Текст книги "Быстрая Молния"

Долгое время он бежал по санному следу, не оглядываясь, постоянно прислушиваясь и присматриваясь к тому, что происходило впереди. Время от времени он приближался настолько, что слышал завывания собак и крики людей. Много часов Упи со своим сокровищем путешествовал на северо-запад. Солнце успело бы взойти и снова сесть за горизонт, прежде чем он достиг стойбища. За полмили, на лысой вершине ледяной горы, Быстрая Молния слышал радостные крики и торжественные возгласы, приветствовавшие возвращение Упи домой. Ветер доносил запахи стойбища так же отчетливо, как и голоса. Запах был не по душе Быстрой Молнии. Это был запах людей, но он очень напоминал запах животных, заставляя недовольно морщиться его чувствительные ноздри и вызывая дурной привкус во рту, – этакое попурри из испарений, наполнявших воздух неприятными флюидами. Запах был непохож на тот, что исходил от хижины белого человека на краю ледниковой трещины, и он брезгливо отверг его, обойдя стойбище кругом и направившись к ледяным торосам замерзшего моря.

Дойдя до побережья, Быстрая Молния продолжал двигаться на запад. Взгляд его проникал на полмили в морозную даль над ровной поверхностью полярных льдов, и нечто загадочное в этой плоской равнине заставило его спуститься на зеркальную гладь залива. Огромные белоснежные ледяные поля лежали, мягко поблескивая под лучами месяца и звезд, отражая в небо их серебристое сияние, так что между морем и небом постоянно висел рассеянный световой туман. Было так тихо, что сухое постукивание когтей Быстрой Молнии во время бега звучало подобно кастаньетам. Периодически он останавливался и был немало озадачен постоянными переменами в дуновении ветра, что приводило его в замешательство. Через некоторое время он вовсе перестал следить за тем, чтобы держаться строго против ветра, и благодаря этому с ним случилось удивительное происшествие. На расстоянии шести миль от становища Упи и в миле от берега прямо перед ним посреди ночи неожиданно вырос призрак, о котором его чуткий нос не предупредил заранее. Призрак этот казался настолько неуловимым, расплываясь в серебристом искрящемся тумане, что, не успев еще даже обнаружить его, Быстрая Молния уже очутился совсем рядом с ним. Он замер от неожиданности, вздрогнув и щелкнув оскаленными челюстями. То, что он увидел, был корабль – призрачно-белый корабль, обросший льдом, с мачтами, простертыми к небесам, словно длинные сухие руки скелета. Никогда ничего подобного он не видел. Внезапный кратковременный штиль заставил его крадучись отползти назад, но вскоре он пришел в себя, обойдя корабль вместе с ветром по широкой разведывательной дуге. И тут возник запах. Глаза Быстрой Молнии засверкали странным блеском, ибо запах был запахом хижины белого человека на краю ледниковой расселины! Однако то, что он видел перед собой, не было хижиной. Это вообще не было похоже ни на что, виденное им прежде. И тогда произошло еще одно чудо: здесь был свет! Быстрая Молния снова увидел желтый, рожденный огнем солнечный свет – тот, что он видел в хижине белого человека. И он услышал звук: голос человека и визг собаки, отброшенной ударом сапога. Затем наступила тишина. На судне жизнь людей регламентировалась стрелками часов: была ночь и они все спали – все, кроме человека, пнувшего ногой собаку, а он был молчалив.

Трижды Быстрая Молния обошел вокруг судна, всякий раз подходя немного ближе; на третий раз он уселся на лед, откинул голову и издал свой тоскливый вопрошающий вой. В ночной тиши этот вой, казалось, поднимался до самых далеких звезд, и не успела последняя его рулада затихнуть в горле Быстрой Молнии, как на судне разразился кромешный ад. На зов откликнулась свора эскимосских собак-маламутов, а их вой мог пробудить не только спящих, но даже мертвых. Мужской голос прозвучал снова, ругаясь и сыпя проклятиями, – и в самый кульминационный момент весь этот собачий хор был нарушен отчаянным визгом и хлесткими ударами бича, разорвавшими тишину ночи подобно выстрелам из автоматической винтовки.

Словно осторожный песец, Быстрая Молния потрусил назад. Весь этот шум таил в себе угрозу – опасность, моментально выветрившую из его головы то, ради чего он поднял свой голос. Он бежал не торопясь, но отступал широкими кругами, далеко обегая замерзший корабль; и во время одного из таких кругов его нос почуял след. Он переступил было через него на шаг, но вдруг остановился, точно подстреленный. След отпечатался на мягком снегу, наметенном ветром под небольшой торос, и запах его был совершенно ясен. Это не был песец. Это не был волк. Это не была эскимосская собака. И тем не менее это была собака! Разница между вновь обнаруженным запахом и всеми другими, какие он только знал, взволновала Быструю Молнию так, как не мог взволновать его даже замерзший корабль. Тайна этого запаха заставила его застыть в неподвижности на много долгих минут. От тщательно принюхивался к нему. Он сунул нос в отпечаток лапы, издававший запах, и тело его внезапно затрепетало в неожиданном чудесном пробуждении. Здесь незадолго до него, в одиночестве, под холодными и сверкающими небесами в поисках чего-то неведомого пробежало незнакомое создание, чье существование сразу наполнило его душу новыми неясными желаниями и стремлениями. Это новое чувство подкралось к нему медленно, настойчиво, призывая его, подгоняя, вторгаясь в его душу чудесным ощущением понимания и познавания чего-то давно забытого, чего он никогда не знал. И он повиновался.

Следы повели его назад, к берегу. И там, в миле от корабля, перед ним выросла мрачная и угрюмая пирамида, сложенная из камней. К пирамиде была прикреплена свинцовая пластина, а на ней виднелась надпись. Если бы Быстрая Молния умел читать, он бы прочел:

СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ДЖОНА БРЕЙНА,

СОТРУДНИКА СМИТСОНОВСКОГО ИНСТИТУТА

УМЕР ЯНВАРЯ 4, 1915.

«Так сказал Господь Саваоф:

обратите сердца ваши

на пути ваши».

Книга Прор. Аггея, Гл. I. 5, 7.

Но ни пирамида, ни свинцовая пластина ничего не Значили для него. Он обратил на них внимание просто потому, что следы, по которым он шел, были здесь довольно многочисленны, а запах их ощущался сильнее. Снег был буквально испещрен ими. Тут и там виднелись гладкие проталины в тех местах, где Светлячок, шотландская овчарка, приходя сюда, подолгу лежала у могилы своего хозяина. Только этот хозяин, чьи сокровенные воспоминания умерли вместе с ним, мог рассказать, что означали для него имя и преданность собаки. Где-то, давным-давно и очень далеко от этого скованного морозом побережья застывшего моря, была женщина, которую он любил называть «своим Светлячком»; женщина подарила ему колли, шотландскую овчарку, и он перенес на нее всю свою нежность и дорогое имя; теперь женщина за много тысяч миль отсюда ждала и молилась о них – о той, которая осталась без хозяина, и о том, который был мертв.

Быстрая Молния заскулил. Он обошел вокруг надгробья, обнюхал его и, встав на задние лапы, уперся передними о пирамиду так, что смог прикоснуться носом к свинцовой пластине. И собака мертвого человека делала то же самое. Она поднималась к пластине множество раз, так что царапины от ее когтей виднелись на камнях и на снегу. Быстрая Молния нашел место, где она лежала подле своего хозяина в последний раз. На этом месте он обнаружил волоски желтой шерсти, и запах здесь по сравнению с другими местами был совсем свежий. Быстрая Молния медленно побрел по ее последнему следу, уходившему прочь от надгробья. След не вел обратно к судну, но уходил дальше вдоль побережья. В полумиле отсюда находилось утоптанное лапами место, где Светлячок долго стояла, словно в глубоком раздумье. Дважды от этого места след поворачивал так, как если бы она собиралась вернуться к кораблю, но всякий раз меняла свое решение. Она уходила все дальше и дальше, удаляясь и от корабля, и от могильного надгробья.

В течение часа Быстрая Молния шел по следу, не пытаясь догнать ее, хотя и чувствовал, что приближается. Это был блуждающий след. Он петлял тут и там между большими сугробами снега и нагромождениями льда и только на открытых пространствах шел прямо, без отклонений и колебаний, и всегда на запад. Часто его отмечали места с вытоптанным снегом, где Светлячок останавливалась и подолгу стояла в нерешительности. Охотник, узнав след собаки, определил бы сразу, что она либо потерялась, либо что-то ищет. И в самом деле: след этот был следом ищущим – след собаки, разыскивающей своего хозяина или свой дом. В трех или четырех милях от пирамиды, у края колоссального нагромождения прибрежного материкового льда, равнина заканчивалась. Быстрая Молния со своей осторожностью и инстинктивным недоверием к морю повернул бы в сторону твердой земли, но след овчарки свернул в противоположном направлении и привел его к самому краю замерзшего океана. И здесь он шел прямо на запад. Быстрая Молния ускорил преследование. Запах следов Светлячка, не успев остыть, ощущался теперь еще более отчетливо, и он пустился бежать мелкой рысцой, пристально вглядываясь в искрящийся мрак перед собой, с трудом сдерживая скулящее повизгивание в дрожащем от нетерпения горле.

И тут он внезапно увидел ее. Она стояла на вершине небольшого тороса из прозрачного льда не далее пятидесяти футов от того места, где он остановился. Сияние месяца и звезд, казалось, сконцентрировалось в яркий свет театральной рампы, направленный на нее, – свет еще более интенсивный благодаря окружавшему ее хрустальному льду. Она стояла, повернувшись боком к Быстрой Молнии, – стройное, прекрасное создание с длинной золотисто-желтой шерстью, придававшей ее телу шелковистый блеск. Голова ее – напряженная, вслушивающаяся, всматривающаяся, направленная в сторону моря – казалась камеей, вырезанной на фоне неба. Быстрая Молния замер, словно пораженный громом, внезапно оглохнув и окаменев. За всю свою жизнь не видел он ничего подобного этой собаке из дома женщины за две тысячи миль от, сюда. И запах ее отличался от всех других запахов, какие когда-либо будоражили его кровь. Не запах волка и не запах собаки из эскимосского иглу – это был новый и чудесный аромат для его ноздрей; и в то время как тело его оставалось неподвижным, словно высеченное из камня, томление его души, не удержавшись в груди, вылилось в глухом и негромком вое. Мгновенно Светлячок обернулась к нему. Он снова подал голос и шагнул к ней, медленно и нерешительно, словно испрашивая разрешения приблизиться. Светлячок на своей ледяной вершине ничего не ответила. Глаза ее сияли. Золотисто-желтая, мягко поблескивающая, она ждала, всей своей позой призывая его, очаровывая и соблазняя, но не издавая ни звука. Еще десять секунд, и Быстрая Молния стоял под ее ледяным троном; все инстинкты ухаживания вспыхнули в нем, переполнив его сердце до предела. Шерсть на затылке у него поднялась дыбом; он шел, как танцор на пуантах, с высоко поднятой гордой головой, подпевая себе низким глухим голосом; тело его, казалось, двигалось благодаря пружинам, а не мускулам. Его великолепие как бы бросало вызов стоявшему над ним прелестному существу, лишенному хозяина, и колли горящими глазами следила за каждым его движением. Затем Быстрая Молния услышал ее тихий ответный голос. Это был жалобный стон беспредельного одиночества, мольба о дружбе, ответ на его призыв.

Сердце Быстрой Молнии радостно затрепетало. Его и овчарку разделял крутой десятифутовый склон гладкого льда, и в своем возбуждении он предпринял героическую попытку вскарабкаться на него. Он энергично вонзил когти в неподатливый лед и фут за футом пополз наверх, пока не добрался почти до самой вершины. Но тут он поскользнулся, потерял равновесие и кубарем скатился к подножию, ударившись о лед с такой силой, что даже взвизгнул при падении. Он поднялся несколько обескураженно и с безразличным видом посмотрел в сторону от Светлячка: дескать, мол, ничего и не случилось. Затем он обежал вокруг ледяного холма и нашел место, где Светлячок сама вскарабкалась на свой пьедестал. Подъем не представлял никаких трудностей. Когда он достиг вершины, Светлячок ожидала его, лежа на животе, положив голову между передними лапами. Быстрая Молния с полминуты стоял над ней, ни разу не удостоив ее взгляда, но устремив свой взор далеко в открытое пространство замерзшего моря. Впрочем, он ничего не видел, так как ни на что не смотрел, глядя практически в никуда. Тело его почти ощутимо трепетало от восторга. Сейчас, в этот момент своего торжества, ему было невыносимо трудно сохранять достоинство: хотелось прыгать, лаять, кувыркаться и вообще валять дурака. Некоторое время стоял он так, не двигаясь, затем медленно опустил взгляд на колли. Сверкающие глаза Светлячка неотрывно следили за ним из уютной ложбинки между золотисто-желтыми передними лапами. Никогда не видел он у волков таких глаз, как у нее. Они не бегали, не прятались, не хитрили. Они смотрели на него прямо и твердо, – влажные озера, наполненные лунным светом. И в них было нечто такое, что говорило с ним о самом сокровенном и доселе неразгаданном. Он склонил голову. Его нос ощутил шелковистую мягкость длинной желтой шерсти на затылке овчарки и затем коснулся ее носа. Тихий и нежный голос задрожал в горле Светлячка. Ответом на него был голос Быстрой Молнии.

Через двадцать поколений волков Быстрая Молния встретил наконец родственную ему душу.

Спустя некоторое время, пройдя несколько миль все в том же западном направлении, Быстрая Молния и Светлячок достигли границ материкового льда. Они не торопились в своих скитаниях, и Быстрая Молния давно оставил мысль о главенстве в выборе дороги. Светлячок быстро отстранила его от этого занятия. С тактом и умением, свойственными в подобных ситуациях ее полу, она присвоила себе право в довольно широких пределах выбирать пути, которым должен был следовать ее новый приятель. И Быстрая Молния, переполненный счастьем от ощущения новой, только что зародившейся дружбы, сознавал, что было бы невежливо спорить с ней о таких пустяках в первые часы их медового месяца. Так что куда шла овчарка, туда следовал и он. Для него это было приятной переменой, хотя инстинктивно он чувствовал заключавшуюся в ней опасность. Ведь Светлячок была в такой же степени чужой в его диком и свирепом мире, как и он был бы на улицах большого города. Высокомерно и простодушно, она попросту не сознавала опасностей этого мира. Гладкая, лоснящаяся и прекрасная, она никогда не ощущала жестоких мук голода. Она не знала, что жизнь среди этого заброшенного мира снега и льда на каждом шагу требует постоянной настороженности охотника. На борту судна она знала лишь две опасности: угрозу со стороны диких собак-маламутов и от «джентльменов в белом» – полярных медведей. Однажды раненый медведь чуть не убил ее, и с тех пор овчарка запомнила белое чудовище как самое ужасное из всех, живущих на земле. Но медведь, как известно, приходит из моря, а здесь у нее под ногами была прочная и твердая опора.

Наконец овчарка решительно свернула ко входу в исполинскую трещину в стене ледяной горы, узким и глубоким ущельем уходившую в самые ее недра. Быстрая Молния сделал попытку отозвать ее. Инстинкт подсказывал ему необходимость избегать подобных ловушек. Но Светлячок, поколебавшись долю секунды, дала ему понять, что, если он не желает следовать за нею, она пойдет одна. Быстрая Молния добродушно потрусил за ней. Однако дурное предчувствие не покинуло его. Он насторожился и стал более внимательным. Основание трещины поднималось вверх наподобие крутой горной тропинки, и они упорно карабкались по ней, пока на высоте двух или трех сотен футов не остановились снова. Лунный свет наполнял ущелье. Он сверкал и искрился, отражаясь от ледяных стен, бесчисленных сосулек и гигантских ледяных утесов высоко над их головами. Его яркость среди этих мерцающих стен не уступала яркости бледного северного солнца, но Быстрая Молния был нечувствителен ко всему этому великолепию, безразличен к его чудесам. Пока они стояли здесь, его предчувствие уступило место подозрению, подозрение – ощущению медленно, но неотвратимо приближающейся реальности. Он почуял запах! Когда Светлячок сделала шаг, намереваясь продолжать путь, он тихо заскулил. В его голосе появилась новая нотка. Она удержала и остановила овчарку. Она заставила ее поднять голову и без каких-либо других объяснений, кроме магнетического контакта, возникшего между ней и Быстрой Молнией, подсказала ей, что сюда, в трещину, кто-то проник.

Целую минуту простояли они неподвижно, и в эту минуту до них донесся звук: клик, клик, клик, – как будто кто-то быстро постукивал по льду металлической палкой. Спустя еще несколько секунд в их поле зрения появился Уопаск, огромный полярный медведь. Пока Уопаск перебирался через крутой выступ у входа в трещину, обоняние Быстрой Молнии полностью ощутило его запах. Это был особый запах, запах, который Быстрая Молния не смог бы забыть никогда, – сильный мускусный дух медведя, того самого, с кем он дрался в эскимосском иглу много дней тому назад! И Светлячок, увидев Уопаска, узнала в нем существо, которого она боялась больше всего на свете!

Уопаск, почуяв так близко добычу, остановился. Дурной медведь, каннибал, чудовище, отведавшее вкус человеческого мяса задолго до того, как Быстрая Молния преградил ему дорогу в иглу, – сейчас он стал еще злее. Зазубренный наконечник эскимосского копья глубоко вонзился ему в плечо. Напрасно пытался он избавиться от него. Упрямая железная заноза заставила его хромать, сделала его еще более злобным и жестоким. И снова Быстрая Молния услышал глухое и зловещее рокотание грома в глотке медведя. Он ответил рычанием, и в унисон ему раздался жалобный и испуганный вой золотисто-желтой шотландской овчарки.

Она больше не была гордой и победоносной представительницей женского пола. Она дрожала. Она тесно прижималась к Быстрой Молнии, своему защитнику, своему господину, своему единственному другу в этот ужасный час.

Точно так же, как Быстрая Молния понимал бессмысленность открытой борьбы там, у иглу, так он сознавал это и теперь. Другого выхода не было. У них оставался единственный путь к возможному спасению: отступление дальше наверх, вдоль по сужающейся трещине. Он повернулся, но без панической поспешности. Толчком плеча он указал Светлячку направление, и она пустилась бежать мелкой рысцой, а когда он последовал за ней, – помчалась со всех ног. Сзади до них доносилось костяное постукивание длинных когтей Уопаска, и этот звук заставлял овчарку стрелой мчаться сквозь лунный свет. Трещина становилась все более узкой и неровной. И тут, совершенно неожиданно, они достигли ее конца. Казалось, будто они бежали вдоль гигантской ледяной бутылки и наконец добежали до ее дна. Вокруг с трех сторон ледяные стены возвышались на сотню футов вверх, обрывистые, крутые и гладкие. Быстрая Молния мгновенно оценил ситуацию. Он не был испуган, и все же он знал, что ему придется вновь встретиться лицом к лицу со смертью. Глаза его искали какую-нибудь трещину, выемку, ледяной выступ, из-за которого он мог бы защищать себя и Светлячка. И тут он увидел – у самой дальней стены «бутылки» – темную тень, вселившую в него надежду. Он бросился к ней; овчарка ни на шаг не отступала от него. Тень отбрасывал плоский выступ в ледяной стене на высоте около шести футов над дном ущелья. Этот выступ был их последней надеждой, – и последним убежищем.

Отступив на пятнадцать или двадцать шагов, Быстрая Молния разбежался и в могучем прыжке достиг узкой площадки. Это был единственный способ объяснить Светлячку, что она должна делать; и теперь он скулил сверху, умоляя ее, пока не поздно, последовать его примеру. Клацанье когтей Уопаска по льду слышалось совсем близко, и Светлячок сделала отчаянную попытку. Ей не хватило двух футов, и она упала вниз, скуля от боли и ужаса. Она прыгнула вторично и на этот раз достигла края выступа, так что одну-две секунды висела, зацепившись за него лапами, пытаясь вскарабкаться наверх. И вновь она сорвалась, и из груди Быстрой Молнии вырвался рычащий вопль ярости, когда он увидел огромную тушу Уопаска, быстро приближающуюся к ним. Он приготовился к прыжку. Еще двадцать секунд, и он схватится с медведем в последней великой битве. В эти секунды ужас и близость смерти влили в Светлячка новые силы, и она еще раз взметнулась в прыжке на ледяной выступ. Две трети туловища достигли его, и Быстрая Молния, проворно захватив зубами ее густую желтую шерсть, помог ей довершить остаток пути. И как раз вовремя. Чудовищная лапа ударила по тому месту, где только что находилось золотистое тело овчарки. Поднявшись на дыбы, Уопаск вытянулся во весь свой гигантский восьмифутовый рост, и его огромная голова и плечи появились над ледяной площадкой. Быстрая Молния, не мешкая, вцепился медведю прямо в нос, и тот издал такой страшный рев, полный невыносимой боли и бешеной злобы, что он сотнями эхо загромыхал между стенами ущелья и в пещерах ледяной горы. Прижавшись к отвесному ледяному обрыву, Светлячок наблюдала, как в десяти футах защищается ее друг и господин. В глазах ее появился новый блеск. Сейчас они напоминали сверкающие бриллианты. Избалованное и изнеженное создание, она никогда не участвовала в драках. Тем не менее в ней струилась доблестная воинственная кровь колли, шотландских овчарок. Совершенно неожиданно Быстрая Молния, и только Быстрая Молния, заполнил собою весь ее мир. Она видела, как движутся огромные белые лапы Уопаска, словно наделенные собственным разумом и волей. Одна из них внезапно вытянулась вперед, ухватила Быструю Молнию, изогнувшись вокруг его тела, – и овчарка без звука бросилась на эту белую изогнутую лапу, точно на живого врага. Зубы ее, острые, как иголки, впились в мякоть мохнатой лапы Уопаска; лапа выпрямилась, и рев, какого Уопаск никогда еще не издавал, вырвался из груди белого исполина. Ибо Светлячок, нападая в слепой ярости, нашла самое чувствительное место во всем его полуторатысячефунтовом теле.

Окровавленный и почти размозженный ударом огромной лапы, Быстрая Молния отскочил назад, и Светлячок последовала за ним. Клыки ее теперь сверкали – молочно-белые, прекрасные, как и вся она. Они отбежали к дальнему концу выступа, когда Уопаск, подтянувшись, вскарабкался на него, и здесь – их окончательное спасение! – обнаружили в ледяной горе трещину четырех футов шириной. Быстрая Молния втолкнул туда перед собой овчарку, и едва Уопаск добрался до входа в трещину, они находились уже в десяти футах от него. Трещина сужалась так стремительно, что еще через двадцать футов громоздкое тело медведя не в состоянии было продвинуться дальше, и рев его злобного разочарования потряс ледяную гору до самого подножия.

Все выше и выше сквозь узкую щель продолжали карабкаться Быстрая Молния и Светлячок, пока в конце концов не выбрались на обширное ледяное плато на вершине. Плато находилось высоко над морем и высоко над равниной. Вниз к бескрайней снежной пустоши сбегал обращенный в сторону материка пологий склон глетчера11
  Ледник.


[Закрыть]. Мир вокруг лежал в великолепии лунного и звездного света. Быстрая Молния, глухо и жалобно заскулив, – что можно было с определенной долей воображения принять за благодарственную молитву во спасение, – устало опустился на брюхо у края ледяного обрыва и окинул взглядом открывшееся перед ним пространство. Кровавый след тянулся за ним из щели в ледяной горе. Раны его продолжали кровоточить, и Светлячок ощущала запах его крови; ее била мелкая дрожь, и в душе, которую дал ей Господь, она осознала свой долг и свою миссию. Она приблизилась к нему. Тесно прижавшись, она легла с ним рядом; низкий мягкий воркующий звук дрожал в ее горле, наполненный тайной познания, неясных обещаний и невысказанных надежд. И затем, нежно и осторожно, ее теплый язык принялся вылизывать кровоточащую рану на его плече.

И Быстрая Молния, все еще вглядываясь в пустынные снежные равнины, больше не замечал одиночества, пустоты и холодной заброшенности своего мира. Дух Скагена, Большого Дога, наконец восторжествовал. Чудо свершилось, и его мир изменился навсегда.