Текст книги "Такой же предатель, как мы"

– Да. Верно.

– Я ищу высокую черноволосую русскую девочку по имени Наташа.

– Так она русская? Я не знала. Может быть, это что-то объясняет. Вы не врач?

– Нет. А что случилось?

– Э… она здесь. Не знаю почему. Пожалуйста, входите. Мне нужно присмотреть за Анни, у нее режется первый зубик.

Быстро войдя вслед за Барбарой в дом, Гейл почувствовала сладкий запах детской присыпки. С латунных крючков свисали мягкие домашние тапочки с заячьими ушками, словно приглашая гостью снять грязные уличные туфли. Гейл разулась.

– И давно она здесь?

– Час. Или чуть дольше.

Гейл вошла в просторную гостиную с высокими окнами, выходившими в садик. В середине комнаты стоял детский манеж. Маленькая девочка с золотыми кудряшками грызла пустышку, вокруг лежали новенькие игрушки. У стены, на низком табурете, сидела Наташа – голова опущена, волосы закрывают лицо, руки сложены на коленях.

– Наташа?..

Гейл опустилась на колени рядом с ней, коснулась волос. Наташа вздрогнула, но все-таки не отстранилась. Гейл снова позвала ее по имени. Нет ответа.

– Очень хорошо, что вы приехали, – нараспев сказала Барбара, подхватывая Анни на руки. – Я уже собиралась позвонить доктору Штеттлеру. Или в полицию. Не знаю. Это все очень странно. Правда.

Гейл гладила Наташу по голове.

– Она звонит в дверь, я кормлю Анни, не из бутылочки, а старым добрым способом. У нас в двери глазок, потому что в наше время всякое бывает. Я посмотрела. Анни была у меня на руках. Я подумала: кажется, это вполне обычная девочка, очень красивая, надо признать, она хочет войти, не знаю зачем, может быть, чтобы договориться с Максом об уроке, у него много клиентов, особенно молодых – естественно, потому что он такой интересный. И вот она заходит, смотрит на меня, видит Анни и спрашивает по-английски – я-то не знала, что она русская, кому такое в голову придет, хотя, наверное, ничего удивительного в наше время, – так вот, я подумала, что она еврейка или итальянка, а она спрашивает: вы сестра Макса? Я говорю: нет, я не сестра Макса, я его жена Барбара, а кто ты такая и чем я могу помочь? Я мать, и у меня много дел, сама видишь. Хочешь договориться с Максом об уроке? Ты занимаешься альпинизмом? Как тебя зовут? Она сказала, что ее зовут Наташа, но я, честно говоря, уже начала подозревать…

– Что?

– Ну… наркотики. Современная молодежь… то есть никогда не знаешь наверняка, – сказала Барбара с негодованием, которое скорее подобало бы пожилой матроне. – А что касается иностранцев, особенно англичан, они прямо сплошь наркоманы, спросите доктора Штеттлера… – Малышка заплакала, и мать принялась ее успокаивать. – Даже ученики Макса, молодежь, господи, так они прямо в горах употребляют. Ладно бы спиртное, это я еще могу понять, а курения, кстати, решительно не одобряю. Так вот, я предложила ей кофе, чаю, минеральной воды. Но она меня как будто не слышит. Может быть, она… как говорят хиппи… под кайфом. Поэтому я немножко испугалась. У меня же ребенок.

– Вы позвонили Максу?

– В горы? Когда у него клиенты? Он же страшно расстроится. Макс решит, что она заболела, и немедленно примчится.

– Решит, что Анни заболела?

– Разумеется! – Барбара повторно обдумала вопрос (что, похоже, было ей несвойственно). – Вы хотите сказать, Макс спустился бы ради Наташи? Но это же просто смешно!

Взяв Наташу за руку, Гейл осторожно подняла ее с табурета, обняла, потом вывела в коридор, помогла обуться и побрела вместе с ней через безукоризненную лужайку. Выйдя за калитку, она позвонила Перри.

Она уже звонила ему из поезда и с окраины деревни. Гейл обещала выходить на связь буквально каждую минуту, поскольку сам Люк не мог разговаривать – рядом с ним в машине сидел Дима, «так что, пожалуйста, давайте общаться через Мильтона». Она догадывалась, что успех операции висит на волоске, – это слышалось в голосе Перри. Гейл знала: чем спокойнее он говорит, тем опаснее ситуация; следовательно, случилась неприятность. Поэтому она тоже говорила спокойно, и Перри, вероятно, истолковал это аналогичным образом.

– С ней все в порядке. Ты слышишь? Она здесь, со мной, живая и здоровая, мы едем к вам. Сейчас мы идем к вокзалу. Подождите еще немного.

– Долго?

Теперь уже Гейл пришлось следить за своими словами, поскольку за ее руку цеплялась Наташа.

– Нам надо восстановить силы и припудрить носики. И кстати…

– Что?

– Не нужно спрашивать, кто где был, ты понял? У нас случился небольшой кризис, теперь все в порядке, жизнь продолжается. Не только когда мы приедем, а отныне и впредь – никаких вопросов от заинтересованных сторон. С девочками договориться проще простого, а вот насчет мальчиков я не уверена.

– Я их угомоню, не волнуйся. Дик будет на седьмом небе от счастья, я немедленно ему перезвоню. Поторопитесь там.

– Постараемся.

В переполненном поезде до Шпица у них не было возможности поговорить – впрочем, Наташа и не изъявляла никакого желания общаться, она явно была в шоке и временами даже как будто не замечала присутствия Гейл. Но после пересадки, под действием ласковых уговоров, девочка начала оттаивать. Они сидели бок о бок в вагоне первого класса и смотрели прямо перед собой, совсем как в самодельном шалаше в «Трех трубах». Быстро вечерело, они были единственными пассажирами.

– Мне так… – начала Наташа, схватив Гейл за руку, но не смогла договорить и опустила голову.

– Подождем, – твердо сказала Гейл, глядя ей в затылок. – У нас достаточно времени. Будем сдерживать эмоции, наслаждаться жизнью и ждать. Это все, что нам нужно, – нам обеим. Ты меня слушаешь?

Кивок.

– Тогда сядь прямо. Можешь держать меня за руку, только слушай. Через несколько дней ты будешь в Англии. Не знаю, в курсе ли твои братья, – во всяком случае, они ждут, что путешествие-сюрприз начнется со дня на день. Но сначала – короткая остановка в Венгене. А в Англии мы найдем тебе хорошего женского врача – да что там, я тебя к своему отведу, – и тогда ты сама во всем разберешься и сделаешь выбор. Договорились?

Кивок.

– А пока что не будем ни о чем думать. Давай выкинем это из головы. Ты снимешь свой дурацкий балахон… – Гейл шутливо дернула Наташу за рукав. – Оденешься изящно и шикарно. Ничего не будет заметно, обещаю. Согласна?

Да.

– Все решения подождут до Англии. Они не страшные, просто разумные. И ты примешь их спокойно. Не сейчас, а в Англии. Ради себя и ради твоего папы. Да?

– Да.

– Повтори.

– Да.

А что бы она говорила Наташе, если бы Перри не предупредил, что именно так, по мнению Люка, она должна себя вести? Что сейчас самое неподходящее время для того, чтобы огорошить Диму неприятными новостями?

Да то же самое, слово в слово, притом искренне. Гейл сама побывала в этой шкуре, она знала, о чем говорит. Она продолжала твердить себе это, пока поезд не подошел к станции «Интерлакен-Ост», откуда им предстояло отправиться в Венген, – и тут Гейл заметила, что по пустой платформе к их вагону идет швейцарский полицейский в красивой летней форме, а рядом с ним – какой-то непримечательный тип в сером костюме и начищенных коричневых ботинках. На лице у полицейского играла сочувственная улыбка, которая в любой цивилизованной стране предвещает неприятности.

– Вы говорите по-английски?

– Как вы догадались? – Гейл улыбнулась в ответ.

– Наверное, по вашему цвету лица, – ответил он – чересчур нахально для рядового швейцарского полицейского, по мнению Гейл. – А ваша юная спутница – не англичанка. – Он окинул взглядом черные волосы Наташи.

– Откуда вам знать? В наши дни человек может оказаться кем угодно… – тем же бодрым тоном парировала Гейл.

– У вас есть британские паспорта?

– У меня есть.

Человек с невыразительным лицом улыбнулся, и у Гейл мороз пробежал по коже. Его английский был слишком хорош для швейцарца.

– Швейцарская эмиграционная служба, – сказал он. – Проводим выборочную проверку. В наши дни, когда границы открыты, попадаются любители путешествовать без визы. Конечно, их немного, но все-таки бывает.

– Билеты и паспорта, пожалуйста, – вмешался полицейский. – Если не возражаете. Если возражаете, придется пройти в участок и все выяснить там.

– Конечно, мы не возражаем. Правда, Наташа? Жаль, что не все ваши коллеги так вежливы, – жизнерадостно откликнулась Гейл.

Порывшись в сумочке, она извлекла паспорт и билеты и вручила полицейскому, который изучал их с нарочитой медлительностью, как делает полиция во всем мире, чтобы честный гражданин поволновался. Человек в сером костюме заглянул ему через плечо, забрал паспорт и просмотрел сам, прежде чем вернуть владелице, а затем улыбнулся Наташе, которая уже сидела с документами наготове.

Поведение человека в сером отражало, по мнению Гейл, либо недостаток опыта, либо изощренную хитрость. Он держался так, как будто паспорт русской несовершеннолетней пассажирки представлял для него меньший интерес, нежели документы взрослой британской подданной. Он открыл страницу с визами, сравнил фотографию с оригиналом, восхищенно улыбнулся, запнулся на мгновение, читая написанное латиницей и кириллицей имя, после чего вернул паспорт со словами «благодарю, мадам».

– Надолго в Венген? – спросил полицейский, отдавая Гейл билеты.

– На недельку, наверное.

– Зависит от погоды?

– Мы, англичане, настолько привыкли к дождю, что просто его не замечаем.

Вежливый полицейский сказал, что следующий поезд отходит от платформы номер два через три минуты, «это последний поезд на сегодня, поэтому постарайтесь не опоздать, иначе придется ночевать в Лаутербруннене».

Они успели на поезд, но лишь на полпути в гору Наташа заговорила вновь. До тех пор она, похоже, тихо кипела гневом, глядя на сумрак за окном, туманя стекло своим дыханием, как ребенок, и тут же резким движением вытирая его начисто. Гейл могла лишь гадать, злится ли девочка на Макса, на полицейского, на человека в сером костюме или на саму себя. Вдруг Наташа подняла голову и пристально взглянула на Гейл:

– Мой папа преступник?

– Я бы сказала, что он преуспевающий бизнесмен, – ответила восходящая звезда юриспруденции.

– Тогда почему мы едем в Англию? Зачем нужны эти секреты? Ни с того ни с сего он заявляет, что мы поступим в лучшие английские школы… – Наташа не дождалась ответа. – После похорон вся семья просто помешалась на криминале. Спросите моих братьев, это их новое увлечение. Они только и говорят, что о преступниках. Спросите их взрослого друга Петра, он говорит, что работает на КГБ. Но ведь КГБ уже не существует. Правда же?

– Не знаю.

– Теперь это называется ФСБ. Но Петр все равно говорит «КГБ». Может, врет. Петр все про нас знает. Читал все наши досье. Моя мама преступница, ее муж тоже, и Тамара, а ее отца застрелили. Моих братьев послушать, так в Перми живут одни преступники. Наверное, поэтому полицейские и потребовали мой паспорт. «Ты из Перми, Наташа?» – «Да, мистер полицейский, из Перми, а еще я беременна». – «Значит, ты преступница, ты не можешь учиться в хорошей английской школе, тебя нужно немедленно посадить в тюрьму».

Наташа положила голову на плечо Гейл и что-то добавила по-русски.

Над полями сгущались сумерки, и в машине тоже было темно: по обоюдному согласию они не стали зажигать ни фары, ни свет в салоне. Люк прихватил в дорогу бутылку водки. Сам он ее даже не нюхал, зато Дима уже успел выхлестать половину. Он вручил Диме диктофон и предложил рассказать, как прошло подписание договора, но тот отмахнулся.

– Я все помню. Без проблем. У меня копии бумаг. И хорошая память. В Лондоне я все расскажу. Так и передай Тому.

Выехав из Берна, Люк пользовался только проселочными дорогами; преодолев участок пути, он пережидал в укромном месте, чтобы пропустить вероятных преследователей вперед. С правой кистью определенно было что-то не так, он по-прежнему ее не чувствовал, но, поскольку подвижность предплечья сохранилась, Люк вполне мог вести машину. Должно быть, он повредил руку, когда стукнул Задумчивого Трупа.

Они вполголоса переговаривались по-русски, как настоящие беглецы. Люк задумался: отчего мы шепчемся? Припарковав машину на опушке соснового леса, он вручил Диме синий комбинезон, как у дорожного рабочего, и черную шерстяную лыжную шапочку, чтобы скрыть лысину. Для себя он купил джинсы, спортивную куртку и шапку с помпоном. Димин костюм Люк сложил и убрал в чемодан, заранее припрятанный в багажнике. Было восемь вечера, холодало. На окраине деревни Вильдерсвиль, при въезде в долину Лаутербруннен, Люк в очередной раз остановился – пока они слушали по радио новости, он пытался разгадать выражение Диминого лица в полумраке, поскольку, к стыду своему, не знал немецкого.

– Нашли ублюдков, – сказал Дима. – Двое пьяных русских подрались в отеле «Бельвю палас». Неизвестно почему. Свалились с лестницы и расшиблись. Один в больнице, с другим все в порядке. Тот, что в больнице, – в тяжелом состоянии. Это Ники. Может, сдохнет. Они нагнали всякого бреда швейцарской полиции, никто все равно не поверил, потому что оба врали по-разному. Русское посольство хочет отправить их домой, а швейцарцы им: не так быстро, ёптыть, сначала надо про этих мудаков кое-что выяснить. Русский посол злится.

– На этих двоих?

– На швейцарцев. – Дима ухмыльнулся, отхлебнул из бутылки и предложил Люку – тот покачал головой. – Хочешь знать, какой тут расклад? Посол спрашивает: кто эти сукины дети? Какой-нибудь чиновник звонит Князю: какого хера твои дебилы подрались в таком-то отеле в Берне?

– И что Князь? – поинтересовался Люк, отнюдь не разделяя Диминого легкомыслия.

– Эта сука звонит Эмилио и говорит: дружище, мой мудрый советник, какого хера мои славные ребята подрались в таком-то отеле в Берне?

– А Эмилио?

Дима помрачнел:

– А Эмилио говорит: засранец Дима, лучший отмыватель бабла в мире, исчез, на х…, с лица Земли.

Люк, не будучи великим мастером интриги, занялся подсчетами. Сначала двое так называемых арабских полицейских в Париже. Кто их подослал и для чего? Потом – охранники в «Бельвю». Зачем они приехали в отель после подписания договора? Кто, опять же, их прислал и с какой целью? Кто, когда и сколько знал?

Он позвонил Олли.

– У вас все тихо, Гарри? – Люк имел в виду: кто добрался до безопасной гавани, а кто еще нет? Неужели мне придется разбираться и с пропавшей Наташей?

– Две заблудшие овечки явились пару минут назад, так что радуйся, – бодро сказал Олли. – Нашли обратную дорогу без особых проблем, все тип-топ. Часиков в десять, по ту сторону холма, годится? Как раз хорошенько стемнеет.

– В десять. Отлично.

– Парковка у станции. Маленький красненький «сузуки». От платформ дальний край, а с твоей стороны, как подъедешь, так сразу меня и увидишь.

– Договорились.

Олли не спешил прерывать связь.

– Проблемы, Гарри? – спросил Люк.

– Говорят, на станции «Интерлакен-Ост» болтается полиция.

– Выкладывай.

Люк послушал, ничего не ответил и убрал мобильник в карман.

«По ту сторону холма» – Олли имел в виду деревню Гриндельвальд, лежащую у подножия Эйгера. Достичь Венгена из долины Лаутербруннен иным способом, кроме железной дороги, было, по словам Олли, просто невозможно – летняя тропа подходила для серн и смельчаков-мотоциклистов, но только не для четырехколесного средства передвижения с тремя мужчинами в салоне.

Но Люк и Олли единодушно решили, что Диму, хоть и переодетого, не стоит демонстрировать железнодорожной полиции, кондукторам и другим пассажирам, особенно поздним вечером, когда немногочисленная публика становится еще подозрительнее к окружающим.

Добравшись до деревни Цвайлючинен, Люк свернул налево и по извилистой дороге вдоль реки доехал до Гриндельвальда. Парковка возле станции была битком набита машинами немецких туристов. Въехав на стоянку, Люк, к своему облегчению, увидел Олли в теплой куртке и островерхой шапочке с наушниками – он сидел за рулем красного джипа с включенными габаритами.

– Вот вам одеяла, а то задубеете, – сказал Олли по-русски, усадив Диму рядом с собой, а Люка отправив на заднее сиденье («БМВ» осталась стоять под деревом). – Лесная дорога перекрыта, но местных, которым надо на работу, пропускают. Там ездят водопроводчики, железнодорожные рабочие и так далее. Если никто не против, в случае проверки разговаривать буду я. Я-то не местный, но машина – здешняя, и ее владелец сказал мне, что говорить.

Кто этот владелец и что именно надо говорить, знал один лишь Олли. Хороший шпион не спешит раскрывать свои источники.

Узкая бетонная дорога уходила вверх по склону горы, во мрак. Впереди показался свет фар, остановился, втянулся под деревья – это был порожний грузовик.

– Тот, кто едет сверху, – уступает, – одобрительно прокомментировал Олли вполголоса. – Местное правило.

Посередине дороги одиноко маячил полицейский. Олли сбросил скорость, позволяя ему разглядеть треугольную желтую наклейку на ветровом стекле. Полицейский отступил, Олли лениво помахал ему. Они миновали несколько невысоких шале под яркими фонарями. К аромату хвои примешивался запах дыма. Неоновая вывеска гласила «Брандегг». Дорога превратилась в запущенную лесную тропу, по которой бежали ручейки. Олли включил фары и переключил передачу. Мотор загудел выше, как-то жалобно. Дорога была изрыта колесами тяжелых грузовиков, и джип нырял в выбоины. Сидя сзади, Люк хватался за дверцы – машина качалась и подпрыгивала. Перед ним маячила громоздкая фигура Димы в шерстяной шапочке, одеяло хлопало, точно кучерская пелерина на ветру. Рядом с Димой, подавшись вперед, сидел почти такой же исполин Олли – он спугнул пару серн, которые бросились искать убежища среди деревьев.

Воздух стал разреженнее и холоднее. Люк учащенно задышал, его щеки и лоб покрылись ледяной испариной. Глаза защипало, сердце забилось быстрее от запаха хвои и адреналина. Лес вновь подступил к дороге, в чаще поблескивали красные глаза животных – но больших или маленьких, определить Люк не успевал.

Они миновали заросли и снова оказались на открытом пространстве. Звездное небо затянули легкие облака, а в самом центре громоздилась черная пустота, заставившая путешественников вжиматься в склон горы. Над головами у них нависала знаменитая северная стена Эйгера.

– Бывал на Урале, Дик? – спросил Дима по-английски, обернувшись к Люку.

Люк энергично закивал и улыбнулся.

– Совсем как дома! У нас такие же горы! А на Кавказе был?

– Только в Грузии.

– Мне тут нравится, Дик, слышишь? Нравится!

На какое-то мгновение Люку и самому понравилось, хотя он все еще тревожился из-за полицейского. И дальше, пока они поднимались к перевалу Кляйне-Шайдегг, тихонько проскочив мимо огромного, окруженного оранжевым сиянием отеля, Люк наслаждался поездкой.

Начался спуск. Слева, омытый лунным светом, возвышался иссиня-черный ледник. Вдали, по ту сторону долины, виднелись огни Мюррена. А когда они снова стали пробираться сквозь лесную чащу, где-то меж деревьев уже мелькали огоньки Венгена.

Глава 16

Дни и ночи на маленьком альпийском курорте Венген шли по расписанию – иногда это казалось Люку невыносимым, а иногда жизнь наполнялась лирическим спокойствием, точь-в-точь затянувшиеся каникулы в кругу родных и друзей.

Уродливое, выстроенное для сдачи внаем шале, которое выбрал Олли, стояло в тихом уголке деревни, на треугольном участке земли меж двух пешеходных троп. В зимние месяцы его арендовал какой-то немецкий лыжный клуб, а летом мог снять кто угодно: южноафриканские теософы, норвежские растафари, дети из бедных семей Рурской области. Несуразная семья, состоящая из людей самых разных возрастов и национальностей, никого в деревне не удивила. Мимо ежедневно тащились толпы усталых туристов, но ни один из них даже головы не поворачивал в их сторону – так утверждал Олли, который в свободное время нес вахту на верхнем этаже, прячась за задвинутыми занавесками.

Обитателям шале мир казался невообразимо прекрасным. С верхнего этажа открывался вид на знаменитую долину Лаутербруннен; впереди вздымалась сверкающая вершина Юнгфрау, позади тянулись девственные пастбища и поросшие лесами предгорья. Но снаружи дом представлял собой воплощение архитектурной бездарности – похожий на склеп, безликий, анонимный, чуждый всему окружающему, с белыми оштукатуренными стенами и элементами деревенского стиля, которые лишь подчеркивали его безнадежную провинциальность.

Люк тоже дежурил. Пока Олли ходил за покупками и местными сплетнями, беспокойный Люк наблюдал за подозрительными прохожими. Но ничье бдительное око не задерживалось на двух маленьких девочках, которые под наблюдением Гейл учились прыгать через скакалку в саду или собирали примулы на лугу за домом, чтобы поставить их в банку из-под сухого саго, купленного в местном супермаркете.

Даже напудренная и нарумяненная пожилая дама в траурном облачении и темных очках, которая неподвижно, как кукла, сидела на балконе, сложив руки на коленях, не привлекала к себе внимания. На швейцарских курортах такая публика не редкость с тех самых пор, как возникла индустрия туризма. Допустим, случайный вечерний прохожий мельком увидел бы в щель меж занавесок крупного мужчину в шерстяной лыжной шапочке, играющего в шахматы против двух мальчиков-подростков. (Перри исполнял обязанности судьи, а Гейл и девочки в другом конце гостиной смотрели фильмы.) Ну и что? Бывали в доме обитатели и почуднее этих шахматистов-любителей. Откуда посторонним знать, что лучший в мире специалист по отмыванию денег способен без труда перехитрить своих не по возрасту развитых сыновей, даже когда они объединяют усилия? Да и кому какая разница?

И если тех же самых подростков, одетых совершенно по-разному, на следующий день замечали на крутой горной тропе, которая уводила от шале вверх, к хребту Мэннлихен, – что же тут необычного? Впереди, подбодряя их, шел Перри; Алексей клялся, что сейчас, блин, упадет и сломает шею, а Виктор божился, что только что видел внизу огромного оленя (ну ладно, маленькую серну). Перри даже заставил мальчиков связаться страховкой. Он нашел удобный отвес, взял напрокат горные ботинки, купил веревок (веревки, строго сказал Перри, суть святая святых для всякого альпиниста) и научил обоих висеть над бездной, пусть даже бездна достигала всего четырех метров в глубину.

А что касается двух особ женского пола (одной не более шестнадцати, другая лет на десять старше, и обе красавицы), лежавших с книжками на шезлонгах под раскидистым кленом, который каким-то образом спасся от топора застройщиков… Возможно, швейцарец не удержался бы от вороватого взгляда, а итальянец – от восхищенных аплодисментов. Но, во всяком случае, ни тот ни другой не побежали бы к телефону, чтобы сообщить полиции, что две подозрительные женщины читают в тени дерева.

Так твердил себе Люк, так говорил Олли, к такому же выводу пришли Перри и Гейл, сменные часовые на наблюдательном посту у окна. А что тут еще скажешь? И все же никто из обитателей шале, включая малышек, ни на минуту не забывал о том, что они прячутся, а время уходит. Когда за завтраком от шеф-повара Олли (блинчики с беконом и кленовым сиропом) Катя спрашивала: «Мы сегодня поедем в Англию?» или Ира жалобно хныкала: «Ну почему мы еще не в Англии?», они озвучивали мысли всех присутствующих, начиная с Люка, которого рука в гипсе после «падения с лестницы в бернском отеле» обрекла на статус героя.

– Ты подашь на них в суд, Дик? – кровожадно спрашивал Виктор.

– Посоветуюсь со своим адвокатом, – отвечал тот, с улыбкой поглядывая на Гейл.

А что касается Лондона…

– Не сегодня, Катя. Надеюсь, завтра или послезавтра, – уверял Люк. – Вопрос лишь в том, когда вам сделают визы. Эти бюрократы… все они одинаковые. Даже английские.

Но когда же, когда?

Люк задавал себе этот вопрос постоянно, бодрствовал он или дремал, в любое время дня и ночи, по мере того как накапливались невнятные сводки от Гектора: то пара загадочных фраз в промежутке между совещаниями, то целый Плач Иеремии, присланный среди ночи по окончании очередного безумного дня. Ошеломленный огромным количеством противоречивых посланий, Люк поначалу впал в непростительный грех и принялся регистрировать их по мере поступления. Бледными кончиками пальцев правой руки, торчавшими из гипса, он старательно выводил загадочные стенографические значки, заполняя лишь одну сторону листа, – благо Олли прикупил бумаги в местном магазинчике канцтоваров.

В лучших традициях разведшколы Люк использовал снятое с одной из картин стекло в качестве подставки, дочиста вытирая его после каждой страницы, и хранил исписанные листы за водяным баком – на тот маловероятный случай, если Виктору, Алексею, Тамаре или самому Диме придет в голову обыскать комнату.

Но отчеты Гектора поступали все чаще и становились все запутаннее, поэтому Люк уломал Олли раздобыть ему карманный диктофон, такой же, как у Димы, и подключить его к шифрованному мобильнику – еще один смертный грех в глазах наставников, но сущее благословение для Люка, лежавшего без сна в ожидании следующего фантастического бюллетеня.

Мы балансируем на лезвии ножа, Люк, но все-таки побеждаем.

Я иду прямиком к шефу в обход Билли-Боя. Сказал, дело ждет несколько часов, но не дней.

Шеф велел поговорить с его заместителем.

Заместитель говорит: если Билли-Бой под этим не подпишется, он тоже. Не хочет все стрелки на себя. Ему нужна поддержка всего пятого этажа – или никакой сделки не будет. Я послал его в жопу.

Ты не поверишь, но Билли-Бой потихоньку сдается. Брыкается, как осел, но против правды не попрешь, особенно когда тебя натыкают в нее носом.

И все это – в течение первых двадцати четырех часов, считая с той самой минуты, когда Люк сбросил Задумчивого Трупа с лестницы. Гектор сначала назвал его гением, но, подумав, заметил, что вряд ли стоит сейчас беспокоить этим шефа.

– Наш приятель действительно убил Ники, Люк? – поинтересовался Гектор самым непринужденным тоном.

– Он надеется, что да.

– Ага. Пожалуй, я ничего не слышал. А ты?

– Ни звука.

– Это были два каких-то других парня, и любые возможные совпадения – чистая случайность. Уговор?

– Уговор.

Ранним вечером второго дня Гектор был весьма раздражен, но далек от пораженческих настроений. Секретариат кабинета министров постановил, что должен все-таки собраться кворум Комитета по предоставлению полномочий. Они настаивали на том, чтобы ввести Билли-Боя Мэтлока в курс всех – всех! – деталей операции, о которых Гектор до сих пор умалчивал. Их устроит рабочая группа из четырех человек, представителей Министерства иностранных дел, Министерства внутренних дел, казначейства и эмиграционной службы. Прочим членам комитета предложат ратифицировать рекомендации группы постфактум (чистой воды формальность, по мнению секретариата). Гектор крайне неохотно принял эти условия. Но внезапно – вечером того же дня – ветер переменился, и Гектор занервничал. Люк вновь прослушал разговор на своем контрабандном диктофоне.

Г: Эти сволочи каким-то образом нас опередили. Билли-Боя только что предупредили его источники в Сити.

Л: Опередили – но как?.. Исключено. Мы еще ни шагу не сделали.

Г: По словам информатора из Сити, Управление по финансовым услугам собирается отклонить заявку «Арены» на открытие крупного банка. И именно мы воткнули им в спину нож.

Л: Мы?

Г: Наша Организация. Крупнейшие городские структуры вопиют о предательстве. Тридцать независимых членов парламента, которые кормятся из рук олигархов, намерены отправить ругательное письмо в казначейство, обвиняя финансовые службы в предубеждении против русских и требуя убрать с пути «Арены» все неразумные препятствия. Наши друзья в палате лордов вновь берутся за оружие.

Л: Черт знает что!

Г: Скажи это Управлению по финансовым услугам. Для них главное – что центральные банки отказываются ссужать друг другу деньги, хотя и располагают миллиардными фондами из кармана налогоплательщиков, предназначенными именно для этого. А потом, глядите-ка, на помощь скачет «Арена» на белом коне и сует десятки миллиардов в их загребущие ручки. И кому какая разница, откуда взялись эти деньги? (Это вопрос? Если так, то у Люка нет ответа.)

Г (внезапно взрывается): Нет никаких «неразумных препятствий», мать твою! Никто еще даже не начал их воздвигать! Не далее чем вчера вечером заявление «Арены» тихо лежало под сукном в Управлении. Комиссия не собиралась, ничего не обсуждала, не начинала наводить справки. Но это не помешало суррейским олигархам выйти на тропу войны, а финансовым изданиям – написать, что если заявление «Арены» будет отклонено, то Лондон будет плестись в хвосте, за Нью-Йорком, Франкфуртом и Гонконгом. И кто во всем виноват? Наша Организация, которую ведет по опасной дорожке Гектор, ёптыть, Мередит!

Повисла пауза – такая долгая, что Люк даже окликнул Гектора. Тот огрызнулся в ответ:

– Да куда я, на хер, денусь.

– По крайней мере, Билли-Бой тебя поддерживает, – попытался утешить его Люк, хотя сам в этом факте ничего утешительного не находил.

– Безоговорочно капитулировал, слава богу, – благочинно отозвался Гектор. – Даже не знаю, где я был бы без него.

И Люк тоже не знал.

Билли-Бой Мэтлок – внезапный союзник Гектора? Целиком и полностью на нашей стороне? Новообретенный брат по оружию? Билли Мэтлок безоговорочно капитулировал? Билли?!

Или же Мэтлок решил перестраховаться? Не то чтобы он был плох, то есть – он не сволочь вроде Обри Лонгрига, Люк никогда бы такого не подумал. Мэтлок – не злой гений, не двойной или тройной агент, который лавирует между враждующими лагерями. Для этого он слишком прямолинеен.

Так когда же и почему случилось это чудесное превращение? Возможно ли, что Билли-Бой уже нашел себе прикрытие и потому готов предложить Гектору помощь – а значит, получить доступ к самым главным секретам в его сокровищнице?

Что чувствовал Билли в тот воскресный день, когда покинул конспиративную квартиру в Блумсбери, потерпев унизительное поражение? Возлюбил Гектора? Или все-таки всерьез озаботился собственной позицией в грядущей битве?

Какого авторитета из Сити Билли-Бой в дни тягостных раздумий, последовавшие за пресловутым совещанием, пригласил на ланч – при своей-то баснословной скупости – и обязал хранить тайну, понимая, что для авторитета тайна – это то, что рассказывают одному человеку зараз? Заручился ли он дружеской поддержкой на случай, если дело примет рискованный оборот?

По мутным водам Сити от одного-единственного брошенного камушка разошлось немало кругов – кто знает, который из них привлек внимание остроглазого Обри Лонгрига, уважаемого человека в Сити и преуспевающего парламентария?

Или Банни Попхэма?

Или Джайлса де Солса, короля СМИ?

И всех остальных пронырливых Лонгригов, Попхэмов и де Солсов, жаждущих вскочить на карусель «Арены», как только она завертится?