Текст книги "Голубое шампанское"

Вас осталось пятеро. Богиня знает, кто вы, и не потерпит извращения ее священной истины. Смерть настигнет вас тогда, когда вы будете ожидать ее меньше всего. Богиня видит разницу внутри вас – ту разницу, которую вы тщетно пытаетесь утаить от сестер.

Теперь все засуетились еще быстрее, впереди вспыхнула драка. Бах принялась расталкивать источающих панику барби, пока не отвоевала себе пятачок свободного пространства. Невидимый оратор уже кричал, чтобы его расслышали, несмотря на всхлипывания и шлепанье босых ног. Бах двинулась вперед, размахивая вытянутыми в стороны руками. Но по ее телу уже скользнула чья-то рука.

И ее тут же ударили. Кулак целился не в живот, но все же удар вышиб воздух из легких, и Анна-Луиза рухнула на пол. Кто-то навалился сверху, и она поняла, что если сейчас не встанет, то все может кончиться весьма скверно. Бах сопротивлялась, пытаясь подняться, и тут вспыхнул свет.

Раздался массовый вздох облегчения – каждая из барби рассматривала соседку. Бах не удивилась бы, увидев новый труп, но его не оказалось. А вещавшей в темноте убийце снова удалось исчезнуть.

Она выскользнула из зала еще до завершения уравнивания и торопливо зашагала по пустым коридорам к комнате 1215.

* * *

Она просидела в комнате – по размерам чуть больше тюремной камеры, с койкой, стулом и лампой на столе – более двух часов, прежде чем дверь открылась, на что Бах и надеялась. Вошла тяжело дышащая барби, закрыла дверь и прислонилась к ней.

– Мы уже гадали, придете ли вы, – проговорила Бах, чтобы проверить реакцию барби.

Реакция оказалась совершенно неожиданной. Женщина подбежала к Анне-Луизе, и, всхлипывая, бухнулась перед ней на колени:

– Простите нас, умоляю, простите нас, дорогая. Вчера ночью мы не посмели прийти. Мы боялись, что… что… что это вас могли убить и что здесь нас будет поджидать гнев. Простите, простите нас!

– Все в порядке, – ответила Бах за неимением лучшего ответа.

Барби внезапно вскочила, обняла ее и принялась целовать с отчаянной страстностью. Бах изумилась, хотя и ожидала чего-то в этом роде, и стала отвечать, как могла.

Наконец барби снова заговорила:

– Мы должны остановиться, должны. Мы так боимся гнева, но… но эта страсть! Мы не в силах преодолеть себя. Нам так отчаянно хотелось увидеть вас, что мы едва смогли дождаться конца дня, не зная, где вы – или на другом конце города, или совсем рядом. И желание копилось у нас весь день и вечер, и мы не смогли заставить себя не согрешить хотя бы еще раз. – Она снова заплакала, но теперь уже тише, и не от счастья видеть женщину, за которую она приняла Анну-Луизу, а от отчаяния. – Что с нами будет? – беспомощно спросила она.

– Ш-ш-ш, – успокоила ее Бах. – Все будет хорошо.

Она утешала барби еще некоторое время, и вскоре та подняла голову. Ее глаза словно засияли странным светом.

– Я больше не могу ждать, – выдохнула она.

Потом встала и начала раздеваться. Бах заметила, что у барби дрожат руки.

Под одеждой она укрывала несколько уже знакомых лейтенанту предметов. Меркин был уже прикреплен на положенное место между ног. Прихватила она и деревянную маску, весьма похожую на ту, что была обнаружена в тайнике, и баночку. Барби отвинтила у нее крышку, подцепила пальцем немного коричневой краски и нарисовала себе стилизованные соски.

– Посмотри, что у меня есть, – сказала она, выделив личное местоимение.

Голос ее дрожал. Из кучи одежды на полу она извлекла полупрозрачную желтую блузку и накинула себе на плечи. Приняла вызывающую позу, потом начала дефилировать по комнатке.

– Ну же, дорогой, – проворковала она, – скажи, как я прекрасна. Что я прелестна. Что я для тебя единственная. И неповторимая. В чем дело? Ты все еще боишься? А я – нет. Я на все готова ради тебя. Моей единственной любви. – Она остановилась и подозрительно взглянула на Анну-Луизу. – Ты почему не переодеваешься?

– Мы… я не могу, – пробормотала Бах, импровизируя. – Они… кто-то обнаружил мои вещи. И они все пропали.

Раздеться она не посмела бы, потому что ее соски и волосы на лобке даже при тусклом свете смотрелись бы слишком реально.

Барби попятилась. Потом подхватила маску и вытянула ее перед собой, словно защищаясь:

– О чем это ты? Она была здесь? Она, гнев? Они нас убьют? Так это правда? И они умеют нас различать?

Барби была на краю паники, готовая вновь разрыдаться.

– Нет-нет. Думаю, тут побывала полиция…

Но ее слова запоздали. Барби уже приоткрыла дверь:

– Она – это ты! Что ты сделала с… Нет! Не прикасайся ко мне!

Барби сунула руку в охапку одежды, которую прижимала к груди. Бах на мгновение замерла, ожидая увидеть нож. Воспользовавшись этой паузой, барби быстро выскользнула в коридор и захлопнула за собой дверь.

Когда Анна-Луиза выглянула из комнаты, женщина уже исчезла.

* * *

Бах постоянно напоминала себе, что она здесь не для того, чтобы отыскать других потенциальных жертв – а ее гостья наверняка одна из них, – а чтобы поймать убийцу. Факт оставался фактом – она хотела арестовать ее и допросить.

Приходившая к ней барби была извращенкой – исходя из единственного определения этого порока, имеющего смысл среди стандартистов. И она, и наверняка другие убитые барби изобрели себе фетиш – индивидуальность. Когда Бах это поняла, то ее первой мыслью стало удивление – почему они попросту не покинули общину и не стали вести себя так, как им хочется? Но почему тогда христианин ищет проститутку? Ради вкуса греха. А в большом мире то, чем занимались эти барби, практически никого не волновало. Здесь же это считалось наихудшим, а потому и самым сладким грехом.

И кое-кому это очень не понравилось.

Дверь снова распахнулась. Вошла женщина. Растрепанная, тяжело дышащая.

– Мы вернулись, – сказала она. – И мы очень сожалеем, что поддались панике. Сможете ли вы простить нас?

Она направилась к Анне-Луизе, разведя руки. Выглядела она настолько уязвимой и жалкой, что Бах очень удивилась, получив удар кулаком в скулу.

Удар отшвырнул ее к стене. Через секунду она уже лежала на полу. Колени женщины упирались ей в грудь, а нечто острое и холодное касалось горла. Бах очень осторожно сглотнула и промолчала. Горло невыносимо чесалось.

– Она мертва, – сказала барби. – И ты следующая.

Но в выражении ее лица появилось нечто такое, что Бах не поняла. Барби протерла глаза и прищурилась, вглядываясь в нее.

– Послушайте, я не та, за кого вы меня принимаете. И если вы меня убьете, то навлечете на своих сестер гораздо больше проблем, чем сможете вообразить.

Барби помедлила, потом грубо засунула руку ей в промежность. Ее глаза распахнулись, когда она нащупала гениталии, однако нож не шелохнулся. Бах поняла, что говорить ей следует быстро и только правильными фразами.

– Теперь вы поняли, о чем я. – Ответа Бах не дождалась. – Вы ведь знаете, что политическое давление нарастает. И что вся ваша колония может быть уничтожена, если вас сочтут угрозой для остальных. А вы этого не хотите.

– Если этого не избежать, то пусть, – ответила барби. – Чистота важнее всего. Если мы и умрем, то умрем чистыми. Богохульники должны быть убиты.

– Меня это больше не волнует, – заявила Бах и наконец-то заметила в глазах барби намек на интерес. – У меня тоже есть принципы. Возможно, я не отношусь к ним столь же фанатично, как вы к своим. Но они для меня важны. И один из моих принципов гласит: виновный должен предстать перед правосудием.

– У вас есть виновный. Судите ее. Казните. Она возражать не станет.

– Виновна не она. А вы.

– Так арестуйте меня, – улыбнулась женщина.

– Ладно, ладно. Я не могу вас арестовать, и это очевидно. Даже если вы меня не убьете, то стоит вам выйти в коридор, и я уже не смогу вас найти. Поэтому я заканчиваю расследование. У меня просто кончился отведенный срок. А это был мой последний шанс. Похоже, у меня ничего не вышло.

– Вряд ли бы у вас что-либо вышло, даже если бы хватило времени. Но зачем нам оставлять вас в живых?

– Потому что мы можем помочь друг другу. – Давление на горло слегка ослабело, и Бах ухитрилась снова сглотнуть. – Вы не хотите меня убивать, потому что это может погубить вашу общину. А я… мне нужно выйти из этой ситуации, сохранив хоть немного самоуважения. И я готова принять ваше определение морали, и позволю вам вершить собственный закон. Возможно, вы даже правы. И вы действительно одно существо. Но я не могу допустить, чтобы ту женщину судили, потому что я знаю – она никого не убивала.

Нож больше не касался ее шеи, но барби держала его так, что могла вонзить его в горло при малейшем движении лейтенанта.

– А если мы сохраним вам жизнь? Как вы выберетесь из такой ситуации? И как освободите эту «невиновную» пленницу?

– Вы лишь скажите, где найти тело женщины, которую вы только что убили. А об остальном я позабочусь.

* * *

Полицейская бригада и медики уехали, и Энитаун снова начал успокаиваться. Бах сидела на кровати рядом с Вейлом, ощущая себя вымотанной до предела. Сколько времени она уже не спала?

– Честно признаюсь, я очень сомневался, что эта уловка сработает, – признался Вейл. – Выходит, ошибся.

Бах вздохнула.

– Я хотела взять ее живой, Джорге. И полагала, что смогу. Но когда она набросилась на меня с ножом…

Она помолчала, предоставляя ему возможность мысленно завершить фразу и не осмеливаясь лгать. Следователю она только что солгала. По ее рассказу выходило, что она отобрала у нападавшей нож и попыталась одолеть ее, но в конце концов оказалась вынуждена ее убить. К счастью, после удара головой о стену она заработала весьма убедительную шишку и теперь могла сослаться на то, что потеряла сознание. Иначе кто-нибудь мог задуматься, почему она так долго не вызывала полицию и скорую. Когда они прибыли, барби была уже час как мертва.

– Что ж, отдаю тебе должное. Ты вышла из этой ситуации с блеском. Честно тебе скажу, мне было очень тяжело решать: поступить так же, как ты, и тоже уйти в отставку, или все же остаться. Теперь я так и не узнаю, как бы я поступил.

– Может, оно и к лучшему. Я ведь тоже этого не знала.

Джорге взглянул на нее и ухмыльнулся:

– Все никак не могу привыкнуть, что это идиотское лицо – твое.

– Я тоже, и в зеркало смотреть я не желаю. Сейчас поеду прямиком к Атласу и верну все как было.

Она устало поднялась, и они с Вейлом оправились на станцию.

Бах так и не сказала ему всю правду. Она действительно намеревалась вернуть свое лицо – включая нос, – но оставалось еще одно незавершенное дело.

Проблема, которая не давала ей покоя с самого начала: как убийца опознавала своих будущих жертв.

Очевидно, «извращенцы» назначали место и время проведения своих странных ритуалов. В этом не было ничего сложного. Любая барби могла запросто уклониться от порученных обязанностей. Скажем, прикинуться больной. И никто бы не смог сказать, та ли это барби, которая была больна вчера, неделю или месяц назад. И она вообще могла не работать. Достаточно лишь бродить по коридорам, делая вид, будто идешь с одной работы на другую. И никто не смог бы предъявить ей никаких претензий. Опять-таки, хоть 23900-я и сказала, что никто из барби не спит в одной и той же комнате две ночи подряд, она никак не могла знать этого наверняка. Очевидно, комнату 1215 извращенки использовали постоянно.

И они же, ничуть не стесняясь, могли опознавать друг друга во время встреч по серийным номерам, хотя и не могли сделать этого на улице. У убийцы же не имелось и этой возможности.

Но все же кто-то знал, как опознавать их, как выделить из толпы. Бах решила, что убийца, наверное, как-то пробралась на эти встречи и каким-то способом пометила их участниц. Одна могла вывести ее на другую, и так далее. Пока она не узнала всех и не оказалась готова нанести удар.

Ей постоянно вспоминался тот странный взгляд убийцы, и то, как она прищуривалась. Уже тот факт, что она не убила Анну-Луизу мгновенно, поняв, что обозналась, означал, что она ожидала увидеть нечто такое, что не увидела.

И теперь Бах догадывалась, что именно.

Первым делом она собиралась пойти в морг и осмотреть тела при свете с разными длинами волн и через разные светофильтры. Лейтенант почти не сомневалась, что увидит на их лицах некую отметину – знак, который убийца могла увидеть через специальные контактные линзы.

Это должно быть нечто такое, что видно лишь с помощью нужных приспособлений или при определенных обстоятельствах. И если такая отметина сохраняется достаточно долго, то она ее найдет.

Если это нечто вроде невидимых чернил, то возникает другой интересный вопрос. Как они наносились? Кисточкой или распылителем? Маловероятно. Но на руках убийцы такие чернила могли выглядеть и ощущаться как вода.

Причем убийца, пометив жертв, должен быть уверен, что отметина останется на месте достаточно долго. Цепочка убийств растянулась более чем на месяц. Поэтому и искать Бах должна несмываемые и невидимые чернила, впитывающиеся в поры кожи.

А раз они несмываемые…

Но сейчас нет смысла развивать эту мысль. Она или права, или нет. Заключая договор с убийцей, она понимала, что его, вероятно, придется соблюдать. А уж предъявить убийцу суду она точно не могла – после только что сказанного следователю.

Нет, если она вернется в Энитаун и отыщет там барби, чьи руки запятнаны виной, то ей придется сделать всю работу самой.

Беллман

Спотыкаясь, женщина брела по коридору. Она очень устала и бежать уже не могла. Высокого роста, босая, в изорванной одежде. И на позднем сроке беременности.

Сквозь пелену боли, застилавшую глаза, она увидела голубой свет. Шлюз. Больше идти было некуда. Распахнув дверь, вошла внутрь и закрыла ее за собой.

Перед ней была наружная дверь. Та, что вела в безвоздушное пространство. Женщина быстро повернула четыре рычага, которыми эта дверь надежно задраивалась. С потолка послышался тихий, ритмичный аварийный сигнал. Теперь наружная дверь останется закрытой благодаря давлению воздуха в шлюзе, а внутреннюю открыть невозможно, пока все рычаги внешней не вернутся на место.

Из коридора до женщины донесся шум, но она знала, что ей ничего не угрожает. При любой попытке прорваться к наружной двери, сработает сигнал тревоги и на место прибудут полицейские с представителями воздушных сил.

И лишь когда в ушах у нее начали лопаться барабанные перепонки, она осознала свою ошибку. Женщина закричала, но ее крик быстро стих вместе с воздухом, покинувшим ее легкие. Какое-то время она продолжала беззвучно биться о металлические стены, пока изо рта и носа у нее не потекла пузырящаяся кровь.

Когда ее взгляд начал стекленеть, наружная дверь поднялась вверх и перед ней возник лунный пейзаж. В свете солнечных лучей он выглядел белым и прекрасным, как иней, который вскоре покрыл все ее тело.

* * *

Лейтенант Анна-Луиза Бах уселась в гинекологическое кресло, откинулась на спинку и положила ноги на подколенники. Доктор Эриксон начал вставлять в нее какие-то инструменты. Она отвернулась к стеклянной стене слева и принялась изучать людей в приемной. Бах ничего не чувствовала, и это само по себе вызывало у нее тревогу, к тому же ей не нравилось, что вся эта аппаратура находится совсем рядом с ее ребенком.

Доктор включил сканер, и Бах повернула голову в другую сторону, к экрану. Даже спустя столько времени она все еще не могла привыкнуть к виду внутренних стенок своей матки, а также плаценты и плода. Казалось, там все пульсировало, набухало кровью. Она почувствовала, как отяжелело ее тело, словно руки и ноги стали настолько массивными, что она не могла их сдвинуть с места; и это ощущение было совсем не похоже на ставшую уже привычной тяжесть в груди и животе.

И ребенок. Просто не верилось, что это ее ребенок! Он совсем не был на нее похож. Самый обычный маленький розовый съежившийся комочек со сморщенным личиком. Один крошечный кулачок раскрылся и снова сжался. Ножка дернулась, и Бах ощутила это движение.

– Вы уже придумали ей имя? – поинтересовался доктор.

– Джоанна. – Бах была уверена, что на прошлой неделе он задавал тот же самый вопрос. Она решила, что врач просто пытался поддержать беседу. Наверняка он даже не помнил, как ее саму зовут.

– Мило, – сказал он, с рассеянным видом делая пометки у себя в планшете. – Так, думаю, я могу записать вас на понедельник через три недели. Это на два дня раньше оптимального срока. Но следующее свободное окошко у меня только через шесть дней после этого. Вам удобно? Нужно будет подъехать к трем часам.

Бах вздохнула.

– Я уже говорила вам в прошлый раз, что не приеду сюда рожать. Я сама могу о себе позаботиться.

– Послушайте, эм… – он заглянул в свой планшет, – Анна, вы знаете, что мы не одобряем таких решений. В последнее время это стало популярно, но…

– Для вас – мисс Бах, и в прошлый раз я уже слышала от вас то же самое. Я изучала статистику и знаю, что рожать ребенка самостоятельно не более опасно, чем в вашем чертовом аквариуме. Так вы дадите мне акушерку, будь она неладна, и выпустите меня отсюда? У меня заканчивается обеденный перерыв.

Он попытался что-то сказать, но Бах слегка выпучила глаза и раздула ноздри. Мало кто решался возражать ей, когда на лице у нее появлялось такое выражение. Особенно когда при ней было личное оружие.

Эриксон протянул руку ей за голову и стал водить пальцами у нее по затылку. Отыскав терминал, он открепил крошечную акушерку, которую Бах носила последние шесть месяцев. Акушерка была золотистого цвета и размером с горошину. Ее функция заключалась в регулировании нервной и гормональной деятельности. Пока Бах носила ее, она была избавлена от тошноты по утрам, приливов, а также вероятности выкидыша из-за перенапряжения, связанного с ее работой. Эриксон убрал акушерку в маленькую пластмассовую коробочку и достал еще одну, точно такую же на вид.

– Эта акушерка для родов, – сказал он и подключил ее. – Она инициирует схватки в нужный момент. В вашем случае – девятого числа следующего месяца. – Доктор улыбнулся и снова попытался заговорить с ней участливым тоном: – Ваша дочка будет Водолеем.

– Я не верю в астрологию.

– Ясно. В любом случае, носите акушерку постоянно. Когда придет время, она перенаправит нервные импульсы в обход болевого центра в вашем мозгу. Схватки будут идти в полную силу, но боли вы не почувствуете. Говорят, ощущения совершенно другие. Но я, по понятным причинам, не смогу этого ощутить.

– Да, полагаю, что не сможете. Вы хотите мне еще что-то сказать, или я могу идти?

– Я надеюсь, что вы передумаете, – проворчал доктор. – Вам стоило бы приехать в бассейн. Не могу понять, почему в наши дни так много женщин предпочитают рожать в одиночестве?

Бах обвела взглядом яркие лампы над головами многочисленных пациенток в приемной, посмотрела на дюжину женщин, сидевших в смотровых нишах, на поблескивающий металл и людей в белых халатах, которые спешили куда-то с хмурыми лицами. С каждым посещением этого места мысль о том, чтобы родить в своей собственной кровати на стопке одеял и при свете одной-единственной свечи казалась ей все более привлекательной.

– Понятия не имею, – ответила она.

* * *

На радиальной ветке Лейштрассе около карусели образовалась пробка. Бах пришлось стоять пятнадцать минут, зажатой в плотной массе тел, стараясь защитить свой живот, слыша крики и вопли, доносившиеся с места, где произошла авария, чувствуя, как пот струится по ее телу. Кто-то умудрился дважды наступить ей ботинком на ногу.

В участок она явилась с двадцатиминутным опозданием. Быстро прошла мимо столов в диспетчерском центре и захлопнула за собой дверь своего крошечного кабинета. Теперь к своему столу она пробиралась боком, но ее это не расстраивало. Главное, что у нее было свое личное пространство.

Едва она села за стол, как заметила написанную от руки заметку с распоряжением явиться в зал для инструктажа 330 в 14:00. То есть через пять минут.

* * *

От одного только взгляда на зал для инструктажа Бах стало не по себе. Она растерялась, и сразу вспомнилась приемная у врача. В зале находилось от двухсот до трехсот полицейских, сидевших на складных стульях. Все они были женщинами, к тому же явно беременными.

Заметив знакомое лицо, она неуклюже, бочком пробралась по ряду и уселась около сержанта Инги Крупп. Они коснулись друг друга ладонями.

– Как у тебя дела? – спросила Бах, указывая большим пальцем на живот Крупп. – Давно в положении?

– Сражаюсь с гравитацией, пытаюсь противостоять энтропии. Осталось еще две недели. А у тебя когда?

– Скорее всего, рожу через три недели. Девочка или мальчик?

– Девочка.

– И у меня тоже. – Бах поерзала на жестком стуле. В последнее время ей было не очень удобно сидеть. Стоять, впрочем, тоже. – А в чем вообще дело? Что-то по медицинской части?

Крупп заговорила тихо, едва шевеля губами:

– Ты только никому не говори, но ходят слухи, что декретный отпуск могут сократить.

– Ага. И завтра половина отдела выходит на забастовку. – Бах понимала, когда ее пытаются разыграть. Профсоюз обладал слишком большой властью, чтобы позволить сократить годовой отпуск по уходу за ребенком. – И все-таки, что ты слышала?

Крупп пожала плечами, а затем откинулась на спинку стула.

– Никто ничего не говорит. Но не думаю, что это связано с медициной. Заметила, что мы здесь почти никого не знаем? Эти женщины приехали со всего города.

Бах не успела ответить, так как в эту минуту в зал вошел комиссар Андрус. Он поднялся на небольшую кафедру и подождал, пока станет тихо. Затем еще несколько секунд рассматривал всех собравшихся.

– Возможно, вам интересно, почему я сегодня пригласил вас всех сюда.

По залу прокатилась волна смеха. Андрус слегка улыбнулся, но затем его лицо снова стало серьезным.

– Сначала хочу предупредить. Вам всем известно, что в ваших контрактах есть положение, касающееся неординарных условий работы и беременности. Наш департамент старается оградить гражданских лиц от опасности, а каждая из вас вынашивает гражданское лицо. Участие в проекте, о котором я сейчас расскажу, совершенно добровольное; если вы откажетесь, это никак не повлияет на вашу рабочую характеристику. Если кто-то хочет уйти прямо сейчас, можете сделать это.

Он опустил глаза и стал тактично перебирать бумаги, пока около дюжины женщин покинули зал. Бах с тревогой заерзала на стуле. Без сомнения, ей было бы стыдно уходить. Согласно заведенной традиции, офицер должен выполнять те задания, которые ему поручают. И все же она чувствовала свою ответственность перед Джоанной.

Но ей так осточертела административная работа. Не случится ничего плохого, если она выслушает его.

Андрус поднял глаза и холодно улыбнулся.

– Спасибо. Честно говоря, я не ожидал, что вас останется так много. Впрочем, вы все можете покинуть зал, когда сочтете нужным. – Он постучал стопкой своих бумаг по кафедре, выравнивая ее. Андрус был высоким худым и бледным мужчиной с большим носом и впалыми щеками. Его лицо могло бы произвести угрожающее впечатление, если бы не маленькие рот и подбородок.

– Возможно, мне стоило предупредить вас раньше…

Но демонстрация уже началась. На большом голографическом экране у него за спиной возникло изображение. В зале послышался всеобщий вскрик ужаса, а затем на мгновение воцарилась гробовая тишина. Бах даже отвернулась, ее затошнило – впервые с того момента, как она начала работать в полиции. Две женщины встали и поспешили покинуть зал.

– Прошу прощения, – сказал Андрус, оглядываясь с хмурым видом. – Я должен был подготовить вас заранее. Но к такому трудно приготовиться.

Бах заставила себя снова посмотреть на изображение.

За двенадцать лет работы в убойном отделе столичной полиции волей-неволей привыкаешь к виду изуродованных трупов. Бах многое повидала и считала, что ее ничто уже не сможет шокировать, но то, что сделали с женщиной на экране, все равно показалось ей немыслимым.

Женщина была беременной. Кто-то сделал ей импровизированное кесарево сечение. Живот рассекли от лобка до грудины. Края раны оказались неровными, разрез был сделан неаккуратным полукругом, большой кусок ткани и мускулы – сдвинуты в сторону. Внутренности кольцами вывалились через поврежденную брюшину и все еще казались влажными в свете вспышки фотографа.

Женщина была заморожена и сидела на металлическом столе, приподняв голову и плечи, словно прислоняясь к стене, которой больше не было. Ее тело опиралось на одни только ягодицы. Ноги вытянуты, как будто находились в состоянии покоя, но при этом слегка приподняты над столом.

Кожа имела светло-голубой оттенок и блестела, как перламутр, на подбородке и шее запеклась коричневая корка крови. Широко раскрытые глаза были на удивление спокойными. Она смотрела в точку над левым плечом Бах.

Бах уже много раз приходилось видеть подобные ужасы. Но одна деталь привлекла ее особое внимание – маленькая отрезанная замерзшая ручка, которая торчала из зияющей раны.

– Ее звали Элфреда Тонг, двадцати семи лет, всю жизнь прожила в Новом Дрездене. Позже вы сможете ознакомиться с ее биографией. Три дня назад объявили о ее исчезновении, и с тех пор о ней не поступало никаких сведений.

Вчера мы нашли вот это. Ее тело обнаружили в шлюзе, в западном квадрате, координаты по карте – дельта-омикрон-сигма-97. Это новый район города, пока еще мало населенный. Коридор, в котором она находилась, никуда не ведет, однако в будущем он соединит новые кварталы с туннелем через море Кризисов.

Погибла она от декомпрессии, а не от ран. Запись с камеры сервисного модуля показала, что она вошла в шлюз одна, возможно, без специального костюма. Вероятно, ее преследовали, иначе зачем она стала бы прятаться в шлюзе? Как бы там ни было, но она разгерметизировала наружную дверь, так как знала, что в таком случае внутреннюю дверь невозможно будет открыть. – Он вздохнул и покачал головой. – В старых шлюзах такой метод мог бы сработать. Но, к ее несчастью, в шлюзах нового образца присутствует один конструктивный дефект. В коридоре находится панель, которая позволяет вручную управлять давлением в шлюзе. Просто никому пока не приходило в голову, что человек может войти внутрь без скафандра и открыть наружную дверь.

Бах вздрогнула. Она могла понять такую логику. Как и большинство лунариев, она испытывала глубочайший страх перед безвоздушным пространством, который не отпускал ее с самого детства. Андрус продолжил:

– Патологоанатомам не удалось установить точное время смерти, но данные компьютеров показывают временной отрезок, который может иметь для нас важное значение. Те из вас, кому приходилось работать в убойном отделе, знают, что на Луне жертвы убийств часто исчезают. Их могут похоронить на поверхности так, что трупы не будут найдены. В данном случае проще всего было бы поступить подобным образом. Однако кто-то приложил массу усилий, чтобы извлечь плод – о причине мы поговорим в самое ближайшее время, но не смог спрятать тело, спустившись на пятьдесят метров вниз. Ведь в таком случае труп вряд ли бы обнаружили.

Мы предполагаем, что убийца спешил. Кто-то попытался воспользоваться шлюзом, выяснил, что он не функционирует из-за открытой наружной двери и обратился в ремонтную службу. Убийца совершенно правильно предположил, что раздраженный горожанин из коридора отправится к следующему шлюзу, а выбравшись наружу, вернется к этому, сломанному, чтобы выяснить причину поломки. Именно так он и поступил, когда обнаружил Элфреду вот в таком виде. И, как, возможно, вы обратили внимание, – он указал на объект, наполовину скрытый в ране, – убийца так спешил, что даже не смог извлечь весь плод целиком. Это голова ребенка, и, конечно, вы видите его руку.

Андрус нервно откашлялся и отвернулся от изображения. В последнем ряду какая-то женщина вскочила и побежала к двери.

– Мы считаем, что убийца – сумасшедший. Без сомнения, этот поступок имеет какой-то смысл с точки зрения патологического мышления, присущего исключительно этому индивидууму. В отделе психологи считают, что, скорее всего, убийца – мужчина. Но и женщин не стоит сбрасывать со счетов.

Конечно, все это ужасно. А поскольку такие преступления, как правило, бывают серийными – убийца рано или поздно почувствует потребность повторить свое злодеяние – мы считаем, что мисс Тонг не первая жертва. Проанализировав список пропавших, мы выяснили, что за последние два года исчезло шокирующее число беременных женщин. Похоже, на свободе разгуливает некто выслеживающий будущих матерей. И, возможно, на его счету уже от пятнадцати до двадцати убитых.

Андрус поднял взгляд и на мгновение сосредоточил его на Бах, после чего по очереди перевел еще на нескольких женщин.

– Как вы уже, наверное, догадались, мы собираемся использовать вас в качестве приманки.

* * *

За двенадцать бурных лет службы в полиции Бах ни разу не доводилось играть роль приманки. В этом не было необходимости при расследовании убийств. В мире с размытыми моральными принципами эта работа казалась до приятного простой и четкой. Что до агентурных операций, то они никогда не привлекали ее.

Но она хотела поймать убийцу и не могла представить себе другого способа, как это можно сделать.

– Этот метод не вполне удовлетворительный, – сказала Бах, когда вернулась к себе в кабинет. Она вызвала сержантов Лизу Бэбкок и Эриха Штейнера, чтобы подключить их к расследованию. – У нас есть только полученные из компьютерной базы анкетные данные пропавших женщин и сведения об их привычках. Никаких вещественных доказательств на месте преступлений обнаружено не было.

Сержант Бэбкок закинула одну ногу на другую, после чего раздалось тихое жужжание. Бах посмотрела вниз. Они давно уже не работали вместе, и Бах забыла о ее бионических протезах.

Бэбкок лишилась ног, когда бандиты отрезали их цепным ножом и бросили ее умирать. Она выжила и временно носила бионические протезы, пока не выросли настоящие ноги. Но они ей не понравились, поэтому она заявила, что полицейские до сих пор вынуждены много времени проводить на ногах, а искусственные конечности совершенно не устают. Эта маленькая брюнетка с длинным лицом и ленивым взглядом была одним из лучших офицеров, с кем Бах доводилось работать.

Штейнер тоже был хорошим человеком, но Бах выбрала его из числа других высококвалифицированных кандидатов исключительно из-за его тела. Она давно уже желала его и однажды, тридцать шесть недель назад, смогла затащить в постель. Он являлся отцом Джоанны, хотя она и не собиралась сообщать ему об этом. У Штейнера была великолепно развитая мускулатура, светло-коричнева кожа и никаких волос на теле – эти три качества делали мужчину неотразимым в глазах Бах.

– Давайте выберем место – даже не знаю, ну, какой-нибудь бар или сенсорниум – и будем туда регулярно наведываться. Он же не станет врываться туда и хватать первую попавшуюся женщину с большим животом. Скорее всего, маньяк постарается заманить ее в безопасное для него место. Возможно, пригласит ее поужинать. Мы изучаем досье его жертв…