Текст книги "Обманный Дом"

Компания миновала последнюю дверь, в которую могла бы свернуть, и тут мистеру Сполдингу стало совсем худо. Он дрожащей рукой поставил чашку на столик, расплескав половину чая, поспешно встал, спрятал книгу под подушечку и отряхнул траченный молью сюртук.

– Доброе утро, дружище Дуглас, – приветствовал Стража Енох. – Как протекает дозор?

Сполдинг пару мгновений не мог ответить, поскольку лишился дара речи.

– Он… Он протекает… благополучно, господин Часовщик.

Он стоял, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Все слова вылетели у него из головы, но наконец до него дошло, что мистер Хоуп что-то говорит леди Андерсон.

– Сара, я все же очень тревожусь, но успел многое продумать. Этот Глубинный Переход, если он действительно приводит в лагерь врагов, мог бы стать той дорогой, по которой туда можно было бы перебросить наше войско. Я подожду десять дней, а потом распоряжусь, чтобы капитан Глис отправил по этому пути роту гвардейцев, а быть может, и более многочисленное войско. Сара задумалась.

– Хорошо, Уильям. На мой взгляд, это благоразумно. Однако Глису следует быть осторожным. Если это в самом деле план Картера, надо позаботиться о том, чтобы не произошло ничего такого, что могло бы нарушить этот план.

Хоуп печально кивнул, пожал руки Чанту и Еноху, сжал руку Сары двумя руками. На глаза его навернулись слезы.

– Друг мой, – сказала ему Сара, – не надо так переживать. Все будет хорошо.

Хоуп снова кивнул. Сейчас он напоминал круглолицего мальчишку, который всеми силами старается не расплакаться. Отпустив руку Сары, он повыше поднял воротник.

– Да, сударыня. Прощайте. Я позабочусь о Доме. Жаль, что вам нельзя пройти более коротким путём – через Зеленую Дверь, а не через Башни, но без Ключей Хозяина иного выхода нет. Как бы то ни было, странствие по Глубинному Переходу займёт у вас всего один день. Счастливого пути. Да поможет вам Бог.

С этими словами он отвернулся и торопливо зашагал прочь, понурив голову.

Мистер Сполдинг, которому крайне редко случалось наблюдать столь драматические ситуации, стоял как зачарованный. Наконец леди Андерсон устремила на него испытующий взгляд. Мистер Сполдинг непонимающе таращился, глядя на неё.

– Ключ при вас, дружище? – в конце концов осведомился Чант.

Мистер Сполдинг перевёл на него глаза, по-прежнему мало что понимая.

– Ключ… – Он обернулся, зачем-то посмотрел на кресло, вернулся взглядом к Саре. – Леди Андерсон, я не знал, что вы придёте.

– Так и было задумано. И вы никому не должны говорить о том, что мы ушли.

– Я? Да кому же я могу… То есть, конечно, буду нем как рыба. Никому ни слова. Мой ключ…

Он снова посмотрел на кресло, наконец, спохватившись, сунул руку в карман и, вытащив ключ, поспешил к двери, по пути выронил ключ, подобрал, принялся отпирать запор на засове, снова обронил ключ, подобрал снова и в конце концов справился с запором. Отодвинув засов, Сполдинг отошёл в сторону и застыл чуть не по стойке «смирно», но тут вспомнил, что дверь-то он не открыл. Бросившись к двери, он открыл её нараспашку и при этом чуть не сбил с ног Еноха. От стыда мистер Сполдинг побагровел.

– Прошу сюда… мило… миледи…

– Благодарю вас, – отозвалась леди Андерсон.

Все трое переступили порог. Мистер Сполдинг затворил дверь и заглянул в глазок. Сaрa закрыла лицо руками и расхохоталась.

Мистер Сполдинг задвинул засов и повернул ключ. За шестьдесят лет в его жизни не бывало такого дня. На ватных ногах он пошёл к своему креслу вне себя от волнения: сама леди Андерсон прошла через охраняемую им дверь! Воспоминаний о таком событии мистеру Сполдингу должно было хватить на несколько недель.

Увидев грандиозную лестницу, ведущую к Башням, Сара перестала смеяться. Они с Чантом и Енохом оказались в зале, в котором, помимо той двери, в которую они вошли, имелись ещё одна дверь и эта высоченная лестница. Тени, плясавшие на высоком потолке, словно бы издавали стоны и вой зимней вьюги. Лестница шириной пятнадцать футов уводила в ночь. Расставленные на ней через равные промежутки фонари казались звёздами на ночных небесах. За площадкой, которой заканчивался первый пролёт, невозможно было разглядеть положительно ничего. Пол комнаты и беломраморные ступени лестницы были покрыты зелёным ковром. Столбики балюстрады представляли собой фигурки монахов, смотревших вверх, в направлении лестничной площадки. Рты их были открыты, и казалось, они поют григорианский канон.

Сара не отводила глаз от длинного лестничного пролёта. Она видела эту лестницу не в первый раз, и всегда это зрелище вызывало у неё восторг.

– Енох, а у тебя ноги не болят, когда ты здесь поднимаешься? – спросила она.

Енох проследил её взгляд и усмехнулся.

– А как же им не болеть? Но это не беда. Мальчишкой я любил забираться повыше. Но сегодня мы пойдём не здесь. – Он направился ко второй двери и снял с пояса железный ключ. Замок с щелчком открылся. – Я пойду первым, леди Андерсон.

За дверью лежал непроницаемый мрак. Чант опытной рукой зажёг фонарь и передал его Еноху. Тот впустил за дверь Сару и Чанта и запер замок. Следуя инструкциям, изложенным в письме, они тронулись в направлении Длинного Коридора. Сначала проход резко пошёл на спуск, затем повернул к югу, и Сара поняла, что они идут под комнатой, из которой только что вышли. Коридор был узким, на полу лежала тонкая ковровая дорожка шафранового цвета. Со стен, выкрашенных жёлтой краской, местами осыпалась штукатурка. Помимо всего прочего, здесь было очень холодно. Спутники молча шагали друг за другом. Чант замыкал строй. Пустота перехода и вой метели за стенами на всех действовали угнетающе. Шли быстро, но столкновения с анархистами не опасались – те редко отваживались подходить так близко к Внутренним Покоям. «Не подберутся, – думала Сара, – если и на самом деле нас не заманили в западню. Если это так, то врагам отлично известно, по какому пути мы движемся». Однако, зная по опыту, что гадать о будущем бесполезно, она вскоре позабыла о всяких страхах и обнаружила, что прогулка ей по душе. Чаще всего Картер отказывал ей и не брал с собой в странствия. Сара боялась за мужа, но ей ужасно хотелось хотя бы разок принять участие в таинственном путешествии. Мечта её сбылась, и более того: перед ней стояла цель, она исполняла волю Картера, а это было куда лучше, чем тревожное ожидание.

Спутники преодолели Пустошь между Террасами Наллевуата и Серым Клином и должны были свернуть на восток, а потом попасть в крошечное государство Индрин.

Полдня шли без остановок. Жёлтый коридор вскоре остался позади, за ним последовали другие коридоры и лестницы, а вот комнат на пути почти не попадалось. Пустошь представляла собой проход и была необитаема. Ковры здесь большей частью истёрлись, перила потускнели, обои отставали от стен. Сара гадала, ходил ли прежде хоть кто-нибудь этой дорогой – ведь на этот раз ей и её спутникам не встретился никто. Сара решила, что преступно оставлять эти помещения безо всякого ухода. «Надо бы устроить здесь световые окна в потолке, посадить цветы, – думала она. – И ещё – деревья, как в Наллевуате, чтобы их ветви тянулись к солнцу. Но без окон здесь ничего расти не сможет».

Через некоторое время странники остановились на привал и устроили второй завтрак, сев за низкий столик, стоявший в стенной нише, обклеенной полинялыми обоями с зелёными, золотистыми и оранжевыми цветочками. На полу лежал маленький коврик с рисунком в виде лилий. Он был весь в дырочках – это потрудились мыши. Сара захватила из дома столько еды, что её хватило бы для банкета: нарезанную тонкими ломтями буженину, зелень, овощи и даже чай – правда, за время пути он остыл и теперь был холоден как лёд.

– Это пикник? – шутливо поинтересовался Енох. – Вот бы мне так угощаться во время моих обходов!

– Прежде чем мы перейдём на вяленое мясо, у нас будет ещё несколько трапез с деликатесами, – пообещала Сара. – Если бы не было так холодно, можно было бы полное удовольствие получить. Я бы и скатерть захватила, если бы точно знала, что вы не станете надо мной смеяться.

– «О женщина! Собранье совершенств! Предупредит, в беде утешит, даст совет, что сердцу будет мил, – процитировал Чант. – Но совершенства уподоблю редким яствам. Вкушай их день за днём – и вскоре вкуса след простыл».

– Тебе бы все мудрёными стишками отговариваться, – притворно обиделась Сара. – А на самом деле мужчины слишком ленивы, примитивны и невнимательны к мелочам. Все вы неуклюжи, и интересует вас только все большое и грандиозное – великие битвы, грандиозные постройки, вам бы строить пирамиды, отряжать на их строительство тысячи рабочих! Но спросить вас, как одеть и накормить ваши войска, и окажется, что вы об этом даже не задумывались! Если бы не женщины, мужчины до сих пор жили бы в пещерах и размышляли о высоких материях, поедая полусырую добычу без ножа и вилки. Практичных мыслей в ваших головах не водится.

Чант и Енох обменялись обиженными взглядами.

– Права ли она? – сам себя спросил Енох. – Быть может, и права.

– Пожалуй, – не стал спорить Чант. – Но бывало, я отправлялся в обходы вместе с тобой, и мы никогда не голодали. Не обманывайтесь, леди Андерсон. Енох – заправский повар.

– Это потому, что он прожил так долго – хватило бы на несколько сотен человек, – отозвалась Сара. – Мало-помалу и мужчина способен чему-то научиться. Но скажи-ка, что на тебе надето под шубой, Енох?

Вместо ответа старый еврей встал и расстегнул шубу. Под ней оказалась блестящая кольчужная рубаха, подпоясанная ремнём, к которому был приторочен длинный кинжал в серебряных ножнах, испещрённых рунами и украшенных топазами и ляпис-лазурью. Гарды под сверкающей рукояткой были инкрустированы слоновой костью и жемчугом.

– Этот клинок, называемый Арундайтом, я всегда беру с собой, когда покидаю Внутренние Покои. Кольчуга эта принадлежит мне издревле, она выкована из того же металла, из какого и доспехи воинов гвардии Белого Круга. Её даже пуля не пробьёт.

Енох сжал в пальцах рукоять кинжала, и его карие глаза дерзко сверкнули. Сейчас он был похож на великого воина.

– Я решила взять с собой винтовку, – сказала Сара. – Из неё лучше стрелять на большом расстоянии.

– Это верно, – согласился Енох. – Но хороша ли она на близком, вот вопрос? Опыт научил меня тому, что нож и меч, хотя они и давно вышли из употребления во внешнем мире, в Эвенмере хороши до сих пор, поскольку здесь всегда можно ожидать нападения из-за угла. Но и пистолет у меня при себе, – сказал он и похлопал по карману шубы.

– Стало быть, сжав кинжал в одной руке, а пистолет – в другой, ты становишься как бы четырехруким, то есть, иначе говоря, вдвое более защищённым, – заключила Сара.

– Предлагаю теперь, после того, как мы заслушали столь ценное замечание относительно личного вооружения, продолжить путь, – весело усмехнувшись, проговорил Чант. – «Не пора ли в путь-дорогу? Не страшась судьбы любой, испытаний многотрудных, не расстанемся с мечтой!»

Уложив в дорожные мешки посуду и остатки трапезы, все трое продолжили путь по коридорам и лестницам. От непрерывных подъёмов и спусков у Сары разболелись лодыжки. Правда, через некоторое время боль прошла, Сара повеселела и принялась негромко насвистывать на ходу. Енох узнал мелодию и стал подпевать, и они бодро прошагали ещё с полчаса. Затем старик принялся рассказывать истории, и рассказывал до самого вечера – о самых первых днях своей работы в Доме и о прежних временах, когда мир был ещё молод.

– Но кто же был самым первым Хозяином Эвенмера? – спросила Сара.

– Самого первого я не знал, – покачал головой Енох. – Говорили, будто бы Эвенмер существовал всегда, с самого начала времён. Но того человека, который был Хозяином в ту пору, когда я впервые попал сюда, звали Мардос. Это был величавый мужчина, широкоплечий, крепкий, как лев, и ума недюжинного. Чтобы кто-то вот так, как он, с копьём управлялся, я ни до, ни после не видал. Сам Дом тогда был совсем другой, он с годами изменился. Я помню время, когда залы были отделаны бронзой, а сады, что росли там, где теперь у нас буфетная, красотой и пышностью спорили с садами Вавилона. Но во времена Мардоса весь Эвенмер был сложен из камня: стены были из доломита, оникса и хризолита. Вся посуда медная, ставни и двери – тоже медные, начищенные до блеска. Было ли тогда красивее, чем теперь? Кто я такой, чтобы судить? В те времена в Иствинге – восточном крыле – водились драконы, но не такие, как тот великан, что обитает по сей день на чердаке. Этот всегда был крупнее всех прочих, и тогда его именовали Бегемотом. Нет, те драконы были поменьше, но все же ростом втрое превосходили человека.

– И пламя изрыгали? – спросила Сара.

– Конечно, изрыгали! Вот только каким образом Дом был защищён от пожаров – не припомню. А летать те драконы не умели, а может, просто не хотели. В легендах писано, что они произошли от ещё более древних змеев, таких огромных, что их крылья могли закрыть все небо. Мардос истребил их, но не потому, что сильно жаждал этого – ведь они были красивы, их чешуя отливала лиловым, зеленью и золотом при свете факелов, а головы у них были длинные и гладкие, бархатистые, как у лошадей – в тех местах, где не было чешуи, кожа у драконов была нежная и мягкая. Но, как ни были они красивы, они крали овец с Террас и людей из комнат, и в конце концов Мардос был вынужден начать их истребление. Три года он со своими людьми охотился на драконов по всему Эвенмеру, гонялся за ними со своими громадными гончими псами, здоровенными, словно волки. Наконец все драконы были убиты, и осталась только самая большая и самая злобная дракониха – Тиамат. Мардос гонялся за ней по всему Иствингу и наконец ему удалось загнать се в подземелья. Пустив вперёд собак, Мардос, оставив своих подручных позади, вошёл в логово драконихи без опаски, полагаясь на добрый меч и злобных псов. Но только он вошёл, как дверь за ним захлопнулась, а Тиамат только этого и ждала – она нарочно все так подстроила и заманила Мардоса в ловушку. Тиамат была настолько сильна, что с собаками расправилась, как с малыми щенками. Мардос, обожавший своих псов, дико разгневался и обнажил меч – то был обычный меч, Меч-Молнию тогда ещё не выковали – и вонзил его в дракониху, но удар получился недостаточно глубоким, и дракониха, взмахнув могучим хвостом, сломала меч и, изрыгнув пламя, опалила Мардоса. Половина его тела обуглилась, но он был ещё жив. Из оружия у него оставалось только копьё, но копьём, как я уже говорил, он владел мастерски. Он метнул копьё, и оно полетело туда, куда надо: попало точнёхонько в левый глаз, до самого мозга. Тиамат была сражена этим ударом. Никто не видел этого поединка. Хозяин был так тяжело ранен, что не успел сказать ни слова перед смертью, так что как все было в точности, никому не ведомо. Но когда подоспели подручные – а среди них был и я – и сломали дверь, мы нашли в темнице нашего Хозяина, увидели его сломанный меч и поверженную дракониху, в глазнице которой торчало копьё. Он был отважным господином, и с тех пор драконов в Эвенмере больше не водилось. Эту историю рассказывают во многих странах, но я говорю все, как было.

К вечеру странники вышли в Длинный Коридор и с полчаса шагали по его плавному изгибу, а затем повернули вправо и спустились по короткой лестнице, которая привела их к коридорчику с низкими потолками и стенами, забранными деревянными панелями. Действуя в соответствии с планом, изложенным в письме Картера, они отсчитали шесть панелей от входа в коридор, нашли кружок, обрамлённый резьбой, на седьмой панели, нажали на него, и панель со щелчком отъехала в сторону. Сара одарила своих спутников радостным, но немного взволнованным взглядом. За отверстием начинался туннель высотой не более четырех футов, оттуда пахло пылью и плесенью. Луч фонаря выхватывал из мрака полотнища паутины и разбегающихся мокриц.

Енох низко пригнулся и первым вошёл в туннель, освещая себе путь фонарём. За ним последовал Чант, за Чантом – Сара. Пол в туннеле оказался дубовым. Даже пригнувшись, Сара задевала потолок макушкой. Чант вздрогнул и поёжился: с начинавшейся неподалёку деревянной лестницы им навстречу скользнула ящерица.

– Не ошиблись ли мы? – спросил Енох и пожал плечами. Сара провела пальцами по стене и у самого пола нашла рычаг. Она нажала на него, и панель с глухим стуком встала на место.

– Наверняка не ошиблись, – сказала она. – Но похоже, ходить тут могут только гномы.

И над лестницей потолок остался таким же низким. Пришлось идти на согнутых ногах, отчего все трое стали похожи на неуклюжих уток. У Сары почти сразу разболелась спина. Над самой её головой по потолку разбегались пауки и расползались слизни. Стены на ощупь были влажными и мягкими, словно губка. Саре начало казаться, что проход сужается, что он того и гляди раздавит её. Туннель уводил все глубже и глубже под землю. Куда он ведёт? К древним гробницам?

– С вами все хорошо, леди Андерсон? – еле слышно спросил Чант.

– О, все просто замечательно, сэр, – шутливо отозвалась Сара, стараясь не выдавать страха. – Знаете, я так благодарна отцу. Он никогда не запрещал мне играть в мальчишеские игры. Порой мне кажется, что я слышу его голос: «Сара, ты не должна зависеть от других, ты должна быть сильнее других». Девчонкой я боролась с двоюродными братьями и порой побеждала их, я охотилась, освежевывала кроликов, строила крепости, карабкалась по туннелям, да мало ли ещё чем занималась. Вот только не помню, чтобы тогда было вот так трудно.

– Я тоже, – признался Чант.

– Вся проблема – в коленных суставах, – рассудительно проговорила Сара. – У детей коленные суставы так хорошо смазаны сливочным и подсолнечным маслом – ведь дети на девяносто процентов состоят из сливочного масла.

– Правда? А от меня утаили столь ценный научный факт в то время, как вручили диплом о присвоении степени доктора медицины.

– Вы учились в Лэнг-колледже, верно?

– Да, – не без гордости ответил Чант.

– Ну, тогда все понятно. Вот если бы вы обучались в Масляном колледже, то вы бы все-все знали о таких ценных фактах.

– Я предпочту стоять на своём.

– Вот стоять-то вам и не удастся, сэр. Все мы сейчас топаем на четвереньках.

Чант негромко простонал в ответ.

В полусогнутом состоянии они спускались по лестнице минут сорок иод аккомпанемент хрустящих суставов и пляску теней на отсыревших стенах. Приходилось часто останавливаться, чтобы дать отдых уставшим ногам. Сара изнемогла. Она мечтала о том, чтобы можно было убежать обратно, вверх по лестнице. Воздух был затхлым, ей казалось, что она тут задохнётся. Но вот наконец измученные спутники добрались до площадки перед обитой железом дверью. Дверь была закрыта на тяжёлый ржавый засов.

– Дверь хранит то, что прячется за ней, – изрёк Енох и, кряхтя, выпрямился. – Дерзнём ли мы открыть её?

– У нас нет иного выбора, – сказала Сара. – Скорее всего эта дверь была поставлена здесь для того, чтобы у стран, граничащих с Внешней Тьмой, не было непосредственного доступа во Внутренние Покои.

Чант вынул из кобуры револьвер.

– Как бы то ни было, предосторожность не помешает. Будь добр, отодвинь засов, Енох.

Сара тоже взяла винтовку на изготовку, думая о том, верное ли выбрала оружие. Проход был таким узким… Начни они с Чантом стрельбу, в Еноха могла угодить шальная или отрикошетившая пуля. Сара решила целиться как можно правее, чтобы не попасть в Еноха.

Енох ухватился за засов, но сам сдвинуть его с места не сумел. Пришлось Чанту поставить на пол фонарь и помочь старику. Дюйм за дюймом они одолевали неподатливый засов, он отодвигался со стоном, эхом отдававшимся в туннеле за дверью. Сара крепко сжимала винтовку. Кровь стучала у неё в висках. Чант и Енох продолжали сражаться с вековой ржавчиной. Наконец, издав громкий визг, дверь повернулась на петлях.

Из дверного проёма с писком и шелестом стремительно вылетели чёрные тени. Сара почти непроизвольно взвела курок, но не выстрелила, так как Чант стоял слишком близко. В следующее мгновение она догадалась, что это всего-навсего летучие мыши. Сара упала на колени и закрыла лицо ладонями. Стая летучих мышей, испуганно пища, метнулась вверх вдоль лестницы.

– Но как же они могли жить в такой глубине? – изумлённо проговорил Чант, после того как летучие мыши скрылись из виду. Сара встала и выпрямилась.

– Хорошо, что я вовремя поняла, что это мыши, и не успела выстрелить. Но я до сих пор вся дрожу.

– Нервы у вас железные, – похвалил её Енох. – Я бы точно выстрелил. Видимо, в туннеле есть шахта, через которую они могут влетать туда.

Чант поднял фонарь повыше, и из-за двери вылетела ещё пара летучих мышей, заставив людей снова пригнуться. Фонарщик, не выпрямляясь, толкнул дверь и открыл её нараспашку. За ней обнаружился квадратный, восемь на восемь футов, проем, уводящий во тьму. На несколько футов от двери пол был покрыт толстым слоем помёта летучих мышей, но дальше было чисто.

– Глубинный Переход, – сказал Чант. Он переступил порог, сжимая в руке револьвер, и негромко добавил: – «Теперь прощайте. Дальний путь мне предстоит. Но почему терзают душу смутные сомненья? Воистину ли вижу я дорогу пред собой, или она – всего лишь наважденье?»

Сара последовала за Чантом, Енох вошёл последним. С обратной стороны дверь не запиралась, но Часовщик крепко-накрепко затворил её. Дверь при этом издала чудовищно громкий лязг.

– Если тут кто-то обитает, неужто они не услышат такого шума?

– Надеюсь, тут никого нет, – негромко отозвалась Сара. – Но похоже, здесь немного теплее. И на том спасибо.

Они пошли вперёд, не отставая друг от друга ни на шаг. В свете фонаря, которым Чант освещал дорогу, плясали по полу, стенам и потолку их тени, искажаемые потёками слизи на камнях. Пол в туннеле был неровным. Он то шёл на подъем, то, наоборот, на спуск. Впечатление было такое, словно путники шагают по холмам. То и дело под ногами попадались растресканные камни, а то и вывалившиеся из стен или выдавленные из пола. Казалось, в этом туннеле порой происходят землетрясения. Стучали по камню подошвы, и их стук отдавался многоголосым эхом. Стоило кому-то из спутников произнести хоть слово – и оно разлеталось по туннелю сотнями шепотов. Сара вдруг резко остановилась, Чант и Енох тоже.

– Послушайте, – негромко проговорила она, и эхо зловеще зашептало: «Послушайте, послушайте, послушайте».

Когда эхо стихло, Сара наконец поняла, что ей показалось таким необычным. Всю жизнь её окружали звуки Эвенмера – и в переулках Иннмэн-Пика, и в коридорах Внутренних Покоев. Ни один дом не бывает совсем беззвучен: шипят газовые рожки, поскрипывают лестничные ступени, хлопают двери, но в Глубинном Переходе царила абсолютная тишина. Даже завывание зимней вьюги не могло проникнуть так глубоко под землю, под тонны почвы и камня. Они были здесь совсем одни.

– «Ни зелени листвы, ни света дня, что радовал бы очи, – произнёс Чант. – Лишь только вечный сон в объятьях вечной ночи».

Енох кивнул и погладил плечо Сары. Затем все трое продолжили путь. К тому времени, когда решили остановиться на ночлег, ноги у всех ныли от ходьбы по неровному полу. Сара стянула ботинки, растёрла пальцы ног и вздохнула. Путники расстелили на камнях походные одеяла и перекусили хлебом, сыром и курагой, сев в кружок около горящего фонаря. Компанию им составляли только собственные тени да камни. И все же в крошечном язычке пламени фонаря и совместной трапезе было что-то уютное, и Сара хоть ненадолго отдохнула душой после немилосердно трудного дня.

– Когда я был молод, – негромко проговорил Чант, – вскоре после того, как я окончил Лэнг-колледж, вспыхнула война между Вествингом и Муммут Кетровианом – та самая, которая теперь зовётся Трехлетней Войной. В то время я служил военным врачом в Вествинге. Большая часть сражений происходила на самых нижних этажах Муммута. Там подземелья под подземельями, запутаннейшие лабиринты и туннели вроде этого. «Взор устремив к небесам, как бы ни были ясны они иль туманны, помни о битвах, что в воздухе и под землёю кипят непрестанно». Госпиталь должен был расположиться неподалёку от линии фронта, и по нескольку дней мы проводили в кромешной тьме. Как-то раз на нас наткнулись враги. Они и сами не поняли, что это госпиталь, но подвергли нас жестокому обстрелу. До сих пор помню, как кричали тогда раненые. Через некоторое время медикам все же удалось объясниться с муммутскими офицерами, но те не могли остановить кровопролития. Солдаты обезумели от темноты и запаха крови. «Слышу и ныне предсмертные стоны, мольбы о пощаде».

– Поэтому ты и оставил медицину? – спросила Сара.

– Отчасти. Но во время того обстрела в госпитале находился сам тогдашний Хозяин Эвенмера – он был ранен в предыдущем бою. Мне удалось спрятать его от муммутцев, а задача была не из лёгких. С тех пор мы подружились, и когда умер Фонарщик, он предложил мне эту должность.

– Ты долгожитель, это я знаю, – сказала Сара, – но все-таки ты не так стар, как Енох. Трехлетняя Война была сто лет назад. Чант кивнул.

– В марте мне исполнится сто шестьдесят лет. Из всех слуг в Эвенмере только Часовщику даровано бессмертие, но дворецкие и Фонарщики, как правило, живут по нескольку сотен лет.

– А ты никогда не был женат?

– Во времена моей молодости была одна дама из Гаханджина, которая была мне очень дорога, но ей запретили выйти за меня, поскольку её отец полагал, что я недостоин его дочери. Я не сдавался. Я был студентом-медиком, я был дерзок, самовлюблен, я клялся ей, что она мне дороже жизни, мне хотелось ради любви оторвать её от её семейства. Но она не была сильной женщиной, да и отец её ни на какие уговоры не поддавался, а я все стоял на своём. Он дал слово, что проклянёт и не пустит её на порог своего дома, если мы поженимся. А я клялся и божился, что умру без неё. Кончилось все тем, что она повесилась на стропилах храма в Тотмэнском аббатстве.

Чант понурил голову, на его лицо легли глубокие тени.

– Я окончил колледж и получил диплом. Во время войны я лучше понял, как драгоценна, как священна жизнь, как может она оборваться в любое мгновение. Я видел несчастья за несчастьями и часто думал о том, чтобы самому уйти из жизни.

– Но не сделал этого, – негромко произнесла Сара.

– Нет. Бывают, миледи, такие времена, когда нужно либо обрести прощение Господа, либо уйти, исчезнуть во плоти или в духе.

На время я покинул Эвенмер и не жил здесь до тех пор, пока Хозяин не призвал меня и не попросил служить ему. Думаю, он догадывался о том, что со мной произошло, а я никак не мог понять, почему столь недостойному человеку было позволено служить Фонарщиком в Эвенмере. Но вскоре я обрёл благодать Господню. Я стоял, преклонив колени, и молился под тем самым злосчастным стропилом в Тотмэнском аббатстве. В ту ночь я дал обет служить Богу, Высокому Дому и ближним своим. С того дня я так и живу.

– И тебе не бывало одиноко? – спросила Сара.

– Мы все одиноки, леди Андерсон. Я холостяк, но у меня много друзей в Доме, многие из них гораздо более одиноки, чем я, и я навещаю их во время обходов. И милость Божья не оставляет меня. Большего я не вправе просить.

– У тебя очень важная работа, – кивнула Сара.

– Да, но я не считаю её наказанием. «О, яркая звезда! Когда бы стал я так же верен, как и ты!» Я бы жил дальше, занимаясь чем угодно, ибо важно все на свете. Порой мне кажется, что любое моё деяние, великое или малое, ведёт меня, образно говоря, в Тотмэнское аббатство. Скорее всего так оно и будет.

Они молча завершили трапезу. Сара предложила:

– Давайте дежурить по очереди. Я могу подежурить первой.

– Мы с Чантом постоим в дозоре, – возразил Енох.

– Нет. Нас только трое, и будет нечестно, если вы станете меня баловать. Не спорьте со мной.

– Хорошо, – кивнул Чант. – Когда у вас такой взгляд, сразу ясно, что спорить бесполезно. Но боюсь, придётся погасить фонарь, а не то у нас масла не хватит на весь путь.

Сара обвела взглядом подземелье.

– Будет темно хоть глаз выколи, но нам не стоит бояться. Никто не нападёт на нас в этом безлюдном туннеле. Сна у меня – ни в одном глазу, поэтому я подежурю первой.

Она вскинула винтовку на плечо и решительно выпятила подбородок.

– Вы нас разбудите, если вам что-нибудь послышится?

– Да вы сами проснётесь. Стоит мне услышать какой-то звук помимо вашего дыхания, и я пальну из винтовки, – сказала Сара и погладила приклад. – Будет погромче будильника.

Фонарь погас. Сгустился мрак, сжал путников, словно огромная рука в чёрной перчатке. Сара сидела и отчаянно вглядывалась в темноту, напоминая себе о том, что светлее не будет. Она поднесла к глазам руку, вспомнив, что так проверяют, привыкли ли глаза к темноте, и конечно же, руки не разглядела. Ей стало не по себе. «Я словно цепной пёс ночью во дворе, – думала она, – у которого единственное оружие – нос и уши». Она с силой втянула воздух тонкими ноздрями. «Пахнет камнями. Придётся обойтись ушами. Попробую-ка я их навострить…» В тишине дыхание спутников звучало, как шум завода с паровыми двигателями. Даже собственное дыхание стало казаться Саре оглушительно громким. Она принялась представлять себе, как наполняются воздухом её лёгкие, как они затем выбрасывают отработанный воздух, и процесс этот показался ей странным и негармоничным. Вскоре на неё навалилась дремота: бодрствовать в темноте очень трудно. Все казалось таким нереальным… Сара расправила плечи и попробовала читать про себя стихи, но мысли её разбегались, и она думала о Картере, о Внутренних Покоях, о Комнате с Азалиями, которую она мечтала обустроить по-новому, об отце и о Лизбет. Она вспомнила о том, как видела Лизбет в последний раз, вспомнила и тот день, когда Лизбет играла со щенком на веранде, а они с Картером беседовали. Сара думала о том, не мог ли Картер уже разыскать Лизбет… ведь если бы он разыскал её, он бы написал об этом в своей записке… Словом, ею владели именно те страхи и те надежды, с которыми любящие думают о тех, кого любят, тогда, когда подспорьем для раздумий служит одно лишь воображение.

Мысли Сары словно уводили её вдаль и вниз по глубокому туннелю, и вот вдруг она очнулась, рывком выпрямилась, ущипнула себя за лодыжку и снова погрузилась в раздумья. Она гадала, как же ей узнать время окончания её дозора. Наверное, это должно произойти тогда, когда она поймёт, что больше не спать не в силах. И снова она почувствовала, как слипаются веки.

Внезапно сон как рукой сняло, хотя Сара не поняла, что же прогнало дремоту. Сердце её взволнованно билось, она напряжённо прислушалась.

Из глубины туннеля доносился шорох. Он слышался все ближе и ближе. Сара выставила перед собой винтовку, крепко прижала приклад к груди. Да, она очень храбро заверила своих спутников в том, что выстрелит, не задумываясь, как только услышит какой-нибудь посторонний звук, но задача оказалась не столь простой. Прежде всего Сара никак не могла определить, с какого расстояния доносится шорох, поскольку он разносился по туннелю многократным эхом. Издававшее шорох существо – кто бы это ни был, человек или зверь – могло находиться как в пятидесяти футах от стоянки, так и в десяти. А если это существо видело в темноте, как, к примеру, летучая мышь, оно могло и напасть на Сару и её товарищей, если бы Сара, выстрелив, промахнулась. Сара не решалась стрелять и даже шевелиться из опаски, что разбудит Чанта и Еноха.