Текст книги "Дьявол в бархате"

Фентон чувствовал, что на лице у него выступил пот, что он весь дрожит от напряжения, вызванного стремлением заставить короля поверить ему. Карл не сводил с него странного взгляда.

– Все это придется пережить, – добавил Фентон, – если только не удастся как-нибудь предотвратить.

– Как?

Глубокий негромкий голос, произнесший это односложное слово, казалось, заполнил собой весь альков.

Фентон сделал самый рискованный ход.

– Ваше величество не созовете парламент до 1677 года…

– А почему?

– Потому что субсидии, выплаченные вам французским королем, не истощатся до тех пор. Должен ли я коснуться дела со ста тысячами фунтов, происшедшего в 1674 году?

В глазах Карла мелькнул огонек. Со времени подписания Дуврского договора пять лет назад, он несколько раз брал взятки у своего кузена Людовика, не стесняясь при этом сталкивать интересы Англии и Франции. Но слухи об этом заставляли роптать палату общин.

– Дело в том, сир, – продолжал Фентон, что теперешний французский посол, мсье Савариньи, будет заменен другим, мсье Баррийоном. Боюсь, что король Франции доверяет вам не больше, чем вы ему.

– Что за подозрительный парень!

– Мсье Баррийон станет осуществлять более деятельно то, чем уже занимается мсье Савариньи. Он будет подкупать благочестивых и богобоязненных сторонников «Зеленой ленты», чтобы они еще более ревностно возбуждали людей против вас.

Карл скривил губы.

– Если бы я мог доказать это!..

– Сир, корреспонденция между Баррийоном и королем Людовиком – а она сохранится – будет содержать список почти всех взяточников. В палате общин, например, вы найдете среди них Харборда, Тайтеса, Сейчеверелла, Армстронга, Литтлтона и Паула. Что касается палаты лордов… но стоит ли продолжать? Главные подручные милорда Шафтсбери получат по пятьсот фунтов, исключая его светлость Бакингема, которому достанется тысяча. Если бы вам удалось захватить бумаги Баррийона или каким-нибудь образом скопировать их…

– Стойте, приятель, вы чересчур торопитесь!

Последовала пауза. Карл сидел неподвижно, не обращая внимания на слышавшиеся за ширмами звуки музыки и гул разговоров. Оперевшись на подлокотник кресла и запустив под парик указательный палец, он покусывал усы.

– Сэр Николас, – заговорил король, медленно обернувшись, – вы утверждаете, что эти письма «будут» существовать. Я задам вам только один вопрос: откуда вы это знаете?

– Потому что я читал их!

– Читали?

– Да! Подобные секретные документы, разумеется, нельзя было обнародовать до конца восемнадцатого столетия. Вы найдете их напечатанными полностью во втором томе «Истории Великобритании и Ирландии» лорда Дэлримпла, опубликованной в 1773 году…

Фентон внезапно умолк.

Он все-таки сделал непоправимую ошибку.

Однако голос и выражение лица Карла не изменились.

– Есть что-нибудь еще, о чем вы должны предупредить меня? – любезно осведомился он.

– Есть, сир, хотя вы можете отправить меня за это в Бедлам! Это касается мистера Ралфа Монтегью. Вы не должны назначать его послом при французском дворе…

– Мистер Монтегью, как я слышал, весьма изобретательный джентльмен. Все же я не намеревался назначать его послом во Францию.

– И тем не менее вы это сделаете, сир! А теперь, как по-вашему, кто самый способный и преданный министр вашего величества? Рискну предположить, что вы назовете милорда Дэнби, не так ли? Так вот, когда мистер Монтегью, впавший в немилость, будет отозван из Франции, он со злобы захватит с собой несколько писем. Одно из них, прочитанное в палате общин в 1679 году, вызовет падение милорда Дэнби и едва не лишит трона ваше величество.

– Позвольте, – прервал Карл. – По-моему, вы, как и некогда ваш отец, в большой дружбе с милордом Дэнби?

– Да. Но это ни в какой степени не повлияло на мое сообщение.

– И вы не особенно любите мистера Монтегью?

– Клянусь, что до сегодняшнего вечера я никогда не видел этого человека.

– Тогда скажите, когда вы в последний раз видели милорда Дэнби?

– Он… он ужинал в моем доме этим вечером.

– Этим вечером, – задумчиво повторил Карл.

Фентон почувствовал, что его покидают силы. В первый и последний раз в жизни он опустился на колени.

– Ради Бога, сир, верьте мне! Каждое слово, сказанное мной, станет свершившимся фактом!

Карл поднялся со стула. Подойдя к Фентону, он с трудом поднял его, усадил, похлопал по плечу и сел на прежнее место.

– Дайте мне последний шанс! – взмолился Фентон, собрав оставшиеся силы. – Задайте мне один… нет, два вопроса относительно будущего! Если я отвечу на них, то, может быть, мне удастся убедить вас, что я не безумец!

– Сэр Николас, вы погубите себя! – запротестовал Карл. – Ну хорошо, если вы настаиваете, пусть будет так, – поспешно добавил он. – На эти святки я планирую маленькое путешествие. Скажите, в чьем доме и с кем я остановлюсь 25 декабря этого года?

Снова 25 декабря – день рождения Фентона, а также, как ни странно, и сэра Ника. Казалось, эта дата преследует его. Внезапно он осознал, что, сконцентрировав свою память на политических событиях, ему приходится иметь дело с самыми тривиальными. Мысли его лихорадочно заметались.

Все же об этом факте кто-то упоминал. Но кто? Эйлсбери? Рерсби? Эвелин?110110
  Эвелин Джон (1620 – 1706) – английский мемуарист.


[Закрыть] Бернет? Сам Карл в своих письмах? Фентон отчаянно напрягал ум, словно человек, разыскивающий в сундуке старые бумаги.

– Ладно, это не так важно, – подбодрил его Карл. – Попробуйте ответить на другой вопрос. Я не помню, какое сегодня число, но сейчас вторая неделя июня. Скажите, где я буду находиться в те же число и месяц, скажем, в 1685 году?

Глядя не на Фентона, а на собственные перстни, Карл не мог видеть, как побледнело лицо его собеседника. Ибо на его вопрос был лишь один правдивый ответ.

– Сир, – был бы вынужден сказать Фентон, – к этой дате в 1685 году вас уже не будет в живых более четырех месяцев.

Он открыл пересохший рот, но не мог говорить, не мог нанести королю этот удар. Фентон знал и дату собственной смерти, но она была столь отдаленной, что в его теперешнем возрасте не внушала ему ужас. Конечно, Карл вряд ли поверил бы ему. И все же в его душе остался бы червь сомнения, побуждавший его считать каждый прошедший день, прислушиваться к тиканью часов, бояться, что его поразит болезнь…

В своем воображении он ясно видел холодный рассвет в просторной спальне, куда сквозь занавесы проникали серые краски февральского утра, слышал доносившийся из кровати слабый голос, в последний раз приказывающий завести часы. Карл, проведший дни агонии с шуткой на губах, умер с католической верой в сердце.

– Сир, – решительно ответил Фентон, – я не могу этого сказать.

– Ну, тогда на том и поладим, – улыбнулся Карл. – Нет, я не назову вас безумцем. Подобный дар пророчеств, иногда оказывающихся верными, но чаще ложными, проявляется в старинных родах. Minette обладала им. Возможно, поэтому…

Не окончив фразу, он взмахнул руками.

– Прислушайтесь к этой песне! Ненавижу мальчишеские голоса – в них нет ни мужской энергии, ни женского очарования! И все же, как это ни странно для такого праздного и легкомысленного человека как я, эта песня меня всегда привлекает.

Хоть вознеслись высоко троны,

Их краток век – они лишь тень.

Бессильны скипетр и корона,

Когда приходит смерти день…

Опустив голову в глянцевом парике, Карл прислушивался к мелодии, написанной на стихи Джона Шерли. Когда голос и виола смолкли, он выпрямился, серьезный, словно коммерсант из Сити.

– Итак, сэр Николас, вы говорите, что пришли предупредить меня. Но, черт возьми, я тоже должен предупредить вас!

– Предупредить меня, ваше величество?

– Нет нужды говорить, что вам постоянно грозит опасность. Но разумно ли иметь смертельного врага в собственном доме?

Сердце Фентона бешено заколотилось.

– В собственном доме? – воскликнул он. – Я уже пытался докопаться до правды! Если бы мне удалось все выяснить!..

– Например, – продолжал Карл, соединяя кончики указательных пальцев рук, – 10 мая на вас напали двое головорезов на маленькой улице, именуемой Аллеей Мертвеца. Это была работа «Зеленой ленты». Однако каким образом они узнали, что вы там будете, и, самое главное, в какое время? Вам не приходило в голову, что их кто-то предупредил?

– Сир, я подумал об этом в первую очередь! Вернувшись вечером домой, я спросил привратника, какие письма были отправлены в то утро. Все казались безобидными.

– Следовательно, вы не знаете, кто предал вас? И предавал все время?

– Боюсь, что нет.

– Сэр Николас, это была ваша собственная жена.

Последовала краткая пауза, после которой Фентон сделал то, к чему испытывал величайшее отвращение. Он встал, глядя в прищуренные рыжевато-карие глаза короля, и спокойно сказал:

– Сир, вы лжете.

Снова воцарилось молчание – казалось, замерли все звуки.

Сильные пальцы Карла вцепились в подлокотник стула. Послышался треск дерева. Королевская нога так пнула тяжелую скамеечку для ног, что та отлетела в сторону и ударилась о ширму, едва не опрокинув ее.

Однако Фентон не дрогнул перед всегда опасным и редко предсказуемым гневом Стюарта. Он видел, как в прищуренных глазах этот гнев сменяется замешательством, а затем удивлением и сомнением. «Этот человек, безусловно, честен», – казалось, говорил взгляд короля. Сомнение перешло в уверенность и даже восхищение.

Карл поднялся, возвышаясь над своим собеседником на шесть дюймов.

– Вы мне нравитесь, дружище! – воскликнул он со всей искренностью, на которую был способен. – Разве какой-нибудь льстец и подхалим при этом дворе осмелился бы сказать такое? Мой брат – возможно, но Джеймс слишком честен, чтобы думать о собственной безопасности. Брюс, Чиффинч, Беркли, но Беркли мертв…

Карл внезапно протянул руку.

– Довольно этих глупостей с целованием рук! – сказал он. – Пожмите мне руку в знак дружбы, приятель, и знайте, что Веселый монарх умеет быть признательным!

Фентон, стиснув кулаки, опустил голову.

– Прошу прощения, сир, но я бы не коснулся руки самого Создателя, пока он не отказался бы от слов, подобных тем, что произнесли вы, или не доказал бы их справедливость.

– Вы правы, – кивнул король Англии, принимая упрек с большим достоинством, чем то, которое мог бы проявить любой другой. – Вы получите доказательство. Вам известен почерк вашей жены?

– Отлично известен, сир.

Из внутреннего кармана Карл извлек сложенное вчетверо измятое письмо.

– Мы перехватили это письмо после того, как содержащиеся в нем сведения были устно переданы «Зеленой ленте». Пожалуйста, прочтите его, сэр Николас.

Фентон с трудом развернул бумагу окаменевшими пальцами. Его взгляд сразу же уловил почерк Лидии, дату 10 мая, перейдя затем к содержанию письма:

«Минуту назад он оставил меня в своей спальне, где заявил, что мою болезнь может исцелить лекарь. Сейчас он спустился вниз, чтобы проучить несчастных слуг кошкой-девятихвосткой. Я пишу это письмо в начале одиннадцатого. Думаю, что разговор со слугами продлится больше часа. Вы сможете найти его, как я поняла из его слов, на Аллее Мертвеца, которая, кажется, отходит от Стрэнда, примерно между полуднем и часом дня, а может быть, чуть раньше или позже. Искренне ваша Лидия Ф.»

Фентону показалось, что его подводит зрение; у него задрожали колени.

– Я… я заметил, – с трудом вымолвил он, – что письмо адресовано миссис Уиблер, портнихе, в «Ла Бель Франс»в Ковент-Гардене.

Карл сделал нетерпеливый жест.

– Должны же они где-то получать информацию от своих шпионов, а «Голова короля» для этого явно не подходит. Портниха – другое дело; кто станет ее подозревать?

– Но тогда, – Фентон прочистил горло, – были и другие письма?

– Очевидно. Одно мы едва не перехватили, но…

– Но у моей жены оказалась еще одна… портниха, в «Ла Бель Пуатрин» на Саутэмптон-Стрит?

– Нет, с этим делом вам следует обратиться к моим секретарям – сэру Джозефу Уильямсону и мистеру Генри Ковентри. Но то письмо вашей жены я хорошо помню. Один их моих людей начал копировать его, но был вынужден быстро уйти и снова его запечатал. Одна строка этого письма гласила: «Если вы не убьете его в следующий раз, я покину» Зеленую ленту «.

Фентон машинально повторил эти слова.

Затем он попытался опуститься на одно колено, но не смог этого сделать из-за дрожи в ногах.

– Ваше величество, – промолвил Фентон, – я должен извиниться за свои глупые и грубые слова.

Король, стиснув его руку, помог ему удержаться на ногах.

– Ваше извинение принято, сэр Николас, – серьезно произнес Карл. – Не будем больше говорить об этом… Да что с вами, дружище? Вам плохо?

– Нет, сир, я просто споткнулся о стул. Любой человек, в том числе и вы, может споткнуться… У себя в доме я держал несколько стульев для комфорта – под стульями я подразумеваю измены – но о них, оказалось, очень легко споткнуться.

Карл задумчиво посмотрел на него.

– Я не совсем понимаю… Все мои осведомители сообщали, что вы с женой живете, как кошка с собакой – все время ссоритесь и кричите друг на друга.

– Ваши осведомители, сир… ошиблись.

– Ну-ну, даже так! Черт возьми, что может значить та или иная женщина, когда они все друг друга стоят? – Карл отвернулся. – Конечно, я припоминаю давно ушедшие дни, проведенные с Франсис Стюарт111111
  Франсис Тереза Стюарт Леннокс, герцогиня Ричмондская (1647 – 1702) – фаворитка Карла II.


[Закрыть]… Держите сердце запертым на замок, дружище! – добавил он сдавленным голосом. – Это первое и последнее жизненное правило.

– Постараюсь выполнять его, сир. Я могу удалиться?

– Разумеется, если желаете. Но вы были верным и преданным слугой, сэр. Могу ли я чем-нибудь вознаградить вас?

– Нет, хоть я благодарен вашему величеству за ваше великодушие. Я… Хотя постойте! Есть одна вещь!..

– Я вас слушаю!

– Неподалеку от Уайтхолла живет старик, который называет себя Джонатан Рив. Хотя его титул и поместья были украдены при Оливере, он в действительности граф Лоустофт.

– Не был ли он, – внезапно осведомился Карл, – одним из тех троих в» Голове короля «? Одним из вас, – в его глубоком голосе послышались нотки гордости, – который распевал» За здоровье короля «, когда вы удерживали лестницу против тридцати шпаг?

– Это он, сир. Но мистер Рив стар, беспомощен и сломлен. Он не примет ни от кого ни фартинга, но не может ли казначейство каким-то образом восстановить его титул и вернуть поместья?

– Это будет сделано. Но как быть с вами?

(« Если вы не убьете его в следующий раз, я покину… «).

– Мне ничего не нужно, сир – только служить вам всем, чем могу.

– И все же я приму одну меру предосторожности! – мрачно промолвил Карл. Лицо его вновь приобрело насмешливое выражение. – Будучи праздным человеком, как вы, несомненно, слышали, я обожаю сказки и легенды. Существует одна история о нескольких королях и одной королеве, которая опровергается фактами. Но мы сделаем легенду явью.

Сняв с правой руки перстень с камеей, он надел его на палец Фентону.

– Если они нападут на вас со шпагами, сэр Николас, нам незачем за вас бояться. Но милорд Шафтсбери по возвращении может применить против вас более изощренные методы. Если так случится, пошлите мне этот перстень. Его дал мне мой отец – наши имена выгравированы внутри. Он не останется незамеченным.

(« Вы найдете его на Аллее Мертвеца… «Лидия, Лидия, Лидия!)

– Благодарю вас, сир.

– Бодритесь! Выше голову!.. Мистер Чиффинч! – прогремел Карл голосом, который поверг в молчание половину Банкетного флигеля.

Чиффинч выскользнул из-за ширмы.

– Проследите, – распорядился король, – чтобы сэр Николас отправился домой в одной из моих карет. А после этого возвращайтесь сюда.

Фентон, подойдя к проходу между ширмами, отвесил королю низкий поклон, несмотря на дрожь в ногах.

– Ваш слуга, сир, – сказал он.

Когда Фентон и Чиффинч удалились, Карл некоторое время нерешительно поглаживал подбородок. Затем он подошел к маленькому камину, положил руки на полку и устремил взгляд на решетку, за которой догорало бревно. Карл все еще стоял там, когда услышал, что вернулся Чиффинч. •

– Что ты думаешь о нем, Уилл? – спросил он, не поворачивая головы.

– Не могу понять этого человека, – буркнул Чиффинч, пользовавшийся привилегией разговаривать с королем без лишних церемоний. – Но он честен.

Несколько секунд Карл молчал.

– Если я циник, Уилл, – заговорил он, – то у меня есть основания быть им. Бедность и изгнание всегда обостряют ум. Если я не доверяю многим мужчинам и всем женщинам, то у меня тоже имеются причины. Все же…

Он пнул ногой бревно в камине, которое с шипением и искрами раскололось надвое.

– Запомни, Уилл: этот человек ушел с разбитым сердцем!

Глава 17. Аудиенция на Аллее Любви

Сам Фентон не думал об этом, сидя в обитом бархатом помещении громоздкой кареты, которая везла его домой.

Он лишь ощущал онемение во всем теле. Казалось, тряска экипажа должна была вызывать у него резкую боль в каждом ушибе и каждой царапине, но Фентон ее не чувствовал, как не испытывал гнева и душевной муки. Ему только было невыразимо трудно шевелить руками и ногами.

« Я должен это обдумать, – повторял он про себя. – Обдумать с самого начала «.

Фентон вспомнил, как, выйдя из Уайтхолла на освещенный факелами Пеббл-Корт, где его ждала карета, он взглянул на часы и удивился, что еще нет даже половины девятого. Вся аудиенция у короля заняла менее часа.

Как медленно идет время! Фентон почувствовал, как задрожала его рука, и испугался, что уронит часы. Чиффинч осторожно взял их у него и положил ему в карман. В другой руке Фентон сжимал скомканное письмо Лидии, которое ему удалось вынести в кармане камзола.

Карета подъехала к дверям его дома.

Хотя Фентон был бы рад, чтобы ему помогли спуститься на землю, он, улыбаясь, притворился, что в этом не нуждается. Впоследствии Фентон вспоминал, как мягко упрекнул привратника Сэма за то, что тот задерживается на своем посту так поздно. Наступили сумерки, но еще не стемнело окончательно. Сэм поклонился, открыл хозяину дверь и исчез.

Джайлс стоял в холле, держа свечу. Когда он увидел лицо Фентона, его тонкие губы сжались.

– Добрый вечер, сэр.

– И тебе, мой славный Джайлс!

– Могу ли я спросить на правах старого слуги, все ли прошло в Уайтхолле так, как вам хотелось?

– Разумеется. А почему бы и нет?

– Его величество не был… сердит? Если бы вы взглянули в зеркало на свое лицо, то поняли бы причину моих вопросов.

– Сердит, говоришь? Черт возьми! – рявкнул Фентон, но, спохватившись, понизил голос. – Слушай же, нахал, как сердит был король! Он предложил мне любую награду, какую я выберу. Как ты понимаешь, я не мог принять ее из чувства чести.

– А вы знаете, что имел в виду его величество, сэр? Нет? Тогда я скажу вам. Король предлагал вам пэрство.

– Чума на это пэрство! Что бы я стал с ним делать? Скажи, Джайлс, с миледи… все в порядке?

– Да, конечно, – с удивлением ответил Джайлс. Презрительный отказ хозяина от пэрства вызвал на его лице кислую гримасу. – Ужин завершился вскоре после вашего ухода. Лорд Джордж, отупевший от вина, был отправлен домой в карете милорда Дэнби. Сожалею, сэр, но мне не понравилось, как старый мистер Рив, уезжая, раскачивался в седле. Миледи, сэр, отправилась к себе в комнату. Она просила…

Фентон вцепился в камзол Джайлса.

– Я не желаю говорить с ми… с ней – я имею в виду, сейчас. Быть может, за несколько минут до полуночи… Тебе ясно, Джайлс?

– Абсолютно, сэр!

– Зажги мне свечи, – приказал Фентон. – Я хочу пойти к себе в спальню, посидеть там и подумать. Ни в коем случае меня не беспокоить! Понятно?

Джайлс поклонился и быстро зажег три свечи в канделябре.

– Нет, я сам себе посвечу, Джайлс! Дай мне канделябр.

Фентон с усилием удерживал руку от дрожи. Его ум оставался ясным. Но чувство потрясения уменьшалось, и ушибы начинали болеть.

Добравшись до спальни, Фентон машинально двинулся к двум окнам в задней стене, выходящих на задний двор, Молл и парк. У левого окна, под углом к стене, стоял длинный туалетный стол.

Фентон поставил канделябр на стол у зеркала. Увидев в полумраке свое отражение, он лишь заметил, что слегка побледнел.

– Почему Лидия это сделала? – беззвучно спросил Фентон у отражения. – Неужели ее любовь была сплошным притворством?

– Ты сам знаешь, что была.

– Я не в силах взглянуть в лицо этому факту.

– Придется взглянуть.

Тусклое пламя свечей играло на темно-красном графине с кларетом, который Фентон держал у себя в спальне. Он схватил графин и кубок, охваченный страстным желанием напиться допьяна и забыть о всех несчастьях, но сразу же поставил их назад: теперь более чем когда-либо ему необходима ясная голова.

Рука Фентона, сжимавшая скомканное письмо Лидии, разжалась, и письмо упало на стол. У стола стоял стул в стиле ориенталь, напоминавший стулья, находившиеся в алькове Уайтхолла, и задрапированный до пола алым шелком.

Фентон поднял стул и поставил его у правого окна. До полуночи оставалось три с половиной часа. Опасность начнет грозить Лидии в полночь, когда наступит десятое число. Он уже не раз порывался ворваться в ее спальню и швырнуть ей в лицо письмо в качестве обвинения.

Но Фентон не мог так поступить. Если Лидия виновна, то он хотел не знать об этом как можно дольше. Что бы она ни сделала, не имеет значения… ну, почти не имеет. Он любит ее и будет защищать, что бы ни случилось.

Фентон поставил часы на стол так, чтобы можно было дотянуться до них рукой.

После этого он опустился на стул, глядя в темноту окна, где виднелись, помимо отражения пламени свечей, только листья высокого бука во дворе. Когда Фентон впервые проснулся в этой комнате, он считал, что эти деревья находятся в парке, в то время как они росли в его собственном саду.

– Я не верю этому! – сказал он себе, начиная чувствовать колющую боль в сердце, так как шок начал проходить. – Это не Лидия! Это не похоже на нее!

Другая сторона его ума, холодная и оценивающая, отвечала ему на языке двадцатого столетия:

– Отбрось все эмоции! Ты ведь хотел подумать? Отлично, думай! Каково происхождение Лидии?

– Ее родители пресвитериане. Ее дед был цареубийцей – это хуже, чем индепендент или человек Пятой монархии112112
  Люди Пятой Монархии (милленарии) – протестантская секта, считавшая, что после ассирийской, персидской, греческой и римской монархий настанет пятое царство Христа на тысячу лет В 1661 году члены секты подняли восстание против Карла II, но были разбиты, а их предводители (бочар Томас Веннер и другие) казнены.


[Закрыть].

– И ты считаешь, что это не наложило печать на ее ум и сердце до того, как она вышла замуж за сэра Ника? Помни, она ведь считает себя женой сэра Ника. Когда я говорю» ты «, то имею в виду тебя в его обличье. По-твоему, Лидия не огорчилась, когда ты оторвал ее от старой няни, хотя она говорила только то, что должно было тебе понравиться?

– Замолчи! Что общего может иметь Лидия с» Зеленой лентой «?

– Ты что забыл элементарные исторические факты?

– Нет.

– Тогда ты должен помнить, что милорд Шафтсбери, будучи при Оливере ревностным пресвитерианином, во время Реставрации добился, чтобы все пуританские секты дали клятву верности и таким образом были признаны законом113113
  Акт о единообразии 1 б62г требовал от священников пуританских сект признания основ англиканской церкви и клятвы, что они не будут выступать против короля.


[Закрыть]. Разве тебе неизвестно, что Шафтсбери активно привлекает в» Зеленую ленту» старых пресвитериан и индепендентов?

– Но Лидия! Она часто говорила, что не интересуется политикой!

– Тебе не кажется, что слишком часто? Вспомни, сколько раз она уводила разговор от опасной темы!

– Замолчи, говорю тебе! В ту ночь, когда я впервые повстречал ее в комнате Мег… – при мысли о Мег его ум сделал небольшую паузу, – … я пытался извиниться за поведение сэра Ника и попросить прощения. А Лидия ответила: «Вы просите моего прощения? А я от всего сердца прошу вашего».

– Что же еще ей оставалось сказать?

– Не понимаю тебя.

– Никто не изображает Лидию холодной и бессердечной. Она была тронута. Как ты думаешь, почему Лидия не послушалась родителей и вышла замуж за сэра Ника? Исключительно из-за физического влечения. Узнав, что сэр Ник – жестокий и кровожадный пес, она его возненавидела, но какая-то тень этого влечения сохранилась.

– Конечно, сохранилась! Когда на следующее утро Лидия вошла в эту спальню с сыпью от яда на лбу и руках, она была сама нежность и…

– Разумеется, она притворялась нежной. А ты помнишь, что ты ей сказал?

– Я забыл.

– Только потому, что хотел забыть! Сэр Ник, обезумев от гнева, призвал проклятье Божье на пуритан и всех их близких. Так как Лидия казалась мягкой и доброй, ты забыл, что она в душе такая же отчаянная круглоголовая, как ты роялист.

– Но ведь потом Лидия была нежной! Она ведь сама просила меня… прийти к ней ночью!

– Это тоже притворство. А кроме того, ты же знаешь, что она – женщина сильных страстей.

– Ты лжешь! Это не было притворством!

– Значит, оскорблено твое тщеславие?

– Ты утверждаешь, что в то утро, как только я вышел из спальни после нашего объяснения, Лидия написала письмо моим врагам, сообщая им, где меня найти?

– Конечно! Она не любит тебя. Ты опасен, и тебя нужно уничтожить.

– Прекрати нести чушь!

– Ты же сам хотел все обдумать. Сколько раз, когда Лидия хотела произнести в твой адрес притворные хвалы, с ее языка срывалось слово «круглоголовый»? Вспомни: «добр как священник, и храбр, как железнобокий». Эти слова так вдохновили тебя, что ты бросил вызов всему клубу «Зеленая лента», и никто не осмелился поднять на тебя руку!

– Да я тогда даже не вспоминал о словах Лидии!

– Кто завлек тебя в тот вечер в Весенние сады, а до этого успел ускользнуть из дома и послать записку, чтобы натравить на тебя трех фехтовальщиков? Думаешь, Лидия выходила купить новое платье? Чепуха! Магазин «Ла Бель Пуатрин»– новое место для получения информации.

– Говорю тебе: прекрати эту пытку! Если я безразличен Лидии, то как ты объяснишь ее ревность, особенно к Мег?

– Лидия – женщина, а ты – ее собственность, которую она никому не позволит отобрать, а тем более Мег – вернее, Мэри Гренвилл. Лидия знает, что ты не перестаешь думать о Мег, и не может этого вынести, как не смогла бы никакая женщина.

– Уверяю тебя, что я выветрил у нее из головы весь пуританский вздор!

– За один месяц? Когда ты с пятью слугами отправился сражаться с шестьюдесятью противниками – соотношение просто немыслимое! – Лидия попыталась удержать тебя? Нет – ее интересовали драгуны, которые сделали такой великолепный поворот кругом, словно отряд круглоголовых.

– Она верила в мою победу!

– Помни, что умственно, а не телесно, тебе сорок пять лет, – настаивал беспощадный собеседник. – Неужели тебя так легко могут одурачить хорошенькая мордашка и соблазнительная фигурка?

– Я просто хочу все понять…

– Тогда вспомни, как Лидия настраивала тебя против Мег Йорк – против единственной женщины, которая тебя по-настоящему любит. Лидия ненавидит сэра Ника и, думая, что ты – это он, использует на тебе любовные хитрости, которым научилась у сэра Ника.

Фентон вскочил, закрыв ладонью глаза.

Он знал, что должен сдержать кипящий в нем гнев. Попытавшись отбросить назойливое нашептывание невидимого собеседника, Фентон сел перед окном и привел в порядок свои мысли. Он смотрел в черноту, покуда тиканье часов на туалетном столе не напомнило ему о времени.

Было без десяти девять. Фентон уже пришел к решению. Снова поднявшись, он положил часы в карман. В тот же момент в дверь тихонько постучали.

Вошел Джайлс.

– Сэр, – неуверенно начал он, – я не хотел вас беспокоить, но эта женщина Пэмфлин…

Джудит Пэмфлин, как всегда суровая и прямая, словно жердь, вошла в спальню.

– Миледи спрашивает, почему вы не пришли к ней после вашего возвращения. – Казалось, что мисс Пэмфлин усмехается. – Она также просила…

Рука Фентона легла на эфес шпаги. Джудит выбрала для своего прихода самый неподходящий момент, что отражалось на лице Джайлса.

– Ты нарушила мой приказ, – заговорил Фентон, – придя к миледи. Позже мы поговорим об этом. Все же, насколько я понял, твоя единственная добродетель заключена в преданности моей жене. Это так?

– Так.

– Тогда будь настороже. Сообщи миледи, что я должен выйти из дому по важному делу, но вернусь до полуночи.

Мисс Пэмфлин открыла рот, чтобы заговорить, но предпочла молчать, сохраняя на лице злобное выражение. Джайлс поспешно сунул ей в руку свечу, выставил ее из комнаты и закрыл дверь.

– Вы, правда, собираетесь выйти из дому, сэр? – осведомился он.

– А почему бы и нет?

– Потому что вы не в том настроении, сэр.

– Что ты можешь знать о моем настроении? – сухо спросил Фентон. Рана на боку сильно болела, усиливая охватывающее его возбуждение. – Джайлс, я хотел бы одеться как можно незаметней, – в его голове шевельнулось воспоминание. – Черный бархатный костюм, который ты принес мне в тот день, 10 мая…

– Сэр, – в отчаянии воскликнул Джайлс, – я плохой слуга! Я не почистил костюм как следует, а ведь на рукавах были пятна крови…

Фентон нетерпеливо махнул рукой.

– Не имеет значения! Подойдет и то, что на мне. – Он окинул взглядом свой серый костюм с серебряными полосами на жилете. – Иди в конюшню и вели оседлать мою лошадь.

С сомнением посмотрев на хозяина, Джайлс вышел из комнаты. Фентон извлек из шкафа мягкие кавалерийские сапоги выше колен с легкими шпорами, прикрепил к плечам плащ и нахлобучил на парик шляпу.

Взяв в руку канделябр с тремя свечами, Фентон начал спускаться вниз, стараясь издавать как можно меньше звуков Несмотря на это, шпоры все же позвякивали о доски пола. Больше всего он боялся, что Лидия выбежит из своей комнаты.

Спустившись на первый этаж, Фентон немного расслабился и поставил канделябр на стол. Открыв дверь книжного шкафа, он нашел том проповедей Тиллотсона, в который положил листок бумаги с двумя адресами Мег Йорк.

«Один из них, – подумал Фентон, найдя бумажку, – уже бесполезен. Джордж сказал, что Мег покинула дом капитана Дюрока. Но второй…»

Разгладив листок, прочитал:

«Около» Золотой женщины «, Чипсайд, Аллея Любви».

Несмотря на свое теперешнее состояние, Фентон едва не рассмеялся.

Спустя минуту Фентон нашел перед парадной дверью Красотку, которую держал под уздцы Дик с фонарем. Когда он вдел в ногу в стремя, то ощущал боль, не понимая, физическая она или душевная.

– Прекрасный вечер, сэр, – заметил Дик.

– Действительно прекрасный, – согласился Фентон.

Фентон поскакал к Черинг-Кроссу, едва натягивая поводья, а иногда и вовсе отпуская их. Было новолуние, вечер веял прохладой, на небе мерцало множество звезд.

Оставив позади Черинг-Кросс и Стрэнд, Фентон, проехав под Темпл-Баром, начал спускаться по Флит-стрит. Все дурные запахи мира ударили ему в ноздри, когда копыта Красотки стучали по доскам моста над Флитским рвом. Поднявшись галопом на Ладгейт-Хилл, Фентон натянул поводья, чтобы оглядеться.

Единственное освещение создавали только тощий месяц и звезды – уличных фонарей не было видно. Сзади и впереди, правда, поблескивали красноватые огоньки таверн. Но церковные колокола Чипсайда уже пробили девять, а это служило сигналом подмастерьям закрывать ставни и запирать лавки на ночь. Перед Фентоном лежало обширное пространство, освобожденное от обгорелых камней, где до большого пожара стоял старый добрый собор Святого Павла, и в этом месяце уже собирались заложить первый кирпич нового собора.

Объезжая с левой стороны соборный двор и спускаясь к Чипсайду, Фентон думал о прошлом, но не о Лондоне семнадцатого столетия. Он вспоминал, как в своей прежней жизни ездил верхом вдвоем с Мэри Гренвилл (или Мег Йорк) не в Сент-Джеймсский парк, а в Хайд-Парк, раскинувшийся позже там, где находился внушающий ужас Тайберн, как они купались в реке в Ричмонде. В свои восемнадцать лет Мэри отлично плавала. Однако он в возрасте более пятидесяти лет, сняв пенсне, быстро догонял ее.