Текст книги "Полночь в саду добра и зла"

– Ну вот мы и договорились, – заключил я.

Двадцать пять дебютанток были отобраны из пятидесяти заявленных кандидаток. Некоторые девушки отклонили предложение из-за отсутствия интереса, некоторые – из-за недостатка средств – участие в бале стоило кандидатке 800 долларов: вступительный взнос, цена платья, проведение приемов и накладные расходы. Первое собрание будущих дебютанток состоялось в «Кволити Инн», где их приветствовали члены Дебютантского комитета «Альфы» и ознакомили с программой на ближайшие месяцы подготовки к балу.

Дебютанткам предстояло провести по десять часов на общественных работах или написать десятистраничное сочинение на заданную тему. За четыре занятия им предстояло освоить классический менуэт. Затем группе девушек придется провести формальный прием, на который надо будет пригласить всех дебютанток, их родителей, сопровождающих кавалеров и членов Дебютантского клуба «Альфы». Центральным моментом подготовки должна будет явиться «Неделя очарования». Жены членов «Альфы» – «алфавитки» начнут учить девушек приличным манерам и правилам хорошего тона – как подготовить званый вечер, разослать приглашения, накрыть стол, представить друг другу гостей и написать благодарственные открытки. Потом начинались занятия, посвященные правилам поведения за столом (намазывайте маслом только тот кусочек хлеба, который собираетесь отправить в рот… Если какой-то кусок упал на пол, не поднимайте его сами – позовите официанта… Если в рот попал хрящик или косточка, достаньте его с помощью вилки или ложки, а не пальцами). Дебютанток учили и начаткам красноречия (избавьтесь от привычки употреблять на каждом шагу словечки типа «ну» и «ага»). Обучали дебютанток и хорошим манерам (не вскакивайте с места – поднимайтесь плавно), учили правильно сидеть (ноги держите прямо, можно скрестить их в лодыжках, но ни в коем случае не класть ногу на ногу), ходить, как ходят настоящие леди (спина прямая, плечи развернуты, руки свободно вытянуты вдоль тела, ни в коем случае не покачивать бедрами).

Был набор обязательных критериев отбора и для мужского эскорта. Вкратце они сводились к двум требованиям: обучение в колледже или прохождение военной службы после окончания средней школы и отсутствие судимостей. Быть эскортом – задача не из простых.

Парни рассматривали нахождение в эскорте скорее как обузу, чем как честь. Им приходилось посещать школу танцев, учиться носить фрак и бывать на вечеринках, где число пожилых дам подчас превышало число молодых людей. Нередко бывало, что отобранные молодые люди отказывались участвовать в эскорте и их приходилось заменять теми, кто не имел права отказываться: старшими братьями дебютанток или сыновьями членов «Альфы».

В назначенный день, ровно в полдень, двадцать дебютанток прибыли в отель «Хайетт ридженси», чтобы переодеться в привезенные ими бальные платья. Девушки поднялись в раздевалку и, приведя себя в порядок, спустились в бальный зал, где их ждали отцы и эскорт для репетиции вальса и менуэта.

Бал «Альфы» был, конечно, гораздо скромнее, чем «Котильон», назначенный на следующий день: будет два платных бара вместо пяти открытых; завтрак вместо завтрака и обеда: да и украшен зал будет намного скромнее. Тем не менее событие это не осталось незамеченным. Когда девушки спустились в зал, к дверям прилипли кучки любопытных, привлеченных необычным зрелищем – юными чернокожими девушками, одетыми в белые бальные платья. Один из таких любопытных, мужчина в сером костюме и коричневых туфлях, обратил всеобщее внимание на напитки, которые распаковывали в дальнем конце зала.

– Нечего себя обманывать, – произнес он с видом знатока, – черные пьют лучшие напитки, чем мы, белые. «Девар», «Джонни Уокер», «Сигрэм», «Хеннесси». Очень дорогостоящие напитки. У меня есть на этот счет своя теория.

Взявшись левой рукой за локоть правой, в которой он держал трубку, мужчина повернулся всем корпусом сначала вправо, потом влево, чтобы убедиться, что стоявшие рядом люди обращают на него достаточное внимание. После этого он выпустил изо рта клуб дыма и поделился с присутствующими своей доморощенной теорией.

– Вы помните, что, когда на олимпиаде в Мехико черные атлеты завоевали массу медалей, они, стоя на пьедестале почета, вскидывали вверх кулаки – приветствие их организации «Власть – черным»? Так вот, именно с тех пор черные в Саванне начали пить виски «Девар», джин «Сигрэм» и смирновскую водку. Если вы посмотрите на эти бутылки, то увидите на них множество медалей. Черные стали после олимпиады идентифицировать себя с медалями и поэтому выбрали именно эти сорта. В это же время они начали пить коньяк «Хеннесси», на этикетке которого изображена рука, сжимающая жезл, – это очень похоже на черное приветствие. Джонни Уокер – человек, носящий бриджи и высокую шляпу, – ассоциируется у черных с благополучием и богатством. Все дело в символах на этикетках. Лучшее доказательство тому – алкогольные пристрастия черных, которые поменялись после введения интеграции в школах. Они начали пить виски «Тичерз», на этикетке которого изображен профессор с грифельной доской. Черные тянутся к символам. Во всяком случае, я понимаю это именно так.

К девяти часам обширное фойе отеля начало наполняться прибывающими гостями. Крутой длинный эскалатор поднимал нескончаемый поток одетых в строгие костюмы чернокожих пар на второй этаж, где располагался бальный зал, вознося гостей над пальмами, растущими в кадках на первом этаже. Струнный квартет играл камерную музыку, четыреста гостей начали рассаживаться за столы, расставленные вокруг танцевального подиума. За одним из столов гости, зная, что обеда не будет, дождавшись, когда приглушили свет, достали привезенные с собой закуски и принялись за еду.

Президент ученого совета «Альфа-фи-альфа» вступил на подиум, одетый в цвета братства: черный с золотом костюм, золотистая сорочка и золотой бант вместо галстука. Президент приветствовал собравшихся и объявил церемонию открытой. Под приглушенные звуки струнного квартета одна из «алфавиток» взяла в руку микрофон и зачитала имя первой дебютантки. Девушка подошла к подиуму, поднялась по ступенькам, повернулась лицом к присутствующим и сделала книксен. Ведущая объявила имена ее родителей, название школы и колледжа и те предметы, по которым дебютантка лучше всего успевает. Затем с другой стороны зала на подиум поднялся сопровождающий, подал руку дебютантке и помог ей спуститься с возвышения, а ведущая в это время зачитала имя сопровождающего, имена его родителей, название школы, в которой он учится, и его любимые предметы. В том же духе присутствующим были представлены все остальные дебютантки и их эскорт. Девушки держали в руках подсвеченные лампочками букеты желтых цветов; на мужчинах были черные фраки, манишки, черные бабочки и белые перчатки. Левую руку они держали за спиной, упершись тыльной стороной ладони в поясницу.

К концу представления дебютантки и сопровождающие мужчины выстроились в два ряда лицом друг к другу на танцевальной площадке. В зале на мгновение наступила тишина, потом снова заиграл струнный квартет. Мужчины поклонились своим дамам, а те в ответ присели в глубоком реверансе, шурша по полу оборками и кружевами длинных белых платьев. Пары соединили руки и двинулись вперед в грациозном ритме веселого моцартовского менуэта из «Дон Жуана». Казалось, весь зал приподнимался и падал с каждым танцевальным па; создавалось впечатление, что молодые люди скользят по полу на коньках – настолько плавны были их движения. Женщины затаили дыхание; мужчины в изумлении смотрели на происходящее. Сидевший на почетном месте доктор Кольер, широко улыбаясь, заражал всех своим весельем.

Менуэт закончился, потом дебютантки протанцевали два вальса – первый раз с отцами, второй – с кавалерами. Квартет упаковал инструменты и отбыл, а его место занял оркестр Боба Льюиса – зазвучали танцевальные мелодии.

Доктор Кольер усадил меня за один стол с несколькими членами правления «Альфы» и их женами. Наслаждаясь блеском менуэта, эти мужчины и женщины буквально излучали гордость. Одна из женщин сказала, что представительницы «Единства» – наиболее престижной общенациональной организации чернокожих женщин Соединенных Штатов – высказали пожелание председательствовать на мероприятиях дебютанток Саванны, как они делают это в Атланте и других городах, но «Альфа» не сдала своих позиций.

– «АКА» тоже была не прочь спонсировать наш бал, – вмешалась в разговор еще одна женщина, имея в виду университетский клуб «Альфа-каппа-альфа». Хотя эта дама была «алфавиткой», она состояла также и в «АКА», так что вопрос о спонсорстве вызывал у нее двойственные чувства. – Это была очень долгая битва, – пояснила она. – Мы, женщины, полагаем, что вопрос о бале дебютанток – наша прерогатива и не собираемся уступать свои позиции мужчинам.

Все три члена «Альфы» довольно рассмеялись.

– Если мы сдадимся, – проговорил один из них, – то потеряем свой статус, что недопустимо.

Женщины молча переглянулись, и одна из них намеренно сменила тему разговора.

– Боже, посмотрите, какое красивое платье! – воскликнула она, глядя через зал.

Я оглянулся и проследил за ее взглядом. У входа в зал стояла элегантная черная женщина. Она напряженно всматривалась в лица, словно кого-то разыскивая. На женщине было красивое облегающее длинное темно-синее платье, весь верх которого обильно украшали поддельные бриллианты. Я снова повернулся лицом к своим собеседникам, но что-то заставило меня вновь оглянуться. И фигура красавицы показалась мне до боли знакомой – я где-то уже видел эти фальшивые камни и горделивую посадку головы. Так и есть – это была Шабли.

Мы увидели друг друга одновременно. Она глубоко вздохнула, вздернула подбородок и направилась ко мне поистине королевской походкой. Глазами она фиксировала меня, а губы ее были сложены в улыбку топ-модели высшего класса. Она играла Леди Шабли, Великую Императрицу Саванны. При ее приближении пары расступались, давая ей дорогу. Все взоры устремились к Шабли. В голове у меня застучало, в ушах зазвенело. Она была в пяти шагах от меня, когда внезапно остановилась и протянула вперед руку, затянутую в тонкую белую перчатку. Мне показалось, что ко мне приближается неумолимая смерть со своей беспощадной косой, но в это время Шабли посмотрела вправо и положила протянутую руку на мускулистое плечо юноши, стоявшего возле моего стула.

– Молодой человек, – обратилась к нему она, – вы мне не поможете? – Она жалобно заглянула в его глаза. – Я – совершенно растерянная девица, просто растеряха какая-то.

Молодой человек приветливо улыбнулся.

– Я постараюсь, мэм, – отозвался он. – Что у вас случилось?

Шабли немного повернулась, чтобы видеть меня и заговорила:

– Я здесь одна и не имею ни малейшего представления, кто меня пригласил. Я не знаю этого человека, серьезно. Он позвонил моему секретарю, и она записала информацию на листке бумаги, который я оставила в лимузине, отослав шофера. Он приедет за мной только к полуночи. – Шабли обвила обеими руками бицепс молодого человека. – Ты же знаешь, какие мы, женщины. Нас нельзя ни на минуту оставлять одних. В приличном обществе это не принято. С нами всегда должен быть мужчина.

– Я понял, что вы имеете в виду, мэм, – заверил юноша.

– Так, надеюсь, что ты побудешь со мной, пока я не разыщу пригласившего меня? – спросила она. – И перестань называть меня «мэм». Мое имя – Шабли. А как зовут тебя?

– Филип. Я – кавалер.

– Оооо, малыш! Кавалер! Ты хочешь сказать, что танцуешь здесь за деньги?

– Нет, нет, – возразил Филип. – Видите ли, все дебютантки имеют кавалеров. Я здесь с дебютанткой.

– Понятно. А которая из них твоя?

– Она стоит в группе других, вон там. Это моя сестра.

Шабли в изумлении отпрянула.

– Малыш, ты, наверное, шутишь! Ты хочешь сказать, что занимаешься этим со своей сестрой?

– Нет, нет, нет, – запротестовал Филип. – Вы меня неправильно поняли. Видите ли, Грегори, друг моей сестры, отказался прийти сюда. Он заявил: «Ни за что я не стану участвовать в этом деле». Так что пришлось мне отдуваться за него – так уж принято.

– О, теперь я все поняла, – проговорила Шабли, – тобой просто заполнили пустоту? Значит, сегодня у тебя нет настоящей девушки?

Она еще теснее прижалась к Филипу, нежно поглаживая его по руке.

– Похоже, что так оно и есть, – согласился юноша.

– Скажи-ка мне, малыш, ты носишь с собой пистолет?

– Пистолет? Нет, я с этим делом вообще не связываюсь.

– Это хорошо. Да я и не думала, что ты носишь при себе оружие. Но, понимаешь, как-то раз я была с одним классным джентльменом, и он приставил к моей голове пистолет. Так что я всегда спрашиваю на всякий случай.

– В этом зале вы вряд ли найдете у кого-нибудь пистолет, – произнес Филип. – Здесь собрались люди, которые уважают закон.

– Тебя никогда не арестовывали? Ни одного раза?

– Ну… – Филип застенчиво улыбнулся. – Как-то раз было.

– У-у! Расскажи, расскажи, расскажи! За что? Наркотики? Марихуана? Я просто умираю от любопытства, меня все время тянет…

– Да нет, рассказывать-то особенно нечего. Просто мы еще с двумя ребятами выпили лишнего и нарушили общественное спокойствие.

– О, могу держать пари, что ты очень даже можешь его нарушить, если захочешь. Это видно. Да, видно. – Шабли вздрогнула от удовольствия. Она продолжала массировать руку Филипа. – Ой, посмотри, – вдруг воскликнула она, – сюда идет сама мать настоятельница!

– Это моя сестра, – пояснил Филип.

Шабли отпустила его руку, когда к ним подошла высокая дебютантка в кружевном платье.

– Шабли, это моя сестра Лавелла. Лавелла, это Шабли. – Филип представил женщин друг другу.

У Лавеллы была короткая стрижка с челкой. Шабли протянула девушке руку.

– Мы только что говорили о тебе, – произнесла она. – Я так понимаю, что ты ходишь в колледж.

– Да, учусь на первом курсе Саваннского государственного, – проговорила Лавелла с милой улыбкой. – Мой любимый предмет – электрооборудование.

– Вот это да, малышка! Электрооборудование! Хотела бы и я в этом разбираться, а то на прошлой неделе мой телик сломался как раз на середине «Молодого и неутомимого», и единственное, что я могла сделать с ящиком, – стукнуть его как следует. Но это не помогло. И все оттого, что я никогда не ходила в колледж. У меня были домашние учителя еще с пеленок, правда, теперь это не имеет никакого значения, потому что я неплохо устроена в шоу-бизнесе и большую часть времени гастролирую.

– О! – воскликнула Лавелла. – Это так чудесно! Вы, наверное, много путешествуете?

– В путешествиях есть своя прелесть, – согласилась с девушкой Шабли. – Видишь эту маленькую сумочку? Я купила ее в Лондоне.

– О, как это прекрасно!

– Туфли я купила в Риме, а… ну-ка, посмотрим… перчатки – в Париже, а платье я сшила в Нью-Йорке.

– Черт! – вскричала Лавелла. – Мы уже восхищались вашим платьем – оно просто замечательное.

– И ты, моя радость, тоже можешь иметь такие платья, если научишься правильно играть в свои карты.

– Я начну копить деньги прямо сейчас! – решительно заявила Лавелла.

– Э, нет! – Шабли погрозила девушке пальцем. – Так это не делается. Никогда не трать заработанные своим тяжким трудом деньги на платья и аксессуары. Для этого рядом с тобой должен быть мужчина! – Шабли снова положила ладонь на плечо Филипа. – Тебе надо поговорить со своим парнем – как его зовут, Грегори? – который отказался прийти сюда. Пусть он потрясет кошельком и купит тебе платье и украшения.

– Я могу поговорить, – печально усмехнулась Лавелла, – но вряд ли из этого что-нибудь получится.

– Тогда тебе придется доставать все это барахло так же, как в свое время это делала я – воруя в магазинах.

Прежде чем Лавелла опомнилась и нашла, что ответить, Шабли взяла Филипа под руку и повела его на середину зала.

– Прости меня, Деловая Мисс, – проговорила Шабли, – но нам с Филипом хочется растревожить это сонное царство.

Первой моей мыслью было бежать, прежде чем Шабли расскажет всем, что я более или менее ответственен за ее появление здесь. На лице ее появилось какое-то дьявольски соблазнительное выражение, она прижалась к Филипу, и они закружились в танце. Они двигались, словно одно целое, это был даже не танец – они извивались, как чудовищное животное в такт музыке. Отблески камней, сиявших в свете люстр, освещали разноцветными бликами лицо Шабли – оно было словно в огне. Я узнал платье с разрезом сзади, которое мне как-то раз пришлось застегнуть в «Пикапе». Теперь сквозь этот разрез при каждом резком движении мелькали то голень, то бедро, то ягодица.

Пока выходки Шабли были не замечены присутствующими, но я сомневался, что это неведение продлится долго, судя по тем фортелям, которые она начала выкидывать. Я встал и начал бочком пробираться к выходу, но, на свою беду, тут же столкнулся нос к носу с приветливым доктором Кольером.

– Вот вы где! – воскликнул он. – А я вас давно ищу! Как вам понравился менуэт?

– Он был поразителен, – ответил я, – и мне хотелось бы от души поблагодарить вас за приглашение. Это было щедрым подарком с вашей стороны. Я превосходно провел время…

Доктор Кольер крепко взял меня под руку и огляделся.

– Я хочу познакомить вас с человеком, который научил их так танцевать. Он старший преподаватель физкультуры в Саваннском государственном колледже. Джон Майлс. Он же научил их танцевать вальс. Что-то я его не вижу… Но не беда, мы найдем его позже.

У меня снова появился реальный шанс улизнуть и смертельно обидеть милейшего доктора Кольера или оказаться впутанным в какую-нибудь неизбежную denouement[24]24
  Развязка, кульминация; зд. выходка (фр.).


[Закрыть] Шабли. Я направился в ближайший к двери бар поразмыслить, что делать дальше. С этого наблюдательного пункта хорошо просматривался танцевальный зал, и до выхода рукой подать. Успокоившись, я заказал двойной скотч.

– А мне яблочный шнапс! – произнесла Шабли, неожиданно материализуясь рядом со мной. Она тяжело дышала и отирала лицо салфеткой.

– Куда ты дела своего друга Филипа? – спросил я.

– На нас наехала его сестра. – На лице Шабли отразилось глубокое отвращение. – Но это не страшно, сладкий, я с ней еще посчитаюсь. Да и не нужен мне этот Филип. Куколка уже положила глаз на пару других кавалеров. Сейчас я согрею свое нутро парой капель и сама наеду на кого хочешь.

Бармен поставил перед ней стакан с шнапсом. Она выпила его одним духом и закашлялась. Глаза Шабли горели. Она оглядела зал, и губы ее сложились в злобную усмешку.

– Тичик, точик, тачик… поймай кавалера за пальчик. Так поют маленькие детки? Так? Я правильно помню? Эй, мистер шофер, ты меня слушаешь?

– Извини, Шабли, – решился я, – но ты напрасно устраиваешь здесь эту кутерьму.

– У-у, ты никак сердишься на меня, беби? Ты становишься умным, когда злишься, малыш. Но Куколку сегодня обуяла спесь, а самое спесивое место в Саванне сегодня – здесь. Вот почему Куколка примчалась сюда.

– Не будем спорить, – сказал я. – У меня нет ни малейшего намерения оскорблять и обижать этих людей, но если ты хочешь и дальше выкидывать свои фортели, держись от меня подальше. Однако самое лучшее для тебя – уйти, пока ситуация не вышла из-под контроля. Ты уже получила удовольствие, зачем его разрушать?

– Удовольствия только начались, мой сладкий.

– С меня вполне хватит и этого, – промолвил я. – Я ухожу.

– Ну нет, малыш, ты никуда не пойдешь, потому что, если ты и правда это сделаешь, то я так ославлю тебя перед всей честной публикой, что мало не покажется. Я подойду к тому старичку, с которым ты только что так мило беседовал, и поведаю ему, что это ты привел меня сюда, что я жду от тебя ребенка и что ты вышел, чтобы дождаться меня.

От такой перспективы у меня на голове зашевелились волосы. Я всерьез воспринимал склонность Шабли к драматическим эффектам и не мог просто проигнорировать ее угрозу.

– Это тебе за то, что ты отказался взять меня с собой, – пояснила она, придвинувшись ко мне. – Но если ты будешь пай-мальчиком, то обещаю тебе ничего такого не говорить.

– Но веди себя прилично, Шабли, – взмолился я.

– Я постараюсь, мой сладкий, хотя это будет нелегко. Когда я вижу таких ребят, со мной происходит какое-то сумасшествие, а их здесь так много… Ты только посмотри. – Она оперлась на локти и обвела взглядом зал. – То, что ты видишь, называется «черным светом». А знаешь ли ты самую страшную тайну «черного света»? Так вот: чем ты белее, тем выше ты поднимешься в нем, в этом обществе.

– Но не все дебютантки светлые, – возразил я. – На мой взгляд, у них очень разные оттенки кожи.

– Они могут выбирать дебютанток с любым цветом кожи, какой им нравится, – огрызнулась Шабли, – но это ничего не меняет. Добившиеся успеха черные мужчины женятся только на девушках со светлым оттенком кожи. Это придает таким мужчинам высокий статус. Черный может быть прекрасным человеком, но лучше всего быть белым, если хочешь чего-нибудь добиться в этой жизни. Ты сам еще этого не понял? Я не имею ничего против светлых негров, это не их вина, что они светлые, но именно цвет заставляет их держаться вместе. Ты можешь увидеть их в епископальной церкви Святого Матфея на Уэст-Брод-стрит. Это великосветская черная церковь в Саванне. У входа там есть гребень, и люди говорят, что, если ты проведешь им по волосам и не сломаешь ни одного зубчика, тебя пустят в храм, но только в этом случае. Светлокожие черные сидят там на передних скамьях, а те, что потемнее, – на задних. Это правда, мой сладкий. Раньше так было в автобусах. Видишь ли, когда дело касается предрассудков, то черные ни в чем не уступают белым, поверь мне. Все это, конечно, ерунда, но когда я вижу, как черные начинают подражать белым, во мне просыпается злой ниггер. – По лицу Шабли скользнула хитрая усмешка. Она бросила на меня соблазнительный взгляд, жеманно склонив голову к плечу.

– Держи себя в руках, – предостерег я.

Шабли заказала еще один яблочный шнапс и залпом выпила его.

– Разговор окончен, малыш. Куколке пора поиграть с мальчиками.

Шабли скромно прошла в середину танцевального зала и похлопала по плечу первую же дебютантку, которая попалась на ее пути. Девушки обменялись любезными улыбками, и дебютантка уступила Шабли своего партнера. Через мгновение Шабли уже положила голову на грудь кавалера. Я наблюдал за ней из бара; мое волнение несколько улеглось после двойного скотча. Через несколько минут Шабли оставила своего партнера и разбила еще одну танцующую пару. Следующие полчаса она проделывала этот маневр несколько раз, выбирая самых красивых молодых людей. При этом она не забывала о чувствах дебютанток. «Какое красивое платье!» – говорила она всякий раз, отбивая очередного мальчика. Рот Шабли не знал устали, как и ее тело. Она нашептывала что-то на ухо своим кавалерам, не забывая при этом посудачить с девушками.

В час ночи танцы кончились, и буфет закрылся. Шабли успела наполнить свою тарелку яйцами и сосисками и теперь, когда люди стали рассаживаться по своим местам, принялась за поиски свободного стула. Я сразу заметил, что она медленно, но верно продвигается в моем направлении. Наклонившись, она подхватила где-то свободный стул и потащила его к моему столу. Подойдя к двум матронам, сидевшим напротив меня, она втиснулась между ними. Матроны предупредительно подвинулись, освобождая для Шабли место.

– О, простите меня, – прощебетала она. – Ничего, если я присоединюсь к вам?

– Отчего же, конечно, – ответила одна из матрон. – Должна вам сказать, что весь вечер не могла оторвать глаз от вашего платья. Вы выглядите в нем как кинозвезда.

– Спасибо. – Шабли устроилась поудобнее. – Кстати говоря, я иногда действительно ношу его на сцене.

– О, вы работаете в театре? – спросила женщина.

– Да, я актриса, – скромно проговорила Шабли.

– Как это очаровательно. И каков ваш репертуар?

– Шекспир. Бродвейский стиль. Я работаю в Атланте, но сегодня приехала в Саванну, чтобы посмотреть на свою кузину.

– Как это мило, – продолжала восторгаться женщина. – И кто ваша кузина?

– Лавелла.

– О, Лавелла чудесная девушка! Тебе так не кажется, Шарлотта?

– Конечно, – ответила другая женщина, кивая и широко улыбаясь.

– Вот и я тоже так думаю. – Голос Шабли стал сладким, как сахарин. – Она всегда мечтала стать дебютанткой. Всегда, сколько я ее помню.

Шабли ела с преувеличенной изысканностью, приподняв оба мизинца с розовыми ноготками.

– Как это прекрасно, – промолвила женщина. – Лавелла такая деликатная и хорошенькая. И очень интеллигентная.

– Она так этого хотела. Мы обсуждали, как стать дебютантками, еще детьми, – гнула свое Шабли. – Я так рада, что она добилась своего. Она так боялась, что у нее ничего не получится.

– Должна вам сказать, – возразила матрона, – что уж Лавелле-то не о чем было беспокоиться – она первоклассная молодая леди.

– Но все равно она очень волновалась. Она говорила мне: «О, кузина Шабли, у меня точно ничего не получится. Я знаю, что не получится». А я отвечала ей: «Послушай, девочка! Тебе нечего волноваться. Если уж Ванесса Уильямс сумела стать Мисс Америка, несмотря на все рогатки, которые там ставят, то уж ты точно пройдешь отбор в этом дурацком отборочном комитете в нашей старой маленькой Саванне».

Две матроны переглянулись – словно сквозь Шабли.

– «Лавелла, крошка моя, – говорила я ей, – ты всегда так умело скрываешь свое распутство, приезжая для этих дел в Атланту, что в Саванне точно никто ни о чем не догадается».

Женщины, онемев, уставились на Шабли, которая продолжала изящно есть.

– Я тоже хотела быть дебютанткой, – продолжала между тем Шабли. – Я и в самом деле хотела. Но я всегда говорила Лавелле, что если я соберусь в дебютантки, то в настоящие – котильонские. Я серьезно.

Одна женщина притворно закашлялась, вторая отчаянно озиралась по сторонам с видом потерпевшего крушение моряка, который ищет глазами на горизонте спасительное судно.

– «Конечно, Лавелла, – говорила я ей, – бал «Альфы» хорош, спору нет, так что пойми меня правильно. Но, Лавелла, что ты собираешься делать летом, когда окончишь школу? Пойдешь работать в закусочную или будешь стоять на Уэст-Брод-стрит? Так, моя сладкая? А вот котильонские дебютантки не работают в закусочных. Никогда, малышка. Они совершают велосипедные экскурсии по Франции и Англии. Я серьезно. Они едут в Вашингтон и работают там у сенатора, который совершенно случайно оказывается другом семьи. Они катаются на яхтах. Они летают на курорты и лежат там на солнышке задницами кверху. Вот что они делают после школы. И именно это я собираюсь делать, если стану дебютанткой.

Шабли притворилась, что не видит, в какое неловкое положение ставит она двух пожилых женщин. Она быстро взглянула на меня и надула губки. Потом, помолчав, снова заговорила:

– Ну и я сказала ей: «Можешь смеяться надо мной сколько хочешь, но я и в самом деле смогла бы стать котильонской дебютанткой, потому что я великая проходимка. Я могу быть всем, кем только захочу. И если я захочу стать богатой девочкой, моя сладкая, то я стану ею, не сомневайся – я стану богатой белой девочкой. Я уже почти достигла этого. У меня полно белых мужиков, и от одного из них я хочу родить белого ребенка».

Женщины страдальчески взглянули на меня, смущенные тем, что я – единственный белый в бальном зале – стал свидетелем такого бесстыдства. Температура в зале поднялась, наверное, градусов до шестидесяти. Я был уверен, что покраснел как рак. Внезапно Шабли отложила нож и вилку.

– Боже мой! – воскликнула она. – Сколько сейчас времени? – С этими словами она схватила одну из женщин за руку и посмотрела на ее часы. – Половина второго! Мой шофер ждет меня с полуночи.

Она оглядела зал, потом решительно отодвинула стул и встала.

– Было очень приятно познакомиться с вами, – произнесла Шабли. – Мне надо еще кое с кем попрощаться. Если вы, леди, вдруг увидите моего шофера, то скажите ему, что я еще здесь. Пусть не уезжает без меня. Передайте ему, что мы захватим с собой моего кузена Филипа, мы еще не кончили нарушать спокойствие. Он поймет.

– Конечно, конечно, – промямлила одна из женщин.

– Моего шофера вы узнаете сразу, – продолжала Шабли, бросив на меня взгляд. – Он белый.

Она пошла по залу, останавливаясь у столиков и давая мальчикам карточки со своим телефоном. Я понял, что мне тоже пора. Я быстро встал, поклонился женщинам и направился к двери, описав вокруг Шабли большой круг. Я понимал, что, если она настигнет меня, нового конфуза не избежать. Я подошел к доктору Кольеру и торопливо поблагодарил его за приглашение, однако доктор не почувствовал моего стремления исчезнуть как можно скорее и представил меня человеку, стоявшему рядом с ним. Это был тот самый преподаватель колледжа, который учил дебютанток танцевать менуэт. Я улыбался и сыпал любезностями, но едва ли понимал, что мне говорят в ответ эти люди; я лихорадочно оглядывал зал в поисках Шабли. Когда, наконец, все слова были сказаны, я попятился к выходу, обогнул бар, проскользнул в дверь зала и бросился вниз по эскалатору, перепрыгивая через две ступеньки. Я пулей пролетел фойе и, не встретив никаких препятствий, выбежал на сонную, объятую ночным туманом Бэй-стрит.