Текст книги "Избранное"

VIII

В ту ночь в лагере никто не спал. Смок и Малыш обходили хижины, вливая чудотворный картофельный сок, по четверть ложки на прием, в жалкие, изуродованные рты больных. Они продолжали работать весь следующий день, сменяя друг друга.

Больше не было умирающих. Самые безнадежные больные начали быстро поправляться. На третий день люди, неделями не встававшие с коек, выползли с костылями на свежий воздух. В тот день солнце, уже два месяца клонившееся к северу, в первый раз приветливо улыбнулось над хребтом ущелья.

– Ни одной штуки! – говорил Малыш скулящему Вентворту. – Цинга вас даже не коснулась. Вы съели целый мешок и застраховали себя от цинги на добрых двадцать лет. Познакомившись с вами, я начал понимать Бога. Я всегда удивлялся, почему он позволяет жить сатане. Теперь я понимаю. Он позволяет ему жить точно так же, как я позволяю жить вам. И все-таки это вопиющая несправедливость!

– И вот мой совет, – сказал Смок Вентворту. – Эти люди быстро поправляются. Через неделю мы с Малышом тронемся в путь, так что защищать вас будет некому, когда они примутся за вас. Снимайтесь отсюда. До Доусона восемнадцать дней пути.

– Собирай пожитки, Эмос, – прибавил Малыш. – Не то моя расправа покажется тебе безделицей по сравнению с тем, что сделают с тобой эти выздоравливающие.

– Джентльмены, выслушайте меня, молю вас, – хныкал Вентворт. – Я чужой в этих краях. Я не знаю здешних дорог. Я заблужусь. Позвольте мне ехать с вами. Я дам вам тысячу долларов, если вы позволите мне ехать с вами.

– Ладно, – злорадно ухмыльнулся Смок. – Если Малыш согласится.

– Кто? Я? – Малыш выпрямился с величайшим усилием. – Я – ничтожество. Я – червяк, гусеница, брат головастика, мухин сын. Я не боюсь и не стыжусь ничего, что ползает и копошится на земле. Но путешествовать с этой ошибкой мироздания? Отойди, человек! Меня тошнит.

И Эмос Вентворт удалился, один как перст, волоча сани с продовольствием, рассчитанным до Доусона. Не успел он пройти милю, как его нагнал Малыш.

– Эй, ты, пойди сюда, – приветствовал он Эмоса. – Поближе! Так. Вытряхивай!

– Я не понимаю… – пискнул Вентворт, содрогаясь при воспоминании о двух затрещинах, полученных им от Малыша.

– А тысяча долларов, это ты понимаешь? Тысяча долларов, которую Смок заплатил тебе за ту картофелину? Ну, живо!

Вентворт молча передал ему мешочек.

– Я надеюсь, что тебя укусит хорек и ты сдохнешь от бешенства, – было напутственное слово Малыша.

1911

Яичная афера

I

Морозным зимним утром Люсиль Эрол вошла в доусонский магазин А. С. Company и подозвала Смока Беллью к прилавку с галантерейными товарами. Приказчик в это время открыл дверь, ведущую на склад, и, несмотря на то что большая печка была раскалена докрасна, Люсиль поспешно надела снятые было рукавицы.

Смок тотчас же повиновался ее зову. Во всем Доусоне не было мужчины, которому не польстило бы внимание Люсиль Эрол, эстрадной певицы в маленькой труппе, дававшей иногда вечерние представления в оперном театра «Палас».

– Умереть можно со скуки, – пожаловалась она кокетливо-капризным тоном, как только они обменялись рукопожатием. – Целую неделю нечего делать. Маскарад, который собирался устроить Скиф Митчел, отложен. Ни крупицы золотого песка в обращении. Фойе в театре пусты. Из Штатов уже две недели нет почты. Все забрались в свои берлоги и завалились спать. Надо что-нибудь предпринять. Необходимо оживить город, встряхнуть его, и мы с вами можем это сделать. Если кто-нибудь вообще может расшевелить наших горожан, так это только мы с вами. Знаете, я порвала с Уайльдом Уотером.

Два видения почти одновременно возникли перед внутренним взором Смока. Одним из них была Джой Гастелл; другим – он сам, распростертый на пустынной снежной дороге, под холодной полярной луной, чисто и со знанием дела подстреленный вышеозначенным Уайльдом Уотером. Явное нежелание Смока заняться встряской Доусона в компании с Люсиль Эрол не укрылось от внимания певицы.

– Пожалуйста! Мне безразлично, что вы об этом думаете! – сказала она и надула губки. – Если я вешаюсь вам на шею, то вам бы следовало выказать больше внимания ко мне.

– У некоторых от неожиданной радости бывал разрыв сердца, – пробормотал Смок, неумело изображая восторг.

– Лгунишка, – грациозно отпарировала она. – Вы больше всего на свете боитесь этого. Так вот, мистер Смок Беллью, я не намерена влюбляться в вас, а если вы вздумаете влюбиться в меня, то вам придется иметь дело с Уайльдом Уотером. Вы ведь знаете его. Кроме того, я… я, в сущности, вовсе и не порывала с ним.

– Продолжайте ваши шарады. Может быть, я и догадаюсь, что вы задумали.

– Тут нечего догадываться, Смок. Я прямо скажу вам, в чем дело. Уайльд Уотер думает, что я порвала с ним, понимаете?

– Так что же – порвали вы с ним или нет?

– Да нет же, конечно! Но пусть это останется между нами. Он думает, что я порвала с ним, – я подняла такой шум, словно в самом деле бросаю его навсегда. Впрочем, он только этого и заслуживает.

– А при чем тут я? – осведомился Смок.

– То есть как при чем? Вы загребаете кучу денег, мы поднимем Уайльда Уотера на смех, мы встряхнем Доусон, а самое главное, самое существенное – Уайльд Уотер станет чуточку потише. Ему это необходимо. Он… как бы это сказать… он слишком буйный. А все потому, что он огромный детина, и у него столько участков, что он им счет потерял.

– И потому, что он помолвлен с очаровательнейшей женщиной на всей Аляске, – вставил Смок.

– Да, и поэтому тоже. Но ведь это еще не причина беситься. Вчера его снова прорвало. Усеял пол бара M & M золотым песком. Не меньше чем на тысячу долларов. Взял, развязал мешок и начал швырять золото под ноги танцорам. Вы, конечно, уже слышали?

– Да, сегодня утром. Хотел бы я быть уборщиком в этом учреждении. И все-таки я ничего не понимаю. При чем тут я?

– Послушайте, он чересчур необуздан. Я расторгла нашу помолвку, и теперь он ходит и шумит, словно у него и вправду разбито сердце. Вот тут и завязка истории. Я люблю яйца.

– Их больше нет? – в отчаянии воскликнул Смок. – А мне-то что делать?

– Подождите.

– Но что связывает яйца и вашу помолвку? – спросил он.

– Все, если вы только будете слушать.

– Слушаю, слушаю, – пропел Смок.

– Так слушайте же, ради бога! Я люблю яйца. В Доусоне их весьма ограниченное количество.

– Верно. Это я тоже знаю. Больше всего их в ресторане Славовича. Порция ветчины и одно яйцо – три доллара. Порция ветчины и два яйца – пять долларов. Иначе говоря – два доллара яйцо, в розницу. Только фаты, Эрол и Уайльд Уотер могут позволить себе такую роскошь.

– Он тоже любит яйца, – продолжала она. – Но не в этом дело. Я люблю их. Я завтракаю ежедневно в одиннадцать утра у Славовича. И постоянно съедаю два яйца. – Она выразительно помолчала. – Предположите, только предположите, что кто-нибудь скупит все яйца.

Она замолчала. Смок посмотрел на нее восхищенным взглядом и в глубине души одобрил выбор Уайльда Уотера.

– Вы не слушаете, – сказала она.

– Продолжайте, – ответил он. – Я сдаюсь. Так что же будет?

– Вот глупый! Вы ведь знаете Уайльда Уотера. Как только он увидит, что я тоскую по яйцам – а я читаю в его душе, как в открытой книге, и умею делать тоскующий вид, – что он, по-вашему, сделает?

– Говорите, говорите!

– Он, разумеется, побежит к тому, кто скупил яйца. Он купит у него всю партию, сколько бы она ни стоила. Картина: я прихожу в одиннадцать часов к Славовичу. За соседним столом сидит Уайльд Уотер. Он будет ходить туда, как на службу. «Два яйца всмятку», – говорю я официанту. «К сожалению, мисс Эрол, яиц больше нет», – отвечает лакей. Тогда начинает говорить Уайльд Уотер медвежьим своим голосищем: «Официант, шесть яиц всмятку». И официант отвечает: «Слушаюсь, сэр», – и несет яйца. Картина: Уайльд Уотер искоса поглядывает на меня, а я становлюсь похожей на негодующую ледяную сосульку и начинаю требовать объяснения. «К сожалению, мисс Эрол, это – яйца мистера Уайльда Уотера, – говорит официант. – Его собственность, мисс». Картина: Уайльд Уотер торжествует и старается изо всех сил сделать невинное лицо, съедая свои шесть яиц.

А вот еще картина: сам Славович приносит мне два яйца всмятку и говорит: «Привет от мистера Уайльда Уотера, мисс». Что же мне остается делать? Мне остается только улыбнуться Уайльду Уотеру, и тогда, разумеется, все начинается сначала. И в результате он будет думать, что сделал чрезвычайно выгодное дело, скупив всю партию яиц хотя бы по десять долларов за штуку.

– Дальше, дальше! – настаивал Смок. – При чем же тут я?

– Глупенький! Вы-то и скупите яйца! Вы начнете скупать их сегодня же, сейчас же. Вы можете купить все яйца в Доусоне по три доллара за штуку и продать их Уайльду Уотеру по любой цене. Потом мы разгласим всю подоплеку этого дела. Весь город будет смеяться над Уайльдом Уотером. И он, пожалуй, умерит свой пыл. Мы же с вами поделим славу. Вы заработаете кучу денег, а Доусон будет покатываться со смеху. Конечно, если эта афера кажется вам рискованной, я могу дать вам денег на покупку яиц.

Этого Смок не мог вынести. Будучи простым смертным, да еще уроженцем Запада, со странными понятиями насчет денег и женщин, он с негодованием отверг предложенный ею золотой песок.

II

– Эй, Малыш! – окликнул Смок своего компаньона, быстро шагавшего по другой стороне главной улицы с бутылкой, в которой была какая-то замерзшая жидкость. – Где ты пропадаешь все утро? – прибавил он, подойдя к Малышу.

– У доктора, – ответил тот, показывая бутылку. – С Салли что-то неладно. Я осматривал ее вчера за вечерней кормежкой. У нее повылезли все волосы на морде и на боках. Доктор говорит…

– Это не важно, – нетерпеливо перебил его Смок. – Дело в следующем…

– Какая муха тебя укусила? – с негодующим изумлением спросил Малыш. – Ты хочешь, чтобы Салли ходила облезлой по такой мерзкой погоде?

– Салли может подождать. Послушай-ка…

– Не может она ждать, говорю я тебе! Ты становишься жестоким к животным! Салли замерзнет! Чего ради ты в такой горячке?

– Сейчас все расскажу, Малыш. Но только сделай мне одно одолжение.

– Пожалуйста, – галантно сказал тут же успокоившийся Малыш. – В чем дело? К черту Салли! Весь к твоим услугам.

– Я хочу, чтобы ты купил мне яйца.

– Ну, конечно, и одеколон, и рисовую пудру, и что еще? А несчастная Салли пусть облезает, как черт знает что? Послушай, Смок, если тебе так хочется вести светский образ жизни, так ты уж покупай себе яйца сам.

– Я и буду покупать их. Только я хочу, чтобы ты мне помогал. Молчи и слушай, Малыш. Слово предоставляется мне. Иди прямым путем к Славовичу. Плати ему до трех долларов за штуку и купи у него все яйца, какие есть.

– Три доллара? – застонал Малыш. – А я только вчера слышал, что у него на складе лежит семьсот штук яиц. Две тысячи сто долларов за куриный помет! Слушай, Смок, что я тебе скажу. Не медли ни минуты, беги к врачу. Он займется тобой. Он вкатит тебе на первый раз всего-навсего унцию чего-нибудь такого – и дело с концом. А я тем временем отнесу домой бутылку.

Но Смок схватил товарища за плечо.

– Смок, для тебя я готов на все, – серьезно запротестовал Малыш. – Если бы ты застудил себе голову и переломил обе руки, то я бы дни и ночи дежурил у твоей кровати и утирал бы тебе нос. Но будь я проклят во веки веков, если я выброшу две тысячи сто блестящих звонких долларов на куриный помет!

– Доллары не твои, а мои, Малыш. Я хочу сделать дело. Я намерен скупить все яйца в Доусоне, на Клондайке и Юконе. И ты должен помочь мне. У меня нет времени рассказывать тебе подоплеку дела, – отложим это на будущее. Но если хочешь, можешь войти в половинную долю. Факт тот, что нужно покупать яйца. Лети к Славовичу и покупай.

– А что я скажу ему? Он ведь поймет, что я не собираюсь их съесть.

– Не говори ничего. Пусть деньги говорят. Он продает яйца в вареном виде по два доллара за штуку. Предложи ему по три доллара за сырое яйцо. Если он начнет расспрашивать, скажи ему, что ты собираешься разводить кур. Словом, мне нужны яйца. Принимайся за дело; разнюхай и скупи все яйца, какие есть в Доусоне. Валяй! И не забудь, что у маленькой женщины с лесопилки – у той, что шьет мокасины, – тоже имеется дюжины две.

– Ладно, Смок, пусть будет так, как ты говоришь. Но самая большая партия, кажется, у Славовича?

– Да. Лети! Вечером сообщу тебе подробности.

Но Малыш потряс бутылкой.

– Сперва я отнесу домой лекарство для Салли. Яйца могут подождать. Если их еще не съели, то и не съедят, пока я займусь бедной хворой собакой, которая неоднократно спасала жизнь и тебе и мне.

III

Никогда еще ни один товар не скупался с такой быстротой. За три дня все яйца в Доусоне, за исключением нескольких дюжин, перешли в руки Смока и Малыша. Смок оказался более сговорчивым покупателем. Он не краснея признался, что купил у некоего старика из Клондайк-сити двадцать два яйца по шесть долларов за штуку. Большинство же яиц скупил Малыш, причем немилосердно торговался. Женщине, шьющей мокасины, он заплатил всего по два доллара за штуку и хвастался тем, что надул Славовича, забрав у него всю партию в семьсот пятьдесят яиц по весьма умеренной цене – два с половиной доллара за штуку. Зато он жаловался на маленький ресторанчик по ту сторону улицы, который умудрился содрать с него по два доллара семьдесят пять центов за жалкие сто тридцать четыре яйца.

Несколько дюжин, которые им еще не удалось купить, находились у двух лиц: прежде всего – у индианки, жившей в хижине за госпиталем, с которой вел переговоры Малыш.

– Сегодня я кончу с ней, – заявил он на четвертый день. – Вымой посуду, Смок. Я буду дома через несколько минут, если не рассыплюсь от ее болтовни. Эх, если бы это был мужчина, с ним бы я столковался! Но проклятые женщины – прямо ужасно, как они умеют выматывать душу из покупателя!..

Вернувшись домой после обеда, Смок нашел Малыша растянувшимся на полу и растирающим хвост Салли какой-то мазью, причем лицо его выражало подозрительное безразличие.

– Как дела? – беззаботно спросил Малыш.

– Никак, – ответил Смок. – А что у тебя слышно?

Малыш торжествующе кивнул в сторону небольшой корзинки с яйцами, стоявшей на столе.

– Семь долларов штучка! – прибавил он, после того как в течение минуты втирал мазь.

– А я под конец дошел до десяти, – сказал Смок, – и тогда парень признался мне, что уже продал все, что у него было. Это очень скверно, Малыш. Очевидно, впутался еще кто-то. Эти двадцать восемь яиц могут доставить нам массу неприятностей. Видишь ли, весь успех дела зависит от того, сумеем ли мы забрать все яйца до единого…

Вдруг Смок замолчал и уставился на своего компаньона. С Малышом произошла поразительная перемена: под маской равнодушия в нем бурлило страшное возбуждение. Он закрыл банку с мазью, медленно и тщательно вытер руки о шерсть Салли, прошел в угол комнаты, взглянул на термометр, вернулся обратно и заговорил тихим, беззвучным и сверхвежливым тоном:

– Пожалуйста, будь добр, не откажи повторить, какое количество яиц тот человек отказался продать тебе?

– Двадцать восемь штук.

– Гм, – пробормотал Малыш и небрежным кивком выразил свою признательность. Затем со смутным беспокойством посмотрел на плиту. – Кажется, нам придется поставить новую плиту, Смок. В этой так нелепо устроена духовка, что лепешки вечно подгорают.

– Оставь духовку в покое, – рассердился Смок, – и скажи мне, в чем дело.

– Дело? Ах, вы хотите знать, в чем дело? В таком случае, покорнейше прошу вас обратить ваши дивные глаза на сию корзину, помещающуюся на столе. Изволите видеть?

Смок кивнул.

– Так, а теперь я скажу вам одну вещь, всего только одну вещь. В этой корзине лежат считанные, проверенные, не более и не менее как двадцать восемь яиц, стоящих, каждое в отдельности, ровно семь больших, толстых, круглых долларов. Если вы жаждете дальнейшей подробной информации, то я с радостью и полной готовностью пойду вам навстречу.

– Продолжай, – сказал Смок.

– Так вот, тот дядя, с которым ты торговался, – жирный, тупой индеец, не так ли?

Смок кивнул и продолжал кивать при каждом дальнейшем вопросе.

– У него недостает полщеки на одной стороне лица – там, где его цапнул медведь. Прав я? Он торгует собаками – так? Зовут его Джим Рваное Лицо? Не так ли? Ну, что?

– Ты хочешь сказать, что мы натолкнулись…

– Друг на друга. Вот именно. Эта женщина – его жена, и живут они на холме за госпиталем. Я мог бы получить эти яйца по два доллара за штуку, если бы ты не сунулся.

– И я тоже, – рассмеялся Смок, – если бы не ты. Но это пустяки. По крайней мере мы знаем, что скупили весь товар. А это самое главное.

В течение следующего часа Малыш выводил что-то огрызком карандаша на полях газеты трехлетней свежести. И чем бесконечней и неразборчивей становились его иероглифы, тем большей радостью озарялось его лицо.

– Вот он где! – сказал он наконец. – Недурно, ей-богу. Дай-ка я скажу тебе итог. В нашем распоряжении в данный момент находится ровно девятьсот семьдесят три яйца. Обошлись они нам ровно в две тысячи семьсот шестьдесят долларов, считая золотой песок по шестнадцать долларов за унцию и не учитывая потраченного времени. А теперь слушай. Если мы спустим яйца Уайльду Уотеру по десять долларов за штуку, то заработаем, за всеми вычетами и прочим, чистых шесть тысяч девятьсот семьдесят долларов. Это прямо как на скачках! Мы с тобою вроде букмекеров. И я участвую в половине. Давай ее сюда, Смок.

IV

В одиннадцать часов ночи Смок был разбужен Малышом. От его меховой парки веяло стужей, свидетельствовавшей о крепком морозе, а руки были холодны как лед, когда он прикоснулся к щеке Смока.

– Что еще? – проворчал Смок. – У Салли вылезли последние волосы?

– Нет, не то. Я просто хочу сообщить тебе приятные новости. Я говорил со Славовичем. Вернее, Славович говорил со мной, потому что он открыл заседание. Он сказал мне: «Малыш, я хочу поговорить с вами насчет яиц. Я держал всю эту историю в секрете. Никто не знает, что я вам их продал. Но если вы задумали спекуляцию, то я могу предоставить вам блестящую возможность». И он не соврал, Смок. Как бы ты думал, что он предложил мне?

– Ну, ну, дальше!

– Так вот. Может быть, это звучит неправдоподобно, но блестящая возможность – это Уайльд Уотер Чарли. Он ищет яйца. Он является к Славовичу, предлагает ему по пять долларов за яйцо и, прежде чем тот успевает рот раскрыть, набавляет до восьми. А у Славовича ни одного яйца. Слово за слово, Уайльд Уотер заявляет Славовичу, что если он узнает, что Славович припрятал их где-нибудь, то раскроит ему череп. Славовичу приходится сказать, что он продал яйца, но что покупатель пожелал остаться неизвестным. Теперь Славович просит, чтобы мы позволили ему сказать Уайльду Уотеру, кто скупил яйца. «Малыш, – говорит он мне, – Уайльд Уотер зарвался, вы можете содрать с него по восьми долларов». – «Восемь долларов, – нет, бабушка! – кричу я ему. – Он будет молить меня, чтобы я уступил их ему по десять». Словом, я сказал Славовичу, что ночью подумаю и наутро дам ответ. Разумеется, мы позволим ему сказать Уайльду Уотеру кто купил яйца. Так?

– Так, Малыш. Утром первым делом беги к Славовичу. Пускай говорит Уайльду Уотеру, что дело сработали мы.

Через пять минут Малыш снова разбудил Смока:

– Смок! А Смок!

– Да?

– Ни центом меньше десяти?

– Ну, конечно, о чем говорить! – сонно ответил Смок.

Утром Смок снова столкнулся в магазине с Люсиль Эрол.

– Дело идет, – сообщил он ей ликующим тоном. – Уайльд Уотер был у Славовича и пытался купить яйца либо вырвать их у него силой. А Славович сказал ему, что все яйца купили мы с Малышом.

Глаза Люсиль Эрол загорелись от восторга.

– Иду завтракать! – воскликнула она. – Попрошу лакея подать яйца, а когда их не окажется, сделаю такую жалобную мину, что камень – и тот смягчится. А вы-то ведь знаете, что у Уайльда Уотера сердце из чего угодно, только не из камня. Он купит всю партию, если даже она обойдется ему в один из его рудников. Я знаю его. Но вы не спускайте ни цента. Только десять долларов могут удовлетворить меня. И если вы уступите ему, Смок, то я никогда не прошу вам этого.

Когда Смок вечером пришел в хижину, Малыш поставил на стол миску с бобами, кофейник, кислые лепешки, масло, жестянку сгущенных сливок, блюдо с копченой олениной и ветчиной, миску компота из сушеных персиков и крикнул:

– Обед на столе! Только посмотри сначала, что делает Салли.

Смок отложил в сторону сбрую, которую чинил, открыл дверь и увидел, что Салли и Брайт мужественно отбивают нападение шайки соседских собак, вышедших на фуражировку. Увидел он и еще кое-что, что заставило его поспешно прикрыть дверь и броситься к плите. Он поставил горячую сковороду, на которой только что жарилось мясо, обратно на плиту, бросил на нее изрядную порцию масла, достал яйцо, разбил его и выпустил на сковородку. Когда он потянулся за вторым яйцом, к нему подскочил Малыш и судорожно вцепился в его руку.

– Эй, ты! Что ты делаешь? – крикнул он.

– Яичницу, – объяснил Смок, разбивая второе яйцо и стряхивая с себя руку Малыша. – Что с тобой?

– Может, тебе нездоровится? – робко осведомился Малыш, когда Смок разбил третье яйцо и нетерпеливо отпихнул товарища локтем. – Ты уже загубил яиц на тридцать долларов!

– И собираюсь загубить на шестьдесят, – был ответ Смока, хладнокровно разбивавшего следующее яйцо. – Отойди, Малыш. Сюда поднимается Уайльд Уотер. Он будет здесь через пять минут.

Малыш издал вздох облегчения, говоривший также и о том, что он проник в замысел Смока, и сел за стол. К тому времени, когда раздался долгожданный стук в дверь, Смок уже сидел за столом против Малыша. Перед каждым из них стояла тарелка с яичницей.

– Войдите! – крикнул Смок.

Уайльд Уотер Чарли, стройный молодой силач, без малого шести футов роста и ста девяноста фунтов чистого веса, вошел в комнату и пожал руки хозяевам.

– Присаживайтесь и угощайтесь, Уайльд Уотер, – пригласил его Малыш. – Смок, состряпай ему яичницу. Бьюсь об заклад, что он сто лет не ел яичницы.

Смок выпустил на горячую сковородку еще три яйца и через несколько минут поставил ее перед гостем. Тот посмотрел на нее таким напряженным и странным взглядом, что Малыш, как он сам впоследствии признавался, не на шутку испугался, как бы Уайльд Уотер не спрятал яичницу в карман и не удрал бы с ней.

– Вы не находите, что мы в отношении еды перещеголяли всех фатишек из Штатов? – ухмыльнулся Малыш. – К примеру, вы, я и Смок, – мы в данный момент едим на девяносто долларов яиц, и хоть бы кто из нас глазом моргнул.

Уайльд Уотер смотрел на быстро исчезавшие яйца и казался окаменевшим.

– Они… яйца не стоят десяти долларов, – медленно произнес Уайльд Уотер.

Малыш принял вызов.

– Всякая вещь стоит того, что вы можете получить за нее, не так ли? – сказал он.

– Да, но…

– Без всяких «но». Я скажу вам, сколько мы можем получить за них. По десять долларов за штуку. Смок и я, мы – яичный трест, прошу не забывать! – Он вытер свою тарелку куском лепешки. – Я без труда мог бы съесть еще штучки две, – вздохнул он, принимаясь за бобы.

– Вы не можете так есть яйца, – вымолвил Уайльд Уотер. – Это… это несправедливо.

– Мы со Смоком прямо влюблены в яйца, – извинился Малыш.

Уайльд Уотер мрачно расправился со своей яичницей и вопросительно посмотрел на хозяев.

– Послушайте-ка, не можете ли вы сделать мне одно большое одолжение? – испытующе начал он. – Продайте мне, либо одолжите, либо просто подарите дюжину яиц.

– С удовольствием, – ответил Смок. – Я по себе знаю, как можно стосковаться по яйцам. Но мы не такие уж нищие, чтобы продавать наше гостеприимство. Они вам не будут стоить ни гроша. – Тут сильный удар под столом дал ему понять, что Малыш начинает нервничать. – Дюжину, говорите вы, Уайльд Уотер?

Тот кивнул.

– А ну-ка, Малыш, – продолжал Смок, – свари яйца. Я ему сочувствую. Было времечко, когда я сам мог съесть дюжину за раз.

Но Уайльд Уотер удержал рукой расторопного Малыша и пояснил:

– Я имел в виду не вареные яйца. Я хочу получить их сырыми, в скорлупе.

– Чтобы взять их с собой?

– Вот именно.

– Это уже не гостеприимство, – заметил Малыш. – Это сделка.

Смок поддержал его:

– Совсем другое дело, Уайльд Уотер. Я думал, что вы попросту хотите съесть их. Мы, видите ли, затеяли коммерческое предприятие.

Синие глаза Уайльда Уотера потемнели, и что-то грозное зажглось в них.

– Я заплачу вам, – резко сказал он. – Сколько?

– О, но только не за дюжину, – ответил Смок. – Мы дюжинами не продаем. Мы не розничные торговцы. Мы не можем своими собственными руками испортить себе рынок. Нам надо держаться крепко.

– Сколько у вас всего яиц, и что вы за них хотите?

– Сколько их у нас, Малыш? – осведомился Смок.

Малыш прочистил глотку и занялся устным счетом:

– Сейчас скажу. Девятьсот семьдесят три минус девять – это выходит девятьсот шестьдесят два. Стало быть, вся история будет стоить ровно девять тысяч шестьсот двадцать долларов. Разумеется, мы ведем честную игру, Уайльд Уотер, и за каждое тухлое яйцо возвращаем деньги. Впрочем, тут нет тухлых. Чего я никогда в жизни не видал в Клондайке, так это тухлых яиц. Нет такого дурака, который решился бы привезти сюда тухлые яйца.

– Это верно, – подтвердил Смок. – За тухлые яйца деньги обратно, Уайльд Уотер. Словом, вот вам наше предложение – девять тысяч шестьсот двадцать долларов за все яйца Клондайка.

– Вы можете поднять цену до двадцати за штуку и заработать сто на сто, – вставил Малыш.

Уайльд Уотер досадливо покачал головой и принялся за бобы.

– Больно дорого выходит, Малыш. Да мне столько и не нужно. Я возьму у вас две дюжины по десять долларов за штуку.

– Все или ничего, – отрезал Смок.

– Слушайте, друзья, – произнес Уайльд Уотер в припадке доверчивости. – Я буду говорить с вами как на духу, только вы не болтайте. Вы ведь знаете, что я был помолвлен с мисс Эрол. Так вот – она порвала со мной. Это вы тоже знаете. Это знает всякий. Для нее-то мне и нужны яйца.

– Ага! – рявкнул Малыш. – Теперь я понимаю, почему они нужны вам в скорлупе. Только никогда бы я про вас этого не подумал.

– Чего?

– Что вы способны на подобную низость, – горячо продолжал Малыш с видом оскорбленной добродетели. – Я бы нисколько не удивился, если бы кто-нибудь угостил вас за это хорошей порцией свинца. Ничего другого вы не заслуживаете.

Уайльд Уотер загорелся гневом, грозившим перейти в один из его пресловутых припадков берсеркерской ярости. Он стиснул кулаки так, что зажатая в одном из них дешевая вилка погнулась; его синие глаза вспыхнули.

– Послушайте, Малыш, что вы этим хотите сказать? Если вы чего-нибудь не договариваете…

– Хочу сказать то самое, что говорю, – отрезал Малыш. – Вы можете поручиться вашей драгоценной головой, что я все договариваю. Только открыто и честно, – иначе ничего не получится. Вы не смеете швыряться.

– Чем швыряться?

– Яйцами, сливами, мячами, всем, чем угодно! Послушайте, Уайльд Уотер, вы совершаете большую ошибку. Еще не бывало в оперном театре публики, которая позволила бы вам это. А что она актриса – так это еще не основание, чтобы публично швырять в нее куриный помет.

На мгновение можно было подумать, что Уайльд Уотер вот-вот лопнет или что его хватит апоплексический удар. Он отхлебнул горячего кофе и мало-помалу пришел в себя.

– Вы ошибаетесь, Малыш, – произнес он холодно. – Я не собираюсь швырять в нее яйца. Черт побери! – крикнул он, внезапно возбуждаясь. – Я хочу преподнести ей эти яйца на тарелке, всмятку, – она любит всмятку.

– Я так и думал, что это недоразумение! – великодушно воскликнул Малыш. – Я знал, что вы не способны на такую низость.

– Ну ладно, Малыш, – примиряюще сказал Уайльд Уотер, – Перейдем к делу. Теперь вы понимаете, зачем мне нужны яйца.

– Покупаете за девять тысяч шестьсот двадцать долларов? – осведомился Малыш.

– Это издевательство, вот что это такое! – объявил взбешенный Уайльд Уотер.

– Это – дело, – отпарировал Смок. – Уж не думаете ли вы, что мы скупаем яйца для собственного потребления?

– Слушайте, опомнитесь, – взмолился Уайльд Уотер. – Мне нужно всего две дюжины. Я дам вам по двадцать долларов за штуку. Что я буду делать с такой кучей яиц?

– Зачем кипятиться? – перебил его Малыш. – Не хотите, так не берите. Мы вам их не навязываем.

– Но они мне нужны, – жалобно сказал Уайльд Уотер.

– Вы знаете, что они стоят девять тысяч шестьсот двадцать долларов. Если я ошибся в счете, то после сквитаемся.

– А может, они уже не помогут? – заметил Уайльд Уотер. – Может, мисс Эрол тем временем уже потеряла вкус к яйцам?

– Я бы сказал, что мисс Эрол все равно стоит этих денег, – спокойно вставил Смок.

– Стоит ли? – Уайльд Уотер вскочил в пылу красноречия. – Она стоит миллион долларов! Она стоит всего моего состояния! Она стоит всего золотого песка на Клондайке! – Он сел и продолжал более спокойным тоном: – И все-таки не резон выбрасывать десять тысяч долларов за один ее завтрак. Вот вам мое предложение. Дайте мне две дюжины яиц. Я передам их Славовичу. Он преподнесет их ей с приветом от меня. Она сто лет не улыбалась мне. Если яйца вызовут у нее улыбку, я возьму у вас всю партию.

– Угодно вам подписать соответствующий контракт? – быстро спросил Смок, ибо он знал, что Люсиль Эрол улыбнется. Уайльд Уотер перевел дыхание.

– У вас тут чертовски быстро делаются дела.

– Мы только принимаем ваше предложение, – ответил Смок.

– Ладно. Тащите бумагу, пишите договор, твердый и нерушимый! – воскликнул Уайльд Уотер.

Смок составил бумагу, согласно которой Уайльд Уотер изъявлял согласие принять любое количество поставленных ему яиц по десять долларов за штуку при условии, если полученные им авансом две дюжины яиц помогут ему помириться с Люсиль Эрол.

– Постойте, – сказал он. – Я покупаю только хорошие яйца.

– В Клондайке нет тухлых яиц, – фыркнул Малыш.

Уайльд Уотер уже взялся за перо, чтобы расписаться на контракте, но вдруг остановился.

– Все равно, если я найду тухлое яйцо, вы вернете мне десять долларов, которые я вам за него заплатил.

– Ладно, – согласился Смок.

– И я съем все тухлые яйца, которые вы вернете, – прибавил Малыш.

Смок вставил в контракт слово «хорошие». Уайльд Уотер мрачно расписался, получил обусловленный аванс – две дюжины яиц, натянул рукавицы и открыл дверь.

– До свидания, бандиты, – прорычал он и хлопнул дверью.