Текст книги "Теория струн"

– Да, забавно.

– Забавно? – Томас вытаращился на друга. – Да это ко всем херам нарушает закон сохранения энергии, а заодно и все три начала термодинамики. Этого быть просто не может. Мы или с тобой оба спим, и видим друг друга во сне, или наткнулись на что-то совершенно выходящее из ряда вон.

– О, вот это мне уже нравится! – Томас воодушевился. – Раз это какая-то невиданная хрень, значит, мы ее можем выгодно продать. Так-так… Погоди. Получается, сколько тепла к ней ни прикладывай, она ни на градус не становится теплее?

– Именно.

– Твою мать, Кроссман! Да это же Клондайк!

– В смысле?

– Холодильник, старик! Прикинь! Это же готовый элемент для холодильника, который не будет потреблять ни одного ватта электричества! Если ты прав, то он останется холодным в любых условиях, и ничем питать его не надо.

– Пожалуй, – Кроссман задумался.

– Охо! Ты знаешь, сколько денег я трачу, каждый месяц, на обеспечение наших промышленных холодильных установок? Не задумывался? Так, старик, если все, как ты говоришь, я тебе тачку подарю, в качестве премии. Любую, какую захочешь. Ткнешь в каталог, и получишь. И я еще в не малом наваре останусь.

– Так это еще не все, – огорошил его Томас. – Идем, покажу тебе, как он выглядит без льда.

– О! Это вот интересно.

Кроссман подвел его к вакуумному колоколу из толстого бронестекла. Под его куполом лежал обрезок сучка, покрытый черным налетом. Настолько черным, что его трудно было таковым воспринимать. Речь шла не о цвете в привычном понимании слова, а о чем-то, что поглощает все без исключения коснувшиеся его кванты.

– Охренеть. – прошептал Рихард. – Но, в принципе, логично. Раз его температура равна абсолютному нулю, значит, он имеет спектр излучения идеального черного тела. Вот уже не думал, что доведется такое увидеть. Выходит, он поглощает вообще всю приложенную к нему энергию?

– Да. Причем, во всех мыслимых диапазонах. Я уже попробовал лазер, рентген, гамма кванты. И вот это…

Томас вынул из-за шкафа внушительного размера кувалду.

– Открой кран, – попросил он Шнайдера.

Тот повернул вентиль, впуская воздух под свод колокола, затем поднял стекло. Кроссман осторожно взял обрезок сучка с пленкой, уже начавшей испускать пар и покрываться инеем, теряя невообразимую черноту, положил его на бетонный пол, и с размаху долбанул по нему кувалдой. Пол дрогнул, звякнула в шкафах химическая посуда.

– Ну, смотри.

Шнайдер присел, и присвистнул. Мощный удар не только не смял микронную пленку, но и вообще не оставил на ней никакого следа.

– И пулю остановит? – Рихард покосился на друга.

– Думаю, остановит что угодно. Это идеальный поглотитель абсолютно любого воздействия. Он поглощает любую приложенную энергию, и отправляет хрен знает куда. Я его алмазной фрезой взять пытался. Минут пять крутил. Повредилась фреза.

– Может энергия уходит, в параллельное пространство? – серьезно спросил Шнайдер.

– Не верю я в них. Но, возможно, поверить придется.

– Если мы докажем существование этих пространств, Нобелевка нам обеспечена. Но мы ждать не будем. Нобелевку оставим на потом, а наваримся раньше.

– На холодильниках?

– Почему бы и нет? Но ведь и броню можно делать.

– С броней сложности. Эта хреновина настолько холодная, что вымораживает газы из воздуха. Если бойца одеть в жилет с таким напылением, он за десять минут превратится в неподъемного снеговика.

– А ну да… Спектр абсолютно черного тела. На три градуса ниже реликтового… – Шнайдер запнулся. – Погоди! Это же обалденное название! Просто идеальное, со всех точек зрения! Включая коммерческую.

– Ты о чем?

– Реликт, прикинь! Надо назвать эту хрень реликтом!

– Ну…

– Почему «ну»? Дело не только в температуре, старик! Дело в том, что это неведомая хрень неведомого происхождения. Реликт! Круть!

– Неведомого на данный момент, – уточнил Кроссман.

– Нет разницы. Я его открыл, я его назвал.

– Да, пожалуй.

– И, кстати, насчет низкой температуры реликта ты тоже зря напрягаешься. Можно сделать термоизоляцию, например, в аэрогель закатать пластинку, или вакуум вокруг не создать, как ты. Но уже сейчас я вижу несколько коммерческих применений нашего открытия. Первое, это эффективные мобильные холодильные установки, не требующие питания. Впрочем, стационарные тоже, кто захочет на электричестве сэкономить. Их производство мы начнем прямо завтра. Начальником проекта назначу тебя.

– Мастером по холодильникам? – Кроссман скривился.

– Нет. Начальником проекта «Реликт», – серьезно уточнил Шнайдер. – Второе. Режущий инструмент. Сверла, фрезы. Раз ты сломал о микронную пленку реликта алмазную фрезу, значит, инструмент, отлитый из реликта, сможет взять вообще любой материал.

– Причем, без износа, – добавил Кроссман. – Я в микроскоп исследовал пленку, фреза даже микроцарапин на ней не оставила.

– Вот. Вечный инструмент, кстати, это проблема. Все купят, и никому он больше не понадобится. Подумай, может как-то можно искусственно ограничить ресурс.

– Нет.

– Тогда с инструментом спешить не будем.

– А с холодильниками, значит, будем? – усмехнулся Томас. – Они же тоже будут работать сколько угодно. Этот твой реликт не расходуется, не испаряется. Вообще стабилен, как сам абсолют. У меня от этого мозги кипят.

– У меня тоже кипят, но от другого. – Шнайдер нахмурился. – Вроде мы нашли золотую жилу, а использовать не можем. Если наши устройства никогда не сломаются, то мы насытим рынок за пару лет.

– Спешка тут вообще не нужна, – уверенно заявил Томас. – Надо исследовать вещество.

– Реликт, – поправил Рихард. – Но ты же сам сказал, что там исследовать больше нечего.

– В самом веществе, ну, в реликте твоем, исследовать нечего, это точно. Научный метод дифференциален, он требует разобрать исследуемый объект на части, чтобы постичь его структуру. Но с реликтом это сделать невозможно. Единственное, что мы можем, это тупо использовать его единственное свойство, имеющееся у него.

– Поглощать любую приложенную к нему энергию, – Шнайдер кивнул. – И что же ты тогда говоришь о недопустимости спешки, о дальнейших исследованиях? Если научные методы к нему неприменимы, какие ты предлагаешь?

– Статистические, – спокойно пояснил Кроссман. – Это тоже наука, но она интегральная. Статистика не разделяет исследуемый объект на части, она, наоборот, соединяет разрозненную информацию об объекте в единое целое, затем ищет в этом целом логические взаимосвязи. Нужно построить несколько устройств, но не выбрасывать их сразу на рынок, а посмотреть, как они покажут себя в работе. Допустим, те же холодильники. Ты хотел сэкономить на электричестве? Давай сэкономим. Отключим электричество, вставим охлажадющие элементы из реликта. С инструментом тоже. Мы понятия не имеем, как поведет себя реликт, если из него пытаться отлить что-то, кроме пленки.

– Ну, да. Согласен. Начнем с этого. Но завтра я хочу подать заявку в муниципалитет на расширение нашей территории. Скажу, будем строить новый корпус, необходимый для очистки вредных выбросов. «Зеленые» нас поддержат.

– Понятно. Ты хочешь, чтобы лужа оказалась внутри периметра нашего ограждения.

– Именно. Неизвестно, сколько их еще на Земле, поэтому сильно затягивать исследования я бы тоже не стал. Понимаешь?

– Да. Если источников реликта много, ты хочешь навариться вперед других.

– Умница. – Шнайдер хлопнул Кроссмана по плечу. – И тебя не обижу. Все, работаем.

Глава 10
в которой не происходит ничего интересного, Ганнибал Мэтью разговаривает с проекцией собственного подсознания, и понимает, чем являются струны.

Ганни пришел в себя от доброй пощечины Ханта.

– Эй, старик! – Уолтер потряс его за плечи. – Не вздумай откинуть копыта. Как ты?

– Не знаю, – признался Мэтью. – Ноги-руки хоть на месте?

– На месте, на месте! – успокоил его Ичин, присев рядом на корточках. – Жахнуло, конечно, не слабо, но никого не зацепило. Повезло.

Ганни поднялся и отряхнул снег с одежды. Его память цепко хранила произошедшее с ним. Не что видели Уолтер с Ичином, а странную структуру из струн, черную тварь, уничтожающую ее, и свою победу.

Он не побежал, и увидел струны. Он ударил первым, и победил. Это не было совпадением, и, тем более, не было бредом. Таинственный незнакомец, оставлявший записки, знал, что произойдет, и знал, как на это воздействовать. Ганни выполнил инструкции, и получил результат.

– Ты мечтал стать непосредственным свидетелем аномалии, – напомнил Ганни Ичину. – Как впечатления.

– Чуть в штаны не наложил, – признался японец. – Даже беспокоюсь о сохранности самурайской чести. Теперь буду мечтать о чем-то другом, встреч с аномалиями мне достаточно.

– Жуть, действительно, редкостная, – обавил Хант. – Ты один не дал деру.

– У меня были инструкции, – с серьезным видом ответил Ганни.

– Я бы на них наплевал. – Уолтер передернул плечами.

– Что-то необычное было? – сторожно спросил Ичин. – Ты выполнил инструкции, и что?

– Вроде, ничего, – решил приврать Мэтью.

Ему хотелось сначала самому разобраться с новыми ощущениями.

Офицеры на аэродроме взрыва слово не слышали, по крайней мере, никто никаких вопросов не задавал. И это было странным, потому что произошел он не более чем в полутора километрах от них. Сами же иностранные гости предпочли разговор об этом не заводить, а то начнутся вопросы, которые закончатся неизвестно чем. Хорошо, если не в подвале Эф-Эс-Би.

Перелет до Канады прошел без проблем, там пересели на самолет, освещенный улыбкой молоденькой стюардессы, и, оторвавшись от взлетки, устремились туда, где можно было сделать последний шаг к сытому и безопасному будущему.

Ичин быстро уснул в своем кресле. Хант, упустивший возможность соблазнить Светлану, да и вообще истосковавшийся по женской ласке, принялся болтать со стюардессой, проверяя границы дозволенного. Мэтью погрузился в раздумья. Спасть ему не хотелось, но, как ни странно, болтовня друга и щебетание молодой японки его не раздражали и не отвлекали. Ганни словно скользнул чуть в другой слой реальности, где был только он в удобном кресле, и бесконечное белое пространство вокруг. Пространство было пронизано струнами. Они тянулись из бесконечности в бесконечность, пересекаясь под гармоничными углами, как штрихи умелого мастера. И они что-то обозначали. В этом не было ни малейших сомнений.

Внезапно Ганнибал ощутил в этом пространстве еще чье-то присутствие.

– Не бойся, – раздался из-за спины благозвучный женский голос.

Наверное, так мог бы говорить ангел, если бы ангелы существовали.

Мэтью повернулся в кресле, и увидел женщину, лет тридцати на вид, настолько красивую, что у него перехватило дух. Она была одета лишь в тончайшую тунику, ниспадавшую с ее плеч. Туника была очень короткой, едва доходила до бедер, а ткань столь тонкой, что не скрывала ничего, даже соски на груди выглядели предельно рельефными, какими их можно было бы разглядеть вообще без одежды. Ее платиновые волосы доходили до середины спины, а кожа была белой, как фарфор высочайшего качества. При этом ни малейших следов грима на лице не было.

Ганни онемел от удивления. Женщина обошла кресло, ступая свободно и горделиво. Ее бедра, почти не прикрытые тканью, поражали гармоничностью формы и пропорций. Мэтью сглотнул.

– Кто вы? – выдавил он из себя.

– Можешь называть меня Белой Дамой, – сообщила она.

– Я не об этом? Кто вы вообще? Кем являетесь?

Женщина рассмеялась. Легко и свободно.

– Нет. Я не человек, если ты это имеешь ввиду. Я проекция твоего подсознания.

– То есть, вы не реальны?

Она вновь рассмеялась, задорно и звонко.

– Как же я могу быть не реальной, если ты воспринимаешь меня и осознаешь?

– Мало ли кто что воспринимает и осознает! Вон, наркоманам такое в глюках может привидится…

– Реальностей великое множество, – с улыбкой произнесла Белая Дама. – Сама суть реальности в том и состоит, что ее кто-то воспринимает и осознает. Если кто-то что-то может воспринимать и осознавать, это реально. Более или менее.

– Более или менее? – поразился Ганни.

– Да. Вот меня воспринимаешь и осознаешь только ты один. Других наблюдателей нет. Это самый зыбкий уровень реальности. Но все же это именно реальность.

– Ну, тогда и черти в белой горячке реальны! – усмехнулся Ганни. – Все, что кто-то воспринимает и осознает, по вашему определению, реально. Но, боюсь, это не так.

– Почему?

– Потому что реальным может быть только то… – Мэтью запнулся, не находя нужного определения.

– Что? – с улыбкой спросила Белая Дама.

– Ну… Я допускаю, что вы мне снитесь. Я незаметно уснул, и вижу сон про Белую Даму. Значит, вы не реальны.

– Уверен? Я подскажу с твоего позволения. Ты, как и многие люди, делаешь распространенную ошибку в оценке, что реально, а что нет. Ты, совершенно ошибочно, ставишь знак равенства между реальным и материальным.

– Но разве это не одно и то же? Материальное, значит реальное. А сон не материален, и вы не материальны, значит, вы не реальны.

– Говорю же, это очень распространенное мнение, но оно в корне ошибочно. Я легко это тебе докажу.

– Как, интересно? – с сомнением поинтересовался Мэтью.

– Очень легко. Есть огромное количество вещей, которые реальны, но не материальны. Ты оперируешь ими ежедневно.

– Голословное утверждение.

– Вовсе нет. Давай возьмем палку. Самую обыкновенную. – В руке Белой Дамы, действительно, появился сверкающий золотой жезл, длиной около четырех футов и диаметром в дюйм. – Эта штука и реальна и материальна одновременно. Так?

– Да, – согласился Ганни.

– А ее центр?

– Ну, там, в центре, тоже есть материя, – уже чуя подвох, неуверенно ответил Ганни.

– Хорошо, давай ее уберем. – Точно по центру палки образовалось внушительное отверстие. – Теперь материи в центре нет. Но что это меняет? Ничего! Центр палки как был центром палки, так им остался. Не изменилось главное – его свойства. Эти свойства, как и сам центр, абсолютно реальны, но совершенно не материальны. А знаешь, что делает эти свойства реальными? Возможность их использовать! Другими словами, эти свойства реальны, так как у них есть последствия, доступные для восприятия другими наблюдателями.

– Интересно, – признался Мэтью. – А как их можно использовать?

– Сделать рычаг, например. И его параметры будут зависеть от того, насколько близко или далеко от центра расположено крепление. Или, к примеру, чтобы из этой палки сделать весы, нужно подвесить ее именно за центр. Для этого нужно сначала найти центр, отмерить его, или вычислить геометрическими средствами. Но ты ведь понимаешь, что нельзя найти несуществующее? Центр существует. Значит, он реален. И совершенно не важно, материален он при этом, или нет.

– Прикольно. С центром понятно. А можно еще примеры реального, но не материального?

– Сколько угодно! – легко согласилась Белая Дама. – Орбита любого небесного тела. Это совершенно реальный объект, с целым рядом четких численных параметров, но, между тем, орбита не имеет никакой материальной привязки. Это чисто информационный объект. Она реальна по своим последствиям. Космический аппарат может попасть на нее, а может не попасть и последствия будут разными. Или, уже находясь на орбите, аппарат может отклониться с нее, и это тоже будет иметь последствия.

– Я понял. Да, с этим я соглашусь. Нельзя ставить знак равенства между реальным и материальным.

– Хорошо. Тогда, давай возьмем сон. Он реален или нет? То, что не материален, это да. Но реален ли он?

– Думаю, да, – поменял свое первоначальное мнение Ганни. – У сна могут быть последствия, доступные для всеобщего наблюдения. Значит, сон реален. Например, мужик увидел во сне, что в восточном углу его участка зарыт клад. Утром он взял лопату и выкопал на участке яму. Клад не нашел, а яма осталась. И она доступна для наблюдения кем угодно. При этом яма явилась результатом сна.

– Все еще серьезнее, чем кажется на первый взгляд, – добавила Белая Дама. – Яма является не последствием сна. Она является следствием того, что произошло во сне.

По спине Ганнибала пробежал холодок. Он ощутил себя Алисой, оказавшейся у кромки кроличьей норы. Раньше он никогда не задумывался о вещах, озвученных Белой Дамой. Вроде бы все очевидно, но кому придет в голову размышлять о таком? И есть ли у этого знания практический смысл?

– Следствием? – уточнил он.

– Да, прямым. Событие произошло в реальности сна. Мужик увидел клад. А яма оказалась в реальности бодрствования. Как так? Но все очень просто. На самом деле реальность бывает только одна. Но у нее много как бы уровней плотности. Чем больше Наблюдателей воспринимает то или иное событие, тем оно плотнее, реальнее. То, что наблюдает только один человек, например сон, галлюцинация, предчувствие, это реально, так как может побудить человека на действия, имеющие последствия. Но это очень зыбкий слой реальности. События, произошедшие, к примеру, в реальности сна, могут иметь последствия, а могут не иметь. Но если событие наблюдают двое, оно уже намного более реально. Что значит «более реально»? У него вероятность последствий выше, чем у события, произошедшего в реальности сна. Хотя, двоим тоже могут не поверить, и тогда это событие, равно как и событие в реальности сна, не будет иметь последствий.

– Не поверить чему? – не понял Ганни.

– Представь, двое увидели посадку звездолета пришельцев. Увидели оба, значит, это событие более реально, чем сон. Если им поверят, то это будет иметь большие последствия – соберут ученый совет, начнут все исследовать, может, даже контакт установят. Но если им не поверят, то событие не будет иметь никаких последствий, и реальность останется такой, какой была до него.

– Понятно. Значит, реальность любого события определяется не степенью его материальности, а совсем другими параметрами? – уточнил Мэтью. – Если конкретно, то событие тем реальнее, чем больше у него наблюдателей, и чем больше вероятность его последствий?

– Верно. Отсюда возникает закономерный вопрос. Насколько реально произошедшее с тобой у здания станции?

– Наблюдал его только я. – Ганни задумался. – Получается, оно уже реально, раз хоть кто-то его воспринял и осознал. Но вот какова степень его реальности? Может ли это событие иметь последствия для других?

– Теперь ты оцениваешь ситуацию в правильной плоскости, – с довольным видом заметила Белая Дама. – Но все еще сложне. Событие, произошло с тобой сразу в двух плоскостях реальности. Что бывает не часто. У него было больше наблюдателей, чем ты один. Его наблюдали, кроме тебя, Ичин и Уолтер. Но ты его наблюдал в большем объеме, чем они. Они видели только обрыв проводов, и как здание разлетелось на кирпичи. Ты же видел намного больше.

– Да, я видел струны, и кошмарную тварь, пожиравшую их.

– Как думаешь. Чем являются эти струны?

– Понятия не имею, – признался Ганни.

– Имеешь. Потому что я – только проекция твоего подсознания. Я принципиально не могу тебе рассказать, чего ты не знаешь. Я, мой образ, нужен для другого, не для подачи новой информации, а для структурирования уже имеющейся. Так же произошло с Менделеевым. Он очень хорошо знал изучаемый им предмет. Но ему не хватало всего нескольких интуитивных связей, чтобы прийти к открытию. Ему мешала логика, ему мешали его собственные представления об этом. Но когда он уснул, разум отключился, с ним отключилась логика и все представления о чем бы то ни было. Менделеев смог воспринять предмет исследования непосредственно, без информационных фильтров и помех, которыми, чаще всего, являются осмысленные представления человека. Когда он проснулся, он сел и начертил периодическую таблицу. То же происходит с тобой. Тебе надо не осмыслить предмет, а воспринять его непосредственно. Струны, которые ты видел, не материальны, но совершенно реальны. Это способ записи информации о реальности, об объектах и событиях, находящихся в реальности.

– Записи? Информации? Как это?

– По-твоему, может информация, вообще, в принципе, быть хаотичной, ничего не обозначать?

– Конечно! – не задумываясь, ответил Ганни. – Ну, допустим, висит фонарный провод. Ветер его качает, и лампочка на столбе мигает. Формально, это информация, так как идет поток сигналов. Но она ничего не обозначает. Или другой пример. Рябь на воде. По сути, это ведь штрих-код, самый настоящий. Любые полосы, которые можно различить, являются штрих-кодом. Но если сунуть снимок пруда в сканер штрих-кода, тот билеберду покажет. Потому что полосы волн на поверхности пруда расположены хаотично.

– Очень хорошо, что ты привел в пример рисунок ряби на поверхности пруда. Прекрасная иллюстрация, чтобы на ней объяснить тебе самое важное. По-твоему, расположение волновых полос хаотично?

– Естественно.

– А чем они вызваны, эти полосы? – чуть сощурившись, спросила Белая Дама.

– Ветром, чем же еще?

– Вот ты и попался! – женщина заливисто рассмеялась, словно зазвенели колокольчики из серебра. – Нет. Если информация написана на глади пруда ветром, то она несет информацию о структуре ветра. О его силе, направлении, и других численных параметрах. Если сфотографировать волновые полосы на воде, а потом проанализировать их достаточно мощным компьютером, можно будет очень точно сказать, в какую сторону дул ветер в момент снимка, с какой скоростью, и так далее.

– Черт… Действительно, я ступил. На этом принципе ведь основана криминалистика. Происходит некое воздействие. Оно производит работу с каким-то предметом. Предмет изменяется. Само событие уже прошло, а информация о нем осталась записанной на предмете. Так, по отверстию в стекле можно «прочесть» информацию о выстреле, с какой стороны он был произведен, с какого расстояния, под каким углом.

– Верно. А что с болтающимся проводом? – уточнила женщина.

– Его тоже качает ветер, значит, по характеру мигания лампочки можно считать информацию о структуре и параметрах ветра.

– Да. И это общее правило, действующее всегда и везде, о чем бы ни шла речь. Дело в том, что информацию можно создать только работой, ничем больше. Когда любая сила производит работу, она записывает в структуре окружающего пространства информацию о себе. Машина проехала, приложила работу к грунту. На нем остались следы. По ним можно понять направление движения, скорость, и даже мощность мотора, если исследовать следы тщательно. Подул ветер, приложил работу к воде, на ней осталась информация о ветре. Так же со струнами. Они как рябь на воде. События, происходящие в реальности, производят работу, а значит, оставляют след в пространстве на самом глубинном, квантовом уровне. Грубо говоря, любое событие, так или иначе, воздействует на все квантовые частицы в объеме действия силы, на все поля и вообще на все, что воспринимается человеком, как материя. Беда в том, что человеческое восприятие слишком узкое, и не способно фиксировать эти изменения.

– Поэтому Ичин и Хант видели только обрыв проводов и разлет кирпичей?

– Да.

– Но почему со мной получилось иначе?

– Если бы ты побежал, как они, с тобой было бы так же. Но ты остался на месте, и подвергся влиянию…

– Чего? – Ганни напрягся.

– Я не могу ответить на этот вопрос, – призналась Белая Дама. – Я продукт твоего подсознания, и не могу владеть информацией, не доступной для тебя самого. Но я могу предположить, что это некое природное вяление, изменяющее, искажающее, саму структуру пространства. А вместе с ней всю записанную на нем информацию. Ты это интерпретировал, как уничтожение струн.

– Получается, что эти струны, как штрих-код, несут информацию о самой реальности?

– Скорее наоборот. Первична именно информация. Это похоже на компьютерный код, который, после работы процессора, преобразуется в фотографию на мониторе. Фотография – это воспринимаемая реальность. А струны – сам код. На жестком диске ведь информация записана полосами намагниченности. А струны представляют собой полосы искаженности самого пространства.

– А наше восприятие выполняет роль процессора… – задумчиво произнес Мэтью. – Но что тогда создало саму информацию?

– То, что вы называете Большим Взрывом. Некий колоссальный выброс энергии. Обычный взрыв способен оставить сеть трещин на стене. А этот скомкал пространство, наделал в нем складок. Эти складки ты и воспринимаешь, как струны.

– Но ведь тогда получается, что если изменить «код на диске», изменится и «фотография»? – осторожно спросил Ганни.

– Совершенно верно, – Белая Дама улыбнулась. – Именно это я и хотела до тебя донести. Меняя информацию, меняешь саму реальность. Беда в том, что код вселенной очень сложен. Ты же не сможешь сделать надпись на фотографии, пытаясь магнитом пройтись по диску?

– В теории можно, – улыбнулся Ганни. – На практике нет. Нужен манипулятор. Графический интерфейс. Вроде «Фотошопа». Когда я в «Фотошопе» делаю надпись на фотке, на самом деле ведь переписываю линии намагниченности на диске.

– Верно. Струны, это и есть графический интерфейс. Для продвинутых пользователей. С командной строкой.

– А я – продвинутый пользователь?

– Да. Аномалия изменила тебя настолько, что твоему восприятию стал доступен графический интерфейс. Ты Настройщик.

– Кто? – Ганни поразился.

– Человек с способный настраивать Струны, если их писать с прописной буквы, – рассмеялась Белая Дама. – Настройщик. С помощью Струн ты можешь управлять информацией, касающейся того, в чем разбираешься лучше всего.

– Касающейся игры?

– Нет, касающейся случайностей. Тебе не нравится? Ты же сам это придумал! Я – только проекция твоего подсознания.

– Но почему тогда дама?

– Наверное, тебе приятнее общаться с женщиной, чем с мужчиной. – Белая Дама улыбнулась, и медленно растворилась в воздухе.