Текст книги "Обращаться с осторожностью"

Я уснул за кухонным столом и проснулся до восхода солнца. Когда я прокрался в спальню, Шарлотта еще спала – свернулась на боку, как улитка. Скомканные простыни и одеяло лежали в ногах. Я нежно накрыл ее, как обычно делал с тобой, когда ты скидывала одеяло.

Подписанные документы я оставил на подушке рядом с Шарлоттой. Сверху скрепкой прикрепил записку. «Прости, – написал я. – Прости меня».

Затем я поехал на работу, все это время думая, кому было адресовано сообщение – Шарлотте, тебе или мне.

Амелия

Конец августа 2007 года

Давайте скажем прямо, мы жили в глубинке, и хотя мои родители считали, что дают мне огромный шанс в жизни (Почему? Потому что я знала, как пахнет трава? Потому что нам не нужно запирать дверь?), я мечтала о праве голоса, если зайдет речь о жилье. Ты представляешь, что значит не иметь кабельного модема, когда он есть даже у эскимосов? Или ездить за школьной одеждой в «Уолмарт», потому что ближайший торговый центр в полутора часах езды? В прошлом году на уроке обществознания мы проходили тему жестоких и необычных наказаний, и я написала целое сочинение на тему проживания там, где почти не было магазинов, и хотя все в классе полностью согласились со мной, я получила лишь четверку, потому что учитель причислял себя к зеленым хиппи, считавшим Бэнктон, Нью-Гэмпшир, лучшим местом на земле.

Но сегодня все планеты, наверное, сошлись в одной линии, потому что мама согласилась поехать в «Таргет» с тобой, Пайпер и Эммой.

Идея принадлежала Пайпер. До начала учебного года она время от времени устраивала шопинг «мама-дочка». Маму обычно приходилось уговаривать поехать с ними, так как у нас всегда не хватало денег. В итоге Пайпер покупала вещи для меня, а мама чувствовала себя виноватой и клялась, что больше никогда не поедет за покупками с Пайпер. «Подумаешь! Что в этом такого? – говорила Пайпер. – Мне нравится, когда девочки радуются». И правда, что в этом такого? Если Пайпер хотела пополнить мой гардероб, то я не стану лишать ее такого счастья.

Когда утром позвонила Пайпер, я сразу подумала, что мама ухватится за эту возможность. Ты опять выросла из пары туфель, хотя практически их не носила. Или носила по одной – левая в обуви, а правая в гипсе на несколько месяцев; но с «ортопедическими штанами», в которых ты ходила весной, обе твои ноги подросли на размер, а подошвы прежних туфель еще не стерлись. Шесть месяцев спустя, когда ты заново училась ходить, мама целую неделю не могла понять, почему ты морщилась каждый раз, когда пользовалась ходунками, чтобы дойти до ванной комнаты: болели не ноги, а просто давили кроссовки.

К моему удивлению, мама не захотела ехать. Она пребывала в странном настроении и чуть не подпрыгнула до потолка, когда я подошла к ней со спины, когда она пила кофе и читала юридические документы, которые казались неимоверно скучными, со словами вроде «фактически» или «кто бы то ни было». А когда позвонила Пайпер и я передала ей трубку, мама дважды уронила ее.

– Я не могу, – услышала я ее ответ Пайпер, – у меня есть кое-какие важные дела.

– Мам, ну пожалуйста, – заплясала я перед ней. – Обещаю, я даже жвачки не приму от Пайпер. Не как в последний раз.

Возможно, я задела какую-то струну, поскольку она посмотрела на эти бумаги и затем на меня.

– В последний раз, – растерянно повторила мама, а в следующий миг уже мчалась на «конкорде» к магазинам.

Мама все еще вела себя странно, но я тогда этого не замечала. В фургоне Пайпер была система DVD, и мы с тобой и Эммой сидели с беспроводными наушниками, слушая «Из 13 в 30», самый лучший фильм на свете. В прошлый раз я смотрела его дома, а Пайпер станцевала «Триллер» целиком, вместе с Дженнифер Гарнер, отчего Эмма заявила, что хочет прямо на месте умереть со стыда, хотя втайне я восхищалась тем, что Пайпер помнит все движения.

Спустя два часа мы с Эммой атаковали отдел для подростков. Большинство моделей будто были созданы Предприятием Страшных Распродаж, с V-образным вырезами до самого пупка и брюками с такой заниженной талией, что они скорее походили на гольфы. И все же было здорово оказаться вдалеке от детских отделов. Пайпер толкала твое инвалидное кресло по проходам, не приспособленным для людей с ограниченными возможностями. Тем временем мама, чье настроение заметно ухудшилось, время от времени наклонялась, чтобы померить тебе обувь.

– Ты знаешь, что эти пластиковые штучки на кончиках шнурков называются эглеты? – спросила ты.

– Вообще-то, знаю, – раздраженно ответила я, – ты говорила это в прошлый раз.

Я проследила за тем, как Эмма на цыпочках подкралась к прозрачной блузке. Мама бы сказала, что в ней «видны все твои сокровища».

– Эмма! – позвала я. – Ты, должно быть, шутишь!

– Ее носят с бюстгальтером, – сказала она, а я сделала вид, что знаю.

По правде говоря, Эмма могла надеть нечто подобное и выглядеть шестнадцатилетней девушкой, потому что была ростом пять футов пять дюймов, высокой и стройной, как ее мать. Я не носила бюстгальтер. Меня угнетало, что живот мой выпирал сильнее груди.

Я сунула руку в карман толстовки. Внутри лежал пластиковый пакет «зиплок». Всю прошлую неделю я носила мешки с собой. Уже дважды я спровоцировала рвоту в местах, где не было туалетов, – раз за спортивным залом в школе, другой на кухне Эммы, когда она была наверху и искала диск. В эти моменты я думала лишь об одном: «Застанут ли меня? Остановит ли это боль в моем желудке?» Единственный способ избавиться от этих вопросов – поддаться искушению, хотя после я ненавидела себя за то, что не сдержалась.

– Тебе это очень подойдет, – сказала Эмма, поднимая пару огромных спортивных брюк.

– Мне не нравится желтый цвет, – сказала я и пошла между рядами.

Пайпер и мама о чем-то разговаривали. Точнее, Пайпер разговаривала с мамой, а та присутствовала на месте лишь физически. Она явно отключилась от беседы, кивая в нужных местах, но не прислушиваясь. Мама думала, что может обвести людей вокруг пальца, но была не такой уж хорошей актрисой. Взять тебя, к примеру. Сколько раз она ссорилась с папой о том, нанимать или нет юриста, когда ты сидела в соседней комнате? А когда ты спрашивала, почему они спорят, мама настаивала, что все нормально. Неужели правда думала, что ты так увлечена сериями «Дрейк и Джош», что не ловила каждого их слова?

Хотелось бы мне, чтобы она послушала. Чтобы услышала то, о чем ты спрашивала меня, когда мы ночью лежали в кроватях: Амелия, мы всегда будем здесь жить все вместе? Амелия, поможешь мне почистить зубы, чтобы не пришлось просить маму? Амелия, а могут родители отправить тебя туда, откуда ты явился?

Разве удивительно, что теперь я смотрела в зеркало и видела свое отвратительное лицо и не менее отвратительное тело? Мама собиралась идти к юристу, чтобы подать иск из-за ребенка, который оказался вовсе не совершенным.

– Где Эмма? – спросила Пайпер.

– В отделе для подростков, выбирает кофточки.

– Приличные или обтягивающие, как в рекламе порнографического фильма? Некоторую одежду, которую шьют для подростков, нужно запретить по закону.

Я засмеялась:

– Эмма всегда может нанять адвоката. Мы знаем одного хорошего.

– Амелия! – выкрикнула мама. – Смотри, что ты наделала!

Но сказала она это до того, как опрокинула целую стойку с блузками.

– Ох, проклятье! – воскликнула Пайпер, бросившись чинить перекладину. Мама поджала губы и покачала головой, глядя на меня.

Она злилась, а я даже не знала почему. Я нырнула сквозь лес одежды для девочек, расставив руки и касаясь штанин и рукавов, которые напоминали лианы. Пригнула голову, когда прошла мимо Эммы. Что же я сделала не так?

А что я сделала правильно?

Мама будто бы злилась, что я упомянула при Пайпер адвоката. Но Пайпер была ее лучшей подругой. Тема адвокатов теперь постоянно присутствовала в нашем доме, как динозавр за обеденным столом, которого мы старались не замечать, когда он утыкал свою огромную скользкую морду в картофельное пюре. Ведь она рассказала обо всем Пайпер, так?

Или… намеренно этого не сделала.

Может, поэтому она не хотела идти с Пайпер по магазинам? Почему мы на днях не заехали в гости к Пайпер, когда были в ее районе, как раньше? Когда мама говорила про денежную компенсацию, чтобы обеспечить тебя так, как следует, я не сильно задумывалась, против кого будет иск.

Если против врача, который вел беременность… тогда это как раз Пайпер.

Вдруг я поняла, что я не единственная в жизни моей матери, кто разочаровал ее. Вместо облегчения я испытала прилив тошноты.

Я встала и вслепую пошла вперед, заворачивая за угол, пока не оказалась в отделе нижнего белья. К этому моменту я уже плакала, и, к моему везению, единственный работник на этаже, помимо кассира, остановилась прямо напротив меня:

– Милая, ты в порядке? Ты потерялась?

Она говорила так, будто мне пять лет и я убежала от мамы. Хотя это было недалеко от истины.

– Все в порядке, – сказала я, склонив голову. – Спасибо.

Я проходила мимо бюстгальтеров, когда один комплект зацепил мой взгляд. Розовый, шелковый, в коричневый горошек. Такой бы точно надела Эмма.

Вместо того чтобы вернуть его на вешалку, я сунула в карман, рядом с мусорными мешками. Вцепилась в лифчик ладонью, проверяя, не смотрит ли продавщица. Атласная ткань холодила мне кожу. Клянусь, под ней словно билось спрятанное сердце!

– Уверена, что с тобой все в порядке? – снова спросила женщина.

– Да, – с легкостью соврала я.

Как бы сильно я сейчас ни испытывала ненависть, но я все же была дочерью своей матери.

Пайпер

Сентябрь 2007 года

Я всегда говорила, что лучшее в моей работе – это то, что не я ее делаю: все зависит от будущей матери, а я лишь держу под контролем все, что происходит, и помогаю, чтобы все прошло гладко.

– Хорошо, Лила, – сказала я, убирая руку с промежности пациентки. – Раскрытие на десять сантиметров. Уже скоро. Теперь надо потужиться.

Она покачала головой:

– Как бы не так.

Роды длились уже девятнадцать часов, и я прекрасно понимала, почему она отступала.

– Ты такая красивая, – залепетал ее муж, придерживая жену за плечи.

– А ты такой мешок с дерьмом! – зарычала Лила, но, когда подошел новый спазм, стала тужиться.

Я увидела головку ребенка на подходе и подставила руку, чтобы он не выпрыгнул слишком быстро и не порвал ей промежность.

– Еще, – настойчиво сказала я.

На этот раз головка стремительно понеслась вперед, как поток. Увидев рот и нос, я убрала слизь. Вся голова вышла полностью, я сняла пуповину, поддерживая ее и разворачивая ребенка, чтобы направлять плечи. Через пять секунд ребенок уже лежал у меня на ладонях.

– Это мальчик, – сказала я, когда он здоровым криком заявил о своем присутствии.

Муж Лилы перерезал пуповину.

– Ах, дорогая! – произнес он, целуя жену в губы.

– Дорогой, – отозвалась Лила, когда ее новорожденного сына медсестра положила ей на руки.

Я улыбнулась и вернулась к своему месту у подножия родильного кресла. Теперь настал черед менее торжественного момента: подождать, когда, словно запоздавший гость, появится плацента, потом проверить вагину, шейку матки и вульву на предмет разрывов, если нужно – зашить, провести цифровой анализ прямой кишки. Если честно, обычно родители были так поглощены прибавлением в семье, что некоторые женщины даже не замечали, что происходит у них ниже талии.

Через десять минут я поздравила счастливую пару, сняла перчатки, помыла руки и направилась в кабинет заполнять горы документов. Я едва сделала два шага за дверь палаты, когда ко мне приблизился мужчина в джинсах и рубашке поло. Он выглядел потерянным, как отец, который искал палату своей жены.

– Я могу вам помочь? – спросила я.

– Вы доктор Риис? Доктор Пайпер Риис?

– Виновна по всем пунктам.

Он достал из заднего кармана сложенный синий документ, который передал мне.

– Спасибо, – сказал мужчина и развернулся.

Я открыла документ и увидела слова «НЕПРАВОМЕРНОЕ РОЖДЕНИЕ».

Рождение нездорового ребенка.

Родители имеют право на взыскание убытков на основании того, что обвиняемая лишила родителей права отказаться от зачатия ребенка или предотвратить рождение ребенка.

Врачебная ошибка.

Обвиняемая не проявила добросовестный профессиональный уход.

Истцы потерпели убыток или потерю.

Прежде на меня не подавали иск, хотя, как и любой другой акушер, я была застрахована от врачебной ошибки. В глубине души я знала, что отсутствие исков – это чистой воды везение, что рано или поздно это случится, просто я не ожидала, что мои чувства будут задеты.

За мою карьеру случались трагедии: младенцы рождались мертвыми, матери из-за осложнений истекали кровью или поражался мозг. Каждый день я носила все эти несчастные случаи в сердце, мне не нужен был иск, чтобы возвращаться к ним и думать, что я могла бы сделать иначе.

Какая из трагедий привела к такому? Мой взгляд вернулся к верхней части страницы, и я прочитала имена истцов, которые в первый раз упустила:

ШОН и ШАРЛОТТА О’КИФ против ПАЙПЕР РИИС.

Вдруг перед глазами все поплыло. Пространство между мной и документом окрасилось в алый, как кровь, которая так громко стучала в ушах, что я не слышала, как медсестра интересовалась моим состоянием. Я поплелась по коридору до первой двери, которую смогла найти, и зашла в подсобное помещение с марлями и простынями.

Моя лучшая подруга подала на меня иск за врачебную ошибку.

За неправомерное рождение.

За то, что не сказала ей раньше о твоем заболевании, иначе это дало бы ей возможность избавиться от ребенка, в зачатии которого она умоляла меня помочь.

Я опустилась на пол и уронила голову на руки. Всего неделю назад мы ездили в «Таргет» с девочками. Я угощала ее обедом в итальянском ресторанчике. Шарлотта примерила пару черных брюк, и мы посмеялись насчет низкой талии и что там нужны поддерживающие ремешки для женщин за сорок. Мы купили Эмме и Амелии одинаковые пижамы.

Мы провели семь часов бок о бок, и она ни разу не упомянула, что собирается подать на меня иск.

Я сняла мобильник с пояса и набрала быстрый номер 3, которому предшествовал лишь Дом и Офис Роба.

– Алло? – ответила Шарлотта.

Я не сразу нашлась, что сказать.

– Что это?

– Пайпер?

– Как ты могла? Все пять лет все было нормально, и ты внезапно бросаешь мне в лицо иск?

– Не думаю, что нужно обсуждать это по телефону…

– Ради всего святого, Шарлотта! Разве я этого заслуживаю? Что я тебе такого сделала?

Последовала тишина.

– Дело в том, чего ты не сделала, – сказала Шарлотта и отключилась.

Медицинская карта Шарлотты находилась в моем кабинете, в десяти минутах езды от больничного родильного дома. Как только я вошла в клинику, на меня посмотрела секретарь:

– Я думала, вы принимаете роды.

– Они закончились.

Я прошла мимо нее в архив, достала папку Шарлотты и вернулась в машину.

Села за руль, положив документы на колени. «Не думай о ней как о Шарлотте», – велела я себе. Это просто пациентка. Но когда я попыталась открыть коричневую папку с яркими ярлыками с краю, то не смогла.

Тогда я поехала в клинику Роба. Он был единственным ортодонтом в Бэнктоне, Нью-Гэмпшир, сохраняя монополию среди подростков, но все равно старался изо всех сил, чтобы зубные процедуры приносили детям хоть какую-то радость. В углу офиса находился проекционный телевизор, по которому показывали заурядную подростковую комедию. Также там был автомат для игры в пинбол и компьютер, за которым пациенты могли играть в видеоигры. Я подошла к секретарю в приемной Кейко.

– Привет, Пайпер, – сказала она. – Мне кажется, мы не видели тебя тут уже месяцев шесть…

– Мне нужно увидеть Роба, – прервала ее я. – Прямо сейчас. – Я сжала в руках папку. – Можешь сказать, что я подожду его в кабинете?

В отличие от моего кабинета – в разных оттенках моря, чтобы женщины чувствовали себя умиротворенно, даже несмотря на гипсовые модели развития плода, которые, как маленькие будды, украшали полки, – кабинет Роба был роскошным, обшитым панелями, в мужском стиле. Там стоял гигантский письменный стол, книжный шкаф из красного дерева, на стене висели фотографии, сделанные Анселем Адамсом. Я села в стеганое кожаное кресло и крутанулась на нем. Здесь я казалась себе такой маленькой. Незначительной.

Я сделала то, что хотела последние два часа: разревелась.

– Пайпер? – произнес Роб, когда пришел и увидел меня в слезах. – В чем дело? – В мгновение ока он оказался возле меня; я ощутила запах зубной пасты и кофе, когда он заключил меня в объятия. – Ты в порядке?

– На меня подали иск, – выдавила я из себя. – Шарлотта.

Он отпрянул:

– Что?!

– Врачебная ошибка. Из-за Уиллоу.

– Не понимаю, – сказал Роб. – Ты даже на родах не присутствовала.

– Это из-за того, что случилось ранее. – Я опустила взгляд на папку, которая все еще лежала на столе. – Диагноз.

– Но ты диагностировала заболевание. И направила ее в больницу, когда узнала.

– Очевидно, Шарлотта думает, что я могла сказать ей об этом раньше, тогда бы она сделала аборт.

Роб покачал головой:

– Чушь собачья! Они же католики. Вспомни тот раз, когда вы с Шоном спорили из-за дела Роу против Уэйда и он ушел даже из ресторана.

– Это не имеет значения. У меня есть и другие пациенты-католики. Если есть выбор прервать беременность, они идут на это. Ты не принимаешь решение за пару, основываясь на своих предположениях.

Роб замешкался:

– Может, дело в деньгах?

– Ты смог бы подорвать репутацию лучшего друга как врача, только чтобы получить компенсацию?

Роб посмотрел на папку:

– Зная тебя, ты задокументировала беременность Шарлотты во всех подробностях, верно?

– Я не помню.

– Что в этой папке?

– Я… я не могу ее открыть. Открой ты, Роб.

– Дорогая, если ты не помнишь, возможно, нечего помнить. Это безумие. Просто посмотри, что в папке, и спиши все на врачебную ошибку. Для этого и нужна страховка, так? – (Я кивнула.) – Хочешь, чтобы я остался с тобой?

Я покачала головой.

– Все в порядке, – сказала я, хотя сама в это не верила.

Когда дверь за ним закрылась, я сделала глубокий вдох и открыла папку. Прочитала первую страницу, где была медицинская история Шарлотты.

«Необходимо разграничить ее с нашей личной историей», – подумала я.

РОСТ: 5 футов 2 дюйма.

ВЕС: 145.

Пациентка безуспешно пыталась забеременеть в течение года.

Я пролистала страницы с лабораторными анализами, которые подтверждали беременность: анализы крови на ВИЧ, сифилис, гепатит В, анемию, анализ мочи, который показывал бы наличие бактерий, белок. Все показатели были в норме до четверного теста и повышенного риска синдрома Дауна.

УЗИ на восемнадцатой неделе являлось стандартным исследованием для беременной, но я также пыталась найти подтверждение синдрома Дауна. Может, я была так сосредоточена на этой задаче, что не посмотрела на другие аномалии? Или их просто не было?

Я задумчиво изучила заключение УЗИ, подробно рассмотрела снимки на признак хотя бы малейшего перелома, который могла упустить. Проверила позвоночник, сердце, грудную клетку, конечности. На тот момент у плода с НО уже могли быть переломы, но недостаток коллагена затруднил бы шанс их увидеть. Разве можно возложить вину на врача за то, что он не нашел что-то при нормальных показателях?

Последний снимок УЗИ изображал череп плода.

Я положила ладони по обе стороны от снимка, распрямляя четкую фотографию мозга.

Кристально ясную.

Не из-за нашего качественного нового оборудования, как я тогда подумала, но из-за деминерализованного черепного свода, который неправильно окостенел.

Врачей учат искать отклонения от нормы, а не то, что идеально.

Знала ли я тогда, еще до знакомства с тобой и твоим заболеванием, что деминерализованный черепной свод был отличительной особенностью НО? Должна ли я была знать? Надавливала ли я на живот Шарлотты, чтобы узнать, поддавался ли череп плода? Я этого не помнила. Я ничего не помнила, лишь то, что у ребенка, скорее всего, нет синдрома Дауна.

У меня не получалось вспомнить, предпринимала ли я действия, которые могли бы снять с меня вину.

Я достала из сумочки кошелек. В самом низу, среди оберток от жевательной резинки и ручек от фармацевтических компаний, лежала стопка визиток, перетянутая резинкой. Я пролистала их, прежде чем найти нужную. Подняла телефон Роба и набрала номер адвокатской фирмы.

– «Букер, Худ и Коутс», – ответила секретарь.

– Я застрахована в вашей фирме касательно врачебной ошибки, – ответила я. – Похоже, мне нужна ваша помощь.

Той ночью я не могла уснуть. Я пошла в ванную и посмотрела на себя в зеркало, стараясь увидеть изменения, которые уже коснулись меня с начала дня. Можно ли увидеть сомнения, написанные на лице? Можно ли разглядеть их в морщинках, которые пролегли под глазами, или в линии рта?

Мы с Робом решили не говорить Эмме, что произошло, по крайней мере, пока все не станет более-менее понятным. Мне пришло в голову, что Амелия может сболтнуть что-то в школе, а учебный год начался совсем недавно, но, может, и Амелия не знала, что делают ее родители.

Я сидела на унитазе и смотрела на луну. Круглая оранжевая, она словно балансировала на подоконнике. Свет лился в комнату, растекаясь по кафелю, наполняя ванную. До рассвета осталось немного, а потом мне опять нужно будет идти на работу и заниматься пациентками, беременными или теми, кто только пытался зачать ребенка, но я уже не была так уверена в своем профессионализме.

В те моменты, когда от огорчения я не могла уснуть – когда, к примеру, умер мой отец или когда мой офис-менеджер украл несколько тысяч долларов из клиники, – я звонила Шарлотте. Обычно посреди ночи звонили мне в чрезвычайном случае, но подруга никогда не жаловалась. Она вела себя так, будто ждала моего звонка. И хотя я знала, что на следующий день ее ожидает множество дел с Уиллоу или Амелией, она часами разговаривала со мной обо всем и ни о чем, пока мои мысли не успокаивались, позволяя мне расслабиться.

Я зализывала раны и хотела позвонить подруге. Вот только на этот раз именно она стала их причиной.

По стене карабкался паук-косиног. Я даже затаила дыхание. Все, что я знала о физике и гравитации, говорило, что он должен притягиваться к земле. Чем ближе он становился к потолку, тем больше приковывал к себе внимание. Он закинул две ножки за отслоившийся клочок обоев.

Я тысячу раз просила Роба приклеить их, но он не обращал внимания. Сейчас, по-новому взглянув на эти обои, я поняла, что они мне совсем не нравятся. Нам нужно новое начало. Хорошая новая краска.

Встав на край ванны, я дотянулась правой рукой до обоев и быстрым движением оторвала длинную полоску.

Бо́льшая часть полотна осталась на стене.

Что я знала о том, как снимать обои?

Что я вообще знала?

Мне нужен отпариватель. Но в три часа ночи его не найти, поэтому я включила кран горячей воды в ванной и раковине, позволяя пару наполнить комнату. Я попыталась поддеть ногтями край обоев, чтобы оторвать еще кусок.

Вдруг в комнату влетел поток холодного воздуха.

– Что ты делаешь, черт побери?! – окидывая меня затуманенным взглядом, спросил Роб.

– Срываю обои.

– Посреди ночи, Пайпер? – вздохнул он.

– Я не могла уснуть.

Он выключил краны:

– Тебе нужно поспать.

Роб отвел меня за руку в кровать, где я легла и натянула на себя одеяло. Повернулась набок, и он обнял меня за талию.

– Я могу переделать ванную, – прошептала я, когда его дыхание выровнялось и он уснул.

Как-то прошлым летом мы с Шарлоттой провели целый день, изучая журналы «Барнс энд Ноубл» о кухнях и ванных комнатах. «Может, тебе попробовать минимализм? – предложила Шарлотта, а потом, перелистнув страницу, добавила: – Или французский прованс?»

«Установите себе воздушную ванну, – предложила она. – Унитаз „ТОТО“. Сушилку для полотенец с подогревом».

«А может, взять второй кредит?» – засмеялась я.

Когда я встречусь с Гаем Букером в юридическом офисе, проведет ли он инвентаризацию нашего дома? Наших совместных фондов и пенсионных счетов, сбережений Эммы на колледж и всех других ценных вещей, которые могут забрать в качестве компенсации?

«Завтра, – решила я, – куплю себе отпариватель». И инструменты, необходимые, чтобы снять обои. Я сама сделаю ремонт.

– Думаю, я дала маху, – призналась я, сидя напротив Гая Букера за сияющим столом внушительных размеров.

Адвокат напоминал мне Кэри Гранта – седые волосы с черными бакенбардами на висках, безупречный костюм, даже ямочка на подбородке.

– Позвольте мне это решить.

Он сказал мне, что у нас есть двадцать дней, чтобы ответить на иск – официальное обращение в суд.

– Вы сказали, что несовершенный остеогенез можно диагностировать у женщины на двадцатой неделе беременности, так? – спросил он.

– Да, со смертельным исходом – на УЗИ.

– Но дочь вашей пациентки все же выжила.

– Верно, – сказала я. – И слава богу!

Мне нравилось, что он называл Шарлотту пациенткой. Так все казалось более официальным. На один шаг дальше от нее.

– Значит, у нее тяжелый тип – третий.

– Да.

Он снова просмотрел папку:

– Бедренная кость в шестом процентиле?

– Верно. Это отмечено.

– Но это не является отличительной чертой НО.

– Это может означать что угодно. Синдром Дауна, дисплазию скелета… родителя с низким ростом или то, что мы плохо сняли показатели. Есть много случаев, когда у плода на восемнадцатой неделе находят стандартные отклонения, как у Уиллоу, и ребенок оказывается совершенно здоровым. Только на более позднем УЗИ, когда этот показатель выделяется среди других, мы понимаем, что имеем дело с отклонением от нормы.

– Значит, вы советовали подождать и посмотреть, несмотря ни на что?

Я уставилась на него. Если представить это так, то получается, что я не совершала ошибки.

– Но череп, – сказала я. – Мой специалист по УЗИ указала на это…

– Она сказала вам, что может быть какой-то диагноз?

– Нет, но…

– Она сказала, что картина мозга очень четкая. – Он посмотрел на меня. – Да, ваш специалист по УЗИ указал на что-то необычное, но необязательно с клиническими симптомами. Это могло оказаться технической неполадкой в оборудовании, или положением датчика, или просто хорошим снимком.

– Но это не так, – сказала я, сдерживая слезы. – Это был НО, и я его прозевала.

– Вы говорите о процедуре, которая не является заключительным тестом на наличие НО. Другими словами, посещай пациент другого врача, произошло бы то же самое. Пайпер, это не врачебная ошибка. Это просто попытка родителей свалить вину на другого. – Гай нахмурился. – Вы знаете хотя бы одного врача, который бы диагностировал НО на основании УЗИ на восемнадцатой неделе с деминерализованным черепным сводом, укороченными бедренными костями и не обнаруженными переломами?

Я опустила взгляд, уставившись на столешницу, в которой видела свое отражение.

– Нет, – призналась я. – Но они бы отправили Шарлотту на дополнительное обследование – развернутое УЗИ, а также пробу ворсинчатого хориона.

– Вы уже предложили дальнейшее обследование пациентке, – заметил Гай. – Когда ее четверной анализ пришел с высокой вероятностью синдрома Дауна.

Наши взгляды встретились.

– Вы и так посоветовали амниоцентез, не так ли? И каков был ее ответ?

Впервые с того времени, как мне вручили голубой конверт, я ощутила, что комок в животе немного ослаб.

– Она собиралась родить Уиллоу, несмотря ни на что.

– Что ж, доктор Риис, это совершенно точно не похоже на неправомерное рождение.