Электронная библиотека » Джордж Мередит » » онлайн чтение - страница 28


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 13:49


Автор книги: Джордж Мередит


Жанр: Литература 19 века, Классика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 28 (всего у книги 41 страниц)

Шрифт:
- 100% +

– Ну что же, спасибо вам за то, что вы такого мнения обо мне, леди Джудит. Я что-нибудь придумаю. Как вы правильно сказали, человек должен быть достоин права жить на свете.

– Соуса, – отчетливо послышалось сзади. Это был голос Адриена. – Соуса – вот вершина этого искусства. Женщина, которая овладела секретом их приготовления, поистине достигла вершин цивилизации.

Бриарей над морем побагровел. Запад весь был объят розовеющим пламенем.

– Можно ли видеть всю эту красоту и бездельничать? – воскликнул Ричард. – Мне стыдно просить моих слуг на меня работать. Во всяком случае, меня это тяготит.

– Только не тогда, когда вы стараетесь обогнать «Бегуму». Вовсе вам незачем становиться таким демократом, как Остин. Вы сейчас пишете?

– Нет. Чего стоит все мое писанье? Меня этим не обманешь. Я знаю, что пишу только для того, чтобы оправдать мое теперешнее безделье. С тех пор как… за последнее время я не написал ни строчки.

– Это потому что вы так счастливы.

– Нет, вовсе не поэтому. Конечно, я очень счастлив… – Он не договорил.

Смутное, расплывчатое тщеславие вспыхнуло на месте любви. Поблизости не было ученого гуманиста, чтобы изучить естественный ход развития событий и его, Ричарда, направить. Говорившая с ним дама вряд ли особенно подходила для этой роли: она не смогла бы указать верный путь разбрасывавшему свои силы юноше, однако установившиеся меж ними отношения нечто подобное подразумевали. Она была пятью годами старше его и была замужней женщиной, чем и объяснялось все ее неколебимое высокомерие.

Гигантские туши стали распадаться на части: мускулистое плечо дымилось и тлело теперь над морем.

– Во всяком случае, в городе мы с вами что-то предпримем вместе, – сказал Ричард. – Почему бы нам не начать обходить ночью все закоулки и не поискать людей, которые нуждаются в помощи?

Леди Джудит улыбнулась и только попыталась умерить его неуемное рвение, сказав:

– Мне кажется, нам не следует чересчур увлекаться романтикой. Вам, должно быть, суждено стать странствующим рыцарем. В вас есть для этого все качества.

– Особенно за завтраком, – послышался голос Адриена, с неуместной назойливостью преподающего уроки гастрономии молодой жене.

– Вы должны стать нашей гордостью, – продолжала леди Джудит, – защитником и спасителем обездоленных женщин и девушек[121]121
  В эпоху, когда был написан роман, поборники филантропической деятельности, например писатель Чарлз Кингсли (1819–1875), представляли ее современной формой рыцарских подвигов в защиту несчастных и угнетенных, вдохновляемой идеалами столь же возвышенными, как и в те далекие времена.


[Закрыть]
. Нам такой очень нужен.

– Он действительно нужен, – совершенно серьезно заметил Ричард, – я сужу об этом по всему, что я слышу и знаю!

Мысли его унеслись куда-то вдаль, он ощутил себя странствующим рыцарем, которого в критические минуты призывают на помощь обездоленные дамы и девы.

Со всех сторон над ним повисали воздушные замки. В воображении своем он уже совершал удивительные подвиги. Крепостные башни рушились. Звезды ширились и трепетно мерцали над головой. Воображение его дрогнуло вслед за воздушными замками; сердце его защемило; он повернулся к Люси.

– Милая моя! А что ты делала все это время? – спросил он. И как бы вознаграждая ее за присущую всем странствующим рыцарям неверность, он очень нежно прижался плечом к ее плечу.

– Мы только что чудесно поговорили о кулинарии, – вмешался Адриен.

– О кулинарии! Это в такой-то вечер? – лицо Ричарда искривилось гримасой, вроде той, которую вызвал у Гиппиаса свадебный торт.

– Дорогой мой! Это же очень полезно, – весело возвестила Люси.

– Поверьте, я совершенно согласна с вами, дитя мое, – сказала леди Джудит. – И, мне кажется, тут вы одержали над нами верх. Что до меня, то я непременно постараюсь когда-нибудь заняться кулинарией.

– Что, короче говоря, призвание женщины, – изрек Адриен.

– А скажите на милость, в чем же заключается призвание мужчины?

– Попробовать все, что приготовлено, и высказать свое мнение.

– Предоставим это им, – сказала леди Джудит Ричарду, – у нас с вами такого равновесия сил и такой гармонии никогда не будет.

Можно было подумать, что Ричард готов отказаться от всего на свете ради этого прелестного личика, ради своей богини.

На следующий день Люси снова пришлось притвориться трусихой, и сердце ее разрывалось при виде того, на какую муку она обрекает его своей нерешительностью и нежеланием ехать с ним вместе к его отцу. Муж был с ней ласков и терпелив; он уселся с ней рядом, для того чтобы воззвать к ее благоразумию, и употребил все убедительные доводы, какие только мог отыскать.

– Если мы поедем к нему с тобой и он увидит нас вместе; если он убедится, что ему нечего за тебя краснеть, а скорее напротив – он сможет еще гордиться тобой; окажись ты только возле него, тебе и говорить не надо будет… и не пройдет и недели, как мы заживем в Рейнеме счастливою жизнью, я в этом так же уверен, как в том, что я живу на свете. Я ведь хорошо знаю отца, Люси. Никто не знает его так, как я.

– А разве мистер Харли его не знает? – спросила Люси.

– Адриен? Что ты! Адриен знает только одну сторону человечества, Люси; и далеко не лучшую.

Люси склонялась к более высокому мнению о том, кого она победила.

– Так это он тебя так напугал, Люси?

– Нет, нет, Ричард; нет, что ты! – вскричала она и поглядела на него еще нежнее, оттого что не сказала ему в эту минуту всей правды.

– Отца моего он вовсе не знает, – сказал Ричард. Однако Люси держалась других взглядов касательно мудрого юноши и втайне осталась при своем мнении. Она никак не могла представить себе баронета существом, наделенным человеческими свойствами, – великодушным, снисходительным, исполненным страстной любви; словом, таким, каким его пытался изобразить Ричард и каким продолжал считать его и теперь, когда Адриен явился к нему со своей миссией, сквозь которую проглядывало истинное лицо его отца. Для нее сэр Остин продолжал оставаться вышедшим из мрака страшилищем.

«Почему ты так непримирима к нему?» – несколько раз восклицал Ричард. Она же в душе была уверена, что Адриен прав.

– Так вот, знай, без тебя я к нему не поеду, – отрезал Ричард, и тогда Люси попросила его подождать еще хоть немного.

Теперь Купидон уже начинал ворчать, и у него были на то свои основания. Адриен решительно отказывался пускаться в обратный путь, пока водная стихия окончательно не угомонится и море не станет гладким, как стекло. Юго-западный ветер, однако, хвастливо насмехался над подобными сравнениями; дни стояли чудесные; Ричарда неоднократно приглашали проехаться по морю; однако Люси всякий раз просила его оставить ее дома в обществе Адриена, полагая, что, как хозяйка, она не должна его покидать. Спорить с Адриеном не имело ни малейшего смысла. Стоило Ричарду только намекнуть на то, что его кузен не дает Люси с ним поехать, как мудрый юноша непременно замечал: «Это весьма уместная интерлюдия к твоему до крайности пылкому поведению, мой милый мальчик».

Ричард спросил жену, о чем это она с ним столько времени говорит.

– Обо всем на свете, – ответила Люси, – не об одной только кулинарии. Он такой занятный, хотя он, надо сказать, высмеивает «Котомку пилигрима», чего, на мой взгляд, ему не следовало бы делать. И потом, знаешь что, милый… только не сочти это излишней самонадеянностью с моей стороны. По-моему, я начинаю ему немного нравиться.

Ричарда это смиренное признание рассмешило.

– Да найдется ли хоть кто-нибудь, кому бы ты не понравилась, кто бы не восхитился тобою? Не пленила ты разве уже лорда Маунтфокона, и мистера Мортона, и леди Джудит?

– Да, но он же принадлежит к твоей семье, Ричард.

– И те все тоже присоединятся к ним, если только она не струсит.

– Не может быть! – вздыхает она, и он журит ее. Победа над эпикурейцем, как и вообще всякая победа молодой жены над кем-то, кроме собственного мужа, может дорого ей обойтись. В эти тревожные для него дни Ричард оставался часто наедине с леди Джудит. Он советовался с нею касательно того, что он именовал «трусостью Люси».

– Мне кажется, она не права, – сказала леди Джудит, – но надо уметь ублажать прихоти молодых жен.

– Так, значит, вы советуете мне ехать одному? – спросил он, нахмурив брови.

– А что же вам еще остается делать? Помиритесь с ним сами, и как можно скорее. Вы же не можете повезти ее с собою как пленницу, не правда ли?

Не очень-то это приятно молодому супругу, в глазах которого его юная жена сделалась несравненным украшением всей вселенной, узнавать, что он должен потакать в ее лице женским прихотям. Ричарда это просто бесило.

– Чего я боюсь, – сказал он, – так это того, что отец мой, помирившись со мной, не захочет ее признать. Тогда ведь всякий раз, поехав к нему, мне придется оставлять ее одну и наоборот. Какое это омерзительное существование: кататься из угла в угол, как биллиардный шар. Нет, такого бесчестья мне просто не вынести. И ведь я знаю, знаю! Она может не допустить, чтобы это случилось, ей нужно только одно – набраться храбрости и не бояться этой встречи. А вы, вы, леди Джудит, вы бы не струсили?

– Куда мой старый муж мне прикажет, туда я и еду, – холодно ответила леди Джудит. – Не такая уж это большая заслуга. Прошу вас, не ставьте меня в пример. Поверьте, все женщины от природы трусливы.

– Но я люблю женщин, которые не трусят.

– Милая малютка, ваша жена, ведь вообще-то ехать не отказалась?

– Да, но каких это все стоит слез! Можно ли терпеть слезы?

Люси пришлось проливать их. Не привыкший, чтобы его желанию перечили, и стремительный, когда он так ясно видел, что должен делать, юный супруг наговорил резкостей, она же, готовая умереть за него медленной смертью, понимала, что взялась играть роль для того только, чтобы он был счастлив, и что ради него она скрывает именно то, что одно достойно его уважения; несчастной мученице пришлось проявить слабость.

Поддержку она находила в Адриене. Мудрый юноша был всем очень доволен. Ему нравился чистый воздух, которым он дышал на острове, нравилось, что его баловали.

«Какая милая женщина! Милейшая женщина!» – бормотал он, разговаривая с собою, и слова эти услышал Том Бейквел; и его покровительственный вид, когда он гулял с Люси или сидел с нею рядом, откинув голову назад, и когда лицо его озарялось улыбкой, которая, по-видимому, всегда была втайне связана с ублаготворенностью его чрева, – все это подтверждало, что сердце его она в какой-то степени уже завоевала. Мудрые юноши, привыкшие платить за свою любовь, отнюдь не склонны отказываться, когда представляется удобный случай приобрести чье-то расположение, ничем за него не платя. Он нередко брал ее руку, словно для того, чтобы рассмотреть ее линии, и тихо ее поглаживал. Расточая ей комплименты, Адриен то и дело переходил на анакреонтический лад[122]122
  В комплиментах Адриена звучали вольные любовные мотивы, подобные тем, которыми проникнуты стихотворения древнегреческого поэта Анакреона (ок. 570 – ок. 478 до н. э.).


[Закрыть]
. «Это еще хуже, чем лорд Маунтфокон», – говорила тогда Люси.

– Согласитесь, что английский язык у меня все же лучше того, на котором изъясняется их светлость, – промолвил Адриен.

– Он очень добр, – ответила Люси.

– Ко всем, кроме своего родного языка. Можно подумать, что он видит в нем соперника своему достоинству.

Может быть, Адриен с его флегматическими чувствами чуял в нем соперника.

«Нам здесь хорошо, и вокруг нас прекрасное общество, – писал он леди Блендиш. – Должен признаться, что нашему гурону либо просто очень везет, либо он обладает необыкновенно развитым инстинктом. Он вслепую сумел найти себе достойную подругу жизни. Она не оробеет перед лордом и ублаготворит аппетиты эпикурейца. Помимо поваренной книги, она еще читает и комментирует «Котомку пилигрима». Разумеется, больше всего ее занимает глава, посвященная любви. Определение женщины как существа, «привлеченного уважением и преображенного любовью», она находит прекрасным и повторяет его, поднимая свои прелестные глазки. Равно как и молитву влюбленного: «Даруй мне чистоту, которая была бы достойна ее доброты, и надели ее терпением, чтобы пробудить эту доброту во мне». Как очаровательно она лепечет эти слова. Можете не сомневаться в том, что я эту молитву твержу. Я прошу ее читать мне избранные места из этой книги. У нее неплохой голос.

Леди Джудит, о которой я говорил, – это знакомая Остина мисс Ментит, которая вышла замуж за немощного старика, лорда Фелли, простофилю, как его называют здесь злые языки. Лорд Маунтфокон приходится ему родственником, а ей уж не знаю кем… Она пыталась это уточнить, но оба они сумели выйти из создавшегося затруднительного положения и принялись играть роли: он – человека насквозь порочного, она – его добродетельной советчицы; в этом-то положении и застала их наша юная чета и, может быть, даже отвратила нависавшую над ними опасность. Они прибрали молодых людей к рукам. Леди Джудит взялась вылечить юную папистку от ее милой скромной привычки морщить брови и краснеть, когда к ней обращаются, а их светлость – направлять не знающую удержу энергию своенравного юноши. Так мы исполняем наше предназначение и бываем довольны. Иногда они меняются своими подопечными; их светлость пестует юную католичку, а миледи – наследника Рейнема. «Да пребудет меж всеми радость и блаженство!», как сказано в стихах немецкого поэта[123]123
  Имеется в виду ода Ф. Шиллера «К радости» (1785).


[Закрыть]
. Леди Джудит согласилась выйти замуж за немощного старого лорда, для того чтобы оказывать мощную помощь себе подобным. Как вы знаете, Остин возлагал на нее большие надежды.

В первый раз в жизни я имею возможность изучить повадки лордов. Мне думается, что есть известный смысл в том, что ввела меня в этот круг племянница мельника. Язык крайних полюсов нашего общества сходен. Я нахожу, что в обоих непроизвольно и с чрезвычайной щедростью употребляются гласные и прилагательные. Милорд и фермер Блейз говорят на том же самом языке, только язык милорда утратил стержень и сделался хоть и беглым, но вялым. Добиваются они, в общем-то, одного и того же; но у одного из них есть деньги, или, как говорится в «Котомке пилигрима», преимущество, а у другого его нет. Мысли их роднит одна особенность: ход их прерывается в самом начале. Юный Том Блейз, имей он преимущество, сделался бы лордом Маунтфоконом. Даже в характере трущихся возле них приживальщиков я усматриваю известное сходство, хотя должен все же признаться, что достопочтенный Питер Брейдер, приживальщик при милорде, ни в какой степени не является существом вредным.

Все это звучит до ужаса демократично. Пусть это вас ни в какой степени не тревожит. Установив близость между двумя крайностями Британского Королевства, я сделался в три раза большим консерватором. Я вижу теперь, что любовь лорда к своей нации – не столько раболепие, сколько форма эгоизма: это все равно что надеть на собственное изображение шляпу с золотым шнуром и начать ему поклоняться. Вижу я также и восхитительную мудрость нашей системы: где же еще найти более стройное распределение власти, как не в обществе, где людям, ничтожным в умственном отношении, по закону положены преимущества и отделанная золотым шнуром шляпа. Выстаивать, кланяться и сознавать собственное превосходство – какое умиротворяющее влияние оказывает это на интеллект, на этого благородного мятежника, как его называет «Пилигрим»! Это редкостное вознаграждение, и оно поддерживает равновесие; вместе с тем время, наступление которого предвидит «Пилигрим», когда наука произведет на свет аристократию разума, представляется просто ужасным. Ибо есть ли деспотизм более мрачный, чем тот, которому разум человеческий не в состоянии бросить вызов? Это будет поистине Железный век. Вот почему, сударыня, я кричу и буду кричать: «Да здравствует лорд Маунтфокон! Пусть он подольше ценит свое любимое бургундское вино! Пусть подольше фермеры носят его на своих плечах!»

Мистер Мортон (который оказывает мне честь, называя меня юным Мефистофелем и несостоявшимся Сократом), едет завтра, чтобы вызволить мастера Ралфа из беды. Нашего Ричарда только что избрали в члены клуба по распространению морской болезни. Вы спрашиваете, счастлив ли он? Настолько, насколько может быть счастлив тот, кто на горе себе добился всего, чего хотел. Страсть его – это движение. Он вечно куда-то мчится. Соревнуясь с Леандром и Дон Жуаном, как мне говорили, он на этих днях переплыл пролив[124]124
  Греческий миф рассказывает, что юноша Леандр каждый вечер переплывал Геллеспонт (пролив Дарданеллы), чтобы на противоположном берегу встретиться со своею возлюбленною Герою. В поэме Байрона «Дон Жуан» о ее герое говорится, что он был превосходный пловец и «переплыл бы даже, несомненно, И Геллеспонт, когда бы пожелал» (песнь II, строфа 105; пер. Т. Гнедич).


[Закрыть]
или совершил что-то другое, не менее сногсшибательное: он сам становился подобием того, чьи лавры не давали ему покоя; или, как говорят острословы, героем его сделал заклад, об который он побился. Сегодня утром приключилась маленькая домашняя история. Он видит, что, в то время как он расточает ей пылкие ласки, она чем-то отвлечена; она словно робеет и ищет уединения; тут им овладевает неистовая ревность: он начинает следить за ней и застает ее со своим новым соперником – старинным изданием книги доктора Кулинарии! Не желая и знать о великих заслугах доктора перед нашей страной, не слыша исступленной мольбы жены, он хватает прелюбодея, раздирает его на части и подвергает его той обработке, какую тот рекомендует учинять над огурцами. Надругательство над почтенным гастрономом вызывает слезы и крики. Она кидается, чтобы подобрать с земли драгоценные листки; он кидается следом за ней; верный себе доктор возлежит на цветочной клумбе.

Но прежде чем цветок еще более прекрасный, чем те, среди которых он оказался, успевает поднять его, зловещая, как мрак преисподней, пята попирает несчастного и втаптывает все глубже в землю вместе с вышеупомянутыми цветами. Блаженное погребение! Трогательной данью его заслугам становится поливка этой цветущей могилы слезами, как вдруг взглядам их предстает прогуливающийся неподалеку милорд Маунтфокон.

– Что случилось? – вопрошает их светлость, расправляя усы. Увидев его, они сразу бросаются в разные стороны, и разъяснять, что же, собственно, произошло, приходится мне из моего окна. Милорд поражен; Ричард сердится на жену за то, что ему приходится теперь стыдиться совершенного им поступка; наша красавица вытирает слезы, и после нескольких мгновений всеобщего замешательства жизнь снова идет своим чередом. Добавлю еще, что доктора сразу же извлекли из могилы, и теперь, в часы отсутствия лиходея, мы заняты возвращением молодости старику Эсону[125]125
  Согласно варианту мифа об аргонавтах, рассказанному в «Метаморфозах» Овидия, Медея своим волшебством омолодила престарелого Эсона, отца Ясона. Комментируемая фраза – цитата из комедии Шекспира «Венецианский купец» (акт V, сц. 1, строка 14).


[Закрыть]
с помощью волшебных ниток. Между прочим, на нитках этих есть благословение папистского священника».

Прошел месяц с тех пор, как Адриен написал это письмо. Ему было хорошо с ними, поэтому, разумеется, он продолжал пребывать в убеждении, что Время так или иначе делает свое дело. Ни словом не обмолвился он о возвращении Ричарда в Рейнем, и почему-то ни Ричард, ни Люси об этом больше уже не заговаривали.

Леди Блендиш писала ему в ответ:

«Его отец убежден, что он отказался приехать. Ваше упорное молчание на этот счет заставляет меня опасаться, что это действительно так. Вам следует добиться, чтобы он приехал. Вы должны настоять на этом. Что, он с ума сошел? Он должен приехать сейчас же».

На это Адриен ответил два дня спустя, – эти два дня понадобились ему для того, чтобы обдумать совет леди Блендиш.

«Дело в том, что одна половина отказывается ехать без другой. Проклятый вопрос пола становится для нас непреодолимой помехой».

Леди Блендиш была в отчаяньи. У нее не было окончательной уверенности в том, что баронет захочет увидеть сына; маска, с которою он не расставался, сбивала их всех с толку; однако ей казалось, что сэр Остин раздражен тем, что его провинившийся сын теперь, когда ему предоставлена возможность приехать и помириться с отцом, откладывает этот свой приезд на долгие дни и недели. Даже то немногое, что ей удавалось разглядеть сквозь непроницаемую маску, убеждало ее, что надеяться на то, что баронет примет теперь юную чету, уже не приходится; она пришла к убеждению, что невозмутимость его притворна; однако проникнуть глубже ей не удавалось, в противном случае она, вероятно, испугалась бы и спросила себя, уж не женское ли перед нею сердце?

Наконец она написала Ричарду сама: «Приезжай немедленно, и приезжай один», – говорилось в ее письме.

И тогда Ричард неожиданно изменил свое решение и сдался.

– Мой отец не такой, каким я его себе представлял! – с горечью воскликнул он, и Люси почувствовала, что обращенный на нее взгляд его говорит: «И ты тоже совсем не такая, как я думал».

Несчастная ничего не могла ему на это ответить и, только крепко прижавшись к его груди, не смыкая глаз, промолилась всю ночь.

ГЛАВА XXXV
Замужество Клары

Три недели спустя после того, как Ричард приехал в город, его кузина Клара вышла замуж с благословения своей энергичной матери и при общем одобрении всех родных – за человека, которого очень быстро для нее подыскали. Жених ее, хоть он и был вдвое старше невесты, нимало не задумывался над тем, что долгие годы предстоящей им супружеской жизни будут омрачены его уже приближавшейся старостью. Стараниями портного и парикмахера он был омоложен и не так уж плохо выглядел перед алтарем; никто бы не сказал, что это старый поклонник матери невесты, как никто, разумеется, не знал, что он совсем недавно делал предложение самой миссис Дорайе, когда о дочери ее вопроса вообще не возникало. Все эти обстоятельства держались втайне; неопределенная, без возраста, наружность мистера Тодхантера тайн этих никому не выдала. Может статься, он и в самом деле охотнее бы женился на матери. Это был человек состоятельный, из хорошей семьи, достаточно хорошо воспитанный, и в ту пору, когда миссис Дорайя в первый раз ему отказала, его считали попросту олухом, – суждение, которое нередко высказывается по адресу людей богатых, когда они молоды; когда же с течением лет он не только не растратил принадлежавших ему денег, а, напротив, их приумножил, и не стал добиваться избрания в парламент, и весьма мудро еще от чего-то отказался, мнение света, как водится, в корне изменилось, и Джона Тодхантера стали считать практичным, здравомыслящим человеком – разве что лишенным блеска; блестящим-то уж его никак нельзя было назвать. В самом деле, он не обладал даром красноречия и хорошо еще, что во время свадебной церемонии ему не пришлось произносить никаких импровизированных речей.

У миссис Дорайи были свои причины торопиться со свадьбой. Ей казалось, что она нашла ключ к странной апатичной натуре дочери; не то чтобы Клара сама ей в чем-то призналась, но были признаки, которые никогда не укроются от матери, если только она сознательно не закрывает на все глаза. С тоской и тревогой она увидела, что Клара упала в ту яму, которую она, ее мать, так старательно для нее рыла. Напрасно молила она баронета расторгнуть позорный и, как она уверяла, незаконный брак, в который вступил его сын. Сэр Остин не перестал даже выплачивать миссис Берри то небольшое пособие, которое она все эти годы от него получала.

– Сделайте по крайней мере хоть это, Остин, – жалостно умоляла она. – Вы покажете этим, как вы относитесь к ужасному поступку, который эта женщина совершила!

Баронет отказался приносить какие бы то ни было жертвы, чтобы ее утешить. Тогда миссис Дорайя высказала ему все, что думает, а когда выведенной из себя темпераментной даме приходится в конце концов высказать все, что скопилось у нее на душе и что ей стоило такого труда скрывать, то она никогда не останавливается на полпути. Особенно не вдаваясь в подробный анализ, она осудила и Систему, и его самого. Она дала ему понять, что в свете над ним смеются; и он услышал это из ее уст как раз в ту пору, когда маска еще недостаточно плотно облегала его лицо и нервное возбуждение легко могло ее сдвинуть.

– Ты слабый человек, Остин! Говорю тебе, ты слабый! – сказала она; как то бывает со всеми сердитыми и своекорыстными людьми, ей ничего не стоило изрекать пророческие слова. В душе она осуждала его за совершенную ею же самой ошибку, вообразив, что в крушении ее замысла виноват он один. Баронет дал ей возможность испытать зловещее наслаждение, накликая на его голову всевозможные беды, после чего спокойно попросил ее больше с ним не общаться, и на это сестра его охотно согласилась.

Нет такой женщины, которая бы сидела сложа руки в беде. Женщины всегда находятся в движении. «От каких только потрясений и сумятицы не избавляет нас крошечный предмет, именуемый иголкой», – говорится в «Котомке пилигрима». Несчастны те женщины, которых горе лишает способности шить! Когда она поняла, что Клара нуждается в чем-то другом, а отнюдь не в железе, матери пришло в голову, что она непременно должна выдать дочь замуж и тем самым упрочить ее положение, превратив ее в женщину и жену. Миссис Дорайя решила, что должна сделать именно это, и так же, как она прежде заталкивала в горло дочери железо, так теперь она затолкала туда мужа, а Клара проглотила и это. В тот самый день, когда перспектива эта стала вырисовываться перед миссис Дорайей, Джон Тодхантер явился в дом Фори.

– Милый мой Джон, – обрадовалась миссис Дорайя, – проведите его ко мне. Мне как раз надо с ним повидаться.

Их оставили наедине. Это был человек, за которого многие женщины охотно бы вышли замуж, – впрочем, за кого бы они только не вышли? – и который охотно женился бы на любой приличной женщине; но к женщине надо уметь подойти, а на это Джон был начисто не способен. Такими людьми, как правило, завладевает какое-нибудь практичное существо. Итак, Джон сидел теперь вдвоем с предметом своей давней симпатии. Он уже привык к ее непрестанным сетованиям и к ее готовности самосожжения на манер индийской сати[126]126
  Сати – в Индии вдова, предающая себя сожжению после смерти мужа.


[Закрыть]
вослед за давно умершим мужем, остававшимся, однако, и ныне его соперником. Да, но что же означали эти обращенные к нему сейчас ласковые взгляды? Портной и парикмахер омолодили Джона, однако они не обладали искусством сделать его примечательным, а где же найти такую женщину, которая заглядится на ничем не примечательного мужчину? Джон и на самом деле ничем не был примечателен. По этой-то причине он и воспламенялся от одного только ласкового женского взгляда.

– Пора вам жениться, – сказала миссис Дорайя. – Вы ведь способны и наставить молодую женщину, и ей помочь, Джон. Вы хорошо сохранились – вы моложе, чем большинство нынешних молодых людей. Вы как никто созданы для семейной жизни, вы хороший сын и будете хорошим мужем и хорошим отцом. Вы непременно должны на ком-то жениться. Послушайте, не жениться ли вам на Кларе?

Джону Тодхантеру сначала подумалось, что это почти то же самое, что жениться на ребенке. Он, однако, выслушал все, что ему сказала миссис Дорайя, а той только это и было нужно.

Она отправилась к матери Джона и попросила ее совета, выдавать ли ей свою дочь за Джона, сказав, что он уже сделал ей предложение. Миссис Дорайя знала, сколь ревниво относится миссис Тодхантер ко всякому вторжению посторонней силы, могущей помешать ее влиянию на сына, – ведь именно это и было одной из причин того, что Джон в свое время не делал никаких решительных попыток уговорить кого-то, кроме нее, выйти за него замуж. Она так мило говорила с нею о Джоне и сумела так искусно убедить ее, что дочь ее сызмальства привыкла к повиновению и что у нее на редкость смиренный характер, что миссис Тодхантер согласилась с тем, что сыну ее, пожалуй, и в самом-то деле пора бы жениться и что он, если взвесить все обстоятельства, вряд ли мог бы найти себе более подходящую пару. Вот эти-то слова и услыхал, к своему великому удивлению, Джон Тодхантер – уже больше не «старина Джон», – когда день или два спустя он попытался в качестве отговорки сослаться на мать, предположив, что она скорее всего отнесется к этому плану неодобрительно.

Стороны договорились между собою. Миссис Дорайя занялась сватовством. Ей предстояло убедить Клару, что та уже в таком возрасте, когда девушке пора выходить замуж, и что хандра, которая на нее нападает сейчас, может наихудшим образом повлиять на всю ее будущую жизнь, как она уже и повлияла на ее здоровье и на ее вид, и что излечиться от нее можно, только выйдя замуж. Миссис Дорайя сказала Ричарду, что Клара незамедлительно согласилась принять предложение мистера Джона Тодхантера сделаться подругою его жизни и что с ее стороны это была не простая покорность, а горячее желание. Во всяком случае, когда Ричард заговорил об этом с Кларой, эта странная, вялая девушка и слова не сказала ему о том, что ее к чему-то хотят принудить. Миссис Дорайя позволила Ричарду поговорить с дочерью. Она посмеялась над его напрасными стараниями не допустить этот брак и над теми мальчишескими чувствами, которые он по этому поводу изливал.

– Посмотрим, дитя мое, – сказала она, – посмотрим, что окажется прочнее – брак, продиктованный страстью, или тот, что зиждется на здравом смысле.

Дело не обошлось без героических усилий, направленных на то, чтобы не дать этому союзу осуществиться. Ричард несколько раз ездил в Хаунслоу, где поселился Ралф, и если бы только ему удалось убедить последнего увезти молодую девушку, которая его не любила, от жениха, которого она, по уверению матери, любит, то миссис Дорайя потерпела бы поражение. Однако Ралф кавалерийских казарм оказался куда холоднее Ралфа берслейских лугов.

– Женщины – существа престранные, Дик, – заметил он, потирая пальцем верхнюю губу справа налево и слева направо. – Самое лучшее – это предоставить им свободу исполнять свои прихоти. Это милая девушка, хоть она и молчалива; мне она как раз этим и нравится. Если бы я для нее что-то значил, я бы стал ее добиваться. Но для нее я никогда ничего не значил. Совершенно не к чему просить девушку второй раз об одном и том же. Она ведь сама отлично разбирается в том, кто ей мил и кто нет.

Расставаясь с ним, наш герой проникся к нему презрением. Но коль скоро Ралф Мортон был молод, а Джон Тодхантер, как выяснилось, стар, Ричард решил, что должен еще раз увидеться с Кларой, и, как только они остались вдвоем, спросил:

– Клара, в последний раз спрашиваю тебя: выйдешь ли ты или нет замуж за Ралфа Мортона?

– Не могу же я одновременно выйти замуж за двоих, Ричард, – ответила его кузина.

– Но неужели ты не откажешься выходить за этого старика?

– Я должна поступить так, как хочет мама.

– Так, значит, ты выйдешь замуж за старика – за человека, которого ты не любишь и полюбить не можешь! Боже ты мой! Неужели ты не понимаешь, что ты делаешь? – Он заметался в ярости. – Знаешь ты, что это такое, Клара! – резким движением он схватил ее руки. – Ты понимаешь, на какой ужас ты себя обрекаешь?

Она немного отпрянула от него, увидев, как он взбешен, однако даже не покраснела и голос у нее не дрогнул.

– Я не вижу ничего худого в том, чтобы совершить поступок, который мама считает хорошим, Ричард.

– Твоя мать! Говорю тебе, Клара, это же позор! Это самый постыдный грех! Говорю тебе, что если бы я сделал такое, я бы после этого и часа не прожил. А ты еще преспокойно себя к этому готовишь! Выбираешь себе туалеты! Когда я приехал, мне сказали, что у тебя модистка. Ты еще способна улыбаться, когда тебя так бесстыдно унижают! Ты еще думаешь о нарядах!..


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации