Текст книги "Пациент"

Глава 27

Июнь 2017 года

Новый день едва наступил, но инспектор Уэйнрайт явно выглядел уставшим. Девяносто часов моего задержания – долгий срок. Его плечи поникли, глаза покраснели. Вероятно, как и я, этой ночью он плохо спал. Он, как и я, понимал, что через несколько часов должен будет предъявить мне обвинение или отпустить под залог. Напряжение в комнате сгущалось, я чувствовала это. Сегодня Уэйнрайт говорил тише, чем обычно, и от этого казался еще суровее и грознее.

Он снова вынул конверт и разложил его содержимое на столе между нами. На снимках мы с Люком по-прежнему занимались любовью, прекрасные и обличающие сами себя.

– Я еще вчера сказала, что не видела их прежде. – Я смотрела инспектору прямо в глаза и надеялась, что тот поймет, что я говорю правду, хотя знала, как легко ошибиться в человеке. Я сама ошибалась не раз. Я сомневалась в Брайане и доверяла мужу, однако Брайан оказался безобидным, а Нейтан набросился на меня в постели как насильник. Я не разобралась в болезни Люка. Если я не могла прочитать мысли людей, которых знала, разве мог инспектор прочитать мои?

– В квартире Брайана Олдера найдена та же серия снимков, – продолжал Уэйнрайт, словно не слыша меня. – Полагаю, он сделал их на свой телефон, хотя сам аппарат пока не обнаружен. Вероятно, были распечатаны два комплекта – один мы нашли в квартире Олдера, а другой он в прошлый понедельник отослал вам. Нетрудно понять его мотивы – чаще всего шантажом занимаются ради финансовой выгоды, а Брайан Олдер потерял работу и нуждался в деньгах. Видимо, вы получили фотографии во вторник и сразу сообщили о них Люку Лефевру, который спустя несколько часов и убил Олдера.

– Это неправда!

«Так вот как люди попадают за решетку? По догадкам и предположениям?»

Инспектор продолжал, не обращая внимания на мои слова:

– Давайте взглянем на факты. Вместе. – Его тон стал мягче, словно он разговаривал с ребенком. – Нам известно, что у вас с Лефевром был роман. Вы сами признались, и перед нами лежат неопровержимые доказательства – эти фотоснимки. Мы также знаем, что Олдер вам угрожал.

– Это тоже неправда. Он никогда мне не угрожал.

– Он признался, что следил за вами.

«Кто ему об этом рассказал? Нейтан? Люк?»

– Слежка не является угрозой, – фыркнула Джуди. Она тоже устала, в ней росло нетерпение. Ее лицо было бледным, под глазами появились темные круги. Наверное, она допоздна готовилась к этому допросу. А может, разом навалились неотложные заботы – например, пришлось выслушивать претензии детей или уделить время мужу и вытерпеть секс, которого она не хотела.

– Я просто ставлю вас перед фактом. – Уэйнрайт проигнорировал реплику Джуди, но сохранил дружелюбный тон. – На снимках вы в постели с подозреваемым.

– Не поддавайтесь, он давит на вас. – Джуди поймала мой взгляд и покачала головой.

– Вы их увидели, – Уэнрайт кивнул на снимки, лежавшие перед ним, – и поняли, что проблему нужно решить безотлагательно. Олдер должен был замолчать. На карте стояла ваша репутация.

– Я даже не заглянула в конверт! – Но инспектор не хотел ничего слышать. – Я решила сделать это на работе, но не нашла времени. До вчерашнего дня я даже не подозревала об их существовании.

Я сознавала, что мои оправдания звучали неправдоподобно. Инспектор смотрел на меня с иронией, даже с любопытством. Он мне не верил. Не понимал, насколько напряженным может быть рабочий день врача. Он не имел ни малейшего представления, какие задачи ежеминутно приходится решать одну за другой: прием пациентов, выбор правильного лечения, срочные случаи, телефонные звонки, выдача рецептов и направлений, общие собрания и вызовы на дом. Непрерывный стресс – вот что такое мой обычный день. А когда он наконец заканчивается, ты просто бросаешь сумку на кухне, забывая о ней до следующего утра, и открываешь бутылку вина.

Джуди подалась вперед:

– Фотографии сами по себе не являются доказательством наличия мотива к убийству. Записок с угрозами их опубликовать также не найдено.

– В них нет необходимости. В конверте вместе с фотографиями обнаружен бумажный листок с напечатанным на нем именем Брайана Олдера. Доктор Гудчайлд сочла, что Олдер чрезвычайно опасен, и сообщила об этом Люку Лефевру, который пришел к тому же выводу.

– Но доказательств того, что они видели фотографии, нет!

– Брайан Олдер был одержим доктором Гудчайлд. – Инспектор Уэйнрайт ловко сменил галс, как бывалый моряк, направляющий свое судно в порт. Теперь попутный ветер дул ему прямо в корму. – Должно быть, это тревожило ее, даже пугало. Коллеги из клиники, безусловно, тоже были обеспокоены.

– Они не знали. – Я удивленно уставилась на инспектора. – Брайан неоправданно часто приходил ко мне на прием, но никто не предполагал…

– Кэрол Уайт неоднократно обсуждала с доктором Моррисом нездоровую тягу Брайана Олдера постоянно видеться с вами. Тот не придал ее словам большого значения и теперь жалеет об этом.

Кэрол беспокоилась обо мне. Меня пронзило запоздалое раскаяние – еще одного человека я не сумела понять. К бесконечной череде моих ошибок добавилась еще одна.

А инспектор уже летел на всех парусах:

– Миссис Уайт тоже получила фотографию от мистера Олдера. По крайней мере, мы полагаем, что от него. Этот снимок идентичен тому, что мы нашли в комнате Люка Лефевра, и сделан ранее тех, что прислали вам. Он тоже несколько компрометирующего плана, на нем вы с Лефевром в пока неизвестном нам месте. – Уэйнрайт бесстрастно взглянул на меня. – Мы считаем, что Кэрол Уайт направлялась к вам домой, чтобы рассказать об этой фотографии, и по дороге ее убили. Убийца не успел убрать все улики, на месте преступления остались конверт и эта разорванная фотография.

Инспектор подтолкнул ко мне очередной снимок. Край был надорван, словно кто-то пытался вытащить его из конверта, но не успел или отвлекся. Я стала рассматривать фотографию: лицо Люка напротив моего, мои полные слез глаза, мокрые щеки, свет вокруг ярче, но фон размыт и состоит из одних цветных пятен – вероятно, мы были где-то под открытым небом, но что это за место, я не разобрала.

Конверт, из которого инспектор извлек снимок, лежал на столе. Он был подписан синими чернилами. Именно его держал в руках муж Кэрол, пока ждал ее в клинике. Кэрол вскрыла конверт и решила меня предупредить, но по дороге встретила убийцу. Меня замутило от чувства вины.

– Этот конверт был в руках у мужа Кэрол, Кита, – медленно проговорила я. – Тогда я видела ее в последний раз. Он должен что-то знать.

– У нас имеются подробные показания Кита Уайта. Конверт доставили утром в день убийства – это все, что он смог рассказать. Он понятия не имеет, когда и кем была сделана фотография. Я надеялся, что вы это знаете и поясните. – Инспектор выдержал паузу в ожидании моего ответа, но мне нечего было ему сказать. Я тоже не имела ни малейшего понятия.

У Джуди, похоже, лопнуло терпение. Она выпрямилась на стуле и, вздернув подбородок, отчетливо проговорила:

– Вы показали нам некие фотографии, надеясь добиться признания от моей клиентки, но фотографии не являются доказательством преступления. Ваш трюк не сработал, поскольку она невиновна. – Джуди перевела дыхание, но еще не закончила. – Уверена, у вас нет никаких улик даже против самого обвиняемого.

– Они есть. – Уэйнрайт спокойно откинулся на спинку кресла. – После того как Люка Лефевра увезли из Норт-Кэнонри, криминалисты изъяли из его спальни окровавленную рубашку. На ней обнаружена кровь той же группы, что у Брайана Олдера. Мы ждем результата анализа ДНК. Позже всплыли и другие подтверждающие его вину факты, которые я пока не вправе разглашать.

«Другие факты? Он намекнул, что они как-то связаны со мной? Или с Люком?»

Но Джуди не сдавалась:

– История с группой крови – отдельная тема, но убийство Кэрол ни на мою клиентку, ни на Люка Лефевра вы не повесите. Люк не мог знать, что Кэрол получила фотографию.

– Я же сказал, ему прислали такую же. Мы нашли ее в его комнате.

Инспектор достал из сумки еще один конверт, на этот раз белый. Снимок, который в нем был, оказался абсолютной копией предыдущего – наши лица рядом в ярком свете и размытый цветной фон. Вместе с фотографией Уэйнрайт подтолкнул ко мне прозрачную целлофановую папку с вложенной в нее напечатанной на машинке запиской. Всего два слова: «Кэрол знает».

– Между Кэрол Уайт и подозреваемой были трения, – продолжал инспектор. – Мы узнали о них, побеседовав с доктором Моррисом. Доктор Гудчайлд наверняка рассказала о конфликте своему любовнику. Брайан Олдер, частый посетитель клиники, тоже не мог его не заметить. Очевидно, он решил сделать Кэрол Уайт своей союзницей. Он надеялся обезопасить себя, поделившись с ней информацией и сообщив Лефевру, что сделал это, но не предполагал, что тем самым подписал несчастной смертный приговор.

Цепочка событий, которую описал инспектор, была почти невозможной: Люк вернулся из Франции вечером. Он должен был успеть увидеть фотографию, прочитать записку, найти Кэрол, выследить ее, ударить ножом и оставить умирать в тех кустах, где ее тело обнаружили следующим утром – ранним утром того дня, когда он пришел ко мне. Я закрыла глаза. Я не могла представить такое даже на секунду. Это выглядело полной бессмыслицей, но инспектору, похоже, было все равно. Открыв глаза, я обнаружила на себе его пристальный, изучающий взгляд. Наконец он шлепнул по столу ладонями. С похожим звуком мясник швыряет на прилавок кусок мяса.

– Вы устали и явно запутались, хотя дело довольно простое. – Уэйнрайт посмотрел на Джуди. Его голос стал монотонно-безличным, как у человека, который излагает факты в последний раз. – Брайан Олдер преследовал доктора Гудчайлд, чем доставлял ей немалое беспокойство. Она поделилась со своим любовником, которым, как мы твердо знаем, являлся Люк Лефевр, неуравновешенный человек, лечившийся в прошлом у психиатра. Нетрудно догадаться, как он это воспринял. В дальнейшем Лефевр получил от Олдера фотографию с запиской о том, что Кэрол Уайт знает о романе, и его неустойчивый разум перемкнуло. Он знал, как сильно миссис Уайт расстраивала его любовницу – все это знали, – а теперь получил доказательство того, что ей известно об их связи. Прогрессировавший психоз Лефевра мог привести к непредсказуемым последствиям, и доктор Гудчайлд воспользовалась этим. – Детектив взглянул на меня, затем снова на Джуди. – Они вместе решили: Кэрол должна умереть. Какое-то время спустя доктор Гудчайлд сообщила Лефевру о существовании и более… э-э… интимных снимков, которые Брайан Олдер отправил ей по почте. В результе он тоже был зверски убит.

– Все ваши странные обвинения основаны на домыслах. – В тоне Джуди звучало презрение. – Не найдено орудие убийства.

– На коже обеих жертв абсолютно идентичные повреждения.

– То есть?

– В обоих случаях убийца использовал зазубренный нож и каждый раз забирал с собой трофей. Это означает, что преступник один и тот же человек. В поисках орудия преступления полиция произвела обыски в домах Люка Лефевра и доктора Гудчайлд. Как я уже сказал, теперь у нас имеется больше доказательств.

Я стала лихорадочно вспоминать, когда в последний раз видела хлебный нож, который всегда хранился в ножевом блоке у нас дома. Люк брал оттуда ножи и положил их обратно. Но положил ли? Я чувствовала, что должна прекратить сомневаться и удержать дурные мысли, летевшие со скоростью света по рельсам, которые инспектор специально проложил, чтоб завести меня в ловушку.

– Моя клиентка не имеет отношения ни к одному из этих убийств – ни преднамеренного, ни случайного. – Джуди говорила тихо, тем голосом, который заставляет прислушиваться. – Все, что вы упомянули в связи с ее именем, смехотворно. У вас нет доказательств ее причастности. Я подаю ходатайство о ее немедленном освобождении.

– Она сможет выйти отсюда утром, – мрачно произнес инспектор Уэйнрайт.

Он старался не подавать виду, что раздосадован неудачей. Я не попалась на его удочку – по крайней мере, пока. Он был мастером своего дела, но чтобы вырвать признание так, как пытался, выбрал не того человека: врачи умеют хранить тайны, это первое, чему нас обучают.

Джуди сжала мое плечо, скрывая в опущенном взгляде торжество:

– Еще одна короткая ночь, и все. К утру вы вас выпустят под залог.

Инспектор Уэйнрайт покинул комнату с выражением спокойствия на лице. У него имелся козырь, о котором он не сказал, и я тревожилась, что это могло оказаться опасным.

Мне не спалось, в камере было душно. Я вся вспотела, простыня промокла и скомкалась под моей спиной, но не было окна, которое я могла бы открыть, чтобы впустить ночную прохладу и взглянуть на звездное небо.

Чтобы скоротать время, я затеяла игру «Что, если бы». Что, если бы тем февральским вечером я не стала бы возвращать карточки в клинику, а сразу поехала домой? Люка приняла бы Дебби, а не я. Мы познакомились бы позже, на вечеринке Офелии, и даже поболтали бы, но причин гулять по саду не нашлось бы. Люк не пригласил бы меня посмотреть дом во Франции, и я не осталась бы с ним на пять дней. Возможно, однажды я увидела бы его на Подворье гуляющим под руку с женой. Встретившись, мы остановились бы и поболтали, Нейтан и я, Люк и Офелия. Я могла бы впечатлиться его внешностью и теплотой, но ко времени, когда добралась бы домой и включила чайник, уже забыла бы о нем. И он был бы сейчас со своей семьей во Франции, а не сидел бы под замком, обвиненный в ужасных убийствах моих воображаемых врагов. У меня по-прежнему была бы моя работа, и муж доверял бы мне. Не отвлекаясь на личную жизнь, я могла бы сблизиться с дочерью и наладить с ней отношения. Она рассказала бы мне о молодом человеке из библиотеки и поделилась бы новостью о своей беременности. Кому, как не матери, полагается узнать об этом первой?

Моя душевная боль непрерывно нарастала, пока не заполнила собой все пространство камеры.

Утром приехала Джуди. Меня освободили под залог, но могли по мере продвижения расследования в любой момент отменить это решение. Потребовалось некоторое время, чтобы утрясти все формальности. Я была обязана оставаться дома или в непосредственной близости от него, не имела права поддерживать связь с клиникой и общаться со свидетелями и должна была отмечаться в полиции. Мне пришлось сдать свой паспорт. Я согласилась на все, лишь бы поскорее вернуться домой.

Я отчаянно хотела увидеть Лиззи.

Глава 28

Июнь 2017 года

Нейтан ждал меня на парковке возле полицейского участка Мелшхема, прислонившись к машине. Когда я показалась, он быстро направился навстречу, и тут же ко мне с телефонами наготове рванула группа журналистов. Раздались крики:

– Привет, док. Скажите, когда вы впервые встретились с Люком Лефевром?

– Рэйчел, неужели вы забыли о правилах, запрещающих соблазнять пациентов?

– Ответьте, это вы подтолкнули своего любовника к убийству?

Вспотевший мужчина в тесноватом костюме тыкал микрофоном мне в лицо. Невысокая женщина с рыжим конским хвостом на затылке и мрачной решимостью во взгляде щелкала камерой, остальные толпились позади них. Я отвернулась от леса рук с телефонами, Нейтан затолкал меня в машину и быстро выехал со стоянки; покрышки взвизгнули на повороте. Губы мужа были сжаты в тонкую линию.

– Боже, Нейтан. Откуда они узнали, что я выйду сегодня?

– Они и не знали, просто дежурили здесь. Рядом с домом то же самое. Они подстерегают Лиззи. Газеты пишут только о нас. Это было в национальных новостях, чего ты ожидала, черт побери?

Я ничего не ожидала, особенно такого. Я старалась сосредоточиться на вопросах Уэйнрайта, думала о Люке и Лиззи. Я совершенно забыла о внешнем мире, жаждущем пикантных подробностей.

– Как Лиззи?

– Прячется.

– Она в порядке?

– Да.

– Ты говорил с ней?

Нейтан резко притормозил, оказавшись в опасной близости от фургона перед нами. Его руки крепче сжали руль.

– А можно подождать с вопросами, пока мы не доедем до Солсбери? Я очень устал и паршиво сплю.

Очевидно, по ночам его, как и меня, одолевали разные мысли. Он тоже часами не мог заснуть, и все по моей вине. Я закрыла глаза. По крайней мере, с дочерью все было в порядке. Теперь Нейтан вел машину более плавно. Я согрелась и, хоть и пыталась сопротивляться дремоте, постепенно погружалась в глубокий сон.

Вскрикнув, я очнулась от толчка, когда машина притормозила у светофора. Мы уже были на въезде в Солсбери, возле моста на Уилтон-роуд. За футбольными полями и городскими крышами виднелся шпиль собора. Я поняла, что проспала почти час, и выпрямилась на сиденье. Нейтан смотрел на меня.

– Я видел те снимки. – Он перевел взгляд на дорогу, его голос звучал очень тихо.

Я не хотела, чтобы фотографии попались ему на глаза, прежде чем появится возможность с ним поговорить, а теперь они будут всплывать в его сознании годами, ведь такое не забыть. Лицо Нейтана было спокойным. Если бы не его руки, судорожно сжимавшие руль, все выглядело бы как наша обычная поездка по магазинам.

– Кто их тебе показал?

– Я сам нашел. В твоей медицинской сумке.

– Когда?

– В тот вечер, когда тебя арестовали. Чуть ранее полиция обнаружила такие же у Брайана. Они пришли, когда мы ужинали у Виктории. Не застав нас, они взломали замок и все перерыли, а потом отправились за тобой. После обыска дом выглядел как место преступления. Твоя медицинская сумка лежала нараспашку, второпях они оставили в ней пару фотографий. Если только не хотели порадовать меня намеренно.

Я представила этот момент: потрясенный моим арестом, Нейтан попрощался с Викторией, вернулся в наш дом и обнаружил разбросанные бумаги и книги, вываленные из шкафов, а посреди всего этого – мою открытую сумку с фотографиями, на которых я занималась любовью с Люком.

– Я положила конверт в сумку, но понятия не имела, что внутри. Прости, что тебе пришлось их увидеть.

– Если бы не твой арест, ты рассказала бы мне об измене? – В его голосе одновременно звучали и горечь, и желание знать.

– Между мной и Люком все кончено, Нейтан. Все в прошлом, я обещаю.

Он не получил ответа на свой вопрос, но не стал настаивать и круто поменял тему:

– Какие выводы сделало следствие?

– Инспектор считает, что Люк убил Кэрол, а затем и Брайана, чтобы уничтожить доказательства нашей связи. Они признают его болезнь, но уверены, что я подстрекала его, поскольку обе жертвы якобы были моими врагами.

Мне самой не верилось в реальность моих слов. Повсюду были люди, они входили и выходили из аптеки, книжного магазина и лавки «Все по одному фунту». Женщина наклонилась к плачущему ребенку, группа подростков перебегала дорогу, уткнувшись в телефоны. Нейтан ударил по тормозам, увидев перед машиной старика, который толкал рядом с собой велосипед и улыбался сам себе, совершенно не думая об опасности. Штанины его желтых брюк были зажаты прищепками возле лодыжек. Всех этих людей никогда не обвиняли ни в убийстве, ни в соучастии в убийстве. Между ними и мной пролегла граница, такая же прозрачная и непроницаемая, как лобовое стекло машины, в которой я сидела.

– Они отпустили тебя, значит, на самом деле так не думают. – Голос мужа был ровным.

– Меня освободили под залог, я должна сидеть дома.

– Если бы нашлись убедительные доказательства, тебя оставили бы под стражей. Соучастие в убийстве – серьезное обвинение.

– Вероятно, они считают, что это вопрос времени.

– А что у них есть на Лефевра?

– На одной из его рубашек обнаружена кровь той же группы, что у Брайана. Он психически нездоров, и это, по их мнению, превращает его в виновного.

Я замолчала – мои слова увлекали в глубины, в которые мне не хотелось погружаться, ведь для меня они уже перестали существовать.

Психически больные люди могут совершать ужасные поступки из страха и отчаяния, но настоящая склонность к насилию у них встречается крайне редко. Люк не стал бы убивать Кэрол и Брайана, как бы ни был болен или напуган. Я знала это сердцем, за это и должна была держаться.

– Расскажи мне побольше о Лиззи. – Я повернулась к мужу, пытаясь отвлечься от своих мыслей.

– Что именно ты хочешь знать?

– Случилось кое-что волнующее и одновременно тревожное. Мне не терпится с ней поговорить. Она тебе рассказала?

– Она не хочет встречаться с тобой.

Я не плакала в камере и запретила плакать впредь. Слишком много было поводов для слез. Если бы я начала плакать, то не смогла бы остановиться. Люк был серьезно болен и ложно обвинен. Кэрол жестоко убита, Брайан тоже. Мой муж превратился в чужого человека, а дочь полностью отстранилась от меня.

Мы медленно продвигались через Подворье. Собор возвышался, как грозный, бесстрастный утес. Я не взглянула на Норт-Кэнонри, проезжая мимо, – Нейтан следил за каждым моим движением. Когда мы приблизились к нашему дому, я обратила внимание на дрогнувшие занавески в верхнем окне Деншемов и мельком увидела быстро скрывшееся лицо Колина. Я все поняла. Теперь люди будут смотреть на меня по-другому. Количество друзей сократится. А потом они вовсе исчезнут.

Возле дома была припаркована пара машин, и из них выскочили репортеры с направленными на нас телефонами. Они выкрикивали мое имя и имя Люка. Нейтан быстро провел меня внутрь и запер дверь. В доме пахло по-другому. Этот цветочный аромат будто вернул меня на вечеринку Офелии, и на кухне я поняла, почему. На кухонном столе в незнакомой стеклянной колбе стояли фрезии.

Пытаясь улыбнуться, я кивнула на цветы:

– Они напоминают мне Офелию.

– Зачем ты это говоришь? – Нейтан, поджав губы, взглянул на цветы, а затем на меня. Я по недомыслию напомнила о месте, где он познакомился с Люком.

– Ох, я не знаю.

Я не должна была упоминать белые цветы, стоявшие позади Офелии в тот вечер, аромат, который мы вдыхали, толпу людей в холле. Чуть позже Люк отделился от этой толпы и увел меня прочь.

Я попыталась ухватиться за что-то другое, приятное, без опасного шлейфа воспоминаний.

– Офелия недавно приводила в клинику сына. От нее пахло фрезиями. – Я увидела, как расслабились губы мужа. – Она даже похожа на них – высокая, бледная, очень красивая.

– Об этом я не подумал. – Нейтан улыбнулся, и я вспомнила, как он смотрел на Офелию при первой их встрече, как та его очаровала. Эти фрезии он мог срезать в ее честь – неосознанно, конечно. Муж отвернулся, чтобы заварить чай.

Мы сели за стол друг напротив друга. Мне захотелось спросить, помнил ли он тот последний раз, когда мы спали вместе в этом доме и как он набросился на меня в постели.

– Нейтан…

– Как думаешь, что будет дальше? – Он поставил передо мной чашку с чаем, но его голос звучал жестко. Была моя очередь чувствовать себя виноватой. Разговор, который я планировала, пришлось отложить.

– Мне не сказали. Полагаю, меня вызовут, когда соберут все доказательства.

– Они забрали твой ноутбук и все бумаги со стола.

– Они ничего не найдут, там нечего искать.

– Они нашли фотографии.

– Так себе улики.

Легкая судорога пробежала по лицу Нейтана и исчезла, будто он подавил боль или гнев. Он встал из-за стола и принялся вынимать тарелки из посудомоечной машины. Зазвонил домашний телефон, но мы оба не обратили на него внимания.

– Ты веришь мне, Нейтан?

– Хочешь, чтобы я ответил? – Прежде чем повернуться ко мне, он повесил кружки на крючки, сложил тарелки в шкаф и протер сушильную доску. – Если на то пошло, я не думаю, что ты имеешь отношение к убийствам, но верю в виновность Лефевра, хотя он явно был болен, когда их совершал. Ты была втянута в его жизнь, и в этом твоя беда.

На самом деле все было наоборот: это Люк встретил меня, себе на беду. Он потерял здоровье и свободу. Любовь и чувство вины вызвали стресс, спровоцировавший обострение его болезни. Если бы не я, он был бы в безопасности.

– Это пришло вчера. – Нейтан достал из буфета тонкий белый конверт, положил его передо мной и снова сел.

Я вскрыла письмо. В нем говорилось, что Трибунал практикующих врачей приостановил действие моей лицензии на оказание медицинских услуг и это решение уже вступило в силу. Я знала, что так будет, но слова, которые я читала, тонули в моем сознании, как камни в воде, не оставляя следа. Я вообще не понимала их значения.

– Меня отстранили от работы, – произнесла я, складывая листок все более и более мелким квадратиком. – Но мне неясно, по какой причине именно.

Нейтан уставился на меня:

– Неясно?

– Здесь не написано, за что отстранили. За связь с пациентом или за то, что уговорила его убить регистратора и другого пациента. – Это прозвучало настолько нелепо, что я рассмеялась.

– Лиззи беременна. – Голос мужа прорвался сквозь мой смех.

Я перестала смеяться.

– Я знаю.

– И что ты об этом думаешь?

– Я счастлива. – Это было правдой. Пока я говорила, я почти физически ощущала, как во мне прорастают семена счастья. Ребенок мог изменить жизнь каждого из нас. В безликой камере я запрещала себе радоваться, но дома все было по-другому. Теперь я могла представить ребенка Лиззи на высоком стульчике на кухне или в детской коляске в саду. Я бы баюкала его на руках. Впервые за несколько дней я улыбнулась по-настоящему. – Жаль, что она от нас скрывает. Подобной новостью следует делиться, как только узнаешь.

– Мне она сказала. – Самодовольство мужа было почти незаметным.

– Когда?

– Несколько недель назад.

Я опустила взгляд в чашку. Чай уже остыл, на поверхности плавали молочные разводы. Нужно было выплеснуть его и налить свежего. Глупо было печалиться, я должна была радоваться, что она рассказала Нейтану, что по-прежнему поддерживала связь, пусть и не со мной.

– Что касается отца… – Нейтан пожал плечами.

– О, мне кажется, я его видела.

Муж резко вскинул голову, на его лице застыл немой вопрос.

– По крайней мере, я предполагаю, кто он. Это молодой учитель, возможно, немного моложе нее, трудно сказать. Она не в курсе, что я видела их вместе в библиотеке. Он выглядел довольно добрым и явно потерявшим от нее голову, а она – очень счастливой.

Нейтан покачал головой. Я хотела добавить, что разница в возрасте не имеет значения, но побоялась, что это снова приведет его к мысли о Люке. Он мог разозлиться и замкнуться, а мне хотелось узнать о Лиззи больше.

– Я позвоню ей. – Я бросила взгляд на фото дочери, стоявшее на подоконнике.

– Сомневаюсь, что Лиззи возьмет трубку. Она тебе не доверяет, ты слишком многое от нас скрывала.

– Теперь у меня не осталось секретов. – Я решила не принимать близко к сердцу слова Нейтана. В нем говорила обида, поэтому он и пытался меня уязвить. – Что именно ты хочешь знать?

– Все. – Его голос звучал холодно.

Я стала говорить, что мои отношения с Люком ничего не значили, что это была банальная интрижка, что у меня был трудный жизненный период, гормональный всплеск. Мне не хватало уверенности в себе, вот и все. Было немного одиноко, и я ухватилась за шанс хоть как-то встряхнуться. Я не упомянула о влечении, страсти и сексе. Не сказала ни слова о любви. Муж слушал, склонив голову и с тем же спокойным выражением лица, с каким слушал указания спутникового навигатора в машине. Он словно впитывал информацию и составлял план дальнейших действий.

Потом он встал и взглянул через кухонное окно на наш небольшой двор. Магнолия уже отцвела, ее высохшие лепестки бурыми клочками лежали там, где упали на брусчатку.

– И что теперь? – спросил он.

– Я уже сказала, все кончено.

– То есть вы больше не будете встречаться?

– Когда мы виделись в последний раз, Люк был болен и очень напуган. Я обещала, что найду его. Я должна сдержать свое слово, хотя бы чтобы попрощаться.

Нейтан пожал плечами и ничего не сказал.

– Ты знаешь, куда его увезли? – спросила я.

– Не имею ни малейшего понятия.

– Но семья наверняка его навещает?

– Полагаю, Офелии сообщили, где его содержат, но тебе следует оставить его в покое.

Мне было больно, но я не имела права винить мужа в жестокости. По отношению к нему я вела себя гораздо хуже.

– И что мы будем делать дальше? – спросила я его.

– Я хотел бы вернуться к тому, что было. – Нейтан снова сел напротив и положил ладонь на мое запястье.

– Не уверена, что это возможно.

– Зато я уверен. – Его хватка была жесткой, почти болезненной.

Это значило, что моим наказанием станет притворство в красивой обертке. Мне придется делать вид, что ничего не случилось, хотя мы оба будем помнить, что было все. Но я уже привыкла: я поступала так последние несколько месяцев.

Муж отправился спать, а я какое-то время искала свою пижаму. Она нашлась не там, где я обычно ее оставляла, не в сушильном шкафу, а в нижнем ящике моего комода, куда я, видимо, засунула ее по ошибке или в спешке. Я неторопливо поднялась по лестнице, прошла мимо нашей спальни и, преодолев еще один пролет, направилась в свободную комнату рядом с комнатой Лиззи. Мы ничего здесь не меняли со времен моих родителей. Остались и желто-коричневые обои, и кровать с изголовьем из темного дерева, и маленький гардероб. Пустой книжный шкаф Лиззи сиротливо приткнулся в углу. Комната казалась неуютной, немного заброшенной, но я решила принести книги и всю свою одежду и постепенно сделать ее обжитой.

Я разделась, натянула пижаму и скользнула под холодную простыню. Я решила не упоминать при муже об этих поисках. Глупо признаваться в том, что у тебя провалы в памяти и ты не можешь найти свою вещь. Вскоре мне предстояло выступать перед судом, давать клятву говорить только правду. Если станет известно, что память меня подводит, никто не поверит моим словам.