Текст книги "Пелопоннесская война"

Никогда ранее в истории Греции план оборонительной войны, подобный тому, что предложил Перикл, опробован не был, поскольку ни один полис вплоть до прихода Афинской державной демократии не имел средств для его реализации. Однако, несмотря на все трудности, такой план был лучше, чем традиционный метод ведения войны. Любая мысль о встрече с врагом в сухопутном сражении была бы глупостью ввиду огромного преимущества в численности, которым обладали пелопоннесцы. В начале войны афиняне располагали армией из 13 000 пехотинцев в возрасте (от двадцати до сорока пяти лет) и в форме, позволявших сражаться, и еще 16 000 старше и младше этого возраста, которые могли выступить в фалангах, отправленных в пограничные форты и к стенам, окружавшим Афины и Пирей, а также соединявшим их между собой. Плутарх сообщает нам, что спартанская армия, вторгшаяся в Аттику в 431 г. до н. э., насчитывала 60 000 человек (Плутарх, Перикл 33.4). Это число преувеличено, но спартанские войска должны были превосходить афинских гоплитов в соотношении два-три к одному.

Мощь и надежды Афин зиждились на их потрясающем флоте. В их верфях находилось не менее трехсот пригодных к плаванию военных кораблей и имелись также другие, которые можно было отремонтировать и использовать при необходимости. Их свободные союзники – Лесбос, Хиос и Керкира – также могли предоставить корабли, возможно более сотни. Против такой армады пелопоннесцы могли выставить лишь около ста кораблей, а мастерство и опыт их экипажей не шли ни в какое сравнение с афинскими, что еще не раз докажет первое десятилетие войны.

Перикл знал, что ключом к ведению войны на море является достаточное количество денег для строительства и содержания флота, а также для оплаты экипажей, и здесь у Афин было огромное преимущество. Годовой доход Афин в 431 г. до н. э. составлял около 1000 талантов серебра, из которых 400 поступало из внутренней прибыли, а 600 – из фороса и других державных источников{5}5
  Талант представлял собой определенную весовую норму серебра. Невозможно дать современный денежный эквивалент, но полезным для понимания может оказаться факт, что один талант был месячной стоимостью оплаты экипажа военного корабля, что в таланте было 6000 драхм и что одна драхма считалась хорошим дневным заработком для квалифицированного ремесленника в Афинах.


[Закрыть]. Хотя на военные нужды ежегодно выделялось около 600 талантов, этой суммы было бы недостаточно для воплощения плана Перикла. Афинам также предстояло опереться на свой капитал, и в этом отношении они были беспрецедентно богаты. К началу войны в афинской казне числилось 6000 талантов чеканного серебра, 500 талантов нечеканного золота и серебра, а также 40 талантов позолоты, которой была покрыта статуя Афины на Акрополе и которую в крайнем случае можно было снять и переплавить. Пелопоннесцы не могли тягаться с таким необыкновенным благосостоянием. Перикл не лгал, когда говорил афинянам, что «ни в частных руках, ни в казне денег у них [пелопоннесцев] нет» (I.141.3). То же можно было отнести к большинству союзников Спарты, и, хотя коринфяне находились в лучшем положении, чем другие, у них не было никаких резервов.

Чтобы взвесить финансовую осуществимость плана Перикла, нам необходимо знать, как долго, по его расчетам, спартанцы должны были продержаться. Немногие ученые исследовали этот вопрос, полагая, что десятилетняя война не выходила за рамки его ожиданий. Эта идея частично основывается на речи Перикла перед афинянами накануне войны, где он настаивал, что пелопоннесцы «на долгие войны, да еще и в заморских странах, не решаются, но по бедности ведут войны только между собой – и то лишь кратковременно» (I.141.3). Перикл справедливо утверждал, что у них нет ресурсов для начала такой кампании, которая могла бы угрожать Афинской державе, хотя ничто не мешало им ежегодно предпринимать вторжение в Аттику. Эти походы длились бы не более месяца, и единственной статьей расходов было бы питание солдат.

Вынести некоторую оценку среднегодовой стоимости стратегии Перикла можно, изучив первый год войны, когда Перикл уверенно контролировал ситуацию, а его план в точности исполнялся. Этот год был настолько неубыточным, насколько это вообще возможно, и притом Афины находились в отличной боевой форме. Когда в 431 г. до н. э. пелопоннесцы вторглись в Аттику, афиняне послали 100 кораблей для окружения Пелопоннеса. Кроме того, эскадра из 30 кораблей была направлена на защиту важного острова Эвбея, а еще 70 кораблей блокировали Потидею. В общей сложности 200 афинских кораблей несли службу в течение года. Месяц пребывания корабля в море стоил один талант, а обычный срок, в течение которого суда могли находиться в море, составлял восемь месяцев. (Блокада же, вероятно, требовала, чтобы в Потидее корабли оставались круглый год.) Согласно этим подсчетам, ежегодные расходы на военно-морские силы составляли 1600 талантов. К этой сумме необходимо прибавить затраты на армию, бóльшая часть которых приходилась на Потидею. В осаде все время участвовало не менее 3000 пехотинцев, а иногда и больше; в среднем, по самым скромным оценкам, 3500. Солдатам платили по драхме в день и еще по одной драхме на содержание, так что ежедневные расходы на армию составляли не менее 7000 драхм, или 1 ¹/₆ таланта. Если мы умножим эту сумму на 360, округленное число дней в году, то получим 420 талантов. Несомненно, были и другие военные издержки, углубляться в которые нет необходимости, но, даже если учесть только морские расходы и расходы на содержание войск в Потидее, годовая сумма превысит 2000 талантов. (Два других расчета, основанные на разных данных, приводят к аналогичной цифре.)

Таким образом, Перикл, должно быть, рассчитывал потратить около 6000 талантов на войну, которая будет длиться три года.

На второй год афиняне проголосовали за то, чтобы отложить 1000 талантов из резерва в 6000 талантов, которые надлежало бы «использовать для защиты города от нападения вражеского флота» (II.24.1). Тому, кто выступил бы с предложением употребить эти средства на другие цели, грозила смертная казнь. Итак, в казне оставался активный резервный фонд в 5000 талантов. Если мы включим в него дополнительные доходы державы за три года в размере 1800 талантов, то получим общий потенциальный военный бюджет в 6800 талантов. Такая сумма позволила бы Периклу придерживаться своей стратегии в течение трех лет, однако не на четвертый год.

Перикл знал об этих ограничениях, поэтому не мог рассчитывать на войну протяженностью в десять, а тем более в двадцать семь лет, которые она в итоге продлилась. Его конечной целью было добиться изменения общественных настроений в Спарте, задававшей тон всем решениям в Пелопоннесском союзе. Чтобы убедить спартанцев рассмотреть перспективу мира, требовались голоса всего троих из пяти эфоров. Чтобы заставить их и народное собрание Спарты согласиться на мир, афиняне должны были лишь помочь в восстановлении естественного большинства, которое в целом удерживало Спарту в рамках мирного консерватизма на Пелопоннесе.

В этом свете план Перикла приобретал особый смысл. Ранее спартанский царь Архидам уже безуспешно предостерегал свой народ, что его ожидания относительно характера будущей войны ошибочны: афиняне не станут сражаться на суше, где их легко разбить; у спартанцев же нет иной стратегии, чтобы ответить на такой вызов. Тактика Перикла была призвана показать спартанцам, что их царь был прав.

Главная проблема, с которой Перикл столкнулся среди собственных соплеменников, состояла в том, чтобы удержать их от идеи сражаться в Аттике, поскольку любые крупные наступательные действия противоречили бы его стратегии. Такая агрессия не только не принесла бы победы, но могла бы спровоцировать врага и помешать здравому политическому курсу Архидама одержать верх. Политика сдерживания на своих территориях и за границей, наоборот, рано или поздно, скорее всего, привела бы к власти в Спарте сторонников мира.

Перикл мог ожидать, что такое изменение в воззрениях спартанцев произойдет сравнительно быстро, и наверняка не более чем через три года кампании, поскольку со стороны Спарты было бы крайне неразумно продолжать бесплодно биться головой о каменную стену афинской оборонительной стратегии. Но разум редко преобладает, когда государства и их народы вступают в войну, а объективных сопоставлений ресурсов редко бывает достаточно, чтобы предсказать ход затяжного конфликта.

ГЛАВА 6
НАПАДЕНИЕ ФИВАНЦЕВ НА ПЛАТЕИ
(431 Г. ДО Н.Э.)

После провала трех спартанских посольств боевые действия наконец начались в Беотии в марте 431 г. до н. э., через семь месяцев после объявления войны. Однако начала их не Спарта, а ее могущественный союзник Фивы. Фиванцы веками ссорились и воевали со своими афинскими соседями на юге. Они давно стремились к объединению под своим началом всей Беотии, но им мешало сопротивление некоторых беотийских полисов, которым время от времени помогали Афины.

В ходе Первой Пелопоннесской войны Афины разгромили Фивы на поле боя, учредили демократические правительства в большинстве беотийских полисов и несколько лет господствовали на землях фиванцев. Фивы имели протяженную общую границу с Афинами и в случае войны намеревались завладеть Платеями, небольшим городом с населением менее тысячи жителей, который, однако, заключал в себе как риски, так и перспективы. Его демократическое правительство всегда сопротивлялось вступлению в Беотийский союз под эгидой олигархических Фив, и с VI в. до н. э. платейцы были верными союзниками Афин. Город занимал стратегическое положение, находясь менее чем в восьми милях от Фив и непосредственно примыкая к лучшим дорогам, ведущим из Фив в Афины (см. карту 5). Под контролем афинян Платеи могли служить базой для нападения на Фивы и Беотию и угрозой для любой фиванской армии, пытающейся вступить в Аттику. Еще важнее было, пожалуй, то, что Платеи также прикрывали единственную дорогу, соединяющую Фивы с Мегарами и Пелопоннесом и не проходящую при этом через афинскую территорию. Если бы Платеи перешли под контроль афинян, то любое сотрудничество между врагами Афин в Центральной Греции и на Пелопоннесе было бы затруднено. Начало войны также представляло идеальную возможность для Фив захватить земли своего старого врага, пока афиняне были отвлечены пелопоннесцами. По всем этим причинам фиванцы задумали застать Платеи врасплох.

В пасмурную ночь в начале марта 431 г. до н. э. более трехсот фиванцев пробрались в Платеи под предводительством Навклида, лидера олигархической фракции Платей, который со своими сторонниками-предателями намеревался погубить находившихся у власти демократов, а затем передать город Фивам. Фиванцы ожидали, что неподготовленные платейцы сдадутся мирно, и, не угрожая никакой расправой, пригласили всех жителей города присоединиться к ним. Они хотели видеть Платеи под управлением дружественного олигархического правительства, союзного Фивам, а не истребленные казнями и обремененные ссыльными, ожидающими мести. Однако предатели среди платейцев, уверенные, что их сограждане будут сопротивляться, пожелали немедленно убить своих противников-демократов, фиванцы же проигнорировали их. И действительно, как только шок от переворота прошел, платейцы начали развертывать сопротивление, подкапываясь под стены, разделявшие их дома, и собираясь для планирования контратаки. Перед самым рассветом они напали на фиванцев, которые оказались внезапно застигнуты в темноте в незнакомом городе.

К этому времени начался сильный дождь, а женщины и городские рабы Платей, крича от жажды крови, забрались на крыши и забросали захватчиков камнями и черепицей. Дезориентированные фиванцы спасались бегством, преследуемые местными жителями, которые знали каждый закоулок Платей. Многие были пойманы и убиты, и вскоре оставшиеся в живых были вынуждены сдаться.

Фиванская армия намеревалась прийти на помощь тремстам воинам в Платеях в случае неприятностей, но их план провалился. Из-за дождей река Асоп, разделявшая территории Фив и Платей, разлилась, и к моменту прибытия армии захватчики были взяты в плен. Однако многие платейцы все еще не были в безопасности, так как находились на своих хозяйствах в сельской местности. Фиванцы планировали захватить их в заложники, чтобы обменять на своих людей в городе, но платейцы пригрозили предать пленников смерти, если армия немедленно не покинет их земли. Хотя войска отступили, платейцы все равно казнили 180 пленников. С точки зрения традиционных для греков военных обычаев это было зверство – лишь первое из многих зверств, ужас которых только возрастал с каждым годом войны. Но подлое ночное нападение без объявления войны также выходило за рамки кодекса чести воина-гоплита и, следовательно, не сулило никакой пощады совершившим такое.

Между тем, узнав от платейцев о нападении и захвате заложников, афиняне быстро осознали ценность пленных из Фив. Греческие города никогда не относились легкомысленно к потере своих граждан; к тому же одним из пленников был Евримах, ведущий политик, влиятельный человек в фиванской правящей фракции. Находясь в плену, фиванцы могли послужить сдерживающим фактором для любого вторжения беотийцев в Аттику, подобно тому как впоследствии захват аналогичного числа спартанцев в 425 г. до н. э. сдерживал любое дальнейшее вторжение Спарты в Аттику. Но афинское послание в Платеи с просьбой пощадить пленников пришло слишком поздно: страсть победила расчет. Теперь фиванцы были готовы мстить, и афиняне предоставили продовольствие и восемьдесят афинских гоплитов, чтобы помочь гарнизону города при неизбежном нападении фиванцев. В ходе подготовки они вывели большинство женщин, детей и всех мужчин, кроме гоплитов, оставив гарнизон из 480 мужчин, а также 110 женщин для выпечки хлеба.

Поскольку нападение на Платеи было явным нарушением мира, спартанцы приказали своим союзникам выслать две трети их боевых сил, чтобы собраться на Коринфском перешейке для вторжения в Аттику. Оставшуюся треть держали дома для защиты от афинских десантов. Великую армию должен был возглавить царь Архидам, чьи патриотизм и честь побуждали сделать все возможное для победы.

Даже в военном походе действия царя свидетельствовали о том, что он еще не оставил надежды избежать конфликта. Он отправил посла, чтобы выяснить, уступят ли афиняне теперь, когда увидели на пути в Аттику огромную пелопоннесскую армию. Но ранее Перикл выступил с указом, запрещающим принимать любого глашатая или посольство от пелопоннесцев, пока их армия находится в поле, так что афиняне прогнали спартанского посланника. Пересекая границу, он с несвойственным спартанцам драматизмом сказал: «Сегодняшний день станет началом великих бедствий для эллинов» (II.12.3).

Теперь у Архидама не было другого выбора, кроме как действовать. Самый быстрый путь от перешейка пролегал по прибрежной дороге через Мегары, в Элевсин, мимо горы Эгалей, на плодородную аттическую равнину. Вместо этого Архидам задержался на перешейке, шел не спеша и, пройдя Мегары, не повернул на юг к Афинам, а направился на север, чтобы осадить город Эною, афинскую крепость у границы с Беотией (см. карту 4). Эноя была небольшим крепким постом, защищенным каменными стенами с башнями, однако она не представляла никакой угрозы для столь внушительной армии и вряд ли могла бы помешать каким-либо планам пелопоннесцев в ближайшей перспективе. При этом взять город было непросто, потребовалась бы длительная осада и отказ от главной цели экспедиции – опустошения Аттики.

Нападение на Эною не имело стратегического смысла; мотивы Архидама были политическими, поскольку он все еще надеялся предотвратить войну. Годом ранее он утверждал, что спартанцам следует очень медленно разорять земли Аттики: «Считайте их землю только залогом, тем более ценным, чем лучше она обработана» (I.82.4). Спартанцы, которые уже обвиняли его в задержке, давшей афинянам время подготовиться ко вторжению и вывезти свой скот и имущество в безопасное место, заподозрили в этом отклонении от курса его истинные намерения.

В конце концов Архидам был вынужден отказаться от осады Энои и обратиться к главной цели пелопоннесского вторжения – сокрушению Аттики. Через 80 дней после нападения фиванцев на Платеи, в конце мая, когда в Аттике созрело зерно, пелопоннесская армия двинулась на юг и начала опустошать Элевсин и Фриасийскую равнину, уничтожая посевы зерновых, повреждая виноградники и оливковые деревья.

Затем Архидам отправился на восток, к Ахарнам, а не к очевидной цели – плодородной равнине Афин, землям городской знати, где можно было нанести наибольший ущерб. Поход в области, лежавшие непосредственно перед городом, был бы самой вызывающей тактикой и оказал бы максимально возможное давление на Периклову политику сдерживания. Архидам продолжал надеяться, что афиняне в последний момент всё же образумятся. Ему хотелось как можно дольше «держать как залог» ценнейшие поля Аттики, не сокращая посевы.

Тем временем афиняне, следуя плану Перикла, покидали излюбленные сельские районы. Женщины и дети переселялись в город, а овец и волов отправляли на остров Эвбея, расположенный недалеко от восточного побережья Аттики. Поскольку в живых осталось мало афинян, видевших, как в 480 г. до н. э. армия Ксеркса разорила их землю, многие возмущались выселением. Сначала все они теснились непосредственно в Афинах. В городе яблоку было негде упасть: даже в святилищах богов были люди, в том числе и в Пеларгике у подножия Акрополя, вопреки тому, что оракул из храма Аполлона запрещал там селиться, и это, несомненно, возмущало богобоязненных граждан. В дальнейшем переехавших афинян расселили в Пирее и между Длинными стенами, но на тот момент они сталкивались с большими неудобствами.

Поначалу многие афиняне надеялись, что пелопоннесцы уйдут быстро и без войны, как это было в 445 г. до н. э., но, когда враг начал зачищать земли Ахарн, расположенных менее чем в семи милях от Акрополя, упования в Афинах сменились на ярость, направленную на Перикла не меньше, чем на спартанцев. Его обвиняли в трусости за то, что он не повел армию навстречу неприятелю.

Самым известным из нападавших был Клеон, противостоявший Периклу в течение нескольких лет. Клеон принадлежал к новому типу афинских политиков, что были не аристократами, но богачами, сколотившими состояние на торговле и производстве, а не на земле, традиционном источнике богатств. Такие занятия считались низменными и недостойными аристократа, согласно кодексу чести, который все еще определял политику Афин – демократическую, но в то же время искавшую опоры в авторитетах. Аристофан высмеивал Клеона как дубильщика и торговца кожами, вора и драчуна, чей голос «ревел, как ливень» и звучал как визг ошпаренной свиньи. Клеон неизбежно появляется в его комедиях в состоянии гнева, любящим войну, постоянно разжигающим ненависть. Фукидид называет его «самым неистовым из граждан» (III.36.6), а также описывает его стиль речи как резкий и задиристый. Аристотель отмечает, что Клеон, «кажется, более всех развратил народ своей горячностью. Он первый стал кричать на трибуне и ругаться и говорить перед народом, подвязав гиматий, тогда как остальные говорили благопристойно»[10]10
  Перевод С. И. Ратцига.


[Закрыть] (Аристотель, Афинская полития 28.3). В комедии «Судьбы», написанной, вероятно, весной 430 г. до н. э., поэт Гермипп говорит Периклу:

 
«Эй, сатиров царь! Почему же ты
Не поднимешь копье? Лишь одни слова
Сыплешь ты про войну, все грозней и грозней,
А душа у тебя Телета!
И, когда острят лезвие меча,
То, в страхе дрожа, ты зубами стучишь
 

От укусов смелых Клеона» (Плутарх, Перикл 33.8).

Все эти насмешливые характеристики были даны его врагами. На самом же деле Клеон был влиятельной фигурой в собрании и сыграл важную роль в ходе войны. Он был лишь одним из многих недругов, напавших на Перикла: даже некоторые из друзей стратега призывали его покинуть город и сражаться.

Однако к 431 г. до н. э. престиж Перикла вырос настолько, что, по Фукидиду, это был «первый человек в Афинах, одинаково выдающийся как оратор и как государственный деятель» (I.139.4), а о самих Афинах Фукидид утверждал, что «по названию это было правление народа, а на деле власть первого гражданина» (II.65.9). Перикл добился такого положения не только благодаря своей мудрости и риторическому мастерству, патриотизму и неподкупности. Он также был дальновидным политиком и с годами сколотил целую группу солдат, администраторов, политиков – единомышленников с общими политическими взглядами, служивших вместе с Периклом в качестве стратегов и признававших за ним неформальное лидерство.

Поддержка таких людей позволила Периклу вынести шквал критики, свалившейся на него, и сдержать многих афинян, призывавших его напасть на войско пелопоннесцев. Фукидид пишет, что Перикл отказывался созывать народное собрание или хотя бы какую-нибудь неофициальную встречу, опасаясь, что такие сборища «в раздражении могут наделать ошибок» (II.22.1). Никто не имел законного права препятствовать проведению собрания, так что, видимо, авторитет Перикла, подкрепленный его влиянием на других стратегов, убедил пританов – сменяющихся председателей собрания – не созывать его.

Не встречая удачного противодействия своей стратегии, Перикл мог свободно придерживаться ее, реагируя на разрушения, учиняемые спартанцами, лишь отправкой конных отрядов для удержания пелопоннесцев на удалении от города. Армия вторжения находилась в Аттике уже месяц, и ее провиант был на исходе. Архидам, понимая, что афиняне не будут ни сражаться, ни уступать, оставил свой лагерь и двинулся на восток, чтобы обобрать земли между горами Парнес и Пентеликон, а затем вернулся домой через Беотию. Он снова избежал уничтожения плодородной аттической равнины, продолжая придерживаться своего плана занимать ее в качестве залога как можно дольше. У спартанцев было мало поводов для радости, так как стратегия, с которой они вступили в войну, пока оказывалась бесполезной. Афиняне практически не пострадали и даже принялись мстить за нанесенный ущерб.