Текст книги "Спектакль"

Глава 34

Следующие два часа были круговертью полицейских, вопросов и ответов.

Но без Темного художника.

Кристоф был с ней все это время, даже держал ее за руку, что одновременно облегчало и осложняло ее задачу.

Катакомбы были полны тайных ходов, как позже объяснил Кристоф, которые вели к церквям, тавернам и жилым домам. Пока она вышла из полицейского участка, следователи уже прочесывали город, перекрывая известные секретные входы в тоннели.

– Выглядит не очень перспективно, – Кристоф поделился с ней. – Если только кто-нибудь не придет и не расскажет, как что-то видел, он, вероятнее всего, вышел незамеченным в заброшенном месте.

Так близко к Темному художнику. И все зря.

«Он меня перехитрил. Он бы выиграл в любом случае: причинил боль, убил, смотрел, как я убегаю. И скрылся бы оттуда в любом случае».

Она ненавидела доктора Энара за то, что тот наградил Темного художника сверхъестественной остротой слуха.

Вернувшись домой в тот вечер, она рассказала матери о Темном художнике, начиная с того первого раза, когда он преследовал ее до дома, до склянки с кровью, писем и происшествия в катакомбах. Мама была просто вне себя, она клялась, что Натали не выйдет больше из дома в одиночку, пока Темного художника не поймают.

Маму можно было понять.

Натали не винила ее за то, что она была в ярости, ужасе, истерике, шоке и во всех эмоциях между ними.

Она бы на ее месте чувствовала себя так же.

В некотором смысле она завидовала маме, оттого что та чувствовала хоть что-то, потому что сама не могла. Натали будто оцепенела, практически впала в транс к концу рассказа.

И она была рада, что рассказала все Кристофу и маме, потому что, когда готовилась ко сну этой ночью, села сделать запись в дневнике.

Детали ускользали от нее.

Чего-то не хватало, многого. Она помнила, как Темный художник коснулся шляпы и сказал: “C’est moi”. Следующее, что она помнила, – это бег по главному тоннелю к людям, стоявшим около тела полицейского.

Потеря памяти все же не обошла ее, и она опоздала на пару дней. Но в этот раз она не возражала. В забывании есть свои плюсы.

Веки Натали распахнулись. Она была в комнате, лежала на чем-то холодном и влажном.

На бетонной плите с водой, которая охлаждала тела.

Она была в демонстрационной комнате морга.

Выверенным, осторожным движением она повернула голову вправо. Одетт Ру смотрела на нее мертвыми глазами. Она посмотрела влево и увидела, что безымянная вторая жертва смотрит на нее тоже.

«Сестры по смерти».

Она села. Группа людей глядела на нее через стекло. Лицо за лицом, лицо за лицом. Десятки парижан глазели, показывали пальцами, перешептывались. Они качали головами из сочувствия, отвращения и тайной радости, оттого что это не они были там, в охлажденной комнате, реквизитом в представлении, в котором убитые участвовали против своей воли.

Взгляд Натали переместился к другим плитам в первом ряду. Мирабель Грегуар и Шарлотт Бенуа – слева. Агнес – справа, по другую сторону от Одетт. Все лежали лицами к ней.

Затем они моргнули.

Все.

Одетт, безымянная девушка, Мирабель, Шарлотт, Агнес. Одна за другой.

Безымянная жертва попыталась заговорить. Ее язык, черный как смола, попытался сказать слово. Ничего не получилось.

Натали почувствовала, что на плите прибавилось воды. Она стала теплее, почти приятной, как вода в ванне. Она посмотрела вниз, на свои руки, и завизжала так громко, как только могла, но не было слышно ни звука.

На ней были белые перчатки.

И вода была не водой. То была кровь.

Она спрыгнула с плиты и повернулась к заднему ряду.

Еще один беззвучный крик.

Там, на пяти плитах позади нее, было пять разных версий ее собственного раздутого, окровавленного, порезанного трупа. Агнес встала с плиты и натянула по простыне на каждое тело, одну за другой.

Натали побежала к двери так, как это обычно бывает в снах: едва сдвигаясь с места, слишком медленно, чтобы убежать от того, что тебя преследует.

Наконец она достигла двери, с огромным усилием толкнула ее, открыла и выбежала через нее, но только чтобы обнаружить себя стоящей с лампой в руках в лабиринте катакомб. Было тихо, настолько, что она слышала только свое сердцебиение и больше ничего. Она поворачивала влево, вправо, шла прямо, но никуда не приходила; все выглядело одинаково.

Шаги позади нее.

Натали бросилась бежать, но это ничего не меняло, не могло изменить. Она не знала, как выйти оттуда. Когда она развернулась, то увидела лишь темноту. Звук шагов становился все ближе.

Она не видела ничего, кроме темноты.

И она остановилась.

Она вытянула правую руку в сторону. В тусклом свете разглядела аккуратный ряд костей: черепов, костей ног и рук, – которые тянулись на несколько метров. Она затушила лампу и свернулась калачиком рядом с расчлененными скелетами, положив голову на землю.

Шаги были все ближе и ближе. Она зажмурилась, но вскоре различила свет сквозь веки.

Она открыла глаза – и оказалось, что вокруг больше не катакомбы. И она снова лежала на спине, на этот раз перед глазами – небо. Она увидела маму и папу. Мама держала увядший букет желтых цветов, а папа сжимал в руке флакон с землей из катакомб в руке. Она села.

– Я не мертва! – закричала она. На этот раз звук было слышно.

Она проснулась в крике.

Глава 35

Аромат вишен на плите просочился в спальню Натали следующим утром, что стало воздушным противовесом кошмарам прошлой ночи.

Натали не спеша стала собираться, а потом решила еще кое-что сделать перед тем, как присоединиться к маме в кухне.

Земля из катакомб. Дурацкая, глупая, бесполезная земля, которая стоила человеку жизни и чуть было не обошлась ей ценой собственной жизни.

Натали не хотела больше ее носить с собой, но и выбрасывать не хотела тоже. Она вынула коробочку из сумки и положила на книжную полку, рядом с мышиным скелетиком. Пусть там и стоит.

Она взяла баночку с песком и ракушками, подаренную Агнес, и положила на прикроватный столик. Ее самое ценное сокровище заслуживало особого места.

Мама приготовила ей багет и тарелку свежих фруктов.

– У меня хорошие новости, – сказала она с робкой улыбкой. – Папа вернется домой раньше, чем мы думали! На этой неделе.

– Да? – Натали ухмыльнулась в тот день, когда она не ожидала от себя улыбки или смеха. – Это лучшие новости за все лето. Мне необходимы радостные новости. Как и тебе, – она поцеловала маму в щеку и села за еду.

Как бы мама ни старалась быть веселой, она не могла спрятать своего изнеможения. И Натали ее не винила. Мама была спокойнее, чем Натали ожидала, и прошлой ночью, и сейчас, когда они снова говорили об этом, но было очевидно, что она не выспалась. Натали тоже не выспалась.

– Я уже несколько дней не читала газет, – сказала Натали, убирая со стола после завтрака. – У нас еще есть старые?

Мама ложечкой перекладывала варенье в банки.

– Ma bichette, ты уверена, что это хорошая идея? Месье Патинод сказал, что тебе не стоит беспокоиться по поводу написания репортажей из морга, пока не будешь готова вернуться. Если будешь готова.

– Я буду, через пару дней. – Тон Натали был мягким, покорным. – Я могу притворяться, что думаю о чем-то другом, но мы с тобой обе знаем, что это не сработает.

Мама запечатала банку, затем со вздохом ответила:

– Они на полке, рядом с папиным креслом.

Натали достала газеты и, устроившись за кухонным столом, развернула выпуск с начала этой недели.

Тот, что об Агнес.

На первой странице разместилась иллюстрация – художник изобразил скорбящую мать Агнес с заголовком «Душераздирающая сцена в морге».

Ее собственное сердце разбилось, прежде чем она смогла прочитать еще хоть слово.

Рядом с иллюстрацией поместили письмо Темного художника.

Дорогой Париж,

я продолжаю совершенствоваться в своей работе, и толпы продолжают демонстрировать интерес к моим экспонатам. Мне так приятно.

Я верю, что это только начало.

Ваш

Темный художник

Его слова ползли по ее коже как насекомые.

Агнес, экспонат.

Нет, она была ее подругой.

«Э-э-э, привет?»

Было и хорошо, и плохо, что она забыла почти все, что случилось с Темным художником в катакомбах. Она помнила слова, которыми все это описывала, но они звенели пустотой в ее памяти, будто она повторяла чужую историю. А вдруг она что-то забыла упомянуть? Теперь ее воображение заполнит все пробелы.

«Он прикоснулся ко мне?»

Она прогнала незваный вопрос с дрожью. Ее пальцы поднялись к маленькой ранке на щеке. От острия лезвия Темного художника, как она говорила Кристофу. У нее бывали царапины похуже от заигравшегося Стэнли, когда тот еще был котенком. И все же она сбежала от убийцы, зарезавшего несколько девушек.

Зарезавшего Агнес.

Был ли это тот же нож?

Он порезал Агнес от щеки до ключицы. Но у Натали были лишь царапинка на щеке и дырка на сумке.

Несмотря на то что он желал ее крови.

Она громко выдохнула, что привлекло мамино обеспокоенное внимание.

– Я читаю статью об Агнес, – сказала она, расправляя бумагу, и вернулась к чтению.

Конечно, это “шоу” было особо коротким, так как родители мадемуазель Жалбер опознали ее буквально спустя несколько часов после того, как тело было выставлено на обозрение.

Статья продолжалась описанием сцены, дополнялась цитатами посетителей морга, а также смотрителя и Кристофа. Ее мысли перенеслись к восковой сцене в музее Гревен, которая изображала двух жертв. Продолжают ли они ее менять, добавляют ли трупы?

Будет ли там копия Агнес?

Она не хотела знать ответ.

Натали аккуратно сложила газету и перевернула, чтобы не видеть изображения матери Агнес. Оно было точным и очень похожим.

Она придвинула к себе сегодняшний выпуск Le Petit Journal. И снова заголовок ударил ее. «Полицейский убит в катакомбах».

Полицейский агент Себастьен Этье был убит неизвестным вчера на входе в катакомбы.

Его имя было Себастьен. А она и не знала, никогда не спрашивала Кристофа, как звали людей, которые ее защищали.

Ни Темного художника, ни Натали в статье не упоминали. Кристоф подготовил ее к этому, говоря, что полиция не хочет сеять панику. Для любого другого парижанина это будет выглядеть как акт насилия, не связанный с другими.

«Себастьен заслуживал лучшей участи. Он погиб из-за меня».

Она встала и подошла к окну гостиной, где свернулся Стэнли. Посмотрела через дорогу, где сидел полицейский, ее полицейский. «Ты будешь под защитой, пока мы его не поймаем», – сказал ей Кристоф. Но она никогда не задумывалась об их защите и о том риске, которому они подвергаются из-за нее.

– Спроси, как его зовут, мама, когда пойдешь на улицу.

Мама нахмурилась.

– Его – это кого?

– Полицейского, который следит за нашей квартирой. – Она махнула рукой в сторону окна. – Хочу узнать, как его зовут. Мне нельзя с ним заговаривать, но тебе этого никто не запрещал.

– Поняла, ma bichette. Спрошу.

Сегодня вечером она помолится за Агнес, Себастьена и того полицейского на улице поименно.

Позднее этим утром, когда Натали складывала одежду, в дверь постучала Симона.

– Если любишь профитроли, открывай скорее.

Натали подошла к двери и поприветствовала Симону. Та вплыла в квартиру с двумя наполненными кремом пирожными на тарелке.

– Я подумала, что моя очередь принести вам двоим угощение. Нам кто-то принес несколько, и я решила поделиться. – Она перевела взгляд с Натали на ее мать. – Я… я пришла не в лучший момент?

Мама покачала головой, тепло поблагодарила Симону и взяла профитроль. Натали закрыла дверь и взяла с тарелки второй.

– Спасибо. Я свой отложу на потом.

– Моя дражайшая подруга откладывает профитроль? – Симона нахмурилась. – Что-то действительно не так, да?

– Мне многое нужно тебе рассказать, – сказала Натали, показывая пальцем вверх. – Мама, мы будем в «салоне на крыше».

Мама вытерла пальцы о тряпочку и плотно закрутила крышку банки.

– Аккуратнее там.

– Хорошо, – сказала Натали.

– Почему она так сказала? – спросила Симона на выходе из квартиры.

Натали вздохнула.

– Из-за вчерашнего.

Через несколько минут, когда они уселись в тени около внутреннего края крыши, Натали рассказала Симоне обо всем, что произошло.

– Думаешь, он за тобой придет?

Натали обхватила колени.

– Кто знает? Я пока не хочу выходить из этого здания, это я тебе точно могу сказать. А прошлой ночью я спала, подперев дверную ручку стулом, – проговорив только эти слова, она уже поняла, что это не рабочий долгосрочный план. Но на сегодня он сгодится.

– Сначала склянка, потом его интересный комментарий насчет твоей крови. Интересно, то ли это самое, что им движет, такая зацикленность на крови.

– Он псих, – сказала Натали и дотронулась до царапины на щеке. – Вот что им движет.

– Знаю, но, может, есть связь между его деяниями и экспериментами Энара. – Симона прижалась спиной к кирпичам и подтянула стопы к себе в тень.

– Я хотела бы задать ему еще десяток вопросов. Не то чтобы он ответил бы, но… – Натали не окончила предложение. – Я так устала.

Она положила голову Симоне на плечо. Они так сидели молча, пока муравей не заполз на ногу Натали. Она встала и стряхнула его.

– От солнца больше не спрятаться. Пойдем вниз?

Когда они вошли в квартиру, мама была не одна.

На диване сидел Кристоф и гладил Стэнли; он поприветствовал ее легкой улыбкой.

– Если это не слишком тебя затруднит, – начал он, – я хотел бы попросить тебя пойти со мной в морг, пожалуйста. Там новая жертва.

Глава 36

Натали вонзила ногти в ладони.

– Уже новая.

«Это могла быть и я».

Представив Кристофа и Симону друг другу, она прошла к папиному креслу, где мама сидела, водя рукой по шрамам. Натали встала рядом, положив руку на кожаную спинку.

Кристоф склонился вперед.

– Я знаю, что прошу о многом, учитывая все случившееся, но мы были бы весьма благодарны. И, мадам Боден, заверяю вас, что она будет под защитой все время.

Натали посмотрела на маму, которая закрыла глаза и кивнула.

– Конечно. Я сделаю все возможное, – сказала Натали, вжимая костяшки пальцев в кожаную обивку.

– Я пошла бы с тобой, – сказала Симона, – но моя мама уходит скоро на рынок, а мне надо присматривать за Селестой.

Мама подняла руку и покачала головой.

– Я присмотрю за ней, Симона.

– Правда? Спасибо, мадам Боден.

С того судьбоносного дня в музее восковых фигур они не ходили никуда вдвоем, и не было больше ни дня, чтобы Натали настолько хотела видеть Симону рядом с собой, как сегодня.

Вскоре они прибыли в морг. Очередь была длинная, и Кристоф провел их внутрь через выход. Коллега увел его, но прежде Кристоф пообещал с ними встретиться в Café Maxime после всего.

Во рту у Натали пересохло.

– В прошлый раз я делала это…

Это было для Агнес. Она не договорила. Симона сама поняла; произносить не было нужды.

– Хочешь пойти домой?

Натали покачала головой. «Я обещала Агнес».

Симона взяла Натали под руку, и они направились к толпе. Еще не видя трупы, они поняли, как всегда, по скоплению людей, где именно лежит жертва. Они подождали просвета и скользнули вперед, как только несколько человек отступило.

У убитой были оливковая кожа и спутанные волнистые волосы, которые змеились по плите. Лицо было изрезано так сильно, что черты невозможно было различить, а поперек живота зияла глубокая неровная рана. Натали притянула Симону ближе.

«Что он имел в виду, когда сказал, что Агнес просила ее убить?»

Она покачала головой. Она снова вовлекалась в его игры.

– Каждая следующая хуже предыдущей, – прошептала Симона.

Бисеринки пота появились на шее и лбу Натали.

– Я его видела вчера, Симона. Это неважно, что я мало что помню. Это случилось. Вчера.

Симона взяла ее за руку.

– Ты не обязана это делать, Натали.

– Почему я не помню? Может, это хуже того, что делаю, или того, что я тебе рассказывала, – Натали сделала шаг назад от витрины. – Я собираюсь посмотреть глазами того, кто видел меня, человека, который убил Агнес, преследовал меня, угрожал мне ножом, убил полицейского Себастьена.

– Pardonnez-moi, – мягко сказал молодой женский голос позади, – но, может, вы дадите другим посмотреть, если сами уже не хотите?

– Мы хотим? – произнесла Симона, затем повернулась к Натали. – Кристоф поймет. Все поймут.

Натали глядела на шестую несчастную, на то, что было ее лицом, животом.

– Ты была права все это время. Этот дар мне дан неспроста, – прежде чем успела замешкаться, как перед прыжком в холодную воду, она потянулась к стеклу.

Жертва была уже мертва.

Рот ее был открыт в крике, кровь струилась изо рта, один глаз открыт, другой закрыт. Она была окровавленной, разломанной куклой.

Темный художник в алых от крови перчатках гладил жертву по щеке. Один-единственный, яростный порез шел от ее уха до горла.

– Слишком поздно, – сказал он.

Чернота спустилась, будто на птичью клетку накинули покрывало.

Но Натали не обнаружила себя снова в смотровой комнате рядом с Симоной. Вместо этого видение продолжилось.

Все было белым, во всех направлениях.

Туман.

Темный художник открыл заднюю дверь крытой повозки и вытащил тело девушки. Натали чувствовала вес, это было тяжелее, чем что-либо поднимаемое ею ранее.

Он протащил труп несколько шагов и положил на землю.

Река.

Темный художник опустился на колени, поцеловал мертвую девушку в лоб и аккуратно столкнул в воду, будто отец, крестящий ребенка.

Он уложил ее лицом вверх, сцепил руки и сильным толчком отправил плыть по Сене.

Как только поднялся, снял перчатки.

– Да хватит уже.

И он стал задыхаться.

Пальцы его взлетели к горлу: веревка, она затягивалась. Он ловил ртом воздух, тянул веревку. Ее ослабили немного, потом полностью.

Он повернулся и успел увидеть, как кованая железка летит ему в голову.

Снова чернота.

Натали все еще не вернулась в морг.

Она лежала под углом и видела перед собой огромную стеклянную витрину, плотную толпу за ней, Симону среди нее.

И саму Натали, рядом с Симоной.

В демонстрационной комнате морга.

Натали вынырнула из видения резко, рывком, с трясущимися руками. Глаза ее застыли на витрине.

Симона обняла ее крепко.

– Ты со мной. Ты в безопасности.

– Mon Dieu… – Натали пыталась остановить дрожь. Симона притянула ее еще ближе и жестом отогнала кого-то.

– Что случилось?

Слова было сложно складывать; она закашлялась на первой попытке заговорить. Когда смогла, то зашептала Симоне так тихо, что той пришлось склониться.

– Симона… Темный художник…

Натали высвободилась из объятия Симоны, стремясь вдохнуть поглубже, и показала на труп в стороне во втором ряду.

– Вон он.

Глава 37

Симона посмотрела на мужчину на плите, затем снова на Натали.

– Ты уверена?

– Абсолютно.

Она пересказала видение Симоне и не сводила глаз с Темного художника, его стройного тела, отвратительно знакомого. Сконцентрировалась на его руках, тех самых, что держали нож у ее щеки только вчера, которые убили Агнес и еще пять девушек.

Как странно совмещать этот жалкий труп с ужасным убийцей, который преследовал ее в катакомбах. Он теперь был ничем. Ничем.

Лиловая полоса тянулась по его шее. Висок был провален, оставив коричневато-красную дыру на черепе. У него были сильные, четкие черты, будто он сам был из чего-то высечен. Короткие волосы, зачесанные на одну сторону. Аккуратная бородка. Даже вывешенная за ним одежда была хорошо скроенной и модной.

Он был очень красивым мужчиной.

Натали хотела, чтобы он был уродливым.

Пока она глядела на его труп, медленное, неприятное понимание поглощало ее как лава.

– Я раньше видела это лицо. Не знаю, где, но видела. Не в видении.

– Он тебя преследовал; ты сказала, что он сознался в этом. Может, ты его тогда увидела?

– Я очень хорошо помню тот вечер, и это, кажется, не то, о чем я думаю. Мне кажется, это было ближе, – сказала Натали, потирая виски.

– Склянка с кровью? – предложила Симона.

– Это либо случилось, пока я спала в парке, либо воспоминание утеряно. Правда, непохоже на остальные провалы в памяти. Нет, тут что-то другое, – Натали помотала головой. Разве может она быть уверена? – Я не знаю. Какая, впрочем, разница? Он забрал у меня последнее воспоминание о себе.

Она переводила взгляд между шестой жертвой и Темным художником. Хотела остановить его до того, как он убьет еще кого-то. И не остановила. Эта девушка со своими мечтами, сожалениями, надеждами и печалями, как и Агнес, и Одетт, и Мирабель, и другие, уже умерла.

– Мне так жаль, – сказала она, проводя кончиками пальцев по стеклу.

– Ты не подвела ее, – голосом одновременно нежным и непоколебимым проговорила Симона. – Они узнают, что тело вон на той плите – это их убийца. Благодаря тебе узнают. И его больше нет.

Вот так просто эта угроза, эта опасность перестала существовать. Как и его секреты. Ее пронизывало разочарование, когда она думала о катакомбах и о том, как он задавал вопросы, когда у нее самой их было так много. Спросила ли она у него хоть что-то, хоть немного способное прояснить его мотивы? Нет, она пересказала бы Кристофу. Темный художник манипулировал ею, запугал ее, обнаружил ее секреты, а свои защитил.

Она возненавидела его пуще прежнего.

Натали внезапно почувствовала себя зажатой в толпе. Она обернулась и увидела, что трое или четверо человек собралось вокруг них с Симоной; в момент, когда она встретила их взгляды, они отошли как по команде.

Ей хотелось крикнуть им: «Вон он, ваш убийца! Прямо там!».

– Если бы они только знали, – пробормотала она. – Вместо этого таращатся на меня.

– Не обращай внимания на этих трупоглядов. Пойдем, – Симона взяла ее за руку и повела к выходу.

Натали остановилась у двери с Медузой, той, которая зашипела на нее в первый день в морге. Или так могло показаться ее сбитому с толку разуму.

– Мы должны ему рассказать.

– Увидим его через пару минут.

Она задержала взгляд на греческом божестве и ее извивающихся змеях.

– Не нужно было ему от нас уходить.

– Натали, – Симона тронула ее за плечо, – он делает то, что должен. Теперь пойдем, займем столик. Он к нам скоро присоединится.

Выходя из морга, Натали оглянулась. Мужчина с тростью показался, как только они перешли на набережную Турнель.

– Скоро он узнает, что Темный художник – просто труп, а не угроза.

– Разве это не замечательное утверждение? – сказала Симона, ткнув ее в ребра.

Они сели за уединенным уличным столиком в Café Maxime, и Кристоф присоединился как раз тогда, когда Джин принимала их заказ.

– Вам булочку с шоколадом, Натали?

– Non, – она не могла, еще рано, – эклер.

Кристоф попросил кофе и, когда Джин отошла, не успел сказать ничего, кроме приветствия, как Натали выпалила свое видение в подробностях. Явно с трудом сдерживая слова, он взорвался ликованием, стоило ей договорить.

– Все сходится! Ты подтвердила мои подозрения. И что еще лучше – его уже опознали.

Симона помотала головой.

– Погодите. Что?

– Не как Темного художника, а как Дамиена Сальважа.

Кожу Натали стало покалывать. Обретя имя,он стал реальным человеком.

Пропала загадка, пропали бесчисленные личины, которые он мог иметь. Не нужно было больше представлять, кем он мог быть. Каким бы монстром и злодеем ни был, он при этом всего лишь человек.

Это делало его, с одной стороны, более, а с другой – менее устрашающим, даже после смерти.

– Это то, чем мне пришлось заняться, когда мы вернулись.

Натали покраснела, смущенная тем, что обиделась, когда он не мог находиться с ней рядом во время видения. Она чувствовала взгляд Симоны, но делала вид, что не замечает этого.

– Тело шестой жертвы всплыло в Сене. И это тоже, почти одновременно. Совпадение привлекло мое внимание. Я оставил сообщение своим коллегам, чтобы меня сразу же известили, если его кто-то опознает, – Кристоф побарабанил пальцами по столу, ударяя на каждом слове. – Богатый промышленник его узнал. Этот мужчина заказывал месье Сальважу изготовление платяного шкафа несколько месяцев назад. У него даже была с собой визитная карточка Сальважа.

– Представьте, каково иметь мебель, вырезанную Темным художником? – Натали состроила гримасу, но вдруг кое-что вспомнила. – Боже, тот резной деревянный столик в видении с Мирабель: изящная работа, довольно темное дерево, декоративные элементы на уголках. Получается, он… сам его сделал.

Она почувствовала вину за то, что тогда сочла это незначительной деталью.

– Практиковался, чтобы потом резать девушек, – сказала Симона, нахмурившись. – Но больше уже не будет.

Как приятно снова будет гулять по улицам, думала Натали, и не гадать, есть ли злой умысел в шагах поблизости или дурное намерение в сердце каждого прохожего мужчины.

Джин пришла с их «праздничным обедом», как нарекла его Симона. Натали отломила кусочек эклера и предложила Кристофу. Она попыталась проигнорировать покалывание в конечностях, которое испытала, когда он его принял.

– То есть убивший его избавился от тела таким же способом. Нарочно. Кто? Почему?

– Он хочет признания своих заслуг, что наводит меня на мысль: он – убийца Темного художника – знал об убийствах или, по крайней мере, видел, как тот избавлялся от жертвы, и решил совершить правосудие самостоятельно. Веревку не так уж сложно найти у реки.

Натали потерла шею.

– Хотела бы я рассмотреть больше. Дурацкий туман.

– Того, что ты увидела, достаточно, чтобы сложить картинку, – добрым голосом сказал Кристоф. – Кстати говоря, я сниму Матье с патруля, когда буду выходить. Натали, я очень рад сказать, что тебе больше не нужна защита.

– Матье, – начала Натали, изображая Кристофа, – вам больше не требуется сопровождать мадемуазель Боден. Она благодарит вас за службу, но я рад известить вас, что она в вас больше не нуждается. Потому что Темный художник мертв. Ох как мне нравится произносить это предложение.

Кристоф откусил кусочек сыра с плесенью.

– Как только вернусь, отправлю группу в дом Дамиена Сальважа, чтобы удостовериться. Париж должен узнать, кто такой Темный художник, как можно скорее.

– Завтра куплю несколько копий Le Petit Journal, – сказала Симона с озорной усмешкой. – Хочу скорее увидеть заголовки: «Темный художник найден и убит!» или «МЕРТВ: Темный художник, Дамиен Сальваж!».

– Ну… – сказал Кристоф, поднимая руку, – есть вероятность, что завтра этого еще в газетах не будет.

Натали уставилась на него.

– Ты позволишь людям думать, что Темный художник жив, даже когда убедишься, что это он?

– Это решение примет главный следователь, но возможно и такое. Он может захотеть скрыть это от публики, пока они расследуют, кто его убил. Не больше чем на пару дней, я уверен.

Натали перевела взгляд на Симону, чье выражение ужаса на лице, несомненно, отражало ее собственное.

Еще один день всеобщего страха, еще один день продажи газет, еще один день посетителей морга. И еще, и еще один, так долго, как полиция сочтет нужным.

– Это… неприятная правда профессии, – сказал Кристоф. Он допил свой кофе и извинился, оставив на столе деньги за всех троих. Тепло попрощался и ушел.

Натали посидела секунду, глядя на других парижан: в кафе, на улице, в проезжавшем омнибусе, на входе и выходе из магазинов. Когда она узнала об Озаренных, то подумала, что в мире два типа людей: те, кто обладает магическими способностями, и те, кто не обладает ими. Но на самом деле они делились по другому принципу: на тех, кто понимает, что на самом деле происходит, и тех, кто не понимает этого.

Кому из них повезло больше, она не могла решить.