Текст книги "Пациент"

Глава 31

Июнь 2017 года

– Оскар заболел. – Ее голос слегка дрогнул, совсем незаметно, но врачей учат улавливать мельчайшие признаки стресса. Офелия была напугана.

– Что с ним? – Я заставила себя сохранить профессиональное спокойствие, не спрашивать о Люке и даже не думать о нем.

– Жуткая головная боль. И вообще все болит. Сначала я думала, это грипп, но все гораздо хуже.

В клинике этот красивый, внешне здоровый мальчик объявил о своих головных болях, лучась гордостью. Возможно, он был предрасположен к детской мигрени, болезненной, но неопасной.

– Эти головные боли не похожи на то, что было у него прежде. – Офелия будто прочитала мои мысли.

– А сыпь есть?

– Нет.

Но люди часто не замечают сыпь.

– Его рвало?

– Один раз.

– Он может наклонить голову вперед?

– Он не делает ничего, о чем я прошу.

– Вы вызвали врача?

– Доктор отказалась прийти. Прошлым вечером Блейк дал Оскару водки, и она списала все на похмелье. А теперь, когда мне нужна помощь, этот мерзавец куда-то подевался.

Прежде я никогда не слышала от нее подобных выражений.

– Скорую вызвали?

– Час назад, но она пока не приехала. Видимо, мы в конце очереди, но вас послушают. Вы врач, если вы скажете, что все серьезно, они пошевелятся.

По всем признакам все было очень серьезно. Холодная, умевшая решать проблемы Офелия не позвонила бы мне, если бы это было не так. Любовница ее мужа стала для нее последней надеждой. Я ее понимала. Если бы Лиззи попала в беду и ее жизнь висела на волоске, я пошла бы на все что угодно. Я была в долгу перед семьей Люка, и он сам хотел бы, чтобы я помогла.

– Я приду, но вы должны знать, что я была под арестом и выпущена под залог. А еще мне запрещено заниматься медицинской деятельностью. Это означает, что мне нельзя посещать пациентов и лечить их…

– Я знаю все, что произошло, и в курсе, что это означает. Так вы придете?

Я догадывалась, как ей стало известно, что меня отстранили от работы. Она узнала оттуда, откуда и все. Средства массовой информации довольно подробно обсасывали мое низвержение. Оскару была нужна медицинская помощь, а я врач – вот и все, что имело для Офелии значение в настоящий момент.

– Пожалуйста, поторопитесь. – Ее голос дрогнул.

– Сейчас, только соберу сумку. Попробуйте еще раз позвонить в скорую.

В полночь ворота Подворья запираются. Я тихо открыла калитку, сжимая сумку в одной руке, а ключ от ворот в другой. Белая полицейская машина сверкала в конце дороги. Полицейские дежурили, чтобы обеспечить мою безопасность. По условиям освобождения мне запрещалось контактировать с потенциальными свидетелями. Офелия считалась одной из них, поэтому мне следовало соблюдать осторожность. Я прокралась вдоль забора, отперла ворота и проскользнула на Подворье. Там было тихо. Мне пришлось идти вдоль кустарника, другого пути не было. Ручка сумки норовила выскользнуть из моих вспотевших ладоней. С левой стороны, за лужайкой, уже виднелись огни Норт-Кэнонри, но в любой момент чья-то рука могла сжать мою шею, а нож вонзиться под ребра.

Моя кожа горела от страха. Мне хотелось вернуться, но передо мной стояли образы улыбавшегося Оскара и испуганного Люка, какими я их видела в последний раз. Я делала это ради них обоих.

Крепко сжав сумку и готовясь закрыться ею, если ко мне приблизятся, я рванула бегом. Сумка колотила меня по ногам, дыхание с хрипом вырывалось из горла. Если меня и преследовали, то я не слышала шагов. Я промчалась, задыхаясь, по мокрой траве на лужайке, сквозь маленькую белую калитку, через дорогу налево, а затем оставшиеся несколько ядров до Норт-Кэнонри. Большие деревянные ворота были открыты, и я вбежала внутрь.

Красный «Мерседес» Люка исчез – видимо, его забрала полиция, и теперь он был у криминалистов. На месте был только черный «Астон Мартин» – Офелии или Блейка, я не знала, чей именно.

Все еще задыхаясь, я постучала в дверь. Офелия открыла мгновенно – должно быть, ожидала с другой стороны. Она жестом пригласила меня войти, ее лицо белело в полумраке. В холле за ее спиной стояли большие коробки – те, что используют компании по переезду.

– Оскару хуже. – Ее лицо было непроницаемым, но ладони крепко сжаты в кулаки. – Я была в Лондоне, когда мне позвонила Эбби. С тех пор все хуже и хуже.

Офелия повела меня вверх по ступеням, через лестничную площадку, мимо закрытых дверей. Я пересекала границы ее территории, хотя, конечно, уже делала это. Чувство вины словно витало в тени дверных проемов и в оконных нишах. Мы вошли в комнату в конце коридора. Возле окна стояла кровать, вдоль стен тяжеловесная мебель, на полу ведро. Пахло рвотой. Тонкая фигурка вытянулась под одеялом в тусклом свете прикроватной лампы, светлые волосы разметались по подушке.

Офелия включила верхний свет, но Оскар застонал, и она немедленно погасила его.

Глаза мальчика были закрыты, лицо имело оттенок глины. Я обхватила пальцем его запястье, кожа была горячей. Посчитать пульс было невозможно, он скакал галопом.

– Оскар, это доктор Гудчайлд. Твоя мама просила взглянуть на тебя, потому что тебе нездоровится.

Ответа не последовало.

– Мне нужно осмотреть твой животик, ты не против?

Послышался слабый шепот. Я стянула одеяло, приподняла пижаму и посветила фонариком на кожу груди и живота. Слева, на нижней части грудной клетки, прямо под сердцем виднелась небольшая отметина, похожая на след от красного фломастера. Она не бледнела при нажатии.

Я попыталась наклонить голову Оскара вперед, но тот воспротивился, резко вскрикнув. Я поманила Офелию из комнаты.

– Позвонив мне, вы были правы. Это очень серьезно. – Я кивнула, давая ей пару секунд собраться с силами. – Боюсь, у Оскара менингит.

Ее глаза расширились от страха.

– Вот как мы поступим. – Я должна была проделать одно из неотложных действий, которым обучают на первых курсах медицинского университета. – Если вы согласны, я введу Оскару антибиотик, но, поскольку меня отстранили, это будет незаконно.

Во взгляде Офелии мелькнула беспомощность:

– У меня нет выбора.

– То есть вы согласны?

– Конечно.

– У него нет аллергии на пенициллин?

Она отрицательно покачала головой.

Нужно было действовать очень быстро. Я открыла сумку, перебрала пузырьки с лекарствами и отыскала бензилпенициллин. Срок годности, к счастью, не истек.

– Перезвоните в скорую и скажите, что врач диагностировал менингит. Если потребуется, дайте мне трубку.

Я взяла шприц и иглу, достала ампулу со стерильной водой, набрала ее, ввела в пузырек с порошком, встряхнула и втянула содержимое в шприц. Затем сменила иглу.

– Чтобы побороть инфекцию, мне нужно сделать тебе укол антибиотика, – сказала я Оскару.

Когда игла вошла в ягодицу, мальчик даже не вздрогнул, он все глубже погружался в беспамятство.

Снова появилась Офелия:

– Скорая уже в пути.

– Дайте мне мокрую марлю, нужно снизить температуру.

Через несколько секунд холодный компресс был поставлен, и мы молча ждали, стоя рядом по одну сторону кровати. В комнате было тихо. Офелия, казалось, едва дышала, не отрывая взгляда от лица Оскара. Я считала пульс и, когда началась рвота, успела повернуть его голову набок. Он застонал, на подушку хлынул поток желчи.

Прибыла бригада скорой, они действовали быстро и осторожно. Оскар снова застонал, когда его перекладывали на носилки, и Офелия вздрогнула. У нее на лбу проступили мелкие капли пота, словно это она была больна. Я промолчала. Не все было потеряно, если Оскар сохранил способность стонать, тишина стала бы по-настоящему тревожным симптомом.

Как ни странно, в машину скорой помощи пустили нас обеих. Сказали, что я имею право, как врач. Возможно, чувствовали себя виноватыми за задержку. Если они и знали о моем запрете на работу, то проигнорировали его. На коже Оскара появлялось все больше пятен – несколько на шее и одно на правом веке. Мне передали катетер для капельницы, который я вставила в его локтевую ямку – вены на руках «убегали». Я ввела еще одну дозу пенициллина, а затем прикрепила к капельнице мешок с физраствором. Жидкость быстро побежала вниз по трубке. Когда я надевала на лицо Оскара кислородную маску, машина замедлила ход, мы прибыли в больницу. Время, казалось, остановилось. Я даже забыла, что Офелия рядом. Мы выскочили вслед за носилками, не обернувшись на визг автомобильных тормозов за спиной, – мы старались не отстать. Оскара завезли в инфекционное отделение и сразу же в смотровую. Молодая медсестра показала нам комнату для посетителей и пообещала, что кто-нибудь выйдет, когда появятся новости.

Комната была теплой и хорошо обставленной. Я ожидала увидеть пластиковые стулья вдоль стен, но там были мягкие кресла, глубокие и удобные. Офелия расхаживала взад-вперед перед окном, ее тонкий профиль рассекал темноту за стеклами, как нож.

Через полчаса вышла врач. Люмбальную пункцию сделали успешно. Спинномозговая жидкость оказалась мутной, что указывало на бактериальную инфекцию.

– Хорошо, что Оскару сразу ввели антибиотик.

Доктор обернулась ко мне и признательно кивнула, ее круглые карие глаза смотрели устало, но тепло и с одобрением. Офелия тоже перевела на меня свой ровный взгляд, в котором читалось скорее уважение, чем благодарность. Теперь я стала ей не только врагом, но и помощницей.

Снова появилась медсестра. Офелии позволили взглянуть на Оскара, и она жестом позвала меня с собой в затемненную боковую палату. Мне сразу бросились в глаза обрисованные простыней узкая грудь и кости таза мальчика. На его пальцах, вцепившихся в постельное белье, появилось еще одно красное пятно. Офелия присела на корточки возле кровати и коснулась его головы. Ее взгляд ничего не выражал, она смотрела на лицо своего сына под кислородной маской так, словно этот худенький ребенок мог быть чьим угодно.

Вернувшись в комнату для посетителей, Офелия снова стала мерить ее шагами. Ее лицо становилось все бледнее. Через пять минут я не выдержала и взяла ее за руку:

– Садитесь, Офелия.

Я подвела ее к креслу и выключила лампу. Комната погрузилась в спокойную темноту, нарушаемую только светом из коридора.

– Все произошло так быстро. – Ее голос был хриплым. – Я чувствовала себя совсем беспомощной. – Она часто дышала, теряя контроль над собой.

– Попробуйте рассказать какую-нибудь историю.

Если в детстве я не могла заснуть, мама пользовалась этой уловкой. Обычно это помогало и Лиззи, когда та волновалась, – прилагаемые усилия блокировали беспокойство.

– О чем? – Голос Офелии еще хрипел от страха, но теперь она казалась слегка заинтересованной.

– О чем хотите. Может, о вашем детстве? – Наверняка оно прошло в полном довольстве, это счастливое время собственных пони и беззаботных пикников, яхт и горнолыжных каникул, о которых так приятно вспоминать.

– У нас не было ничего, кроме друг друга, – наконец произнесла Офелия после долгого молчания. Ее голос стал тише. – Мы выросли в трейлерном парке на Среднем Западе. Отец пил, а мать бросила нас, когда мне было два года, а Блейку восемь.

Я слушала, скрывая удивление.

– Когда отец счел нас достаточно взрослыми, он стал оставлять нас одних, иногда на несколько недель. Мне было наплевать, ведь у меня был брат. Я обожала его. Он уже тогда был красавцем, лучшим и в спорте, и в учебе. И легко заводил друзей.

Она взглянула на табличку «Не курить!» на стене рядом с кофеваркой и достала из кармана пачку сигарет. Вытащила одну, прикурила от маленькой золотой зажигалки, затянулась и откинулась назад.

– Гуляя в городе, мы проходили мимо домов, где жили люди с большими деньгами. Я разглядывала через ворота сады, игрушки на траве, брошенные велосипеды – те вещи, которых у нас не было. Если кто-то улыбался мне из окна, Блейк сразу тащил меня прочь. Настоящий собственник. – Она взглянула на меня. – До сих пор.

Блейк собственник? Лицо с ямочками на щеках всплыло в моем воображении. Это слово плохо совмещалось с образом беззаботного человека, которого я знала.

– Воровать он начал в школе. Сперва мелочи вроде фломастеров, возможно, кроссовок, а затем украл и велосипед. Он хотел иметь то, что было у одноклассников. Считал, что вещи обеспечивают авторитет. Никто его не подозревал, он выглядел таким милым. В четырнадцать он примкнул к банде. Раздобыл где-то пистолет. К тому времени он уже играл в азартные игры и нуждался в деньгах. Они устраивали драки в парке и вооруженные ограбления. Однажды стреляли в женщину.

– Блейк в этом участвовал?

– Участвовал? Он был главным.

– Вы хотите сказать, что он и вправду кого-то убил?

Офелия пожала плечами. Она не знала точно.

Доктор просунула голову в дверь. Ее волосы выбились из-под шапочки, под глазами были темные круги, но она улыбалась.

– Состояние вашего сына стабилизировалось, антибиотики начинают действовать. Вы можете его увидеть. Прогнозы делать рано, но по крайней мере ему не хуже, и это обнадеживает.

Офелия вскинулась в кресле, затушила сигарету и встала. Ее лицо было мокрым от слез, хотя по его выражению никто бы не понял, что она способна на какие-то чувства. Она последовала за доктором на этот раз одна.

Я наблюдала в окно, как светало и из темноты появлялась окружающая местность – деревья, луга и меловые холмы вдалеке, еще окутанные утренним туманом, но становившиеся все яснее и яснее.

Глава 32

Июнь 2017 года

Вернувшись, Офелия наклонилась за своим плащом.

– Нам пора идти. – Выражение ее прекрасного лица изменилось, оно стало более расслабленным. – Давайте прогуляемся до дома пешком.

Было приятно оказаться на свежем воздухе даже в четыре тридцать утра. Мы шли среди полей по дороге, ведущей к городу, который лежал в долине внизу, еще окутанный низко стелющимся туманом. Из дымки выступал шпиль собора – устремленная в небеса высокая игла, так же четко различимая, как сотни лет назад, когда люди с любой бедой шли в церковь и уповали на молитвы, а не на антибиотики. Тогда не было ни вакцин, ни внутривенных препаратов.

– Оскару не сделали прививку от менингита. И это он во всем виноват.

Офелия будто прочитала мои мысли, но меня поразил ее ядовитый тон.

– Он же мальчик, Офелия. Он не понимает, что прививаться необходимо.

– Я говорю о Блейке. Он был против любых прививок и убедил отказаться от них. Наплел, что они вредны. Он умеет влиять на нас с Оскаром.

Она шагала быстро, мне приходилось поторапливаться, чтобы не отстать. В моей голове проплывали воспоминания о том, как Офелия опиралась на Блейка, а тот поддерживал ее на пороге в день, когда увозили Люка, как крепко он сжимал ее руку на вечеринке по случаю новоселья, с каким выражением на лице говорил о власти.

Первые утренние грузовики проносились мимо нас по дороге. Мы шли в ногу, опустив лица, Офелия больше ничего не говорила. Через пятнадцать минут мы прошли мимо стен Подворья. Эти толстые серые стены в прежние времена были призваны обеспечивать безопасность обитателей старинного респектабельного места, такого далекого от трейлерного парка на Среднем Западе Америки.

Офелия отперла деревянную калитку в воротах на центральной улице, а затем снова закрыла ее за нами. Впереди, возвышаясь над спящими домами и тенистой зеленью, темнел собор.

– Он трахнул меня, когда мне было тринадцать. – Слова Офелии отчетливо прорезали тишину.

Трудно было поверить, что эта хладнокровная женщина в детстве столкнулась с худшим видом насилия, и почти невозможно было представить, что на это способен Блейк.

– Господи, какой ужас. Я очень сочувствую, Офелия.

– Не стоит. Это было не изнасилование.

– Мне показалось, вы сказали…

– Есть множество разных сортов любви, вы должны это знать. Влечение брата к сестре, сестры к брату…

Мы шли быстро, новости выплескивались на меня так стремительно, что я еле успевала их осознавать. Я чувствовала себя не в своей тарелке.

Офелия взглянула на меня:

– Я бы сделала все, о чем бы он ни попросил.

Мы прошли мимо статуи плачущей женщины – убитая горем Мадонна работы Элизабет Фринк, идущая прочь от собора, приподняв плечи в неимоверной тоске.

– Мне было четырнадцать, когда я забеременела. Мы сбежали.

– Боже мой, Офелия! А как же ваш отец? Наверняка он вас искал?

– Его сбила машина вскоре после того, как мы уехали. Он переходил дорогу. Пьяный, конечно же. Несчастный случай, об этом писали в газетах. Нас это ни капельки не обеспокоило. К тому времени мы добрались автостопом до Калифорнии и сняли палатку в трейлерном парке подешевле. Парком управляла некая Мэрилин, она влюбилась в Блейка. Он нравится женщинам, всегда нравился.

Как и мне. Даже Лиззи прониклась к нему теплотой.

– Блейк начал трахать Мэрилин вместо меня, и я почувствовала облегчение. С меня было довольно. Он контролировал все. Когда родился Оскар, Мэрилин за ним присматривала. Я ходила в школу, а Блейк учился у своей подружки махинациям с недвижимостью. Мы жили в некотором смысле одной семьей, хотя Блейк никогда не говорил Оскару, что тот его сын. Он боялся, что Оскар его возненавидит.

Голос Офелии звучал бесстрастно, словно все было настолько давно, что больше не казалось ей правдой.

Мы уже подошли к Норт-Кэнонри. Офелия открыла дверь, и мы направились через темный холл на кухню в дальнем конце дома. Рядом с сушильной доской стояли измазанные кетчупом тарелки и початая бутылка водки. Разбросанные апельсиновые корки и открытая банка джема на столе, вероятно, остались после Оскара. Я не представляла Офелию или Блейка за уборкой – неудивительно, что они нуждались в услугах Эбби. Видимо, прежде за порядком следил Люк – его дом во Франции был простым, но опрятным и чистым.

Офелия сняла с полки две чашки. Тонкий фарфор украшала изящная роспись – летающие колибри ярких оттенков, похоже, французской работы. Она приготовила кофе, а затем налила виски в два стакана и поставила их на стол, раздвинув тарелки в стороны, села напротив меня и закурила сигарету.

Она снова заговорила. Ее слова лились потоком, как река, прорвавшая плотину и несущая кучи нездорового мусора. Должно быть, она годами скрывала эту историю, но беспокойство и бессонница ослабили бдительность, а я по чистой случайности показалась подходящим слушателем.

– Спустя четыре года в трейлерном парке стали пропадать деньги и оружие. Был убит человек – известный преступник, наркоторговец. Виновника не нашли, но особо и не искали. Полиция, вероятно, обрадовалась – жертва доставляла много хлопот. Блейк сильно пил, снова увлекся азартными играми, залез в долги. Я не знаю, он ли организовал убийство, но меня бы это не удивило, он глубоко порочен по натуре. – Офелия говорила спокойно, но было видно, что она пережила ужасные времена.

– Я решила, что с меня хватит, взяла Оскара и уехала. Мы путешествовали по Европе. Не имея много денег, мы хотя бы ощущали свободу. Три года назад на пляже на юге Франции я встретила Люка. Его дедушка только что умер, и он был на грани нервного срыва. Мы спасли друг друга.

Офелия встала и прислонилась к окну, потягивая виски и глядя на собор. Но вместо него, должно быть, видела Средиземное море – непрерывную синеву, простиравшуюся на многие мили перед ней. Я представила, как она сидела рядом с Люком, положив руку ему на колено, а в ее голове роились планы.

– Мы остались с Люком в его разрушенном доме. Оскар его обожал. А потом появился Блейк, он никогда не выпускал меня из виду надолго. Он решил, что Люка нужно женить на мне, у него возникла идея войти в приличную семью, он почуял запах денег. Он даже организовал нашу свадьбу. Отец Люка был в восторге.

Люк говорил мне, что Офелия сама сделала предложение еще до приезда Блейка, но детали не имели значения, истина заключалась в том, что он не смог противостоять объединенной воле трех человек.

– После свадьбы мы переехали в квартиру Люка, чтобы жить в Лондоне. Блейку хотелось начать с чистого листа, и нам удалось заполучить здесь жилье проще, чем он предполагал. Я уже была замужем за Люком, к тому же у нас нашлась бабушка-англичанка по отцовской линии, что подтверждало наше английское происхождение. Блейк также предоставил несколько фальшивых документов о канадском гражданстве. Он пролез в архитектурную фирму Люка в качестве реставратора архитектурных сооружений.

Вокруг по-прежнему царил полумрак. Кухня располагалась в северо-восточной части дома, и это имело смысл – здание строилось во времена, когда еще не было холодильников. Солнце достигало этой стороны намного позже. Стояла середина июня, но я озябла. Офелия ни разу не упомянула о любви.

– Пару лет все было хорошо, но когда Блейк скопил достаточно денег, он снова стал играть в азартные игры и много пить. – Офелия затушила сигарету и тут же прикурила другую. – Долги выросли до небес. На нашей улице произошло ограбление со взломом, а затем разбойное нападение. Кого-то застрелили, но виновного снова не нашли. Блейк очень ловко заметал следы. Красивых, обаятельных мужчин обычно не подозревают в убийстве первыми. Возможно, он не брезговал и шантажом. Я почувствовала это на себе. Он угрожал переложить вину на меня, если когда-нибудь я захочу его сдать. Он предупредил, что причинит вред Оскару, хотя я сомневаюсь, что он способен на такое.

В ее голосе появились эмоции. О своем детстве она рассказывала, будто речь шла о ком-то другом, но то, что она говорила теперь, было глубоко личным. Я смотрела, как она стряхивает пепел в тарелку. Возможно, она не любила Люка, но я начинала понимать, что в этом ужасном мире он стал для нее спасательным кругом.

– Вот тогда я и нашла этот дом. – Офелия оглядела кухню. – Блейк влюбился в него, как я и предполагала. В Подворье, собор и школу тоже. Это Англия в чистом виде. Он хотел для Оскара именно такого. Люку было все равно. Единственное место, которое он любит, – дом во Франции.

Зазвонил домашний телефон, и мы обе вздрогнули. Офелия уронила сигарету и наступила на нее. Она крепко сжала трубку:

– Да?

Я слышала голос на том конце, медленный и серьезный.

– Спасибо! – Офелия теперь говорила иначе – легко и радостно.

Положив трубку, она вернулась к окну.

– Оскар вне опасности! – Ее лицо расслабилось, глаза засияли.

Солнце уже всходило, из кухонного окна мы могли видеть, как верхушка шпиля окрасилась в нежно-розовый цвет. Последние следы утреннего тумана растворились.

– Блейк получил все, что хотел: семью и этот удивительный дом, который он наполнил вещами Люка из дома во Франции. Я думала, что на этом все, что он наконец угомонится, но он только приступил к осуществлению своего последнего безумного плана. Все складывалось лучше, чем он предполагал. И ему следует благодарить за это вас.

– Меня?

Офелия снова села напротив и с непроницаемым лицом закурила очередную сигарету.

– Люк влюбился в вас. Блейк обнаружил и использовал это.

– Блейк следил за нами?

– Да. Стал следить, когда вы сказали, что вас преследует пациент. Он хотел, чтобы вы каждый раз думали, что это он, и пожаловались Люку. Безумный Люк, который вас любит, – кого еще так просто обвинить в убийстве?

– Люк – не убийца! – Мое лицо горело, сердце громко стучало.

– Разумеется, нет. Его подставили. Брайана Олдера убил Блейк.

– Это не может быть правдой. – Столь жестокое убийство, нанесение увечий – такое было невообразимо. – Вы измучены, Офелия, и не в состоянии мыслить ясно. Вам нужно поспать.

– Он намеренно обставил все так, чтобы убийство выглядело делом рук сумасшедшего и было проще обвинить Люка. – Офелия усмехнулась коротким, горьким смешком. – И это сработало.

В ее голосе совсем не ощущалось усталости, она выглядела спокойной и совершенно уверенной в том, что говорила. Я ощутила дурноту.

– Вот почему нападение на Кэрол было похожим. – Офелия невозмутимо кивнула. – Правда, Блейк не ожидал, что она умрет.

Я подумала о беспорядочных ножевых ранах, отрезанных пальцах, и мои глаза наполнились слезами.

– Не думаю, что в этом милом маленьком городке вы часто встречались с такими людьми, как мой брат. – Офелия смотрела на меня без всякого выражения. – Блейк способен на такие жестокие поступки, которых вы и представить себе не можете. Он убил щенка, которого мне подарили в детстве, но я не скажу вам, как. Ему нравится причинять боль, от этого он чувствует себя сильным.

Блейк сказал мне, что Брайан хотел власти, как и все. Очевидно, он говорил о себе.

– Но почему он выбрал Кэрол и Брайана, что они ему сделали?

– Вы сказали, что они ваши враги.

– Но это не так, и он это знал.

– Возможно, он рассчитывал, что до полиции дойдут слухи о том, что эти люди создавали вам проблемы, и там легко сделают вывод, что влюбленный психопат решил вас таким образом защитить.

Блейк оказался прав: именно так и думал инспектор Уэйнрайт.

– Помогло и то, что полиция быстро обнаружила в спальне Люка рубашку, которую Блейк намочил в крови Брайана. – Офелия взглянула на меня, прищурив глаза. – Это он подбросил части тел жертв в машину Люка. Он знал, полиция решит, что только ненормальный мог совершить подобное.

– Но почему он подставил Люка?

– Выбирайте сами. – Она затушила сигарету в лужице джема. – Блейк безумно ревнив. Он не учел этого, когда планировал мой брак. Недооценил свои чувства и захотел меня вернуть. Он собрался жить маленькой семьей, которой мы были до появления Люка, и не мог смириться с тем, что Оскар любит Люка как отца.

Офелия зажгла следующую сигарету, я уже потеряла им счет. Казалось, непрерывное курение было единственным способом, с помощью которого она могла как-то выдержать свой ужасный рассказ.

– Кроме того, ему нужны деньги для погашения карточных долгов, а при разводе я не получила бы достаточно средств. Если Люка признают недееспособным, через меня у Блейка появится доступ ко всему: к дому во Франции, к лондонской квартире, к архитектурной компании. – Офелия отвернула лицо, ее голос стал очень тихим, как у испуганной девочки. – Но самое ужасное в том, что он получает удовольствие, уничтожая людей. Именно это держало меня в страхе долгие годы.

Я посмотрела в окно. Если бы я вытянула шею, то могла бы увидеть спешивших вдоль дороги прохожих – нормальных людей, которые собирались провести день на работе, а затем вернуться к своим семьям. Я подумала о Люке, скорчившемся в пустой палате, беспомощном, обколотом транквилизаторами, вырванном из его прежней жизни. И тут же меня осенила еще одна мысль. Болезнь Люка возникла именно тогда, когда была нужна.

– Разве Блейк мог предвидеть, что Люк заболеет и не сможет себя защитить?

– Он сам все организовал. – Офелия спокойно кивнула, словно ожидала этого вопроса. – Если кто и спровоцировал приступ, то это мой брат. – Она горько улыбнулась. – Когда прошлым вечером у Оскара разболелась голова, я стала искать парацетамол. У нас все закончилось, поэтому пришлось подняться на верхний этаж к Блейку. Он держит лекарства под замком, но у меня есть хозяйский ключ от всех дверей. Я никогда не осмелилась бы им воспользоваться, но Блейка не было дома, а Оскару становилось все хуже. Парацетамол я не нашла, но зато обнаружила кое-что другое. На подносе возле его чайника лежала почти пустая упаковка циталопрама. Он скармливал его Люку.

Я в недоумении уставилась на нее:

– Вы не можете знать наверняка.

– Я уверена настолько, насколько вообще возможно. Блейк с Люком каждое утро вместе пили чай и обсуждали планы на день. Так повелось с тех пор, как они познакомились. Я знаю своего брата и на что он способен ради собственной выгоды.

– Откуда он мог знать, что циталопрам может вызвать у Люка маниакальную фазу?

– Мы все знали. Когда его назначили, я вслух прочитала инструкцию. Там говорилось, что не следует принимать циталопрам при маниакально-депрессивном психозе. Я точно помню этот момент. Тогда мы жили в Лондоне. Было время завтрака. Оскар уже ушел в школу, но Блейк с Люком еще оставались дома. К тому времени Люк чувствовал себя лучше, вы помогли ему. Услышав о противопоказаниях, он решил, что не будет принимать циталопрам, и Блейк быстро сунул упаковку в карман. Помню, как он ухмыльнулся и сказал, что таблетки еще могут пригодиться. Я убеждена, что он подмешивал их Люку в чай, пока тот не достиг критической точки, а дальше все пошло по накатанной.

Я ужаснулась. К моему горлу подступила тошнота.

– Люк сказал, что название ему знакомо, и я поверила, что он принимал их раньше.

– Их когда-то выписывали мне. Видимо, поэтому и знакомо. – Офелия пожала плечами. – Вы не виноваты. Не будь циталопрама, Блейк нашел бы что-нибудь еще. Он видел нервный срыв Люка перед свадьбой и знал, насколько тот бывает при этом беспомощен. Тогда же он получил доверенность и стал ждать, когда появится шанс. Я говорила вам, что он умен. Жесток, груб и очень хитер. – Офелия взглянула на настенные часы – красивую вещицу из полированного дерева, с резными подсолнухами по краю. Вероятно, тоже из дома Люка.

– Мне пора ехать. – Она встала, допив свой виски.

– Куда вы собрались?

– В полицию, как должна была сделать много лет назад. – На ее бледном лице ходили желваки. – А потом сразу в Штаты.

– Но как же Оскар?

– Он в безопасности, но я могу его потерять, если останусь. Блейк изворотлив, он угрожал поменяться со мной ролями. Я окажусь в тюрьме, а он заберет моего сына. – Она взяла со стола свои сигареты и зажигалку. – Есть люди, которые доставят Оскара ко мне, когда все закончится.

Решение, которое она приняла, на первый взгляд казалось спонтанным, но было тщательно просчитано. Должно быть, она многое обдумала за прошедшие годы и научилась отметать эмоции в сторону, фокусируя внимание на выживании.

– Только поверит ли полиция вашим рассказам о Блейке?

Она улыбнулась:

– Я готовилась много лет. Собрала целый альбом из вырезанных из американских и лондонских газет статей о нераскрытых преступлениях, даты которых совпадают с нашим пребыванием в этих местах. Благодаря мне мы быстро переезжали и ускользали от полиции, но я делала изобличающие его записи. Я фиксировала каждую его пьяную похвальбу, вчера я забрала из его комнаты ноутбук и ежедневник. Если полиция поищет получше, на жертвах обнаружится его ДНК. У меня достаточно доказательств, чтобы засадить его в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. – Тут ее лицо посуровело. – Я боялась долгие годы, боялась и молчала из-за того, что он мог сделать со мной и с Оскаром. Но теперь все иначе. Те страхи – ничто по сравнению с тем, что я пережила вчера. Оскар мог умереть.

Она вышла из кухни, а я стояла неподвижно, глядя в окно на залитый солнцем собор и не смея радоваться тому, что у Люка появился шанс. Нужно было подождать, я не хотела искушать судьбу.

Офелия вернулась через несколько минут с рюкзаком и плотно набитой сумкой для ноутбука на плече. Да, она сказала правду, она подготовилась.

– Я подброшу вас до дома, – сказала она, когда я обернулась.