Текст книги "Благородный Дом. Роман о Гонконге. Книга 2. Рискованная игра"

Глава 47

18:25

Роберт Армстронг выпил пиво одним глотком.

– Еще одно, – якобы заплетающимся языком выговорил он, изображая подвыпившего.

В баре «Гуд лак герлфренд» на набережной в Ваньчае, где он сидел, было шумно, людно и полно моряков с американского атомного авианосца. Работавшие на заведение девицы-китаянки раскручивали клиентов на выпивку. Эти пташки не возражали, когда с ними заигрывали, лапали их, лишь бы навязать посетителю разбавленную выпивку, за которую тут драли втридорога. Время от времени то одна, то другая красотка заказывала настоящий виски и совала под нос облапошенному ухажеру в доказательство того, что его не обманывают.

Над баром располагались номера, но ходить туда морякам не стоило. Не все девушки следили за собой – просто от невежества. К тому же поздно вечером там могли и ограбить, хотя обчищали только очень пьяных. В конце концов, в этом не было особой нужды: моряки были готовы спустить все, что имели.

– Хочешь «джиг-джиг»? – обратилась к Армстронгу накрашенная девочка, почти ребенок.

«Цзю ни ло мо на всех твоих предков, – хотелось ответить ему. – Тебе бы дома за учебниками сидеть». Но суперинтендент смолчал. Ничего хорошего из этого не вышло бы. Вероятнее всего, на работу в бар девчушку устроили родители, да еще были рады: теперь семья сможет жить чуть получше.

– Хочешь выпить? – спросил он вместо этого, не показывая, что умеет говорить по-кантонски.

– Скотч, скотч, – высокомерно выкрикнула девчонка.

– Закажи лучше чаю, а деньги я тебе так и так дам, – мрачно предложил он.

– Ети всех богов и матерей богов, у меня все без обмана! – Девчонка надменно показала грязный стакан, шваркнутый на стол официантом. В нем действительно плескался настоящий виски, хоть и дешевый. Она опрокинула стакан, даже не поморщившись. – Официант! Еще скотч и пиво! Ты пить, я пить, потом мы «джиг-джиг».

Армстронг взглянул на нее.

– Как тебя зовут?

– Лили. Лили Чоп. Двадцать пять доллар короткий время.

– Сколько тебе лет?

– Много. А тебе?

– Девятнадцать.

– Ха, коп всегда врать!

– С чего ты взяла, что я коп?

– Босс сказал. Всего двадцать доллар, хейя?

– Кто твой босс? Который?

– Она. За стойкой. Она мама-сан.

Армстронг стал вглядываться сквозь клубы табачного дыма. Лет пятидесяти с лишком, худая, костлявая и взмокшая, мама-сан усердно работала, выполняя заказы и одновременно поддерживая безостановочную шутливую беседу с моряками.

– А она откуда взяла, что я коп?

Лили снова пожала плечами:

– Слушай, она говорить, чтобы ты был довольный, или я на улице. Мы теперь идем наверх, хейя? За счет заведения, нет двадцать доллар. – Девчушка встала. Теперь было видно, что она боится.

– Сядь, – приказал он.

Она села, охваченная еще бóльшим страхом.

– Если я не нравиться, она выкинуть…

– Ты мне нравишься. – Армстронг вздохнул. Старый трюк. Идешь – платишь, не идешь – платишь, и босс непременно подошлет молоденькую. Он передал ей пятьдесят долларов. – Вот. Иди и передай мама-сан с благодарностью от меня. Скажи ей, что сейчас я не могу «джиг-джиг», потому что у меня месячные! Меня посетил «досточтимый красный».

Лили оторопело выпучила на него глаза, а потом захихикала, как старушка.

– И-и-и, ети всех богов, ну молодец! – Она пошла прочь, не без труда передвигаясь на высоких каблуках, и смелый разрез ее чунсама бесстыдно оголял тонюсенькие ноги и тощие ягодицы.

Армстронг допил пиво, оплатил счет и встал. На его столик тут же нашлись желающие, а он стал проталкиваться к выходу через толпу потных, галдящих моряков.

– Заходите в любое время, – крикнула мама-сан, когда он проходил мимо.

– Непременно зайду, – беззлобно откликнулся он.

Дождь уже чуть моросил, становилось темно. На улице горластых моряков было еще больше: все американцы. Британским матросам капитаны их кораблей приказали первые несколько дней держаться подальше от этого района. В плаще было жарко. Покинув Глостер-роуд и набережную, через минуту полицейский уже шлепал по лужам среди толпы на О’Брайен-роуд. В воздухе чувствовалась свежесть, город выглядел чистым и умытым. На углу он свернул на Локхарт-роуд и наконец нашел переулок, который искал. Там, как и всегда, кипела жизнь: уличные ларьки, лавки, тощие собаки, куры в клетках, свисающие с крюков высохшие жареные утки и куски мяса, овощи и фрукты. У самого начала переулка над небольшой стойкой и высокими табуретками был натянут брезентовый навес от дождя. Он кивнул владельцу, выбрал уголок потемнее, заказал чашку лапши по-сингапурски – тонкой, чуть поджаренной, похожей на вермишель, без бульона, с соусом чили, специями, рублеными креветками и свежими овощами – и стал ждать.

«Брайан Квок.

И опять в голове у тебя Брайан Квок.

И эти сорок тысяч мятыми бумажками, обнаруженные в ящике твоего стола, в ящике, который всегда заперт.

Сосредоточься, – велел он себе, – а то поскользнешься. И совершишь ошибку. Ошибок тебе допускать нельзя!»

Армстронг устал, и ему было не избавиться от ощущения, что он весь замарался так, что не отмыться и горячей водой с мылом. Он с трудом заставил глаза искать добычу, уши – прислушиваться к шумам улицы, а нос – наслаждаться ароматом пищи.

Не успел он доесть лапшу, как в поле его зрения попал американский матрос. Тощий, в очках, он возвышался над пешеходами-китайцами, хотя шел, слегка сутулясь. Одной рукой он обнимал уличную девицу. Держа над ними обоими зонтик, она тянула его за собой.

– Нет, не сюда, бэби, – молила она. – Моя комната другой сторона… понимать?

– Конечно, милочка, но сначала мы зайдем сюда, а потом двинемся в твою сторону. Угу? Пойдем, дорогуша.

Армстронг еще больше сгорбился в тени. Они приближались, а полицейский прикидывал, тот ли это человек. Говорит нараспев, как южанин, на вид около тридцати. Шагая по оживленной улице, моряк вертел головой – пытался сориентироваться. Потом внимание его привлекло ателье на углу переулка под вывеской «Поп-тин. Пошив костюмов» и небольшой ресторанчик напротив, с открытой террасой, освещенной голыми лампочками. К столбику было приколочено написанное корявыми буквами объявление: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, АМЕРИКАНСКИЕ МОРЯКИ! На вывеске над дверью красовались жирные иероглифы: «Ресторан „Тысяча Лет Здоровья Мао Цзэдуну“».

– Пойдем, милочка, – просиял матрос. – Давай выпьем здесь пивка.

– Нехороший место, бэби, лучше ходить мой бар, хейя? Луч…

– Мы выпьем пива здесь, черт возьми!

Он зашел на террасу и сел за один из пластиковых столов, нескладный в своем плаще. Она с недовольным видом последовала за ним.

– Пиво. Два пива! «Сан-Мигель», угу? Соображаешь, угу?

Армстронгу со своего места все было отлично видно. За одним из столов четверо кули шумно хлебали суп с лапшой. Они мельком глянули на матроса и его подружку. Один сделал неприличное замечание, остальные захохотали. Девица покрылась краской и повернулась к ним спиной. Матрос насвистывал какой-то мотивчик, сторожко оглядываясь по сторонам и прихлебывая пиво. Потом он встал, бросив: «Я в гальюн», и, уверенно раздвинув засиженную мухами занавеску из нанизанных на веревки шариков, нырнул вглубь помещения. Китаец за стойкой проводил его угрюмым взглядом. Вздохнув, Армстронг расслабился. Мышеловка взведена.

Через минуту матрос вернулся.

– Давай, – сказал он, – пошли отсюда. – Американец допил пиво, расплатился, и парочка удалилась под ручку, как и пришла.

– Желаете еще лапши по-сингапурски? – бесцеремонно обратился к Армстронгу подошедший хозяин ларька. Узкие щелочки глаз на лице с высокими скулами, недружелюбный взгляд.

– Нет, спасибо. Только еще одно пиво.

– Нету пива.

– Ети тебя и всю твою родню, – прошипел Армстронг на прекрасном гортанном кантонском. – Я тебе что, болван из Золотой Горы? Нет, я посетитель в твоем, ети его, заведении. Неси мне сюда, ети его, пиво, или я прикажу своим людям отрезать твой «тайный мешочек» и скормить эти орешки, которые ты называешь сокровищем, первому попавшемуся псу!

Тот не сказал в ответ ни слова. С недовольной миной прошел к ларьку на следующей улочке, купил там бутылку «Сан-Мигеля», принес и поставил на стойку, чтобы открыть. Остальные посетители продолжали пялиться на Армстронга. Он вдруг громко отхаркнулся, сплюнул и уставил взгляд холодных голубых глаз на ближайшего из них. Тот вздрогнул и отвернулся. Другие в смущении уткнулись в свои чашки: им стало не по себе рядом с варваром-полицейским, который был настолько невоспитан, что позволял себе вот так запросто ругаться на их языке.

Армстронг устроился поудобнее на своем высоком табурете, прочесывая взглядом улицу и переулок, и стал терпеливо ждать.

Ждать пришлось недолго, потому что вскоре показался приземистый человек европейской наружности. Он подошел, держась одной стороны переулка, и стал разглядывать витрину дешевой обувной лавки за многочисленными ларьками.

«Ага, профессионал», – удовлетворенно отметил Армстронг, понимая, что тот таращится в витринное стекло, разглядывая в нем, как в зеркале, ресторан. Человек не торопился. Бесформенный дождевик из пластика и шляпа, вид ничем не примечательный. На какой-то миг его закрыл проходивший мимо кули с огромными тюками на концах бамбукового шеста. Следя за ногами незнакомца, Армстронг обратил внимание на узловатые, в варикозных венах, ноги кули. Две пары ног пришли в движение, прикрытый кули, человек выбрался из переулка и, не останавливаясь, зашагал дальше по улице.

«Неплохо, – с восхищением подумал полицейский, не упуская его из виду. – Этот тип здесь не впервые. Грамотный – должно быть, кагэбэшник. Ну что ж, теперь уже недолго осталось, милый друг. Скоро ты окажешься на крючке». Он говорил это про себя беззлобно, как рыбак, заметивший жирную форель, которая примеривается к наживке.

Человек снова разглядывал витрины. «Давай-давай, рыбешка».

Тот действительно вел себя как форель. Сделал несколько заходов, то уходя, то возвращаясь, каждый раз очень осторожно и не привлекая внимания. Наконец он вошел на террасу ресторана, сел и заказал пиво. Армстронг снова вздохнул, теперь он был доволен.

Казалось, прошло бесконечно много времени, прежде чем человек встал, спросил, где туалет, и прошел мимо немногих оставшихся посетителей сквозь занавеску из шариков. Через какое-то время он появился снова и направился к своему столику. Сзади на него тут же набросились четверо обедавших кули. Они связали его и держали так, что он не мог и пошевелиться, пока еще один налаживал ему вокруг шеи высокий жесткий воротник. Остальные, настоящие посетители, а не переодетые агенты Эс-ай, застыли, разинув рот. Один даже уронил палочки для еды, какая-то парочка бегом покинула ресторан, а остальные замерли без движения.

Армстронг лениво поднялся со стула и подошел к ним. Стоявший за прилавком громила-китаец снял фартук.

– Заткнись, ублюдок, – приказал он по-русски задержанному, который осыпал их бранью и тщетно пытался вырваться. – Добрый вечер, суперинтендент, – хитро улыбнулся он Армстронгу. Это был Малкольм Сунь, старший агент Эс-ай и старший из китайцев на этой «шестнадцать дробь два». Именно он организовал перехват и заплатил повару, который обычно работал в эту смену, чтобы занять его место.

– Добрый вечер, Малкольм. Здорово сработано. – Армстронг переключился на вражеского агента. – Ваше имя? – любезно спросил он.

– Кто вы? Отпустите меня… отпустите! – По-английски человек говорил с сильным акцентом.

– Действуй, Малкольм, – распорядился Армстронг.

Сунь тут же выпалил по-русски:

– Послушай, ты, мать твою! Мы знаем, что ты с «Иванова». Знаем, что ты – курьер и только что принял закладку от американца с атомного авианосца. Этого ублюдка мы уже задержали, и можешь не сомневаться…

– Ложь! Вы меня с кем-то спутали, – вопил по-русски задержанный. – Я не знаю никакого американца. Отпустите!

– Как тебя зовут?

– Вы меня с кем-то спутали. Отпустите меня!

Ресторан уже окружала толпа зевак, которые смотрели на происходящее, разинув рот.

Малкольм Сунь повернулся к Армстронгу:

– Матерый, сэр. Не понимает хорошего русского языка. Боюсь, придется нам его приютить, – криво улыбнулся он.

– Сержант, давай сюда «черную марию».

– Есть, сэр.

Еще один агент быстро ушел, Армстронг же подошел поближе. Седоволосый и коренастый, русский смотрел на него маленькими злыми глазками. Его держали грамотно: ни малейшей возможности скрыться, сунуть руку себе в карман или в рот, чтобы уничтожить улики или себя самого.

Армстронг умело обыскал русского. Никакого печатного наставления и никакой пленки в рулоне.

– Куда ты это дел?

– Я не понимать!

Ненависть русского мало трогала Армстронга. Никакой злобы он не испытывал: перед ним был лишь объект, попавший в западню.

«Интересно, кто донес на бедолагу? Напуган до смерти, и есть от чего: пропал теперь для КГБ и своего народа навсегда, все равно что умер. Интересно, почему преуспели мы, а не старина Роузмонт со своими цэрэушниками? Как получилось, что о закладке стало известно нам, а не янки? Как об этом пронюхал Кросс?»

Армстронгу было сказано лишь, где и как будет сделана закладка, а также что произведет ее матрос с авианосца, а принимать будет кто-то с «Иванова».

– Ты отвечаешь за это дело, Роберт. Пожалуйста, не завали его.

– Не завалю. Но пожалуйста, поручите кому-нибудь другому допрашивать Брайана Кво…

– Говорю в последний раз, Роберт: проводить допрос Квока будешь ты. Ты прикомандирован к Эс-ай, пока я тебя не отпущу. А если заскулишь еще раз, сделаю так, что вылетишь из полиции, вылетишь из Гонконга и останешься без пенсии. Вряд ли тебе нужно напоминать, что у Эс-ай длинные руки. Работу ты вряд ли найдешь. А если уйдешь в криминал, то помогай тебе Бог. Теперь все ясно наконец?

– Да, сэр.

– Прекрасно. Брайана подготовят для тебя на шесть утра, завтра.

Армстронг поежился.

«То, что мы поймали его, – невероятное везение! Если бы Очкарик У не был родом из Нинтока, если бы старая ама не разговорилась с одним из Вервольфов, если бы не отток вкладчиков из банка… Господи, сколько всяких „если“. Но ведь именно так и можно поймать рыбу, большую рыбу. В большинстве случаев это чистое везение, черт побери, чистейшей воды везение. Господи боже, Брайан Квок! Бедняга ты, бедняга!»

Он поежился снова.

– Вы хорошо себя чувствуете, сэр? – спросил Малкольм Сунь.

– Да. – Армстронг оглянулся на русского. – Куда ты дел пленку, рулон пленки?

Тот вызывающе смотрел на него:

– Не понимаю!

Армстронг вздохнул:

– Понимаешь, слишком хорошо все понимаешь.

Через толпу зевак проехал большой черный фургон и остановился. Из него вышли еще несколько сотрудников Эс-ай.

– Давайте его в машину! И не отпускать ни на минуту, – скомандовал Армстронг державшим русского.

Толпа живо обсуждала происходящее и проводила задержанного свистом, когда его грубо заталкивали в фургон. Армстронг с Сунем залезли вслед за ним и закрыли за собой дверцу.

– Водитель, пошел, – приказал Армстронг.

– Есть, сэр. – Водитель выжал сцепление, и фургон, пробравшись через толпу, влился в густой поток машин, направляясь в Главное управление.

– Ладно, Малкольм. Можешь начинать.

Агент-китаец вынул острый как бритва нож. Русский побледнел.

– Как тебя зовут? – спросил сидевший на скамье напротив Армстронг.

Малкольм Сунь повторил вопрос по-русски.

– Д-д… Дмитрий Меткин, – пробормотал тот. Его по-прежнему держали, как клещами, четверо, и он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. – Матрос первого класса.

– Ложь, – с готовностью объявил Армстронг. – Давай, Малкольм!

Малкольм Сунь поднес нож к левому глазу моряка, и тот чуть не упал в обморок.

– Это будет потом, шпион, – с леденящей усмешкой пообещал Сунь по-русски.

Ловкими движениями, с подчеркнутой злобой Сунь быстро срезал с моряка плащ. Армстронг тщательно обыскал русского, а в это время умело орудовавший ножом Сунь срезал со шпиона матросскую тельняшку и остальную одежду, ни разу не задев его и не поранив, пока тот не остался нагишом. Неоднократный тщательный обыск ничего не дал. Ничего не было ни внутри туфель, ни в их каблуках, ни в подошвах.

– Если это не микрофотопленка и нам пока ничего не удалось найти, то, должно быть, это у него внутри, – рассудил Армстронг.

Державшие русского перевернули его. Сунь вынул хирургические перчатки и операционный крем и глубоко засунул пальцы в анус. Русский дернулся и застонал. От боли на глазах у него выступили слезы.

– Цзю ни ло мо, – произнес довольный Сунь. В руках у него был небольшой, завернутый в целлофановую пленку рулончик.

– Держите его как следует! – рявкнул Армстронг.

Убедившись, что приказ выполнен, он стал осматривать цилиндрический пакетик. Внутри были видны двусторонние кружочки кассеты с пленкой.

– Похоже, «минолта», – задумчиво проговорил он.

Осторожно завернув целлофан в салфетку, он снова уселся напротив русского.

– Мистер Меткин, в соответствии с Законом о неразглашении государственной тайны вам предъявляется обвинение в шпионской деятельности против правительства ее величества и ее союзников. Все ваши показания будут зафиксированы и использованы в качестве улики против вас. Ну вот, сэр, – мило продолжал он, – вы попались. Мы из особой разведслужбы и подчиняемся обычным законам не больше, чем ваш собственный КГБ. Мы не желаем вам ничего плохого, но, если захотим, можем держать вас до скончания века, причем в одиночке. Хотелось бы, чтобы вы пошли на сотрудничество с нами. Ответили на некоторые вопросы. Если вы откажетесь, мы все равно вытянем из вас нужную нам информацию. Мы пользуемся многими методами вашего КГБ, а в чем-то даже вас перещеголяли.

В глазах русского мелькнул страх, но что-то подсказывало Армстронгу, что расколоть этого человека будет непросто.

– Ваше настоящее имя? Ваше официальное имя в КГБ?

Русский лишь смотрел на него не отрываясь.

– Какое у вас звание в КГБ?

Тот по-прежнему смотрел и молчал.

Армстронг вздохнул:

– Если предпочитаете иное, могу передать вас в руки моих китайских друзей, старина. Они совсем вас не жалуют. Ваша Советская армия прошлась по всей деревне Малкольма Суня в Маньчжурии, стерла ее с лица земли и уничтожила всю его семью. Извините, но мне действительно необходимо знать ваше официальное имя в КГБ, ваше звание на «Иванове» и официальную должность.

Снова враждебное молчание.

Армстронг пожал плечами:

– Приступай, Малкольм.

Сунь протянул руку и рывком вытащил из крепления жуткого вида ломик. Четверо китайцев грубо перевернули Меткина на живот, распластали его, а Сунь наживил кончик лома. Русский завопил.

– Подождите… подождите… – вырывались у него из горла английские слова, – подождите… Я – Дмитрий… – Еще один вопль. – Николай Леонов, майор, политический комисса-а-а-ар…

– Хватит, Малкольм, – остановил Армстронг, пораженный тем, какую важную птицу они поймали.

– Но, сэр…

– Хватит! – оборвал Армстронг, выступавший в роли доброго следователя.

Сунь, который, напротив, играл следователя злого, шмякнул ломик обратно в крепления.

– Поднимите его, – приказал Армстронг.

Ему было жаль русского и неудобно за такое унижение. Но он не знал случая, чтобы этот трюк не сработал, когда требовалось выяснить настоящее имя и звание. Если применить его сразу. Это был трюк, потому что глубоко вставлять ломик никто не собирался, а первый вопль всегда исторгала не боль, а, скорее, панический страх. Если вражеский агент сразу раскалывался, трюк прекращали и затем, в Главном управлении, подвергали задержанного уже контролируемому допросу по всем правилам. Пытки были не нужны, хотя некоторые любители этого дела прибегали к ним, несмотря на запрет.

«Опасная это профессия, – мрачно думал Армстронг. – У КГБ методы более жесткие, а у китайцев другое отношение к жизни и смерти, победителю и побежденному, боли и наслаждению – и к цене вопля».

– Не принимайте это близко к сердцу, майор Леонов, – добродушно произнес он, когда русского подняли и усадили на скамью, по-прежнему крепко удерживая. – Мы не хотим причинить вам вред или позволить вам причинить вред себе самому.

Меткин плюнул на него и стал изрыгать ругательства. По лицу у него текли слезы ужаса, ярости и отчаяния. Армстронг кивнул Малкольму Суню. Тот вытащил приготовленную заранее подушечку и крепко прижал к носу и рту Меткина.

Душное пространство фургона заполнила тяжелая, тошнотворно-сладкая вонь хлороформа. Меткин бессильно дернулся, а потом затих. Армстронг проверил зрачки и пульс, чтобы убедиться, что тот действительно без сознания и не притворяется.

– Теперь можете отпустить, – приказал он. – Молодцы, действовали превосходно. Я позабочусь, чтобы всем была объявлена благодарность с занесением в послужные списки. Малкольм, нам лучше следить за ним хорошенько. Он может пойти на самоубийство.

– Есть. – Сунь сел назад вместе с остальными в качающемся фургоне.

Машина с трудом пробиралась в густом потоке движения, то останавливаясь, то трогаясь с места, и это ужасно раздражало. Через некоторое время Армстронг высказал то, что было на уме у каждого:

– Дмитрий Меткин, иначе Николай Леонов, майор КГБ с «Иванова» и политический комиссар корабля. Почему такой большой человек выполняет такое пустяшное задание?