Текст книги "Окончание времени. Будущее человчества. Беседы Джидду Кришнамурти с Дэвидом Бомом"

Б.: Как и сознание человека?

Кр.: Да, верно.

Б.: То есть когда кто-то страдает, все человечество страдает.

Кр.: Все дело в том, что мы страдали от начала времен, но так и не смогли ничего с этим поделать.

Б.: Да, очевидно, что мы ничего не смогли с этим поделать.

Кр.: Мы не перестали страдать.

Б.: Но, полагаю, вы указали причину, по которой мы не смогли избавиться от страдания. Она кроется в том, что мы относимся к страданию как к чему-то личному или касающемуся малой группы, а это – иллюзия.

Кр.: Да.

Б.: И любая попытка решить проблему исходя из иллюзии не может дать результата. Хорошо бы это прояснить.

Кр.: Мысль не может разрешить никакую психологическую проблему.

Б.: Поскольку сама мысль разделяет. Мысль ограниченна и не способна осознать, что страдание едино. Таким образом, она разделяет страдание на мое и ваше.

Кр.: Верно.

Б.: А это рождает иллюзию, которая может лишь множить страдание. И вот мне представляется, что утверждение о единстве человеческого страдания неотделимо от утверждения о единстве человеческого сознания.

Кр.: Страдание – часть нашего сознания.

Б.: Но, видите ли, человек не испытывает непосредственного ощущения, что страдание принадлежит всему человечеству.

Кр.: Мир есть я, я есть мир.

Б.: Вы это часто повторяете.

Кр.: Да. Но мы поделили его на землю Англии, землю Франции и так далее.

Б.: Имеете ли вы в виду физический мир или мир как общество?

Кр.: Мир как общество, прежде всего психологический мир.

Б.: Таким образом, мы говорим, что как общество, как люди, мир един, а когда я говорю, что я есть этот мир, – что это означает?

Кр.: Что мир не отличен от меня.

Б.: Мир и я – одно. Мы неделимы, верно?

Кр.: Да. Это истинная медитация, это нужно почувствовать не просто как словесное утверждение, это реальность. Я – хранитель брату своему.

Б.: Многие религии также это утверждают.

Кр.: Вот это как раз словесное утверждение, они же ему не следуют, не хранят ближнего в своем сердце.

Б.: Большинство этого не делает, но, может быть, некоторые немногие хранят?

Кр.: Не знаю, хранят ли. Мы, люди, этого не делаем. Наши религии фактически препятствуют этому.

Б.: Из-за разделения? Каждая религия имеет свои собственные верования и свою собственную организацию.

Кр.: Разумеется. Своих собственных богов и своих собственных спасителей.

Б.: Да.

Кр.: Итак, давайте двигаться дальше: реальна ли такая разумность? Вам понятен мой вопрос? Или же это какая-то причудливая проекция, надежда на разрешение наших проблем? Для меня это не так, для меня это реальность. Потому что конец страдания означает любовь.

Б.: Прежде чем мы отправимся дальше, давайте уточним вопрос, касающийся «я». Вы употребили выражение «Для меня это не так». Так вот, в каком-то смысле это воспринимается так, словно вы все еще выступаете как индивид. Так ли это?

Кр.: Нет. Я пользуюсь словом «я» как средством общения.

Б.: Но что это означает? Представим, например, двух людей, один из которых, – назовем его «А», – выражает вашу точку зрения, а другой, «Б», ее не разделяет.

Кр.: Хорошо.

Б.: А говорит: «Для меня это не так», и эти слова, кажется, создают разделение между А и Б.

Кр.: Верно. Но разделение создает Б.

Б.: Почему?

Кр.: Каково взаимоотношение этих двух людей?

Б.: Б создает разделение, говоря: «Я отдельная личность», но последовавшее высказывание А: «Для меня это не так» – может дезориентировать Б еще больше, верно?

Кр.: Вся проблема во взаимосвязи, не так ли? Вы сознаете, что не отделены, в вас действительно есть чувство любви и сострадания, а у меня его нет, я даже не осознал эту проблему, не исследовал ее. Каково ваше отношение ко мне? У вас есть со мной связь, но у меня нет никакой связи с вами.

Б.: Я думаю, можно было бы сказать, что тот из них, кто не понимает, психологически почти полностью живет в мире снов, а мир снов никак не связан с миром пробужденного сознания.

Кр.: Верно.

Б.: Но тот, кто пробужден, может, по крайней мере, пробудить другого.

Кр.: Вы пробуждены, я – нет. Тогда ваши отношения со мной очень понятны. Но у меня нет никакой связи с вами, у меня не может ее быть. Я настаиваю на разделении, вы – нет.

Б.: Да, нам остается констатировать, что сознание человечества каким-то образом себя разделило, оно едино, но разделило себя мыслью. А потому мы оказались в данной ситуации.

Кр.: Именно поэтому. Все проблемы, которые теперь стоят перед человечеством, как психологические, так и другие, есть результат мысли. Мы все продолжаем следовать одному и тому же шаблону мышления, но мысль никогда не разрешит ни одной из этих проблем. Существует инструмент другого рода, и этим инструментом является разум.

Б.: Это затрагивает совершенно иную тему.

Кр.: Да, я знаю.

Б.: И вы упомянули также любовь. И сострадание.

Кр.: Без любви и сострадания нет разумности. Но вы не можете быть сострадательным, если преданы какой-то религии или привязаны к какой-то должности, как животное к столбу.

Б.: Да. Но когда ваше «я» находится под угрозой уничтожения, все это исчезает.

Кр.: Да, но, видите ли, «я» прячется за…

Б.:…другими вещами. Я имею в виду благородные идеалы.

Кр.: Да, да, это потрясающая способность прятаться…. Итак, каково будущее человечества? Согласно нашим наблюдениям, все ведет его к гибели.

Б.: Кажется, оно идет именно по этому пути.

Кр.: Это зловещий, мрачный и опасный путь. Если у человека есть дети, то что их ждет в будущем? Стать частью всего этого? И пройти сквозь все эти несчастья. Чрезвычайно важным становится образование, но нынешнее образование – это просто накопление знаний.

Б.: Каждое орудие, которое человек изобрел, открыл или усовершенствовал, используется с целью разрушения.

Кр.: Совершенно верно. Люди истребляют природу, осталось очень мало тигров. Они разрушают все.

Б.: Уничтожаются леса и пахотные земли.

Кр.: Перенаселение. Никого, кажется, это не заботит.

Б.: Я думаю, тут две причины. Первая в том, что люди поглощены собственными проблемами.

Кр.: О, они поглощены своими мелкими планами по спасению человечества!

Б.: Большинство людей просто поглощены планами собственного спасения, хотя иные заняты планами спасения человечества. Но, я полагаю, дело также в том, что люди погружаются в отчаяние, неотделимое от происходящего вокруг, и думают, что ничего нельзя поделать.

Кр.: Да. И когда они думают, что что-то можно сделать, они создают разные группки и мелкие теории.

Б.: Есть такие, которые весьма уверены в своей деятельности…

Кр.: Таковы многие премьер-министры. Но на самом деле они даже не ведают, что творят.

Б.: Да, люди большей частью не уверены в своих деяниях.

Кр.: Да. Если в ком-то есть огромная уверенность, я принимаю такую уверенность и иду за ним.

Б.: Поскольку мысль ограниченна…

Кр.: Так каково будущее человечества? Интересно, беспокоит ли это кого-нибудь? Или же каждый человек, каждая группа думают лишь о собственном выживании?

Б.: Мне кажется, что первичная цель как индивида, так и группы – выжить. Так всегда было в истории человечества.

Кр.: Отсюда – непрекращающиеся войны, постоянная неуверенность.

Б.: Да. Но это, как вы сказали, – результат мысли, которая, будучи ограниченной, совершает ошибку, отождествляя себя с группой и прочим.

Кр.: Вам случилось все это услышать. Вы со всем согласны и видите истинность сказанного. А власть имущие не будут даже слушать.

Б.: Не будут.

Кр.: Они приносят все большие страдания, и мир становится все более и более опасным. В чем суть нашего с вами согласия, нашего видения того, что истинно? Люди спрашивают, какая от этого польза.

Б.: Мне кажется, что когда мы мыслим в терминах полезности…

Кр.: Верно, сам вопрос задан неверно.

Б.: …тогда мы вносим ту самую вещь, которая стоит за всеми нашими бедами, – время. И первой реакцией будет – скорее бежать что-то делать, менять происходящее.

Кр.: Создавать сообщество, фонд, организацию и прочее.

Б.: Но, видите ли, наша ошибка заключается в представлении, что мы должны придумать, что делать, но эта мысль ограниченна. В действительности мы ведь не знаем, что происходит. Люди создают об этом теории, но они не знают.

Кр.: Но давайте ответим на такой вопрос: если это неверный подход, то как тогда быть человеку, который является человечеством, какова моя ответственность, независимо от результата и всего прочего?

Б.: Да, мы не можем ориентироваться на результаты. Но это то же самое, что происходит с А и Б, когда А видит, а Б – нет. Предположим, что А видит нечто, а большая часть человечества не видит. Тогда этот человек мог бы сказать, что человечество в каком-то смысле грезит, пребывает во сне.

Кр.: Оно захвачено иллюзией.

Б.: Иллюзией. А суть в том, что если кто-то видит нечто, его долг – помочь проснуться другим, пребывающим в иллюзии.

Кр.: Вот в этом и состоит проблема. Поэтому буддисты придумали идею Бодхисаттвы, который является средоточием сострадания и не уйдет, пока не спасет все человечество. Это приятно звучит. Это дает счастливое чувство, что есть кто-то, кто все сделает. Но в действительности мы ничего не хотим делать, если это не приносит нам успокоения, удовлетворения и уверенности как в психологическом, так и в физическом отношении.

Б.: Это главная причина иллюзии.

Кр.: Как можно заставить других все это увидеть? У них нет для этого ни времени, ни сил, нет даже склонности. Они хотят только, чтобы их забавляли. Как можно заставить человека увидеть всю эту целостность так ясно, чтобы он сказал: «Прекрасно, теперь я вижу и буду трудиться. Я понимаю свою ответственность», и все прочее в этом роде. Я думаю, что это трагедия как тех, кто видит, так и тех, кто не видит.

Уже все?

Б.: Это зависит от того, как далеко мы хотим сегодня пойти.

Кр.: Мы говорили уже час.

Б.: Полтора часа.

Кр.: Давайте закончим и просто тихо посидим.

Броквуд-Парк, Хэмпшир

11 июня 1983 г.

Вторая беседа

Кришнамурти: В прошлый раз мы разговаривали о будущем человека. Действительно ли все психологи, насколько мы можем об этом судить, всерьез озабочены будущим человечества? Может быть, они скорее хотят, чтобы человек приспособился к современному обществу? Или стал выше его?

Бом: Я думаю, большинство психологов хочет, чтобы человек приспособился к этому обществу, но некоторые, те, которые станут нас слушать, хотят пойти дальше и изменить сознание человечества.

Кр.: Может ли сознание человечества быть изменено с течением времени? Это один из вопросов, которые нам следует обсудить сегодня вечером.

Б.: Да, этот вопрос мы уже обсуждали в прошлый раз и, полагаю, пришли к пониманию, что время не имеет отношения к изменению сознания, что это своего рода иллюзия. Мы рассматривали иллюзию становления.

Кр.: Мы говорили, – не правда ли? – что эволюция сознания – заблуждение.

Б.: Да, поскольку она рассчитывает на время. Хотя физическая эволюция заблуждением не является.

Кр.: Давайте выразим это проще, значительно проще: не существует психологической эволюции или эволюции психики.

Б.: Да. И поскольку будущее человечества зависит от психики, то, видимо, оно не может определяться никакой деятельностью во времени. А тогда перед нами встает вопрос: что делать?

Кр.: Давайте отсюда и начнем. Не следует ли нам вначале провести разграничение между мозгом и умом?

Б.: Такое разграничение уже сделано, но оно неясно. По этому вопросу существуют различные взгляды. Один из них – материалистический – утверждает, что ум – это функция мозга. Другой считает, что ум и мозг – две разные вещи.

Кр.: Да, я думаю, это две разные вещи.

Б.: Но должен быть…

Кр.:…контакт между ними.

Б.: Да.

Кр.: Какая-то связь между ними.

Б.: Нам нет необходимости как-либо их разграничивать.

Кр.: Да. Давайте прежде всего рассмотрим мозг. Я, конечно, не эксперт в области структуры мозга и всего, что с этим связано. Но можно воспринимать изнутри, можно наблюдать за деятельностью мозга и увидеть, что в действительности он подобен компьютеру, он запрограммирован и хранит программу в памяти.

Б.: Несомненно, большая часть деятельности мозга выглядит именно так, но нельзя с определенностью сказать, что вся она такова.

Кр.: Да. И мозг обусловлен.

Б.: Да.

Кр.: Обусловлен прошлыми поколениями, обществом, газетами, журналами, всякого рода деятельностью и воздействиями извне. Он обусловлен.

Б.: А что вы подразумеваете под обусловленностью?

Кр.: Мозг запрограммирован, он приучен следовать определенному шаблону, он постоянно живет в прошлом, видоизменяя его в настоящее и дальше – в будущее.

Б.: Мы согласились с тем, что какая-то часть этой обусловленности полезна и необходима.

Кр.: Несомненно. Мы обсуждали это в прошлый раз.

Б.: Но обусловливание, которое определяет «я», которое определяет…

Кр.:…психику. Давайте на некоторое время воспользуемся этим термином.

Б.: Психика.

Кр.: «Я».

Б.: «Я», психика – это та самая обусловленность, о которой вы говорите. Эта обусловленность может быть не только излишней, но и вредной.

Кр.: Да. Акцент на психике, придание важности «я» приносит большой вред в мире, потому что он несет разделение и тем самым создает постоянный конфликт, не только с самим собой, но и с обществом, с семьей и так далее.

Б.: Да. И это также конфликт с природой.

Кр.: С природой, со всей Вселенной.

Б.: Мы сказали, что конфликт возникает вследствие разделения, создаваемого ограниченностью мысли. Мысль ограниченна, ибо она основана на этой обусловленности, на знании и памяти.

Кр.: Да. И опыт ограничен, и, следовательно, знание ограниченно, и память, и мысль. А сама структура и природа психики есть движение мысли.

Б.: Да.

Кр.: Во времени.

Б.: Да. Я хотел бы задать вопрос. Вы говорили о движении мысли, но мне не совсем ясно, что означает это движение. Видите ли, если я говорю о движении руки, то это настоящее движение. Но когда мы говорим о движении мысли, это представляется мне своего рода иллюзией, потому что, как вы говорили, становление есть движение мысли.

Кр.: Именно это я имею в виду, движение есть становление.

Б.: Но вы ведь говорите, что движение в некотором смысле иллюзорно, не так ли?

Кр.: Да, разумеется.

Б.: Это весьма похоже на движение на экране, которое проецирует кинокамера. Мы говорим, что объектов, движущихся на экране, не существует, а реальным является лишь вращение в проекторе. Так вот, можем ли мы сказать, что существует реальное движение в мозгу, которое проецирует все это, которое и является обусловленностью?

Кр.: Это мы и хотим выяснить. Давайте рассмотрим вопрос подробнее. Мы оба согласны и сознаем, что мозг обусловлен.

Б.: Мы подразумеваем под этим то, что на него в действительности оказывается воздействие на физическом уровне. Это химическое воздействие…

Кр.: А также генетическое и психологическое.

Б.: Каково различие между физическим и психологическим?

Кр.: Психологически мозг является средоточием «я», верно?

Б.: Да.

Кр.: А постоянное самоутверждение «я» – это движение, обусловливание.

Б.: Но пока мы переживаем его, это иллюзия, так?

Кр.: Да, это иллюзия.

Б.: Но ведь существует какое-то реальное движение, происходящее внутри. Мозг, к примеру, что-то делает. Он обусловлен физически и химически. И когда мы думаем о себе, в мозгу происходят какие-то физические и химические процессы.

Кр.: Вы спрашиваете, представляют ли собой мозг и «я» две разные вещи?

Б.: Нет, я говорю, что «я» – это результат обусловленности мозга.

Кр.: Да. «Я» – это обусловленность мозга.

Б.: Да, но существует ли «я»?

Кр.: Нет.

Б.: Но обусловленность мозга, как я ее представляю, – это вовлеченность в иллюзию, которую мы называем «я».

Кр.: Да, верно. Может ли эта обусловленность быть устранена? Вот в чем вопрос.

Б.: Она должна быть устранена как в физическом, химическом, так и нейрофизиологическом плане.

Кр.: Да.

Б.: Любой ученый прежде всего подумал бы, что едва ли возможно ее устранить теми средствами, которыми мы располагаем. Видите ли, некоторые ученые могут думать, что, возможно, мы сможем открыть новые медикаменты, или произвести генетические изменения, или, наконец, углубить наше знание структуры мозга. Тогда, наверно, мы сможем что-то сделать. Я думаю, что такой ход мысли бытует среди людей.

Кр.: Это изменит человеческое поведение?

Б.: Почему бы нет? Я думаю, некоторые люди верят, что это возможно.

Кр.: Подождите. В этом все и дело. Возможно, то есть в будущем.

Б.: Да. Осуществление этого потребовало бы времени.

Кр.: А пока человек будет продолжать себя губить.

Б.: Эти люди, видимо, надеются, что человек успеет вовремя. Они могут также критиковать то, что делаем мы, говоря: «Какая от этого польза?» Видите ли, то, что мы делаем, ни на кого как будто не оказывает действия, и, конечно, мы не успеем вовремя ничего сделать. Поэтому такой вопрос возникнет.

Кр.: Нам обоим это совершенно ясно. Каким образом это может повлиять на человечество?

Б.: Сможет ли это повлиять на человечество вовремя, чтобы спасти…

Кр.: Очевидно, нет.

Б.: Тогда почему же мы делаем это?

Кр.: Потому что так правильно.

Б.: Независимо ни от чего.

Кр.: Независимо ни от чего. Это не имеет никакого отношения к награде или наказанию.

Б.: Или цели…

Кр.: Да.

Б.: Это правильно, хотя мы даже не знаем, каков будет результат, верно?

Кр.: Верно.

Б.: Вы полагаете, что не существует другого пути?

Кр.: Да, мы говорим, что другого пути нет.

Б.: Это нужно прояснить. Некоторые психологи, например, скажут, что, исследуя такого рода явления, мы могли бы вызвать эволюционную трансформацию сознания.

Кр.: Мы снова вернулись к тому утверждению, что с помощью времени можно изменить сознание. Мы подвергли это сомнению.

Б.: Мы подвергли это сомнению и сказали, что время неизбежно влечет за собой ловушку становления и иллюзии, и мы теряем способность сознавать, что делаем.

Кр.: Это так.

Б.: И вот, не вправе ли мы сказать, что даже те ученые, которые пытаются применять физический, химический или даже структуральный подходы, все еще находятся в плену иллюзии и стремления с течением времени стать лучше? Они сами не знают, что делают.

Кр.: Да. Экспериментаторы, психологи и мы сами – все мы стараемся чем-то стать.

Б.: Да, хотя поначалу это может быть неочевидно. Может казаться, что работающие над данной проблемой ученые – действительно объективные, непредубежденные наблюдатели. Но за этой видимостью в них просматривается желание стать лучше.

Кр.: Стать лучше. Разумеется.

Б.: Ученый не свободен от этого.

Кр.: Именно так.

Б.: А это желание будет порождать самообман, иллюзию и так далее.

Кр.: Итак, к чему мы пришли? Любая форма становления является иллюзией, становление предполагает время, время, требующееся для изменения психики. Но мы утверждаем, что время тут не нужно.

Б.: Это связано с другим вопросом, касающимся ума и мозга. Мозг, очевидно, понимается как деятельность во времени, как сложный физико-химический процесс.

Кр.: Я думаю, что ум – это нечто отдельное от мозга.

Б.: Что значит отдельное? Разве они не контактируют?

Кр.: Отдельное в том смысле, что мозг обусловлен, а ум – нет.

Б.: Давайте скажем, что ум сохраняет определенную независимость от мозга. Даже если мозг обусловлен…

Кр.: …то ум – нет.

Б.: Ему нет необходимости быть…

Кр.: …обусловленным.

Б.: На каком основании вы это утверждаете?

Кр.: Давайте начнем не с основания.

Б.: Хорошо, что заставляет вас так утверждать?

Кр.: Пока мозг обусловлен, он не свободен.

Б.: Согласен.

Кр.: А ум свободен.

Б.: Да, таковы ваши слова. Тот факт, что мозг не свободен, означает, что он не может свободно, непредубежденно вести исследование.

Кр.: Я хотел бы в этом разобраться. Давайте выясним, что такое свобода, свобода выяснять, свобода исследовать. Только в свободе возможно глубокое прозрение.

Б.: Да, это ясно. Если у вас нет свободы, чтобы исследовать, или вы предубеждены, то вы ограниченны.

Кр.: Итак, пока мозг обусловлен, его связь с умом ограниченна.

Б.: У нас есть связь мозга к уму, а также обратная связь.

Кр.: Да. Ум, будучи свободным, может поддерживать связь с мозгом.

Б.: Да. И вот мы говорим, что ум в каком-то смысле свободен, не подвержен обусловленности мозга.

Кр.: Верно.

Б.: Тогда напрашивается вопрос: какова природа ума? Находится ли он внутри тела, или он в мозгу?

Кр.: Нет, он не имеет никакого отношения к телу или мозгу.

Б.: Имеет ли он отношение к пространству или времени?

Кр.: Пространство – подождите! Он должен иметь что-то общее с пространством и тишиной. Они представляют собой два фактора…

Б.: Но не со временем?

Кр.: Не со временем. Время относится к мозгу.

Б.: Вы говорите пространство и тишина, а какого рода пространство? Это не то пространство, в котором мы видим движение жизни?

Кр.: Пространство. Давайте подойдем к этому иначе. Мысль может создавать пространство.

Б.: А также есть пространство, которое мы видим. Но мысль может выдумывать какое угодно пространство.

Кр.: И пространство между здесь и там.

Б.: Да, это то пространство, через которое мы движемся.

Кр.: А также пространство между двумя шумами.

Б.: Между двумя звуками.

Кр.: Да, звуками.

Б.: Это называется интервалом, интервал между двумя звуками.

Кр.: Да, интервал между двумя шумами. Двумя мыслями. Двумя нотами.

Б.: Да.

Кр.: Пространство между двумя людьми.

Б.: Пространство между этими стенами.

Кр.: И так далее. Но такое пространство – это не пространство ума.

Б.: Вы говорите, что оно не является ограниченным.

Кр.: Верно. Только я не хочу использовать слово «ограниченный».

Б.: Но оно подразумевается. Это пространство ничем не ограничено.

Кр.: Да. Оно не ограничено психикой.

Б.: Но все же чем-то оно ограничено?

Кр.: Нет. Так вот, вопрос, который я хочу разобрать, обсудить в следующем: может ли этот мозг, со всеми его обусловленными клетками, полностью измениться?

Б.: Мы часто говорили об этом. И отнюдь не бесспорно то, что все клетки обусловлены. Некоторые люди считают, например, что используется лишь небольшая часть клеток, а остальные клетки просто бездействуют, дремлют.

Кр.: Почти совсем не используются или изредка едва затрагиваются.

Б.: Едва затрагиваются, время от времени. Но обусловленные клетки, чем бы они ни были, очевидно, оказывают преобладающее воздействие на сознание, верно?

Кр.: Да. Могут ли эти клетки быть изменены?

Б.: Да.

Кр.: Мы утверждаем, что они могут быть изменены через прозрение. Прозрение вне времени, оно не является результатом памяти, интуиции, желания или надежды. Оно не имеет ничего общего со временем и мыслью.

Б.: Да. Вы говорите о прозрении. Оно относится к уму? К природе ума, деятельности ума?

Кр.: Да.

Б.: Следовательно, вы утверждаете, что ум может влиять на мозг.

Кр.: Да, мы об этом уже говорили.

Б.: Но, видите ли, непросто понять, как ум способен воздействовать на физическом уровне.

Кр.: Ум способен воздействовать на мозг. Возьмем, к примеру, какой-либо кризис или проблему. Проблема, как вы знаете, изначально означает «нечто, брошенное вперед, выставленное впереди». И мы встречаем ее со всеми воспоминаниями прошлого, с предубеждениями и так далее. И по этой причине проблема вырастает и множится. Вы можете разрешить отдельную проблему, но при самом ее разрешении возникают другие проблемы, как это происходит в политике и прочем. А чтобы подойти к проблеме, воспринимать ее без каких-либо воспоминаний прошлого, без вмешательства мысли и ее образов…

Б.: Это предполагает, что восприятие также относится к уму…

Кр.: Да, верно.

Б.: Не считаете ли вы, что мозг – это своего рода инструмент ума? Речь идет об этом?

Кр.: Мозг является инструментом ума, если мозг не эгоцентричен.

Б.: Говоря об обусловленности: всякую обусловленность можно представить как мозг, стимулирующий сам себя и продолжающий свою деятельность согласно программе. Это поглощает все его способности.

Кр.: Все наши дни, да.

Б.: Всю способность мозга. Он похож на радиоприемник, который может производить собственный шум, и, производя шум, он не сможет принять сигнал. Такая аналогия подходит?

Кр.: Не совсем. Давайте в этом немного разберемся. Опыт всегда ограничен. Я могу раздуть этот опыт в нечто потрясающее, а затем открыть лавку и торговать им, но этот опыт ограничен. И знание также всегда ограниченно. Этим знанием оперирует мозг. Это знание и есть мозг. А мысль – это также часть мозга, и она ограниченна. Таким образом, мозг действует в очень, очень малой области.

Б.: Да. А что же мешает ему действовать в более широкой области? В неограниченной области?

Кр.: Мысль.

Б.: Но мозг, мне кажется, действует исходя из собственной программы.

Кр.: Да, как компьютер.

Б.: Вы говорите по сути, что мозг должен в действительности быть восприимчивым к уму.

Кр.: Он может быть восприимчивым, только когда он свободен от ограничения, от мысли, которая ограниченна.

Б.: Чтобы программа не доминировала. Видите ли, эта программа нам еще понадобится.

Кр.: Разумеется. Нам она нужна…

Б.:…по многим причинам. Но происходит ли в таком случае разумность от ума?

Кр.: Да, разумность и есть ум.

Б.: И есть ум.

Кр.: Мы должны разобраться кое с чем еще. Поскольку сострадание тесно связано с разумностью, разумность не существует без сострадания. А сострадание возможно только тогда, когда есть любовь, полностью свободная от воспоминаний, человеческой зависти и прочего.

Б.: А сострадание, любовь – они также относятся к уму?

Кр.: Да. Вы не можете быть сострадательным, если испытываете привязанность к какому-то конкретному опыту или идеалу.

Б.: Да, это снова программа.

Кр.: Да. Есть, например, люди, которые отправляются в бедствующие страны и работают, работают, работают. И они называют это состраданием. Но они связаны определенными религиозными взглядами, и поэтому их деятельность – просто жалость или сочувствие. Это не сострадание.

Б.: Да, понятно, у нас здесь два явления, которые могут в определенной степени быть независимыми. Так, мозг и ум существуют отдельно, хотя между ними может быть связь. Далее, мы говорим, что разумность и сострадание – вне мозга. И вот мне хотелось бы глубже рассмотреть вопрос о том, как они контактируют между собой.

Кр.: О, такой контакт между умом и мозгом возможен только тогда, когда мозг тих.

Б.: Да, это необходимое условие. Мозг должен быть тих.

Кр.: Такая тишина – не следствие тренировки, к нему не ведут ни осознавание себя, ни медитация, ни желание тишины. Это естественный результат понимания человеком своей обусловленности.

Б.: И понятно, что когда мозг тих, он может услышать нечто более глубокое, верно?

Кр.: Верно. Когда мозг тих, у него появляется контакт с умом. Тогда ум может действовать посредством мозга.

Б.: Думаю, нам могло бы помочь, если бы мы смогли увидеть, есть ли в мозге какая-то активность, которая вне мысли. Ну например, является ли осознание частью деятельности мозга?

Кр.: Лишь в том случае, когда в этом осознании нет никакого выбора. Если осознаю я, то в таком осознании я могу делать выбор.

Б.: Мне кажется, что в этом может заключаться трудность. Что плохого в выборе?

Кр.: Выбор ведет к путанице.

Б.: Но из чего это следует?

Кр.: Вы же должны выбирать, по крайней мере, между двумя вещами.

Б.: Я могу выбирать, купить эту вещь или ту.

Кр.: Да, я могу выбрать, купить этот стол или тот.

Б.: Я выбираю цвет, когда покупаю стол. Это вовсе не ведет к путанице. Если я выбираю тот цвет, который хочу, то почему это должно приводить к путанице?

Кр.: В этом и нет ничего плохого. Тут нет никакой путаницы.

Б.: Но мне кажется, что в сфере психики выбор вносит путаницу.

Кр.: Речь идет только о психике, которая делает выбор.

Б.: Которая, в действительности, выбирает становление.

Кр.: Да. Выбирает становление. А там, где существует выбор, есть и путаница.

Б.: Вы говорите, что из этой путаницы психика делает выбор: стать тем или этим, так? Будучи сбитой с толку, она старается стать чем-то, стать лучше?

Кр.: А выбор предполагает двойственность.

Б.: Но на первый взгляд кажется, что это не та двойственность, о которой вы говорите, которая означает ум и мозг.

Кр.: Нет, тут нет двойственности.

Б.: Так в чем же разница?

Кр.: Давайте обратимся к очень простому примеру. Люди склонны к насилию, а ненасилие – всего лишь проекция мысли. Это двойственность, факт и не-факт.

Б.: Вы говорите, что двойственность существует между фактом и проекцией, которую создает ум.

Кр.: Идеал и факт.

Б.: Идеал нереален, а факт реален.

Кр.: Верно. Идеал нереален, он не существует.

Б.: Да. И теперь вы говорите, что разделение между ними есть двойственность. Почему вы так это называете?

Кр.: Потому что они разделены.

Б.: Хорошо, по крайней мере, они представляются разделенными.

Кр.: К примеру, тоталитарные коммунистические идеалы и демократические идеалы, все они – продукт ограниченной мысли, и это создает хаос в мире.

Б.: Итак, мы ввели понятие разделения. Но я думаю, что в нашем обсуждении термин «разделение» был применен к тому, что не может быть разделено. Мы пытаемся поделить психику.

Кр.: Правильно. Насилие не может быть поделено на насилие и ненасилие. Оно такое, какое есть.

Б.: Оно такое, какое есть. Таким образом, если возьмем насилие, то оно не может быть поделено, из него не может быть выделена такая часть, как ненасилие.

Кр.: Верно. Так можем ли мы остаться с «тем, что есть», а не с «тем, что должно быть» или «тем, чему следует быть», можем ли мы не создавать идеалы и прочее?

Б.: Да, но давайте вернемся к вопросу об уме и мозге. Мы говорим, что тут нет разделения.

Кр.: Нет, это не разделение.

Б.: Они находятся в контакте, верно?

Кр.: Мы говорили, что контакт между умом и мозгом существует, когда мозг тих и в нем есть пространство.

Б.: Таким образом, мы уточняем, что хотя ум и мозг находятся в контакте и вовсе не разделены, ум может все еще сохранять определенную независимость от обусловленности мозга.

Кр.: Будем осторожнее! Предположим, например, что мой мозг запрограммирован как мозг индуса, тогда и вся моя жизнь и деятельность обусловлены идеей, что я – индус. Разум, очевидно, не имеет ничего общего с такого рода обусловленностью.

Б.: Вы употребляете слово «ум» в значении «не мой ум».

Кр.: Ум не является «моим».

Б.: Он универсальный, всеобщий.

Кр.: Да. И также это не «мой» мозг.

Б.: Нет, но существует же отдельный мозг, этот мозг или тот мозг. Вы ведь не могли бы сказать, что существует и отдельный ум?

Кр.: Нет.

Б.: Тут существенная разница. Вы утверждаете, что ум действительно универсален.

Кр.: Ум универсален, если можно назвать его таким уродливым словом.

Б.: Безграничен и неразделен.

Кр.: Незагрязнен, не загрязнен мыслью.

Б.: Но, полагаю, многим людям было бы трудно так рассуждать, ведь откуда мы можем что-то знать об этом разуме? Мы знаем лишь, что мой ум – это то, что я ощущаю, прежде всего. Верно?

Кр.: Вы не можете называть его вашим умом. Есть только ваш мозг, который обусловлен. Вы не можете сказать: «Это мой ум».