Текст книги "Черные крылья Бога"

Не так жалко будет.

Мужик несколько раз, пробуя, раскрутил кайло. Что-то вроде топора с клевцом.

Н-да…

Серьезная штука, ежели в умелых руках.

В том, что руки были умелыми, я даже не сомневался.

В прямом и переносном смысле.

…Вон их как из-за бабы-то разобрало…

Мужик, поигрывая кайлом, гибко, по-кошачьи двинулся в мою сторону. Уверенно так.

…Ща, разбежались!

Может, мне тебе сразу и голову подставить?

Что б ты не сильно вспотел, меня, убогого, убиваючи?

Ты, может, дружище, – вообще хохол?!

Я выждал, пока он подойдет поближе, нагнулся и запустил ему в морду горсть тяжелых влажных опилок, заранее незаметно подобранных с арены.

Удобнейшая вещь, я вам доложу, ежели так, повнимательней присмотреться.

И пока он плевался и закрывал лицо, лениво, с оттяжкой ударил снизу по яйцам.

Пыром.

Ногой, обутой в тяжелый армейский ботинок.

Я вообще-то не спортсмен, конечно.

Жить будет.

Размножаться – нет.

Если разобраться, зачем оно ему, это самое размножение?

Таких же ублюдков плодить?

Потомственных членов чего-то революционно-пролетарского?!

Да пожалуйста.

Но только без самого «члена», сорри за тавтологию…

…Он даже не стонал.

Знаю.

Больно.

А что делать?!

Зал затих.

Потом начал расходиться.

Развлечения, кажется, не получилось…

…У второго претендента желание жениться явно пропало, и он сразу же куда-то заторопился.

Наверное, вспомнил, что в забой опаздывает.

Или куда там еще настоящие шахтеры ходят?

Я неторопливо пошел в сторону тех двоих, что держали Красотулю.

Они, предчувствуя недоброе, попятились.

– Вам, молодые люди, никогда не говорили, что бить женщину по лицу нехорошо?

Тот, что постарше, что-то пробурчал.

А тот, что помоложе, зачем-то начал оправдываться:

– Дык, понимаешь… Идти не хотела…

И отпустил девочку.

Это он, кстати, напрасно сделал.

Если хочешь завоевать расположение женщины, действуй постепенно.

И лучше – лаской…

Красотуля зашипела, как разъяренная кошка.

Р-раз…

Парнишка получил локтем под ребра.

Д-дв-ва-а…

Ногой, с оттягом, – прямо по причинному месту.

Слава Богу, успел закрыться.

Но не до конца…

Старший предусмотрительно отскочил в сторону и дал мне удержать любимую от продолжения расправы.

Вот что значит опыт!

Наверное, его жена не раз скалкой по башке лупила.

Хотя как раз с женами у них тут, судя по всему, – довольно серьезные проблемы.

От таких красавцев да от такой среды обитания любая нормальная баба сбежит впереди собственного визга.

Ага…

Красотуля еще немного подергалась у меня в объятиях и затихла, всхлипывая.

Ей было обидно.

Мне тоже.

Первого претендента на ее руку и сердце уже куда-то уносили.

Повезло тебе, кстати, мужик…

Представляешь, что бы она с тобой сделала, если бы все-таки сдуру «женился»?

Я поискал глазами Матвея.

Пора было возвращаться в свою клетушку, а я боялся заблудиться…

…Вечером в нашу с Красотулей комнатку (она от греха подальше решила поселиться у меня) пришел Никита.

Долго мялся, потом выставил на стол глиняную флягу с чем-то явно алкогольным.

Протянул Маше сверток:

– Хозяйка… Ты того… Собери-ка нам на стол.

Девушка фыркнула, но от своих обязанностей уклоняться не стала. Вскоре на столешнице появились краюха теплого ржаного хлеба, солидный шмат сала, порезанный тонкими, почти прозрачными ломтиками. Лук. Чеснок. Маша помыла и поставила на стол три стакана.

На третий член стачкома посмотрел явно неодобрительно.

Пришлось вмешаться:

– Никита, я могу считать эту комнатку своей?

Он пожал плечами:

– Спрашиваешь. У нас жилище священно.

– Тогда извини. Ты у меня в гостях. А у нас хозяйка сидит за столом. Понимаешь?

Он махнул рукой.

Мол, понимаю.

Разлил на троих.

Выпили.

Зажевали хлебом с салом.

Хорошо пошла!

Это была настоящая водка. Чистейшая и крепчайшая. Градусов эдак под пятьдесят.

Давно такой не пил.

– Раньше это, что мы сейчас едим, называлось «тормозок», – вздыхает Никита. – Когда шахтеры уходили в забой, женщины давали им с собой еду. Заворачивали в чистую тряпицу от угольной пыли…

Мы помолчали.

В голосе Никиты тяжело звенела безысходная, глухая тоска.

И я его прекрасно понимаю.

Просто сам очень хорошо помню времена, когда перед поездкой в университет мама каждый раз совала мне в рюкзачок с учебниками и конспектами сверток с заботливо подготовленными бутербродами.

А иногда и с домашними котлетами из свинины и говядины с хлебом и чесноком…

…Я протянул ему сигарету и только сейчас заметил, насколько груба и мозолиста его ладонь.

Даже пальцы плохо гнулись.

Всю пачку измял, пока сигарету вытащил.

– Ты не обижайся, Егор. Тебя ведь Егором кличут?

Я кивнул.

Мы еще немного помолчали:

– Знаешь, я ведь тоже родился здесь. Как и Максимка.

– ?

– Ну, тот, который…

Я понял:

– Кстати, как он?

– Хреново. Лежит. Бредит. У него там – полная яичница. Специально постарался?

Я опять кивнул.

– Значит, правда, – вздыхает. – Ты мог его убить, мог просто выключить. Решил – покалечить. Мне Матвей потом рассказал, что вы вытворяли под Назранью. Зачем?

– Так было надо.

Он потянулся за второй сигаретой, кивнул в сторону Красотули:

– Любишь ее, выходит?

Ну, здрасьте…

Я и ей-то еще об этом не сказал.

– Выходит, люблю…

– Все равно зря, – он взял флягу, разлил. – Давайте выпьем, что ли. Помянем душу грешную…

Я накрыл стакан рукой:

– Он не должен умереть.

– Должен. И помрет.

– Почему?

– Потому. Его уже исключили из стачкома.

– За что?

– Был не прав. Обычай нарушил. Над гостем глумился. Кайло опозорил. Да мало ли. Так Земля показала…

Не дожидаясь нас с Машей, Никита хлопнул не чокаясь.

Закусил.

Мы медлили.

Было странно пить за упокой души еще живого человека.

– И что теперь?

Никита пожал плечами:

– Кто ж его знает. Вылечим. Потом уйдет. Для нас он все равно что мертвый.

– Странные вы люди.

– Какие есть.

Мы выпили.

Помолчали.

– Ты только за этим пришел?

– Нет.

– Зачем?

– Завтра на стачком пойдете. Ты и этот… полковник. Просьба к вам есть.

– Какая?

Молчит.

Думает.

– Дай-ка еще сигаретку. Вкусные они у тебя. У нас таких нет…

– Так какая просьба?

– Просьба-то? Просьба такая, что уходить мы отсюда хотим. Но не все…

Вот это дела, думаю…

– Куда и зачем?

– Ну, зачем – понятно, – опять вздыхает. – Скучно тут. И народу много, а порода – бедная. Пока сверху металлолом таскаем, так ведь закончится когда-нибудь. А вот куда…

Теперь уже оба молчим.

Я, кажется, начинаю потихоньку догадываться.

– Давай-ка еще выпьем.

– Давай…

Ну, отчего бы и вправду не выпить?

К тому же водочка и впрямь – высший сорт.

Разлили.

Чокнулись.

– Хотим к Князю проситься, – решается, наконец. – Под его руку. Пусть в горы свои пустит. Они ему… вам все одно без надобности. А там, говорят, пещеры есть. И руда богатая. Торговать будем, плавить…

Так.

Ну, вот и все встало на свои места.

Вот что вам, ребята, от меня надо.

Давно, видно, задумывали.

А тут – такая удача.

В моем лице, так сказать…

…Только есть два «но», думаю, парни.

Первое – станет ли меня слушать папаша.

И второе: ты ведь, брат, что-то не договариваешь?!

Последний вопрос я повторил вслух.

Никита смешался:

– Ну… Есть немного. Старики не все «за». Говорят, что мы, молодые, воду мутим. Хорошо еще, что нас сам председатель поддерживает. А так – могли бы и в штольне завалить, делов-то…

– Председатель – это тот дед, что с тобой на трибуне стоял? – интересуюсь. – Ну, такой импозантный. С белой бородищей ниже пояса.

– Он.

– Умный дедуля…

Никита только фыркает.

Потом смотрит на меня, как на ненормального.

– Да ты что! Какой он тебе дедуля! В завал попал, трое суток откапывался. Вот и поседел…

Ну и что, думаю.

Мне бы его заботы…

– Лет-то ему сколько? – спрашиваю.

– Лет-то? – чешет массивный затылок. – Да столько же, сколько и мне. Шестьдесят скоро будет…

Не понял…

– ?!

– Что фыркаешь-то?

– Да тебе на вид – лет тридцать!

– Мы, кто в шахте родился, долго живем. Воздух сухой, чистый. Температура опять же постоянная…

– Так вы еще в спокойные времена под землю ушли?!

– В спокойные, – прикуривает забитую моим абхазским табачком короткую «шахтерскую» трубочку. – Скажешь тоже, в «спокойные». Это у вас в Москве они были спокойные. А у нас – забастовка на забастовке. Зарплат нет, того нет, сего нет. Потом шахты закрывать стали. Ну, тут мужики и ушли вниз. Бастовать, значит. Чтобы шахты не закрывали. Кормиться, опять же, надо. Мастерские открыли – у предков руки-то золотые были…

…Ничего себе!

Так этой «подземной цивилизации» уже сколько лет будет?!

Больше шестидесяти?

Неудивительно, что они наверх только в очках вылезают…

– И что ты от меня хочешь?

– Ну, это, – мнется. – Скажешь завтра на стачкоме, что согласен нас к отцу взять. Послами. А там уж – как Князь скажет, так и будет…

Н-да.

Ежели я папашу правильно помню, он всегда был человеком ой каким разумным…

Ну, по крайней мере, не дураком.

А от таких союзников не отказываются.

Да и просят-то они немного.

Точнее, много они просят, конечно.

Но вот только сам «предмет прошения», кроме них самих, и на хер, похоже, никому в этом мире не нужен.

И моему папаше, насколько я понимаю, – тем более.

Так что – пустит, можно даже и не сомневаться.

Если он сам, разумеется, в пещере не живет.

Но это вряд ли…

– Хорошо. Согласен.

Никита вздохнул с облегчением.

– Ну, так давай тогда выпьем, что ли. Повод хороший. А у меня там, – кивнул в сторону стоящей у двери сумки-«тормозка», – еще, пожалуй, пара фляжек найдется…

…Как ни странно, голова с утра не болела.

Правда, не могу с уверенностью сказать, что было именно утро. Стрелки на цифре двенадцать на моих наручных часах могли означать и полдень, и полночь.

Как они здесь живут?

Пришел Матвей и пригласил нас с Машей побродить немного по шахтам, осмотреться.

Мы согласились.

…Что было особенно удивительно для «наземных», тем более городских жителей, – тут, под землей, все работали.

Праздных не было.

Вообще.

Не было скучающего молодняка с изможденными лицами жертв Золотого треугольника.

Не было хихикающих вслед незнакомцам девиц.

Не было даже коротающих свои последние годы стариков.

Кто-то наводил порядок, влажными тряпками собирая с галерей рудничную пыль (Матвей объяснил, что это абсолютно необходимо, иначе пыль въестся в легкие, а это верная смерть для всех подземников), кто-то корпел в мастерских, что-то вытачивая.

Кто-то сидел над чертежами.

Женщины все поголовно что-то шили.

Был даже свой плавильный заводик и небольшая, работающая на добываемом здесь же угле электростанция.

Все это слегка напоминало муравейник.

Огромный подземный муравейник.

Но мы с Машей здесь были абсолютно чужими.

Во всей этой механике чувствовалось что-то уже явно не вполне человеческое.

А ведь живут.

И неплохо живут, надо отдать им должное.

…Зал стачкома являл собой нечто совершенно сюрреалистическое.

Гигантское помещение, залитое нервным светом закрепленных в стенах факелов (галереи, ведущие к залу, освещались вполне цивилизованным электричеством).

Колеблющиеся в переливающихся оттенках первобытного пламени алые полотнища, должные символизировать то ли подземный огонь, то ли стяги давно забытой Империи.

Три крытых такой же кумачовой материей длинных стола, расставленных буквой «П» с трибуной посредине.

И три золотых трона с высокими узорными спинками, стоящих напротив них на возвышении.

Перед возвышением в ряд стояли семь таких же узорных металлических кресел.

Судя по всему, из серебра и не таких массивных, как золотые.

Нас с Керном привели первыми и усадили во главе стола слуги, как я потом догадался – рабы из числа пленных.

Они же драили подземные галереи влажными тряпками.

В самом деле – зачем самим-то напрягаться?

И другие дела найдутся.

В стачкомах, например, заседать.

Если уж не полезнее, так наверняка приятнее.

Потом в зал молча зашли шахтеры: все как один в черных робах и металлических шлемах-касках с электрическими фонариками.

Без касок были только мы и еще трое довольно необычных персонажей в робах ослепительно-белого цвета. Вместо шлемов их головы охватывали стальные обручи с вплавленными гигантскими рубинами.

В руках они держали тяжелые резные деревянные посохи с массивным металлическим навершием.

Таким, если что, и убить можно, прикидываю.

Запросто…

Когда они вошли, а вошли они последними, чуть позже остальных, – зал встал.

Мы тоже.

В чужой монастырь со своим уставом…

Трое прошествовали на возвышение и важно уселись в свои кресла-троны.

Вот так-то.

А говорили – демократия.

На трибуну не спеша поднялся Никита:

– Уважаемый товарищ председатель, уважаемые сопредседатели…

Я протер глаза.

Такой травы, думаю, я еще не курил…

Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?

Протер еще раз.

Шахтеры вместе с их долбаным стачкомом никуда не делись.

Может, ущипнуть себя за задницу?

Побольней.

Боюсь, не поможет…

– На повестке дня сегодняшнего заседания объединенного стачкома Южного угольного разреза…

Сюр.

Чистый сюр.

Ладно, послушаем…

– …Таким образом, в связи с вышеизложенным, инициативная группа полагает проступок члена президиума бесчестьем, что наглядно подтверждается Священным судом Матери-Земли…

Мне очень хотелось курить.

Но чувствовал, что нельзя.

– …Данный вопрос не требует голосования. В связи с вышеизложенным, согласно Законам, Правде и Справедливости, президиум стачкома считается утратившим полномочия. Уважаемый товарищ председатель, уважаемые товарищи сопредседатели, уважаемые члены стачкома! Прошу подтвердить правоту вышесказанного прямым открытым голосованием.

«Бом-м-м» – седобородый председатель ударил металлическим навершием посоха в висящий рядом гонг:

– Товарищи члены стачкома, прошу голосовать. Счетной комиссии приступить к исполнению своих обязанностей. За? Против? Воздержавшиеся?..

Единогласно.

Мама моя дорогая!

– Товарищи члены стачкома! Нам предстоит избрать новый президиум. Подтверждаете ли вы полномочия председателя и сопредседателей?

Снова – лес рук.

Подтверждают…

– Единогласно. Жду ваших предложений в установленные регламентом сроки. Хочу напомнить некоторым особо горячим головам, что треть списка – за мной. Переходим к следующему вопросу. Секретарь, докладывайте…

Меня била крупная дрожь.

Подземелье.

Клаустрофобия.

Стачком.

Гномы, играющие в молодогвардейцев.

Молодогвардейцы, ставшие гномами.

Покалеченный мной, а потом изгнанный на верную смерть своими же братьями шахтер.

Кумачовые полотнища и чадящие факелы.

Электрические лампочки на касках.

Драгоценные самоцветы, вплавленные в стальные короны.

Обтянутая алым шелком трибуна с графином.

…Я потерял сознание.

Когда я очнулся, на меня лили воду.

Рядом седобородый председатель что-то втолковывал вожаку Крыльев.

Я попытался сфокусироваться.

Со зрением не получилось.

Слух же вроде бы вернулся.

Если все это, разумеется, не было галлюцинацией.

– …Это ничего, это у него нервная система хрупкая. Подземная болезнь. На волю его надо. Мы-то здесь, почитай, всегда, а он… Ничо, отойдет. Правда, ежели уж так случилось, то быстрей решать надо. Да наверх подымать бедолагу. А то может и умом тронуться, у нас такое бывало…

Умом трогаться отчаянно не хотелось.

Я приоткрыл глаза.

Мир немного повращался и замер.

– О, гляди-ка. Очнулся.

Я поманил седобородого рукой. Слушалась она плохо, но говорить я мог еще хуже.

– Что говоришь?

Я опять попытался вытолкнуть слова.

– Что?

– Несите меня наверх. Я отведу ваших послов к отцу…

И снова потерял сознание…

…Был вечер, и был ветер, и было холодно лицу и рукам.

А туловищу и ногам почему-то было тепло.

Я заворочался и засунул руки под шкуру.

Шкуру?!

Я попытался сесть, и с третьей попытки мне это наконец-таки удалось.

Тело вело себя предательски, но с ним можно было бороться.

Рядом горел костер, и у костра стругал десантным ножом какую-то дощечку Чарли.

– О, командир! – радуется. – Ты как? Очнулся?

– Давно я здесь?

Чарли усмехается.

– В общем-то, – фыркает, – третьи сутки. Они тебе постоянно какую то гадость вливали, говорили – так нужно.

– Что со мной было-то? – мямлю.

– У тебя это… болезнь какая-то подземная была. Типа, ничего сверхъестественного. Говорят, нервная система хрупкая. – Чарли заржал: – Что-то я этого раньше не замечал…

Я вообще-то, думаю, – тоже…

А Чарли – знай себе строгает.

– Мне, Гор, в их норах тоже, – жмет плечами, – как-то не по себе было. Вот и попросился с тобой наверх.

– А где остальные?

– Да кто где… Веточка со своими ребятами в рейд ушли, дорогу разведывать. Послезавтра вернутся. Гурам, слава Богу, поправляется потихоньку. Вожак этих… шахтеров… агитировать пытается. Они, правда, ни в какую. Машка твоя вон, в палатке спит. Боб, который полицай, по штольням лазает. Понравилось ему у них. Я здесь дежурю…

– Понятно. Выпить есть?

Чарли радостно потянулся.

– А как же. Что мне у них понравилось, так это их водка. А вот остальное… – Чарли махнул рукой.

Я понял.

Мысль о том, что возможно снова придется спускаться под землю, холодила сердце и заставляла руки предательски дрожать.

Нет, ребята.

Мое место здесь.

На поверхности.

– Ну, если есть, так что сидишь?

– А тебе можно?

Я заржал:

– Ты прямо как еврей, Чарли. Только они на вопрос вопросом отвечают.

– Понял, – ухмыляется. – Ща схожу…

Я подтащил заменявшие одеяла овечьи шкуры поближе к костру.

Взял ветку, разворошил угли.

Подбросил дров.

Благодарный огонь сыто заурчал.

Порылся в карманах брошенного Чарли бушлата, нашел там початую пачку сигарет.

Прикурил от уголька.

Хорошо.

Вскоре вернулся сержант с флягой.

– Слышь, капитан, – вздыхает. – Машка, девчонка твоя, просила разбудить, как очнешься…

– Она давно легла?

– Недавно. Трое суток от тебя не отходила. Повезло тебе, Гор. В очередной раз…

– Тогда пусть спит, – киваю.

Чарли кивает в ответ.

– И правильно, – соглашается. – Хорошая, кстати, девушка. Маленькая только еще совсем…

Мы распили флягу великолепной шахтерской водки под холодное мясо и воспоминания о прошлом.

Потом я снова заснул.

Следующее утро обещало быть солнечным и счастливым.

Глава 11. Дикие земли

…Почти неделю я заново учил свое тело слушаться хозяина.

Отжимался.

Подтягивался.

Занимался любовью с Красотулей.

Бегал.

Кидал ножи.

Вгонял себя в форму.

В промежутках строил планы на будущее.

Беседовал за жизнь с неимоверно быстро выздоравливающим после ранения Гурамом.

Абхаз уже ходил, но бегать еще не мог.

Ничего, всему свое время.

Были бы кости…

Вечерами мы с Машкой ходили сидеть на верхушках отвалов старинных шахт. Эти когда-то рукотворные холмы уже давно поросли высокой травой и густым колючим кустарником.

Но видно с них было по-прежнему далеко.

Здесь, в самом сердце уже не совсем человеческой страны шахтеров, было удивительно безопасно.

Даже густой колючий кустарник – «зеленка» не вызывал у меня безотчетного, десятилетиями нарабатывавшегося страха.

Наоборот.

Мы собирали черные ежевичины и кормили ими друг друга с ладони.

А потом хохотали, целуясь иссиня-черными, измазанными ягодным соком губами.

А потом нам становилось не до смеха, дыхание учащалось, и мы вновь и вновь любили друг друга.

До изнеможения.

Это было здорово.

Но «Стеблин» с досланным в ствол патроном всегда был засунут за пояс так, чтобы достать и снять с предохранителя меньше чем за одну секунду.

Второй приматывался к голени.

На всякий случай.

От этой привычки, видимо, мне уже не избавиться.

Никогда…

…Там же, на гребне старинного отвала, она мне призналась, что у нее задержка.

Я сначала не понял.

А когда понял – офигел.

Это было, наверное, здорово.

Но совсем не вовремя.

Я взял паузу на размышления, а на следующий день выяснилось, что все в порядке.

Задержка не была связана с беременностью.

С чем – не знаю, тонкости женской физиологии никогда не были сильной стороной моего образования.

Но проблема вроде бы рассосалась сама собой.

Или не рассосалась?

Хорошо, в этот раз не залетела…

А дальше что?

Я так и не смог понять, нужно ли мне все это…

…Принесенные Веточкиными разведчиками сведения были неутешительны.

Криминал контролировал Ростов плотно и грамотно.

Они уже, кстати, знали, что у шахтеров появились какие-то новые ветераны.

И что эти ветераны собираются на Юг.

Правда, собственно отряд их интересовал мало, а вот шахтерское посольство…

Криминал просто-таки жаждал пограбить подземников.

И ждал…

Это они умели.

…Все говорило о том, что в шахтах завелся предатель.

О «свояке» Веточке шепнул захваченный с боем мелкий воровской авторитет, вышедший в пригород «за долей», на свою беду, именно тогда, когда Веточкины «девочки» оседлали трассу.

Кто этот «своячок», авторитет, понятно, не знал, но утечка информации была налицо, причем с самого верха.

В общем-то, все указывало на рабов, прислуживавших в зале стачкома, к тому же одному из них, неясно каким образом, недавно удалось бежать.

Но это была, так сказать, официальная версия.

Никита же, улучив минутку, шепнул, что они с председателем грешили на кого-то из «стариков», не жалующих саму идею частичного переселения.

Так или иначе, но дорога на Юг была перекрыта: в Ростове заправляли «настоящие законные» воры, а эти ребята, надо отдать им должное, сидеть по «нычкам» и засадам умели.

В подконтрольных им землях наверх «цинковали» все.

Ну, или почти все – это не имело особого значения.

Ростов надо было обходить стороной…

Вот мы и прикидывали варианты.

Надежней всего было идти через шахтерские районы.

На Донецк, потом на Мариуполь, оттуда на Каховку и, через Крым, в Темрюк и дальше в Анапу.

А там до Сочи рукой подать.

К тому же – по побережью.

Маршрут, хоть и кружной, но более или менее надежный.

Мешало два обстоятельства.

Точнее, три.

Наркобароны, прочно сидящие под Мелитополем.

УНСОвцы, время от времени устраивающие рейды с целью уничтожения уцелевших «москалей».

Крым.

Где меня слишком хорошо помнили.

И друзья, и враги.

Все эти трудности, в принципе, были достаточно легко преодолимы. Наркобароны вряд ли захотят связываться с большим вооруженным отрядом (если он, разумеется, не начнет жечь посевы, а мы этого делать не собирались). УНСОвцам мы, причем с большим удовольствием, могли бы и по зубам насовать: их дружины были, по сведениям стачкома, не слишком многочисленны и совершенно недисциплинированны.

С такими подраться – одно удовольствие, к тому же они и так довольно регулярно получали по заднице, – то от родственных ростовским донецких шахтеров, наших естественных союзников, то от тех же наркобаронов, которых «незалежники» время от времени пытались грабить.

Как говорят, по идеологическим соображениям.

В Крыму…

В Крыму, я уже говорил, у меня были не только враги, но и друзья.

Но я не хотел в Крым.

Это было иррационально, но я не мог вновь оказаться на этой земле.

Не мог, и все.

Слишком много…

Не хочу даже обсуждать.

Следовательно, идти нужно было на Сальск и там уже договариваться с местным казачеством о дороге на Вольную республику.

А дальше – как Бог на душу положит.

С казаками у шахтеров, да и у Крыльев были общие враги. Значит, договориться можно.

Как там папаша в свое время говорить любил: «Против кого дружить будем?».

Есть против кого.

А значит – прорвемся…

…На восьмой день я наконец почувствовал, что окончательно пришел в себя.

Провел два пробных спарринга: с Веточкой и Бобом Костенко, и оба мне удалось свести вничью.

Поскольку рукопашная никогда не была моей сильной стороной, я понял, что созрел к движению, и отдал распоряжение постепенно начинать готовить технику.

Вот только распоряжение это было излишним.

Обо всем, оказывается, уже позаботились шахтеры.

Их механики продемонстрировали какие-то прямо-таки нереальные чудеса изобретательности, и наши машины стали как новенькие.

Даже лучше.

По крайней мере, выдвижные бронеколпаки на джипах вращались вкруговую, наподобие миниатюрных танковых башен, а курсовые пулеметы расширили сектор обстрела почти до сорока пяти градусов.

К комплекту легкого вооружения добавились полюбившиеся Веточкиным разведчикам «подземные» арбалеты, причем на те, что предназначались Иветте, мне и Вожаку, оружейники умудрились даже приклепать неплохую оптику.

Мы, разумеется, сразу же кинулись опробовать новинку.

Дальность и сила боя самострелов оказалась поразительной: четыреста метров, причем короткие и тяжелые стрелы-болты ложились кучно даже без поправки на ветер.

Веточка тут же пригрозил выкинуть к чертям собачьим СВД и стал приставать к мастерам с просьбой изготовить одноручный арбалет для ближнего боя.

Те чесали бороды и отвечали, что в принципе, конечно, можно, только времени не хватит, а потом один не выдержал и подарил бывшему сержанту собственной конструкции «локтевик» – компактный и легкий самострел, который следовало крепить ремешками к предплечью.

При спущенном предохранителе он бил сквозь рукав, реагируя на резкий поворот ладони.

Веточка был в экстазе.

Если бы оружейник был его ориентации, то судя по всему, на нем женился бы.

Честно-честно…

…Наконец пришло время выступать.

Самая большая сложность была в том, что нам предстояло дважды форсировать реку.

И если мост через Донец был на шахтерской территории и они за него ручались, то где мы сможем переправиться через Дон, оставалось загадкой.

Южнее Калитвы лежали Дикие земли, которые не контролировал никто: ни шахтеры, ни криминал, ни казачество.

Там отсутствовали даже Каэры Крыльев.

Но люди там жили.

И явно не были ни ангелами, ни альтруистами.

Как сказал Матвей, на Дикие земли опасались заезжать даже особо отмороженные банды байкеров, – то есть те, кто не должен был бояться ничего просто по определению.

Конечно, нельзя сказать, что шахтеры не пытались отправлять туда послов и просто разведчиков.

Для того чтобы жить, шахтам надо было торговать.

Или грабить.

…Вот только возвращались с Диких земель немногие.

А те, кто возвращались, наотрез отказывались идти туда снова. И вовсе не потому, что шахтерские лазутчики были людьми слабыми или чересчур боязливыми.

Нет.

Просто, по их словам, там было не с кем договариваться.

В Диких землях царил полнейший беспредел.

Каждый воевал с каждым.

Грабили, убивали, насиловали, но не с какой-либо определенной целью, а просто потому, что это был образ жизни.

Все, что осталось от прежнего, относительно цивилизованного мира, старательно разрушалось.

Дома, дороги…

Процветали какие-то странные религиозные культы, требующие обязательных человеческих жертвоприношений.

Пленные, приведенные из Диких земель, перегрызали горло надсмотрщикам.

Если не удавалось – перегрызали вены себе.

Или изыскивали еще какой-либо, как правило, довольно экзотический способ последнего успокоения.

Через этот ад нам следовало пройти не менее ста пятидесяти километров.

Потом – форсировать Дон и убедить разрозненные, но достаточно сильные для того, чтобы поддерживать видимость порядка, казачьи общины, что мы не собираемся устраивать резню.

И упросить их проводить нас до Тихорецка, провозглашенного не так давно столицей Вольной казачьей республики.

Н-да-а, папаша…

Ты у меня за это ответишь…

…Сразу за мостом через Северный Донец нас приветствовала длинная, примерно с километр, виселица, на которой не в такт раскачивались разной степени свежести покойники.

У внушительного бетонного блокпоста неторопливо покуривал трубку бородатый жизнерадостный шахтер в темных очках-консервах.

Мы с Никитой спрыгнули с Чарлиного грузовичка и не спеша направились в его сторону.

Разглядев Никиту, караульный аккуратно положил дымящуюся трубку на бетонный надолб и вытянулся по стойке смирно.

Начальство все-таки.

– Ну, как тут у вас?

Караульный пожал плечами:

– Курить можно?

Я б ему, разумеется, всыпал, но Никита только улыбнулся:

– Кури. Что уж с тобой поделаешь…

– Значит так, – шахтер запыхтел трубкой, и в воздухе разлился резкий аромат самосада.

Хреново у них с табачком, однако.

Я еще в шахте заметил.

– Два дня назад они хотели на плотах перебраться. Хуторяне заметили, доложили. Ну, мы их слишком поздно догнали, Еремеев выселок они спалить успели. Хорошо еще, что сам Еремей с семейством в поле были, картошку копали. Девка там только была с маленькими. Ну, их, понятное дело… Там мы этих и повязали. Драться только двое умели, остальные – рвань обычная. Вон, видишь, начальник, – свеженькие висят. Я пятерку наших отправил, чтобы Еремею отстроиться помогли. Зима скоро. Ну, а детишки… – шахтер махнул рукой. – Еще нарожают. А вы к Князю, говорят, собрались?

Я дернулся.

Ни фига у них здесь…

Режим секретности.

Небось, все бандиты в Диких землях уже ножики точат, нас ожидаючи…

Никита глянул на меня, успокоительно положил руку на плечо.

– Это Сергей. Командир блокпоста. Из Матвеевских десантников. Если б он не знал – мы бы тут все легли.

– Эт-точно, – Сергей не торопясь выбил трубку о каблук сапога. – Глянь-ка туда.

И махнул рукой.

Я повернулся в ту сторону, куда он показывал.

С вершины небольшого холма скалились еще двое шахтеров. Из лощинки, урча, выкатился легкий танк.

– Я тебе, капитан, разумеется, не все показываю. Но на вас, поверь, хватило бы…

Ну, это вряд ли.

Отряд есть отряд.

Да и не двигались бы мы без дозоров по чужой-то территории.

Но возражать я не стал.

Пусть себе тешится.

Возразил неожиданно Веточка – в наушнике:

– Командир, сделай громкую, – просит слезно. – Ну, пожалуйста…

– Иветта, не пижонь.

– Ну, командир, им же самим лучше будет…

– Ну ладно, – я повернул рычажок на громкую связь.

В наушнике щелкнуло, и просительный тон сменился на нагло-презрительный:

– Слышь, ты, дитя подземелья…

Дернулись оба.

И командир блокпоста, и член стачкома.

Может, Веточка что-то не то сказал?

Или у них это ругательство?

– Тех придурков, что в лощинке с танком сидели, я легко доставал «Стингером». Ну, не я – Витек, разведчик мой, ты ему, бородатый, в подметки не годишься. А тем дурням, что по кустам сидят, мы бы могли голыми руками шейки посворачивать. Теперь о тех, кто на холме. ДШК – машина хорошая. Согласен. И позиция классная. Только скажи этим барбосам, чтобы, раз уж в полнопрофильном сидят, не поленились – морды надо в оптику тыкать, а не поверх бруствера пялиться. Там кроме тех, что стоят, еще один есть, так я его бородавку сейчас как раз в прицел СВД разглядываю…

Бородатый командир просто обалдел.

Уставился на дужку наушника так, как будто из нее сейчас должна вылететь птичка.

– Эт-то кто?

Ответить я не успел.

Из наушника раздалось радостное кудахтанье.

Н-да…

У Веточки смех и так не особо приятный, а уж в наушнике…

– Конь в пальто. Я тебя тут наблюдаю еще с тех пор, как ты у Еремея своего самосад за бревна выторговывал. Побегалов моя фамилия. Может, слышал?

Судя по реакции шахтерского командира – может, и слышал.

Сто шестая дралась на Кавказе, а там о Веточкиных «девочках» легенды ходили.

Но повел себя Сергей более чем достойно.

Шутливо вскинул руки:

– Сдаюсь. Уел. Забыл, с кем дело имею. Где переплыли-то?

Наушник опять закудахтал.

Отключить его, что ли?

Пижон.

– Да рядышком. Считай под мостом. – Голос Веточки стал неожиданно серьезным: – Ты бы, десантура, еще один блокпост оборудовал. На том берегу. Если всерьез полезут…