Текст книги "Голубое шампанское"

– Мы решили, что убийца – мужчина? – спросила Бэбкок.

– Нет. Но скорее всего. Его называют «Беллманом». Только я понятия не имею, почему.

– Из-за Льюиса Кэрролла[21]21
  В различных современных переводах этого персонажа как только не называли: Благозвон, Балабон, боцман, кормчий, капитан, наконец, просто Беллман.


[Закрыть], – пояснил Штейнер.

– Что?

Штейнер скорчил недовольную гримасу.

– Это из «Охоты на Снарка». Только там люди «тихо и внезапно» исчезали из-за Снарка, а не из-за Беллмана. А Беллман-то как раз охотился на Снарка.

Бах пожала плечами.

– Мы уже не впервые сталкиваемся с литературными аллюзиями. Ладно, кодовое название у этого дела: «БЕЛЛМАНХХХ». Степень секретности – повышенная.

Она бросила каждому из них папку с распечатками.

– Прочтите это и завтра расскажете, что вы думаете. Сколько вам нужно времени, чтобы завершить текущие дела?

– Я смогу управиться со всем за час, – ответила Бэбкок.

– Мне нужно чуть больше времени.

– Хорошо, тогда приступайте к работе немедленно.

Штейнер встал и вышел за дверь, а Бах вслед за Бэбкок отправилась в шумный диспетчерский центр.

– Когда я со всем разберусь, может, уйдем пораньше? – предложила Бэбкок. – Можем поискать место, где мы расставим ловушку.

– Отлично. Я угощу тебя ужином.

* * *

Пивнушка «Выбирай, что дают» была настоящими Джекилом-и-Хайдом от мира общепита: днем – довольно респектабельный бар, но по вечерам голографические проекции превращали его в самый отвязный салон плоти на Восточной 380-й штрассе. Бах и Бэбкок заинтересовались этим местом, так как оно было чем-то средним между роскошными заведениями в Бэдроке и грязными забегаловками, усеявшими район Верхних Залов. Пивная находилась на Шестом уровне, на пересечении Центральных магистральных спускных желобов, лифтов на Хайдлебург Зенкрехтштрассе и большого торгового центра, тянувшегося вдоль 387-й штрассе. В этом месте половину сектора выровняли, чтобы воздвигнуть громадную парковку в виде куба, а вдоль нее выстроили различные рестораны.

Бах и Бэбкок сидели за столом из пластикина и ждали, когда им принесут заказ. Бах раскурила манильскую сигару, вдохнула тонкую струйку лавандового дыма и посмотрела на Бэбкок.

– Ну, есть какая мыслишка?

Бэбкок подняла взгляд от распечаток и нахмурилась, ее взгляд стал задумчивым. Бах ждала. Бэбкок была медлительной, но не глупой. Она предпочитала работать методично.

– Жертвы относятся либо к низшему среднему классу, либо – к откровенной бедноте. Пять были безработными, семь – получали пособия.

– Возможные жертвы, – подчеркнула Бах.

– Принимается. Но будет лучше, если они все-таки окажутся жертвами, иначе мы зайдем в тупик. Единственная причина, по которой мы ищем этого «Беллмана» в забегаловках для представителей среднего класса, в том, что у всех этих женщин была общая черта. Если судить по их досье, они все – одиночки.

Бах нахмурилась. Она не доверяла досье из компьютерной базы. Информация, которая содержалась там, подразделялась на две категории: фактические и психологические данные. В раздел «психологических» были включены сведения о школьных оценках, посещении врачей, характеристики с мест работы, подслушанные разговоры, – все это становилось основой для проведения своего рода психоаналитического исследования, на результаты которого в какой-то степени можно было полагаться.

Фактические данные включали в себя все зафиксированные случаи прохода через гермодвери, поездки по рельсовой дороге или метро, проход или выход из шлюзов, – иными словами, учитывался всякий сигнал, когда гражданин пользовался своим идентификационным номером. В теории, компьютер мог построить модель передвижения каждого гражданина в течении дня.

На практике, разумеется, все обстояло иначе. В конце концов, у преступников тоже ведь имелись компьютеры.

– Только у двоих были постоянные любовники, – сказала Бэбкок. – Что удивительно, в обоих случаях это были любовницы. У остальных исчезнувших также отмечались некоторые предпочтения к гомосексуальным отношениям.

– Это ничего не значит, – отозвалась Бах.

– Даже не знаю. Еще у шестидесяти процентов пропавших плод был мужского пола.

Бах задумалась над услышанным.

– Ты пытаешься сказать, что эти женщины не хотели детей?

– Я ничего не пытаюсь сказать. Просто любопытный факт.

Официант принес заказ, и во время еды о Беллмане больше не вспоминали.

– Как, вкусно? – спросила Бэбкок.

– Ты про это? – Бах сделала паузу, проглотила то, что было у нее во рту, и в задумчивости посмотрела на тарелку. – Нормально. За такую цену сойдет. – Она заказала овощной салат, растительный стейк, печеный картофель и пиво. Растительный стейк был пережарен, и в нем чувствовался слабый металлический привкус. – А у тебя как?

– Съедобно, – проговорила Бэбкок с набитым ртом. – Ты когда-нибудь ела настоящее мясо?

Бах едва не поперхнулась от такого вопроса.

– Нет. При одной мысли о мясе меня тошнит.

– А я вот пробовала, – призналась Бэбкок.

Бах подозрительно посмотрела на нее и кивнула.

– Ну конечно. Ты ведь эмигрировала с Земли, верно?

– Моя семья. Мне тогда было всего девять. – Она крутила в руках свою кружку с пивом. – Папа был тайным мясоедом. Каждое Рождество он раздобывал цыпленка и сам готовил его. Копил деньги целый год.

– Он, наверное, пребывал в шоке, когда оказался здесь.

– Возможно. Немного. Но ему было известно, что здесь нет черного рынка мяса. Его и на Земле-то было непросто достать.

– Подожди… что такое цыпленок?

Бэбкок рассмеялась.

– Это такая птица. Никогда не видела их живыми. И мне они не очень нравились. Стейк намного вкуснее.

Бах все это казалось извращением, но ей все равно стало любопытно.

– Какие именно стейки?

– От животного, которое называется «коровой». Мы ели их всего один раз.

– И каковы они были на вкус?

Бэбкок протянула руку с вилкой к тарелке Бах, наколола кусочек, который та только что отрезала, и отправила себе в рот.

– Очень похоже на это. Отличия совсем небольшие. Но вкус все равно не совсем такой, понимаешь?

Бах не понимала – она даже не догадывалась, что ее растительный стейк по вкусу должен был напоминать корову. К тому же она решила, что они и так посвятили этой теме чересчур много времени.

* * *

Тем вечером они вернулись в «Выбирай, что дают». Бах пришла первой и увидела, как Бэбкок и Штейнер вошли в бар. Они заняли столик на противоположной стороне от танцпола. Оба были обнажены, лица украшали замысловатые узоры, тела – тщательно выбриты и смазаны маслом.

Бах облачилась в синее кружевное платье-балахон для беременных – последние восемь месяцев она ни разу не надевала ничего подобного. Платье доставало ей до лодыжек и застегивалась на шее. Оно скрывало все тело, кроме ее выступающего живота. В баре присутствовала еще одна женщина, одетая подобным образом, но платье у нее было розовым, а живот – не таким большим. На них двоих одежды оказалось больше, чем на всех остальных посетителях «Выбирай, что дают» вместе взятых.

Лунарии предпочитали одеваться легко, а то и вовсе ходить голыми – это был личный выбор каждого. Но в салонах плоти важно было подчеркнуть свою наготу, выставить ее на всеобщее обозрение. Бах такие места никогда не привлекали. В них ощущалась какая-то безысходность.

Она должна была выглядеть одинокой и отчаявшейся. Черт возьми, если бы она хотела играть, то выбрала бы карьеру актрисы. Бах много размышляла над своей ролью приманки, даже думала отказаться от всей этой затеи.

– Очень хорошо. Ты идеально изображаешь несчастную особу.

Она подняла взгляд и увидела, как Бэбкок подмигнула ей и вместе со Штейнером отправилась на танцпол. Бах едва сдержала улыбку. Так и быть, она постарается справиться. Главное, сосредоточиться на этой вонючей работе, подумать о том, чем ей хотелось бы сейчас заняться вместо нее, и лицо само примет нужное выражение.

– Эй, привет!

Она тут же почувствовала ненависть к нему. Он сидел на стуле неподалеку от нее, его бугристые грудные мышцы блестели в фиолетовом свете. У него были ровные белые зубы, грубые, словно вырубленные топором, черты лица, пенис был раскрашен разноцветными полосками, словно леденец, а с проколотой крайней плоти свешивался золотой колокольчик.

– Сегодня у меня совершенно немузыкальное настроение, – сказала она.

– А какого черта ты тут делаешь?

Бах сама хотела бы узнать ответ на этот вопрос.

* * *

– Это совершенно неподходящее место, – заявила Бэбкок, рассеянно глядя в потолок в квартире Бах.

– Самая лучшая новость, которую я только слышал за последние месяцы, – проговорил Штейнер. Под глазами у него залегли темные круги. Ночь выдалась напряженной.

Бах жестом велела ему замолчать и подождала, пока Бэбкок продолжит свою мысль. Сама не зная почему, но она начала подозревать, что Бэбкок было известно что-то о Беллмане, хотя сама она, возможно, еще даже не осознавала этого. Бах потерла лоб, все это начинало казаться ей бессмыслицей.

Но тем не менее, когда Бэбкок велела ей надеть голубое платье вместо розового, Бах послушалась ее. Когда она сказала изображать из себя отчаявшуюся и одинокую особу, Бах старалась изо всех сил. Теперь же Бэбкок утверждала, будто бар «Выбирай, что дают» был неподходящим местом. Бах ждала.

– В компьютерной базе данных утверждается, будто погибшие проводили время в подобных местах, но мне на это наплевать, – сказала она. – Возможно, так и было, но они явно не сидели там до упора. Им наверняка захотелось бы перебраться в более тихое заведение. Если подцепишь кого-нибудь в «Выбирай», ты не поведешь его домой, а трахнешься с ним прямо на танцполе. – Штейнер застонал, а Бэбкок ухмыльнулась ему. – Не забывай, Эрих, это было служебной необходимостью.

– Не пойми меня превратно, – сказал Штейнер. – Ты очаровательна. Но всю ночь напролет? У меня теперь ноги болят.

– А почему именно место потише? – поинтересовалась Бах.

– Я не знаю. У них была депрессия, а в таком состоянии трудно долго находиться в «Выбирай». Туда приходят ради короткой яростной случки. Но если тебе совсем грустно, ты скорее будешь искать друга. А Беллману нужно место, откуда есть шанс увести жертву к себе домой. Домой же уходят только в том случае, если отношения выстраиваются как достаточно серьезные.

Бах эти аргументы показались весомыми. Такие рассуждения соответствовали ее взглядам. На многолюдной Луне важно было иметь свое личное пространство, куда можно пригласить только близких друзей.

– Так ты думаешь, что сначала он становился для них другом?

– Опять же я просто рассуждаю. Ладно, смотри. Ни у кого из жертв близких друзей не было. Большинство ждали мальчиков, но при этом были гомосексуалками. Делать аборт было уже поздно. Они сами не знали, хотят ли детей, но решили стать матерями, так как эта идея показалась им хорошей. Однако, узнав о мальчиках, они потеряли уверенность в том, что хотят сына. От них требовалось принять решение: оставить ребенка себе или отдать его государству. Им нужно было с кем-то поговорить. – Она замолчала и выжидающе посмотрела на Бах.

Звучало все это не слишком убедительно, но других версий не было. Им не помешало бы найти еще одно место. Это немного успокоило бы нервы Бах, и уж тем более – Штейнера.

* * *

– Самое подходящее заведение для Снарка, – сказал Штейнер.

– Правда? – спросила Бах, изучая фасад здания и пытаясь распознать в голосе Штейнера нотки сарказма.

Возможно, он был прав, и Беллман окажется именно здесь, решила она, однако это место мало чем отличалось от пятнадцати других, которые они успели обойти за три недели.

Заведение называлось «Гонг», хотя почему его так назвали, было совершено неясно. Это был не особенно популярный бар на 511-й штрассе Семьдесят третьего уровня. Штейнер и Бэбкок вошли внутрь, а Бах дважды обогнула квартал, чтобы ни у кого не возникло подозрений, будто они вместе, и лишь после этого отправилась в бар.

Внутри царил полумрак, но не такой густой, чтобы возникло желание воспользоваться фонариком. Продавали только пиво. В зале были столики и длинная деревянная барная стойка с медной подставкой для ног и вращающимися стульями. В углу стояло пианино, и темноволосая женщина принимала заказы. Старомодная обстановка в духе двадцатого века. Бах уселась в конце барной стойки.

Прошло три часа. После первой недели Бах едва не сошла с ума. Но теперь, кажется, научилась глядеть в пустоту или изучать свое отражение в зеркале бара, ни о чем при этом не думая.

Однако сегодняшняя ночь должна была стать последней. Через несколько часов ей предстояло запереться у себя в квартире, зажечь свечу перед кроватью и не выходить из дома, пока не станет матерью.

– У тебя такой вид, словно ты потеряла лучшего друга. Я могу угостить тебя чем-нибудь?

«Каждую ночь я раз по десять слышу нечто подобное», – подумала Бах, но вслух ответила:

– Как хотите.

Когда он сел, послышался звон. Бах тут же посмотрела вниз, а затем – на его лицо. Это был не тот мужчина, которого она видела в первую ночь в «Выбирай, что дают». В последнюю неделю стало невероятно модно носить колокольчики на гениталиях. Это поветрие оказалось даже популярнее, чем выращивание цветников на лобке, когда все бегали с крошечными цветочками, растущими из паха. Мужчин, которые носили колокольчики, называли «звенящими писями» или еще более приторно-ласково – «звенисями».

– Если предложишь позвонить в твой колокольчик, – непринужденным тоном сказала Бах, – станешь обладателем яиц всмятку.

– Да ну? – невинным голосом спросил он. – Я ни о чем таком даже и не думал. Честное слово.

Бах знала, что он собирался сказать что-то в этом духе, но его улыбка была такой искренней, что она тоже улыбнулась в ответ. Он протянул руку, и она пожала ее.

– Луиза Брехт, – сказала она.

– Я – Эрнст Фридман.

Разумеется, имя было ненастоящим, это удивило и немного расстроило Бах. Пока что он показался ей самым приятным мужчиной из всех, с кем она разговаривала за последние три недели. Она даже позволила ему выведать у нее ту выдуманную историю жизни, которую Бэбкок написала на второй день, и он слушал ее очень внимательно. Бах поймала себя на мысли, что сама почти поверила в эту историю, пережила то чувство безысходности, которое придало еще больше правдоподобия рассказу о скучной до жути жизни Луизы Брехт. Ничего подобного раньше ей не удавалось достичь.

Поэтому она испытала шок, когда увидела, что Бэбкок прошла у нее за спиной и направилась в туалет.

Бэбкок и Штейнер не теряли времени даром те двадцать минут, пока она общалась с «Фридманом». Микрофон, спрятанный в одежде Бах, позволял им услышать весь разговор, в то же время Штейнер снимал происходящее на крошечную телекамеру. Результат передавался на компьютер, сличавший голос и фотоизображение для получения удовлетворительного результата. Если совпадений не будет найдено, Бэбкок должна оставить в туалете записку. Вероятно, она именно этим и занималась в тот момент.

Бах увидела, как она вернулась и снова села за свой столик, а затем встретилась с ней взглядом в зеркале. Бэбкок едва заметно кивнула, и Бах почувствовала, как по коже у нее побежали мурашки. Возможно, этот человек и не был Беллманом – он мог оказаться одним из многочисленных мошенников или же имел на нее еще какие-то виды – однако это был первый настоящий прорыв за все время работы команды.

Она выждала немного, допила пиво, затем извинилась и сказала, что скоро вернется. Бах ушла в глубь бара и скрылась за занавеской.

Она толкнула первую попавшуюся дверь. В последнее время Бах побывала уже в стольких барах, что, казалось ей, она смогла бы найти уборную даже с кандалами на ногах и в кромешной тьме. И, похоже, она действительно попала в нужное место. Дизайн оформлен был в стиле двадцатого века – с керамическими раковинами, писсуарами и унитазами, скрытыми за металлическими стенками кабинок. Быстро осмотревшись по сторонам, она не нашла нужной ей записки. Нахмурившись, Бах устремилась обратно, толкнула дверь и едва не налетела на входящую пианистку.

– Прошу прощения, – пробормотала она и взглянула на дверь, где было написано: «Мужчины».

– Это особенность «Гонга», – пояснила пианистка. – Помните, в двадцатом веке туалеты были раздельными?

– Ну да, конечно, так глупо с моей стороны.

Нужная ей дверь оказалась в конце коридора, с лаконичной надписью: «Женщины». Бах вошла внутрь и нашла записку, приклеенную скотчем к внутренней стороне двери одной из кабинок. Ее распечатали на крошечном факс-принтере, который Бэбкок носила у себя в сумочке; на листке размером восемь на двенадцать миллиметров умещалось на удивление много текста, напечатанного мелким шрифтом.

Бах расстегнула свое материнское платье, села и начала читать.

Его официально зарегистрированным именем был Большой Говнюк Джонс. Не удивительно, что он предпочитал представляться иначе. Впрочем, такое имя он выбрал себе сам. Он родился на Земле, тогда его звали Эллен Миллер. Миллер была негритянкой, однако сменила пол и цвет кожи, чтобы замести следы и скрыться от полиции. И Миллер, и Джонс были замешаны в самых разных преступлениях: от грабежа и контрабанды мясом до убийств. Он несколько раз попадал в тюрьму, в том числе был отправлен в колонию-поселение на Копернике. Когда его срок заключения подошел к концу, он предпочел поселиться на Луне.

Не было никаких свидетельств того, что он и есть Беллман. Бах надеялась найти сведения о его склонности к каким-либо сексуальным извращениям, чтобы он стал больше соответствовать образу Беллмана. Ведь если Джонс и Беллман – одно лицо, значит, здесь наверняка замешаны большие деньги.

В этот момент Бах увидела красные туфли пианистки под дверью туалетной кабинки и тут же вспомнила один эпизод, который не давал ей покоя. Почему она пошла вслед за ней в туалет для мужчин? Затем ей что-то бросили под ноги, и она увидела вспышку ярко-фиолетового цвета.

Бах рассмеялась. Она встала и застегнула пуговицы.

– О нет, – проговорила она, продолжая хихикать. – На меня это не подействует. Всегда было интересно – каково это, если в тебя бросают оглушкой. – Она открыла дверь кабинки, пианистка никуда не ушла и убирала в карман защитные очки.

– Ты, наверное, начиталась дешевых триллеров, – сказала ей Бах, не переставая смеяться. – Разве ты не знала, что такие штуки безнадежно устарели?

Женщина с горестным видом развела руками.

– Я сделала то, что мне велели сделать.

Лицо Бах на мгновение помрачнело, но затем она снова рассмеялась.

– Но ты же знаешь, что оглушка не подействует, если сначала не дать жертве препарат, провоцирующий реакцию?

– А как же пиво? – с надеждой в голосе предположила женщина.

– Ой, надо же! Хочешь сказать… ты и тот парень с именем как у персонажа комиксов… ой, надо же! – Бах не удержалась и снова громко рассмеялась. В какой-то степени ей было даже жалко эту дурищу. – Ну что тебе сказать, он не подействовал. Может быть, срок годности истек. – Она уже собиралась сообщить женщине, что та арестована, но ей не хотелось обижать ее.

– Ладно, начнем все сначала, – сказала женщина. – Ну да, раз вы все еще здесь, я хочу, чтобы вы отправились на станцию метро у 500-й Западной штрассе. Поднимитесь вверх на один уровень. Возьмете с собой эту бумагу, введете все координаты, указывающие направление. Как только введете цифры, забудьте их. И проглотите листок бумаги. Справитесь?

Бах с хмурым видом посмотрела на листок.

– Пятисотая Западная, забыть цифры, съесть бумажку. – Она вздохнула. – Да, думаю, это у меня точно получится. Но запомните, я просто делаю вам одолжение. Как только вернусь, я…

– Хорошо, хорошо, просто сделайте все в точности, как я сказала. Знаю, вы подыгрываете мне, но давайте притворимся, что оглушка сработала, хорошо?

Предложение показалось Бах вполне разумным. Тот самый прорыв, который был так необходим. Очевидно, эта женщина, как и Джонс, была связана с Беллманом, кем бы он или она ни был. У Бах появился хороший шанс поймать его. Разумеется, номер она не забудет. Она уже собиралась предупредить женщину, что арестует ее сразу же, как только вернется, но ее снова перебили.

– Выходите через черный ход. И не теряйте времени. Не слушайте, что вам будут говорить, пока кое-кто не скажет: «Я повторю три раза». После этого притворитесь, что игра окончена.

– Хорошо. – Бах была в восторге от предстоящего дела. Наконец-то ее ждало настоящее большое приключение. Многие считают, что именно такой и бывает основная работа полиции. Но Бах прекрасно знала, что она по большей части скучна, как фоновая музыка в кафе.

– И я заберу ваше платье.

Бах отдала ей платье и поспешила к черному ходу, совершенно обнаженная и с радостной улыбкой на губах.

* * *

Это было поразительно. Бах по очереди набирала цифры, и они так же поочередно исчезли из ее памяти. В руках у нее осталась бумажка, содержание которой было ей совершенно непонятно, как если бы его напечатали на суахили.

– Подумать только! – сказала она самой себе, когда оказалась одна в двухместной капсуле. Рассмеявшись, она смяла листок и бросила себе в рот, как заправская шпионка.

* * *

Бах не имела ни малейшего понятия, где она находится. Примерно полчаса капсула ехала в неизвестном направлении, после чего остановилась на частной станции метро, ничем не отличавшейся от тысячи ей подобных. Ее ожидал мужчина. Она улыбнулась ему.

– Я должна встретиться с вами? – спросила она.

Он пробормотал что-то неразборчивое. Когда стало ясно, что Бах его не поняла, он нахмурил брови. Затем она догадалась, в чем заключалась проблема.

– Извините, я никого не должна слушать. – Она беспомощно пожала плечами. – Даже не предполагала, что это сработает так здорово.

Мужчина начал размахивать руками, в которых что-то держал. Бах сначала нахмурила лоб, а затем широко улыбнулась.

– Шарады? Ладно. Похоже на…

Но он продолжал размахивать руками и тыкать ей в лицо какой-то предмет. Это оказались наручники.

– Ну хорошо. Если вам так хочется. – Она вытянула руки и соединила запястья, а он защелкнул наручники.

– Я повторю три раза, – сказал он.

И тогда Бах начала кричать.

* * *

Прошло несколько часов, прежде чем Бах пришла в себя и наконец собралась с мыслями. Долгое время она ничего не могла сделать, ее трясло, рвало, она тихо всхлипывала. Постепенно Бах осознала, где находится. Это была комната без мебели, а она лежала на голом полу. Пахло мочой, рвотой и страхом.

Бах осторожно подняла голову. На стенах виднелись красные полоски, некоторые были яркими, свежими, другие – уже почти коричневыми. Она попыталась сесть и поморщилась. Подушечки ее пальцев были содраны в кровь.

Сначала она попробовала открыть дверь, но оказалось, что у двери внутри не было ручки. Она ощупала все полки на стенах, прикусывая язык, когда боль в скованных руках становилась слишком сильной, но так и не смогла найти выхода. Бах снова уселась и задумалась над своим положением. Ничего хорошего оно не сулило, однако она была готова предпринять все, что в ее силах.

Кажется, прошло около двух часов, прежде чем дверь открылась. Она не могла точно сказать. Явился тот же самый мужчина в сопровождении незнакомой женщины. Оба вошли только после того, как дверь полностью распахнулась внутрь, вероятно, опасались неожиданного нападения. Бах, сжавшись, сидела в дальнем углу, и когда они подошли к ней, снова начала кричать.

В руке мужчины что-то блеснуло. Это был цепной нож. Он сжимал резиновую рукоятку со встроенной батарейкой. Из рукоятки торчало тупое пятнадцатисантиметровое лезвие с сотней маленький зубьев. Мужчина покрепче обхватил рукоятку, нож издал пронзительный визг и цепной механизм заработал. Бах закричала громче, вскочила и прижалась спиной к стене. Поза выдавала ее беззащитность. Очевидно, они купились на этот прием, потому что, когда она ударила ногой в горло мужчине, тот в ответ чиркнул в воздухе ножом с небольшим опозданием и не смог ранить ее в ногу. Других попыток он не предпринимал, так как рухнул на пол, кашляя и захлебываясь собственной кровью. Бах подобрала упавший нож.

Женщина была безоружна. Она приняла правильное, но запоздалое решение – кинулась к двери и, опрокинутая подножкой Бах, упала плашмя.

Бах хотелось забить ее насмерть, но из-за резких движений она слишком перенапрягла мышцы и, согнувшись пополам от сильной схватки, стала падать, вытянув вперед руки, чтобы защитить живот. Ее скованные руки должны были удариться о предплечье женщины. Бах не могла выпустить нож или упасть на свои ободранные пальцы, и пока она лихорадочно соображала, как поступить, всю ту секунду, что падала в замедляющей движение лунной гравитации, ее кулаки стукнулись об пол прямо за рукой женщины.

Послышался едва уловимый жужжащий звук. Тонкая струйка крови ударила в руку и плечо Бах, а также в стену, находившуюся в трех метрах от нее. Рука у женщины отвалилась.

Они обе какое-то время молча смотрели на нее. Затем женщина с удивлением посмотрела на Бах.

– Совсем не больно, – отчетливо произнесла она, после чего стала подниматься, забыв, что у нее больше нет руки, и снова упала. Какое-то время она барахталась, как перевернутая на спину черепаха, кровь хлестала из раны, она сильно побледнела и наконец затихла.

Бах неуклюже встала, судорожно хватая ртом воздух. Немного постояла на месте, пока не пришла в себя.

Мужчина был все еще жив, но дышал еще хуже, чем Бах. Она посмотрела на него. Он еще мог выжить. Бах взглянула на нож в руке, затем села перед ним на корточки и коснулась острием лезвия его шеи. Вновь поднимаясь, она уже была уверена, что он никогда больше не вырежет ни одного ребенка из материнского чрева.

Бах быстро подошла к двери и огляделась по сторонам. Там никого не было. Вероятно, крики были здесь обычным делом, или же она убила всех участников преступления.

Бах прошла по коридору около пятидесяти метров, когда начались родовые схватки.

* * *

Она не знала, где находится, но точно не в том месте, где встретила свой конец Элфреда Тонг. Это была старая часть города, здесь размещались в основном производственные предприятия, возможно, совсем рядом с поверхностью. Бах пыталась открыть двери в надежде выбраться в общественные коридоры, где она смогла бы позвонить. Но двери, которые ей удавалось открыть, вели в складские помещения, а те, что, вероятно, были дверями в офисы, оказались закрыты на ночь.

Наконец ей все же удалось попасть в один из офисов. Бах осмотрелась и поняла, что из этого помещения больше никуда нельзя попасть. Она уже собралась захлопнуть дверь и бежать дальше, когда вдруг заметила телефон.

Мышцы живота снова сжались в тугой узел, когда она упала на колени перед столом и набрала «БЕЛЛМАНХХХ». Экран тут же засветился, но она нажала на кнопку, чтобы отключить его.

– Представьтесь, пожалуйста.

– Я – лейтенант Бах, код Один – офицер в беде. Вы должны отследить, откуда поступил звонок и прислать помощь. И поторопитесь.

– Анна, это ты?

– Лиза? – Она не ожидала услышать голос Бэбкок.

– Да. Я в штабе. Мы надеялись, что тебе удастся выйти с нами на связь. Куда нам ехать?

– В том-то и дело, что я не знаю. Они использовали оглушку и заставили меня забыть дорогу. И…

– Нам все это уже известно. Послушай. После того, как ты не вернулась через пару минут, мы проверили туалет, но не нашли там тебя. Тогда мы арестовали всех, кто находился в баре. Мы взяли Джонса и пианистку.

– Так заставьте ее рассказать, где я.

– Боюсь, от нее мы уже ничего не добьемся. Умерла во время допроса. Но вряд ли ей было что-то известно. Тот, на кого она работала, очень осторожен. Как только мы ввели ей сыворотку правды, у нее взорвалась голова и забрызгала мозгами всю комнату. Нам известно, что она была наркоманкой. С мужчиной мы действуем осторожнее, но он знает еще меньше, чем она.

– Блестящий результат!

– Тебе нужно убираться оттуда, лейтенант. Это ужасно. Ты попала… да ты сама знаешь, в какое вляпалась дерьмо. – Бэбкок замолчала, словно лишилась на мгновение дара речи, а когда снова заговорила, ее голос дрожал. – Анна, речь идет о контрабанде мясом. Ей-богу, теперь это происходит и на Луне.

Бах нахмурила лоб.

– Что ты имеешь в виду?

– Они добывают мясо для мясоедов, вот, черт побери, что. Мясным наркоманам. Люди, которые одержимы мясом, готовы платить за него любые деньги.

– Ты же не пытаешься сказать…

– А почему, черт возьми, нет? – выпалила Бэбкок. – Сама посуди. На Земле до сих пор есть места, где можно выращивать животных, если соблюдать особые меры предосторожности. Здесь же такая плотность населения, что никто на подобное не решится. Кто-нибудь почувствует запах, либо канализационные камеры заметят продукты животного происхождения. Этот номер не пройдет.

– Тогда зачем?..

– И какое мясо тогда остается в наличии? – продолжала Бэбкок. – Этого мяса вокруг нас ходят тонны. Его не нужно выращивать и прятать. Просто бери и забивай, как только появится клиент.

– Но это же каннибализм? – слабым голосом пробормотала Бах.

– И что с того? Мясо, оно мясо и есть. Для тех, кто его любит. На Земле тоже продают человеческое мясо и очень дорого, потому что, говорят, его вкус… ой, меня сейчас вырвет.

– Меня тоже. – Бах почувствовала еще один спазм в животе. – Вам удалось отследить, где я нахожусь?

– Не так быстро. Кажется, возникли сложности.

Бах почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она этого не ожидала, но ей ничего больше не оставалось, как ждать. Разумеется, компьютеры в конце концов справятся с задачей.

– Лиза, дети… им нужны дети?

Бэбкок вздохнула.

– Этого я тоже не могу понять. Если увидишь Беллмана, может, сама его спросишь? Если тебя это немного успокоит, то мясо взрослых они тоже продают.

– Лиза, мой ребенок на подходе.

– Боже мой!

* * *

В течение следующей четверти часа Бах несколько раз слышала топот бегущих ног в коридоре. Один раз кто-то заглянул в помещение, осмотрелся, но не заметил Бах, которая сидела под столом, одной рукой закрывая индикатор готовности на телефоне, а второй – крепко сжимая цепной нож. За это время она успела разрезать ножом металлическую полоску, соединявшую наручники. На это ушло всего несколько минут – крошечные зубья оказались очень острыми.

Через каждые несколько минут Бэбкок выходила на связь с комментариями вроде: «Мы начали проверять все анклавы на верхних уровнях Луны». Бах поняла, что телефон, которым она пользовалась, защищен устройством, не позволяющим отслеживать его местоположение. Она ничего не могла предпринять. Компьютеры Беллмана и Бэбкок вели настоящее интеллектуальное сражение, а родовые схватки повторялись через каждые пять минут.

– Беги! – закричала Бэбкок. – Скорее выбирайся оттуда!

Бах старалась не обращать внимания на спазмы в животе и сражалась с туманом в глазах. Она хотела расслабиться и поскорее родить. Неужели ей не удастся хоть немного побыть в тишине?

– Что? Что случилось?

– Кто-то рядом с тобой выяснил, что ты, возможно, используешь телефон. Они знают, какой именно телефон и могут появиться в любой момент. Уходи оттуда, скорее!