Текст книги "Сейчас самое время"

Сорок

Светает. Непроглядный мрак отступает. Во рту пересохло. От выпитых на ночь таблеток в горле песок.

– Доброе утро, – произносит Адам.

У него эрекция, и он смущённо улыбается, словно извиняясь за это, потом раздёргивает занавески и смотрит в окно. Там клубятся мутно-розовые утренние облака.

– Ты будешь жить здесь без меня много лет, – говорю я.

– Может, я приготовлю нам завтрак? – отвечает он.

Он приносит мне всякую всячину, будто дворецкий. Лимонное мороженое на палочке. Грелку. Нарезанные ломтики апельсина на блюдце. Ещё одеяло. Кипятит в кастрюльке палочки корицы, потому что мне хочется, чтобы пахло Рождеством.

Почему это случилось так быстро? Неужели это правда?

пожалуйста залезь в постель ляг на меня согрей своим теплом обними меня и пусть это кончится

– Мама ставит перголы, – рассказывает Адам. – Сначала ей хотелось выращивать травы, потом розы, теперь жимолость. Вернётся твой папа и посидит с тобой, а мне надо будет пойти ей помочь. Ладно?

– Конечно.

– Ты не хочешь снова посидеть в саду?

– Нет.

Нет сил пошевелиться. Солнце царапает мозг, и всё болит.

этот маньяк велит всем выстроиться в поле и говорит я выберу одного из вас одного-единственного из всех вас кто должен умереть и все оглядываются думают едва ли это я здесь нас тысячи так что с точки зрения статистики это маловероятно, а маньяк расхаживает вдоль шеренги оглядывает нас и дойдя до меня замедляет шаг улыбается потом указывает на меня пальцем и говорит это ты какой ужас что это я так и знала что это буду я почему бы и нет я так и знала

Кэл врывается в дом:

– Можно я пойду погулять?

Папа вздыхает:

– Куда?

– Просто погулять.

– А поточнее нельзя?

– Когда дойду, скажу, где это.

– Так не пойдет.

– А вот других отпускают гулять без всяких.

– Меня не интересуют другие.

Кэл злобно топает к двери. В волосах у него листья, под ногтями грязь. У него есть силы, чтобы распахнуть дверь и захлопнуть за собой.

– Сволочи! – вопит он, сбегая по лестнице.

Памятка для Кэла

Не умирай молодым. Не заболей менингитом, СПИДом и прочим. Береги здоровье. Не сражайся на войне, не вступай в секту, не становись религиозным фанатиком, не влюбляйся в недостойных. Не думай, будто должен быть хорошим, потому что остался единственным ребенком в семье. Если хочешь, будь плохим.

Я беру папу за руку. Его пальцы поцарапаны, будто их ободрало тёркой.

– Что ты делал?

Папа пожимает плечами:

– Не знаю. Я даже не заметил.

Еще одна памятка для папы: довольствуйся Кэлом.

Я люблю тебя. Я тебя люблю. Я мысленно посылаю эти слова из своих пальцев в его, вверх по руке прямо в сердце. Услышь меня. Я тебя люблю. Прости, что я тебя покидаю.

Я просыпаюсь много часов спустя. Как это случилось?

Кэл снова здесь. Он сидит рядом со мной на кровати, откинувшись на подушки.

– Извини, что я кричал.

– Это тебя папа заставил извиниться?

Он кивает. Занавески раздёрнуты; за окнами почему-то темно.

– Тебе страшно? – тихонько спрашивает Кэл, словно эта мысль не даёт ему покоя, но он не собирался произносить её вслух.

– Я боюсь заснуть.

– И не проснуться?

– Да.

Его глаза блестят.

– Но ты же знаешь, что это будет не сегодня, правда? Ну, в смысле, ты же поймёшь когда?

– Это будет не сегодня.

Кэл кладёт голову мне на плечо.

– Невыносимо. Это просто невыносимо, – произносит он.

Сорок один

Колокольчик, который мне дали, звенит ужасно громко, но мне всё равно. Заходит Адам в трусах и футболке; глаза у него мутные и заспанные.

– Ты меня бросил.

– Я всего на минутку пошёл вниз, чтобы налить себе чаю.

Я ему не верю. Мне наплевать, что ему хотелось чаю. Если так приспичило, мог попить тёплой воды из моего кувшина.

– Возьми меня за руку. Не отпускай.

Закрыв глаза, я каждый раз проваливаюсь. Бесконечное падение.

Сорок два

Всё как прежде – свет сквозь занавески, далёкий гул машин, бульканье воды в бойлере. Похоже на день сурка. Вот только тело моё изможденнее, кожа прозрачнее. Я меньше, чем вчера.

И

Адам спит на раскладушке.

Я пытаюсь сесть, но не хватает сил.

– Почему ты спишь там?

Он касается моей руки:

– Ночью у тебя были боли.

Как и вчера, он раздёргивает занавески. Стоит у окна и смотрит на улицу. Небо бледное. Будет дождь.

мы двадцать семь раз занимались любовью и шестьдесят две ночи спали вместе это целое море любви

– Будешь завтракать? – спрашивает Адам.

Не хочу умирать.

Слишком недолго длилась наша любовь.

Сорок три

Мама рожала меня четырнадцать часов. Был самый жаркий май в истории. Стоял такой зной, что первые две недели жизни меня даже не одевали.

– Я клала тебя к себе на живот, и мы так спали часами, – рассказывает мама. – Было настолько жарко, что ни на что другое не хватало сил.

Перебирать воспоминания – всё равно что разгадывать шарады.

– Я брала тебя с собой, и мы ездили на автобусе в обеденный перерыв встретиться с папой. Ты сидела у меня на коленях и разглядывала окружающих. У тебя был такой пристальный взгляд. Все это отмечали.

Ослепительный свет. Длинный луч падает на кровать. Я грею руку на солнце. Мне даже не приходится её двигать.

– А помнишь, как мы поехали в Кромер и ты потеряла на пляже браслет с брелками?

Мама захватила фотографии и показывает мне снимок за снимком.

Бело-зеленый полдень, когда мы плели гирлянду из маргариток.

Бледный, как мел, свет зимнего солнца на городской ферме.

Жёлтые листья, облепленные грязью ботинки и лоснящееся чёрное ведёрко.

– Помнишь, что ты поймала?

Филиппа сказала, что слух сохранится до последнего, но она не предупреждала, что я буду видеть чужую речь в красках.

Целые предложения встают над комнатой как радуга.

Я всё путаю. Я сижу возле кровати, а вместо меня умирает мама. Я отбрасываю одеяло, чтобы взглянуть на неё, и вижу голую морщинистую старуху с седыми волосами на лобке.

Я плачу о похороненной собачке, которую сбила машина. У нас никогда не было собаки. Это не мои воспоминания.

Я – мама, скачущая на пони через весь город на свидание к папе. Он живёт в спальном районе; мы с пони заходим в лифт и поднимаемся на девятый этаж. Копыта пони цокают по металлу. Меня это смешит.

Мне двенадцать лет. Я возвращаюсь домой из школы и вижу на крыльце маму. Она в пальто; рядом с ней стоит чемодан. Мама протягивает мне конверт:

– Когда папа вернётся, отдай ему это.

Она целует меня на прощание. Я смотрю ей вслед, пока она не уходит за горизонт и не исчезает на вершине холма, словно дымок.

Сорок четыре

Душераздирающий свет.

Папа у кровати попивает чай. Я хочу сказать ему, что он пропустит по телику «Доброе утро», но не уверена, что это так. Я не чувствую времени.

Папа ест сливочные печенья с овощным маринадом и зрелым чеддером. Как жаль, что мне ничего не хочется. Что я не чувствую вкуса и сухой хрупкости печенья.

Заметив мой взгляд, папа ставит тарелку и берёт меня за руку.

– Красавица моя, – произносит он.

Я хочу его поблагодарить.

Но губы не двигаются, и, кажется, папа меня не слышит.

Потом я говорю: я вспоминала тот столб для нетбола¹⁷, который ты сделал, когда меня приняли в школьную команду. Помнишь, ты ошибся в размерах и столб получился слишком высокий? Я так усердно тренировалась, что в школе всегда бросала мяч дальше, чем нужно, и меня выгнали из команды.

Похоже, и этого папа не слышит.

Но я не сдаюсь.

Папа, ты играл со мной в лапту, хотя терпеть её не мог и мечтал, чтобы я занялась крикетом. Ты узнал, как хранить коллекцию марок, потому что мне было это интересно. Ты часами просиживал в больницах и никогда ни разу не пожаловался. Ты гладил меня по голове, как должна была бы мама. Ты бросил ради меня работу, позабыл друзей, вычеркнул четыре года из своей жизни. Ты никогда не ныл. Ни единого разу. Ты разрешил мне общаться с Адамом. Выполнять желания из списка. Я вела себя несносно. Всё время чего-то хотела, требовала. А ты ни разу не прикрикнул: «Хватит. Довольно».

Я так давно хотела тебе об этом сказать…

Кэл стоит у кровати и смотрит на меня.

– Привет, – произносит он. – Как ты?

Я ему подмигиваю.

Он садится на стул и разглядывает меня.

– Ты уже не можешь говорить?

Я пытаюсь возразить: конечно могу. Что за дурацкие вопросы?

Кэл вздыхает, встаёт и подходит к окну.

– Как считаешь, мне ещё рано заводить девушку?

Я соглашаюсь.

– У многих моих приятелей уже есть девушки. Они не то чтобы встречаются. Просто пишут друг другу эсэмэски. – Он недоверчиво качает головой. – Никогда не пойму, что такое любовь.

Мне кажется, он уже это понимает. Лучше многих.

– Привет, Кэл, – здоровается Зои.

– Привет, – отвечает он.

– Я пришла попрощаться, – поясняет она. – В смысле, я уже попрощалась, но решила ещё раз.

– Почему? – недоумевает Кэл. – Ты куда-то уходишь?

Мне нравится чувствовать вес маминой руки в своей.

– Ты же знаешь, будь такое возможно, я бы поменялась с тобой местами, – признаётся мама и добавляет: – Как ужасно, что я не могу тебя спасти.

Наверно, она думает, что я её не слышу.

Мама говорит:

– Я могла бы написать рассказ в журнал, где публикуют истории из жизни, о том, как нелегко мне было от тебя уйти. Не думай, что это было просто.

В двенадцать лет я нашла на карте Шотландию, увидела, что за проливом лежат Оркнейские острова, и поняла, что там есть лодки, которые увезут её ещё дальше.

Памятка для мамы

Не бросай Кэла. Не убегай от него, не уезжай в Шотландию, не думай, что какой-то мужчина может быть важнее его. Иначе я не дам тебе спокойно жить. Я буду двигать мебель, сбрасывать на пол предметы и пугать тебя до полусмерти. Будь поласковей с папой. Я серьёзно. Я за тобой наблюдаю.

Мама даёт мне отхлебнуть воды со льдом. Осторожно кладёт мне на лоб мокрую тряпочку.

А потом говорит:

– Я тебя люблю.

Словно три капли крови падают в снег.

Сорок пять

Адам залезает на раскладушку. Она скрипит. Потом затихает.

Я вспоминаю, как он сосал мою грудь. Это было не так давно. Мы лежали в постели у меня в комнате – я его обнимала, он прижимался ко мне, и мне казалось, будто я его мама.

Он обещал быть со мной до конца. Я вынудила его пообещать. Но я не знала, что он будет лежать рядом со мной по ночам как примерный бойскаут. Я не знала, что мне будет больно от прикосновений и Адам будет бояться взять меня за руку.

Ему бы коротать ночь с какой-нибудь соблазнительной, фигуристой девицей, чьё дыхание благоухает апельсинами.

Памятка для Адама

Заботься только о себе. Поступи в университет, заведи кучу друзей, выпивай с ними. Забывай ключи. Смейся. Ешь на завтрак баночную лапшу. Прогуливай лекции. Будь безответственным.

– Спокойной ночи, Тесса, – говорит Адам.

Спокойной ночи, Адам.

– Я звонил медстестре. Она считает, что к сульфату морфина пора добавлять ораморф.

– Кто-нибудь приедет сделать укол?

– Сами справимся.

– Когда вы звонили, она опять звала маму.

Я вспоминаю пожар, дым столбом, заполошный перезвон колоколов, изумлённые лица людей в толпе, как будто у них что-то украли.

– Адам, если хочешь, я с ней посижу. Иди вниз, посмотри телевизор, поспи.

– Я же сказал, что не оставлю её.

Словно один за другим гасят огни.

дождь моросит на песок и на голые ноги папа доделывает замок а мы с Кэлом несмотря на дождь набираем в ведёрко морской воды для крепостного рва а позже когда выглядывает солнце в каждую башню втыкаем по флажку так что они плещут на ветру а мы покупаем в киоске на дюнах мороженое и папа сидит с нами а когда начинается прилив мы вычерпываем воду чтобы люди в замке не утонули

– Ладно тебе, Адам. Если мы выдохнемся, Тессе от этого лучше не станет.

– Я не уйду.

в четыре года я едва не свалилась в оловянный рудник а в пять машина перевернулась на шоссе когда же мне было семь мы ездили отдыхать и в фургоне прорвало газ но никто даже не заметил

я умирала всю жизнь

– Кажется, затихла.

– Гм…

Я слышу только обрывки звуков. Слова проваливаются в трещины, часами где-то блуждают, потом взлетают и садятся мне на грудь.

– Спасибо тебе.

– За что?

– За то, что не сбежал. Других бы уже и след простыл.

– Я её люблю.

Сорок шесть

– А… ты проснулась, – замечает Адам.

Он наклоняется и смачивает мне рот губкой. Обтирает губы полотенцем и смазывает вазелином.

– У тебя руки холодные. Хочешь, я погрею их в своих?

От меня воняет. Я чувствую запах собственных газов. Слышу омерзительное тиканье, с которым моё тело истребляет себя. Я тону, исчезаю в кровати.

Пятнадцать, подняться с постели, спуститься в гостиную и чтобы всё оказалось шуткой.

Двести девять, выйти замуж за Адама.

Тридцать, пойти на родительское собрание и услышать от учителя, что наш ребёнок – гений. Вернее, все трое – Честер, Мерлин и Дейзи.

Пятьдесят один, два, три. Открыть глаза. Открыть глаза, чёрт побери.

Не могу. Слабею.

Сорок четыре, не падать в пустоту. Не хочу терять сознание. Я боюсь.

Сорок пять, не падать в пустоту.

Думать о чем-нибудь. Я не умру, пока буду помнить о горячем дыхании Адама меж моих ног.

Но мысли скачут.

Как будто листья облетают с дерева.

Я даже забываю, о чём думаю.

– Почему она так хрипит?

– Это лёгкие. Жидкость не выводится, потому что Тесса лежит без движения.

– Ужасный звук.

– Звучит хуже, чем есть на самом деле.

Это Кэл? Я слышу щелчок, когда он дёргает за кольцо, и шипение кока-колы в банке.

– А папа твой где? – спрашивает Адам.

– Говорит по телефону. Просит маму приехать.

– Хорошо.

Кэл, что происходит с трупами?

Прах, блеск, дождь.

– Как думаешь, она нас слышит?

– Конечно.

– Потому что я ей кое-что рассказывал.

– Что?

– Не скажу!

солнечная система возникла в результате большого взрыва только тогда образовалась земля и зародилась жизнь а когда прошли дожди и пожары появились рыбы потом насекомые земноводные динозавры млекопитающие птицы приматы человекообразные и наконец люди

– Тебе не кажется, что она как-то странно хрипит?

– Нет.

– Звук изменился.

– Тише, я не слышу.

– Ей хуже. Похоже, она задыхается.

– Чёрт!

– Она умирает?

– Беги за отцом. Быстро!

маленькая птаха может по песчинке передвинуть гору песка раз в миллион лет она берёт песчинку а когда гора передвинется птичка начинает всё сначала вот что такое вечность и это слишком долго чтобы быть мёртвой

Может быть, я вернусь в другом облике.

Я стану встрёпанной девицей, с которой Адам познакомится в первую же неделю учёбы.

– Привет, ты тоже изучаешь садоводство?

– Тесс, я тут. Я рядом, я держу тебя за руку. И Адам здесь, он сидит на другом краю кровати. И Кэл. Мама уже выехала, вот-вот приедет. Тесса, мы все тебя любим. Мы с тобой.

– Какой ужасный звук. Как будто ей больно.

– Ну что ты, Кэл, она без сознания. Ей не больно.

– Адам сказал, она нас слышит. Как же это возможно, если она без сознания?

– Она как будто спит, но знает, что мы здесь. Не бойся, Кэл, сядь рядом со мной. Иди ко мне на колени. Ей не больно, не бойся.

– Не похоже. Она шипит, как дырявый паровой котел.

Я ухожу в себя. Их голоса похожи на журчание воды.

Мгновения сливаются.

Самолёты врезаются в дома. Трупы летят по воздуху. Взрываются автобусы и поезда метро. Сквозь плиты тротуара просачивается радиация. Солнце превращается в крошечную чёрную точку. Человечество вымирает, тараканы правят миром.

Может случиться всё что угодно.

Мусс на пляже.

Взбить вилкой в судке.

Чайки. Волны.

– Тесса, всё хорошо, мы тебя отпускаем. Мы тебя любим. Мы тебя отпускаем.

– Почему ты так говоришь?

– Быть может, ей нужно наше согласие, чтобы умереть.

– Я не хочу, чтобы она умирала. Я не согласен!

Ладно, пускай.

Ещё один день соглашаться на всё.

– Может, попрощаешься с сестрой?

– Нет.

– Это важно.

– Тогда она умрёт.

– Но не от твоих слов. Ей нужно знать, что ты её любишь.

Ещё мгновение. Ещё одно. Я продержусь ещё мгновение.

Ветер гонит по дорожке фантик от конфеты.

– Давай, Кэл.

– Я чувствую себя по-идиотски.

– Мы не слушаем. Подойди ближе и говори шёпотом.

Вдоль круга, где ездят машины, написано моё имя.

Каракатица, выброшенная волной на берег.

Мёртвая птица на лужайке.

Миллионы червей, ослеплённые солнцем.

– Прощай, Тесс. Если хочешь, можешь мне являться. Я не против.

Утка заходит в аптеку за помадой.

Мышь сажают в воду и придерживают ложкой.

Три крошечных пузырька воздуха один за другим всплывают на поверхность.

Шесть снеговиков из ваты.

Шесть салфеток, сложенных в оригами-лилии.

Семь разноцветных камешков, скрепленных серебряной цепочкой.

Солнце в моей чашке.

Зои выглядывает из окна. Я выезжаю из города. Небо всё темнее и темнее.

Отпусти их.

Адам выдыхает дым и говорит, указывая на город под холмом:

– Там, внизу, может твориться что угодно, но здесь ты об этом не знаешь.

Адам гладит меня по голове, по лицу, целует мои слёзы.

Мы так счастливы.

Отпусти их всех.

Хлопанье крыльев птицы, пролетающей по саду. А потом ничего. Ничего. Проплывает облако. И снова ничего. Свет льётся в окно, падает на меня, в меня.

Мгновения.

Сливаются в одно.

Примечания

¹ Твинисы – персонажи популярных детских телепрограмм.

² Хаггис – шотландское блюдо: бараний рубец со специями, начинённый потрохами.

³ Самаритяне – в Великобритании «телефон доверия» для людей, оказавшихся в сложной жизненной ситуации.

⁴ Рапунцель – принцесса из сказки братьев Гримм.

⁵ Слаш Паппис – коктейль из толчёного льда и сиропа.

⁶ Вулкан – бог огня и покровитель кузнечного ремесла в древнеримской мифологии.

⁷ Скрещенные ключи – символ на гербе папы Римского.

⁸ «ТэйкЗэт» («Take That») – английская поп-группа, доминировавшая в национальных чартах в 1990-х.

⁹ Ренни – жевательные таблетки, облегчающие боль и дискомфорт от изжоги и несварения.

¹⁰ Крамбль – сладкий, чаще всего яблочный, пирог с крошками песочного теста.

¹¹ Трансфузия – переливание крови, её препаратов и заменителей.

¹² Фрисби (фризби) – летающий пластиковый диск с загнутыми краями, который можно бросать на большие расстояния; используется в парных и командных играх.

¹³ Уистон Хью Оден (Wystan Hugh Oden, 1907–1973) – англо-американский поэт, драматург, литературный критик, оказавший большое влияние на современную поэзию.

¹⁴ «Кьюр» («The Cure») – английская музыкальная рок-группа, образовавшаяся в 1976 году и ставшая одной из самых популярных в жанре альтернативного рока в начале 90-х.

¹⁵ Тим МакГроу (Tim McGraw) – знаменитый американский кантри-певец, признанный одним из самых успешных современных исполнителей.

¹⁶ Суфьян Стивенс (Sufjan Stevens) – популярный американский автор и исполнитель песен в стиле инди.

¹⁷ Нетбол – популярная игра, цель которой – забросить мяч в кольцо соперника; иногда её называют женским баскетболом.

Благодарности

Я хочу поблагодарить своих первых и лучших читателей – Меган Данн, Брайана Кини, Энн Дуглас и Николя Уильямса.

Спасибо Энн Макшейн за щедрость (духа и места).

Спасибо Эндрю Сент-Джону за внимательный анализ.

Спасибо моим друзьям-писателям из литературной мастерской «Сентерпрайз» за постоянную помощь и поддержку – Натали Аби-Эцци, Стиву Куку, Саре Лернер, Эве Левин, Анне Оуэн, Стефу Пикснеру, Джейкобу Россу и Спайку Уорику.

И отдельное спасибо Кэтрин Кларк за её веру.