимают, что жареный петух уже вовсю к их умным, но слегка разжиревшим задницам подбирается. Да какой тут подбирается! Вплотную уже сидит…

Андрей глубоко затянулся и резким, четким, выверенным до механистичности жестом раздавил окурок:

– Не мешают. И то слава Богу…

На его бледных скулах, ставших за последние несколько минут, кажется, еще бледнее, непрерывно гуляли желваки.

Надо было успокоиться.

Он одним большим глотком допил пиво, несколько раз глубоко вздохнул, выхватил из пачки и прикурил очередную сигарету.

– Ну, да ладно. Не в этом суть. Итак, с первым этапом мы, кажется, определились. Вчерне. Но этого пока достаточно. Второй этап – понять, что именно надо делать. Тут я вам с Князем не помощник, у меня мозги по-другому устроены. Чисто практически. Человечка там убить, бумажку стырить, это – мое. А вот стратегическое планирование, тут – сорри… Не обучен.

Корн глубоко, по-солдатски, затянулся, решительным движением затушил и этот окурок в переполненной пепельнице и слегка кивнул в сторону почтительно замершего официанта.

Все-таки эти твари поразительно хорошо чувствуют породу.

– Значит так, любезный… Принеси-ка нам водочки, только хорошей, не паленой, цена – не интересует. И обязательно холодной. Не ледяной, а именно холодной, чтоб вкус чувствовался. Огурчиков малосольных, лучка зелененького, рыбки соленой. Чесночка маринованного, лучше – красного. Капустки квашеной, если есть. Помидорчиков – только бочковых, не из банки, я знаю, их в городе полно. Ну, сам знаешь… И скажи повару, чтоб картошки отварил. Молодая-то еще не появилась?

Официант с видимым сожалением покачал головой:

– Нет. Где-то через месяц появится.

– Жаль, жаль… Тогда что еще под водочку порекомендуешь?

Официант задумчиво почесал кончик носа колпачком прозрачной шариковой ручки, которой записывал заказ:

– Да вроде все. Я бы и сам лучше не заказал. Вот если только хлеба черненького…

– Ну, это само собой, разумеется… Еще что-нибудь есть?

– Может, сала тонкими ломтиками порезать?

Корн одобрительно поднял вверх большой палец:

– Во! Правильно! Тащи. И еще: возьми пару луковиц, почисти, порежь дольками. И головку чеснока, только обязательно крепкого, не подсохшего. И соли. Если есть крупнозернистая – лучше ее, если нет, и обычная сойдет. И давай, побыстрее шевелись. Не обидим…

– Слушаюсь…

Официант моментально растворился, а Андрей внимательно посмотрел на затихших телевизионщиков:

– Что приуныли? Такой разговор без беленькой, ну, никак не пойдет. А у нас сегодня – выходной, Князь в Сочи умчался, а на сталинскую дачу мы всегда успеем. Так что давайте, мужики, посидим по-человечески, водки выпьем, разговоры поразговариваем. Без спешки, без суеты. На свежем воздухе, опять-таки. Ну, а кого не устраивает – пожалуйста, по своему плану. Насильно никто ни в кого ничего вливать не собирается…

Художник, которому к этому времени уже окончательно полегчало, восхищенно поцокал языком:

– Какой ты, Корн, все-таки умный… Даже несмотря на то, что порой такую херню мелешь – уши в трубочки заворачиваются…

Корн сначала слегка побледнел в гневе, а потом расхохотался:

– Это ты о чем, Сашка?

Художник хмыкнул и потуже перетянул резинкой роскошный русый хвост.

– Да все о том же. У нас в армии случай был – закачаешься. Глебушка, вон, знает, где я служил. Там же, где и ты, Корн, только срок поменьше. Воздушные, блин, десантные. Диагноз, а не род войск. Кто другой такое скажет – загрызу на фиг. А сам – могу. Потому как честно свои два года оттарабанил. «Кто не был, тот будет, кто был – не забудет семьсот двадцать дней в сапогах…» Да уж… Так вот. Служил у нас там один солдатик. Не помню уж, как его фамилия. Да и неважно это, в сущности. Но для верности назовем паренька рядовой Пиписькин. Поскольку его духовное единение с данным органом было, ну, совершенно полным. Он ни о чем другом даже думать не мог. А у нас мода пошла дурацкая. В головку, пардон, шарики загонять. Вытачиваешь эдакий шарик из зубной щетки, кладешь хрен на верстак, и тебе пробойником по нему ка-а-а-ак захерачат… И потом в образовавшуюся дырочку шарик суют. Зарастает и – готово к употреблению. Ужас… Зато потом, как зарастет, говорят, половым гигантом себя чувствуешь. Бабы млеют. Не знаю, не пробовал. Миновала меня чаша сия… Так вот. У этого перца, пардон, залупа вообще на елочную игрушку похожа стала, столько он себе туда всего понафигачил. Одних шариков штук восемь, потом какое-то «коромысло» выточил, что есть та же фигня, только другой формы. Потом еще парафина под кожу закачал. Я с ним даже в сортир ходить боялся – хотя были одного призыва, спали на соседних койках и, соответственно, общаться постоянно приходилось. Он у него в граненый стакан не лез… И вот, значит, отправляется наш герой в отпуск. Заслужил, так сказать, отличным несением всех тягот и лишений. А парень, надо отдать ему должное, видный, метра под два, рожа кирпичом, ну, короче, бабы в провинции, да и не только, в таких души не чают. Ну и вот. Там он, естественно, выпивает и идет к девкам в общагу. А у него – не встает! Ты представляешь? Он столько туда дерьма всякого понапихал, что не встает! Драма! Трагедия! Шекспир со своими Отеллами, Макбетами и Ромео тихо курит в сторонке, отдыхая! Накал страстей, нах!