Текст книги "Заговор Локкарта. Любовь, предательство, убийство и контрреволюция в России времен Ленина"

Глава 15
Разгром заговора Локкарта

Первое событие произошло в Петрограде. 30 августа там выдалось туманным и сырым. В девять часов утра невысокий симпатичный молодой человек в офицерской фуражке и кожаной куртке нервно сидел в переполненной приемной на первом этаже здания ЧК на Дворцовой площади. У Леонида Каннегиссера были темные волосы, скрытые под фуражкой, полные губы и длинное чувственное лицо поэта. Ему было 24 года и он писал не в меру мечтательные, но талантливые стихи. Его осанка и одежда выдавали в нем ребенка из привилегированной семьи: он родился в семье миллионера. В прошлом он был ярым сторонником Керенского, теперь – антибольшевиком-социалистом, связанным с белыми контрреволюционными группами. Возможно, кто-то из их участников подговорил его на поступок, который он собирался совершить, но никто никогда не нашел доказательств его работы с Кроми или Рейли, не говоря уже о Локкарте. Вероятно, то, что намеревался сделать молодой поэт, он задумал совершенно независимо от их заговора и, с их точки зрения, крайне не вовремя.

В это время года в комнате, полной просителей, ожидавших вестей от арестованных близких, и вооруженной охраны и пулеметчика, было липко и жарко¹. Молодой поэт вполне мог вспотеть под кепкой и кожаной курткой. Но он их не снимал, оставаясь застегнутым наглухо.

Под курткой был спрятан кольт. Поэт ждал Моисея Урицкого, главу Петроградской ЧК, потому что намеревался его убить.

Моисей Урицкий играл видную роль в организации революции. Теперь, будучи членом Центрального комитета партии большевиков, он руководил петроградской тайной полицией. По общему мнению, начальник Петроградской ЧК не жаждал крови: он был сравнительно мягким, а если бы добился своего, был бы еще мягче. Каннегиссер, однако, считал, что руки Урицкого по локоть в крови, в том числе – одного из его лучших друзей². Молодой романтик верил, что это был безвинно убиенный человек. По словам его отца, именно это стало его мотивацией, а вовсе не политические убеждения³.

Леонид Каннегиссер

Около одиннадцати часов, как раз в то время, когда капитан Берзин вошел в пустую квартиру «господина Массино» на Торговой улице, Урицкий подъехал к своему штабу на автомобиле с шофером. Он вошел в здание, кивнул собравшимся и направился к лестнице в другом конце помещения. Каннегиссер пропустил его вперед. Возможно, он сделал глубокий вдох. Затем он выхватил пистолет и пустил своей жертве одну пулю в живот, а другую – в голову. Очевидцы закричали. Урицкий упал. Каннегиссер скрылся. Сотрудники ЧК выхватили оружие и побежали за ним, начав стрелять.

Дальнейшее описание напоминает сцену из фильма, но все это происходило в реальности, и на кону стояли реальные жизни. Молодой человек оставил на улице велосипед – вскочив на него, он помчался прочь, яростно крутя педали. На Дворцовой площади раздались выстрелы; пули рикошетили от стен. Когда Каннегиссер мчался сперва вокруг Зимнего дворца, а затем по набережной Невы на Миллионную улицу, с его головы слетела фуражка, и один из преследователей остановился, чтобы подобрать ее. Неужели убийца – а именно им только что стал поэт – на мгновение избавился от хвоста? Ему действительно удалось слезть с велосипеда, и, по одним данным, он бросился в Английский клуб, по другим – в британское посольство. Согласно показаниям самого Каннегиссера, он вбежал во двор дома № 17 по Миллионной улице, а затем метнулся в первую попавшуюся дверь. В одном из первых сообщений о произошедшем говорилось, что это был дом Северного английского общества, где проходили заседания Петроградской английской ассоциации⁴. Рэнсом, пересказывая эти события из Стокгольма несколько дней спустя для газеты Daily News, исправил ошибку: на самом деле в доме № 17 не было никакого Английского клуба, но там находилась «квартира, принадлежавшая членам британской миссии»⁵. Майор Р. Мак-Алпин, который тесно сотрудничал с Кроми при организации переворота в Архангельске, также жил на Миллионной улице в доме № 10. Это единственный намек на «английский след» в этом деле: возможно, совпадение адресов действительно что-то значит, – но может быть, и нет.

Каким-то образом Каннегиссеру удалось найти пальто для маскировки. Однако через несколько минут агенты ЧК выследили его и арестовали. Его опознали, но молодой человек и сам не стал отрицать обвинения. Он достиг своей цели: Моисей Урицкий был мертв.

* * *

Второе событие случилось в Москве. Вечером того же дня, 30 августа, Владимир Ленин выступил перед столичными рабочими в цехе ручных гранат оружейного завода Михельсона. Если он и не знал о заговоре Локкарта, то уж точно имел в виду Леонида Каннегиссера, когда говорил рабочим об угрозе контрреволюции, хотя прямо и не упомянул о событиях в Петрограде. Тема его речи: «Ссвобода и равенство», сделанный вывод: «У нас есть только одна альтернатива: победа или смерть». В ответ на это мрачное заявление толпа разразилась «бурными аплодисментами, переходящими в овацию»⁶. После этого лидер большевиков вышел с завода и направился к своему автомобилю. Часть толпы последовала за ним. Одна женщина пыталась рассказать ему о своем племяннике, у которого конфисковали участок. Ленин стоял в окружении поклонников, поставив одну ногу на подножку автомобиля, и терпеливо слушал. Было начало девятого.

(В этот момент в Петрограде Рейли, вероятно, находился с «женой» в ресторане или развлекался с ней на Торговой улице. Берзин думал, как завтра утром вернется в Москву. Кроми направлялся в безопасное место на чердаке у преподобного Ломбарда. А в Москве Локкарт и Мура чуть ли не в последний раз ужинали вместе в Хлебном переулке, 19.)

Фанни Каплан

У выхода с завода, напротив того места, куда подъехала машина Ленина, стояла будка, за которой незаметно спряталась маленькая женщина. Фанни Каплан не присутствовала на выступлении, а ждала снаружи.

Когда-то она, должно быть, слыла красавицей, но сейчас у нее были спутанные черные волосы, большие черные круги под глазами, большие уши. На ее лице с острым подбородком отпечатались годы лишений. На ней была широкополая белая шляпа, в одной руке она держала портфель, а в другой – зеленый зонтик. Позже говорили, что в портфеле или в кармане она прятала пистолет. Женщину заметило несколько человек, но никто не обратил на нее особого внимания.

Десять лет назад Фанни Каплан была анархисткой. Царская полиция арестовала ее в 1906 году за планирование террористических акций с использованием бомб. Судья приговорил ее к «бессрочным» каторжным работам. Согласно не вполне достоверным записям, собранным большевиками в 1918 году, на каторге она переосмыслила свои идеи, отошла от анархизма и вступила в партию социалистов-революционеров.

Одиннадцать лет сурового заключения почти разрушили тело Фанни Каплан. Она страдала от изнурительных головных болей, оглохла, временно ослепла и восстановила зрение лишь частично. Но она оставалась непокорной, хотя и была нервной, растерянной и меланхоличной. Во время Февральской революции 1917 года ее освободили, и она переехала в Москву, где стала жить у левых эсеров, с которыми познакомилась в тюрьме. Затем произошел большевистский переворот в октябре 1917 года, и Фанни не поддержала большевизм. Через десять месяцев, в августе 1918 года, она, как и другие левые эсеры, считала, что большевики продали крестьянство, пошли на поводу у германского империализма – иначе говоря, предали социализм.

Маловероятно, но вовсе не невозможно, что заговорщики заранее знали о покушении, – в конце концов, и Рейли, и Локкарт поддерживали контакты с эсерами, как левыми, так и правыми. Однако немыслимо, чтобы союзники одобрили этот план за неделю до того, как планировался их собственный переворот.

«Глупцы! Нанесли удар слишком рано», – воскликнул один из собеседников Рейли, когда узнал о поступке Каннегиссера. Узнав о выстреле Каплан, он сказал бы то же самое⁷. Как и убийство Урицкого, покушение на Ленина было в высшей степени несвоевременно и ставило под угрозу план заговорщиков.

Но вернемся в Москву. Теплым летним вечером лидер большевиков стоял у завода среди толпы доброжелателей, разговаривая с женщиной о конфискации муки. Фанни Каплан пряталась в толпе. Щелк, щелк, щелк – как будто машина заглохла – и вот уже Ленин лежит, обмякнув, на земле. Одна пуля прошла сквозь шею и часть легкого; другая, менее опасная, застряла в плече; третья пробила шинель и попала в женщину, стоявшую рядом. Толпа запаниковала и разбежалась.

То, что произошло дальше, стало предметом спора. Один свидетель сказал, что Каплан побежала вместе с остальными; другой – что она осталась неподвижно стоять под деревом. Красногвардейцы арестовали нескольких подозреваемых, включая раненую женщину, и кто-то (скорее всего, это был помощник военного комиссара 5-й Московской стрелковой дивизии Батулин) схватил Каплан, так как она показалась ему странной. Но, обыскав ее, он не нашел ничего подозрительного. «А зачем вам это нужно?» – спросила Каплан, когда Батулин задал ей вопрос; это его насторожило. Он привел женщину в местное отделение милиции и усадил на диван. Вдруг она встала и заявила: «Я стреляла в Ленина» – и замолчала⁸.

Тем временем помощники подняли тяжелораненого лидера большевиков в машину и помчались в сторону Кремля. Никто не знал, останется ли в живых архитектор русской революции.

* * *

Новость об убийстве Моисея Урицкого Леонидом Каннегиссером достигла Лубянки к обеду, примерно за восемь часов до выступления Ленина на оружейном заводе. Феликс Дзержинский беседовал с лидером большевиков: невозможно представить, что они не обсудили возможную связь между Каннегиссером из Петрограда и организацией белых под руководством капитана Кроми, также находившейся в Петрограде, и не отметили, что их агенты, Энгельгардт/Штегельман и Сабир, только что вернулись в этот город. Они также должны были заметить, что Каннегиссер бежал по Миллионной улице, недалеко от британского посольства, Английского клуба и квартир многочисленных посольских сотрудников. Ленин поручил главе ВЧК «найти все ниточки и связи между контрреволюционерами»⁹. Еще до убийства Урицкого «товарищ Дзержинский намеревался выехать в Петербург для расследования», – гласит официальное сообщение¹⁰. После разговора с Лениным глава ЧК поспешил на вокзал и сел в поезд. Ему предстояло проехать 730 километров – около восьми часов в пути.

Агенты Петроградской ЧК встретили его на вокзале и доставили к заключенному. Уже был ранний вечер 30 августа, Ленин в Москве готовился к выступлению перед рабочими. Дзержинский провел краткий допрос: принадлежал ли молодой поэт к какой-либо группе заговорщиков? принадлежал ли он к какой-либо политической партии? откуда у него револьвер? Хотя данных о том, что Дзержинский спрашивал юного поэта о связях с иностранными конспираторами, нет, он, несомненно, затрагивал этот вопрос. В любом случае Каннегиссер только покачал головой. Он признал, что стрелял в Урицкого. На другие вопросы он отвечать не стал.

Возможно, Дзержинский прервал допрос, чтобы быстро поужинать, и затем вернулся к работе, но вторая беседа с Каннегиссером оказалась не более плодотворной, чем первая. И тут грянул гром: из Москвы пришло известие о покушении на Ленина. Жизнь вождя висела на волоске. Феликс Дзержинский поспешил на ближайший поезд обратно. Должно быть, он всю ночь просидел без сна (он редко спал) с прямой спиной (он никогда не сутулился). Он смотрел в окно, но холодные серо-голубые глаза едва ли видели пейзаж: его быстрый холодный мозг анализировал плюсы и минусы, контекст и историю. Восстания Савинкова в Ярославле, Муроме и Рыбинске; убийство Мирбаха левыми эсерами; развивающаяся Гражданская война с белыми, которым предлагал поддержку грозный Чехословацкий легион – все это финансировалось, по крайней мере частично, союзными дипломатами, чьи хозяева теперь создали три стратегических военных форпоста на русской земле. Как он мог не сообразить, что два недавних выстрела – это часть более крупного плана? Как он мог не поверить, что это происки тех же дипломатов союзных стран? События того дня заставили его пересмотреть свои взгляды. Он контролировал Локкарта и его сообщников, но вскоре возьмет под жесткий контроль и лавочку капитана Кроми.

Дзержинский едет в поезде – он твердо решил, что настало время действовать. Он соберет сведения и составит письмо Маршана о том, что агенты союзников саботируют революцию¹¹. Агенты ЧК возьмут Локкарта и капитана Кроми. Они проверят всех британских и французских граждан в Москве и Петрограде, которые могут быть связаны с заговорщиками, включая консулов, вице-консулов и членов военных миссий. Настало время встретить белый террор систематическим и всеохватным красным террором. Когда его поезд прибыл в Москву, Дзержинский опрометью помчался на Лубянку.

* * *

В тот вечер Фанни Каплан сидела в подвале под наводящим ужас штабом ЧК. Она была встревожена, растеряна, но в то же время все еще пребывала в состоянии нервной экзальтации. Кто-то назвал ее «юродивой». Она что, правда спустила курок? Если да, то была ли она одна? Может быть, женщина – всего лишь приманка, а настоящий убийца бежал? Трое крепких мужчин, высокопоставленных офицеров ЧК, одним из которых был Яков Петерс, встретились с ней лицом к лицу, но получили так же мало, как Дзержинский от Каннегиссера.

«К какой партии вы принадлежите?»

«Меня задержали у входа на митинг, ни к какой партии не принадлежу».

«Кто послал вас совершить преступление?»

«Я сегодня стреляла в Ленина. Я стреляла по собственному побуждению».

«Почему вы стреляли в товарища Ленина?»

«Решение стрелять в Ленина у меня созрело давно»; «Стреляла в Ленина я потому, что считала его предателем революции и дальнейшее его существование подрывало веру в социализм»¹².

Она не сказала, откуда у нее пистолет; как стреляла из него, притом что держала в руках портфель и зонтик. Никто не спросил, как она, уже частично ослепшая, смогла в сумерках разглядеть, куда стрелять. Прошло сто лет, но до сих пор никто не знает наверняка, была ли эта попытка убить Ленина серьезным планом эсеров, и если да, то стреляла ли Каплан сама или взяла ответственность за деяние, которого не совершала.

* * *

В ту же ночь, пока Дзержинский ехал в поезде, Яков Петерс прочитал его мысли и приказал совершить налет на французское консульство в Москве и на резиденции его сотрудников и агентов. Один отряд ЧК отправился за письмом Рене Маршана. Другой – за полковником Анри де Вертамоном, французским специалистом по подрыву зданий. ЧК держала де Вертамона под пристальным наблюдением¹³, но он все равно услышал, как они поднимаются по лестнице, и сбежал через чердачное окно по крышам. Затем отряд обыскал его квартиру, разорвав стулья, диваны и одежду. Нашли шифровальный ключ и шифрованные письма, 28 822 рубля, а также «тонну карт Генерального штаба Мурманска, Одессы, Киева и областей, оккупированных чехословаками». Вдобавок обнаружили тридцать девять капсул для динамита, спрятанных в четырех банках из-под кофе¹⁴.

В Петрограде ЧК схватила британского консула Артура Вудхауса и помощника военно-морского атташе Джорджа Ле Пейджа, когда они отправились на позднюю ночную вылазку, однако снова упустили Кроми, который, вероятно, снова скрывался у преподобного Ломбарда.

* * *

На следующее утро, в субботу, 31 августа, Кроми направился в посольство – убежище, которое, по его мнению, было защищено дипломатическим иммунитетом и поэтому неприкосновенно. Туда же потянулись и другие сотрудники посольства. Никто не знал, где консул. Зато все знали о смерти Моисея Урицкого.

В то же утро Петроградская ЧК (возможно, после консультации с Феликсом Дзержинским) связалась с лейтенантом Сабиром и Энгельгардтом/Штегельманом¹⁵. Возможно, у тех были улики, связывавшие убийство Урицкого с англо-французской агентурой¹⁶. Во всяком случае, большевикам нужно было быстро, безжалостно и скоординированно ответить на вчерашние выстрелы. Настало время уничтожить всех контрреволюционеров и заговорщиков. Несомненно следуя инструкции, Энгельгардт/Штегельман позвонил в британское посольство и сказал Гарольду Тревенену Холлу, что у него есть «очень важные новости»¹⁷.

Холл доложил об этом Кроми, и тот поручил ему все разузнать. Выполняя приказ, Холл «отправился к ним в середине дня», и Энгельгардт сказал, что «очень важно немедленно связаться с другими организациями… пришло время действовать, и нельзя медлить больше двух дней». Холл проглотил наживку: не стал спорить и пообещал организовать встречу. Два большевика (о чем Холл, конечно, не знал) предложили провести собрание в «Отель де Франс». Англичанин предпочел посольство, вероятно думая, что там все будут в большей безопасности, на что русские согласились и обещали приехать в четыре часа дня. Как Сидней Рейли не услышал предупредительных звонков в Москве, так Гарольд Тревенен Холл не услышал их в Петрограде.

Не услышал их и капитан Кроми. Когда Холл вернулся в посольство, военно-морской атташе согласился, что встреча с русскими должна состояться. Согласно автобиографии Рейли, Кроми не явился на встречу в полдень. Возможно, военно-морской атташе был слишком занят. Когда преподобный Ломбард зашел в посольство, чтобы повидаться с ним, Кроми сказал ему, что «дело сдвинулось с мертвой точки». Холл был отправлен за одним из главных заговорщиков, предположительно французом, названным «месье Ле Женераль», другого сотрудника посольства послали за генералом Юденичем. Остальные заговорщики должны были добраться до посольства сами. Позже большевики утверждали, что среди них должны были быть также Савинков и один из его главных помощников, адвокат Максимилиан Филоненко[4]4
  К слову, двоюродный брат Леонида Каннегиссера. Примеч. ред.


[Закрыть]¹⁸.

Стрелки на часах неумолимо шли вперед. Было чуть больше четырех часов дня. Холл вернулся в посольство и сообщил, что «месье Ле Женераля» нет дома. Прибыли несколько контрреволюционеров, включая «известного финансиста» князя Шаховского, чьего присутствия в посольстве, как напишет Рэнсом в Daily News несколько дней спустя, было «вполне достаточно, чтобы оправдать подозрения в антисоветской деятельности»¹⁹. Еще одним присутствовавшим заговорщиком мог быть некто Муханов, о котором позже ЧК будет расспрашивать свидетелей²⁰. К этому времени в здании было многолюдно, что было необычно, учитывая, что после отъезда посла и большинства сотрудников там работало не больше десяти человек. Затем вошли Энгельгардт/Штегельман и лейтенант Сабир.

Несколько минут продолжалась светская беседа с Тревененом Холлом. Затем Сабир откланялся: «Наша организация выставила снаружи детективов, и я собираюсь сказать им, чтобы держались настороже». Холл подумал, что это подозрительно, и, вероятно, был прав. Сабир появился снова: он, Энгельгардт/Штегельман, Кроми и Холл нашли комнату на втором этаже здания и «вернулись к разговору». Прошло семь или восемь минут. Двое англичан не знали, что в посольство уже прибыли «товарищ [Семен Леонидович] Геллер», сотрудник Петроградской ЧК, и возглавляемый им отряд тайной полиции и что они уже вошли в здание с оружием на изготовку и заняли первый этаж. Вполне возможно, Сабир выходил на улицу, чтобы дать им отмашку.

Четверо мужчин, заседавших в комнате на втором этаже, услышали шум: кто-то пытался открыть дверь. Холл подумал, что это генерал Юденич, и пошел открывать. Тем временем Кроми подошел к окну. То, что он увидел, должно быть, встревожило его. Холл открыл дверь, увидел незнакомца с пистолетом и немедленно ее захлопнул. Кроми выхватил из кармана револьвер и приказал Холлу: «Оставайтесь здесь и держите дверь» – и выскочил из комнаты. «Выметайся, свинья!» – были его последние слова.

Что произошло дальше, точно сказать нельзя. Да подробности и неважны. Перед Кроми, с пистолетом в руке, резко возник человек, который пытался открыть дверь. Если бы незваный гость был один, возможно, все закончилось бы благополучно. Но их было много, они поднялись наверх, и кто-то начал стрелять. Кто выстрелил первым, установить невозможно. В большинстве отчетов говорится, что из британцев стрелял только Кроми, но и это неточно. В итоге один или, возможно, двое большевиков погибли; капитана Кроми изрешетили пулями. Преподобный Ломбард попытался помочь умирающему капитану, но чекисты оттащили его. Подбежали две женщины, но чекисты не позволили оказать помощь.

Большевики грубо нарушили международное право, ворвавшись в посольство, сотрудники которого должны были находиться под дипломатической неприкосновенностью. Капитан Кроми вошел в историю как защитник международного права, хотя, планируя антибольшевистский заговор, он нарушал это самое право в течение нескольких месяцев. С этим чекисты покончили. Они конфисковали «массу оружия» и «корреспонденции» и загнали всех сотрудников британского посольства в разные комнаты для допросов. Им предстояло арестовать от тридцати до сорока человек, включая двадцать пять «английских агентов» и пятерых русских «контрреволюционеров»²¹. Для большинства начинался тяжелый период жизни. Согласно отчету британцев, ЧК, как ни странно, по какой-то причине вскоре освободила князя Шаховского²². Однако 6 сентября «Петроградская правда» сообщила, что его удерживают в качестве заложника и вместе с другими расстреляют, «если правые эсеры и белогвардейцы убьют еще хоть одного советского чиновника».

* * *

Полночь в Москве. Восемь часов после смерти Кроми. Улицы пустынны и тускло освещены. Люди, забывшись, спят в своих постелях – или бодрствуют, тревожно обдумывая события дня. Никто точно не знает, что произойдет в городе или в стране дальше, кроме того, что это непременно будут жестокие и кровавые события. «Пусть железная рука поднимающегося пролетариата обрушится на гадюк погибающего капитализма», – только что сказал Яков Свердлов, глава советского ЦК²³. Никто не сомневался в том, что рука действительно будет железной.

Яков Петерс не спал. Несмотря на поздний час, он сидел за столом в своем кабинете на Лубянке. Ранее он принимал участие в допросе Фанни Каплан. Теперь он потянулся к телефону и попросил оператора соединить его с Павлом Мальковым. Хотя тому был всего 31 год – на год меньше, чем Петерсу тоже, – он был опытным большевиком, дослужившимся до коменданта Кремля, и, несмотря на поздний час, тоже все еще сидел за своим столом.

Петерс произнес: «Приезжайте немедленно, у меня для вас срочная работа». Молодой человек взял в руки трубку, прикрепил к поясу «свой неизменный кольт», вызвал шофера и поспешил к автомобилю. Шофер крутанул ручку, мотор завелся, и двое мужчин запрыгнули в грохочущую машину и понеслись по темным пустым улицам. Мальков вспоминал, что он «быстро взбежал наверх, в кабинет Петерса». Было уже за полночь. Чекист встал из-за стола и протянул Малькову ордер на обыск и арест № 6370 от 1 сентября, «на одни сутки»²⁴. «Поедешь брать Локкарта», – приказал Петерс.

Мальков покинул штаб-квартиру ЧК и вернулся в автомобиль, который легко заскользил по тускло освещенному городу и остановился в Хлебном переулке²⁵. Мальков и водитель вышли из машины, нашли коменданта, который впустил их в здание и проводил по лестнице, освещая ее фонарями. Мальков постучал в дверь № 24. Это разбудило Муру, но не ее любовника. Она подошла к двери, слегка приоткрыла ее на цепочке, увидела мужчин снаружи и не пустила их внутрь. Однако тут же появился Хикс в халате; он снял цепочку. Все вместе пошли будить спящего посла. «Господи Локкарт, – объявил Мальков, – по постановлению ЧК вы арестованы. Прошу вас одеться»²⁶.