Текст книги "Спектакль"

Глава 25

Через полчаса Натали уже была поглощена архивами Le Petit Journal, проведя всю дорогу от кладбища до редакции, мысленно повторяя извинения в адрес месье Дюбре. Она упрекала себя за глупость и за то, что так на нем зациклилась. Пора было изменить ход мыслей и попробовать другой подход.

Больше чем когда-либо она придавала важность фактам.

Месье Патинод был на редакционном собрании, что ее не расстроило, потому что она хотела узнать как можно больше сама перед разговором с ним. Ей было неловко, что она так мало знала об экспериментах Энара и Озаренных, когда говорила с Кристофом. Люди, обладающие магическими способностями или обладавшие ими в прошлом, могли проходить мимо нее на улице или стоять рядом с ней в морге. Так много предстояло узнать, что она чувствовала себя первооткрывателем.

Несомненно, ее родители избегали этой темы из-за тети Бриджит.

Архив, лабиринт высоченных деревянных стеллажей, содержал как минимум одну копию каждого ежедневного выпуска газеты с момента основания в 1863 году. Учитывая, что она не знала, когда Энар или его пациенты впервые попали в заголовки, она начала с того, что ей было известно наверняка: с конца. Просмотрев газеты всего лишь за неделю – в сентябре 1870-го, когда Энара убили, – она осознала, что недооценивала масштаб задачи.

Натали вытянула статью о смерти Энара и склонилась над ящиком, оценивая размер оставшегося ряда. Сотни и сотни газет. Пройдут дни, пока она просмотрит их все.

Она развернула газету, датированную 17 сентября 1870 года, и принялась за чтение.

ПЬЕР ЭНАР, ДОКТОР «ОЗАРЕНИЯ», НАЙДЕН МЕРТВЫМ В ЛАБОРАТОРИИ

Доктор Пьер Энар, 58 лет, был найден мертвым в своей лаборатории в пятницу утром. Энар, который ненадолго снискал славу со своими ныне печально известными экспериментами, скорее всего, был отравлен, как сказал префект полиции Эмиль де Кератри. Налицо следы борьбы; большая часть оборудования разбита. Осколки десятков стеклянных пробирок с кровью разбросаны по всей лаборатории. Шея и лицо Энара были покрыты порезами, нанесенными куском стекла, найденным на месте преступления; де Кератри заявил, что раны были нанесены после смерти.

Пробирки с кровью. Как тот сосуд с кровью. «Это совпадение или зацепка?» Натали продолжила искать в более старых газетах. В июле 1870 года нашлась еще одна интересная статья.

ЭНАР ВОЗОБНОВЛЯЕТ ПЕРЕЛИВАНИЯ

Рекламные плакаты, замеченные по всему Парижу вчера, гласят: после шестимесячного перерыва, который повлекла случайная смерть пациента в процессе переливания, доктор Энар возобновляет работу 1 августа.

Несмотря на противоречивые мнения об экспериментах Энара, люди продолжают записываться на процедуру.

«Сейчас не так много народу, как раньше, – сказал владелец лавки неподалеку, – но люди то и дело выходят от него с повязками».

В 1866 г. Энар провел эксперимент по переливанию крови, сочетая науку и, как некоторые считают, «магию», чтобы давать «магические способности». Процедура предполагает забор крови, добавление секретного химического ингредиента Энара, затем обратное вливание крови в тело.

Его первый пациент – он сам.

Энар, который теперь отказывается говорить с журналистами, как сообщается, все еще обладает своими способностями: даром диагностировать заболевания по запаху. Он заявляет, что никогда не испытывал побочных эффектов, в отличие от всех тех, кто еще подвергся его переливанию, хотя ходят слухи, что периодически он перестает чувствовать вкусы.

Некоторые пациенты лишились рассудка, и многие утверждают, что их магические способности были лишь временными, иногда их обретали всего на два месяца.

Улучшил ли Энар свою формулу или процедуру? Или, как сказал один разочарованный пациент, дело просто в том, что «всегда находятся люди, глупые настолько, что не учатся на чужих ошибках»?

Она сложила газету и засунула ее обратно в ящик.

– Натали? Что вы тут делаете?

Она подпрыгнула. Месье Патинод стоял в конце ряда: руки сложены за спиной, на губах улыбка. Он слегка покачивался на каблуках.

– Я… я хотела с вами поговорить, – сказала она, опираясь на ящик.

– Да, Арианна мне передала. – Он указал на стеллаж: – Я имел в виду: о чем вы ищете сведения?

– О докторе Энаре.

Брови месье Патинода, похожие на мохнатых гусениц, изогнулись. Он медленными, осторожными шагами двинулся к ней.

– Почему?

– Ну, как раз об этом я и хотела с вами поговорить. Месье Ганьон сказал, что вы много знаете об Энаре и об, э-э-э, Озаренных.

– Озаренные. Это та еще тема. – Он снял очки и ущипнул себя за переносицу. – Давайте… продолжим этот разговор в моем кабинете.

Натали аккуратно закрыла ящик, задвигая людей и события повседневного Парижа, сохраненных в печати. Она последовала за месье Патинодом в его кабинет молча. Когда она зашла, он поднял палец и сделал шаг обратно в коридор.

Он отослал Арианну с каким-то заданием и вошел в кабинет, закрывая за собой дверь.

– Месье Ганьон сказал мне, что вы хотите поговорить.

Ее лицо залилось краской, пока она усаживалась на стул.

– Правда? – «Что именно он сказал?»

Месье Патинод положил руки в карманы и подошел к окну. Он смотрел в него так долго, что Натали показалось, будто он о ней забыл. Она посмотрела в сторону закрытой двери, чувствуя себя неуютно из-за затянувшегося молчания.

– Он не рассказал никаких подробностей, только то, что вы узнали об участии своей тети в экспериментах Энара и что у вас есть вопросы, на которые он не знает ответов. – Месье Патинод отвернулся от окна и встал к ней лицом. – А еще он отправил вас ко мне не из-за газетных статей, а из-за того, что я один из Озаренных.

Слова, слетавшие с губ месье Патинода, никак не совпадали с представлениями Натали об этом человеке, главном редакторе Le Petit Journal, который имел склонность к нервным жестам и всегда торопился.

У него магические способности?

– Я… я никогда бы не подумала. – Все ее восприятие месье Патинода было изменено одним предложением. Может, у нее есть сторонник? Ее переполняло волнение. Вот он, ее первый шанс поговорить с кем-то, кто пережил этот опыт и не сошел с ума. Ей нравилось, что он был прямолинеен, а не как мама. Он не боялся говорить об этом.

– Мы повсюду, – сказал он, разводя руки. – Мужчины, женщины, всех классов, религий и профессий. Невозможно их узнать, больше нет. Остальное общество имеет… разные мнения об этом. Некоторые из нас хвастаются своими способностями, другие их прячут, но большинство, полагаю, где-то посередине, независимо от того, сохранились ли у них способности.

– В чем ваш дар? – Натали наклонилась вперед. – Он у вас еще есть?

– Да. Я знаю, правду человек говорит или нет.

Она помедлила в удивлении, будто он наложил на нее заклинание.

– Вы… можете читать мысли?

– Нет, – ответил он, – это сложнее: я способен понять намерения, скрывающиеся за тем, что люди говорят или пишут. Слышу слова и голоса как музыку. Правда мелодична; ложь полна неправильных нот, очевидных ошибок в симфонии. Чем грубее ложь, тем более фальшивой мне слышится нота.

Это звучало странно, но вероятно. Как и ее собственная загадочная способность.

– Покажете мне?

– Я буду задавать вам вопросы, – сказал он, складывая пальцы домиком. – На некоторые отвечайте неправду, на остальные – правду.

– Хорошо.

– Ваше второе имя?

– Франсис. – Правда: так звали ее бабушку. Хотя ей имя не нравилось, но бабулю она очень любила.

– Ваш любимый цвет?

– Розовый. – Ложь. Ей не нравится розовый.

– Последняя книга, которую вы прочитали?

– «Франкенштейн». – Нет, она еще не дочитала.

Он снова поглядел в окно.

– Ты сказала правду, потом – ложь, затем – полуправду. Полагаю, ты еще не дочитала книгу.

– Все верно. – Она сглотнула комок в горле, во рту пересохло. Она могла ему доверять. – Месье, мне нужно кое-что вам рассказать.

– Да?

– У меня тоже есть особая способность.

Он резко повернул голову.

– У тебя? Я думал, ты спрашиваешь потому, что… Ну что ж, – он поправил очки, – что ты имеешь в виду?

Значит, Кристоф и правда не рассказывал месье Патиноду, так же как и Натали не рассказал о даре месье Патинода. До этого момента она не была уверена, знает ли месье Патино, и ждет ли, пока она сама скажет; его реакция была слишком резкой и честной, чтобы быть притворством. Кристоф заслужил еще больше доверия за то, что не поведал месье Патиноду ее секрет, а просто устроил им разговор.

– Это началось вскоре после того, как я начала писать репортажи из морга… – И, как и Кристофу, она рассказала ему все о своих видениях.

– Ну конечно, – ответил он, потирая висок. – Теперь все складывается.

– Да?

Он пожевал губу.

– Ты как-то написала, что одна из жертв «испытывала ужас» перед смертью. Я попросил тебя изменить это, помнишь?

– Помню.

– Я знал, что ты писала правду. – Месье Патинод становился все более оживленным с каждым словом, как ученый на пороге открытия. – То есть я понимал, что ты не просто предполагаешь, – очевидно, что это было бы и разумной догадкой, – а каким-то образом знаешь. Я, конечно, не мог сообразить, как это возможно, и должен признаться, что я немного… опасался тебя.

Она вспомнила его странное поведение и как неуютно ей было из-за этого. Ей и в голову не приходило, что это была реакция на ее собственное поведение.

– Прошу прощения, если как-то это показал, – добавил он поспешно.

– Могу вас понять, – ответила она, а затем, помедлив, чтобы собраться с мыслями, рассказала месье Патиноду о том, как узнала об экспериментах Энара, как поняла, что тетя Бриджит – одна из Озаренных. Она также рассказала ему про склянку с кровью и как Кристоф приставил к ней полицейское сопровождение. Он слушал, качая головой и теребя свои очки.

– Когда я все это рассказала месье Ганьону, он объяснил, что Энар умер в 1870-м, за год до моего рождения. Вот это я и искала в архиве: больше сведений об этом и об экспериментах Энара. Я… мне нужно знать, как это случилось. Продолжил ли кто-то делать переливания крови после него, может, тайно?

Месье Патинод покачал головой.

– Сомневаюсь. Он очень ревностно относился к своей работе, особенно когда люди стали его критиковать. Он однажды показательно сжег свои записи, заявив, что его знание умрет вместе с ним. – Он подошел к переднему краю своего стола и присел на него. Казалось, что он не знает, куда девать руки. Складывает их домиком, кладет на стол, скрещивает на груди, и все это за несколько секунд.

– Натали, есть кое-что еще, о чем ты должна знать. Нехорошо, что тебе приходится услышать это от меня, но в данный момент, боюсь, у меня нет выбора. Я уверен, что твой отец отнесется с пониманием.

– Папа? А он тут при чем? – И стоило вопросу сорваться с ее губ, как она догадалась.

– Твой отец тоже делал такое переливание у Энара. – Слова месье Патинода эхом отразили мысли Натали; мысленно она готовила ответ.

Смятение и счастье закрутили ее, вызванные этим весьма необычным чувством раскрытия секрета, который от тебя скрывали.

Затем он понизил голос.

– У него есть дар целителя. И я навеки благодарен ему за это. У моего младшего сына была скарлатина, и если бы не твой отец…

У Натали сбилось дыхание от того, как вес слов месье Патинода и папиного дара опустился на ее душу.

– Это… это прекрасно.

– Именно так. Я в неоплатном долгу перед твоим отцом, хотя он слишком скромен, чтобы это признать.

Натали вдумалась в глубочайшую важность этой мысли. Она не могла представить более прочной связи между людьми, чем спасение жизни, и многое сейчас встало на свои места. Готовность месье Патинода против правил дать ей, шестнадцатилетней девочке, работу. Его верность отцу и, следовательно, ей. И, конечно, вдумалась в свою собственную, буквально кровную, связь с Озаренными.

– Каким-то образом он это мне передал, – начала она, скорее, сказав это себе. – Вы согласны? Это было бы логично. Настолько, насколько может быть логичной магия, хотя полагаю, что в сочетании с наукой она и становится логичной или может такой стать. Почему мне это в голову не пришло? Чувствую себя глупой, что сама не догадалась. – Едва проговорив эти слова перед качающим головой месье Патинодом, поспешно, чтобы он не успел ее прервать, она осознала их пустоту.

– Озаренные не передают своих способностей детям, насколько мне известно, – сказал месье Патинод, все еще качая головой. В его словах сквозило сочувствие. – У нас обоих с женой есть дар, но у наших сыновей нет магических способностей. Так же обстоит дело и у десятков других Озаренных, знакомых мне, и тех, о ком я читал, так что…

– Мне все равно, – сказала Натали в жесткой как дерево манере. Сначала у нее был ответ, потом его не стало. Нет, она должна оказаться права, а не месье Патинод. – Вы же не знаете каждого пациента Энара. Может, у некоторых родились дети вроде меня. Нас таких могут быть сотни, знаете ли.

– Натали, мне так жаль…

Она стояла, охваченная раздражением.

– Нам нужно будет еще раз об этом поговорить. Я готова задать столько вопросов, на сколько вы готовы ответить.

Он развел руки.

– Любые вопросы. Обещаю.

Теперь ее очередь качать головой.

– Не сейчас. Меня мама ждет. Мне пора идти.

Кивнув, она простилась с месье Патинодом и поспешила выйти из здания. Она успела почти дойти до дома, когда вспомнила про своего полицейского, который сидел в заднем ряду парового трамвая. Заметив его, она выпрямилась с еще большей непоколебимостью.

«Пришло время все объяснить, мама. Все».

На протяжении некоторого времени Натали пугала возможность столкнуться с Симоной в доме. Когда это наконец случилось, то именно в тот день, когда ее голова была занята совершенно другим, и встреча в каком-то смысле оказалась именно такой, какой она и ожидала.

Но не совсем.

Натали открыла дверь в фойе в тот момент, когда Симона взялась за ту же дверь изнутри.

Симона тонко вскрикнула «ой!», а Натали не смогла произнести ни звука. Инстинктивно, когда Симона переступала порог, Натали захотела ей рассказать обо всем, что случилось со дня их ссоры почти неделю назад, но подавила это желание.

Они прошли мимо друг друга в напряженном молчании. Натали сделала еще шаг и поймала дверь, чтобы она не захлопнулась между ними. Она повернулась обратно к Симоне, чьи светлые кудряшки закрывали половину лица.

– Нам нужно…

«Нам нужно поговорить как-нибудь». Вот что она хотела сказать. Вместо этого ее слова сбились на писк слепого мышонка, когда Симона промчалась мимо и бросила на нее ледяной взгляд.

Натали нечасто видела Симону в слезах. При всем ее избытке эмоций слезы она берегла. «Я держу их в воображаемой банке, которую вытаскиваю на свет только в одиночестве», – как-то сказала она.

– Что случилось? – выпалила Натали, делая шаг к Симоне.

Та повернулась к ней спиной и поспешила уйти наружу и вниз по лестнице без единого слова.

Она уже не обижалась на Симону и думала, что чувство это может быть взаимным.

– Может, это и к лучшему, – сказала она вслух, потому что, когда произнесешь что-то, становится легче себя в этом убедить.

Не так ли?

Глава 26

Натали вошла в квартиру под звук мелодии, которую мама напевала под нос, и почувствовала запах клубники. Стэнли поприветствовал ее, как обычно, и на мгновение она взглянула на эту сцену кажущейся домашней идиллии и осмотрела квартиру. Все выглядело таким знакомым и в то же время было другим.

Папа был одним из Озаренных.

А ее родители не обмолвились ни словечком. Не упоминали об экспериментах Энара, о которых она едва ли знала хоть что-то до недавнего времени. Словно она какой-нибудь безграмотный ребенок из сельской глуши, где люди не умеют читать, а не молодая женщина, живущая в великолепном культурном городе, которой, между прочим, доверили обязанности журналиста.

«Вы думаете, что я дура, что я никогда не узнаю и что вы сможете это скрыть от меня навсегда?»

Она потянулась за землей из катакомб, забыв во второй раз за день, что ее там уже не было.

– Иди сюда скорее, попробуй варенье! – позвала мама из кухни.

Она бросила сумку на диван и подошла к маме, стоявшей с полной ложкой варенья, чтобы скормить ей.

«Как ребенку».

Натали взяла ложку, попробовала и с натянутой улыбкой протянула ложку обратно.

– Разлетится с полок как горячие пирожки.

Взгляд Натали пробежался по выстроенным в ряд банкам варенья.

Очень похожим на банки с кровью. Побольше размером, конечно. И она знала, что плотная темная жидкость, потеки на стекле и даже капля на столе были всего лишь вареньем.

– Об этом я и мечтаю! – Мама повернулась обратно к своей клубнике и стала помешивать.

Весь путь домой Натали думала, что будет говорить, как ей рассказать о своих способностях и о том, что она узнала от месье Патинода. Она так устала играть в игры.

– Мама, я узнала кое-что. О папе. И о себе, кажется.

Мама замерла на секунду, а потом стала мешать еще усерднее.

– Кое-что.

– Тетя Бриджит не единственный член нашей семьи среди пациентов доктора Энара, – сказала Натали твердо и четко. – Папа – тоже. Он целитель. Месье Патинод мне рассказал.

Мама положила деревянную ложку на столешницу и потянулась за лимоном напряженной правой рукой.

– Натали, это чушь. Месье Патинод кормится сплетнями. Подумай сама.

– У него нет причин лгать. Зачем?

– Кто знает, почему люди делают то, что они делают? – сказала мама, нарезая лимон. Она выжала немного в кастрюлю с клубникой и продолжила мешать.

– Мама, мы еще долго будем вокруг этого плясать? Я была права насчет тети Бриджит и права насчет этого. Чего я не понимаю, так это почему ты мне врешь.

– Вру?

– Ты бы это назвала так, если бы я скрывала правду, меняла тему, отвечала вопросами на вопросы и выбрасывала неудобные факты.

Мама грохнула ложку на стол.

– То, что ты зовешь враньем, я называю защитой. – Она резко обернулась, как сокол, почувствовавший добычу. – Я рассказывала тебе, каким позором было то, что тетя Бриджит попала в психиатрическую лечебницу. Стыдно признавать, что ты часть этого.

– Месье Патинод не стыдится быть одним из Озаренных.

Мама шагнула к Натали.

– Никогда не используй это слово. Оно оскорбительно.

– Оно оскорбительно, только если хочешь оскорбиться.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – сказала мама, придвинувшись так близко, что практически касалась ее подбородка. – Тебе неизвестно, как насмехались над тетушкой и как издевались над папой, когда доктор Энар из героя превратился в дурака. Да, я скрыла это от тебя и не жалею об этом.

Лицо Натали разгорелось.

– Может, тебе стоит жалеть: потому что папа передал это мне.

– Что?

– У меня видения, мама. – Натали выплюнула эти слова, как кислое молоко. – В морге. Каждый раз, когда демонстрируют жертву Темного художника, я прикасаюсь к витрине и вижу сцену убийства.

– Врешь. – Мама сделала шаг назад.

– Я вру? Нет. Я вижу раны, которые он наносит их лицам, мама. Вижу, как лезвие вонзается в их плоть, как девушки кричат, пока не умрут, как из них вытекает кровь. Я вижу это все, как будто сама их убиваю, своими руками.

ШЛЕП.

Мама, стремительная как оса, которая в жизни не била ее по лицу, никогда.

Натали отвернулась, рукой закрыв место удара. Горячие слезы полились сквозь пальцы, и она не успела их остановить.

Она убрала руку, слезы перестали литься, и она повернулась лицом к матери.

Ярости, которую она ожидала увидеть, не было. Вместо этого на лице мамы был страх, даже ужас.

Мама отступила назад, спиной к плите.

– Почему ты отходишь?

Мама вздернула подбородок.

– Ты сама на себя непохожа.

– Ты тоже!

Мама схватилась руками за свой фартук.

– С тобой что-то не так. Или ты выдумываешь, или обладаешь магическими способностями, на которые не имеешь права. Вы с Симоной вечно во что-то ввязываетесь. Ее мама упоминала карты Таро, ты… вы что-то задумали? Оккультное?

Натали сузила глаза до щелочек.

– Я не буду опускаться до ответа на такой абсурд.

– Я спрашиваю, потому что это невозможно, – сказала мама скорее себе, чем ей. – Никто никогда еще… Если только ты не сошла с ума.

– И это твой ответ? Дать мне пощечину и стоять у кастрюли с клубникой? – Натали всплеснула руками. – Ты не можешь от этого убежать, мама! Я НЕ сумасшедшая. У меня ЕСТЬ способности. Бояться меня – это самое жестокое, что ты могла сделать в ответ. Merci за понимание. А потом ты удивляешься, что я не все тебе рассказываю.

– Может, это и к лучшему для нас обеих.

Натали повернулась на каблуках и пошла ко входной двери.

– А, да, – сказала она, держа ладонь на дверной ручке, – ты будешь рада узнать, что я никогда больше не собираюсь прикасаться к стеклу в морге. Может, это ослабит твой страх.

– Что ты хочешь этим сказать: никогда больше? Почему?

Натали выбежала из квартиры без ответа. Она прошла по коридору до двери на крышу и пошарила рукой в поисках ключа на притолоке.

«Где он? Кто-то его забрал?»

Она посмотрела обратно в сторону квартиры, ужасаясь мысли, что нужно вернуться туда. Затем заметила ключ на полу, в самом углу, открыла дверь, заперла ее за собой и поднялась по лесенке. Она растянулась на плоской крыше и лежала там, размышляя, плача, и в один момент даже подумала о том, чтобы сброситься вниз. Это не было всерьез – стоило мысленно пробежаться по этому сценарию, как ее воображение затормозило еще на стадии приближения к краю.

Цвет неба сменился с синего на желтовато-голубой у горизонта, а затем на ярко-оранжевый. Темнота стала сгущаться по капле, и вот Натали уже увидела звезды. Наконец она задремала, а потом резко проснулась.

Гром.

Она спустилась вниз, к теплу своей кровати, со Стэнли, лежащим под боком. Началась гроза, громче и сильнее всех за это лето, по крайней мере, казалось именно так.