Текст книги "Спектакль"

Глава 19

– Гипноз или френология? – из-за двери прозвучал высокий мужской голос. Прежде чем Натали успела ответить, дверь отворилась, и ей улыбнулся стройный седовласый мужчина с румяными щеками, в очках и потертом коричневом костюме.

– Э-э-э, гипноз, – ответила она, поглядывая назад, на лестницу.

– Отлично! – Он пригласил ее войти. – У меня уже было три френологических приема этим утром, и я готов к хорошему сеансу гипноза. Этьен Лебо, кстати, как вам уже известно с вывески.

Натали тоже представилась и вошла в просторную комнату, уставленную стопками книг. Они напоминали покосившиеся дымовые трубы, закрывающие все, кроме окон. Она глянула на названия книги на верху ближайшей к ней стопки – «Нейропнология». Такое слово вообще есть? «Суггестивная терапия: трактат о природе и применении гипноза». Скукота. «Зачарованная наука или наука зачаровывания?» Звучит загадочно. «Происхождение видов». По крайней мере, об этой она слыхала.

– Прошу вас, проходите, присаживайтесь, – сказал месье Лебо, указывая рукой на обитый золотистым шелком диван. – Вы когда-либо подвергались гипнозу?

Натали покачала головой.

– Прекрасно! – сказал он, хлопая в ладоши. Затем описал процесс: что он приведет ее в расслабленное состояние ума, будет управлять с помощью звука своего голоса и что она не может и не станет делать ничего противоречащего ее собственной воле.

Седовласая женщина с глазами навыкате и десятками ниток бус вышла из задней комнаты.

– Я мадам Женевьев Лебо, – сказала она, разглаживая свое платье в цветочек, затем сердечно взяла ее за руку и прошептала: – Мир вам.

На этих словах она лучезарно улыбнулась и, шаркая, подошла к бордовым занавесям и закрыла их. Полумрак накрыл комнату будто туманным одеялом. Солнечный свет пробивался по краям занавесей, создавая тени там, где раньше их не было. Мадам Лебо проскользнула в одну из щелок и ушла в заднюю комнату.

Месье Лебо сел напротив нее на деревянный стул и, положив руки на колени, наклонился ближе.

– Теперь самый важный вопрос. Чего вы хотите получить от сегодняшнего сеанса?

– Я хочу забыть некоторые события, которые случились со мной, – на пути сюда она обдумала разные варианты ответа на этот вопрос. Такая формулировка была самой сдержанной и в то же время правдивой.

– Могу ли я спросить, какого рода события?

Она повернула голову вбок, будто он на нее чихнул. Это тоже было намеренно.

– Насилие, преступление. Пожалуйста, поймите, мне тяжело это обсуждать.

– О, – сказал он, понизив голос, – я не буду выведывать. Должен вас, впрочем, предупредить, что забыть событие – не значит перестать его бояться.

Натали нахмурилась:

– Почему?

– Допустим, вы боитесь змей, потому что вас в детстве укусила змея. Я мог бы вам помочь забыть произошедшее, но вы все еще будете бояться змей, не понимая при этом, почему.

– Это еще хуже.

Месье Лебо понимающе закивал.

– Вероятно, вы можете использовать этот сеанс, чтобы примириться с этими событиями.

– Сомневаюсь, – произнесла Натали, но потом передумала. Она зашла так далеко, и не повредит проверить, возможно ли это. – Давайте тогда это попробуем.

– Хорошо, – сказал месье Лебо. – Примите во внимание, что во время гипноза вы можете рассказать то, что не рассказали бы, будучи в ясном сознании.

– Поняла. Начнем?

– Минутку. – Месье Лебо встал, исчез в той комнате, где скрылась его жена, и вернулся с длинной трубкой и накрытой чашей. – Опиум. Я предпочитаю очищать свое сознание перед каждым сеансом.

Этим его жена занималась в той комнате?

– Разве это не затуманивает сознание?

– Только если переборщить, а этого я не допускаю во время работы. Определенное количество позволяет открыть сознание, будто бабочка вылетает из кокона. Так я готовлюсь, чтобы освободить ваше сознание, открыть его больше своего. Желаете опиума?

Натали энергично помотала головой.

– Что ж… – Месье Лебо побарабанил по стенкам чаши, изучая ее. – Вы готовы, мадемуазель Боден?

– Нет. Я… я не могу.

– Почему?

– Потому что… – Ее язык споткнулся о многочисленные оправдания и соскочил на правду. – Потому что мне страшно.

– Закройте глаза, – сказал месье Лебо бесстрастно, выдыхая дым. – И мы поработаем над тем, чтобы помочь вам обрести покой. Да?

Была в нем некая успокаивающая мягкость, а в голосе его – нежность, которые делали его похожим на доброго дедушку. Он напоминал ей симпатичного библиотекаря, уже давно умершего, который много лет назад им с папой рекомендовал книги.

– Да, – сказала она, откидываясь на спинку дивана и закрывая глаза, – я готова.

Через секунду звуки перестали доноситься до нее, будто выставленные вдоль стен книги заглушили шум Парижа, и Натали наконец смогла погрузиться в себя.

– Ты паришь на облаке, без забот, в удобстве и безопасности, – начал месье Лебо. Голос его, мелодичный и спокойный, растворял тишину. – Звук моего голоса поведет тебя, покажет тебе, куда может зайти твой ум. Расслабься на этом облаке. Ощути себя – ты легче воздуха. Твои ступни, ноги, спина, плечи, шея, голова – все в мирном, защищающем тебя облаке. Тебе хорошо.

Дыхание Натали успокоилось и стало ровным, глубоким. Облачко было мягче любой подушки, к которой она когда-либо прикасалась, а небо вокруг – такого прекрасного голубого цвета, которого она не встречала ни в природе, ни в искусстве.

– Я дотронусь до твоего плеча. Когда ощутишь это прикосновение, наше путешествие начнется на покрытой травой поляне.

Рука коснулась ее плеча и снова исчезла.

Она стояла на яркой траве, зелень уходила вдаль, насколько хватало взгляда.

– Позади тебя дом. Зайди в него. Ты увидишь человека, близкого тебе, того, кто помогает тебе. Этот человек обнимет тебя.

Она повернулась и увидела маленький домик с черными ставнями и красной дверью. А войдя, сразу заметила Симону, которая расцеловала ее в обе щеки.

Голос, этот голос, которого она почему-то хотела слушаться, не понимая причины, смягчился:

– Кто здесь?

– Симона. – Натали услышала собственный голос. Каким-то образом услышала, хотя не чувствовала, как говорила.

– Симона здесь для того, чтобы помочь тебе разложить все по коробкам. Большая коробка стоит в центре комнаты, и рядом с ней – камни. Ты откроешь коробку и станешь наполнять ее камнями. Камни – это твои воспоминания, те, которые ты хочешь забыть. Если камень попадется слишком тяжелый, Симона тебе поможет.

Натали подошла к центру комнаты и села на колени. Она взяла маленький камешек и положила в коробку. Воспоминание о том, как она стояла в очереди в морг.

Затем еще один и еще. Вход в морг, приближение к витрине.

Камешек в коробку – ребенок, который плакал, стоя позади нее в морге.

Камешек потяжелее – девушка на плите в морге, растерзанная ножевыми порезами. Как ее звали?

Еще один камень, тяжелее предыдущего, – ребенок кричит в ужасе.

Следующий камень, на этот раз зазубренный, – прикосновение к стеклу.

Еще камень, очень тяжелый. Симона протянула руку, чтобы помочь. Одетт на плите кричит, окровавленная, под ударами ножа.

Она уронила камень и закричала. Симона наклонилась ближе и превратилась в тетю Бриджит со словом «ОЗАРЕНИЕ», выжженным на лбу. Натали поднялась на ноги, и трава превратилась в песок, а она стояла по колено в море. Волна ударила ей в ноги и потянула за собой, в открытую воду, прочь от пляжа, в темную пенистую пучину. Она кричала, пока не ушла с головой под воду, и вдруг поняла, что месье и мадам Лебо держат ее за руки в комнате, полной книг, и говорят ей успокаивающим тоном, что она в безопасности.

Горло саднило. Она поднялась на ноги снова, как только что в гипнотическом… Сне? Видении? Где это было? Непохоже на сон, непохоже и на видения из морга. Еще одно место, куда могло путешествовать ее сознание.

Ее сознание споткнулось о темный лабиринт реальности.

– Как долго я была под гипнозом?

– Не больше десяти минут, – сказал месье Лебо.

Нет, это было несколько часов. Так говорило ее тело. Она подошла к окну. Тени не сдвинулись. Он был прав.

– Думаю, вы не были полностью под гипнозом, – продолжил он. – Близко, но не совсем там. Где-то посередине, кажется. Вы будете помнить то, что случилось, скорее, как сон.

Ноги ее подкашивались от усталости. Ей казалось, будто она последнюю пару часов убегала от кого-то.

– Прошу вас, присядьте, мадемуазель, – сказал месье Лебо, ведя ее к дивану. – Мне так жаль, что это произошло.

Мадам Лебо, от которой пахло розами и чем-то медицинским, положила морщинистую руку ей на щеку. Прикосновение напомнило ей о тете Бриджит.

– Я принесу вам попить, – сказала она, исчезая в загадочной задней комнате.

Натали попыталась сглотнуть першение в горле.

– Чувствую, будто была в кошмаре, только еще хуже. Это часто случается? Кто-то попадает туда, «посередине», как вы сказали, и выходит оттуда в ужасе?

Месье Лебо покачал головой:

– Боюсь, что нет. Только однажды было в особых… обстоятельствах. А вы?..

Вопрос не сошел с его губ.

– Я что?

Он поднял сосуд с опиумом и трубку, положил их на стол в углу и посмотрел на нее. Затем расплылся в улыбке – примерно такой же, с какой встретил ее на входе.

– Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы идти? То есть вам нужно помочь добраться до дома?

Глаза и поза выдавали его.

«Вы не это собирались спросить».

– Я что? – повторила Натали, будто он ничего не отвечал, потому что, по правде говоря, он и не ответил.

Мадам Лебо вернулась с маленьким серебряным подносом, на нем стояли чайник и чашка. Она поставила поднос на столик рядом с диваном.

– Это вам поможет.

– Месье, что вы собирались у меня спросить? – Натали попробовала снова.

– Ничего, – жизнерадостно ответил он, скрестив руки. – Прошу прощения, это неправда. Я хотел спросить, сколько вам лет. Невежливый вопрос, знаю.

– Шестнадцать.

– О! – Его глаза засияли. Он удивился? Она выглядела на свой возраст, и ей никогда не давали больше семнадцати-восемнадцати. – Хорошо быть молодым. Да, Женевьев?

Мадам Лебо улыбнулась:

– Конечно.

Но что-то в его тоне, в том, как озарилось его лицо, подсказывало Натали, что и это не было тем вопросом, который он сначала хотел задать.

Он не поддавался. Что бы он ни собирался спросить, оно кануло в никуда.

«Почему?»

Мадам Лебо налила чай и передала ей чашку в бело-голубую полоску с надписью каким-то экзотическим шрифтом.

Натали подняла ее к губам, вдохнула пряный земляной, цветочный запах и немедленно опустила обратно.

– Что здесь? Это не чай.

Пожилые Лебо переглянулись, и только потом мадам Лебо ответила:

– Это похоже на чай, и оно поможет вам прийти в себя.

– Это опиум?

– Нет, – сказала женщина, – но там есть маковые зерна и другие травы.

Натали ощутила тревогу. На секунду она поддалась искушению, сильному искушению, и чуть не выпила чай залпом, но не стала – не смогла.

– Я лучше пойду, – сказала она, поднимаясь с дивана на ноги, которые внезапно обрели былую силу. – Спасибо, что попытались мне помочь. Сколько франков?

Месье Лебо взмахнул рукой.

– Я не возьму с вас денег, мадемуазель. Примите мои извинения за то, что ваше переживание было таким неприятным. Я могу только заключить, что… то, о чем вы хотели забыть, не может быть забыто.

Натали выпрямилась, впервые обратив внимание на то, какими невысокими и ссохшимися были оба этих странных человека. И все же они казались ей симпатично странными. В них чувствовалась свобода, решила она. Что-то вроде того, к чему стремилась Симона, только вкупе с опытом и уверенностью, которые приносит возраст.

Она взяла сумку и торопливо попрощалась, и последние слова месье Лебо преследовали ее всю дорогу домой.

– Помните, кто вы такая, – сказал он, – и тогда поймете, почему не можете забыть.

Глава 20

Сеанс гипноза, или что это там было, если учесть, что она ему полностью не подверглась, оказал на Натали неожиданное влияние: ее концентрация обострилась.

Оставшуюся часть дня ее мысли постоянно возвращались к одному и тому же. Не к видениям, не к Темному художнику, не к письмам, не к сосудам с кровью и даже не к Симоне с ее необычным, но занятным дружком.

Тетя Бриджит.

Натали решила после того воспоминания, превратившегося в сон в парке, поискать бумаги тетушки. Найдя сосуд с кровью, она отвлеклась на другое; кроме того, у нее не было возможности обыскать квартиру за последние пару дней. Но явление тетушки в ее гипнотическом забытье привлекло ее полное внимание к этим бумагам.

Почему это было так важно?

Они были просто бессвязными записками женщины, едва балансирующей на грани безумия.

И все же.

Папа озаботился тем, чтобы их сохранить, даже защитить. И из всех образов, связанных с тетей Бриджит, к ней под гипнозом просочилось именно это слово.

«ОЗАРЕНИЕ».

Натали подумала о том последнем дне у мадам Плуфф. Несколько обрывков вспомнилось сейчас, как осколки стекла, собирающиеся обратно в целое окно: прозрачное, искаженное, но позволяющее видеть сквозь него.

Конечно, тетя Бриджит не пыталась ее придушить, это была добавка из сна. Они с мамой без происшествий вышли из комнаты тети Бриджит. Потом мама привела ее к мадам Плуфф, которая угостила ее теплым молоком и печеньем с малиновым вареньем в серединке. Следующее, что Натали помнила, – то, как они ехали домой на извозчике. Папа прижимал к груди стопку бумаг так же, как она иногда прижимала к себе плюшевого зайца Сильвана. Придя домой, папа сразу понес эти бумаги в спальню и больше никогда о них не упоминал.

Сохранил ли он их?

Если да, то они должны быть в родительской спальне. Ей нужно поискать там.

Да, можно было дождаться, пока мама пойдет по делам или навестить подруг. Но такой возможности не было уже несколько дней, а ей нужно было знать как можно скорее.

Любопытство победило терпение, как часто бывает.

После ужина Натали сидела в папином кресле и читала антологию По. Мама устроилась на диване, работая над покрывалом для семьи Картье, жившей через дорогу: у них ожидалось прибавление этой осенью. Примерно около половины десятого мама сказала, что ей нужно «дать глазам отдых», отложила вязальные спицы и вскоре заснула.

И вот мамино дыхание стало глубоким и ровным; она даже начала слегка похрапывать.

Отлично: она проспит какое-то время.

Натали положила книгу на боковой столик и встала так тихо, как только могла. Она осторожно направилась в сторону маминой комнаты. Тень обняла ее, как только она проскользнула в дверь, а любопытный Стэнли шел за ней.

В темноте она нащупала лампу на мамином прикроватном столике. Дзынь! Задела рукой основание лампы. Она отдернула руку, прислушиваясь, пока не услышала, что мама все так же спит в гостиной.

Натали зажгла лампу и прикрутила до совсем небольшого огонька и понесла ее… Куда? Она помедлила, оглядывая родительскую спальню, будто видела ее впервые. Она не смотрела по уголкам этой комнаты уже много лет, с тех самых пор, как ее в возрасте 6 лет поймали за поиском рождественских подарков. (В то Рождество ее навестили и Пер-Ноэль[12]12
  Отец-Рождество, французский аналог Деда Мороза.


[Закрыть], который дарит подарки послушным детям, и Пер-Фуэттар[13]13
  Рождественский персонаж, не дарящий подарков, а шлепающий детей, которые плохо себя вели.


[Закрыть], который шлепает непослушных. Больше она никогда не искала подарки.)

Она начала с чулана, набитого сумками и коробками, приставленными к задней стенке. На их проверку ушло больше времени, чем предполагалось, из-за тусклого света и необходимости делать все тихо. Она не нашла ничего, кроме пары своей детской обуви. Пришлось упрашивать Стэнли, и он наконец выпрыгнул из чулана. Натали закрыла дверь и прислушалась: мама все еще спала – и тогда она принялась за ящики.

Их было шесть. В первых двух ничего спрятанного не оказалось. Третий тонко заскрипел, как мышь. Пальцы Натали пошарили внутри и натолкнулись на что-то продолговатое, плоское и с петлями с одной стороны. Ящичек.

Идеального размера для документов.

Она поставила лампу на комод и подвинула ее к краю, чтобы хватило света увидеть, что внутри. Бумаги, бумаги: ее свидетельство о рождении, документы о браке родителей и папиной работе на флоте, и какие-то документы, связанные с деньгами и квартирой. Она падала духом по мере того, как стопка становилась тоньше.

В следующих трех ящиках не нашлось ничего похожего на документы. Шкатулочка с монетами из папиных плаваний в дальние страны устроилась в последнем. Натали всегда завораживали эти монеты, потому что каждая рассказывала свою историю о путешествии папы в места вроде Америки (она мечтала когда-нибудь побывать в Бостоне, и Кохинхине[14]14
  Кохинхина – французское колониальное владение, существовавшее в Индокитае в XIX–XX веках.


[Закрыть], и во французском Алжире).

Внезапно на нее нахлынули эмоции, мягко, но неизбежно. «Скучаю по папе»: его грохочущему голосу, смеху от души, даже по его взгляду в минуты глубокой задумчивости. Он много повидал – это было высечено на его лице, будто меланхоличная мелодия – и иногда что-нибудь из этого рассказывал, но Натали знала, что кое-что осталось невысказанным.

Она сняла крышку и взяла наугад монетку. Было неважно что, просто то, что позволило бы ей почувствовать связь с папой прямо сейчас. Она положила ее в карман, похлопав по нему дважды, чтобы убедиться, что ей там надежно. Пора возобновлять поиски.

Согнувшись на полу, она заглянула под кровать. Там было две коробки, но она знала, что в одной лежит зимняя одежда, а во второй – рождественские украшения. Заглянув под крышки, она в этом убедилась. Стэнли залез в одну из коробок, и она легонько его подтолкнула, чтобы он выбрался. Она остановилась, прислушиваясь к маминому глубокому дыханию, прежде чем продолжить.

Осталось заглянуть в два места.

Натали посмотрела на очертания гардероба, боясь его скрипучих дверей и ящиков, и направилась к нему. Она наклонилась ближе, чтобы смягчить первый звук от отодвинутой задвижки на дверцах, морщась, когда звук оказался громче, чем она думала. Она снова прислушалась к маминому дыханию: все еще глубокое.

Подняв лампу на уровень глаз, она заглянула вглубь верхней полки. Постельное белье – с одной стороны, связанное бабушкой покрывало – с другой, между ними – ничего.

Натали потянулась к первому ящику и выдвинула его; дерево застонало, как усталый старик, который хотел, чтобы его оставили в покое. Она помедлила.

Все было спокойно, настолько спокойно, насколько бывает в боковой улочке жилого района Парижа. Маминого дыхания теперь не было слышно, но она и не ворочалась.

Натали пробежалась пальцами по свитерам, ничего не нашла, задвинула их обратно.

Этот поиск вышел гораздо менее интересным и плодотворным, чем она ожидала. Может, в них и была проблема – в ожиданиях. Просто желать найти ответ на старый и, возможно, неважный вопрос, чтобы утолить собственное любопытство о тетушке, еще не означало, что мир повинуется.

Она перешла к последнему месту, где стоило поискать: к письменному столу. Чернильница и небольшая стопка книг с пресс-папье на верху. Стэнли вскочил на стол, вертясь вокруг книг, чтобы понюхать чернильницу.

Улов из первого ящика – линейка, какие-то гвозди и молоток. Второй ящик был скрипучим, и открыть его заняло вечность. Он был набит обрезками бумаги и сложенной странички из Le Petit Journal. Как только Натали взяла его в руки, Стэнли спрыгнул на пол, сбив пару книг.

Диван скрипнул на деревянном полу, едва слышно.

Она положила книги на место в стопке, прогоняя Стэнли, но он все не уходил.

Мама раскашлялась в соседней комнате.

Натали затушила лампу. Мама была спиной к спальне, но если встанет, то увидит свет.

Пол явно скрипнул, так, как при движении веса человека с половицы на половицу.

«О нет, нет, нет…»

Скрипучий ящик все еще был открыт. Натали засунула газетный лист под передник и прижалась к ящику.

– Что ты делаешь?

Она повернулась. Мама держала лампу, света которой как раз хватало, чтобы осветить ее нахмуренное лицо.

– Ничего, – сказала Натали, надеясь, что голос ее не выдаст. – Стэнли сюда пошел, и я – за ним.

– Ты уверена, что не наоборот?

– Я собираюсь спать и хотела его взять с собой, только и всего.

Мама поставила лампу на прикроватный столик и скрестила руки.

– Он был в том ящике, который ты только что закрыла?

Натали видела, как Стэнли не спеша покинул комнату.

– Он столкнул книжки со стола. Ящик был приоткрыт, и я его задвинула.

Ложь разбухала, как комок теста, давя на ее внутренности.

– Утром поговорим. Bonne nuit[15]15
  Спокойной ночи (фр.).


[Закрыть], Натали, – сказала мама, ее обычно теплый тон заменил лед.

Она робко пробормотала «спокойной ночи» в ответ и пошла в свою спальню. Вытянула газетный лист – только один, страницы 9 и 10, датированные 27 апреля 1869 года, – и начала читать.

«Бракосочетания». Ее мама и папа поженились 24 апреля в этот год. Она прочитала перечисленные имена и нашла своих родителей в списке.

Она никогда не видела такой старой газеты, так что интересно было прочитать и остальное. Рядом с объявлениями о бракосочетаниях были секции рождений и некрологов. Реклама Café Maxime разместилась наверху страницы. На другой стороне было две статьи. Одна – о предстоящих парламентских выборах, такая скучная, что она перестала читать на четвертом предложении; другая была продолжением статьи со второй страницы, с заголовком «Эффект неизвестен»:

…отрицал, что эксперименты коррелировали с безумием. “Я принес в мир волшебство, – сказал доктор Энар, – не безумие”.

При этом доктор Энар не отрицает, что многие пациенты, которые успешно прошли процедуру переливания крови, позже наблюдали побочные эффекты. “Я не вправе обсуждать отдельные случаи, но происходили результаты лечения, которые оказались неожиданными”.

Хотя доктор Энар отказывается от дальнейших комментариев, уверенность семьи Трембле непоколебима. “Моя супруга – хорошая женщина, хорошая мать, – заявил месье Трембле, качая головой. – Я потерял ее, когда она сошла с ума, как и еще четыре семьи, в которых кто-то попал в психиатрическую лечебницу после этих экспериментов. Это наводит на мысль о том, что будет с моими детьми, если я следующий? – Трембле трясет головой. – Энар пообещал, что у нас “будет озарение”. Может, он считает, что озарение – это просто синоним разрушения?”.

Или, как мы можем наблюдать, печали.

Натали выронила газету. Она опустилась на пол с мягким шорохом.

«Озарение».

Такое сравнение – это уже чересчур: слишком зловеще, чтобы быть просто совпадением.

Она мало что знала об экспериментах доктора Энара, только то, что слышала от одноклассниц, которые заявляли, что их родственники были его пациентами. Энар нашел способ наделять людей будто бы магическими способностями: ясновидением, телепатией, сверхчеловеческой силой – путем переливания крови. Затем стали проявляться ужасные последствия: люди со временем теряли свои способности, одни погибали от переливаний, другие заболевали. Публика его разлюбила, и, насколько Натали было известно, он был забыт десять лет назад. Мало кто сейчас вспоминал «этого мошенника Энара».

Натали никогда раньше не слышала о связи между его лечением и безумием.

Тетя Бриджит заявляла, что видит во сне события, которые потом происходят наяву. Была ли тетушка одной из его пациенток?

Натали села на кровать, как вдруг ее пронзила другая мысль. Видения, потеря памяти…

Она встряхнула головой; это не могло быть связано. Она не помнила, чтобы проходила через медицинскую процедуру.

Не… помнила… чтобы… проходила.