Текст книги "Голубое шампанское"

7. Новые проблемы

Дата: 12/9

Номер проблемы: 13/3/2

Объект исследования: Левизна

Задачи: Вести наблюдение за клиентами в возрасте от шести месяцев до одного года. Отбирать тех, кто проявляет склонность отдавать предпочтение левой руке. К 14/9 штатный врач должен свести эти предпочтения к нулю.

План: Клиенту будет позволено брать любые предметы, расположенные с правой стороны от него. Когда клиент берет предмет правой рукой, его необходимо поощрять M&M и объятиями. Когда же клиент берет предмет левой рукой, он не получает никакого поощрения.

Дата: 27/5

Номер проблемы: 42/5/1

Объект исследования: Гомосексуальные наклонности

Задачи: Штатный врач должен отобрать клиентов, у которых проявились гомосексуальные наклонности, а именно: (у мальчиков) отсутствие желания участвовать в спортивных мероприятиях, плаксивость, интерес к девчачьим игрушкам вроде кукол, интерес к чтению и музыке, нежность; (у девочек) агрессия, неопрятный внешний вид, неусидчивость, упрямство, желание дружить только с девочками, отсутствие интереса к мальчикам.

План: Клиента необходимо игнорировать, когда он…

…гиперактивен, склонен к деструктивному поведению, ковыряет в носу, сосет палец, ленится, невнимателен, непристойно ругается, проявляет неуважение, все отрицает, безучастен ко всему, держится особняком, недружелюбен, проявляет признаки чрезмерно раннего развития, старается всем угодить, слишком хмурый, ведет себя демонстративно, проявляет излишний сарказм, препирается с врачами, позволяет себе антиамериканские высказывания, выражает неуважение к властям, хулиганит, выступает против милитаризма, чрезмерно оригинален и изобретателен, настроен против существующих институтов, любопытен, а также если у клиента наблюдается Синдром отсутствия улыбок…

8. Клиент может контролировать время тайм-аутов

Радостным предвкушением до предела заряжена атмосфера в палате 47б восточного крыла Национального бихевиористского института 3490, Херши, Пенсильвания. Скиннер Мюррей чувствует его. Дети просто купаются в нем. Даже Ужасная Тереза ощущает его.

Скиннер Б. Т. уже идет сюда, какие угощения он принесет для маленьких мальчиков и девочек?

Все дети слушаются Мюррея. Он с удовлетворением замечает, что они старательно сдерживают свое волнение. Только некоторые немного ерзают на своих местах, и он тщательно записывает имена и то, сколько раз была нарушена дисциплина. Функциональные схемы работают, урок продолжается, только слюнные железы детей не поддаются контролю. Слышится сопение и чавкающие звуки сглатываемой слюны.

У Терезы опять чешется эта противная пися, и никак ведь не перестает! Положи руки на коленки, Тереза. Ты получишь M&M, только если прекратишь ерзать. Но в этом-то и проблема, чтоб ее!

Мюррей добросовестно дал ей второй M&M, когда она перестала шмыгать носом и плакать. Но все равно она сидит, уставившись в стену и не имея возможности получить поощрение. Плачь, плакса, тебе не удастся нас разжалобить. Мы поощряем только тех, кто ведет себя как счастливый человек. Улыбнись, Тереза! Сегодня такой прекрасный день.

(Сосчитай дырочки от канцелярских кнопок на куске белой стены… двадцать пять, двадцать шесть, двадцать девять. Вот так. Думай о скиннере Б. Т. Снова считай дырочки… пятнадцать, семнадцать. Поерзай.)

Вот блин!

Мне нужно почесаться! Очень нужно почесаться!

Оооооо, так намного лучше. Интересно, а Мюррей видел?

Дверь распахивается. Это Б. Т. – вечно тараторящий высоченный клоун с крутящимся лицом. Дети взбудоражены, но все сидят неподвижно. У некоторых изо рта капает слюна.

– Привет, Б. Т… – начинает Билли, и с ужасом понимает, что он единственный вскочил со своего места и размахивает рукой. Он забылся. Он просто вспомнил, что когда Мюррей кричал, он тоже крикнул в ответ и получил за это M&M…

– Билли, ты не должен говорить, если тебя не спрашивают, – замечает Мюррей. В глубине души он доволен, что этот конфуз произошел с данным клиентом, который прежде уже повышал голос, но Мюррей забыл на это отреагировать, так как его лицо свело судорогой при виде Терезы. Теперь у него болит голова. Он трет морщинистый белый шрам на лбу.

– Ну хорошо, ребята. Можете пообщаться с Б. Т.

– И как обстоят сегодня дела у моих маленьких учеников? – спрашивает Б. Т., веселя шестилеток, которые собрались вокруг него и хихикают над его манерой передвигаться забавными маленькими шажочками.

– Б. Т., расскажи нам сказку!

– Б.Т., дай нам конфет!

– Расскажи про хиппи на холме.

Тереза сидит на своем персональном троне неподвижно и выпрямив спину, словно истукан. Радуясь тому, что он может сразу наградить ее за хорошее поведение, Мюррей молниеносно кладет ей в рот M&M и предлагает пойти поприветствовать Б. Т.

Тереза, как молния, вскакивает со стула и бежит к остальным малюткам, собравшимся у ног Б. Т. Ее лицо расцветает невероятно вдохновенной улыбкой. Она крепко сжимает руки, чтобы случайно не сделать ничего дурного.

Мюррей массирует свою головную боль, которая теперь распространилась на виски.

Приятно видеть, что Тереза учится контролировать себя. Возможно, теперь ему не придется увеличивать ее дозу «дексафетамина». Возможно, она теперь сама будет распоряжаться своей судьбой, сведет к минимуму необходимость в тайм-аутах и станет добропорядочной гражданкой. Время не ждет. Только сегодня утром Лоби-Иголка приходил и спрашивал про Терезу. Была ли она хорошей девочкой?

Шрам на голове Мюррея пульсирует от боли.

9. Письма в редакцию

«Сакраменто-Би», 4 февраля 1977:

…знаю, мы должны придумать, как убрать с улиц этих маленьких хулиганов. Лично я выступаю за тюремное заключение. Но вам известно, что сегодня творится в школах? Вы только послушайте! Детям дают сладости, когда они хорошо ведут себя.

И это должно снизить уровень преступности? Это научит детей нравственности, поможет отличить хорошее от плохого? В мое время за плохое поведение нас пороли и не было никаких глупостей вроде «поощрений за хорошее поведение».

Одумайтесь!

Неравнодушный налогоплательщик

«Тайм», 5 сентября 1979:

… ваша великолепная статья о популярности бихевиоризма в государственных школах заставляет глубоко задуматься.

Я думаю, что мой личный опыт смог бы пролить немного света на наиболее тревожные элементы этих и других методик, которые на первый взгляд имеют такое замечательное практическое применение. Мне доводилось работать в секретариате государственной школы на Среднем Западе. Каждый день через мой стол проходили десятки личных дел учеников, и это начало пугать меня. Я видела детей, на которых за совершенно невинные поступки вешали ярлык гомосексуалистов. Я видела учеников, которых характеризовали как хулиганов лишь за то, что они взяли на себя смелость поинтересоваться у учителей их мнением о политике, истории или задать еще какие-нибудь вопросы. Почти пятнадцать процентов детей ежедневно принимают «риталин» или «дексафетамин», поскольку им был поставлен диагноз гиперактивность.

Мы, родители и другие неравнодушные взрослые, должны бдительно следить за подобными вещами. Мы должны набраться мужества и противостоять подобной низости.

Пожалуйста, не печатайте мое имя.

(Имя вымарано)

«Атланта Конститьюшен», 17 мая 1982:

…пришла сегодня домой из школы, и я выяснила, что ее классифицировали как ребенка с асоциальными наклонностями. Я не хочу отправлять ее в одно из тех заведений, которые, как грибы после дождя, стали появляться по всей стране.

Мне сказали, что она расплакалась на уроке. Днем ранее умерла ее бабушка, поэтому она и была так расстроена. Я пыталась это объяснить, но мне ответили, что в таком случае ее тем более должны забрать и оказать помощь, прежде чем эти неприятные переживания навсегда оставят шрам на ее личности.

Я не знаю, что мне делать.

Х. Б. Свини

«Ласт Дитч», информационный бюллетень сопротивленцев Скалистых гор, без даты:

…сказали, что все должно произойти в пятницу. Может, так и есть, но это не помешает мне сохранять бдительность и в четверг.

Желтолицые всю неделю собирались в каньоне, я это точно знаю. Им нужны ваши дети, дорогие сограждане, и они их получат, так или иначе. Но в одном они правы. Если и существовал ребенок, который в самом деле обладал склонностью к асоциальному поведению, то таким ребенком был мой Томми два года назад. С того времени он помог мне убить трех желтолицых.

Я пришел к выводу, что если целиться в тот маленький винтик посередине, который позволяет маске вращаться, то можно добиться самого лучшего результата. Я не знаю, что там под маской – живые люди или нет. Мне лишь известно, что если выстрелить в этот винтик, то они падают, и я не видел, чтобы они потом поднимались.

Сушите порох, соседи. И не стреляйте до тех пор, пока не услышите, как они крикнут: «Улыбайтесь!»

Негодный Нейтан

10. Лоби-Иголка

Лоби-Иголка шепчет в коридоре. Волнение, вызванное появлением Б. Т., немного улеглось, хотя временами по углам еще ощущается легкая тревога и возбуждение, словно шуршание пустых фантиков на ветру. Шаги Лоби бесшумны. Он – друг детей, и он приносит им конфеты. Он не приходит каждую неделю, а всегда находится поблизости, стоит в глубине классной комнаты, проходит вдалеке по коридору, а потом, когда ты сворачиваешь за угол, вдруг оказывается рядом с тобой и похлопывает тебя по голове. Руки у него мягкие.

Он бросает твою душу на лабораторные весы, измеряя твой прогресс. Снимает мерки с лобных долей твоего мозга. Чувствуешь, как его мягкие руки нежно ласкают твой лоб? Правда ведь Лоби – классный парень?

Мюррей оставляет своих клиентов корпеть над уроками и встречается в коридоре с Лоби.

– Рад видеть тебя, Мюррей. – Его рука дотрагивается до шрама Мюррея и осторожно ощупывает его. Этот шрам не такой уж и старый.

– Я тоже рад видеть тебя, Лоби. – Мюррей счастлив встретить Лоби – своего старинного приятеля. Его лицо сводит болезненная судорога. Это Лоби сделал из Мюррея добропорядочного гражданина. Раньше Мюррей был Ужасным. Его воспитала в коммуне хиппи сумасшедшая мамочка. Другого выхода не было, только операция, чтобы получился чистый лист, на котором можно было что-нибудь написать. Дурное поведение Мюррея поощрялось всю его жизнь, и он постоянно грубо ругался.

– Мюррей, я тебя не потревожу. Я просто хочу взглянуть на Терезу. Как у нее дела?

Он заглядывает в открытую дверь и, к своему удивлению, видит, что Тереза сидит на своем стуле, как маленький ангелочек, и покусывает кончик языка, пытаясь добиться от своего карандаша проделать то, что велел Мюррей. Тереза ведет себя как хорошая девочка. Она старается изо всех сил.

– Сегодня Тереза вела себя хорошо, – отвечает Мюррей и тут же чувствует боль в лице. Эти непокорные мускулы пытаются опустить вниз уголки рта, чтобы он стал выглядеть хму-м. Да прекрати, Мюррей, ты же теперь взрослый, тебе не нужно больше бояться слов. Хмурым. А ты стараешься не хмуриться. Из-за этой глупой неудачной отговорки на лбу у него выступает пот. На что ты надеялся, дурачок? С этими сторожевыми птичками на стенах? Думал обмануть их? Нет, так нельзя поступать. Мюррей, ты ведь давно уже все это преодолел.

– Сегодня утром у нее были кое-какие проблемы, но когда пришел Б. Т., она стала вести себя намного лучше. С той поры она просто идеальный ангелочек.

– Я рад это слышать. Мюррей, на следующей неделе мне нужен твой финальный отчет. Сегодня ей исполняется семь, и мы должны все решить.

– Слушай, я уверен, что с ней все будет хорошо. В такое время и в таком возрасте… о нет. Ты ей не понадобишься. Вот увидишь, она сама со всем справится. – Мюррей набирается смелости и улыбается. – Лоби, ты начинаешь устаревать.

Лоби хихикает, понимая, что Мюррей прав. В конце концов, Лоби – всего лишь специально подготовленный скиннер.

– Мюррей, может, так оно и есть. Но я уже разобрался со всеми непокорными взрослыми. Остались только их дети. Мамочка Терезы была одной из них, не так ли?

Виски пульсируют, живот сводит от боли.

– Да, была.

– Кажется, я слышал, что ты был с ней знаком. – Лоби внимательно наблюдает за ним. Его иголка всегда наготове. Иногда двух, трех, даже четырех раз бывает недостаточно. Плохо, когда лобные доли превращаются в овощной гуляш, нужно быть очень осторожным, в этом и заключается опасность.

– Я? Не думаю. Но тебе ведь лучше знать, не так ли? – Мюррей смеется, и мускулы вокруг его рта нервно дергаются.

– Думаю, так и есть, – смеется в ответ Лоби. – Хорошего дня, Мюррей.

– И тебе хорошего дня, Лоби.

Тереза роняет карандаш. Она смотрит в окно на бесформенные облака, похожие на замки из сахарной ваты.

11. Поймай тот момент, когда они ведут себя хорошо

Тереза сидит в своей палате и старается больше не быть ужасной. Это сложно, когда тебе всего шесть лет, ты хочешь резвиться, чесаться там, где чешется, возможно, даже петь глупые песенки, если они придут в голову.

Сторожевой птенчик на стене рассеянно следит за ней своими похожими на яичницу глазами. Он разочарован. Сама видишь, он не хмурится, но в последнее время ты почти не старалась развеселить своего маленького приятеля, Ужасная Тереза! Разве это не чудесно, когда он улыбается тебе? Она вспоминает те редкие дни, когда была просто золотцем и, возвращаясь к себе в палату, видела, что сторожевой птенчик улыбается.

Сторожевой птенчик – просто обычный бумажный постер, тонкий картон с трехкрасочным изображением и потрепанными краями из-за того, что его слишком часто снимали и снова вешали на стену. Настоящий сторожевой птенчик находится на потолке, но он может быть где угодно: под кроватью, в твоей кукле, а может, он смотрит на тебя через крошечные камеры, вмонтированные в твои таблетки «дексафетамина», или спрятан в цветах в саду, или в ночном горшке.

Тереза хмурит лоб, размышляя о том, как ей стать хорошей. Она еще не научилась действовать машинально, не задумываясь, не переживая по этому поводу. Она еще толком не умеет контролировать себя. То, что у остальных детей получается легко, словно раз плюнуть, для Терезы – мучительный процесс, все равно как жевать сухой язык.

Вот блин! Ей хочется быть хорошей и получать много M&M.

Она лежит на своей койке и смотрит в потолок, вытирая порозовевшие глаза, которые стали маленькими и опухшими, как у хрюшки, из-за того, что она целый день плакала.

– Тереза, расслабься, – сказал ей Мюррей в начале вечера. Бедный Мюррей. Он питает к Терезе родственные чувства, которые почему-то кажутся неправильными. Противоестественными. А веселые ямочки на его щеках все только усугубляют. – Расслабься, – повторяет он и гладит бедную Терезу по голове, показывая, как он ее любит. Обычно так говорят в комиксах.

(Объятия: Обхватите рукой клиента, пока вы сидите или стоите напротив него или нее. Прижмите к себе клиента, потреплите по волосам или слегка ущипните клиента за нос, зажав его между большим и указательным пальцем. Улыбнитесь. Скажите клиенту, что вы любите его или ее.)

– Если у тебя достаточно терпения, то в конце концов для тебя это станет чем-то естественным – вести себя хорошо, – говорит он. – Тебе уже не придется заставлять себя. Не придется сражаться с собой. Мне не стоит тебе этого говорить, но я поступаю так, потому что люблю тебя. На этой неделе к тебе придет Лоби, он любит тебя, но мне бы так хотелось, чтобы ты начала вести себя хорошо без его помощи. Сегодня вечером тебе исполняется семь лет, Тереза. Я люблю тебя.

На мгновение он так крепко прижимает ее к себе, что Терезе даже становится страшно, но не сильно, потому что ей очень хорошо. Не плачь, не плачь, он перестанет обнимать тебя, если ты заплачешь.

И вот она лежит на своей кровати, выключив свет, и глядит на тусклую красную лампочку на потолке. Она старается ни о чем не думать. Почему ты вечно суетишься, Тереза? Почему не можешь расслабиться и стать добропорядочной гражданкой, как все остальные? Не думай об этом, милая. Вообще не пользуйся своей головой, если хочешь со всем этим покончить, им не нужны твои лобные доли, моя милая, они просто хотят, чтобы ты прислушалась к тому, что находится у тебя в затылке, где они разместили все бомбы, которые взорвутся, как только ты перестанешь сопротивляться. Лоби не нравятся лобные доли твоего мозга, он думает о том, чтобы проникнуть туда и попытаться все исправить с помощью своих острых нержавеющих иголок и скальпелей. Видишь Лоби? Он почти что хмурится. Бедный, бедный Лоби, ведь ты его так расстроила.

Так что не думай об этом, вообще не думай. Не думай о розовых облаках в небе на закате, о мечтах петь, из-за которых ты долго не можешь уснуть, даже когда все остальные уже тихо посапывают. Пусть твой разум превратится в чистый лист, на котором будут писать другие. Тереза, подумай о коровах. Коровы – самые счастливые животные на свете. Только посмотри на них. Подумай о конфетах. Подумай о скиннере Б. Т., о его голубях, комиксах и сладостях. Подумай об M&M.

Фитиль догорает до плотного комка газетной бумаги и серебристого пороха, запрятанного в раскаленном ядре каждого M&M, и маленькая термоядерная бомбочка, пульсирующая в Терезе, взрывается, дейтерий под леденцовой оболочкой вступает в реакцию, и… полный улет!

Ничего не происходит. Ничего не изменяется. Тереза чувствует себя точно так же, только улыбается. Она смахивает последнюю слезу и садится, улыбаясь, улыбаясь шире, чем труп, окоченевший еще три дня назад.

Дверь распахивается, и кто бы, вы думали, появляется? Скиннер Б. Т. в своем самом забавном праздничном костюме, его руки полны подарков и конфет, а M&M высыпаются у него из карманов. И… что? Это мне? Да, тебе, милая, сегодня твой день рождения, мы устраиваем праздник, потому что любим тебя: я, и Мюррей, и Лоби, и все в Институте поведенческих технологий. Ты – хорошая девочка, так лучезарно улыбаешься и такая милая, поэтому мы просто должны были устроить особенный праздник по случаю твоего семилетия, чтобы ты смогла съесть все эти конфеты.

– Ой, я буду хорошей. Я буду хорошей. Я буду очень, очень хорошей, вы забудете о том, что когда-то называли меня Ужасной Терезой, и каждый день будете кормить меня M&M. Как же я люблю тебя, Б. Т. Как же сильно я люблю тебя. Как же сильно я люблю M&M.

Всего хорошего!

Закатными солнцами

 
В преддверье гробовой черты
Мы лжем себе, страшась внезапного.
Черпаем ложечками дни,
Считаем солнцами закатными.
 

(Из «Aftertones» Дженис Яан)

Впервые они побывали в наших окрестностях, когда этих окрестностей, в сущности, еще и не было. Так, рассеянные молекулы водорода, две-три на кубический метр. Следы более тяжелых элементов – остатки давным-давно взорвавшихся сверхновых. Обычный набор пылевых частиц с плотностью одна частица на примерно кубическую милю. Эта «пыль» состояла в основном из аммиака, метана и водяного льда с примесью более сложных молекул наподобие бензола. Здесь и там световое давление соседних звезд сжимало эти разреженные ингредиенты в области с более высокой их концентрацией.

Каким-то образом они придали всему этому движение. Мне представляется, как из межзвездной пустоты, где пространство действительно плоское (в эйнштейновском смысле), протягивается некий Большой Космический Палец и перемешивает эту смесь, запуская вихрь, кружащийся в невообразимом холоде. Потом они покинули эти места.

Четыре миллиарда лет спустя они вернулись. Похлебка в котелке варилась знатная. Космический мусор превратился в большую и пылающую центральную массу и набор обращающихся вокруг нее каменных или газовых шаров, пока еще стерильных.

Они кое-что подправили, разбросали семена и увидели, что это хорошо. Оставили маленькое наблюдающе-записывающее устройство, а с ним и штуковину, которая вызовет их, когда все созреет. Потом снова улетели.

Миллиард лет спустя будильник зазвенел, и они вернулись.

* * *

У меня была штатная должность в нью-йоркском Американском музее естественной истории, но в тот день я, разумеется, на работу не пошел. Я сидел дома и смотрел новости – перепуганный, как все. Часа два назад объявили военное положение. Хаос нарастал. Иногда я слышал стрельбу на улицах.

Кто-то замолотил в дверь.

– Армия Соединенных Штатов! – гаркнули с той стороны. – Немедленно откройте!

Я подошел к двери, на которой было четыре замка.

– Откуда мне знать, что вы не мародеры? – крикнул я в ответ.

– Сэр, у меня есть приказ в случае необходимости выбить дверь. Так что или откройте ее, или отойдите.

Я прильнул к старомодному ныне глазку. Одеты они были как солдаты, тут сомнений нет. Один из них поднял винтовку и ударил прикладом по дверной ручке. Я быстро крикнул, что сейчас впущу их, и за несколько секунд открыл все четыре замка. В кухню ворвались шестеро в полном боевом снаряжении. Они разделились и быстро осмотрели все три комнаты, четко и по-армейски выкрикивая: «Все чисто». Седьмой, чуть постарше остальных, встал передо мной с блокнотом в руке.

– Сэр, вы доктор Эндрю Ричард Льюис?

– Тут какая-то ошибка. Я доктор, но не медицины.

– Сэр, вы доктор…

– Да, да. Я Энди Льюис. Что могу для вас сделать?

– Сэр, я капитан Эдгар, и мне приказано призвать вас в армию Соединенных Штатов, Особый корпус противодействия вторжению, немедленно после объявления данного приказа, в звании второго лейтенанта[26]26
  Второй лейтенант – самое младшее офицерское звание, примерно эквивалентно младшему лейтенанту.


[Закрыть]. Пожалуйста, поднимите правую руку и повторяйте за мной.

Из новостей я уже знал, что такая процедура теперь законна, и у меня имелась возможность выбора между принятием присяги и длительным тюремным заключением. Поэтому я поднял руку и через минуту уже стал солдатом.

– Лейтенант, вам приказано следовать со мной. У вас есть пятнадцать минут для сбора самого необходимого – личных вещей и прописанных лекарств. Мои люди вам помогут.

Я кивнул, не рискуя доверить эмоции словам.

– Вы можете взять любые предметы, связанные с вашей специальностью. Портативный компьютер, справочники… – Он смолк, очевидно, не в состоянии представить, что человек вроде меня захочет прихватить с собой на битву с космическими пришельцами.

– Капитан, а вы знаете, какая у меня специальность?

– Насколько я понимаю, вы специалист по насекомым.

– Я энтомолог, капитан. А не работник службы дезинсекции. Не могли бы вы… хотя бы намекнуть, почему им понадобился именно я?

Капитан впервые за все время утратил толику полной самоуверенности:

– Лейтенант, все, что я знаю… Они собирают бабочек.

* * *

Меня суетливо затолкали в вертолет. Мы полетели невысоко над Манхэттеном. Все улицы заблокировали пробки. А все мосты оказались полностью забиты машинами, по большей части брошенными.

Меня доставили на авиабазу в Нью-Джерси и впихнули в военный реактивный транспортник, который уже стоял на взлетной полосе и прогревал двигатели. На его борту оказалось еще несколько человек. Почти всех я знал – энтомологов не очень-то и много.

Самолет немедленно взлетел.

* * *

С нами летел и полковник, которому поручили ввести нас в курс дела и рассказать о том, что на данный момент известно о пришельцах. Я мало узнал сверх того, что уже видел по телевизору.

Они появились одновременно на морских побережьях по всему миру. Секунду назад ничего не было, а миг спустя вдоль побережья, насколько хватало глаз, протянулась линия из пришельцев. В западном полушарии эта линия тянулась от Пойнт-Бэрроу на Аляске до Тьерра дель Фуэго в Чили. Африку окаймила линия от Туниса до мыса Доброй Надежды. Выше, на западном побережье Европы, она тянулась от Норвегии до Гибралтара. Австралия, Япония, Шри-Ланка, Филиппины и все прочие острова, с которыми удалось связаться, сообщали одно и то же – сплошная линия пришельцев появилась на западе и движется на восток.

Пришельцы? Никто не знал, как еще их называть. Они явно не были уроженцами планеты Земля, хотя, если рассматривать любого из них поодиночке, то вряд ли его можно было бы назвать очень странным. Просто миллионы и миллионы внешне совершенно обычных людей, одетых в белые комбинезоны, синие бейсболки и коричневые ботинки. Расположившись в метре друг от друга, они медленно шагали на восток.

Через несколько часов после их появления кто-то в новостях назвал все это Линией, а составляющих ее существ – линейными. Судя по кадрам на телеэкранах, они выглядели несколько усредненными и двуполыми.

– Они не люди, – сообщил нам полковник. – А эти комбинезоны… похоже, они не снимаются. Шапочки тоже. Если подойти достаточно близко, то можно увидеть, что это часть их кожи.

– Защитная окраска, – сказал Уоткинс, мой коллега из музея. – Окраска и форма тела многих насекомых предназначена для слияния с окружающей средой.

– Но какой смысл в таком слиянии, если поведение выглядит настолько подозрительно? – спросил я.

– Возможно, цель «похожести» – попросту имитировать нашу внешность. Согласитесь, насколько маловероятно, что эволюция сделала бы их похожими на…

– Дворников, – подсказал кто-то.

Полковник, нахмурившись, уставился на нас:

– Так вы считаете их насекомыми?

– Нет, и любое известное мне определение тут тоже не подходит, – ответил Уоткинс. – Разумеется, животные тоже адаптируются к среде обитания. Скажем, арктические песцы с зимним и летним мехом, полоски на шкуре тигра. Хамелеоны.

Полковник секунду-другую обдумывал его слова, а потом снова стал расхаживать взад-вперед. Потом выдал новую порцию информации:

– Кем бы они ни были, пули не причиняют им вреда. Известно уже много случаев, когда гражданские стреляли в пришельцев.

И солдаты тоже, вспомнил я. По телевизору показывали, как отряд Национальной гвардии в Орегоне лупит по пришельцам очередями. А те совершенно не реагируют – внешне. До момента, пока солдаты со всем оружием попросту не исчезают. Без шума и пыли.

И Линия продвигается дальше.

* * *

Мы приземлились на запущенной взлетно-посадочной полосе где-то на севере Калифорнии. Нас отвезли в большой мотель, временно реквизированный армией. Не успел я перевести дух, как меня усадили в вертолет береговой охраны вместе с группой солдат – отделение? взвод? – под командованием юного лейтенанта, который выглядел еще более испуганным, чем я. В полете я выяснил, что его фамилия Эванс, а служит он в Национальной гвардии.

Перед вылетом мне разъяснили, что общее руководство операцией поручено мне, а Эванс командует солдатами. Эванс сообщил, что ему приказано охранять меня. Но как именно он сможет защитить меня от пришельцев, неуязвимых для оружия его солдат, ему так и не сказали.

Зачитанный мне приказ был столь же расплывчатым. Нам предстояло приземлиться позади Линии, поравняться с ней и выяснить все, что только можно.

– По-английски они говорят лучше меня, – сообщил полковник. – Мы должны узнать их намерения. Но прежде всего необходимо выяснить, зачем они собирают… – Тут ему почти изменило самообладание, но он глубоко вдохнул и взял себя в руки. – Собирают бабочек, – закончил он.

* * *

Вертолет пролетел над Линией на высоте примерно двухсот футов. Прямо под нами в ней еще можно было различить отдельных пришельцев – синие шапочки и белые плечи. Но севернее и южнее они быстро сливались в сплошную белую линию, исчезающую вдали, словно тут поработала свихнувшая машинка, проводящая меловые линии на футбольных полях.

Мы с Эвансом стали наблюдать. Никто из линейных не взглянул вверх, услышав шум. Они медленно шагали, постоянно сохраняя между собой дистанцию не более двух-трех футов. Под нами простирались пологие, заросшие травой холмы, кое-где испятнанные рощицами. Мы не заметили вокруг ничего, возведенного людскими руками.

Пилот высадил нас в сотне ярдов позади Линии.

– Я хочу, чтобы вы держали своих людей как минимум в полусотне ярдов позади меня, – сказал я Эвансу. – Оружие у них заряжено? А у него есть эти… предохранители? Хорошо. Пожалуйста, пусть их оружие так и стоит на предохранителе. Я опасаюсь, что меня подстрелит один из ваших парней, не меньше, чем… этих, чем бы они ни были.

И я в одиночку зашагал к Линии.

* * *

Как обращаются к линии марширующих инопланетных существ? «Отведите меня к вашему вождю»? Слишком категорично. «Хэй, братан, что тут у вас за туса»? Пожалуй, слишком фамильярно. В конце концов, прошагав за ними минут пятнадцать на расстоянии около десяти ярдов, я остановился на «Извините», после чего подошел ближе и кашлянул. Как выяснилось, этого оказалось достаточно. Один из линейных остановился и повернулся ко мне.

Вблизи стало четко видно, насколько рудиментарны черты его лица. Голова у него оказалась наподобие манекена или подставки для парика: нос, углубления для глаз, выпуклости щек. Все остальное казалось нарисованным.

От неожиданности я лишь простоял несколько секунд, как идиот. Однако заметил кое-что странное. В Линии не было разрыва.

Тут я вспомнил, почему здесь стою именно я, а не какой-нибудь дипломат.

– Зачем вы собираете бабочек?

– Почему бы и нет? – ответил он, и я решил, что день будет очень и очень долгим. – Уж вы это легко поймете. Бабочки – прекраснейшие существа на вашей планете, так ведь?

– Я тоже всегда так считал.

Неужели он знает, что я энтомолог? И специалист по чешуекрылым?

– Вот видите?

Линия к тому моменту отдалилась ярдов на двадцать, и линейный зашагал следом. На протяжении всего нашего разговора он эту дистанцию не увеличивал. Мы шли не торопясь, делая около мили в час.

Ладно, решил я. Попробую и дальше говорить о бабочках. И пусть военные сами задают каверзные вопросы: «Когда вы начнете похищать наших детей, насиловать женщин и жарить нас на завтрак?»

– Что вы с ними делаете?

– Собираем.

Он протянул руку к Линии, и к нему, словно по заказу, порхнул чудесный экземпляр Adelpha bredowii. Линейный шевельнул пальцами, и вокруг бабочки возникла бледно-голубая сфера.

– Какая красавица, верно? – спросил он, и я подошел, чтобы рассмотреть бабочку вблизи. Похоже, он очень ценил эти восхитительные создания, которых я изучал всю жизнь.

Он сделал другой жест, и голубой шар с бабочкой исчез.

– Куда они попадают? – спросил я.

– Там есть коллектор.

– Энтомолог?

– Нет, устройство для хранения. Вы не можете его видеть, потому что оно… на другой стороне.

«На другой стороне чего?» – подумал я, но спрашивать не стал.

– И что с ними происходит в коллекторе?

– Они помещаются в хранилище. В место, где… время не движется. Где время не проходит. Где они не движутся во времени, как здесь. – Он помолчал. – Это трудно объяснить.

– На другую сторону? – подсказал я.

– Точно. Превосходно. На другую сторону времени. Вы все поняли.

Ни черта я не понял. Но двинулся дальше:

– Что с ними случится потом?

– Мы строим… кое-что. Наш лидер хочет, чтобы это место стало особенным. Поэтому мы и создаем его из этих прекрасных существ.

– Из крылышек бабочек?

– Им не причинят вреда. Мы знаем способ, как сделать… такие стены, чтобы они могли в них свободно летать.