Текст книги "Заговор Локкарта. Любовь, предательство, убийство и контрреволюция в России времен Ленина"

22 сентября Мура и Петерс посетили Локкарта уже не в первый раз. Чекист и британский агент сидели за маленьким столиком лицом друг к другу, а Мура стояла чуть поодаль. Петерс погрузился в воспоминания: это был его день рождения. Пока чекист рассказывал о своей молодости и путях, приведших его к социализму, Мура поймала взгляд Локкарта, показала ему записку и сунула ее в книгу. Петерс не мог этого видеть, так как женщина стояла позади него.

Это более важное событие, чем может показаться на первый взгляд. Локкарт написал в своих мемуарах, что в записке было всего шесть слов: «Ничего не говори – все будет хорошо»³⁴. Возможно, так действительно и было, но интересно, почему Мура просила его молчать? Боялась ли она, что он этого не сделает? Говорил ли он ей, что его мучают угрызения совести? Может быть, он собирался признаться? Хотела ли она уберечь его? Или, что еще проще, она только что узнала, что его скоро освободят?

В отчете, который Локкарт подготовил для Министерства иностранных дел после возвращения в Великобританию, он не упоминает о записке Муры, а говорит о другом: «Я получил секретное сообщение в принесенной мне книге, что Рейли в безопасности»³⁵. Кто мог принести ему такое сообщение? Кроме Муры и красногвардейцев, которые следили за ним, только четыре человека могли это сделать. Павел Мальков – человек, арестовавший его – будучи комендантом Кремля, ежедневно навещал Локкарта, но никогда бы не принес своему узнику книгу³⁶. Генеральный консул Швеции посетил его один раз, но не поставил бы под угрозу свое положение, передав книгу с секретным посланием внутри. Петерс и Карахан не раз приходили к нему сами, но немыслимо, чтобы они несли ему сообщения в книгах: они могли бы передать их устно, что гораздо менее рискованно.

Остается только Мура. Вероятно, именно она принесла ему книгу с сообщением о Рейли. Можно предположить, что она сделала это непреднамеренно, но это означало бы, что кто-то подверг ее смертельной опасности, что кажется маловероятным. Однако если она согласилась отнести книгу или сама написала записку после разговора с Джорджем Хиллом (что выглядит гораздо более правдоподобным), то это значит, что она все-таки была посвящена в более глубокие тайны, чем новости о Рейли, включая секретную информацию о заговоре Локкарта. Это также свидетельствует о том, что Локкарт посвящал ее в детали своей деятельности не только до начала заговора, но и после. Следовательно, Мура была вовлечена в заговор больше, чем ей приписывают биографы. Наконец, если она и пришла к соглашению с Петерсом и ЧК, то в первую очередь она оставалась верна любовнику.

Итак, мы знаем о двух эпизодах, когда Мура могла передать Локкарту информацию в книге. Возможен и третий случай передачи информации – вероятно, устно. 16 сентября Локкарт записал в своем дневнике ряд малайских слов. В переводе они означают примерно следующее: «он [она?] сказал мне однажды, что все письма тайно отнесли в большой голландский дом в городе»³⁷. По-английски это звучит непонятно, но можно предположить, что Локкарт здесь ссылается на собственные документы, которые каким-то образом попали под защиту Нидерландов и теперь находятся в голландском консульстве или посольстве. Кто мог принести ему такие новости, кроме Муры, которая, как мы знаем из более поздних писем, имела дело с Удендайком? Это совпадение вновь наводит на мысль, что она знала гораздо больше о делах своего любовника, чем принято считать. Для Локкарта было бы облегчением узнать, что документы в безопасности; кроме того, такое предположение может объяснить, почему Министерство иностранных дел было уверено, что на самом деле большевики получили бумаги не Локкарта, а только Кроми. Частично это может объяснить, почему большевики не привлекли Локкарта к суду: он успешно спрятал доказательства своего участия в заговоре и мог успокоить свою совесть, давая показания.

Но мы имеем дело с тайнами давних времен и потому можем только предполагать, что Мура знала некоторые секреты Локкарта; что Петерс и Дзержинский предложили ей шанс выйти на свободу, заплатив определенную цену; что она согласилась ее заплатить, чтобы спасти себя и своего любовника; что она оставалась верной ему, даже работая на ЧК; наконец, что она приносила ему сообщения, спрятанные в книгах. Это правдоподобная интерпретация событий, но это лишь могло произойти. Доказательств нет.

23 сентября Локкарт записал в дневнике, что получил от Муры «очень печальные вести». Таким могло быть только письмо о ее выкидыше, и он воспринял его тяжело: «Я очень расстроен, – писал он в своем дневнике, – и думаю, чем все закончится». В ответ он написал ей: «Все наши иллюзии были напрасны». Должно быть, он имел в виду их планы на совместную жизнь с ребенком. Мура успешно уладила свои дела в России и теперь думала, что, когда Локкарт будет репатриирован, он будет ждать ее в Стокгольме, где она вскоре присоединится к нему. Но теперь он писал, что они должны изменить этот план, и она не понимала, в чем причина. «Почему это меняет твои планы в отношении Швеции? – спрашивала она. – Я хочу, чтобы ты понял: если ты не хочешь, чтобы я ехала с тобой, я не настаиваю и готова ждать, но почему твои планы изменились после того, как ты узнал, что произошло? Я так боюсь, что твоя любовь ко мне стала меньше»³⁸.

«Не переживай», – умоляла она его во втором письме; ей будет труднее перенести выкидыш, если он будет грустить. – Не нужно горевать. Я молю Бога, чтобы я снова забеременела».

Мура оставалась отчаянно влюбленной женщиной, но, возможно, Локкарт уже начал представлять себе будущее, в котором для нее не было места. Возможно, он чувствовал меньше обязательств перед женщиной, у которой случился выкидыш, чем перед той, которая ожидала рождения его ребенка. Возможно, он начал думать, что должен покинуть Муру после освобождения из тюрьмы, – так же как он покинул когда-то Амаи и «мадам Вермель».

* * *

В тюрьме Локкарт довольно часто виделся с Петерсом или Караханом наедине. С последним он вел удивительно приятные, даже шутливые политические дискуссии, и у него сложилось впечатление, что заместитель Чичерина пытается выяснить, как побудить Великобританию прекратить интервенцию. Об этом Локкарт доложил Бальфуру, когда вернулся на родину.

А вот взаимодействие с Петерсом было для Локкарта психологически более тяжелым, о чем он напишет только в мемуарах. Петерс показал ему, что Особый отдел охранки сделал с его руками. По мнению Локкарта, это помогло объяснить его преданность большевизму: «Он говорил мне, что каждое подписание смертного приговора причиняло ему физическую боль»³⁹. Локкарт поверил этим словам. У него сложилось мнение о Петерсе как об идеалисте-пуританине, очарованном марксизмом и борящемся за дело социализма во враждебном мире. Хотя Локкарт никогда не был большевиком, он симпатизировал их желанию обновить и перестроить Россию. Петерс, помня о двойственном отношении Локкарта к заговору и, возможно, с подачи Муры мог сказать ему, чтобы тот хорошенько обдумал свое положение и что молодой шотландец может искупить вину. Он пытался убедить Локкарта начать новую жизнь с Мурой в Москве: «Ваша карьера окончена. Ваше правительство вас никогда не простит. Почему вы не останетесь здесь? Вы можете прекрасно устроиться. Мы можем дать вам работу. Капитализм обречен на гибель», – заверял Локкарта Петерс⁴⁰.

Локкарт писал: «Соблазн был велик, но на этот раз я услышал сигнальный свисток»⁴¹. Был ли соблазн велик потому, что он все еще испытывал муки совести, которые мог бы заглушить, оставшись в России и тем самым исправив ошибки, причиненные заговором? Мура с радостью отправилась бы с ним хоть на край света, а он получил возможность сделать для нее то, что она сделала бы для него. Но кто же подал сигнал? Был ли это Артур Бальфур, выразитель британского образа жизни, которому Локкарт был искренне и нерушимо предан? Заставил ли он Локкарта покинуть не только Россию, но и Муру? Или мысли о его жене Джин, отвечавшей за семью и британские ценности? Пятнадцать лет спустя он писал, что, если бы не арест, он навсегда остался бы в России⁴². В этом признании можно усомниться. Если бы у Муры не случился выкидыш и она все-таки родила ему ребенка, а шотландца действительно мучила совесть, возможно, он бы остался, хотя это звучит сомнительно. Все, что мы знаем про Локкарта, свидетельствует о том, что он охотно игнорировал власть имущих, когда это было ему выгодно, и нарушал правила игры в угоду корыстным интересам. Но он никогда не ставил все с ног на голову. А ведь именно к этому вынудила бы его жизнь с Мурой в России.

Когда российское правительство наконец согласилось отпустить Локкарта, Петерс попросил его об одолжении. «Когда вы доберетесь до Лондона, передадите это письмо моей английской жене?» Он отдал Локкарту запечатанный пакет, а также свою фотографию с автографом на память. Локкарт, вернувшись в Лондон, действительно передал пакет. Его окончательный вердикт о чекисте был таким: «Ничто в его характере не обличало бесчеловечного чудовища, каким его обычно считали»⁴³.

Годы спустя Петерс писал о пребывании Локкарта в Кремле куда менее благожелательно. «Он напоминал осла, стоявшего между двумя пучками сена – с одной стороны, британский и мировой империализм, с другой – новый зарождающийся мир. И каждый раз, когда ему говорили о новом мире… и о его, Локкарта, неправильном положении в том мире, которому он служит, – он брался за перо, набирал воздуха в грудь, но через несколько минут бедный осел тянулся к другому пучку и ронял перо»⁴⁴. По сравнению с ласковым тоном Локкарта такие слова звучат резко. Но шотландец разочаровал своего тюремщика, который, как и большинство мужчин, мог испытывать симпатии к Муре и поэтому ревновать к человеку, к которому она благоволила. Возможно, он не одобрял того, как Локкарт с ней обошелся.

* * *

Беспокоясь о том, что Локкарт «скажет нечто вредное для Британии», но не зная, что именно, поскольку детали заговора были неизвестны, и опасаясь, что ему грозит казнь, все Министерство иностранных дел Великобритании работало денно и нощно, пытаясь добиться его освобождения. Первым импульсом были «решительные действия, которые, к сожалению, в настоящее время ограничиваются угрозами»⁴⁵. На самом деле, на одно решительное действие правительство все-таки смогло решиться: оно арестовало Максима Литвинова – того самого человека, который девятью месяцами ранее написал Локкарту рекомендацию к Троцкому в Lyons Corner House на Трафальгарской площади. Вместе с ним были арестованы его русские помощники, а также не было разрешено покидать Великобританию еще двадцати пяти российским гражданам, которые были на грани возвращения домой. С заложниками в руках Министерство иностранных дел начало переговоры с Георгием Чичериным.

Захват заложников перечеркнул сотни лет европейской дипломатической практики, поскольку содержал скрытую угрозу: Британия собиралась поступить со своими невинными заключенными так же, как большевики поступили со своими. Было ли это так на самом деле? Один чиновник из Министерства иностранных дел вскоре будет утверждать, что «г-н Литвинов и его друзья не представляли большой ценности в качестве заложников, поскольку никто из них не нес прямой ответственности за преступления, совершенные в России»⁴⁶. Возможно, в Лондоне победило бы хладнокровие и ясный рассудок, даже если бы в Москве случилось худшее. Была ли эта тактика выигрышной – вопрос остается открытым. Большевики в будущем расстреляют множество своих заложников.

Возможно, понимая, что время работает против них, Бальфур и Чичерин уточнили детали официального обмена. Литвинов и его соратники должны быть освобождены из лондонской тюрьмы одновременно с Локкартом и британскими чиновниками в России. Затем группа Литвинова и двадцать пять российских граждан должны отплыть на британском корабле из Абердина в Берген, Норвегия, как раз в то время, когда британцы отправятся поездом из России к финской границе. Литвинов и одна партия заложников должны будут высадиться в Бергене, но оставаться на месте до тех пор, пока Локкарт и другая партия не пересекут границу, после чего русские продолжат свой путь домой. Вопрос о британских подданных будет решаться отдельно.

По ходу дела британскому правительству пришлось решать ряд мелких проблем, которые могли испортить все дело: например, забастовка на железной дороге и судно, оказавшееся непригодным для плавания⁴⁷. Однако с задачей они справились, попутно сумев удовлетворить своих крайне подозрительных заложников. В конце концов Литвинов согласился, что «ему было удобно и хорошо, и ему не на что жаловаться», за исключением того, что пропало несколько его учетных книг. По-видимому, это была не слишком значительная потеря⁴⁸.

У другой стороны все прошло гораздо более гладко. В шесть часов вечера в субботу, 28 сентября, Яков Петерс с улыбкой вошел в маленький номер люкс в Кремле, снова в сопровождении Муры (она тоже улыбалась, но, вероятно, горькой улыбкой), чтобы объявить, что Локкарта освободят через три дня, во вторник, 1 октября. В этот и следующий день у него будет время собрать вещи, а в среду вечером он отправится в Великобританию на поезде. «Реакция, – писал Локкарт, – была изумительной»⁴⁹. А что же Мура? У нее была температура под сорок градусов, на которую она не обращала никакого внимания.

Во вторник двое красногвардейцев привезли Локкарта из Кремля обратно в Хлебный переулок, 19. Мура приехала к нему. В квартире царил хаос: в поисках компрометирующих документов после его второго ареста чекисты разрезали обивку кресел и диванов, сорвали обои, украли жемчужные шпильки, серебряные запонки и деньги и даже выпили все вино. Локкарт написал жалобу Петерсу, и тот предложил компенсацию, но шотландец отказался. Хотя он не мог покинуть дом, ему разрешили принимать гостей, среди которых были шведский консул, а затем русская невеста Хикса, которая оказалась племянницей Челнокова, старого друга Локкарта. Девушка попросила британца обратиться к Петерсу, чтобы тот разрешил ей в тот же день выйти замуж за Хикса, который находился под защитой американского консула, чтобы она могла сопровождать его в Англию в статусе законной супруги. Локкарт выполнил ее просьбу, а Петерс совершил человечный поступок – как предположила бы Бетти Битти. Он ускорил процесс заключения брака, чтобы Хикс и его возлюбленная могли пожениться и вместе покинуть страну.

В среду вечером, в 21:30, небольшой отряд охранников, во главе которого был Яков Петерс, привезли Локкарта и Муру на Николаевский вокзал. Там пара попрощалась. Его поезд, пыхтевший в темноте, ждал на грузовой платформе примерно в полусотне метров. Он был хорошо виден, так как платформа освещалась масляными фонарями. От самого вокзала к поезду двигалась вереница фигур. Некоторые были в форме, так как на посту стояли красногвардейцы. Было прохладно: мокрый снег, падавший днем, превратился в ледяные кристаллы. Мура все еще мечтала о скором воссоединении; возможно, о том же мечтал и Локкарт. Он обнял ее и прошептал: «Каждый день приближает нас к тому дню, когда мы встретимся снова»⁵⁰. Она будет повторять про себя эти слова еще долго – гораздо дольше, чем он.

И затем он покинул ее. Под охраной британский подданный направился к паровозу. «Дорогу, дорогу», – кричали охранники. На платформе у поезда он прошел мимо Джорджа Хилла – тот был снова в форме, в безопасности и на пути из России. Локкарт «подмигнул и усмехнулся. „Увидимся через минуту, Хилл“. Охранники провели его мимо меня в вагон»⁵¹.

Мура прождала на станции еще час, пока не раздались свистки и клубы пара не окутали перрон. Затем она с грустью смотрела, как «поезд скрылся из виду в темноте», – написала она Локкарту уже на следующий день⁵². Что же будет дальше?

Глава 17
Эпилог

После того как заговор Локкарта был раскрыт, перспектива действенного контрреволюционного вмешательства союзников в дела России исчезла навсегда. Возможно, это всегда оставалось несбыточной мечтой. Когда 11 ноября на Западе согласились прекратить боевые действия, союзникам уже не нужно было открывать Восточный фронт. Таким образом, исчезло само основание для интервенции в Россию. Исчезло и сопутствующее обоснование для хранения запасов из Германии во Владивостоке, Мурманске и Архангельске. Остались только антибольшевистские настроения, которые, как и прежде, были сильны в умах власть имущих союзников, но явно шли на спад среди простого народа. Даже те представители французского, британского и американского населения, которые в целом были настроены к большевикам враждебно, не испытывали особенного желания продолжать войну.

Однако союзники не сразу вывели войска из России. Столкновения между большевистскими и союзными войсками происходили еще более года по всей огромной территории Евразии. Тем не менее к концу 1919 года большинство иностранных войск было выведено, хотя Чехословацкий легион покинул страну только в 1921 году, а некоторые японские солдаты оставались на Дальнем Востоке до 1925 года.

Западные державы по-прежнему симпатизировали белым и продолжали финансировать их контрреволюционные усилия, но эти финансовые вложения были явно недостаточны для успешного сопротивления большевикам. Локкарт, Робинс и Рэнсом были правы с самого начала: Белое движение, направленное против большевиков, было слабым, неорганизованным и склонным к расколам, в то время как о новой власти можно было сказать прямо противоположное. Стоило только исключить массированную помощь белым и серьезное военное вмешательство союзников после заговора Локкарта – и тогда Ленин и Троцкий, скорее всего, в скором времени разгромили бы всех контрреволюционеров.

Или, если быть точными, не сами Ленин и Троцкий, а выстроенное их силами правительство, ведь Ленин через несколько лет будет уже мертв, а Троцкий пустится в бега. Очень кратко резюмируя все дальнейшие события, скажем только, что бесспорный лидер большевиков оправился от ран, ответственность за которые взяла на себя Фанни Каплан, хотя одна пуля, пробив легкое, навсегда осталась в его ключице, а другая – в основании шеи. Говорят, что через две недели после покушения, когда Ленин пришел в себя и смог говорить, его первыми словами были: «Остановите террор», и террор тогда действительно прекратился. Однако историки отмечают, что ранее Ленин высказывался в пользу систематического террора и мог бы сделать это снова¹. Более того, режим, который уже успешно использовал такие методы, часто находит причины для их повторного применения. Точно так же поступили и большевики.

Доподлинно неизвестно, от чего именно умер Владимир Ленин. В 1919 году он вроде бы полностью восстановился, но затем его здоровье резко стало ухудшаться: поднялся уровень холестерина, развился артериальный тромбоз. В 1922–1923 годах он перенес несколько инсультов, паралич и, наконец, умер от обширного инсульта в январе 1924 года – вероятно, в результате всех своих болезней. Некоторые считают, что его отравил Сталин. Был дан приказ не проводить токсикологический анализ тканей вождя – так что этот вопрос навсегда останется открытым².

Что касается второго помощника Ленина, то Лев Троцкий проявил чудеса сперва организации, чтобы создать Красную армию, а затем мастерства, чтобы привести ее к победе над контрреволюционерами, что сопровождалось иногда огромными трудностями. Троцкий заслуженно стал легендой, но это не означает, что он выступал против Красного террора, развязанного правительством. На самом деле он бесчеловечно отстаивал террор как часть революционного процесса в знаменитом споре с левыми эсерами в начале 1918 года, когда предсказывал массовые повешения в ближайшем будущем, и более полно в книге «Терроризм и коммунизм» (1920). О том, как Сталин, который, очевидно, также верил в силу террора, превзошел в нем Троцкого после смерти Ленина, написано много книг. Изгнанный из России, Троцкий некоторое время жил в Турции, затем во Франции, потом в Норвегии, пока в 1937 году не оказался в Мексике. Там один из сталинских агентов убил его в 1940 году.

Главные британские противники Ленина и Троцкого в годы революции, начальство Локкарта – Ллойд Джордж, лорд Милнер, Артур Бальфур и Роберт Сесил – жили и умерли в гораздо более легких условиях. Все они продолжали оставаться ведущими политическими фигурами, за исключением Альфреда Милнера, который вышел из Кабинета министров вскоре после завершения Парижской мирной конференции (1919–1920), на которой обсуждались итоги Первой мировой войны. В 1925 году он умер дома после поездки в Южную Африку, где заразился сонной болезнью. Ему был 71 год. Артур Джеймс Бальфур продолжал более или менее активно служить своей партии и правительству до 1929 года, получил множество почетных званий, степеней и председательских должностей и умер в возрасте 82 лет в 1930 году. Его двоюродный брат Роберт Сесил прожил еще двадцать восемь лет, став после Первой мировой войны ведущим британским участником Лиги Наций. Дэвид Ллойд Джордж, переизбранный премьер-министром в 1918 году, потерял власть в 1922 году и больше никогда не занимал этот пост, хотя оставался влиятельной политической фигурой до конца своей жизни. «Гигант без работы», он продолжал строить идеи и планы. Соблазнившись на время харизмой и энергией Адольфа Гитлера, он вскоре пришел к мысли, что только англо-советский союз удержит фюрера от войны и поможет Великобритании победить, если она все-таки начнется. Ленин улыбнулся бы, услышав это, – возможно, улыбнулся бы и Троцкий. Ллойд Джордж умер незадолго до окончания Второй мировой войны; англо-американо-советский альянс, за который он выступал, спас его страну.

* * *

Суд над предполагаемыми участниками заговора Локкарта начался 29 ноября 1918 года. Перед судом предстали 20 обвиняемых, главными из которых были Ксенофонт Каламатиано и полковник Александр Фриде. Судили и нескольких «девочек» Рейли: в зале суда находились Мария Фриде, Елизавета Оттен и Ольга Старжевская. По меньшей мере восемь агентов Каламатиано сидели на скамье подсудимых. Среди обвиняемых были также квартирная хозяйка полковника де Вертамона; французская учительница, в комнатах которой нашли взрывчатку; человек, который поставлял автомобили для Рейли; мистер Хиггс из фирмы «Камбер-Хиггс и компания». Последний был британским бизнесменом, который обменивал чеки Локкарта в фунтах стерлингов на рубли наличными и оказывал аналогичные услуги Рейли и Каламатиано.

Локкарт, Рейли, де Вертамон и Гренар – основные зачинщики заговора не предстали перед судом: они находились в безопасности в своих странах. Их будут судить заочно, и их вина и смертный приговор будут предрешены.

Мура, которая все еще верила в скорое воссоединение с Локкартом, вырезала газетные заметки о суде и отправляла их своему возлюбленному в Лондон, иногда сопровождая их своими заключениями, например, «Отчет П[етерса] довольно мягкий и туманный в отношении Вас»³. Это еще одно свидетельство того, что Локкарт хорошо замел следы. В начале августа, когда большевики впервые начали серьезно преследовать союзников в России, он уничтожил все свои шифровки; в критический период, предшествовавший перевороту, он не посылал телеграмм; вероятно, у него было время на следующий день после покушения на Ленина сжечь все опасные документы или, возможно, передать их на хранение голландцам. В результате у Петерса было мало улик против него, но это не повлияло на его требование заочного смертного приговора: «Он признался, что все показания, котрые ему удалось собрать против меня, были ничтожны. Я был либо глуп, либо чересчур хитер», – сказал он Локкарту перед тем, как отпустить его на свободу⁴. Локкарт, конечно, не был дураком. В конце концов, Дзержинский и Петерс смогли уничтожить его заговор, но не его самого.

Ксенофонт Каламатиано был не так умен, как Локкарт. Документы, изъятые из его трости, помогли ЧК выйти на многих его агентов. Трибунал приговорил Каламатиано к смертной казни. Но он был гражданином страны, с которой Россия все еще надеялась иметь дело. По этой причине его не стали расстреливать, но чекисты сделали все возможное, чтобы превратить его жизнь в мучение: ему не раз сообщали, что день казни настал, и выводили из камеры. Но в 1921 году Каламатиано наконец освободили. Вернувшись в Соединенные Штаты, он получил сильное обморожение во время охоты и рыбалки в Миннесоте, что привело к развитию инфекции. Она и стала причиной его преждевременной смерти в 1923 году.

Полковник Александр Фриде признался, что работал на Каламатиано и Рейли, за что получил пулю в затылок. Остальные семеро агентов Каламатиано были приговорены к пяти годам принудительных работ. Сестра Фриде, Мария, и Елизавета Оттен были освобождены. Ольга Старжевская, которая, как и две другие жены Рейли, утверждала, что не знала о деятельности своего супруга, получила трехмесячный срок и пожизненный запрет на работу в правительстве. Российский поставщик автомобилей – британский бизнесмен мистер Хиггс и французская хозяйка де Вертамона были оправданы.

Адвокат Каламатиано хорошо защищал своего американского клиента. Он хотел допросить Рене Маршана, чьи показания имели сокрушительную силу, но Маршан тоже покинул страну. Адвокат хотел знать, кто же такой Шмидхен и где он скрывается? Но на этот вопрос обвинение даже не попыталось ответить, так как ЧК была полна решимости защитить своего агента и Петерс не позволил ему дать показания. Он так и не сказал Берзину, что Спрогис/Шмидхен работал с ним, а не против него.

Дальнейшая судьба Яна Спрогиса неизвестна. Он принес Феликсу Дзержинскому письмо от палаты общин, которое передал ему Локкарт, и глава ЧК посоветовал латышу воспользоваться этим письмом. ЧК предложила ему средства «на покупку дома и автомобиля для беззаботной жизни в Англии в роли советского тайного агента». Спрогис решил посоветоваться с двумя другими Янами, но те отказались дать ему совет и больше никогда его не видели. Возможно, он был расстрелян в 1921 году как контрабандист и польский шпион. А может, это была дезинформация, призванная полностью стереть его прежнюю личность и облегчить ему путь в Британию. Если же он все-таки попал туда, то кто знает, какие дела он там проворачивал?⁵

* * *

Поначалу Яков Петерс не одобрял то, что он назвал «истерическим террором» в ноябре 1918 года, хотя он собственноручно подписал множество смертных приговоров⁶. Даже несколько лет спустя, когда он дал интервью американской журналистке Луизе Брайант, он скажет, что молит бога никогда больше не видеть и не использовать оружие⁷. К тому времени он разведется со своей британской женой и снова женится, рассказав Мэй Фримен о своем поступке только после того, как она и ее дочь появятся в России, ожидая воссоединения. Остаток жизни Петерс проведет, усердно работая на ЧК.

Партийная траектория Петерса была в целом схожа с путем Дзержинского. Но хладнокровие и усидчивость не спасли его от Иосифа Сталина, который в 1937 году обвинил Петерса в том, что он латышский националист, а не настоящий большевик-интернационалист. К этому времени Сталин прочитал в переложении мемуары британского агента Локкарта 1932 года о его пребывании в России и даже подчеркнул особенно заинтересовав-шие его фрагменты, в том числе признание Петерса в 1918 году, что подписание смертных приговоров причиняло ему физическую боль⁸. Возможно, эти угрызения совести звучали для диктатора признанием слабости или даже вины. Во всяком случае, после допроса, суть которого так никогда и не была описана, Петерс признал все обвинения. Да, он всегда был агентом Великобритании. Да, он помогал Сиднею Рейли в 1918 году, потому что англичане обещали освободить Латвию. Народный комиссариат внутренних дел (НКВД), возможно, расстрелял его тотчас же; в противном случае это сделали немцы в 1942 году, когда захватили лагерь, в котором предположительно отбывал срок Петерс. Слухи о том, что он пережил войну, не вполне достоверны. В конце концов он был реабилитирован как «герой Октября»⁹.

В 1919 году капитан Эдуард Берзин покинул Латышскую стрелковую дивизию и тоже вступил в ЧК. Через несколько лет его выбрали для наблюдения за строительством Вишерского исправительно-трудового лагеря, Вишлага, где производили бумагу и целлюлозу; в 1926 году Берзин его возглавил. Очевидно, он успешно справлялся с работой, не прибегая к ужасным методам, которые обычно ассоциируются с системой ГУЛАГа. В 1932 году Сталин направил его на освоение Колымского края на северо-востоке Советского Союза. Там Берзин снова показал себя успешным и, по-видимому, не жестоким руководителем. Его описывали как любящего мужа и заботливого отца. Однако, как и Петерс, он попал в тиски сталинского террора, причем в то же время и по той же причине. В декабре 1937 года во время допроса он тоже признался в том, что был латышским националистом и пытался помочь заговорщикам в 1918 году. Говорят, что его пытали; возможно, сначала он отказывался признаться в настолько очевидной неправде. Его расстреляли в тюрьме на Лубянке в августе 1938 года.

Из большевиков, участвовавших в борьбе с заговором Локкарта, Дзержинский не дожил до встречи со Сталиным. Из тех, кто дожил, Петерс – получил пулю (вероятно, русскую) в затылок, то же – Берзин и, возможно, Спрогис. Из большевиков, которых мы уже встречали на предыдущих страницах, но которые не принимали активного участия в раскрытии заговора, Чичерин умер в 1930 году до начала чисток, Троцкий был убит, Карл Радек расстрелян после чистки 1938 года, как и Карахан, как и лидер левых эсеров Мария Спиридонова. Их судьба вполне иллюстрирует сталинский план в отношении «старых большевиков» и их союзников по Октябрьской революции.

Был ли Борис Савинков убит или покончил с собой – этот вопрос остается открытым. Великий заговорщик бежал из России в 1919 году сначала во Францию, затем в Польшу. Однако он всегда оставался полон решимости вернуться в родную страну и свергнуть большевиков: для этого он общался с лидерами мировых держав и особенно впечатлил Уинстона Черчилля, который хотел помочь ему «задушить большевизм в колыбели». Некоторое время Савинков и его движение процветали, оставаясь значительной угрозой для Советов.

Однако Феликс Дзержинский оказался еще более хитрым, изворотливым и изобретательным, чем Савинков. Один великий заговорщик противостоял другому, и, как и следовало ожидать, победил большевик. Под эгидой Дзержинского в 1923 году была создана целая подложная антибольшевистская организация, известная как «Трест», с фальшивым вспомогательным органом под названием «Либеральные демократы» (ЛД)[6]6
  Эта чекистская операция известна под названием «Синдикат-2». Примеч. ред.


[Закрыть]. Представители ЛД установили контакт с Савинковым и со временем убедили его в своей «контрреволюционной добросовестности». Затем ему предложили возглавить фиктивную группу и заманили на квартиру, где его тут же схватила тайная полиция. Двухдневный публичный судебный процесс над Савинковым, проходивший в Москве в августе 1924 года, стал сенсацией. На нем известный заговорщик признал не только то, что большевики победили, но и то, что он с самого начала был не прав, выступая против них. Его приговорили к смертной казни, которую затем заменили на десять лет за решеткой. Вскоре после этого Савинков либо выбросился из окна и погиб, либо кто-то вытолкнул его.