Текст книги "Записки чекиста"

СНОВА В СТРОЮ

По решению январского Пленума ЦК ВКП(б) зимой 1933 года при машинно-тракторных станциях и в совхозах были созданы политотделы.

О большом и важном значении этих органов для подъёма сельского хозяйства страны свидетельствовал тот факт, что Центральный Комитет партии счёл нужным направить на работу в политотделы совхозов восемь тысяч коммунистов из городских учреждений, с фабрик и заводов. В числе многих был направлен и я, с оставлением в действующем резерве ОГПУ.

К началу весны того же года я уже был заместителем начальника политотдела свиноводческого совхоза имени Ленина в Данковском районе нынешней Липецкой области.

Заместитель начальника политотдела… А что это значит? Ведь ни знаний основ сельскохозяйственного производства у меня не было, ни элементарнейших навыков, позволявших хотя бы по виду отличать пшеничное поле от ржаного. Правда, знал, как вести борьбу за укрепление трудовой дисциплины, как предвидеть и пресекать подлые махинации врагов колхозного строя, как разоблачать и очищать колхозы и совхозы от пробравшихся в них кулацких последышей.

Но всему этому не велика цена, если труженики земли, хлеборобы, видят, что в основном, в самом главном, – в сельском хозяйстве человек разбирается, мягко говоря, как баран в термометре: ни авторитета такой человек не заслужит, ни доверия к нему не будет.

Вспоминается курьёзный случай, происшедший летом, когда я уже хорошенько освоился на новом месте. Как-то поехали мы с Николаем Георгиевичем Селивановым, управляющим отделения совхоза, к нему на участок. Дело было жарким летним днём, разморённая зноем лошадь едва плелась по пыльной дороге, и мы с Селивановым болтали о чем придётся, не думая подгонять её: все равно торопиться некуда.

Неожиданно в глаза бросился небольшой клин поля, сплошь заросший сорняками, да так, что среди них лишь кое-где торчали одиночные пшеничные колоски.

– Что это? – удивился я, невольно останавливая дрожки.

Николай Георгиевич усмехнулся:

– Показательный участок.

– Показательный?

– Ага… Для наших рабочих, да и для крестьян из окрестных колхозов. Показывает, как нельзя относиться к уходу за посевами, а для некоторых «шибко грамотных» вроде памятником их глупости служит.

– Не пойму, о чем ты. Объясни, пожалуйста, толком.

– А чего объяснять? Не знают, так хоть бы с советами своими не лезли! – Селиванов сердито плюнул на дорогу. – Понимаешь, две недели назад еду я вот так же, как с тобой сейчас, с помощником начальника политотдела по комсомолу Левой Цитлионком. Едем, значит, а рабочие отделения как раз поле от сорняков очищают. Цитлионок на них даже не глянул, по другому поводу руками от удовольствия всплеснул: «Молодец, – говорит, – Николай, вон как здорово у тебя хлеба цветут!» Похвалил, одним словом, и дальше поехали.

– Что же ты ему не объяснил?

– А зачем? Сам не маленький, да ещё и в начальстве ходит. И в совхозе у нас не первый день, пора бы научиться, что к чему.

– Для чего же ты этот клинок сорняков оставил?

– Для того и оставил – для науки: начнём уборку, я этого «специалиста» сам сюда приведу. Может, стыдно станет, так хоть теперь учиться начнёт.

Забегая вперёд, скажу, что пустоватому, болтливому и недалёкому Леве Цитлионку не суждено было надолго задержаться в нашем совхозе.

Конечно, всем, кто ехал из города в деревню, вначале было нелегко. Не недели, а месяцы напряжённейшей учёбы, самообразования понадобилось мне, чтобы почувствовать себя увереннее, увидеть, что люди мне доверяют и считают своим. Для этого допоздна просиживал за учебниками и пособиями, не боясь показаться смешным неумекой, осаждал сотнями вопросов знающего человека и первоклассного полевода Василия Алексеевича Скляднева, свёл дружбу с зоотехниками. Совхоз наш был специализированный, свиноводческий, и кто, как не они, могли научить новичка не только есть свиные отбивные, но и оказать помощь в быстрейшем овладении им основами науки выращивания свиней. Через некоторое время я стал разбираться в полеводстве, по шуму, доносящемуся из свинарника, понимать, что там в эту минуту происходит.

Настоящим же моим коньком стала сельскохозяйственная техника. В первую очередь автомобили и тракторы – я приехал в совхоз с правами шофёра-любителя в кармане. Не откладывая, попросил дирекцию по всем правилам, без скидок и послаблений, принять у меня экзамен на минимум званий, полагающийся трактористу. После этого на законных, так сказать, основаниях нередко подменял совхозных механизаторов во время обеденных перерывов на весенней вспашке и уборке хлебов. Постепенно я стал своим человеком среди механизаторов. Это позволило нам проникнуться взаимным уважением. А там, где царит такое уважение, возникает настоящее доверие между людьми.

Окончательно почувствовал я себя в совхозе на своём месте в тот день, когда к нам прибыли по железной дороге три автомастерские. Надо было перегнать их со станции Данков в совхоз своим ходом, и туда отправились наш шофёр и два слесаря. Захотелось и мне посмотреть, что за новая техника прибыла, и я поехал вместе с ними. Две машины сразу тронулись с места, а у третьей хотя и заработал мотор, но почему-то быстро закипала вода в радиаторе.

Вести её должен был один из слесарей.

– Не поеду, – вдруг заявил он. – Расплавятся подшипники, потом отвечать придётся.

– Что ж, давай попробую. Пусти-ка в кабину, – предложил я.

Слесарь сразу согласился, с радостью уступил место:

– Мне-то что? Пробуйте…

Сел я за руль, не зная ещё, – получится или нет. Хоть и очень боялся осрамиться, но изо всех сил старался скрыть волнение. Подождал, чтобы вода немного остыла, включил мотор и прежде всего хорошенько отрегулировал опережение. Не кипит? Нет.

Подмигнул слесарю:

– Давай в кабину. Поехали!

И включив скорость, начал догонять ушедшие вперёд машины. Так, все вместе, и въехали на совхозный двор, загнали автомастерские в гараж.

Все в порядке!

Конечно, приходилось заниматься не только агитацией и работой с механизаторами. Основным и главным оставалась борьба с кулачеством, сумевшим пробраться в наш совхоз. Ускользнув от высылки во время раскулачивания, многие из них подались в города, постарались пристроиться в дальних от их родных мест совхозах, где не хватало рабочих рук. Некоторые не скрывали своё кулацкое прошлое, сами рассказывали работникам политотдела о нем, просили и часто получали разрешение остаться на работе в совхозе с тем, чтобы честным трудом заслужить право на возвращение в родные места.

Хуже было с замаскировавшимися, с продолжавшими ненавидеть Советскую власть и пытавшимися исподтишка вредить и пакостить ей, где только можно. То вдруг обнаруживается пропажа кормов, и свиней приходится переводить на сокращённый рацион откорма. То свиноматка, избитая каким-то мерзавцем, приносит мертворождённых поросят. То под покровом ночи в поле вспыхивают скирды необмолоченного хлеба. То в моторе или в подшипниках трактора оказывается неизвестно откуда взявшийся песок…

Мы с начальником политотдела Фомой Георгиевичем Перекальским не знали ни дня покоя, старались мобилизовать на борьбу с враждебными элементами весь коллектив совхоза.

Правда, общий язык с Перекальским мы нашли не сразу. Поначалу он показался несколько замкнутым и чрезмерно суровым.

В совхоз Фома Георгиевич приехал из Орла, где работал начальником окружного земельного отдела, и сельскохозяйственное производство знал отлично. Был он членом партии с 1918 года, участвовал в гражданской войне, защищал от белогвардейцев Царицын.

Перекальский, как говаривали в старину, был выходцем из народных низов. Сын бедняка-крестьянина бывшего Моршанского уезда Тамбовской губернии, он с раннего детства познал нелёгкую цену политого потом куска хлеба. Единственную лошадёнку, опору в хозяйстве, и ту забрали бандиты…

Во время империалистической войны Фома Перекальский тянул солдатскую лямку, а вскоре после Октябрьской революции вступил добровольцем в Красную Армию.

Только после окончания гражданской войны смог Фома Георгиевич вернуться к мирному труду. Бывшего секретаря командующего 8-й армии избирали председателем уездных исполнительных комитетов в Воронежской и Тамбовской губерниях, по совместительству ему пришлось одно время работать и уездным военным комиссаром.

Однако больше всего тянула к себе потомственного хлебороба родная земля. Работе в земельных органах Перекальский посвятил не один год. Оттуда его и направили в политотдел нашего совхоза.

Совсем другим человеком был директор совхоза Н.Н.Попов. Он любил внешний эффект, обожал громкие фразы, за которыми сплошь и рядом скрывались самый настоящий обман и очковтирательство. Мы с Фомою Георгиевичем не могли понять, почему наш директор все время норовит, если не открыто мешать, то хотя бы противодействовать работе политотдела. Чего ради он старается обелить и защитить разоблачённых рабочими совхоза бездельников, а то и схваченных на месте преступления кулацких последышей.

Такое поведение директора было и непонятным, и более чем странным.

Непонятное рассеялось в тот день, когда стало известно, что Попов никакой не выходец из бедняков, а сын кулака и что пробрался он в партию нечестным путём. На том директорской его «деятельности» и пришёл конец. Попова сняли с работы и исключили из партии.

Это событие совпало с проверкой и обменом партийных документов, проводившимися в 1935 году.

А через год политотделы в совхозах были упразднены.

Поставленные перед политотделами задачи по укреплению трудовой дисциплины, политическому воспитанию и техническому образованию работников совхозов, разоблачению замаскировавшихся кулаков и других враждебных элементов были выполнены.

Прошли десятилетия, много утекло воды за эти годы, но работа в политотделе совхоза навсегда осталась в моей памяти. Как остались в памяти и многие совхозные активисты.

С упразднением политотделов меня отозвали на прежнюю работу в город Воронеж. После почти четырехлетней «командировки» в совхоз я вернулся в Воронежское управление НКВД и опять занял место в чекистском строю.

ДВОЕ С ТОЙ СТОРОНЫ

Нелегко и не сразу удалось войти в привычную колею. Сказывался четырехлетний отрыв от чекистской работы. За эти четыре года в деятельности органов государственной безопасности, в жизни всей нашей страны успели произойти существенные изменения.

Знаменательной победой завершилась социалистическая реконструкция народного хозяйства. Досрочное выполнение планов второй пятилетки превратило Советский Союз в индустриально-колхозную державу. Коммунистическая партия поднимала народ на быстрейшее освоение техники, на организационно-хозяйственное укрепление колхозов. В основном завершалось построение первого и мире социалистического общества.

Рос международный авторитет СССР.

Но чем значительнее были достижения советского народа, тем большую тревогу вызывала у советских людей накалявшаяся международная обстановка.

Власть в Германии захватила фашистская клика Адольфа Гитлера, провозгласившего господство арийской расы над народами всей планеты. Вероломным путём, без объявления войны, фашистская Италия обрушилась на беззащитную Абиссинию и поработила её. Год спустя вспыхнул франкистский мятеж в Испании. Фашисты Германии и Италии, пользуясь попустительством буржуазных правительств Франции и Англии, поспешили своими вооружёнными силами на помощь испанским фашистам. Не теряла времени и японская военщина, успевшая к этому времени прибрать к рукам Маньчжурию и Центральный Китай.

Над Советским Союзом стала нависать угроза вторжения агрессивных империалистических армий как на Западе, так и на Востоке.

Наша партия и правительство делали все возможное для того, чтобы воспрепятствовать началу новой мировой войны. Но враги Советского Союза, и в первую очередь германский фашизм, открыто к ней готовились. И хотя ещё не гремели пушки, через границу на территорию Страны Советов пробирались все новые и новые вражеские лазутчики – шпионы и диверсанты.

Вот почему не было в ту пору у органов государственной безопасности более важной задачи, чем пресечение происков иностранных разведок и подрывной деятельности фашистской Германии и милитаристской Японии. Об этих происках с неопровержимой убедительностью свидетельствовали привлекавшие к себе внимание всего мира судебные процессы над шпионами и диверсантами из «Промпартии», «Союзного бюро меньшевиков», дело инженеров английской фирмы «Метро-Виккерс» и ряд других. На большинстве этих процессов в качестве обвиняемых фигурировали не только немецкие, английские и прочие подданные из иностранных разведок, но и агентура, завербованная ими в Советском Союзе из числа бывших белогвардейцев, разного рода предателей и деклассированных элементов.

Чем ближе надвигалась война, тем активнее велась разведка. Старая истина подтверждалась снова, и чекистам хватало работы.

Хватало её и у нас в Воронеже.

Как-то в управление НКВД пришла молодая женщина, жена бухгалтера одного из городских учреждений, и с едва скрываемым волнением попросила выслушать её. Озабоченный, явно растерянный вид посетительницы заставил невольно насторожиться, а первые же её фразы не могли не вызвать тревогу.

– С месяц назад, – то бледнея, то заливаясь краской, рассказывала посетительница, – я познакомилась в театре с двумя какими-то странными людьми. Муж в этот вечер был занят составлением финансового отчёта, и я отправилась в театр одна. А там, во время антракта, разговорилась со своими соседями, оказавшимися, по их словам, инженерами, приехавшими в наш город в длительную командировку с Украины. После спектакля они предложили проводить меня домой и по дороге оба жаловались на скуку, на то, что в Воронеже у них нет знакомых. Мне даже стало немного жалко их – легко ли в чужом городе, без близких? И когда тот из них, что постарше, спросил, не соглашусь ли я встретиться с ним ещё раз, днём, не познакомлю ли его с историческими местами Воронежа, я не стала возражать. Почему не оказать любезность воспитанному, культурному человеку?

– И вы встречались?

– Да, несколько раз. Сидели в сквере, бродили по городу… Но не эти встречи заставили меня обратиться к вам, а то, как ведёт себя этот случайный знакомый. Он и не думает интересоваться историей нашего города. Вместо этого все настойчивее и подробнее расспрашивает меня об учреждении, где работает муж, о друзьях мужа и обо мне самой. Когда он услышал, что я родилась в семье крупного царского чиновника, неожиданно признался, что приехал из-за границы, где и получил инженерное образование.

– А за границей как очутился? Не рассказывал?

Женщина задумалась, вспоминая подробности. Потом, фразу за фразой, повторила услышанное от инженера:

– Будто попал туда ещё ребёнком, вместе с родителями, которые поспешили уехать сразу после революции… Очевидно, он сын белоэмигранта? Но как же, в таком случае, оказался здесь?

– Мог и легально вернуться. Теперь возвращаются многие.

– Нет! – посетительница взглянула тревожными глазами. – В такое возвращение я не верю. Что-то он не договаривает, о чем-то боится сказать… Жалуется, что жил за границей в нужде, а сам и высшее образование получил, и сейчас, судя по всему, недостатка в средствах не испытывает.

– Чем же он тут занимается?

– Ничем. Только и намекнул, что и он, и товарищ его все ещё ищут подходящую работу. А живут на окраине города на частной квартире.

Определённые выводы из услышанного напрашивались сами собой.

Ясно, что оба инженера приехали в Воронеж впервые, иначе ни тот, ни другой не стали бы заводить случайные знакомства, нащупывая пути к устройству на работу, а значит и к легализации. Несомненно и то, что прибыли они из-за границы нелегально. В противном случае, зачем им нужно было придумывать первоначальную версию о длительной командировке с Украины в Воронеж?

Но оставались вопросы, ответа на которые ни у нас, ни у встревоженной посетительницы пока не было. Где, когда и каким образом перешли инженеры границу? Поддерживают ли они с кем-либо за границей связь, и если поддерживают, то как? Что представляют собой эти люди? Каковы их прошлое, намерения и планы на будущее?

Все это нужно было выяснить как можно быстрее. А значит, отныне того и другого нельзя выпускать из поля зрения.

– Вы никому не рассказывали о свиданиях с инженером? – спросили у посетительницы.

– Только мужу. Сразу после того, как услышала признание о загранице. Муж и потребовал, чтобы я пришла к вам. Как мне дальше быть, что делать?

– Прежде всего, поблагодарите мужа за этот совершенно правильный совет. И вам большое спасибо за помощь. Встреч с инженером не прерывайте, но ведите себя так, чтобы ни одним словом не вызвать у него ни малейшего подозрения. Мы должны знать все, о чем он сочтёт нужным рассказать вам. Вы согласны?

– Если это необходимо, согласна.

С этого дня сведения об инженерах стали поступать все чаще. Новый знакомый нашей посетительницы продолжал вести себя вполне корректно, хотя и являлся на свидания иной раз заметно под хмельком. Зато в такие дни он особенно охотно рассказывал привлекательной молодой женщине о себе и о своей жизни за границей.

Уже из этого можно было составить его портрет.

Что ж, у него действительно были основания «недолюбливать» Советскую власть. Октябрьская революция лишила крупного фабриканта и его, единственного наследника, всех капиталов, вышвырнула за пределы нашей страны, а когда родители умерли, этот «наследник» в полном смысле слова оказался у разбитого корыта: ни средств для существования, ни перспектив.

Но как, какими путями «наследнику» удалось вернуться к нам, что ему у нас нужно? Об этом он все ещё предпочитал не говорить.

Тем временем мы успели собрать некоторые данные об обоих инженерах. Выяснилось, что живут они на окраине Воронежа без прописки, в квартире у сапожника-кустаря, щедро платят за комнату и ведут себя вполне прилично. Хозяин квартиры, старый холостяк, охотно рассказывал соседям о своих квартирантах. Все бы ничего, люди как люди. Но почему они так часто спорят, а то и ругаются на каком-то непонятном языке? Особенно, если тот, что постарше, приходит домой под мухой. Разругаются, а утром опять все тихо-мирно. Позавтракают и отправляются в город искать работу.

«Поиски» эти заключались в том, что инженеры, бродя по городу, внимательно читали вывешенные в витринах объявления, наведывались в мелкие кустарные предприятия, а иногда прогуливались поблизости от крупных фабрик и заводов, вроде высматривая подходы к ним. Лишь однажды тот, что помоложе, съездил в Харьков, где у него оказались неизвестно откуда прибывшие знакомые. Но не задерживаясь там, опять вернулся в Воронеж.

Все это время отлично вела себя жена бухгалтера, по нашей просьбе продолжавшая встречаться с пожилым инженером. Полное «понимание», с которым она относилась к его разглагольствованиям о заграничном «рае», все больше и больше развязывало инженеру язык.

Кончилось тем, что, в знак признательности за сочувствие, он подарил ей красочно изданный за рубежом иллюстрированный календарь. Этот подарок окончательно открыл нам глаза на то, что представляют собою оба инженера: подобные календари, отпечатанные на русском языке, из года в год выпускала белоэмигрантская организация, давно известная чекистам.

«Национально-трудовой союз нового поколения», так называемые «нацмальчики», объединял за границей русскую молодёжь, воспитанную в антисоветском духе и ратовавшую за самые острые формы борьбы с Советским Союзом, вплоть до террора и диверсий на нашей территории. Это они, «нацмальчики», стреляли в советских полпредов в первые послереволюционные годы. А теперь – тоже они, но уже повзрослевшие и ещё более озлобленные, по велению своих зарубежных хозяев готовили новые нападения на нашу страну.

Стало ясно: с двумя из таких «нацмальчиков» мы и имеем дело. Этот вывод подтвердила и информация о ходе наблюдения за заграничными эмиссарами, полученная из Москвы. Из-за кордона под непосредственным руководством фашистской разведки в Советский Союз была переброшена большая группа шпионов и диверсантов, завербованных среди белоэмигрантского охвостья. Часть группы была уничтожена в схватке с советскими пограничниками, а остальным удалось пересечь границу и рассеяться. Некоторые из них были задержаны в Харькове.

Очередь теперь за воронежскими «инженерами»…

Как ни старались чекисты действовать незаметно, застать «нацмальчиков» врасплох не удалось. Оба сдались лишь после вооружённого сопротивления, успев поджечь матрац, в котором хранили фиктивные документы и собранные шпионские сведения. Но ни этот поджог, ни отчаянная стрельба из пистолетов уже ничем не могли им помочь.

Наступил час расплаты.

И вот перед следователями два члена белоэмигрантской антисоветской организации, два агента по сути дела немецко-фашистской разведки. Их, как и многих других, гитлеровцы проинструктировали, как вести шпионскую и диверсионную работу на советской территории, которая должна была особенно широко развернуться с началом войны. Но ни «инженерам», ни их хозяевам так и не удалось осуществить задуманное. Даже устроиться на работу, легализоваться, и то не успели. «Помешали» чекисты, которым, как это случалось довольно часто, помогла русская женщина, распознавшая под личиной скромных инженеров наших лютых врагов.