Текст книги "Полночь в саду добра и зла"

Глава XXVI
Другая история

Когда на горизонте забрезжило третье судебное разбирательство по делу Уильямса, оно привлекло всеобщее внимание далеко за пределами Саванны. Оно стало событием. Циничная отчужденность Джима, с которой тот относился к происходящему, прибавила остроты газетным материалам на эту тему. Журнал «Ю.С.» («Скандал, который потряс Саванну») писал, что Уильямс своим высокомерием похож на фон Бюлова. Издатели фотоальбома «День в жизни Америки» послали в Саванну фотографа, который должен был запечатлеть на пленку дом Уильямса как образец южного декаданса. Фотограф Герд Людвиг включил осветители в Мерсер-Хаузе и начал снимать.

– Он пробыл у меня весь день, – жаловался впоследствии Уильямс, – изо всех сил стараясь не упустить ни одной детали моего «декаданса». Если бы он попросил, то я с удовольствием облегчил бы ему жизнь и показал недавно приобретенную реликвию – кинжал князя Юсупова, которым он пытался убить Распутина. Каково, а? Показать ему кинжал и сказать, что этим оружием Распутину отрезали член с яйцами.

Уильямс не проявлял почти никакого интереса к юридической стороне своего процесса, занимаясь исключительно «потусторонними» вещами – беспрерывно играл в «Психологические кости» и позволял Минерве призраком бродить вокруг Мерсер-Хауза. Достойная дама творила какие-то ритуалы, чтобы снять с дома порчу, если таковая имелась, и насылала заклятья на людей, которые, как подозревал Уильямс, желали ему всяческих недугов. Совершенно случайно мне пришлось стать свидетелем такой церемонии. Дело было в марте, в полдень. В самом разгаре был «Тур домов». Как обычно, Уильямс отказался пускать в Мерсер-Хауз каких бы то ни было туристов, зато с большим удовольствием распахнули двери своего дома Эмма и Ли Адлер. Уильямс, стоя у окна, курил сигару и сопровождал едкими замечаниями появление визитеров у подъезда дома Адлеров. Кивком головы он подозвал меня к окну. В это время две хорошо одетые супружеские пары как раз поднимались по ступенькам подъезда. Минерва двигалась за ними по пятам, неся в руке свой фирменный знак – пластиковый пакет. Поднявшись по ступенькам, она не пошла за остальными, а осталась перед дверью и несколько раз оглянулась. Убедившись, что никто не смотрит в ее сторону, она сунула руку в мешок, достала оттуда что-то похожее на чернозем и высыпала две пригоршни в палисадник, а одну – прямо на ступени. Уильямс рассмеялся.

– Это кладбищенская земля? – спросил я.

– А что же еще? – вопросом на вопрос ответил Джим.

– Взятая на кладбище в полночь? – не отставал я.

– А как же!

Минерва вошла в дом Адлеров.

– Что она собирается делать там? – недоумевал я.

– Будет заниматься своим обычным мумбо-юмбо, как мне кажется, – пояснил Уильямс. – Сучья, ветки, листья, экзотические порошки, куриные кости. Я сказал ей, что Ли Адлер руководит действиями окружного прокурора, контролирует его. Этого оказалось вполне достаточно. В последнее время Минерва стала очень занятой колдуньей. Она несколько раз ездила в Вернонбург, где обработала дом Спенсера Лоутона, сегодня нанесла визит судье Оливеру в его коттедже на Тайби. Она разбрасывает кладбищенскую землю в лучших домах города, благослови ее бог.

Пока Джим Уильямс тешил себя мистическими манипуляциями, Сонни Зейлер не жалел усилий для юридического обоснования защиты. Он попытался опротестовать улики, обнаруженные в Мерсер-Хаузе в ночь перестрелки, ссылаясь на то, что полиция не имела ордера на обыск; протест был отклонен Верховным судом Джорджии. Отклонено было также и ходатайство о рассмотрении дела в другом судебном округе. Дата третьего разбирательства приближалась, и Зейлеру не оставалось ничего другого, как придерживаться той же стратегии, что и на втором процессе. На этот раз он не станет придираться к составу жюри – от этого нет практически никакой пользы; но новых улик и новых свидетелей у Зейлера не нашлось. Он решил не использовать двух дружков Хэнсфорда с их историей о планах убийства Уильямса, боясь, что в ходе суда они откажутся от своих показаний. К тому же склонность Хэнсфорда к насилию подтверждалась массой других свидетелей. Самой тяжелой головной болью по-прежнему оставалось отсутствие на руках Дэнни следов пороха. Именно данное обстоятельство решило исход процессов в ходе двух предыдущих разбирательств, несмотря на все попытки защиты объяснить его. Эксперт Ирвинг Стоун, выступивший на суде свидетелем защиты, показал, что угол между рукой и стволом пистолета, кровь на руке Хэнсфорда и двенадцатичасовая задержка со взятием соскобов с кожи являются достаточными для уменьшения содержания пороховых остатков на поверхности кожи на семьдесят процентов, но не больше. Вероятность того, что остальные тридцать процентов стерты во время транспортировки, была очень низка, поскольку руки Хэнсфорда прикрыли бумажным мешком. Зейлер еще раз позвонил доктору Стоуну и спросил, не может ли тот как-то объяснить полное отсутствие продуктов выстрела на руках Дэнни.

– Нет, – ответил Стоун, – по имеющейся информации не могу.

Кроме отсутствия остатков пороха на руках Хэнсфорда, Зейлера занимала и другая проблема – свидетельские показания самого Уильямса. Со времени последнего допроса прошло почти четыре года, и Зейлер опасался, что мелкие детали могли стереться в памяти подсудимого и на новом процессе он даст противоречивые показания. За две недели до суда адвокат заставил Уильямса заново перечитать протоколы суда. Малейшие расхождения дали бы Лоутону возможность поставить вопрос о доверии к показаниям в целом. Зейлер обещал Уильямсу, что привезет протоколы в Мерсер-Хауз днем в субботу, и они вместе их просмотрят. Джим Уильямс позвонил мне в субботу утром и пригласил присутствовать на этом просмотре.

– Приходите на полчаса пораньше, – попросил он, – мне надо вам кое-что сказать.

По виду Уильямса, открывшего мне дверь, я понял: он сознает, что все улики против него, – Джим сбрил усы. Собственно говоря, Сонни настаивал на этом еще до второго суда – без усов Уильямс выглядел бы более доступным, – но подсудимый отказался, и вот теперь он вынужден был согласиться на умасливание жюри.

Джим сразу перешел к делу.

– Сонни еще ничего не знает, но я решил изменить версию и хочу рассказать, как все происходило на самом деле. Это мой единственный шанс выиграть процесс.

– Вы не говорили об этом Сонни Зейлеру? – спросил я.

– Я расскажу ему все, как только он приедет.

Вот и отлично, пусть Сонни разбирается во всем сам. Не мое это дело – консультировать Уильямса, и я поспешил перевести разговор на нейтральную тему, заметив, что без усов у него более добродушный вид – присяжным должно понравиться. Я выглянул в окно в надежде увидеть Зейлера, но вместо него обнаружил Минерву, сидящую на лавочке.

– Она наводит на кого-нибудь порчу? – поинтересовался я.

– Вероятно, – ответил Уильямс. – Я плачу ей двадцать пять долларов в день и не задаю никаких вопросов.

Вскоре приехал Зейлер в сопровождении секретаря и двух помощников – Дона Сэмюэла и Дэвида Боттса.

Сонни не стал тратить время на вступления и пустые разговоры.

– У нас полно дел, – сказал он, – так что давайте приступим.

Мы собрались в кабинете Уильямса: Джим уселся за стол, а Зейлер остался стоять в центре. Адвокат был в синем блейзере и красно-бело-черном галстуке «Бульдогов» Джорджии. Глядя на Сонни, я внезапно почувствовал укол жалости – его дело должно было вот-вот рассыпаться, а он, ни о чем не ведая, был полон энергии и нетерпения.

– Итак, Джим, – начал он, – на этом процессе мы столкнемся с серьезными трудностями, и я не хочу дать Лоутону шанс запутать вас при перекрестном допросе. Если вы встанете и скажете, что прежде чем застрелить Дэнни, моргнули два раза, он ответит: «Но, мистер Уильямс, не вы ли утверждали на прошлом процессе, что моргнули трижды?»

– Сонни, – прервал его Уильямс, – прежде чем мы займемся этими бумагами, я хочу поговорить о моих показаниях.

– Хорошо, – согласился Зейлер, – но подождите еще минутку. Я хочу вкратце обрисовать положение вещей. Первое: мы не можем добиться переноса процесса в другой судебный округ. Второе: наше ходатайство об опротестовании улик оставлено без внимания. Третье: мы все время безуспешно пытаемся разобраться с этими несчастными остатками пороха.

– Все это мне и так известно, Сонни, – проговорил Уильямс. – То, что я хочу сказать, имеет прямое отношение ко всем этим проблемам.

– Сначала выслушайте меня. Ваши соображения мы выслушаем потом.

В отчаянии Джим сдался и, откинувшись на спинку кресла, скрестил руки на груди. Зейлер продолжил:

– Пару недель назад доктор Стоун признался мне, что не может объяснить, каким образом с рук Дэнни исчезли всякие следы продуктов выстрела. Однако у него было одно соображение по этому поводу. Он посоветовал мне: «Почему бы вам не поехать в Кэндлеровский госпиталь и не узнать, что делали с телом Хэнсфорда, прежде чем взять с его рук соскобы на продукты сгорания пороха? Кто знает, может быть, что-нибудь да выплывет». Он добавил к этому, что чем больше тело двигают, тем быстрее стираются продукты выстрела.

Я поехал в госпиталь и попросил протокол исследования тела Хэнсфорда. Мне дали патологоанатомическое заключение, но оно не содержало ничего нового, мы его уже не раз видели. Однако сверху оказался подколотым еще один листок, на который я раньше не обращал внимания. Это был формуляр бланка поступления в госпиталь, заполненный сестрой отделения неотложной помощи Мэрилин Кейс. Там есть запись: «Обе руки помещены в мешки в отделении неотложной помощи». Запись возбудила мое любопытство: я навестил Мэрилин Кейс и попросил ее объяснить, что эта пометка может означать. Сестра сказала мне, что это означает, что она надела мешки на руки Дэнни Хэнсфорда, чтобы с них, то есть с рук, не стерлись следы пороха. Сделала она это по просьбе судебно-медицинского эксперта, который специально позвонил в отделение неотложной помощи. Тогда я возразил: «Позвольте! Полицейские показали, что это они упаковали руки Хэнсфорда в мешки еще в Мерсер-Хаузе! Вы утверждаете, что на его руках не было никаких мешков, когда он был доставлен в отделение неотложной помощи?» – «Да, именно так, я самолично упаковала руки убитого».

Зейлер сиял.

– Вы понимаете, что это означает? – спросил он. – Это означает, что полицейские не упаковали руки Дэнни в мешки, они просто забыли это сделать, а потом лгали, будто сделали все, как надо. Нет, они завернули тело в одеяло и переложили его на каталку, потом каталку отвезли в машину «Скорой помощи», доставили труп в госпиталь, отвезли на каталке в отделение, там сняли с него одеяло, и все это время руки оставались голыми и терлись – о рубашку, о джинсы, об одеяло – от этого и стерлись все следы! Я позвонил доктору Стоуну и познакомил его с новыми фактами. «Сонни, это попадание в яблочко», – заверил Ирвинг.

Зейлер достал из кейса копию бланка.

– Вот этот документ, дружище! Это похоронный звон по версии об остатках пороха – любимой версии Спенсера Лоутона. Он основал все свое обвинение на этих анализах, а мы выбьем из-под его ног скамью! Что еще лучше для нас и хуже для него – мы требовали дать нам копию этого документа, а он отказал. Мы поймаем его на сокрытии улик. Да его хватит удар, когда мы выйдем с этим на процесс! – Зейлер положил бумагу обратно в кейс и защелкнул замки. – Ладно, Джим, теперь ваша очередь.

Уильямс неподвижно сидел за столом, подперев руками голову. Он взглянул на меня, вскинул брови, потом снова посмотрел на Зейлера.

– Не суетитесь, Сонни, – сказал он, – все это теперь не важно.

В тот день я покинул Мерсер-Хауз с неприятным ощущением – я узнал то, о чем мне вовсе не следовало знать. В полночь я заехал в «Милую Джорджию» и сел рядом с Джо, игравшим на фортепьяно.

– Мне надо задать вам один юридический вопрос, – обратился я к нему.

– Я знал, что вы рано или поздно влипнете в какую-нибудь историю с этой вашей книгой, – заметил Джо. – Но я, как и обещал, вас не покину.

– Это чисто гипотетический вопрос, – поспешил я разочаровать Джо. – Представьте себе некоего безымянного человека – уважаемого гражданина, ведущего собственный крупный бизнес. Этот человек скрыл от суда какую-то информацию, касающуюся криминального события. Это его тайна, и это противоречит его официальным показаниям. Будет ли такой человек считаться соучастником преступления, если выяснится, что он просто утаивал от следствия и суда некоторую информацию?

Джо, продолжая играть, посмотрел на меня и широко улыбнулся.

– Уж не хотите ли вы мне сказать, что Джим Уильямс наконец поделился с вами одной из альтернативных версий того, как именно он застрелил Дэнни Хэнсфорда?

– Кто здесь говорит о Джиме Уильямсе?

– Да, да, вы правы, – притворно спохватился Джо, – мы говорим о чисто гипотетическом случае, да? Ну так вот, согласно закону, этот безымянный человек не обязан разглашать никаких тайн, которые – если это то, что думаю я – вовсе не являются тайнами. Хе-хе. В самом деле, я как-то подумал, сколько времени потребуется одному писателю из Нью-Йорка, чтобы понять то, что давно понимает вся Саванна?

Пока Джо говорил, к нам подошли двое полицейских – мужчина и женщина – и остановились, неловко переминаясь с ноги на ногу возле рояля.

– Джо Одом? – спросил полицейский.

– Да, это я, – ответил Джо.

– У нас есть приказ взять вас под арест.

– В самом деле? И в чем меня обвиняют?

– В неуважении к закону, – вступила в разговор женщина. – Мы из Тандерболта. У вас шесть неоплаченных штрафных квитанций за превышение скорости и нарушение правил движения на развязке.

– Но меня не обвиняют в выдаче необеспеченных чеков? – обеспокоенно спросил Джо.

– Нет, только в неуплате штрафов и нарушении правил движения, – ответила женщина.

– Это уже легче, – проговорил Джо.

– Мы доставим вас в Тандерболт на нашей машине, – пояснил полицейский, – составим протокол задержания, возьмем с вас двести долларов залога и отпустим домой.

– Это честно, – проговорил Джо. – Но я прошу вас об одном одолжении – подождите, пока я сделаю пару вещей: дам своему другу юридический совет и… – Джо с заговорщическим видом придвинулся к полицейским и понизил голос до шепота: – Видите ту пожилую чету возле холодильника? Они приехали сюда из Суэйнсборо отпраздновать шестидесятилетний юбилей свадьбы и попросили меня сыграть попурри из их любимых песен. На то и на другое мне понадобится всего пять минут. Вас это устроит?

Женщина пробормотала, что устроит, и оба стража порядка уселись у дверей. Джо послал к ним официанта с кока-колой и снова повернулся ко мне.

– Вот что я скажу вам об этом секрете Полишинеля: безымянный человек, если его это интересует, должен знать, что во всех версиях Джима Уильямса есть один существенный пункт – стрельба началась во время ссоры и под влиянием ситуации этого момента. Это не было заранее продуманное убийство. Жертвой стал не контролирующий свое поведение, пьяный, страдающий наркоманией парень, а подсудимым – напуганный, рассерженный, не склонный к насилию пожилой человек без криминального прошлого. Это сценарий для непредумышленного убийства, но никак не для убийства первой степени. В Джорджии непредумышленное убийство карается лишением свободы сроком от пяти до десяти лет с обязательным отбыванием в камере двух лет, а Джим уже отсидел свои два года.

– Полагаю, что при желании на это дело можно посмотреть и так, – согласился я.

– Так или иначе, это мой ответ на ваш юридический вопрос.

– Спасибо, – поблагодарил я Джо.

– С вас причитается плата за консультацию, хе-хе. Но думаю, что я откажусь от нее в обмен на маленькую услугу. Вам всего-навсего придется поехать за полицейской машиной в Тандерболт – это несколько минут, а потом взять на борт адвоката-нарушителя и вернуться с ним в город.

– Договорились, – сказал я.

Джо закончил попурри бравурными аккордами, потом прошел в бар и, улучив момент, когда Мэнди отвернулась, умыкнул из кассы двести долларов. Идя к двери, он остановился возле пожилой пары из Суэйнсборо и, выразив им свое почтение, распрощался. На женщине было платье с высоким розовым корсажем, прихваченным на груди булавкой.

– О, Джо, все было так хорошо, – восторженно заговорила она. – Огромное вам спасибо.

Ее муж встал и пожал Джо руку.

– Еще ведь всего только полночь, Джо. Почему ты уезжаешь так рано?

Джо одернул пиджак и поправил бабочку.

– Мне только что сообщили, что в Тандерболт отправляется торжественная процессия, и меня пригласили занять место в головной машине.

– Какая честь! – воскликнула женщина.

– Да, мэм, – скромно потупившись, проговорил Джо. – Вы можете так думать, если вам угодно.

Глава XXVII
Счастливое число

Бланш Уильямс вошла в столовую.

– Кошка отказывается есть, – заявила она.

Джим Уильямс оторвался от каталога «Сотбис», взглянул на кошку, неподвижно сидевшую в дверном проеме, и снова углубился в чтение.

Миссис Уильямс развернула салфетку и положила ее себе на колени.

– То же самое было и в прошлый раз, и в позапрошлый, – продолжала она. – Кошка каждый раз так поступает, когда мы возвращаемся с суда и ждем решения присяжных. Она всегда отказывается есть.

Сестра Уильямса, Дороти Кинджери, нетерпеливо посмотрела на часы.

– Половина второго, – проговорила она. – Они сидят уже три часа, а сейчас, наверное, обедают. Интересно, они продолжают обсуждать дело, даже когда едят?

Уильямс оторвался от каталога аукциона.

– Послушайте-ка, – сказал он. – Когда Катерина де Браганса, португальская инфанта, прибыла в Англию в тысяча шестьсот шестьдесят втором году, чтобы вступить в брак с Карлом Вторым, она привезла с собой богатейшее приданое. Частью его был индийский порт Бомбей… – Он рассмеялся. – Мне нравятся такие принцессы!

– Она делает это уже третий раз – не притрагивается к пище, – снова заговорила миссис Уильямс.

Дороти Кинджери с отвращением посмотрела на сандвич.

– Сонни обещал позвонить сразу же, как только присяжные вынесут вердикт. Надеюсь, мы услышим отсюда звонок.

– Не понимаю, откуда она все знает, – продолжала тихо удивляться Бланш Уильямс, – но она знает.

Джим Уильямс неожиданно захлопнул каталог и встал.

– У меня идея! – воскликнул он. – Мы будем есть с тарелок из нанкинского сервиза. Это принесет нам удачу.

Уильямс достал из шкафа несколько бело-синих тарелок и поставил их на стол. Мать и сестра переложили в них свои сандвичи. У этих бело-синих тарелок была удивительная история: груз китайского фарфора отправили на экспорт в 1752 году, но корабль затонул в Южно-Китайском море и был поднят лишь в 1983 году. Уильямс купил несколько дюжин тарелок, чашек и супниц на широко разрекламированном аукционе «Кристис». Посуда прибыла в Мерсер-Хауз несколько недель назад.

– Эти тарелки пролежали на дне морском двести тридцать лет, – начал рассказывать Джим, – но сохранились, как новые. Когда их нашли, они все еще лежали в оригинальной упаковке и в превосходном состоянии. С этих тарелок еще никто не ел – мы первые. Забавный способ хранить посуду, верно?

Миссис Уильямс взяла сандвич и посмотрела на та– релку.

– Кошку не обманешь, – задумчиво произнесла она.

Двумя неделями ранее, в самом начале третьего процесса по делу Уильямса, всем казалось, что его исход предрешен. Вопрос был ясен настолько, что «Саванна морнинг ньюс» скучно озаглавила передовую статью: «Уильямса ждет следующий приговор за предумышленное убийство». Жюри, состоявшее из девяти женщин и трех мужчин, признало, что после шести лет беспрерывного муссирования этой темы они прекрасно знали суть дела, как и то, что в ходе двух предыдущих процессов Уильямс был признан виновным. Напряжение и неопределенность создавали атмосферу суровой безысходности. У здания суда были установлены телевизионные камеры, но в самом зале оказались занятыми едва ли половина мест. Прентис Кроу заявил даже, что не собирается читать материалы суда, потому что это страшно скучно. «Опять повторяется старая история, – сказал он. – Все это уже напоминает сказку про белого бычка».

Среди публики оказался и мой знакомый завсегдатай. Он сидел, положив руку на спинку скамьи, словно боясь в противном случае соскользнуть на пол. Как и обычно, он вещал, словно оракул.

– Сейчас никого не интересует, виновен Уильямс или нет, – говорил он. – На карту поставлена компетентность окружного прокурора. Всех занимает один вопрос: сколько времени он еще сможет выкручиваться? Суд начинает напоминать плохую корриду. Матадор – Спенсер Лоутон – уже дважды втыкал шпагу в быка, а тот до сих пор держится на ногах. Публика начинает бесноваться. Лоутон просто смешон.

Судебное заседание шло уже привычным порядком с вызовом все тех же свидетелей – полицейского фотографа, полицейских, которые были в Мерсер-Хаузе в ночь перестрелки, сотрудников криминалистической лаборатории. Каждый из них сначала отвечал на вопросы Спенсера Лоутона, потом – Сонни Зейлера и покидал место свидетеля. Судья Оливер сонно кивал со своего места на каждую реплику. Завсегдатай откровенно зевал.

– Какое участие вы принимали в выносе тела из Мерсер-Хауза? – как и на двух первых процессах, спрашивал Спенсер Лоутон у детектива Джозефа Джордана.

– Я упаковал руки, – отвечал тот.

– Можете ли вы объяснить присяжным, что значит «упаковал руки» и с какой целью это делается?

– Каждый раз, когда случается стрельба, – начал объяснять детектив Джордан, – и мы имеем основания полагать, что мертвец перед смертью успел выстрелить, на руки надеваются бумажные мешки, чтобы сохранить следы продуктов выстрела на коже – если они, конечно, есть – от случайного стирания.

На лице Сонни появилось выражение удачливого игрока в покер, когда он начал задавать вопросы ничего не подозревающему детективу.

– Какие мешки вы использовали?

– Бумажные мешки.

– Чем вы их крепили?

– Специальной клейкой лентой.

– Вы совершенно уверены, что руки трупа были упакованы, когда его выносили из дома?

– Я же сам их упаковал, – произнес детектив Джордан.

Когда выступил последний свидетель обвинения, Зейлер вызвал первого свидетеля защиты.

– Вызовите в зал Мэрилин Кейс, – велел он.

Свежее лицо! Новый свидетель! Новый сценарий! Завсегдатай подался вперед всем телом. Судья Оливер открыл оба глаза. Лоутон обменялся тревожным взглядом со своими помощниками.

Свидетельница оказалась кудрявой блондинкой лет сорока в сером костюме и белой шелковой блузке. Под присягой она показала, что работает в течение пятнадцати лет медицинской сестрой в Кэндлеровском госпитале, а до этого была ассистентом судебно-медицинского эксперта графства. Да, она дежурила, когда в отделение неотложной помощи доставили труп Дэнни Хэнсфорда. Зейлер вручил ей копию титульного листа истории болезни, потом с вызывающим видом подошел к столу обвинения и бросил на него другую, точно такую же копию. Пока Лоутон и его помощники рассматривали бумагу, Зейлер передал кипу копий присяжным, а затем продолжил задавать вопросы.

– Позвольте спросить вас, мисс Кейс, вы узнаете этот документ?

– Да, сэр, узнаю.

– Это ваш почерк?

– Да, сэр, мой.

– Расскажите присяжным, мисс Кейс, были ли упакованы при поступлении руки Дэнни Хэнсфорда или нет?

– Нет, сэр, они не были упакованы.

По залу пронесся удивленный ропот. Судья Оливер призвал присутствующих к порядку.

– Отлично, мисс Кейс, – продолжил Зейлер. – вы упаковали руки сами?

– Да, я это сделала.

– Как именно вы это сделали?

– Я взяла два пластиковых мешка для мусора, надела их на руки убитого и закрепила на запястьях клейкой лентой.

После короткого и неубедительного допроса, проведенного потрясенным Спенсером Лоутоном, Мэрилин Кейс отпустили, а ее место занял вызванный следующим доктор Ирвинг Стоун, судебно-медицинский эксперт. Он показал, что вследствие того, что руки Дэнни Хэнсфорда с самого начала не были завернуты в мешки, следы пороха на них должны были неизбежно стереться. Он мягко добавил, что упаковка рук в пластиковые мешки, выполненная медицинской сестрой Кейс из самых лучших побуждений, только усугубила положение.

– Применять с этой целью пластиковые мешки просто недопустимо, – сказал Стоун. – На их стенках накапливается статическое электричество, которое буквально сметает с кожи любые остатки. Более того, если труп, как это было сделано с телом Дэнни Хэнсфорда, помещают в холодильник морга до вскрытия, то на стенках мешков конденсируется влага, которая окончательно уничтожает все следы, а Дэнни пролежал в холодильной камере в течение пяти часов.

– В свете всего сказанного, – спросил Зейлер, – удивлены ли вы тем, что на руках убитого не оказалось следов пороха?

– Я был бы удивлен, если бы они там оказались, – ответил доктор Стоун.

Телевизионные станции прервали свои передачи, чтобы оповестить зрителей о новой сенсации.

– Новые поразительные улики выявлены в ходе повторного судебного разбирательства по делу Джима Уильямса… Адвокат приготовил окружному прокурору настоящий сюрприз… Ходят слухи, что после суда Уильямс выйдет на свободу…

Когда вечером того же дня Зейлер появился в ресторане «1790 год», публика встала и устроила ему овацию.

Лоутон, утратив свое главное преимущество, был вынужден перестраиваться на ходу, готовя свою заключительную речь.

– Нам не нужны следы пороха на руках убитого, чтобы доказать вину Джима Уильямса, – утверждал он. – Это только одно звено из цепи доказательств.

Пункт за пунктом прокурор перечислил оставшиеся улики против Уильямса: расположение фрагментов пуль, клочки бумаги на пистолете, траектории выстрелов, кресло на штанине Хэнсфорда, кровь на его руке и отсутствие крови на оружии. Особый упор Спенсер Лоутон сделал на тридцатишестиминутном интервале между стрельбой и вызовом полиции.

– Что Джим Уильямс делал в эти тридцать шесть минут? – вопрошал окружной прокурор. – Я скажу вам, что он делал. Он взял другой пистолет, подошел к убитому Дэнни и выстрелил в сторону стола. Потом он вытащил руку Дэнни из-под его тела и положил ладонь на пистолет. Что он сделал еще? Я отвечу и на этот вопрос: он начал избирательно крушить мебель и предметы обстановки.

Лоутон предъявил присяжным фотографии интерьеров Мерсер-Хауза.

– Вот старинные часы, которые якобы перевернул Дэнни Хэнсфорд. Они лежат циферблатом вниз на полу холла. Обратите внимание, что основание часов находится очень близко к стене. Я вполне могу допустить, что сильный двадцатилетний парень, каким был Дэнни Хэнсфорд, в порыве ярости откинул бы их гораздо дальше. Но впечатление такое, что часы просто аккуратно и очень ненамного отодвинули от стены. Так получилось потому, что это сделал сам Уильямс. Он осторожно отодвинул часы, опустил циферблат почти до пола, а потом уронил, сделав это с таким расчетом, чтобы раскололся корпус и треснуло стекло, но чтобы остался неповрежденным механизм. Кстати, Уильямс сам утверждал, что ему удалось починить и продать эти часы.

Посмотрим, однако, и на другие разрушения. Перевернуты стол и кресло. По столу ударили серебряным подносом. Растоптана электронная игра «Атари» и разбита бутылка с полпинтой виски. Можно ли оценить стоимость ущерба в сто двадцать долларов семнадцать центов? Не знаю, но я хочу попросить вас обратить внимание на тот дорогой антиквариат, который остался цел – шкатулки, сундучки, столики и картины. Цена этих вещей исчисляется десятками и сотнями тысяч долларов. А теперь спросите себя, остановился бы разъяренный молодой человек, имеющий намерение убить любителя дорогого антиквариата, на разбитой в действительности мелочи? Конечно же нет. Эти предметы были повреждены тем, кто любил и ценил старину, – Джимом Уильямсом.

Торжественно-значительные выражения лиц присяжных показали всем, что Лоутон, во всяком случае, частично отвоевал потерянный плацдарм. Теперь в голосе прокурора гремел едкий сарказм.

– Но есть и еще что-то, а именно то, чего Джим Уильямс не сделал за упомянутые тридцать шесть минут. Он не вызвал «Скорую помощь». Многие здесь описывали Джима Уильямса как сострадательного человека, который делал большие пожертвования в Гуманитарное общество. Но он не позвонил даже в Гуманитарное общество, чтобы выяснить, что произошло с Дэнни Хэнсфордом.

Молодая женщина в жюри промокнула глаза платком.

– Мы можем оставить в стороне следы пороха на руках Дэнни, – продолжал метать громы и молнии прокурор, – они не нужны нам, чтобы осудить Джима Уильямса.

В конце дня в настроении присяжных наметился нехороший перелом, который очень беспокоил Сонни Зейлера. Лоутон эффектно построил обвинение и сумел отвлечь внимание присяжных от конфуза с упаковкой рук. Адвокат был бессилен: он уже закончил свое выступление и выставил заключительные аргументы. Судья отправил присяжных по домам до утра. Наутро он зачитал инструкции, и жюри удалилось в совещательную комнату.

В Мерсер-Хаузе Уильямсы молча доели сандвичи. Миссис Уильямс свернула салфетку и смотрела в окно, Дороти бесцельно играла вилкой, Джим делал вид, что читает каталог.

Зазвонил телефон. Сонни Зейлер доложил, что присяжные едят гамбургеры. В четыре тридцать Сонни позвонил снова и сообщил, что жюри затребовало словарь – один из присяжных не понимал значения термина «злой умысел»[26]26
  В американской юриспруденции этот термин заимствован из латинского языка (malice), поэтому малообразованный присяжный его не понимает.


[Закрыть].

В пять тридцать судья Оливер распустил присяжных на уик-энд. Как рассказали приставы, известные любители баек и сплетен, мнения присяжных разделились поровну. Совещание жюри возобновилось в понедельник в десять утра. Около полудня Зейлер заметил, что приставы перестали отвечать на его вопросы. Они отводили глаза и молча проходили мимо. То был плохой знак. «Видимо, решение принимается в пользу обвинения», – сделал вывод Зейлер.

К трем часам голоса присяжных распределились в отношении 11 к 1 в пользу обвинения. Старшина присяжных послала судье записку: «Здесь есть один человек, который отказывается изменить свою позицию, невзирая на все наши доводы и действия». Через несколько минут приставы рассказали, что этот человек – некая миссис Сесилия Тайо, разведенная, пятидесяти с лишним лет. Миссис Тайо поведала присяжным, что много лет назад оказалась приблизительно в такой же ситуации, как мистер Уильямс. Ее друг ворвался на кухню и стал душить ее. Теряя сознание, женщина успела схватить нож и воткнуть его в грудь нападавшему. Правда, она только ранила, а не убила расходившегося дружка. Миссис Тайо заявила, что она очень хорошо понимает, что такое самозащита.

– У меня трое детей, все взрослые, – добавила она. – Они сами и сготовят, и постирают, так что я могу сидеть здесь сколь угодно долго.

В пять часов судья созвал все стороны в зал. Уильямс приехал из Мерсер-Хауза, Сонни Зейлер из офиса. Присяжные заняли места в своем отсеке. Седовласая миссис Тайо сидела, плотно стиснув зубы, угрюмо глядя в пол и не общаясь с другими присяжными.