Текст книги "Молдова на продажу"
Автор книги: Думитру Лешенко
Жанр: Жанр неизвестен
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)
Профессор Кишиневского Технического Университета, А.А. Маринчук (уроженец села Кришкауць, Сорокского района, Молдовы) в детстве жил несколько месяцев в доме Бузни, его дядя был назначен директором агрономии на базе остатков когда-то роскошного хозяйства. Он рассказал интересную историю времен молодости Николая Бузни. Оказывается, примерно в 1865 году в его доме побывал в гостях французский посол де Морни, который подружился с молодым Бузни в 1853 году, в Парижском манеже. Де Морни безуспешно пытался оседлать молодого жеребца. А нашему Бузни это удалось сразу.
Здесь требуется разъяснение. И мы введем в наш рассказ одну крупную историческую личность (с разрешением профессора А.А. Маринчука).
У императора Наполеона был младший брат Луи, которого император назначил королем Голландии, женив перед этим на Гортензии Богарне– дочери императрицы Жозефины. Гортензия родила (как будто от Луи) мальчика, который в 1851-1870 годах был императором Франции, Наполеоном III. А от некоего адъютанта-красавца, Гортензия родила еще одного мальчика – того самого де Морни. Этот парень был главным путчистом в государственном перевороте 1851 года, после которого его брат стал сначала диктатором, а затем императором Франции.
Итак, благодаря капризному жеребцу, у нас в Бессарабии побывал столь высокопоставленный француз.
42. ИЗМАИЛ
Спустя три года после этого разговора, Иван был призван служить в рядах Советской Армии в Измаиле… История повторяется… Я окончил среднюю школу и поступил в политехнический институт. До начала занятий оставался целый месяц и я поехал навестить Ивана в Измаил, на несколько дней. Я не предупредил об этом ни отца, ни Ивана. Был август 1965 года. Мне ещё не было 18 лет. Приехал в Измаильский военкомат и попросил помочь мне встретиться с братом. Из военной части, за мной прибыла машина с Иваном, в сопровождении капитана. Какая честь! Утром, на второй день нас вызвали в штаб на собеседование. Я написал объяснительную записку о том, кто я такой и кого хочу видеть. Иван получил инструкцию и увольнительную на целый день. За нами был закреплен сержант из штаба, Слава Овчинников, и мы втроём пошли ознакомиться с крепостью, городом и музеем.
Mы посетили исторический музей им. А.В. Суворова. Там история города и крепости Измаил начинается с 1590 года и всегда принадлежала России. Раза четыре крепость переходила к туркам, потом отвоевывалась обратно русской армией. В музее не нашли абсолютно ничего о роли Штефана Великого в строительстве и укреплении Измаильской крепости в то время, когда эти территории входили в состав Молдовы (1400-1504). Также, не нашли какие-либо документы, или фотокопии документов по измаильской теме из исторических работ Димитрия Кантемира по описанию Молдовы. По тем временам в Измаиле уже не существовали школ с преподаванием на молдавском языке, потому что молдоване составляли 3% населения города. Не удалось посмотреть оригинал, или фотокопии реляции Суворова А.В. после штурма Измаила. У нас всегда было подозрение, что описание начала штурма засекречено.
Интересно, что тогда на схеме штурма Измаила были обозначены места расположений Потёмкинской армии (на севере, в том месте, где написано «резерв») и казачьих полков (на востоке, в том месте, где написано «Кутузов»). Видать, задача историков и сотрудников музея была в том, чтобы они делали то, о чем другие будут думать завтра…
У причала мы сфотографировались на память, потом пошли в кафе пообедать.
Я спросил Ивана по молдавски:
– Я так понимаю, Иван, что если, не дай Бог, завтра случится какая-нибудь “заваруха” на Балканах, ты будешь на первой линии а твой друг Слава – на второй…
– Ты правильно понимаешь, – мрачно ответил Иван, – только говорить нужно по– русски…
Я объяснил Славе, что спросил брата, как давно они дружат… Слава ответил, что они служат в разных подразделениях и сейчас вместе впервые…
– А что, ты собираешься делать после армии, – спросил я Славу.
– Пойду учиться на исторический факультет, – ответил он.
– А как ты думаешь, Слава, – продолжил я, – какое место имел в виду Пушкин А.С., когда писал:
«У лукоморья дуб зелёный,
Златая цепь на дубе том
И днем и ночью кот ученый
Все ходит по цепи кругом.
.....................................................
Там русский дух, там Русью пахнет…»?
– Конечно, Измаил! – Ответил Слава. – Он здесь бывал…А я подумал, что здесь пахнет не русским духом, а русским геноцидом по отношению к молдавскому народу, по отношению к моим предкам…
Мы долго тогда беседовали о том, кто откуда взялся, как далеко отсюда уехал, и что успел сделать в жизни.
Потом я пытался строить генеалогическое дерево всех наших родственников. Нужно сказать, что это довольно сложное занятие. Самой интересной мне казалась судьба моего четырежды прадедушки Николаса, который жил в эпоху Наполеона. Он мне представлялся таким выдающимся, как граф Монте-Кристо. Но сколько я не терзал своих пожилых родственников, чтобы рассказали какие-то подробности о нем – никто больше ничего не знал. Как я говорил раньше, моя мама хорошо пела. В её репертуаре были несколько колыбельных песен маринисткого характера, которые я никогда больше не слышал ни у нас в Молдове, ни в Румынии. Наверняка, эти колыбельные тянутся с тех далеких времен. Вот одна из них:
S’aud cântând
S’aud în zori
Luntraşii veşnic călători....
Cu luntrea lor voinică
Avântul val dispică
Şi trec aşa cu spor,
Și cântă învingător.
Când vine noaptea peste noi,
Se’ntorc luntraşii înapoi.
S’aud cântând în zări,
Cum vin plutind din depărtări…
Copiii fug de acasă
În cale să le easă
Şi cântă toti în cor
Un cântec plin de dor…
Şi mama-i mai frumoasă,
Chând tata întră’n casă
Şi eu sunt fericit,
Ear tata-i obosit…
( Рано утром на заре
Слышны песни отважных рыбаков,
Которые вечно воюют с морем…
Со своею мощной лодкой
Они срезают бешеный вал
И успешно проходят вперед,
И победоносно поют.
Когда ночь к нам приходит,
Возвращаются рыбаки назад…
Слышно, как поют далеко-далеко
С тоской и любовью.
Детишки выбегают на берег,
Чтобы встретить их
И теперь все поют хором
И песня побеждает тоску.
И мама красивee,
Когда отец в дом заходит
И я счастливый,
А отец усталый…)
– Как обидно, что ничего о Николасе не известно. Наверняка, у него были интереснейшие воспоминания, документы, записи… Как можно было оставить его одного, на старости лет… Это глупо и жестоко, – возмущался я.
– Да, порой люди не понимают, что самое ценное в жизни, это никому уже не нужная жизнь твоего самого близкого родственника, – сказал дядя Георгий, – а когда люди начинают понимать, то уже поздно. Жизнь течет только в одном направлении, и никто тебе не предложит: «Постой, давай попробуй еще раз, может быть, на сей раз, будет правильно…». Жизнь проходит очень быстро. Люди умирают и уносят с собой много интересного и полезного.
– Дядя Георгий! Я тебя очень прошу, расскажи свою историю, историю топора, где был, каково было в Сибири и вообще, что ты думаешь о вашей депортации, реабилитации – загорелся я.
– Хорошо… – задумчиво сказал дядя Георгий, помолчал и налил себе стопочку цуйки, – это в память о тех, которые не вернулись, … чтобы им там хорошо было …
43. Депортация
– Летом 1948 года в наших краях началась массовая депортация людей. – Начал рассказывать дядя Георгий. – В это время я работал в своей мастерской. У меня был мотор, ботоза и циркулярка. У нас была пара хороших лошадей и умная собака – тоже Султан. Эта собака всегда была со мной и неоднократно выручала из беды. Однажды вечером я возвращался с поля. Шел сильный дождь и было темно. Я сбился с дороги на пахоту. Телега завязла в грязи и лошади тянули её изо всех сил. Когда, наконец, вышли на обочину дороги, сломалось колесо и телега перевернулась в глубокую канаву. Меня сильно прижало. Я старался изо всех сил вылезти из-под телеги, но было не так просто. Султан побежал домой с моей шапкой в зубах. Мои братья Ион и Василий догадались, что я попал в беду, сели на лошадей и вместе с Султаном нашли меня. Тогда я понял, что Султан хорошо соображает и стал его приучать. Я специально оставлял дома, в поле или мастерской какой-нибудь инструмент и требовал от Султана, чтобы он принес. Если говорил топор – он приносил топор, именно оттуда, где я его оставил в последний раз. Если говорил нож – он искал, находил и приносил нож. Даже лопату умудрялся таскать. Если находил какой-нибудь полезный инструмент, подбирал и приносил. Он был у меня хорошим помощником. Во время войны я прятал лошадей на острове в Бэхнях (так называли место внутри разветвления реки). Там кругом болота и нужно было знать, как добираться. Я всегда там заготавливал сено и сделал из камышей шалаш. Также там держали уток и гусей. Их можно было не проверять неделями. Сами себе находили корм, воду и приют.
В мастерской всегда хватало работы и меня немцы и румыны не трогали. Когда фронт прошел с востока на запад, я там же прятал лошадей. Телега была возле мастерской и её забрали немцы. Без телеги невозможно было эвакуироваться. Вася с Ниной были маленькими и Ленуца ещё не родилась. Я часто ездил в Сороки на базар и хорошо знал, как проходила коллективизация за Днестром и как кулаков депортировали в Сибирь. Я и мои родители никого не эксплуатировали. На нас никто, никогда в жизни не батрачил. Все что мы имели – мы достигли своим трудом. Но мы жили значительно лучше других и наш белый дом явно мозолил глаза новым властям. Мы надеялись, что нас не тронут. Ленуца только родилась, а старшим было 3 и 5 лет. Я перестал появляться дома. Надеялся, что никто не тронет жену с тремя детьми. Жена должна была сказать, что я их бросил и где-то пьянствую. На всякий случай, я приготовил несколько связок с необходимыми вещами в дорогу, где были завязаны теплые вещи для детей, обувь, сухари, спички, свечи, грелка с крепким самогоном, сало, соль.
Я находился на острове с лошадьми и Султаном. Ночью я скакал к железнодорожным станциям София и Дрокия. Я полагал, что перед тем, как будут подымать людей, туда должны были прибыть вагоны и военные подразделения. У меня были наблюдательные пункты, где я мог оставлять лошадь и собаку, если нужно было пройти пешком и расспросить людей. Я планировал вообще куда-то в город податься. Я бы там мог найти работу. Бродячих людей много было. Нет ничего хуже, чем ждать, когда мышеловка захлопнется.
Султан каждый вечер по команде «Аcasă!» (домой) прибегал домой. Мы договорились, что если придет письмо, ордер или устный приказ, куда-то явиться, то Султану дадут в зубы принести мне какую-нибудь личную вещь – рукавицу, шапку или старый ботинок. Это будет сигналом, чтобы я бросил все и ушел в город. Мы все были уверены, что без меня, семью не будут трогать.
В начале июля на станцию поступили 10 пустых вагонов. Это были крытые вагоны для перевозки скота, оконные проемы были заколочены колючей проволокой. Вагоны были поставлены на ветке между Софией и Дрокией. Недалеко от вагонов расположился военный лагерь и штаб. Было около 10 крытых машин, у которых окна тоже были заколочены колючей проволокой. Раньше на этом же месте стояли вагоны, в которые погружали продовольствие, т.е. «добровольные» поставки населения многострадальной Родине. Солдаты ночью охраняли вагоны, а днем красиво их оформляли надписями типа: «Хлеб из Молдавии», «Многострадальной Родине от благодарной Молдавии».
На этот раз воины-освободители не оформляли вагоны. Вооруженные автоматами, они сопровождали крытые черные машины – два в кузове и один в кабине. Машины оперативно отъезжали из штаба.
Я понял, что акция началась и поспешил в село предупредить людей. В эту же ночь ваш дед Ион пошел с заявлением к Негрию, где изъявил желание добровольно отдать все, что у него есть и вступить в колхоз. То же самое сделали мои братья Ион и Василий. Утром все село с заявлениями было готово вступить в колхоз. Кто не подал заявление, были депортированы.
Я спрятался на острове в своем укрытии и ждал, как будут развиваться события. К обеду я отправил Султана домой, но вскоре он вернулся ни с чем, – весь взволнованный. Я почувствовал неладное, сел на лошадь и среди бела дня поскакал домой…
Мою жену с тремя маленькими детьми уже забрали. Люди говорили, что машина отъехала час назад. Им дали только 15 минут на сборы. Она успела собрать только две связки размером с подушку. Все время с Ленуцей на руках, плакала, рвала на себе волосы, но воины-освободители были неумолимы и непоколебимы. Толкнули их в машину и захлопнули дверь, тем самым освободили молдавский народ от четырех врагов! Ну, а собравшимся зевакам разрешили взять из нашего, раскулаченного дома все, что захотят. Я совершил трагическую ошибку… Я думал, что у них есть хоть маленькая капля человеческой логики… При чем тут женщина с маленькими детьми… Пять месяцев… 3 года и 5 лет… Боже мой!.. Пусть меня вызывают, наказывают, сажают в тюрьму, бьют, расстреливают! … А детей-то за что?!
Однако, нужно было, что-то делать… Слезами горю не поможешь… Я взял топор, торбу с необходимым инструментом, обул сапоги, бросил на лошадь «суман» и поскакал на станцию по самой короткой дороге. Суман это самодельное войлочное пальто типа шинели. С внутренней стороны сумана у меня был сделан пояс для инструментов, куда я мог сложить топор, клещи типа плоскогубцы, небольшую ножовку по дереву и по металлу, напильники и «лацы». Сейчас лацами люди почти не пользуются, а в то время это были очень важные приспособления на все случаи жизни. Это очень крепкие короткие веревки с петлями с двух концов. Обычно, они делались из конопли или кожи, но у меня была и пара лацов из тонкого металлического троса. С помощью лацов можно было легко лазить на дерево, одевая лацы на ноги и на руки. Можно было использовать их как страховочное приспособление при работе на высоте. Можно было моментально уложить любую собаку, зверя, крупное животное и даже человека, зажимая петлю на его шее. Можно было делать массу дополнительных приспособлений типа капкана для зверей, тормоза для телеги, быстро хватать связку дров, камыша или соломы, вытащить себя из болота, связать плот, сделать носилки, полки, качели.
На станции была суматоха. Мужчины кричали, женщины и дети плакали, пожилые люди молились. Машины с людьми подъезжали и людей конвоем направляли к вагону. Когда вагон наполнялся до 100 человек, его закрывали на все болты и висячие замки. В один вагон попадали люди из разных сел. Кто-то успел прихватить что-то полезное с собой, некоторые вообще были с бестолковым багажом.
Я оставил лошадь и Султана в укрытии. Одел суман, нафаршированный инструментом и вышел к вагону. Когда мои жена и дети вышли из машины, я бросился к ним, но конвой не пропустил и втолкнул меня обратно в толпу. Я попытался второй раз, потому что дети меня увидели и закричали: «Папа!», «Папа!» Но конвой действовал по инструкции: «Стой!», «Стой, стрелять буду!», и предупредительный выстрел в воздух. Я подошел к офицеру и пытался объяснить, что тут моя семья, чтобы меня пропустили к ним. Офицер дал указание убрать меня подальше. Двое солдат освободителей потащили меня в сторону вокзала и бросили метров сто от вагона. Моих родных погрузили в вагон. Я запомнил номера вагона и отличительные знаки. Я отошел в свое укрытие и оттуда внимательно наблюдал за тем, что происходит. Три дня и три ночи непрерывно шла погрузка вагонов. Машины делали 4-5 рейсов за сутки. Мой вагон оказался в середине. Я ломал голову, строил планы, как добраться до своих, но ночью состав охранял вооруженный патруль. По два солдата в каждый конец состава. Из машин, когда разгружали людей, одновременно разгружались бутылки с самогоном и бочки с вином. В штабе ночью пьянствовали, но часовые были трезвыми. Солдатам разрешалось пить спиртное после караула.
44. ВОССОЕДИНЕНИЕ
Я предполагал, что если начальство пьянствует и кругом столько вина и самогона, то скоро начнут пить все. Для русских людей имеет значение самогон. Он крепкий, с хорошими градусами, а вино вроде, как компот. Однако если смешивать самогон с вином, получается очень тяжелое опьянение на несколько дней. На третий день, я заметил, что часовые передвигаются тяжело, с опущенными головами, часто выпивали из фляги, останавливались и часами стояли на месте, опираясь о вагон. Я решил действовать этой ночью. Завтра к обеду все вагоны будут полные и состав двинется в путь. К счастью, под вечер начался ветер и продолжительный дождь. Было совсем темно. Я осторожно прополз к моему вагону и поднялся на крышу. Крыша была из досок, перекрыта жестью. На уровне окна с краю крыши я приподнял топором жесть и сделал дырку в крыше, размером с топор. Я достал лац, одел топор в петлю, потом сунул топор в отверстие таким образом, чтобы в натяг топор надежно упирался в потолок. Сам держался за другой конец лаца и отпустился к окну. Клещами срезал колючую проволоку с одной стороны оконного проема и проник внутрь вагона. Потом заделал окно, как было. Таким образом, я воссоединился с семьей. В вагоне стояла ужасная вонь и духота. Не было туалета, не было воды. Но у нас был инструмент. В вагоне было 15 мужиков, которые могли работать, остальные женщины, старики, дети. Многие семьи повторили нашу ошибку. Мужчины прятались в надежде, что детей, стариков и женщин не будут трогать. Оказалось, что только наша семья была подготовлена к походу на Сибирь и прихватила с собой полезные вещи и продукты. У нас было сало, самогон и сухари. Мужчины согласились со мной, что первым делом нужно всем успокоиться и сохранить силы. Нам предстоит длинная дорога. Слезами тут не поможешь.
Второй вопрос очень важный – мы должны сделать немедленно туалет в вагоне и соблюдать чистоту. Все продукты питания, которые есть, предназначены в первую очередь для детей. Несколько раз в день, нужно протирать руки полотенцем смоченным самогоном. Не дай бог инфекция – все умрем в дороге.
В ту же ночь в углу сделали отверстие в полу для туалета. Когда все было сделано, появился Султан. Через этот проем затащили его в вагон. Моим суманом загородили это место и туалет был готов.
Утром женщины и дети хором должны были кричать только одно слово: «Вода!», «Вода!». Большинство в вагоне начали изучение русского языка этим словом «вода». Скоро наш хор подхватили остальные вагоны и вместо бестолкового жалобного плача, на десятки верст слышно было «Вода!» … «Вода!».
По-видимому, у наших освободителей тоже трубы горели и они отнеслись с пониманием к требованию заключенных. В каждый вагон были поданы ведра, чайники, баки с водой. К обеду состав двинулся в путь.
45. ДОРОГА НА СИБИРЬ
– В Бельцах к нашему составу были добавлены восемь вагонов, а в Кишиневе еще десять, – продолжил дядя Георгий. – При остановках, состав патрулировался вооруженными солдатами, которые уже ожидали прибытие в шеренгах с двух сторон. Судя по лицам солдат, это были люди азиатского происхождения с красными погонами. О нас “заботились” регулярные внутренние войска Советской Армии. Первый и последний вагоны были пассажирские и предназначались для охраны. Они следовали с нами всю дорогу. В Бельцах и в Кишиневе нам ничего не давали. Вода была на исходе. В вагонах было очень душно днём. Летом в Молдавии жарко. Вагоны раскалялись под солнцем. По существу, в вагоне не было места, чтобы прилечь. Пожилые люди и дети не могли долго стоять. Ноги отекали. Мы спали по очереди, по несколько часов. Чтобы уменьшить сквозняк, мы ночью занавешивали передние оконные проёмы одеждой.
Нам дали воды и хлеба только на четвертые сутки. Я помню эта была станция Ртищево. Когда мы прибыли, нас уже ожидали краснопогонники. Открывали вагоны и давали по 50 буханок черного хлеба. В нашем вагоне было 93 человека. В каждом вагоне назначили старшего из людей, которые хоть немного понимали по-русски. В нашем вагоне назначили меня и показали куда идти за водой. Я несколько раз ходил и приносил воду в ёмкостях, которые у нас были. Я проходил мимо других вагонах. Люди вытаскивали на перрон трупы людей, которые умерли за эти четверо суток. Было больше тридцати мертвых людей. В каждом вагоне выдали штыковые лопаты и показали место, где нужно закопать трупы. Таким образом, старшие по вагонам автоматически оказались в составе похоронной команды. Когда мы закончили и вернулись к своим вагонам, лопаты закрепили снаружи. Взять внутрь не разрешалось. Перед отправлением, на перроне появились ещё трупы. Многие родители не хотели сначала отдавать своих мёртвых детей, другие настаивали. Солдаты в вагоны не заходили и к трупам не прикасались. Боялись инфекции. Они спешно закрывали вагоны на все болты и не разрешали выносить больше мёртвых. Я не видел, чтобы кому-либо оказали врачебную помощь, давали какие-то медикаменты, или дополнительное питание больным. На умерших людей не составляли какие-либо документы или списки. Просто мелом на каждом вагоне писали на сколько стало меньше. Люди были настолько истощены, что не могли даже оплакивать по-человечески своих умерших близких. Они выли до хрипоты, как дикие звери, рвали окровавленными руками колючую проволоку на оконных проёмах и выбрасывали наружу трупы мертвых детей. Солдаты кричали, матерились, стреляли вверх, но остановить это безумие было невозможно… Состав тронулся… У меня началась сильная рвота… Другие тоже начали рвать… Смертельный страх, как тень прошелся по лицам людей… Они поняли, что их ожидает…
– Георги, тебе надо поспать немного, – сказал отец Армаш, когда эта коллективная кошмарная рвота прошла. – Мне нужно отслужить отходную умершим, помолиться за здравие, поговорить с людьми… Отец Армаш, который окрестил тебя и твоего брата Ивана служил много лет Богу в Доминтенах. Как я потом узнал, его обвинили в том, что он спрятал иконы, золотой крест и много ценных, старых книг, которые подлежали конфискации, как музейные народные ценности. После “освобождения”, церковь была “очищена” от всего и превращена в склад. То же самое новая власть сделала в Надушите и в других селах нашего района, но именно эти ценности кого-то очень волновали. Он продолжал служить Богу и людям, когда его просили, но уже вне церкви. Ему добавили обвинения, что он обманывает народ, и имеет от этого незаконный доход. Когда его забирали, он взял с собою Библию, посеребренный крест, кадильницу, свою рясу, купы для причащения, скрипку и сухари. Его дед, Петр Армаш, был тоже священником родом из Олтении. Он был близким другом митрополита Молдовы, Якова Путняну который, будучи при смерти, передал ему эти священные реликвии. Потом эти вещи перешли к его отцу, который получил сан священника в монастыре Путна (там, где похоронен Стефан Великий). Со святой реликвией была связана миссия по укреплению православной веры в Бессарабии. Тогда был момент переориентации Молдавской Ортодоксальной Церкви в Русскую Православную Церковь. Отец Армаш был сильно избит перед депортацией и арестован. Потом его освободили и за ним постоянно следили. У него несколько раз делали обыск дома среди ночи, но ничего не нашли. Его жена, Аглая Петровна, увлекалась народной медициной и взяла с собой две толстые книги, с которыми она никогда не расставалась, самодельные лекарства и мёд. Она сразу взяла шефство над детьми и всю дорогу заботилась о них. Кроме моей жены Любы, в нашем вагоне были ещё три женщины, которые кормили грудью. Все они были под опекой Аглаи. У кого было больше молока, подкармливали и других грудных детей, не только своих. Она заботилась о чистоте и самолично делала детям порции. На хлеб ложила по ложечке мёду и кормила детей из своих рук. Ваш учитель ботаники, Кожокару Теофил Васильевич, тоже взял с собой бидончик меду и отдал детям. Аглая рассказывала детям сказки, разные истории, пела им песни. То, что все наши 28 детей спаслись и никто не заболел в дороге – эта ее заслуга. Она говорила детям, что не нужно бояться голода. Человек может прожить без еды три недели, а без воды – одну неделю, а если по немного есть и поститься, то это даже полезно. Об этом написано в этих толстых книгах. Дети терпели и слушали ее.
Отец Армаш одел рясу и помолился за души умерших людей. Потом проповедовал о том, как Иисус Христос страдал за грехи людей и терпел. Что в жизни каждого человека рано или поздно наступает такой момент, когда он мужественно должен пройти тяжелые испытания. Он прочитал из Библии псалм Даниила в Вавилоне и комментировал, как нужно это понимать. Он говорил, что не нужно думать о Смерти. С нами Бог! С нами Иисус Христос! С нами Святой Дух! С нами Святая Библия! С нами Святой Крест! Он умел говорить красиво, умно и убедительно. Люди успокоились. Потом он поиграл на скрипке…
Далее состав останавливали через двое– трое суток и давали по 50 буханок чёрного хлеба и воды. На некоторых станциях уже были приготовлены канавы, куда сбрасывали трупы и закапывали. Потом опять лопаты прикрепляли на место. Отец Армаш каждый раз неустанно выполнял свой долг священника, читал интересные места из библии, комментировал, играл на скрипке. Это очень помогало держать людей в едином духе.
На девятые сутки прибыли в Курган. Здесь состав был расформирован. Часть вагонов были присоединены к составу, который следовал на юг в Казахстан. Наш вагон, вместе с другими, был передвинут на запасной путь, где простояли всю ночь. Утром был сформирован состав, к которому был прицеплен и наш вагон. Нам выдали больше продуктов: хлеб, сахар и кильку. После обеда двинулись на север. Ночью в вагоне уже было холодно. Через двое суток прибыли в Ярково. Дали команду всем выходить из вагонов. Люди были так ослаблены, что не могли стоять на ногах. Шатались, как пьяные. Отец Армаш говорил всем держаться спокойно. Если они начали нас кормить, значит мы нужны для работы. Мы не боимся работы. Не нужно плакать, жаловаться или показать, что плохо себя чувствуем. Больные и слабые люди никому не нужны. Мы сильные, раз выдержали такую дорогу. Если будут кормить, есть медленно, понемногу, иначе заболеем. Лучше прятать еду про запас. Думаете о тех, которые умерли и закопаны вдоль нашей дороги в Сибирь и радуйтесь, что победили Смерть.
К нам подошли пять человек: трое солдат и двое в штатском. Один из них держал в руках бумаги.
– Кто старший? – Спросил он.
Я вышел вперёд.
– Как фамилия?
– Русу Георгий Фёдорович, – сказал я, – только Русу пишется одним «с».
– Это до сих пор писалась одним «с», а дальше будет Руссу с двумя «с», понятно? – грубо отрезал он.
– Понятно, – ответил я.
– Сколько человек умерлиo в пути?
– Из нашего вагона никто.
– Тогда и сверять нечего, – сказал он и положил списки в свою офицерскую сумку. – Вы пойдете со мной. Это что за собака? – Спросил он;
– Эта моя собака, Султан.
– И что, она всю дорогу с вами ездила? – удивился он – что они пьяные были, когда вас погрузили?
– Так точно! – ответил я по военному.
– Хорошая собака, – улыбнулся наш новый начальник, – чем вы ее кормили?
– Надеждой, – неопределенно ответил я.
– Покормите собаку… и людей, –обратился он к солдатам, – и дайте им сухие пайки на три дня. Мы поплывем на сотый километр от Оби. Даю два часа на обед и погрузку на баржу.
– Что мы будем делать на сотом километре? – спросил я.
– Вы там будете создавать колхоз по выращиванию скота, – ответил он.
– Можно, я возьму с собой эту лопату? – спросил я.
– Для чего? – удивился он.
– Чтобы колхоз строить, – ответил я.
– Можно! Но запомни хорошо! За попытку драться с охраной – расстрел на месте! За попытку сбежать – расстрел на месте! За неповиновению приказу– расстрел на месте! Понял?
– Так точно, – ответил я и снял лопату с нашего вагона.
Спустя два часа, мы плыли по течению реки Иртыш на барже. Нас впервые за это время накормили горячей солдатской гречневой кашей, дали сухие пайки на три дня и разрешили помыться. Нашу баржу буксировал речной катер. Наше новое начальство и охрана были на катере, а мы крепко заснули, прижавшись друг к другу на дне баржи… В полночь проплыли через Тобольск. Утром начальство вызвало меня на катер для оформления документов. Для этого солдаты сбросили складной мост с катера на баржу. Судя по пустым бутылкам на столе в каюте, наше начальство хорошо расслабилось ночью.
– Садись, Руссу с двумя «с», разговор есть, – сказал тот, который разрешил взять лопату. – Меня зовут Холмогоров Степан Кузьмич. Я родился и жил в Сибири. Во время войны я прошёл через всю Европу и вернулся обратно в родные места. Сибирь это не Молдавия. Здесь полгода зима и полгода лето. Зимой бывают морозы – минус 50, а летом бывает, что ночью вода в ведре замерзает на кухне. Там на сотом километре ничего нет, кроме реки и тайги. Ваша задача обосноваться и перезимовать. Сейчас я могу вам дать мешок соли, два мешка перловки и две палатки. Это всё! Вы имеете право передвигаться в радиусе ста километров, включая Ханты– Мансийск. Для этого я дам тебе пять пропусков. С этими пропусками вы можете передвигаться на баржах во время навигации. Так, что все вы сотники и колхоз ваш будет называться Сотник. На ваших пропусках есть карта, где указаны границы, которые вы не имеете право пересекать. Моя контора находится в Ханты-Мансийске на Речном вокзале и называется Второй Отдел. Ты обязан туда являться каждый год и докладывать, кто умер и кто родился. Там ты можешь заявить, что тебе нужно, но в начале ты должен дать накладную, что ты можешь дать. Ничего на халяву не получишь. От тебя требуется пушнина, рыба и живое мясо, деревянные изделия. У меня сейчас ничего нет. В течение месяца ожидаю груз. Ты всё понял?
– Да, я все понял, – сказал я, – мне нужно заказать авансом инструмент, теплую одежду, гвозди, муку, картошку, семена, соль, молодняк… Мы все отработаем…
– Я еще раз повторяю… У меня сейчас ничего нет! Через месяц, может быть, что-то получу! Понятно?
– Так точно! – Ответил я по военному…
К обеду мы приплыли на сотый километр и выгрузились на берег. Холмогоров сдержал своё обещание. Я дал ему расписку, что колхоз «Сотник» получил две военные палатки, мешок соли и два мешка перловки…
Катер отплыл от нашего берега с пустой баржой. Холмогоров с охраной остались на катере. Они выполнили приказ забросить партию врагов народа из Молдовы в количестве 93 человек на сотый километр от Оби… Нам предстояло здесь выжить, перезимовать и строить колхоз…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
