Текст книги "Спектакль"

Глава 42

Натали и Симона стояли по обе стороны от окна, прижавшись спинами к каменной стене.

– Мадам Клампер! – Голос Луи становился выше, как в музыкальных гаммах. – Месье Жене сказал мне, что у вас проблема с… оконной задвижкой.

Натали отодвинулась от окна, боясь, что под определенным углом ее можно увидеть. Она смотрела на Симону, напряженную и неподвижную.

– Вовсе нет. Вы работаете в книжной лавке. Откуда вам известно имя моего домовладельца? – Ее приглушенный голос, подозрительный, но контролируемый, приближался с каждым словом.

– У нас один и тот же домовладелец, – сказал Луи. Натали представила, как он сопровождает свои слова очаровательной улыбкой. – Время от времени я выполняю его мелкие поручения.

Молчание, та его разновидность, которая отсылает воображение в десятки направлений в течение двух мгновений.

– Вы, наверное, перепутали квартиры, – сказала мадам Резня.

Был ли это страх или память, что заставило Натали подумать: этот голос она слышала раньше.

Луи захихикал.

– Должен сказать, он был нетрезв, когда давал мне ключ, – его голос удалялся.

Ответ мадам Резни был сильно приглушенным, и его было не разобрать. Луи ответил, но и этого не было слышно.

Натали похлопала по стене здания, чтобы привлечь внимание Симоны.

– Пойдем, – сказала она одними губами.

– Я не могу его оставить, – прошептала Симона. Она посмотрела на Натали, а потом обратно в сторону окна, будто Луи мог выйти и присоединиться к ним на балкончике. Ее руки были сжаты в кулаки.

Разговор внутри продолжался: отдаленный, неразличимый, в обычном тоне. Никаких криков или воплей, ничего, свидетельствующего о пререканиях. Почему он до сих пор там?

Натали проговорила уверенным шепотом:

– Мы идем к Кристофу, а затем я пойду в собор Парижской Богоматери. Моя мать, возможно, еще там. А ты подождешь Луи в морге.

Симона прижалась плечами к стене.

– Я чувствую себя кошкой, которую загнали на дерево, – тихо сказала она, потягивая себя за рукава. – Он там, с этой сумасшедшей. Я не знаю, что делать.

– Доверься ему и мне. Нам нужно идти, – сказала Натали, изо всех сил сохраняя голос спокойным. – Сейчас.

Симона поймала взгляд Натали и кивнула.

Они перелезли через ограду балкончика и спрыгнули на тот, что опоясывал здание этажом ниже. Пробежали по нему до ветки дерева, схватившись за нее для баланса, когда скатывались по навесу. Натали была намного выше ростом, так что первой спрыгнула на тротуар и помогла Симоне мягко приземлиться.

– Готова? – Натали ободряюще сжала руку Симоны.

– Готова.

Они бросились бежать так быстро, как только могли.

Кристоф выслушал их историю со своей привычной смесью проницательности и беспокойства, затем спешно отвел девушек в ближайшее отделение полиции. Если отбросить хитрые методы получения ключа Луи, то полиция оценила доказательства. Натали и Симону допросили отдельно, затем поблагодарили и отпустили. Луи был в комнате ожидания.

– Ганьон отправил меня прямо сюда, – сказал он, поднимаясь. Симона чуть не прыгнула в его объятия.

– Я так переживала! – сказала Симона, зарываясь лицом в его плечо. – И готова была стоять на том балконе, пока не уверюсь, что ты в безопасности.

Луи взял ее руки в свои и поцеловал их.

– Все в порядке. Я с ней вежливо побеседовал, пошел наверх, притворившись, что проверяю другую квартиру, и через несколько минут ушел.

Симона снова обняла его.

– Луи Карр, пройдемте к инспектору.

– Я тебя подожду, – сказала Симона, усаживаясь на скамейку.

– Спасибо, Луи, – сказала Натали. – Поверить не могу, что благодарю за это дикое приключение, но все же.

– Детективное агентство Луи Карра к вашим услугам. – Он подмигнул и последовал за офицером в дверь.

Натали повернулась к Симоне, успевшей уже успокоиться.

– Я собираюсь в собор Парижской Богоматери. Спасибо и тебе за то, что ты – настоящая подруга.

Симона послала ей воздушный поцелуй и ухмыльнулась, и Натали ушла.

Собор был в пяти минутах пути, а быстрый шаг Натали привел ее ко входу еще быстрее. Она зашла внутрь через центральную дверь, портал Страшного суда.

Свет лился сквозь витражные окна на деревянные скамьи и колоссальные каменные колонны. Южное окно-роза, через которое пока еще проникали последние лучи вечернего солнца, переливалось всеми цветами радуги. Священника, совершающего богослужение, не было, как не было и толпы прихожан с молитвенниками. Служба уже закончилась. Мама ушла.

Готические арки выстроились в нефе церкви по обе стороны от алтаря, где репетировал маленький хор. Она слышала голоса: мужские и женские, молодые и старые.

Был ли это тот хор, в котором пела Агнес?

Ее душа сжалась от этой мысли.

Натали решила задержаться здесь. Она не так часто приходила в собор, на службу или помолиться, как следовало бы, но сегодня ее тянуло к размышлениям, успокоению, мыслям и заботе о своем духе.

Она зажгла свечу в одной из ниш, у часовни святого Шарля, потому что ее всегда завораживал грозный образ святого Павла, ослепляющего ложного пророка. Задувая спичку, она увидела, как по проходу в ее сторону неторопливо движется невысокий лысый священник.

– Abbé[26]26
  Аббат, священнослужитель (фр.).


[Закрыть], – обратилась она к нему, – у меня есть вопрос об одном святом.

– Oui, mademoiselle?[27]27
  Да, мадемуазель? (фр.).


[Закрыть] – Он поднял на нее взгляд с вежливым кивком.

– Святой Лон… – Натали пыталась вспомнить имя: что-то необычное и точно не французское. – Лонгин. Как-то так. С мечом.

– А, да! Римский солдат. – Его тонкие губы растянулись в улыбке. – Он пронзил копьем бок Иисуса Христа на кресте, чтобы проверить, мертв ли он. Из раны полились кровь и вода; кровь брызнула в него и исцелила его глазную болезнь. Он обратился в христианство и, как вы знаете, почитается как святой.

«Кровь».

Она вздрогнула.

– Понятно. Спасибо, abbé.

Натали прошла мимо него и дальше по проходу. Она скользнула на скамейку на полпути к алтарю и встала на колени.

Спрятала лицо в ладонях и стала молиться за убитых Темным художником и их близких, ведь у каждой они были в какой-то момент, даже если умерли они одинокими или, как вторая жертва, неопознанными. Она молилась за Себастьена и всех полицейских, кто ее охранял. Она молилась за Селесту, за своих родителей и тетю Бриджит, за Симону, за того мужчину, которого она ошибочно приняла за Темного художника, а потом увидела плачущим по дочери на Пер-Лашез. За Кристофа и месье Патинода, и за Луи, и за гипнотизера с женой, и за монахиню, которая хотела ей помочь. Она молилась за всех, кто коснулся ее жизни за последние несколько месяцев.

Она молилась за Агнес, чей мелодичный голос больше никогда не услышит. Она вспоминала, как они хихикали в классе и делились секретами на школьном дворе. Натали сохранит эти письма навсегда как драгоценность, но не станет перечитывать: это будет очень больно и через год, и через пятьдесят. Но она всегда будет держать их при себе.

Проведя какое-то время глубоко в молитве, она подняла голову. Положив подбородок на сложенные руки, она склонилась вперед на скамейке. Хор допевал псалом, когда Натали услышала шорох позади себя. Она обернулась и увидела женщину с молитвенником в руках, в траурной одежде: черной шляпе с вуалью, черном платье со старомодной траурной брошью; она опустилась на колени.

Натали снова спрятала лицо в ладонях. Она задумалась, кого оплакивает эта женщина, чей локон спрятан внутри этой броши. Она помолилась и за эту женщину, и за душу усопшего, которого она оплакивала.

Хор начал следующий псалом, тихо и в миноре. Было так умиротворяюще находиться в задумчивости здесь, в обители покоя. Натали подумала, что нужно было прийти сюда за утешением еще несколько недель назад. Почему пришлось дойти до такой боли, чтобы начать искать облегчение?

Через несколько минут она села обратно на скамейку.

И поняла, что сидит на чем-то. Она пощупала рукой, и пальцы ее нашли что-то маленькое, твердое и угловатое.

Коробочка.

Ее там раньше не было.

Или была?

Придя, она сразу опустилась на колени, так что не могла бы сказать с уверенностью.

Нет, она была уверена: коробочка появилась потом.

Она посмотрела за спину. Вдова уже ушла.

Натали взяла ее в руки – деревянную, резную – и подняла крышечку. Внутри было две бутылочки. Она их узнала: точно такие же видела всего час назад.

В обеих внутри были записки. В одной, кроме записки, ничего не было, вторая же была наполнена кровью.

Она осмотрелась во всех направлениях. Женщины не видать. Все как обычно.

Неуклюжими, дрожащими пальцами она открыла крышку баночки с кровью и вытянула записку. Положила баночку и развернула записку, раскрывая большим пальцем испачканную в крови часть. Слово пронзило ее:

«Агнес».

Натали подавила вскрик и свернула записку обратно; ее пальцы тряслись так сильно, что она боялась выронить бутылочку. Она положила записку обратно и закрыла крышку, измазав руку в крови, пока закручивала ее.

Затем взяла вторую бутылочку и вытянула записку. И снова – лишь одно слово:

«Ты».

Глава 43

Будто в трансе Натали бросила записку обратно и поставила бутылочку на скамейку. Она звякнула, испугав ее. Кровь стучала в ушах.

Она не слышала ничего вокруг.

Не думала.

Инстинкт – вот и все, что у нее оставалось.

Диким взглядом она стала осматриваться в поисках той женщины.

Она увидела какое-то движение в задней части церкви. Повернулась. Фигура, частично скрытая тенями, спешила между колонн.

Вдова. Зои Клампер. Мадам Резня. Зловещая троица.

Натали вскочила со скамьи. Мадам Резня выбежала в дверь, прежде чем Натали успела догнать ее по проходу.

– ПОМОГИТЕ! – закричала она, пробегая мимо группы входивших людей. – Держите ее! Она… она на меня напала!

Они переговаривались между собой по-немецки, уставившись на нее.

Она выбежала наружу, успев заметить, как женщина бежала по мосту слева. Натали погналась за ней, но споткнулась на шатавшемся камне; она упала и поднялась практически одним движением. Мадам Резня, виляя в толпе, увеличила разрыв.

– Она сумасшедшая! – кричала Натали, показывая на нее. – Женщина в черном! Она на меня напала!

Снова, снова и снова.

И никто не помог, ни один человек.

Все либо делали вид, что не замечают Натали, либо оглядывали ее с опаской.

Будто было неправильно кричать о помощи.

– Чего она там кричит? – спросил кто-то.

– Бежит за вдовой!

– Наверное, она из приюта для падших женщин.

Слова поразили Натали как пули, пока она продолжала погоню. Она остановилась, упав духом, когда мадам Резня вскочила в паровой трамвай. Только завернув за угол, Натали наконец нашла полицейского.

Но было, конечно, уже слишком поздно.

Натали крикнула полицейскому:

– Женщина в этом трамвае. Она напала на меня в соборе Парижской Богоматери! – Хватая ртом воздух, она оглянулась через плечо, будто паровой трамвай мог сойти с рельсов и вернуть женщину сюда.

Полицейский выглядел ненамного старше Натали.

– Напала? Как именно?

Натали помедлила. Она говорила «напала», чтобы привлечь всеобщее внимание.

– Не напала. Она угрожала мне. Я молилась и когда села обратно на скамью, то нашла коробку с двумя баночками, одну – с кровью, а другую – без, и в обеих лежали бумажки, и…

Ее желудок перевернулся. Она внезапно потеряла равновесие и схватилась за плечо полицейского.

– Где эти… баночки?

Натали отступила от него, хмурясь.

– В соборе! Вы же не думаете, что я их аккуратненько сложила в карман, прежде чем броситься в погоню?

Бровь полицейского изогнулась.

– Мы можем их потом забрать. – Натали встала, уперев руки в боки. – Та женщина в черном платье. Нам нужно ее догнать! СКОРЕЕ.

– Мадемуазель, вам нужно успокоиться. – Он поднял руку. – Вы видели, как она подкладывала вам эту коробку?

– Non. Но больше некому было.

– Она прикасалась к вам или заговаривала с вами?

– Non. Послушайте, она была любовницей Темного художника… И соучастницей!

Полицейский склонил голову.

– А это вы откуда знаете?

– Знаю, и все. Неважно, откуда. – Она показала рукой на трамвай. – Мы теряем время!

– Мадемуазель, она сейчас уже может быть где угодно, и я предлагаю вам написать заявление. У нас не хватает людей, и…

Пламя объяло лицо Натали.

– Идиот!

Она убежала от него и отправилась обратно в собор, войдя через одну из боковых дверей. Пожилой мужчина в форменной одежде стоял у скамьи с той коробочкой в руках и осматривал место. Привратник, подумала она.

– Pardonnez-moi, monsieur.

Он обернулся к ней с широко распахнутыми глазами, будто она была призраком, а не живой девушкой.

– Я был в передней части церкви, когда вы за кем-то побежали. Что произошло? Что… что это такое? – Он поднял крышку и показал на баночки.

Она объяснила, что случилось, как бы абсурдно это ни звучало. Его лицо не выражало никаких эмоций, но под этой маской она чувствовала пульсирующее беспокойство. Он передал ей коробочку с видимым облегчением и предложил проводить ее до морга. Она не чувствовала себя в безопасности одна – интересно, пройдет ли это когда-нибудь? – и приняла предложение.

Они поспешили выйти из собора, когда колокола начали звонить, и мужчина сопроводил ее до дверей морга. Она поблагодарила его, разозлила нескольких людей, легонько растолкав их, чтобы пройти внутрь, и стала энергично махать Кристофу.

Несколько минут спустя они сидели в его кабинете, и во второй раз за последние два часа она рассказывала, что случилось.

– Вот… коробка с бутылочками. – Она вынула ее из сумки и положила в центр его стола.

Он открыл ее, осмотрел содержимое, включая обе записки.

– Зачем она это сделала и почему мне? Из-за моей крови? – произнесла Натали срывающимся от беспокойства голосом.

– Думаю, что да. Но не могу знать, конечно. – Кристоф потер глаза. – Это все бессмысленно, включая то, что она знала, где ты окажешься.

– Я подумала, что она последовала за нами с Симоной, а потом только за мной.

Он помотал головой.

– К моменту прибытия полиции она вынесла вещи из квартиры: блокноты, перчатки, некоторые банки, одежду, даже фотографию, о которой ты говорила. Она не могла сделать все это и проследить за тобой. Мы установили слежку за квартирой на случай, если она вернется, конечно, но это объясняет отсутствие химического оборудования. Наверняка у нее есть второе жилье или она живет у кого-то.

– У кого?

– У родственника, друга, да хоть у убийцы Темного художника. – Он вздохнул. – Мы пока недостаточно о ней знаем.

Только то, что она сумасшедшая, ужасная и помешана на крови.

– Натали, я уже это говорил раньше – много раз за это лето, к сожалению, – но мне жаль, что ты пережила такое. – Он отодвинул коробку с баночками в сторону и похлопал ее по руке. – Хотел бы я забрать у тебя эти ужасные события.

Спокойный, рассудительный Кристоф, с которым она всегда чувствовала себя в безопасности. Где бы она была, если бы не он? Она поблагодарила его и похлопала его руку в ответ. Он был ярким побегом посреди черных, зазубренных камней этого лета.

Он убрал руку и улыбнулся.

– Наверняка уже стемнело. Проводить тебя домой?

– Это… это не просто прогулка. Нужно ехать на омнибусе или трамвае, – она назвала ему район, в котором жила. – А ты где живешь?

– Тоже в одиннадцатом округе, – ответил он.

– Я… поверить не могу, что наши пути не пересеклись раньше.

– Я там, э-э-э, недавно.

– О? – Как только это вырвалось у нее, она пожалела о слишком любопытном «о».

– Девушка, на которой я собираюсь жениться. Ее семья живет в том районе. Это сюрприз к их возвращению из Америки в следующем месяце.

Натали уставилась в пол.

– Благодарю за предложение, но думаю, что смогу и сама добраться до дома. Я… возьму извозчика.

Он отступил на два шага и посмотрел на нее:

– Ты… ревнуешь?

Она надеялась, что он не заметит, как жар поднялся по ее шее и залил лицо.

– О, Натали, – сказал он, беря ее за руку, – мне… так жаль, что ты чувствуешь это.

Она не смогла заставить себя посмотреть ему в глаза и прилагала все усилия, чтобы не убежать, как ребенок.

– Это неважно, месье Ганьон, – она выпрямилась в полный рост, все еще не поднимая взгляда. – Я желаю вам всего наилучшего в браке.

– Благодарю, – сказал он, поцеловал ее руку и бережно отпустил. – Думаю, что в другое время и в других обстоятельствах я хотел бы узнать вас получше и по-другому.

Натали посмотрела ему в глаза впервые с момента, как разговор свернул на эту тему.

– Ты… хотел бы или узнал бы?

Он кивнул, и серьезное выражение его лица растаяло в улыбке. Его кривоватый зуб, который редко можно было увидеть, только когда он широко улыбался, блеснул ей.

– Спасибо, Кристоф. – Она тоже улыбнулась. – Я ценю это. И… все-таки предпочла бы сама добраться до дома, впрочем. На моих руках и так слишком много крови, и я больше не хочу защиты. А если между нами будет что-то большее, чем сейчас… думаю, это только разобьет мое сердце потом, когда ты уйдешь.

Он понял или, по крайней мере, сказал, что понял, но тень разочарования промелькнула на его лице.

– Могу я хотя бы заплатить за тебя извозчику?

Она собиралась отказаться, но его несколько обиженное выражение тронуло ее. Она приняла предложение с вежливой улыбкой, грустя, что он не будет ее, но окрыленная тем, что чувство было взаимным.

Он нашел ей извозчика, заплатил ему и поцеловал ее руку перед тем, как помочь ей сесть в экипаж. Всю дорогу домой она прижимала к щеке свою ладонь, на которой все еще горел его поцелуй.

Глава 44

Дробный стук в дверь следующим утром был быстрым и размеренным, и он означал, что кто-то явился по серьезному вопросу. Натали, будучи еще в ночной рубашке, выглянула из своей комнаты.

– Кто мог прийти так рано? – спросила мама, опуская чайник.

Папа медленно встал со своего места. Его температура снизилась прошлой ночью и руки болели меньше; он сказал, что разбитость еще сохранится несколько дней. – Может, сборщики благотворительности, – сказал он по пути к двери.

– Подожди! – крикнула Натали. – Что если… – Она сглотнула и почувствовала себя глупо, пытаясь облечь это в слова. «Мадам Резня». Она рассказала родителям все; они засиделись допоздна за разговором и объятиями, а также за увещеваниями и обещаниями (не предпринимать опасных действий, которыми «должен заниматься префект полиции»). По ободряющему взгляду папы она поняла, что он прочитал ее мысль. Она кашлянула и крикнула:

– Кто это?

– Курьер из лечебницы Св. Матурина.

Папа приоткрыл дверь, а затем распахнул ее.

– Прошу, входите.

Худой парень в очках переступил через порог.

– Приношу извинения за то, что беспокою в столь ранний час. Боюсь, у меня неприятные известия касательно несчастного случая, в котором замешана Бриджит Боден.

– О боже… – Мама поднесла ко рту скомканный платочек.

– Бриджит пыталась этим утром свести счеты с жизнью. – Курьер держал руки по швам. – Она жива, но в тяжелом состоянии. Думаю, это вся информация, которую лечебница поручила мне передать.

Мамино лицо стало таким же белым, как ее чепчик.

– Mon Dieu!

Папа поблагодарил курьера и проводил его к выходу. Его рука задержалась на дверной ручке. Помедлив, он помотал головой.

– Она… она выглядела нормально, когда я заходил к ней вчера.

– Я думала, она уже не вернется к этой фазе, – сказала мама глухо, садясь на диван.

– Не вернется? То есть это не первый раз? – Натали вошла в гостиную. – Вы мне никогда не рассказывали.

Мама разочарованно посмотрела на нее.

– Думаешь, суицид – подходящая тема для разговора с ребенком?

Натали вспыхнула.

– Non.

– Это случилось вскоре после того, как она отправилась в Св. Матурина, – сказал папа, присоединяясь к маме на диване. Он обнял ее. – Она связала вместе тринадцать четок в подобие веревки, и… к счастью, кто-то услышал, как она отшвырнула ногой стул. И ее вовремя обнаружили.

Мама спрятала лицо в ладонях.

– Бедная страдалица, чувствительная, непредсказуемая Бриджит.

Натали помедлила, тщательно подбирая слова, и заговорила:

– Понимаю, почему вы скрывали от меня некоторые вещи. О нашей семье, о том, каково это – быть Озаренным, пытаться быть Озаренным, и что все это значит.

Она посмотрела на них, своих трудолюбивых родителей, которые дали ей дом, полный любви и счастливых воспоминаний, в то время как она знала, что многим девочкам не так повезло. Эксперименты Энара изменили их жизни, а также ее жизнь навсегда, и все же они не согнулись под тяжестью своих воспоминаний. Они были утомленными и искренними, обремененными и добрыми. Она была горда, очень-очень горда, что они были ее родителями.

Как только они вошли в дверь на этаж тети Бриджит, запахи розмарина и можжевельника заполнили их ноздри.

– Для очистки воздуха, – объясняла ей когда-то мама. Работники лечебницы время от времени использовали их для сокрытия происшествий – как в тот раз, когда пациента стошнило в коридоре, или в день, когда одна из соседок тети Бриджит швыряла содержимое каждого ночного горшка, до которого могла дотянуться, пока медсестры ее не связали. Так что редко когда это был просто запах розмарина и можжевельника. Скорее всего, это, были розмарин, можжевельник, а также какой-нибудь ужасный запах, который не удалось полностью замаскировать.

Сегодня отвратительного запаха не было. Воздух был не сказать, что чистый, но, по крайней мере, свежий. Ароматы розмарина и можжевельника разносились по коридору.

Натали подумала, не прикрывали ли они запах едва не случившейся смерти.

Медсестра Пеллетье с плотно сжатыми губами стремительными шагами подошла к папе. Они перекинулись парой слов, затем медсестра так же быстро ушла.

– Они поместили тетю Бриджит в другую палату, одну, – сказал папа, показывая на дверь дальше по коридору, чем привычная тетушкина комната. – Она проснулась, крича от кошмара. Медсестра Пеллетье успокоила ее, а когда вернулась проверить, то тетушка была вся в крови и грызла собственное запястье.

Мама ахнула, а Натали поморщилась. Может, это ее воображение, а может, видение, но она увидела ужасную сцену будто воочию.

– И еще, – продолжил папа, – она заявила, что к ней пришла во сне собака-демон, напала на нее и оставила истекать кровью. Такую историю рассказывает тетя Бриджит, и… они не хотят, чтобы мы признавали это попыткой самоубийства.

– То есть мы должны притворяться, что пришли к ней просто так? – мамина рука взлетела к шее.

Папа пожал плечами.

– Доктор считает, что так сейчас будет лучше всего. Я встречусь с ним, перед уходом.

Они зашли в новую комнату тети Бриджит, где обнаружили ее свернувшейся калачиком под одеялами. Она выглядела маленькой, просто крошечной на этой кровати. Каждый раз, когда Натали видела ее, тетушка казалась все меньше, будто настанет день, когда она вовсе потеряется в этой постели.

Тетя Бриджит подняла свое забинтованное запястье.

– Одна из адских гончих меня поймала ночью.

А затем добавила шепотом:

– Здесь от них не спрячешься.

Они медленно подошли к кровати и поприветствовали ее. Тетя Бриджит поблагодарила их, что пришли, как она делала всегда.

– Прошлой ночью мне приснилось, что я шла по здешним коридорам и все были мертвы, задраны каким-то невидимым существом. Я опустилась на колени, чтобы помолиться, и тут выскочила красноглазая собака-демон. «Твои молитвы ничего не стоят», – сказала она, затем бросилась на мои сложенные руки. Я проснулась и… – Она вытянула свое запястье, а потом уронила его обратно на постель.

Повисла тишина, и через какое-то время мама кашлянула.

– Так как Августин скромный, полагаю, он тебе не сказал: он вылечил не только меня, но и соседскую девочку. У нее была какая-то неизвестная болезнь, из-за которой она провела почти все лето в лихорадке.

Лицо тети Бриджит просияло, когда она посмотрела на брата.

Натали наблюдала за мамой, впечатленная тем, как она умело помогала тетушке переменить настроение. Папа похлопал маму по ладони; он, наверное, думал о том же.

Тетя Бриджит принялась рассказывать историю о том, как папа пытался научить ее пускать блинчики по воде, но у нее так и не получилось.

– Конечно, сейчас уже слишком поздно, – жалела она. Выражение ее лица внезапно сменилось на тревожное. – Августин, забери коробку домой. Собака-демон – это знак, что коробка больше не должна тут находиться.

– Какая коробка? – спросила мама. Она стала осматриваться в небольших тетушкиных владениях. Деревянные четки, где не хватало распятия. Затертый молитвенник. Игрушечная мягкая кошка, похожая на Стэнли, которую Натали подарила ей на Рождество много лет назад, когда тетя Бриджит еще жила у мадам Плуфф. – Здесь ничего нет.

– Спросите медсестру Пеллетье, – прошептала тетя Бриджит. – Она положила ее в хранилище много лет назад.

– Туда, где они держат вещи пациентов? – мама бросила взгляд на папу. Он отвел свой.

– И бог знает что еще, – сказала тетя Бриджит, взмахивая рукой. – Я здесь никому не доверяю.

– Я схожу за ней, – сказала Натали. Прежде чем кто-то успел возразить, она вышла из палаты и нашла медсестру Пеллетье: та кормила кого-то в палате дальше по коридору. Закончив, она выслушала вопрос Натали. Пробормотав себе несколько раз под нос: «Где же этот ключ?», она исчезла.

Натали смотрела на пожилую женщину, которую медсестра только что кормила. Она гладила грязную тряпичную куклу будто ребенка. Другая пациентка, шаркая, приблизилась к Натали по коридору, что-то бормоча. Она остановилась около Натали, которая притворилась, что не замечает ее, и встала на цыпочки. Женщина склонилась к Натали, будто хотела поведать секрет, и прошептала:

– Где же ключ?

Женщина побрела прочь. Натали смотрела ей вслед, внезапно узнав ее, и задумалась о степени безумия.

– Вот ты где, – медсестра Пеллетье, вернувшись скорее, чем ожидала Натали, передала ей коробку. – Один из твоих родителей должен расписаться в получении. Попроси их зайти к медсестрам в тот кабинет. – Она показала на комнату в конце коридора и исчезла в другой палате, чтобы покормить следующую пациентку.

Натали направилась обратно в палату тетушки и сняла с коробки крышку, чтобы посмотреть, что внутри.

Те бумаги.

Бумаги, которые Натали разыскивала, те, что были разбросаны по всей комнате тети Бриджит у мадам Плуфф в тот день которые папа так отчаянно сберегал и которые, по словам мамы, были сожжены.

«МОЯ ИСТОРИЯ» – было написано вверху пожелтевшего листа. Натали принялась читать.

Меня зовут Бриджит Катрин Боден, и я одна из Озаренных. Меня благословили, меня прокляли, и я – доказательство реальности магии, ее красоты и разрушительной силы.