Текст книги "Нелинейная зависимость"

– Насмотрелся? – спросил Бармалей. – Пойдем дальше.

Они обошли центральный городок, и Андрей наконец увидел то, что служило байкерам церковью. Это было не строение, а лишь каркас храма, выгнутый и сваренный из металлических балок, труб, фрагментов решеток и лестниц. Он напоминал одновременно прозрачную модель проекции гиперкуба в трехмерном пространстве, фермы железнодорожного моста, моток проволоки и работу скульптора-мобилиста. Но венчали конструкцию вполне православные купола, такие же решетчатые, как и весь храм. Они были покрыты золотом – в этом не было ни малейших сомнений.

Звонница тоже была где положено, и колокола в ней были самыми обыкновенными чугунными колоколами. Андрей насчитал от мала до велика штук двадцать и сбился.

«Ловкий у них должен быть звонарь», – подумал он, чувствуя, как часто забилось сердце.

Голова начала едва заметно кружиться, видимо от визуального ощущения высоты. Он подошел к храму ближе и задрал голову, рассматривая подробности. Каркас содержал в себе огромное множество культовых знаков и символов, начиная от солярных колес, какие рисовали славяне-язычники, полумесяцев, свастики, буддийских и даосских знаков до православных и католических крестов. Были и другие фигуры, значения которых Андрей не знал.

– Мешанина какая-то, – с недовольством шепнул Андрей.

– Это у тебя в голове мешанина, – хохотнул за спиной суховатый старческий голос.

Андрей обернулся и встретился глазами с невысоким лысоватым старичком. Зарождающийся ветер вяло покачивал на нем лохмотья рубища, какое можно увидеть лишь в американских пасхальных фильмах.

– Здравствуйте, Дьякон, – коротко поклонился Бармалей.

– Здравствуй. И ты здравствуй тоже, Красавчик Рекс.

Андрей понял, что этой ночью никто не собирается называть его настоящим именем. С востока все сильнее напирал рассвет, ветерок подул чуть сильнее.

– Это кощунство. – Андрей мотнул подбородком в сторону храма.

– Ты говоришь о кощунстве? – весело сощурился Дьякон. – Ты, Красавчик Рекс, говоришь мне об этом? Может, ты еще расскажешь мне о грехе? О том, что правильно, что неправильно? Поведаешь мне о добре и зле?

– Кощунство – это грех, – с непоколебимой уверенностью в голосе ответил Андрей.

Старичок рассмеялся громче:

– Он мне сказал о грехе! Бармалейчик, ты слышал? Впервые такое! Красавчик Рекс учит меня правильности!

Видимо, в этом действительно было что-то невероятно смешное, потому что байкер тоже расхохотался.

– Лучше помолчи, – смахнул он смешливую слезу.

– Отчего же? – веселился Дьякон. – Я с удовольствием послушаю проповедь Красавчика Рекса. Мне бывает скучно, а этого веселья хватит надолго.

– Не буду я ничего говорить, – нахмурился Андрей. – Терпеть не могу, когда надо мной смеются. Еще хуже, когда не могу понять причину этого смеха. В конце концов, с вами вообще говорить не о чем. У вас своя вера, у меня своя.

От последней фразы новый взрыв хохота покатился по крыше. Казалось, Дьякон вот-вот упадет на спину, схватится за живот и задрыгает ногами. Бармалей присел на корточки, то и дело смахивая с глаз слезинки.

– У него есть вера! – задыхаясь от смеха, сказал Дьякон. – Нет, вы только послушайте!

Вдруг он резко оборвал смех, будто выключил тумблер, – глаза полыхнули настоящей, неподдельной яростью.

– Вера у тебя есть? – зло прошипел он, медленно приближаясь к Андрею. – Почему же ты тогда не трясешься от страха? Почему ты не падаешь в обморок и не ждешь удара молнии с ясного неба? Или ты веришь в какого-то особенного бога, который благословил тебя на все, что ты сделал? Или, может, ты веришь в самого дьявола? Какова твоя вера, Красавчик Рекс?

Ветер дул в сторону еще не взошедшего солнца, медленно нагоняя с запада тяжелую пелену туч.

– Я православный, – гордо ответил Андрей. – Но вот в кого вы верите?

– А кто тебе сказал, что ты православный?

Этот вопрос поставил Андрея в тупик. Можно было вообще не отвечать, но терпеть насмешки над своей верой он не хотел.

– Я крещен по православным обычаям. Этого мало?

– И ты действительно думаешь, что проведенное таинство изменило тебя внутренне? Раз и навсегда? Ты и впрямь уверен, что твои поступки не смогут свести обряд крещения к нулю?

– Не могут. Крестившись, я раз и навсегда отдался в руки Господа. – Заученная фраза в устах Андрея прозвучала не очень искренне. – Есть лишь две стороны, и нет никакой середины. Любой человек может находиться либо на стороне Господа, либо на стороне сатаны.

– Так на какой стороне ты ощущаешь себя? – Дьякон заинтересованно склонил голову набок.

– На стороне Бога, раз я крещеный.

– Тогда как ты оказался в шкуре Красавчика Рекса?

Андрей в точности не понял смысла вопроса, но какой-то подвох в нем прозвучал несомненно.

– Он что, все знает? – удивился Андрей.

– Конечно, – кивнул Бармалей. – Ты же сегодня Красавчик Рекс. Мы надеваем эту маску всем, кого удалось вытянуть из тисков города. К тому же твою историю я рассказал Дьякону по телефону.

– Мог бы предупредить. – Андрей нахмурился. – А то я выгляжу как козел.

Дьякон сменил злобную гримасу на улыбку.

– Даже если бы тебя предупредили за неделю, ты бы все равно выглядел козлом, – негромко сказал он. – Потому что ты и есть козел. Знаешь, что объединяет знаки на этом храме? Любая человеческая вера не дает человеку превратиться в козла. Любая!

– Это вранье! – разозлился Андрей. – Вспомни талибов, вспомни мунитов и сайентологов!

– Тебя снова понесло неизвестно куда, – усмехнулся Дьякон. – Никогда не путай веру с идеологией. Идеология прикидывается верой, но не в силах ее заменить. Настоящая вера не может быть тоталитарной, потому что оперирует не человеческими понятиями.

– Ладно. – Андрей решил доказать свою правоту. – А язычники? Наши древние предки пожирали печень убитых врагов! Куда уж хуже? И ты хочешь приравнять это к добродетелям православия?

– Добродетели всегда можно приравнять друг к другу, – спокойно ответил Дьякон. – И дурные поступки тоже можно сравнивать между собой. А к какой вере принадлежит человек, творящий добро или зло, нет ни малейшей разницы.

– Есть! – воскликнул Андрей. – Разные религии по-разному понимают добро и зло. Я принимаю ту модель, которую проповедует православие.

– И чем же разнятся удары кинжалом в спину от христианина и от язычника? Один что, больнее другого?

– Ты все врешь, Дьякон! Истинный православный никогда не ударит кинжалом в спину! Так что твое сравнение не имеет смысла.

Дьякон умолк, словно обдумывая сказанное.

– Есть одна старая загадка. – В его глазах мелькнул иронический огонек. – Едут однажды в одном купе Баба-яга, Кощей Бессмертный, сытый солдат и голодный солдат. А на столе стоит стакан водки. Поезд заехал в тоннель, и стало темно, а когда вновь посветлело, оказалось, что стакан пуст. Вопрос – кто выпил водку?

Андрей усмехнулся, вспомнив старую шуточку.

– Водку выпил голодный солдат, – ответил он, – потому что все остальные персонажи вымышленные.

– Вот-вот, – хихикнул Дьякон. – Точно так же и с истинными православными. Ты их когда-нибудь видел живьем?

– О них написано в книгах, – пожал плечами Андрей.

– Про Бабу-ягу тоже написано в книгах. Ты живьем-то хоть одну видел?

Андрей промолчал – врать не хотелось. Ветер крепчал, расшатывая длинные решетки антенн.

– О! Слышите? – Дьякон приложил ладонь к уху. – Слышите? Это идет мой звонарь. Скоро рассвет, ему пора заступать на службу!

Ветер начал позванивать в самых маленьких колоколах, он раскачивал их, и они звенели сначала едва слышно, затем все отчетливее.

– Слышишь? – Дьякон посмотрел Андрею прямо в глаза. – Он хороший звонарь – честный. А чего стоят любые заповеди, если их никто не собирается выполнять? Чего стоит любая вера, если никто не верит по-настоящему?

Андрей не знал ответов на эти вопросы. Дьякон не успокаивался.

– А если человек творит зло, то какое право он имеет рассуждать о какой-нибудь вере? Ни при какой вере нельзя быть сволочью! В это ты веришь?

– Пожалуй, да, – ответил Андрей, слушая, как начинают звонить новые, все более тяжелые колокола.

– Так зачем же сам поступаешь как сволочь? – Дьякон сощурился и подошел совсем близко.

– Сейчас я бы не стал так поступать, – искренне признался Андрей. – У меня было время понять, в чем и где я сделал ошибку.

– Ты это называешь ошибкой? – спросил Дьякон, довольный установившимся пониманием. – Когда ты специально, намеренно подставил девушку, которая просто нуждалась в твоей помощи? И ведь ты мог ей оказать эту помощь, мало того, эта помощь тебе ничего бы не стоила. Это ошибка?

– Я не оценил серьезности ситуации. Не знал, как это на все повлияет.

– Но я вообще не понимаю, чем ты руководствовался, когда прогнал ее, как собаку, обобрал, уничтожил и попытался вычеркнуть из памяти. Неприятное воспоминание, да?

Ветер-звонарь раскачал самые тяжелые колокола, и мелодия окончательно оформилась, обретя ритм, характер и неповторимую тональность. С запада медленно надвигались тучи, но под величественный колокольный звон вот-вот готово было взойти солнце. Андрей судорожно пытался найти достойный ответ, но колокола мешали собраться с мыслями.

«Почему я прогнал Алену? А действительно, почему?»

Вместо ответа воображение выталкивало из глубин памяти картинки – как Алена сидела, как говорила, как независимо и дерзко себя вела.

Он пытался найти себе оправдание или хотя бы достойное объяснение своему поведению… И в этот момент взошло солнце.

– Она мне просто не понравилась, – ответил Андрей.

Дьякон промолчал. Бармалей вздохнул и почесал макушку.

– Редкий Красавчик, – сказал он. – Но с крыши его, пожалуй, кидать не стоит. Хотя бы ответил честно, значит, не конченый.

Ветер крепчал, колокола звонили все сильнее.

– Ты и не мог бы его убить, – помрачнев, ответил Дьякон. – Разве может человек решать судьбу такого же человека? Все в руках Города.

– Не могу я сидеть на жопе и бездействовать, когда такая тварь портит воздух своим дыханием. Я и Свисту собирался подкусить тормозной тросик.

– Это ничего не изменит.

– Гонишь ты, Дьякон. – Бармалей недовольно фыркнул. – Способствовать злу – это и есть зло.

– А ты ему не способствуй. Есть только одна вещь, которую человек реально может изменить в этом мире. Самого себя. Все остальное во власти Города. Улучшай себя всеми силами, не поддавайся злу, и добра в мире станет гораздо больше.

Бармалей повернулся в сторону восходящего солнца.

– Что вы несете? – осторожно спросил Андрей. – Мне кажется, будто я нахожусь среди сумасшедших.

– Ты сам сумасшедший. – Дьякон безнадежно махнул рукой.

– Но я ответил честно.

– Ты считаешь это заслугой? – усмехнулся Дьякон. – Ты думаешь, будто честное признание вины может ее хоть сколько-нибудь умалить?

– Да, – твердо ответил Андрей. – Признав свою вину, я могу покаяться.

– Это тебя в православии научили? Забавная вера какая. Удобная. Не совершай греха, но, если уж угораздило, не грузись понапрасну. Покайся. Погоняй языком ветер, поплачь, денег священнику заплати, помолись, сколько он накажет. Да? Тебя, наверное, и перед иконой отчитывали?

– Покаяние – это не пустая трепотня языком, – возразил Андрей. – Это не меньшее таинство, чем крещение.

– Таинство? Как у тебя все просто. А человеку, который из-за тебя пострадал, от твоего покаяния легче?

– Значит, грех вообще ничем искупить нельзя? – громко спросил Андрей, стараясь перекрыть нарастающий свист ветра и звон колоколов.

– Ничем, – ответил Дьякон. – Запомни это и постарайся понять. Впитай телом и душой, сделай частью себя. Ни один дурной поступок ничем искупить нельзя. Но в одном ты прав: покаяние действительно является таинством. Поняв свою вину, ты можешь совершить величайший подвиг.

Андрей заинтересованно глянул на Дьякона.

– Ты сможешь удержаться от следующего греха, – жестко продолжил Дьякон. – Или можешь сделать что-нибудь правильное.

– Значит, искупление все-таки существует?

– Это не искупление. Покаяться – это значит осознанно перевернуть страницу. А уж что ты напишешь на следующей, зависит только от тебя самого. Есть несколько незыблемых правил, за нарушение которых Город карает безжалостно. Хочешь их знать?

Андрей неуверенно кивнул, подавленный плотным звоном колоколов.

– Правило первое. – Дьякон поднял руку и загнул один палец. – За все надо платить. Не ждать, когда с тебя возьмут плату, а платить самому. Ибо все, полученное бесплатно, всегда принесет тебе вред, будь то неоплаченный проезд в автобусе или нарушение обязательств по договору. Это не касается случайных находок – Город посылает их тебе в качестве сдачи, если предыдущий раз ты за что-то переплатил. – Он загнул второй палец. – Правило второе. Никогда никому не помогай, пока тебя не попросят об этом. Но если кто-то попросит, никогда не отказывай в помощи. Только, оказывая помощь, никогда не бери на себя чужую ответственность и не перекладывай свою на других. И наконец, правило третье. – Дьякон загнул третий палец. – Никогда не думай о других, что они лучше или хуже тебя. Но и о себе никогда не думай того же. Город меняет функции окружающих тебя людей с невероятной быстротой, ты даже не всегда успеваешь заметить, когда мент становится преступником, преступник – президентом, а директор завода – бомжом. Оскорбляя кого-то, ты не можешь знать, через сколько дней Город поставит тебя в зависимость от него. Подлизываясь к кому-то, ты не знаешь, как низко он может пасть уже на следующий день. Не унижайся и не унижай. – Он опустил руку и добавил: – Это три главные заповеди. Остальные сам поймешь, если не полный дурак.

Лифт стремительно опускался вниз – это движение ощущалось физически, в отличие от подъема.

– Я половины не понял из того, что он мне говорил, – хмуро сказал Андрей.

– Значит, тебе пока рано понять. – Бармалей пожал плечами. – Главное, чтобы память держала смысл фраз.

– Со смыслом у меня как раз проблемы. Почему и ты, и Дьякон редко говорите «хорошо» или «плохо», гораздо чаще употребляя «правильно» и «неправильно»?

– Никто еще не объяснил нам, что есть добро или зло, – усмехнулся Бармалей.

– Ну а как понять, что правильно и что нет? Разве это легче?

– Намного. Это чувствуется в жизни на каждом шагу.

– Философ ты, блин, – махнул рукой Андрей.

– Я – нет. К Лыське обратись, она у нас социолог. Объяснит, что к чему.

Идея пообщаться с Лыськой поближе Андрею понравилась.

– Обращусь, – сказал он и уставился на собственное отражение.

Указатель этажей опустился до сотого.

– Слушай, а при чем тут социология? – поинтересовался Андрей.

– Странный ты, – сказал Бармалей. – А какие еще законы могут управлять городом? Ты ведь не в пустыне живешь.

– Вас не понять. То вы говорите о городе как о божестве, обладающем чуть ли не волей, то сводите к законам социологии.

– Не только к социологии. К топологии тоже.

– К чему? – Андрей отвел взгляд от зеркала.

– К геометрии пространства. К путям, которые мы проходим.

– Вот завернул. – Андрей не сдержал улыбку.

– Зря ты прикалываешься. В городе существует ограниченное число путей, по которым человек в состоянии пройти. И тем более ограниченное число конечных точек.

– Мистика, – фыркнул Андрей. – Вульгаризация научных концепций, а если точнее, передергивание реальных фактов с целью подгонки под нужный тебе ответ.

– Под нужный мне? – Бармалей поднял брови. – Хотя да, в каком-то смысле ты прав. Пути города мне знать действительно нужно, только у тебя, при всей твоей учености, не хватает ума понять, для чего.

– Ну и для чего же? – пренебрежительно усмехнулся Андрей.

– Чтобы знать места, в которых такие, как ты, доходят до смертельной черты. Чтобы знать, когда и где вас искать, откуда вытаскивать.

– Можно подумать, будто вы не случайно выбрали место для распития пива. Не надо пороть чушь. Я слышал, как Лыська предлагала поехать дальше.

– Дурак ты, – спокойно сказал Бармалей. – Лыська-то здесь при чем? Она только учится, так же как я. А вот Немой уже знает пути, поэтому чаще всего мы делаем так, как он нам укажет. Дьякон знает пути еще лучше, но он с нами не разъезжает. У него другая задача.

– У него задача пудрить вам мозги.

Бармалей не ответил. Указатель этажей добрался до десятого, и лифт начал притормаживать, неприятно усиливая перегрузку. Но вместе с тяжестью во всем теле Андрей почувствовал какое-то облегчение от того, что крыша с сумасшедшим священником осталась далеко позади.

Андрей вышел через ворота подземного гаража, слушая, как внизу один за другим запускаются двигатели мотоциклов. У земли ветер ощущался слабее, чем на километровой высоте, но все же посвистывал, продираясь сквозь прутья стальной ограды. Город оживал – потоки машин на улицах уплотнились, все больше людей спешили по своим неотложным делам. Слышалось урчание, шелест шин, редкие сигналы автомобилей.

– Красавчик! – раздался голос Лыськи сквозь рев мотора. – Тебя куда-нибудь подвезти?

Андрей обернулся с улыбкой.

– Если ты не против, – сказал он. – Я бы хотел тебя кое о чем спросить.

На самом деле хотелось большего, но Андрей не любил напирать.

– Ну так садись! – Она хлопнула по сиденью.

Андрей не заставил себя упрашивать, вскочил на мотоцикл и обнял девушку за гибкую талию, обтянутую тканью комбинезона.

– Ты не боишься, что в такой одежде тебя кто-нибудь изнасилует? – полушутливо поинтересовался он.

– Это и есть то, о чем ты собирался спросить?

– Нет. – Андрей серьезно задумался. – Хотя… Может быть, это частный случай одного и того же вопроса.

Остальные байкеры выехали из гаража и выстроились в шеренгу на пандусе, взрыкивая моторами.

– Пора разъезжаться, – глянув на Немого, сказал Бармалей. – Вечерком я всем отзвонюсь.

«Интересно, как он говорит по телефону с Немым», – подумал Андрей.

– Лысь, ты Красавчика забираешь с собой? – с ноткой ревности поинтересовался Чоп.

– Да, – ответила девушка и заставила мотор угрожающе рыкнуть.

– Ладно. – Чоп коротко пожал плечами и отвернулся. – Ты у нас птица вольная.

– А ты разве нет? – по-доброму улыбнулась Лыська.

Чоп повернулся к ней и весело подмигнул.

– Я тебя люблю, – сказал он.

– Меня все любят, – отмахнулась девушка.

– Ладно, разъехались! – скомандовал Бармалей.

Двигатель взревел, и инерция рванула Андрея назад – он еле удержался за Лыськину талию.

– Сурово ты водишь! – крикнул он в ухо девушке. Она не ответила, лихо вписавшись в поток машин.

Глава 13

Андрей помог Лыське слезть с мотоцикла у дома, стараясь не выпустить ее ладонь из своей руки. Девушка и не старалась ее забрать, хотя сама никаких шагов навстречу не делала. Она будто позволяла себя ласкать, и Андрей осторожно, шаг за шагом, прощупывал, как далеко он может в этом зайти.

В лифте он осторожно обнял ее за талию и прижался губами к натянутому на плече комбинезону. Лицо у девушки при этом ничуть не изменилось – она смотрела в пространство, словно думала о чем-то своем. Андрей никак не мог понять, возбуждает его такое поведение или, наоборот, затормаживает. Лыська дышала ровно, от этого хотелось ее растормошить, растрепать, заставить сначала неуверенно, а потом все жарче и жарче отвечать на его поцелуи. Ему хотелось увидеть ее не надменной и независимой, а подчиненной ему, отдающейся, страстно желающей его власти.

Это была лучшая из всех масок сверхженщины, о такой можно было только мечтать. Женщина, молодая и зрелая, бесшабашная и явно неглупая, красивая, будто с обложки дорогого модельного журнала. Горячая и, скорее всего, очень умелая в сексе. Такое умение рождается только необузданным желанием, Андрей в этом убеждался не раз, а желание чаще всего скрывается именно под покровом отстраненного безразличия. Когда вот так сжаты губы и когда глаза устремлены в непонятную даль. Андрей представил, какое пламя бьется у нее внутри, каких усилий ей стоит держать себя в руках, чтобы не броситься ему в объятия и не отдаться прямо здесь, в этом лифте.

«Это награда за все, что я пережил», – мелькнула в голове мысль.

Пожалуй, он согласился бы пережить все случившееся заново, только бы снова оказаться в замкнутом пространстве лифтовой кабины рядом с этой гибкой уличной пантерой в черно-белую полоску. Заново бить ломом в стену, заново глохнуть от грохота перестрелки…

Андрей не удержался и снова поцеловал горячее плечо под полосатым комбинезоном. Лыська не шевельнулась, зато лифт щелкнул и остановился, медленно открыв двери.

– Что ты хочешь? – спросила Лыська, открывая квартиру. – Чай или кофе?

– Кофе. – Андрей шагнул через порог и понял, что его добыча уже не уйдет, что теперь она будет его, даже если мир перевернется с ног на голову.

– Хорошо, – кивнула девушка, грациозно усаживаясь на диван. – А мне сделай чай. Кофемолка и кофеварка на кухне.

Такой поворот событий вызвал у него некоторое замешательство – Андрей был уверен, что готовить будет она. Но теперь это уже не имело значения – Андрей перешел в состояние активной охоты. Он смолол кофе, включил кофеварку и чайник.

– Я приму ванну, – сообщила Лыська, прикрывая за собой дверь ванной комнаты.

«Прими, прими, – подумал Андрей, все более распаляясь. – Ты будешь пахнуть чистотой и теплом, а я буду прижиматься к тебе и входить в тебя с неистовством льва, раздирающего полосатую зебру».

Он чуть не уронил со стола кофейную чашку.

«Спокойно, спокойно… – одернул он себя. – Не надо совсем терять голову».

Он заварил чай и рискнул отнести его в ванную. Чего стесняться? Она же входила, когда хотела.

– Тук-тук. – Андрей приоткрыл дверь, откровенно любуясь красотой ее тела. – Я тебе чай принес.

– Спасибо, – улыбнулась Лыська.

При взгляде на нее обнаженную создавалось ощущение, что под кожей бушует пламя. Ощущение урагана и ревущего водопада, ощущение каменной незыблемости и прозрачной непредсказуемости бездны.

Андрей вздрогнул.

«А может, это не маска? – испуганно подумал он. – Может, это и есть Она Сама? Сверхженщина, за которой я так долго наблюдал, пока она скрывалась под чужими обличьями?»

– Нравлюсь? – прищурилась Лыська.

– Безумно, – искренне ответил Андрей.

– Хочешь, полезай ко мне. Ванна большая. Надо же смыть с тебя морду Красавчика Рекса. Только разденься в прихожей, здесь не место для верхней одежды.

Андрей думал, что разорвет куртку, так он спешил ее снять. Вприпрыжку заскочил на кухню, стягивая остатки одежды, обжегся кофе, сделав излишне большой глоток. Но это все уже не имело значения. Он свалил снятую одежду в прихожей и протиснулся в приоткрытую дверь ванной.

– Ого! – усмехнулась Лыська, глянув снизу вверх на Андрея. – Крепкая у тебя штуковина.

– Не жалуюсь. – Андрей постарался скрыть неуместное смущение и влез в воду цвета медного купороса. – Ты безумно красивая.

Он уселся к ней лицом, ощущая под собой крупинки не до конца растворившейся соли. Это напоминало песчаный морской пляж, а бурлящие струи джакузи создавали ощущение пенных волн.

– Давай я с тебя этот скальп дурацкий сниму. – Девушка сорвала с него и отбросила в сторону латексную лысину с хохолком. – Перчатки тоже снимай, у меня есть лазерный заживитель.

– «Квантек»? – вырвалось у Андрея.

– Ты таким уже пользовался? – весело сощурилась Лыська.

– И чему ты смеешься?

– Да так. Наверное, прикольно смотреть со стороны, когда его включают на четвертую мощность ниже пояса.

– Ничего прикольного. Будто тебя трахнули без разрешения.

– Здорово. Хоть один из моих знакомых мужиков почувствовал это на собственной шкуре. Тебе должно было пойти на пользу.

– Уж не знаю, – пожал плечами Андрей, чувствуя, как спадает сексуальное возбуждение.

«Зачем она об этом напомнила? – подумал он. – Или специально играет?»

– Что ты хотел у меня спросить?

– А… насчет Дьякона. Бармалей сказал, что ты социолог, мол, должна знать.

– Спрашивай.

– Может, не сейчас? – Он протянул руку, чтобы обнять ее.

– Как раз сейчас самое время. – Она мягко отвела его руку в сторону.

– Ладно. Я хотел узнать, что значит «правильно» и «неправильно». Бармалей посоветовал обратиться к тебе.

– Иногда он может быть ужасным занудой. – Девушка пожала плечами, заставив соски грудей показаться из ярко-синей воды. – Мог бы и сам объяснить.

– Он только намекнул. Мол, существует некая топология…

– Так ты и этого еще не просек? – удивилась Лыська. – Слушай, ты прямо дубовый какой-то. Тебя нашли в неудобной позе в ночном лесу, а ты словно вчера родился.

– Лес тут при чем?

– При том, что каждый путь где-то начинается и кончается, понимаешь? Это свойство любого пути. Каждое из твоих действий, правильное или неправильное, приводит к тому, что путь отклоняется в ту или другую сторону.

– Это ты начинаешь религиозную пропаганду. – Андрей взял ярко-розовое мыло и принялся отмывать тональный крем с головы. – Теологических разговоров с меня на сегодня вполне достаточно.

– Но ты же хотел понять.

– Я думал, ты знаешь, как оно есть на самом деле.

– Так и есть.

Андрей молча взял душик на гибком шланге и смыл мыльную пену. Про себя он отметил, что джакузи очень хорошее – обновляет воду почти моментально.

– Процессы очень похожи на компьютерные. Странно, что ты сам не заметил.

Андрей напрягся, струя душа лилась и лилась ему на шею.

– Похожи? – заинтересованно переспросил он.

– Конечно. Изменение напряжения в той или иной точке цепи направляет сигнал в нужную сторону, это и дает возможность считать. Город работает точно так же – мы для него биты, сигналы. Вот и все. – Она зажмурилась и ополоснула лицо из ладоней. – Несколько раз город пробует направить тебя в нужную сторону, а потом, если не получается, уничтожает. Чтобы одна паршивая овца не портила все стадо.

Андрей расслабился и отложил душ. Ему стало совершенно ясно, что в таком объяснении нет ни малейшего намека на научный подход, хотя сама идея была очень похожа на его собственные догадки в больнице. Он улыбнулся и погрузился в воду по шею.

– Сплошной закон Ома, – усмехнулся он. – Ко мне прикладывают напряжение, а я оказываю сопротивление. Ты не пробовала считать человеческие поступки по закону Ома?

– Пробовала, – пожала плечами Лыська. – Все сходится.

– Бездоказательно как-то.

– Ты спросил, я рассказала, – махнула рукой девушка. – Не хочешь, не верь.

– Не грузись. Красивая теория. Я в твоем возрасте придумывал нечто подобное каждую неделю. Но понимаешь, с того времени я здорово повзрослел, и обобщенные конструкции меня уже не возбуждают. Мне хочется копнуть поглубже, понять, как все это реально работает. В твоем изложении город является абстрактным понятием с определенными свойствами, которые ты ему сама же и присвоила. А мне нужны факты, конкретные, физические. Я ведь физик. Ты вот говоришь – мол, город так поступает и эдак, он мне создает напряжение, заставляя поступать тем или иным образом. А что именно создает напряжение? Что такое твой город? Дома мне создают напряжение? Заборы, канавы? Они не дают мне пройти и этим вынуждают поступать правильно или неправильно?

– Ты так ничего и не понял, – вздохнула Лыська. – Город – это прежде всего люди. Они живут в нем, рождаются, размножаются, умирают. Время от времени ссорятся, пьют пиво и стреляют в соседей. Чаще работают, реже выбрасываются из окон. Это и есть город. Ты говорил, что он не живой. Но это неправда. Он настолько же живой, как стадо животных или колония насекомых. Только, в отличие от животных, каждый элемент этой колонии разумен. Представь себе компьютер, каждый из битов которого имеет свой собственный, сложно организованный разум.

– Не употребляй при мне слово «компьютер» без особой необходимости, – скривился Андрей. – Компьютер создали мы, носители разума. Запрограммировали и используем в собственных целях. А для кого считает город-компьютер? Кто его создал, кто написал программы?

Идея, родившаяся ночью у больничного окна, неожиданно получила мощное подкрепление, и Андрей решил выведать, что именно известно обо всем этом байкерам. Правда, остался неприятный осадок – уже было ясно, что эти вот недоученные пацаны и девчонки не только спокойно говорят о вещах, которые Андрей считает откровением, но и как-то научились эту систему использовать.

– Кто его создал? – Лыська посмотрела Андрею в глаза. – А почем мне знать? Да и какая разница? Кто создал человека и его мозг? Кто писал программы? Господь Бог? Тогда и все остальное можешь смело приписать ему. А если не веришь, то у тебя нет другого варианта, кроме признания постепенного усложнения человеческого общества до состояния мегаполиса – единой разумной системы. Информационного механизма. Компьютера, возникшего, как и наш собственный мозг, по законам эволюции.

– Кажется, я осознал правильность действий в вашем понимании, – задумчиво произнес Андрей. – Если мегаполис – это аналог стада, то правильно то, что не противоречит интересу этого стада. Так?

– Примерно, – ответила Лыська. – Это лишь кажется, что баба Маня из Мытищ ничего о тебе не знает. Напрямую действительно нет, но вы взаимодействуете через знакомых ее знакомых, через знакомых сотрудника ее пенсионного фонда, через дорожного мента, которого ты разозлил, а он через пятнадцать минут накричит на ее внука, который из-за этого сделает ошибку в банковском переводе. И если ты разозлил его не по делу, то последствия этого банковского перевода здорово стукнут тебя по башке…

– Я понял, – остановил Лыську Андрей. – Твой постулат гласит, что в городе абсолютно все взаимосвязано через большее или меньшее число сообщающихся элементов.

– Да.

– Забавно, – усмехнулся Андрей.

– Что в этом такого забавного?

– Все, что ты описала, здорово напоминает принцип работы квантового компьютера. Там тоже ограниченное количество атомов в оптическом резонаторе. Мы возбуждаем один атом, он выбрасывает случайный квант, который случайным образом отражается, вышибая кванты из встреченных атомов. То есть атомы как бы воздействуют друг на друга своими поступками. А потом мы по специальным квантовым алгоритмам обсчитываем результат.

– Что значит – по квантовым? – заинтересовалась Лыська.

– Ну, на квантовом уровне нельзя точно определить, что в данный момент происходит с атомом. Можно только прикинуть вероятность его нахождения в том или ином состоянии. То есть мы обрабатываем результат статистически.

– Мы тоже, – сказала Лыська.

– Вы – это кто?

– Социологи, – улыбнулась девушка. – Вот, оказывается, в чем суть города! В нем соединяются физика и психология, превращаясь в социологию, то есть в психологию общественных масс.

«Пашка предположил примерно то же, – вспомнил Андрей. – Город – это огромный мозг, состоящий из нейронов-людей».

Почему-то вспомнились мыши из эксперимента Светланы, но Андрей не смог с ходу увязать одно с другим. Сейчас это было не таким уж важным, мысли путались, подавленные струящимися в крови гормонами. Лыськино тело выглядело фантастически привлекательным через ярко-синий фильтр воды с пузырьками.