Текст книги "Плоть орхидеи"

Глава седьмая

На лице Макса было довольное, почти что радостное выражение, когда он спускался по широким ступеням больницы. Его внезапно осенило, что он вдвое богаче, чем когда заходил в больницу.

Салливаны не хранили сколько-нибудь значительных сумм в банке. Они понимали, что полиции не составит труда арестовать банковский счет, и держали деньги там, откуда их было легко забрать. За это отвечал отец Макса, а теперь, когда Фрэнк умер, его доля автоматически перешла к Максу, поскольку о ней больше никто не знал – разумеется, кроме его отца, но это не считалось. Значит, Макс мог уйти на покой, завязать с убийствами на заказ и открыть магазин птиц, как всегда мечтал. Это его радовало.

Он постоял у черного «паккарда-клипер», закурил, выкинул спичку в канаву. На миг он задумался о Кэрол. Фрэнк сказал: «Сначала я, потом ты». Не оставалось сомнений, что она спланировала смерть Фрэнка. Макс поговорил с Линдой, услышал про загадочную Мэри Прентисс и сложил два и два. Мэри Прентисс и Кэрол Блэндиш – одно и то же лицо, и она начала мстить. Но Фрэнк был повернут на женщинах, и любая дамочка могла без труда его подловить. Макс – другой. Женщины ничего для него не значили. Если Кэрол попробует свои силы на нем – пожалеет. Он безжалостно уничтожит ее, как уничтожал всех, кто вставал у него на пути.

Он был так уверен в своей способности позаботиться о себе, что решил попросту забыть о Кэрол. Нет, смерть Фрэнка – конец истории и конец братьев Салливан. Макс Гёза откажется от карьеры профессионального убийцы и будет торговать птицами. Интересно, что из этого выйдет?

Он бросил полусгоревшую сигарету на землю, натянул мягкую шляпу еще глубже на глаза и открыл дверцу машины. Потом остановился, нахмурился, так что тонкие брови сошлись на переносице.

На переднем сиденье прямо под рулем лежала великолепная алая орхидея.

Макс уставился на цветок, лицо его по-прежнему ничего не выражало, а вот в глазах читалось удивление. Потом он подобрал орхидею, покрутил ее в пальцах, изучая. Дорогой цветок, который бросили в окно машины без всякой цели – или цель все же была? «Что это значит?» – спросил он себя, мозг его был постоянно настроен на потенциальную угрозу. Он оглядел улицу, не заметил ничего подозрительного и пожал плечами.

Потом Макс швырнул орхидею в канаву и повернул ключ в замке зажигания. Но он не тронул рычаг передачи – так и сидел, глядя в лобовое стекло, по-прежнему задумчивый. Он не любил загадок – это, конечно, не то чтобы загадка, но все равно странно. Когда-то они с Фрэнком вешали на дверные молотки намеченных жертв двух маленьких шерстяных ворон. Пару раз это избавило их от хлопот – получатель стрелялся, но это был дешевый театральный трюк, и Макс быстро перестал его практиковать. Ему казалось, что символы угрозы – дешевка. Была ли орхидея таким символом? Если да, то пусть тот, кто это сделал – кем бы он ни был, – смотрит в оба. Макс не уважал подобные трюки. Он потянул себя за тонкий нос, вышел из машины и поднял цветок. После минутного колебания он сунул орхидею в петлицу – и тут же уехал.

На холме над великолепной бухтой Санто-Рио стоял двухэтажный дом из сосны, окруженный пальмами и цветущими кустарниками. Место выглядело заброшенным, неказистым и безлюдным. На деревянных воротах висела табличка с именем: «Козикот». Макс так и не удосужился ее убрать, хотя каждый раз, приходя сюда, смеялся над ней.

Здесь был его дом. Он редко сюда наведывался, но было удобно иметь место, где хранились его немногочисленные личные вещи, а главное – деньги. А еще здесь жил его отец, Исми Гёза, человек уже пожилой. Исми проработал клоуном в цирке тридцать из своих шестидесяти пяти лет. Он все еще напоминал клоуна, когда медленно брел по саду в сторону дома. Он был сутул, лыс и печален. Кожа его сморщилась и загрубела, как наждачная бумага, из-за постоянного использования дешевого грима, неизбежного при его профессии. Он немного подволакивал левую ногу после инсульта, положившего конец его карьере. В этом круглом печальном лице не наблюдалось ни малейшего сходства с сыном, чему Исми был, в общем, рад.

Он боялся Макса, как боялся когда-то и его матери. Макс был похож на мать – и лицом, и нравом. Исми, человек простой и миролюбивый, склонный к одиночеству, был чужд жестокости.

Подойдя к дому, он услышал, как подъезжает машина, и остановился, тревожно оглядываясь через плечо. По этой дороге уже месяца три как не проезжала ни одна машина, и звук напугал его.

Черный «паккард-клипер» затормозил у ворот, и Макс вышел. Он стоял, сунув руки в карманы пальто, сдвинув шляпу на нос, в петлице была красная орхидея. В нем чувствовалась целеустремленность и угроза, и Исми внимательно смотрел на него. Он жил в страхе перед подобными визитами, когда Макс появлялся без предупреждения, – не знал, что будет и как сын обойдется с ним.

Макс на пару секунд задержал взгляд на табличке с именем, потом, чуть пожав плечами, распахнул ворота и пошел по тропинке через сад.

Исми сразу же заметил орхидею и пристально смотрел на нее, чувствуя неладное, чувствуя, что вот-вот случится беда и нарушит размеренное течение его жизни. Раньше Макс никогда не носил в петлице цветок. Несомненно, подумал старик, что-то произошло.

Отец и сын смотрели друг на друга: Макс стоял у подножия ступеней, ведущих в дом.

– Фрэнк мертв, – сказал Макс. – Попал под грузовик.

Исми ненавидел Фрэнка, но все же был потрясен. Он сам был слишком близок к смерти, чтобы спокойно слышать, как о ней говорят.

– Надеюсь, он не страдал.

Больше ему ничего в голову не пришло.

– Грузовик раздавил ему грудь, два часа загибался, – отозвался Макс и понюхал орхидею. – Можешь сам делать выводы.

И тут до старика дошло, что может означать смерть Фрэнка.

– Значит, теперь все это закончится? – с надеждой спросил он. Он знал, что Макс и Фрэнк – это братья Салливан. Макса забавляла его реакция, он описывал отцу разные убийства, которые они совершали, наблюдая вежливо сдерживаемый им ужас.

– Да. Теперь и его деньги, и мои – все принадлежит мне. Мы договаривались, что если один из нас умрет, то другому достанутся его деньги. Я богат.

Исми нервно потер лысину:

– А для меня это что-нибудь меняет?

– Пока не знаю, – безразлично сказал Макс. – У меня не было времени подумать о тебе. Твоими проблемками займусь позже. – Он поднялся по лестнице и встал напротив старика. Они были одного роста, даже несмотря на сутулость Исми. – Займусь бизнесом. Если найду для тебя дело, будешь работать на меня. Не найду – останешься здесь. Хочешь остаться?

– Мне здесь нравится, – сказал Исми, кивая, – но, конечно, если я смогу быть тебе полезен…

Макс оперся о деревянный столб веранды.

– Ты стареешь, – тихо сказал он. – Твой мозг не работает. Тебя что, не удивило, что именно Фрэнка переехал грузовик?

Исми сразу понял, что да, стоило бы этому удивиться, и с отчаянием осознал правоту Макса. Он и правда стареет, и мозг его ни на что не годен.

– Я не подумал, – сказал он, боязливо глядя на Макса. – Да, должно быть, что-то произошло.

Макс рассказал ему про Роя Ларсона, как им пришлось убить Стива, чтобы тот не заговорил, как Кэрол ослепила Фрэнка, выследила его в Санто-Рио и подстроила его смерть.

Исми стоял на солнцепеке молча, неподвижно, глядя в землю, сложив покрытые узловатыми венами руки, и слушал.

Макс говорил быстро и тихо:

– Последними словами Фрэнка стало предупреждение, что я – следующий. Она здесь, в городе. Что скажешь?

– Зря ты это мне рассказал, – сказал Исми и ушел в дом.

Макс поджал тонкие губы, пожал плечами, вернулся в машину. Он подхватил два чемодана и вошел в дом, поднялся по лестнице, покрытой пыльной ковровой дорожкой, в свою комнату, пинком открыл дверь и поставил багаж на пол.

Это была большая комната, скудно обставленная, с видом на далекую бухту. В ней царила мрачная, нежилая атмосфера, которая могла повлиять на кого угодно, но не на Макса: такие вещи были ему безразличны.

Он постоял у двери, прислушиваясь, потом заперся. Прошел через комнату к большому старомодному шкафу, открыл его и сдвинул панель в полу. Из этого хитро спрятанного тайника он вытащил два кожаных дипломата. Следующие полчаса он деловито пересчитывал пачки пяти– и десятидолларовых купюр – каждая скреплена и помечена, в каждой сто банкнот. Закончив, он вернул деньги в тайник и закрыл шкаф. «Я богат», – сказал он себе. Теперь он мог делать что заблагорассудится, и, хотя лицо его по-прежнему ничего не выражало, глаза горели от подавленного волнения.

Спускаясь по лестнице, он услышал, как зазвонил телефон, и остановился, прислушиваясь к голосу отца, поднявшего трубку.

Вскоре Исми вышел в коридор и посмотрел на стоящего на лестнице Макса.

– Звонят по поводу похорон Фрэнка, – сказал он с каким-то странным выражением лица. – Может, поговоришь с ними?

– Кто? – нетерпеливо спросил Макс.

– Похоронное бюро. Что-то там про цветы.

– Не интересуюсь. – Макс спустился. – Скажи, чтобы упаковали его, как сочтут нужным. Я не хочу, чтобы меня беспокоили. Я им заплатил. Чего еще они хотят?

– Говорят, что им привезли много цветов, может, ты хочешь положить их на могилу?

Исми старался не глядеть на сына.

Макс задумался.

– Что за цветы? – тихо спросил он.

– Орхидеи… алые орхидеи. Говорят, что считают их несколько неуместными на похоронах.

Макс вынул изо рта сигарету и посмотрел на тлеющий кончик. Он знал, что отец чего-то недоговаривает, и по его лицу понял, что тот боится сказать.

– Продолжай, – потребовал он.

– Сказали, с цветами прислали карточку, – пробормотал Исми и снова застыл.

– И что на ней?

– «От Кэрол Блэндиш и Стива Ларсона».

Макс выкинул сигарету в сад и подошел к двери. В глазах появилось отсутствующее выражение. У дверей он обернулся:

– Скажи им, что мне неинтересно.

И он вышел из дома и спустился по лестнице к «паккарду».

Он незаметно обшарил взглядом сад и спуск к бухте. В его позе чувствовалась кошачья чуткость и настороженность, глаза его блестели.

Ни единого движения – и все же он чувствовал, что за ним следят. Он испытывал не тревогу, а ярость – вытащил цветок из петлицы и медленно разорвал на кусочки, которыми посыпал песчаную дорожку. Потом он сел в машину и поехал к гаражу на заднем дворе дома.

– Я уезжаю завтра, – сказал Макс, когда Исми убирал посуду после ужина. – Думаю, осяду в Чикаго. Один тип хочет продать бизнес, и, если цена подойдет, я его выкуплю. В последний раз, когда я был там, у него была сотня видов птиц, не меньше, и над лавкой хорошее жилье. Можешь поехать со мной и вести хозяйство, если хочешь.

Исми составил тарелки на поднос.

– Не хочу больше жить в городе, – сказал он после минутного замешательства. – Ничего, если я здесь останусь?

Макс зевнул и вытянул ноги к камину.

– Да пожалуйста, – сказал он, думая, что это, наверно, хорошая возможность избавиться от старика. Отец и правда дряхлел и начинал доставлять немало хлопот.

– Значит, останусь, – сказал Исми, подхватил поднос и направился к дверям.

Где-то в саду тоскливо завыла собака. Ветер усиливался, он подхватил звук и понес мимо дома в сторону бухты.

Макс покосился на дверь через плечо и тоже прислушался.

– Чего это она воет? – недовольно спросил он.

Исми покачал головой и унес поднос на кухню. Моя посуду, он вслушивался в непрекращающийся вой, действовавший на нервы. Он никогда не слышал прежде, чтобы собака так выла, и, убрав посуду, решил выйти в сад.

Луна плыла высоко над соснами, ее желтый лик был частично прикрыт легкими облаками. Ветер шелестел в кустах, сад казался живым от приглушенных шорохов.

Исми прошел по тропинке к собачьей будке. Услышав его шаги, собака перестала выть и начала повизгивать.

– Что такое? – спросил Исми, наклоняясь, чтобы заглянуть в темную будку. Он едва разглядел сжавшееся на полу животное и зажег спичку. Огонек осветил поднявшуюся по хребту шерсть и невидящие от ужаса глаза пса.

Исми вдруг стало не по себе, он выпрямился и посмотрел в темноту через плечо. Ему почудилось какое-то движение рядом с домом, и он пригляделся внимательнее, а собака снова завыла. Перед ним двигалась масса черных теней, и он не совсем уверенно сказал себе, что движение ему просто померещилось, но остался ждать – вдруг опять мелькнет. Через несколько минут он сдался и вернулся в дом. Заперев за собой дверь, он почувствовал некоторое облегчение.

Макс все еще расслаблялся у камина, когда старик вошел в гостиную. Он не отозвался и не поднял глаза. В комнате воцарилась тишина. Было только слышно, как завывает ветер и как тихо повизгивает пес. Но Исми сидел весь в напряжении и прислушивался, и через некоторое время ему послышались тихие шаги наверху. Он бросил на Макса быстрый взгляд, но тот как будто ничего не заметил, и старик не решился заговорить.

Где-то в доме скрипнула доска, а потом что-то начало скрестись – так, что, если бы Исми не прислушивался специально, не заметил бы.

Он поднял голову и встретился взглядом с Максом. Тот тоже насторожился.

– Слышал? – спросил Макс, выпрямляясь в кресле.

– Кажется, – неуверенно сказал Исми.

Макс поднял руку, и они оба снова замерли.

Двигалась секундная стрелка часов, а больше ничего слышно не было. Ветер стих, и тишина стояла такая, что до Макса доносилось сипловатое дыхание Исми.

Он нетерпеливо заерзал.

– Что за чертовщина со мной творится? – сердито пробормотал он и наклонился за кочергой, чтобы пошевелить угли, но Исми знаком остановил его.

На этот раз они оба услышали легкие шаги, и Макс с каменным лицом сунул руку за пазуху и вытащил пистолет.

– Сиди здесь, – шепнул он и прокрался к двери. Он двигался словно тень и, прежде чем открыть дверь, выключил свет.

В темном коридоре он остановился и снова прислушался. Ничего – и тогда он двинулся к лестнице. Он все еще не был уверен, что в доме находится посторонний, но предпочел не рисковать. Дом был старый, и в ветреную погоду всякое могло показаться, сухие прогнившие доски скрипели иной раз сами по себе, но удостовериться все-таки было нужно.

Он поднялся по лестнице, остановился, еще послушал, включил свет, подошел к своей комнате, распахнул дверь и вошел. В комнате было пусто, и вроде бы никто не заходил. Подойдя к шкафу, он снова услышал собачий вой и подскочил к окну. Пару секунд не было видно ничего, потом луна, пробившись сквозь облака, слабо осветила сад. Ему померещилась внизу какая-то движущаяся тень, и он пригляделся внимательнее, но тут тучи снова набежали на луну.

Он вернулся к шкафу, внезапно испугавшись, и открыл его. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: тайник открыт и все деньги пропали.

Он стоял, глядя на открытый ящик, парализованный шоком. Дыхание клокотало в глотке, кровь бросилась в виски, подступила дурнота.

Двигаясь медленно, как старик, он провел в ящике холодными пальцами, нащупал что-то мягкое, поднял и, еще не вытащив на свет, понял, что это. С хриплым вскриком, какой могло издать мучимое болью дикое животное, он швырнул орхидею на пол и раздавил каблуком, колотя себя сжатыми кулаками по голове в неудержимой ярости.

Исми нашел его катающимся по полу, в припадке, с исцарапанным до крови лицом, с выступившей на губах пеной.

В отеле «Палм-Бей» примечательна была разве что огромная неоновая вывеска, которую было видно почти из любого места Санто-Рио. Из-за этой самой вывески приезжавшие в город ночью то и дело принимали «Палм-Бей» за роскошный или, по крайней мере, приличный отель.

В дневном свете это покосившееся четырехэтажное кирпичное здание показывало свой истинный облик – грязное, третьеразрядное, с дурной репутацией, но ночью оно пряталось за яркой неоновой рекламой и ловило на нее неосторожных гостей. Конечно, здесь никто не останавливался больше чем на одну ночь, но если таких постояльцев много, а цены завышены, то дело идет вполне бойко.

Еще в «Палм-Бей» было несколько постоянных обитателей. Они представляли собой низы общества Санто-Рио, но иногда платили по счетам, и, если учесть еще продуманное обдирание постояльцев, гостиница вполне выдерживала конкуренцию с отелями из числа самых эксклюзивных и роскошных в стране.

Когда Эдди Риган впервые приехал в Санто-Рио, как и многих других вновь прибывших, его обманула неоновая вывеска, и он снял комнату. Конечно, он обнаружил, что отель третьеразрядный, но, будучи на тот момент и сам птицей невысокого полета, остался. Уже порядочно раскрутив свое дельце, он так привык к «Палм-Бей», что решил сделать его своим постоянным жилищем, снял один из немногочисленных номеров квартирного типа и обставил его на доходы от первой же угрозы шантажом. Номер превратился в настоящий оазис роскоши в сравнении с другими уныло меблированными комнатами, и сотрудники тут же сочли Эдди местной звездой и стали соответственно к нему относиться.

Той ночью, примерно через полчаса после того, как Макс обнаружил пропажу своих сокровищ, Эдди сидел в пыльном старомодном баре, попивая виски в полном одиночестве.

Все в гостинице знали, что он стал прямой причиной смерти Фрэнка. Еще они знали, что Фрэнк содержал Линду в роскоши и что Эдди тайком спал с ней. Впрочем, сотрудники и постояльцы «Палм-Бей» мало что могли утаить друг от друга, и Эдди знал, что они все в курсе.

Они даже знали, что полиция пыталась установить, не было ли происшествие преднамеренным убийством. Окружной прокурор понимал, что суд присяжных не поверит, будто Эдди умудрился приехать именно в тот момент, когда слепой Фрэнк бросился на проезжую часть, хотя сам прокурор был готов поверить во что угодно, если дело касалось продувного типа вроде Эдди. Имелся очевидный мотив, но улик не хватало.

Ни Линда, ни Эдди не рассказали прокурору о Мэри Прентисс. Они решили, что, если упомянут эту загадочную молодую женщину, полиция быстро и несправедливо заподозрит, что они все трое были в сговоре. На допросе Линда объяснила, что Фрэнк отправил ее в кино, и она пошла («Очень неохотно», – уверяла она прокурора со слезами на глазах) и оставила его одного.

По дороге в город она встретила Эдди, и, естественно, он составил ей компанию. Нет, она понятия не имела, что Фрэнк тоже отправился в город, и не могла объяснить, как он туда попал. Она очень хорошо держалась и, когда ей задали неудобные вопросы касательно ее отношений с Фрэнком и Эдди, изобразила такую бурную истерику, что прокурор был рад выдворить ее из кабинета.

Смерть Фрэнка – непростая задачка, и прокурор продолжал ломать над ней голову.

Эдди решил, что им с Линдой будет лучше держаться порознь, пока полиция не утратит к ним интерес. Обоим было очевидно, что оставаться в Санто-Рио нельзя, и Линда принялась паковать наряды и выбирать лучшую мебель, чтобы, когда полиция оставит их в покое, они сразу смогли уехать.

Эдди пришел в отчаяние, узнав, что Фрэнк не оставил Линде средств. Вплоть до самой гибели Фрэнка Эдди преспокойно наслаждался прелестями Линды бесплатно, а теперь ему пришлось обеспечивать не только себя, но и ее, и экстравагантные вкусы Линды уже успели его поразить.

Попивая двойной виски с содовой, он обдумывал, каким образом можно увеличить заработок, но наконец пришел к выводу, что, если не придумать какой-нибудь хитрый ход и не добыть сразу целый капитал, придется тяжко. Как он ни пытался сосредоточиться, такой ход не придумывался. Разочарованно фыркнув, он сунул бармену пустой стакан и закурил.

Вновь наполняя стакан, бармен сказал вполголоса:

– Глянь-ка, какой цветочек к нам заявился.

Эдди развернулся на табуретке и посмотрел в сторону главного входа. Он заметил девушку, подходящую к стойке ресепшен, и присвистнул.

Она была высокого роста, стройна и хороша собой, с самыми потрясающими рыжими волосами, какие Эдди доводилось видеть. Одетая с ног до головы в черное, в длинном черном плаще, скрепленном на горле золотой цепочкой, она представляла собой поразительное зрелище. Она была без шляпы, и единственным цветным пятном был цветок алой орхидеи, приколотый на груди.

– Я пошел, Бад, – сказал Эдди бармену. – Займусь основательно.

Он соскользнул с табурета и тихо прошел к входу в бар, откуда было видно весь холл.

Гас, сотрудник на ресепшене, тощий мрачный тип с быстрыми, беспокойными глазами, подмигнул Эдди, когда девушка наклонилась над регистрационной книгой, чтобы расписаться. Эдди подмигнул в ответ.

Коридорный, который появился словно по волшебству, взял у гостьи чемодан и с явным энтузиазмом повел ее к ветхому лифту. Эдди заметил, что у девушки в руках остались два кожаных дипломата, и подумал: «Интересно, что же там?»

Он смог хорошо рассмотреть девушку, пока она шла к лифту. Она была бледна и двигалась как-то вяло, и Эдди вдруг показалось, что он ее уже где-то видел. Это озадачило его: он был уверен, что в жизни не смог бы забыть такую копну волос, но… чувство никуда не делось.

Когда она вошла в лифт, Эдди подошел к стойке регистрации:

– Кто эта рыжая красотка, Гас?

Гас поправил засаленные манжеты и пригладил рукой редеющие волосы.

– Подписалась «Кэрол Блэндиш». Горячая штучка, да? Я бы ой как не отказался с ней покувыркаться. – Он покачал головой и вздохнул. – Эта неоновая вывеска – лучшая идея, которая когда-либо приходила нам в голову. Готов поспорить, что, если бы не реклама, мы бы эту дамочку не заполучили. И она наверняка не задержится больше чем на одну ночь.

– Кэрол Блэндиш, – повторил Эдди и нахмурился. – Где же я слышал это имя?

– Да ладно, правда, что ли, слышал?

Эдди уставился на Гаса, и его голубые глаза расширились и загорелись.

– Бога ради! Это же девица, про которую в газетах писали, – богатая наследница. Она же миллионерша! Ты разве о ней не читал?

– Не-а, – помотал головой Гас. – Я читаю только спортивную колонку. В смысле – наследница?

– Ну, там правда миллионы, и считается, что она не в своем уме.

– Подумаешь! – презрительно бросил Гас. – Поглядеть на местных – да добрая половина тут не в себе, а у них даже миллионов нет. – Он ненадолго задумался. – А фигурка очень ничего, правда?

– Какого черта она тут делает? – спросил Эдди, пробегая пальцами по волосам. – Славная птичка, так и тянет ощипать! Что называется, и дело, и удовольствие. – Он щелкнул пальцами. – Такой шанс дается раз в жизни. Какой у нее номер, Гас? Я ею займусь.

– Двести сорок семь. У меня есть запасной ключ, если надо.

Эдди помотал головой:

– Обойдемся без этого. Тут надо действовать правильно. Все должно пройти без сучка без задоринки. Впервые в жизни по работе займусь настоящей красавицей и уж постараюсь ничего не упустить!

– Наверное, будет куда приятнее, чем иметь дело с этими твоими старыми кобылками, – сказал Гас со вздохом. – Завидую тебе, старина.

– Да уж. – Эдди поправил галстук. – Будь я проклят, если не оторвусь по полной.

Коридорный поставил багаж у кровати, задернул желтые шторы, прикрывая забрызганные грязью окна, с извиняющейся улыбкой открыл ванную, ткнул кровать, словно проверяя, остались ли в ней пружины, и отошел, его правая рука была наготове, а глаза полны надежды.

Кэрол его толком не замечала. У нее болела голова, тело нуждалось в отдыхе. Она вяло проследовала к одинокому обшарпанному креслу и опустилась в него, уронив дипломаты на пол.

Коридорный, многоопытный юноша семнадцати лет от роду, с сомнением посмотрел на нее. Он решил, что она необыкновенно хороша, но свой финальный вердикт готов был вынести только исходя из размера чаевых.

– Вам еще что-нибудь нужно? – спросил он чуть резковато, поскольку она словно забыла о его присутствии. – Если желаете, можно разжечь камин и заказать обед в номер. За камин берут дорого, но, если хотите, я договорюсь.

Она вскинула голову и уставилась на него, словно близорукая. Ей он казался далеким мутным черно-белым изображением, но голос резал уши.

– Да, камин, – сказала она, кутаясь в плащ. – И обед, пожалуйста.

Он все еще ждал с тоской во взгляде.

– Я пришлю официанта или подойдет комплексный обед? Он неплохой, я сам его беру.

– Да что угодно. Прошу, оставьте меня одну.

Она сжала виски ладонями.

– Вам нехорошо? – с любопытством спросил коридорный. В ней было что-то странное, и ему вдруг стало не по себе наедине с ней. – Я могу вам чем-нибудь помочь?

Она быстро и нетерпеливо открыла сумочку и кинула ему долларовую бумажку.

– Нет! Оставьте меня в покое!

Он подобрал бумажку, ошарашенно глянул на нее и ушел, с радостью закрыв за собой дверь.

– Если спросите меня, – сказал он, ни к кому толком не обращаясь, – у этой крыша слегка набекрень.

Какое-то время Кэрол сидела неподвижно, ей было холодно, резкая боль в голове пугала ее. Она собиралась, забрав деньги Макса, уехать из Санто-Рио, но по дороге от дома на холме у нее мучительно разболелась голова, и она не смогла ехать дальше, а потому решила остановиться в «Палм-Бей». Она не представляла, что это за гостиница, но яркая неоновая вывеска привлекла ее внимание.

Пришел чернокожий портье и разжег камин, его появление прервало ход ее мыслей. Она встала и, пока он работал, отправилась в ванную. В унылой, слишком жарко натопленной комнате с подтекающим душем и грязной ванной ей вдруг стало так плохо, что пришлось схватиться за вешалку для полотенец, чтобы не упасть.

И тут она поняла, что умирает с голоду. С того момента, как она увидела Макса на выходе из больницы и проследовала за ним к его дому, во рту не было ни крошки, и она сидела на краю ванны, держась за голову, пока не услышала, что портье ушел, хлопнув дверью.

Эдди прогуливался по коридору, когда мимо прошел официант с тележкой, на которой он вез комплексный обед в номер Кэрол.

Эдди отлично ладил со всеми местными работниками, и этот официант, по фамилии Брегштейн, был его хорошим приятелем.

– Это – в двести сорок седьмой?

Эдди вынул пятидолларовую бумажку и покрутил ее в пальцах.

Брегштейн заметил купюру, просиял и кивнул.

– Ладно, Бад, – сказал Эдди, засунув деньги в карман Брегштейна, – сходи купи себе выпить. Я сам отвезу. Рыженькие – моя специальность.

– Да вот беда, на такую специальность слишком много желающих, мистер Риган, – осклабился Брегштейн.

– Верно, но я уже здесь. – Эдди поправил свой безупречный смокинг. – Думаешь, она примет меня за официанта?

– Разве что за такого, каких в кино показывают, – вздохнул Брегштейн. – Из тех ребят, кому не приходится платить за стирку. – Он неловко покосился на Эдди и продолжил: – Управляющему это не понравится, мистер Риган. Вы же не натворите ничего, что я не смог бы исправить, верно?

– Начальство не узнает, если сам не разболтаешь, – беззаботно отмахнулся Эдди и направился с тележкой к двери номера.

Он постучал, открыл дверь и вошел – и был несколько удивлен, когда увидел Кэрол, скорчившуюся у камина и обхватившую голову руками.

Он подкатил тележку к столу, прочистил горло и сказал:

– Ваш обед, мадам. Хотите, подам к камину?

– Оставьте там, пожалуйста, – сказала Кэрол, не оборачиваясь.

– Может, вам кресло подвинуть? – спросил Эдди чуть растерянно – он уже не был настолько уверен в себе, как в тот момент, когда входил в комнату.

– Нет… Оставьте меня, уходите, – сказала Кэрол с резкой ноткой в голосе.

И тут Эдди увидел два дипломата на полу и застыл на месте, прочитав золотые буквы, вытисненные на них: «Фрэнк Курт» и «Макс Гёза». Он таращился на Кэрол, и тут она шевельнула рукой, так что он увидел старый белый шрам на запястье. Поняв, что это Мэри Прентисс, он рванулся с места.

Открытие так ошеломило его, что он буквально выбежал из комнаты, прежде чем она могла поднять голову и узнать его. Снова оказавшись в коридоре, он постоял в задумчивости, тяжело дыша. «Вот это да! – подумал он. – Миллионерша Кэрол Блэндиш выдала себя за Мэри Прентисс, фактически убила Фрэнка и завладела их с Максом деньгами». Если он не сможет обратить эту историю себе на пользу, то пора бросать бизнес и заняться вязанием.

С жадностью доев обед, Кэрол почувствовала себя лучше, и боль в голове понемногу отступила. Она сняла плащ, пододвинула кресло к камину и села, с холодным торжеством обдумывая события последних нескольких дней. Она уже поквиталась с Фрэнком и была готова свести счеты с Максом. С того времени, как Макс вышел из больницы, она была у него на хвосте, и он ничего не заподозрил. Она даже поднималась за ним по лестнице старого деревянного дома и следила за ним сквозь щель в двери, когда он вынул деньги из шкафа и пересчитывал их. Она видела по его мертвым глазам, как он любит деньги, и знала, что, забрав их, ранит его так же больно, как он ранил мисс Лолли, лишив ее бороды.

Она решила дать Максу еще несколько дней на оплакивание потери и только потом прикончить его. Глаза ее лихорадочно загорелись, когда она представила этот момент, – и ее длинные белые пальцы скрючились, точно когти.

Потом она вспомнила о лежащих у ее ног дипломатах, подняла один из них, открыла, с ужасом посмотрела на аккуратно уложенные деньги. Ей казалось, что от каждой банкноты буквально разит Салливанами, она словно слышала слабое эхо их металлических голосов, сочащееся из кожаного дипломата. Вздрогнув от отвращения, она отбросила чемодан, и его содержимое рассыпалось по вытертому ковру.

В этот момент открылась дверь, и Эдди, готовый завершить дело, вошел, но слова застряли у него в горле, когда он увидел на полу пачки купюр. Он еще раньше обратил внимание на дипломаты и теперь сразу понял, что деньги принадлежали Фрэнку и Максу. А еще он мгновенно сделал вывод, что деньги Фрэнка теперь в любом случае принадлежат Линде, а стало быть, и ему самому.

Кэрол быстро обернулась в кресле, услышав, как закрылась дверь, увидела Эдди и узнала его. Она осталась на месте, внимательно разглядывая его большими зелеными глазами.

Эдди пошевелил деньги ногой и посмотрел на нее.

– Помнишь меня? – Он улыбнулся.

– Вон отсюда, – тихо сказала Кэрол.

Теперь полностью уверенный в себе, Эдди прошел к камину и оперся о каминную полку.

– Полиция ищет женщину, называющую себя Мэри Прентисс, – сказал он и закурил. – Она обвиняется в убийстве, и у них есть достаточные основания пришить ей это дело.

– Вон, – повторила Кэрол, сжимая кулаки.

– Они тебя не повесят, детка, всего лишь запрут на двадцать лет. – Он внимательно рассмотрел тлеющий кончик сигареты, покосился на нее и продолжил: – Тебе не понравится в тюрьме, сама понимаешь. Ты уже пожила взаперти, но в тюрьме с тобой обойдутся куда суровее, чем в лечебнице.

– Зачем вы мне это все говорите? – спросила она, вдруг расслабившись в кресле.

– Слушай, детка, к чему нам врать друг другу? Не надо блефовать. Я знаю, что ты – Мэри Прентисс, шрам узнал. Ты – та девушка, что согласилась быть компаньонкой Фрэнка, брала мои деньги за то, чтобы развлекать его, и подстроила его смерть. Не знаю, зачем ты это сделала, но скоро выясню. А еще ты – Кэрол Блэндиш, миллионерша, прежде содержавшаяся в психбольнице Гленвью. Заключим сделку. Я для начала заберу эти деньги, а потом ты выдашь мне чек с подписью на полмиллиона, в противном случае я сдам тебя полиции. Что скажешь?