Текст книги "Клятва воина"

Загребая ногами песок, мы продолжали идти по кругу, пот уже выступал на наших лицах. Я присматривался к его коленям, но не собирался рисковать и наклоняться, чтобы не получить булавой по голове, независимо от наличия на ней шлема. Эльетимм стремительно шагнул ко мне, а я с той же скоростью отступил с поднятым мечом. Колдун остановился и с издевательской ухмылкой покачал головой. Пусть себе ухмыляется, я не зеленый новобранец, чтобы отвлекаться на насмешки. Будет возможность, плюну ему в рожу, поглядим, как ему это понравится. Потеря самообладания убивает чаще, чем потеря оружия – напомнил я себе слова командира там, дома.

Я перестал кружить и качнулся с ноги на ногу, приглядываясь к его равновесию и позе. Удар слева вниз почти достал его, но жрец поймал булавой мой меч и старался повернуть ее, чтобы сломать клинок между шипами, а я с равным упорством пытался его выдернуть. Я высвободил меч, но колдун успел отпрыгнуть назад и тем самым спасся от удара в щель между плечом и шлемом, который снес бы ему голову, попади я туда. И снова мерзавец поймал мой клинок, удерживая меня всеми силами, пока я вновь не вырвался на свободу. Теперь я сам отступил на шаг в поисках следующей возможности. Против другого меча я спровоцировал бы молниеносный обмен ударами, используя любое колебание в ответе. Но против булавы это явно не годилось. Мне стало казаться, что Ледяной островитянин намеренно затягивает бой, пока жара и тяжесть доспехов не начнут замедлять мои движения. Я уже мог сказать, что реагирую чуть быстрее, чем он, что мои удары чуть сильнее, а ноги чуть легче в сухом песке. Но я сознавал опасность излишней самоуверенности.

Я сделал выпад, жрец парировал. Я быстро замахнулся, он отбил меч, и когда мой клинок скользнул по древку его булавы, я навалился на него, толкая назад, почти сбивая с ног. Я развил свое преимущество градом стремительных ударов, от которых колдун мог только защищаться, и не давал ему возможности снова поймать в ловушку мой клинок. Обманув эльетимма финтом, я со всего маху рубанул его в бок – отлично наточенное лезвие вдавилось в черную кожу, больно ударив в ребра. Когда жрец отступал по кругу, я пытался низким взмахом достать его колени, заставлял отпрыгнуть, прежде чем самому увернуться от ответного удара.

И вот тогда я впервые почувствовал это: царапанье, постукивание – настойчивые пальцы ощупывали двери к моему разуму. Стиснув зубы, я пошел на ублюдка, делая короткие финты в обе стороны, пока его защита не дрогнула, а тогда двинул мечом ему в живот. Но эльетимм вовремя повернулся боком, и я порывисто налетел на него. Когда мы стояли, почти соприкасаясь шлемами, с зажатыми меж тел руками, я увидел, что его губы за щечными пластинами не шевелятся. Значит, никакие его слова не будили того демона, который, ускользнув от бдительного ока Полдриона, взламывал мое сознание. Едва я подумал это, как грызущее ощущение усугубилось.

Я отбросил от себя эльетимма, но он вернулся с утроенной силой. Теперь мне было некогда удивляться, кто же творит это проклятое колдовство. Я упорно оборонялся, надеясь взять инициативу в свои руки. И все это время грызущее ощущение становилось все сокрушительнее, барьеры вокруг моего разума неудержимо крошились. В порыве отчаяния я бросил на эльетимма шквал ударов, жертвуя собственной защитой в решительной атаке, сам получил несколько ушибов, но сумел оставить столько же впечатляющих порезов на руках и ногах жреца. Я отступил, удовлетворенный, старательно избегая коварных участков залитого кровью песка. Теперь можно позволить эльетимму вернуться к обороне, кровоточащие раны будут истощать его силы.

Страшный треск разорвал мою голову. Холодные когти вонзились в мой разум и сжались. Перед глазами все поплыло, горячий солнечный свет угас, и почва стала уплывать из-под ног. Гул толпы стих до невероятного безмолвия, я задохнулся, шатаясь на слабых ногах, голова закружилась. Какой-то инстинкт отдернул меня от удара булавы, от которого мои мозги задребезжали бы в черепе, но я мог только наблюдать, как мерзавец готовится к следующему удару, как черные железные шипы несутся к моим затуманенным глазам, а я стою, не в силах пошевелиться, борясь с цепкой ненавистью, терзающей когтями мой ум.

Мой меч встретил булаву и плавно отвел ее в сторону. Мои ноги развили это движение, повернув мое тело, легкое и сбалансированное, пока мои руки резкими ударами продолжали бой. Я мог лишь смотреть на это в изумлении, сцепившись в лихорадочной борьбе за собственный разум, ибо чей-то чужой ум вступил во владение моим телом и защищал его от всего, что делал Ледяной островитянин. Я смутно осознавал длинную, призрачную кисть, наложенную на мои собственные, загрубевшие от работы пальцы, когда она обвилась вокруг рукояти меча, огромный голубой камень кольца-печати сверкал на солнце. Мой ум спотыкался на шаг-другой позади тела, борясь с цепкими руками магии, пытающейся утащить меня в черноту. Чьи-то чужие эмоции бежали по моим венам, делая жесткими сухожилия, управляя каждым моим движением. Я чувствовал пыл, решимость, юношескую энергию, а больше всего – непримиримую ненависть к моему противнику и всему его роду, но я был как-то отделен от этого, словно потерялся в горячечном бреду.

Ослабевший от полученной взбучки, жрец упал, поскользнувшись на липком песке. Я следил из некоего отдаленного уголка ума, как длинные руки наносят удар за ударом по спине, голове и плечам эльетимма, а он, брыкаясь, перекатывается туда-сюда и размахивает булавой, пытаясь избежать острого как бритва клинка, который втыкается в его доспехи, его кожу, его красную, истекающую кровью плоть. Голос, который не был моим, исторгся из моих уст, тормалинские слова звенели архаичным ритмом, который я слышал только в поэзии и в судах.

– Возвращайся к своему господину и передай ему, что эта земля наша! Мы все до единого человека будем удерживать то, что отвоевали у дикой природы!

Жрец в ужасе посмотрел вверх, его лицо побледнело под маской из крови и пота. Он пробормотал заклинание и внезапно исчез, оставив лишь разрытый кровавый песок перед моими глазами.

Толпа вокруг взревела, но все, что я слышал, это отчаянный крик внутри моей головы: «Что это? Кто ты? Где я?»

Я упал на колени, сорвал шлем, рукавицы и, схватившись за голову, призвал все свои силы, чтобы вытолкнуть то, охваченное паникой, присутствие из моего ума. С внезапностью, от которой я задохнулся, оно ушло, и я почувствовал в голове пустую тишину посреди оглушающего гама. Я посмотрел на руки. Они снова были мои, никакие тени не затуманивали их, но на среднем пальце правой руки белела вмятина. Любой мог бы сказать, что я носил широкое кольцо с центральным камнем, теперь куда-то исчезнувшее.

– Райшед, куда ты ранен?

Подняв голову, я узрел капитана Стражи; он озабоченно всматривался в меня широко открытыми глазами.

– Я не ранен, только малость помят.

Я удивился, почему Гривал с Сезарром не оказались первыми возле меня. Но то, что я увидел, меня более чем удовлетворило. Повалив Каеску лицом в песок, Гривал стоял коленями на ее бедрах и крепко связывал ей руки. А Сезарр, оттянув за волосы голову, затыкал ей рот ее проклятой вуалью. Гадина, шлюха, змея подколодная: то ядовитое колдовство, несомненно, было ее работой. Неудивительно, что она нацепила вуаль. Плохо только, что колдун избежал своей участи, оставив Каеску одну на неведомо какие муки.

– Райшед! – внезапно призвал меня Шек Кул.

В воцарившейся тишине можно было слышать беззаботный щебет птиц на дальнем дереве. Я поднялся и, слегка пошатываясь на непослушных ногах, миновал кровавый песок, чтобы встать перед воеводой.

– Истина осуждает женщину Каеску, и она понесет наказание, – объявил Шек Кул бесстрастным голосом. – Ты оправдан, но меня многое тревожит в этом деле. Сей маг выбрал тебя, и ты говоришь, что между его народом и тем, что был прежде твоим, существовал раздор. – Воевода повысил голос, чтобы донести свои слова до последних рядов жадно внимающей толпы. – Я искренне верю, что ты неповинен ни в какой магической скверне, знамение Рек-э-нала ясно говорит об этом. Однако есть реальная опасность, что эти люди станут искать тебя, дабы отомстить за своего сородича. Я не могу оставить тебя здесь, так как рискую привести скверну в это владение.

Ляо шевельнулась в своем кресле, но тут же замерла, когда Шек Кул чуть повернул голову, словно собирался посмотреть на нее. Я глядел во все глаза на воеводу, не понимая, что, во имя Дастеннина, он говорит. Шек Кул скрестил руки, изучая меня.

– Ты уедешь отсюда, как только свершится казнь.

Круто развернувшись, воевода покинул ристалище. Гар схватила Ляо под локоть и потянула за собой, а Гривал с Сезарром потащили Каеску, безжалостно держа ее за плечи, и даже не позволили встать, когда она споткнулась, – так и поволокли дальше, ссаживая ей колени на гравийной дорожке. Чья-то рука сунула мне мехи с водой, и я осушил их в несколько жадных глотков, прежде чем взять чашку разбавленного вина у управляющего; его широкая улыбка опровергалась страхом, стоявшим в глазах.

– Идем.

Я оцепенело последовал за капитаном Стражи к казармам, где разделся и вымылся в тихом углу. Мои мысли пребывали в полном беспорядке от такого поворота событий. Обнаружив, что никто не смеет ко мне приблизиться, я сам смазывал ушибы и царапины, но удивленный шепот заставил меня оглянуться. Все стражники куда-то испарились, и только Шек Кул стоял, задумчиво глядя на меня.

– Позволь мне.

Воевода протянул руку, и я дал ему горшочек мази, не зная, что еще делать. Повинуясь его жесту, я повернулся и почувствовал, как он втирает резко пахнущий бальзам в ужасный кровоподтек на моем плече.

– Ты оказал мне великую услугу, избавил меня от Каески, – сказал Шек Кул. – Я всегда знал, что она станет еще опаснее, если ее брата убьют. Когда я перестал нуждаться в союзе с ней, она поняла, что я принесу владению наследника и перестану потакать ее вздору. Во многих отношениях ты очень хороший раб. Я знаю, Ляо думает так же, и ты многому мог бы научить ее, будь у тебя время. Но ты напоминаешь мне сокола, который был у меня когда-то. Его взяли диким слишком поздно и обучали только жестокостью. Это была прекрасная птица, храбрая и бесстрашная, она быстро улетала, но медленно возвращалась к приманке.

Шек Кул отдал мне баночку, и я повернулся к нему лицом.

– Я видел, что сокол ищет горных высот, даже когда сидит под колпачком в клетке. В конце концов я сам развязал путы на его ногах и позволил ему лететь. Думаю, это единственная награда, какую я могу тебе дать, награда, которая что-то значила бы для тебя.

Я открыл рот, но Шек Кул воздел руку, требуя молчания.

– Самого по себе этого не хватило бы, чтоб меня убедить, но тут замешана магия. – Его жесткие глаза смотрели на меня в упор. – Было что-то неладное в том поединке, что-то недоброе висело вокруг тебя. Я не знаю, что оно означало, но будь на твоем месте кто-то другой, не появись великий змей, когда ты стоял один на песке, я бы приказал убить тебя по подозрению в колдовстве. Однако я позволю тебе уйти, если поклянешься самым святым для тебя, что не вернешься.

У меня внезапно пересохло в горле.

– Клянусь. Пусть Дастеннин утопит меня и выбросит голым на берег, если я нарушу клятву.

Воевода кивнул, по-видимому, удовлетворенный.

– Этот знак обеспечит тебе безопасный проезд через Архипелаг.

Он вручил мне золотой медальон, украшенный драгоценными камнями, который обеспечит мне еще и безбедную отставку, если я когда-нибудь привезу его домой.

– Спасибо, – сказал я просто, совершенно не зная, что еще придумать.

– Теперь оденься, и мы покончим с изменницей, – сурово приказал воевода. – Твоя ответственность, как ее обвинителя, завершится только с ее смертью.

Я натянул одежду и покорно последовал за Шек Кулом, думая с омерзением, что же мне предстоит увидеть. Мы вышли за ограду дворца и направились к берегу. Каеска лежала, привязанная за руки и ноги, на широкой деревянной платформе, закрепленной у столбов на самой границе прилива. Я постарался не реагировать, когда увидел, что ее глаза и рот запечатаны воском, а на коже краснеют глубокие ожоги. Раздувая ноздри, женщина лихорадочно втягивала в себя воздух. С минуту Шек Кул бесстрастно взирал на нее, затем поднял большой камень с черного песка пляжа и решительно положил ей на грудь. Каеска вздрогнула, словно это был горячий уголь, но, крепко привязанная, не могла его сбросить. Воевода кивнул мне, я нехотя подобрал камень величиной с кулак, положил рядом с его камнем и отвел взгляд от страдальческих, слепых гримас Каески.

– Ты останешься с ней, пока она не умрет.

Не оглядываясь, Шек Кул зашагал прочь, а я остался стоять столбом, наблюдая, как непрерывная череда островитян добавляла свою тяжесть к наказанию Каески. Одни обливались слезами, другие открыто злорадствовали, но все увеличивали груз, который медленно толкал ее к смерти.

Гар пришла ближе к вечеру, когда Каеска, болезненно-бледная, трудилась над каждым вдохом.

– У тебя все хорошо? – Гар встала рядом в береговой тени, после того как с угрюмым лицом положила свой камень средней величины.

Я кивнул.

– Скажи, зачем все это нужно? – Обдуманная жестокость казни ужасала меня. – Почему бы просто не отрубить ей голову?

– Тогда ее кровь осквернила бы землю, – объяснила Гар. – Ее рот запечатан, чтобы она не могла никого проклясть, а глаза закрыты, чтобы ее взгляд ничего не сглазил. Каеска совершила тяжкое преступление против этого владения, против этого народа и этой земли, и потому все участвуют в ее казни. Когда она умрет, все ее пожитки будут уложены на труп и сожжены, дабы уничтожить все, что когда-либо связывало ее с этим местом. Море унесет пепел, а вместе с ним и скверну. – Гар вздохнула. – Я знаю, что вы, жители материка, говорите о нас как о кровожадных дикарях, вечно воюющих друг с другом. На самом деле мы ценим жизнь, высоко ценим – вот почему, когда нам приходится ее отбирать, мы делаем так, чтобы смерть сама сказала свое заключительное слово.

Подобно Шек Кулу, Гар без оглядки ушла с пляжа, пробираясь через островитян, которые все приходили, чтобы принять участие в этом необычном ритуале. Ляо появилась некоторое время спустя, когда очередь слегка поредела. Она несла большой камень – должно быть, из самого дворца, – который потребовал всех ее сил. Пыхтя, Ляо подняла его к груди и с силой бросила на кучу, уже закрывшую туловище Каески. Слабый стон вырвался у мученицы, и Ляо отскочила как ужаленная, испуганно заозиралась по сторонам. Увидев меня, подошла и села рядом на сухой песок под растущими вдоль берега деревьями.

– Я хотела закончить ее страдания, – тихо прошептала она.

– Это поможет, – заверил я ее.

– Куда ты поедешь? – Ее голос дрогнул.

Я успокаивающе сжал ее маленькую руку, совсем не заботясь о приличиях.

– Со мной все будет хорошо, когда я уеду с Островов. Я вернусь к своему прежнему господину, – вымолвил я с мрачной улыбкой.

Ляо указала на гавань, где несколько больших галер покачивались на якоре, в то время как другие скользили по каналу между островами.

– Видишь малиновый вымпел? Это корабль Сазака Джоя. Я поговорю с капитаном, и он возьмет тебя на борт. Я прослежу, чтобы все твои вещи были погружены. – Ляо задрала подбородок, чтобы губы не дрожали.

– Ты очень любезна.

– Не совсем, – призналась она с налетом прежней надменности. – Шек Кул велел мне убедиться, что ты не оставишь здесь ничего, что могло бы навести порчу на владение.

Это имело смысл. Ляо поднялась, смахнула песок с платья.

– Я пришлю Сезарра с едой, – бросила она через плечо.

– Спасибо! – крикнул я и, вынудив себя забыть о жалости, снова проверил пульс на шее Каески. Ее кожа была липкой на ощупь, но слабое биение жизни все еще толкалось под моими пальцами. Я вздохнул и сел дальше пережидать это трагичное бдение.

Каеске потребовалось три долгих дня и три ночи, чтобы умереть.

Побережье к востоку от поселения Кель Ар'Айен, 34-е поствесны, Второй год колонии

– Как речное дно, капитан? – Темар оторвался от убористых записей в своем дневнике.

Коренастый загорелый моряк стоял перед ним, широко расставив ноги на палубе, легкие волны мягко покачивали корабль.

– Довольно твердое, якорь удержится. Старый «Орел» совьет себе здесь безопасное гнездышко на какое-то время. – Моряк ласково похлопал мачту, улыбка смягчила его доселе хмурое обветренное лицо. – Я поставил Мейга следить за отливом и речным течением.

– Хорошо.

Эсквайр встал со своего места возле кормовой мачты с косым парусом и повел затекшими плечами. Солнце уже припекало, и ему хотелось сбросить с себя плотный, сшитый из шкур камзол. Юноша оглядел широкое устье, густо заросшие лесом холмы, круто спускавшиеся к открытым пляжам из гальки и кустарника на берегах широкой коричневой реки, которая предлагала доступ к глубинным тайнам страны. Порывистый ветер принес весенние запахи распускающегося леса, и Темар жадно вдыхал их.

– Они бы наверняка зашли сюда, чтобы пополнить припасы, да, мастер Гретист?

Капитан кивнул.

– У них были неплохие копии карт, составленных сьером еще в то время, когда они вместе с Мореплавателем исследовали береговую линию. У нас точно такие же копии, они будут годны для шестидневного плавания отсюда. Это место отчетливо помечено как хорошая якорная стоянка с дичью и пресной водой.

Озадаченный, Темар перегнулся через перила.

– Где же они тогда? Попали в беду? Думаю, тут многое изменилось, появились новые бары и тому подобное. Тем картам, должно быть, лет восемнадцать или девятнадцать.

– Я знаю капитана Халовиза. – Скрестив руки, моряк тоже смотрел на береговую линию. – Он умеет быть осторожным в незнакомых водах. И если б они попали в беду, мы бы увидели какие-то признаки. Мы нашли обломки «Музыки Ветра», не так ли? А ведь он погиб почти год назад. Но мы нашли его даже после целой зимы штормов – его груз разбросало по всему берегу.

– Они тоже могли угодить в шторм, – рассуждал Темар. – Они отплыли в самом начале весны. Погода стояла хорошая, и никто не хотел ждать Равноденствия.

– Каким же должен быть шторм, чтобы все три корабля пошли ко дну и ни одного уцелевшего не вынесло на берег? – Гретист упрямо покачал головой. – И мы бы все равно увидели следы такого шторма – вывороченные с корнем деревья и прочее.

Темар пожал плечами.

– Что же, по-твоему, с ними случилось? Заболели, пали жертвой диких зверей, когда сошли на берег? Там же было восемьдесят человек, помоги им Дастеннин!

– Я спущу баркас. – Капитан выпятил квадратную челюсть, заросшую седой бородой. – Если они здесь высаживались, то на берегу должны остаться ямы от костров и другие следы, по которым можно будет определить, когда они высадились и сколько их было. Это подскажет нам, над чем работать. Может, они отправились вверх по реке? С виду она судоходная. Они ведь за этим сюда и шли?

– Наверное, ты прав. – Темар согласился – это было весьма разумное предположение. – Однако мы не знаем, кто рыщет в этих лесах, верно? Распорядись, чтобы гребцы взяли с собой оружие: мечи, у кого они есть, и корабельные топоры, у кого нет мечей. Не будем рисковать.

Он стоял рядом с Гретистом, наблюдая, как команда опускает шлюпку на зеркальную поверхность устья. Эхо от удара весел прокатилось по далеким холмам.

– Темар, можно тебя на минутку?

– Барышня! – Эсквайр повернулся и с наигранной учтивостью поклонился Гуиналь.

Девушка ответила на его иронию насмешливым реверансом, больше подходящим к шелковым нарядам, чем к ее практичному платью из серой шерсти.

– Здесь что-то неладно, – уже серьезно заявила она. – Я чувствую нечто необычное, некую угрозу.

– Пожалуйста, тише.

Темар огляделся – не услышал ли кто нечаянно это нервирующее заявление – и с облегчением вздохнул, убедившись, что оставшиеся матросы сосредоточенно наблюдают за баркасом, который медленно продвигался к берегу.

– О чем ты говоришь?

– Я сама точно не знаю, – призналась Гуиналь, досадливо засунув руки за плетеный кожаный пояс. – Я не могу этого понять, но что-то не так. Мы с Авилой пытались с кем-нибудь связаться. Возможно, экспедиция погибла, но я не верю, что никто не выжил…

– Но вы никого не нашли, – перебил ее Темар.

– Не в том дело, – нахмурилась Гуиналь. – Я будто смотрела сквозь туман. Авила говорит, это все равно что кричать в вуали.

– Ты сама утверждала, что Высшее Искусство, создаваемое на корабле, вызывает странные эффекты. Быть может, на этой стороне океана заклинания работают иначе. Помнишь то дальновидение к рудникам, когда все шло не так?

– То было редко используемое заклинание в едва обученных руках, – настаивала девушка. – Я – одна из лучших практикующих Высшее Искусство во всей Империи, и это – заклинание, которым я овладела давным-давно. Тут другое, Темар, поверь мне. Где-то рядом опасность, и всем нужно быть начеку. Авила тоже ее чувствует, совсем немного, но достаточно, чтобы убедить меня в ее реальности.

Д'Алсеннен остановил ее взмахом руки.

– Хорошо, я верю тебе на слово. Но тогда что я должен сделать? Ты говоришь, мы в опасности, но не можешь сказать, в какой и почему. Оглянись вокруг, эти люди и без того обеспокоены, что до сих пор не нашли никаких следов. У них были друзья, братья на тех кораблях, которые мы ищем. – Его слова прозвучали жестче, чем хотелось бы, и юноша попытался смягчить тон. – Пожалуйста, пойми меня. Не думай, что я тебе не верю, я верю, честное слово. Просто я не желаю ухудшить и без того плохую ситуацию, давая предупреждение о некой туманной опасности. Когда у тебя будет нечто определенное, что я смогу объяснить команде, я буду действовать. А до тех пор, пожалуйста, молчи об этом. У нас и так хватает забот, чтобы добавлять к ним еще и необоснованные страхи.

Гуиналь поджала губы, щеки ее порозовели от гнева.

– Конечно, эсквайр, как прикажете. Я сделаю что смогу.

Она круто повернулась, вся напружинившись от досады, и быстро пошла прочь, шурша мягкими башмаками по полированному настилу.

Д'Алсеннен смотрел ей вслед с горечью, смешанной с раскаянием и злостью. Когда же они с Гуиналь смогут поговорить, не обижая друг друга? Темар делал все возможное, чтобы избегать ее, так как девушка ясно дала понять, что не желает иметь с ним отношений, но, учитывая серьезность ситуации, Ден Феллэмион настоял на том, чтобы взять на поиски Гуиналь и самых искусных ее учеников.

– У барышни для тебя какие-то известия? – Отрывистый вопрос Гретиста откинул прочь личные неурядицы Темара.

– Нет, ничего важного. – Эсквайр изобразил убедительную улыбку.

Моряк вытащил кисет из кармана грубой парусиновой туники и отправил в рот жевательный лист, прежде чем запоздало предложить кисет Д'Алсеннену.

– По прибытии сюда мы так и не нашли ответов, и парни начинают задавать вопросы. Ты слышал, как дела у той, другой экспедиции, что отправилась на юг?

– Да, конечно. – Темар помотал головой, отказываясь от листьев, и мысленно упрекнул себя за то, что сразу не поделился новостями. – Прости, я должен был сказать тебе. Они сообщили, что побережье тянется точно на юг на сто шестьдесят лиг, а затем изгибается на северо-восток и идет вдоль длинного залива, питаемого крупной рекой. Его протяженность восемьдесят – девяносто лиг. Судя по отзывам, там прекрасная земля для скота – лесов не так много, как в этих северных и восточных пределах.

У капитана заблестели глаза.

– Это хорошо, будет куда отвезти молодняк, родившийся в нынешнем году.

– Да, это выглядит весьма перспективно, – согласился Темар. – Мессир Ден Реннион уже говорит о закладке там нового поселения еще до конца года. По его прикидкам, оттуда до порта всего сотня лиг по суше, а до рудников – и того меньше.

– Может, и так, но на этой сотне одни сплошные кручи! – Гретист тем не менее засмеялся. – Я схожу туда поглазеть на своем «Орле», пока они не построят приличный большак.

Темар улыбнулся.

– Захвати и меня с собой, мастер.

Крик сверху отвлек капитана, и Д'Алсеннен вернулся к своему дневнику, чтобы найти известия о южной экспедиции, которые Гуиналь передала ему после того, как они отчалили. Известия пришли от одного из ее недавно обученных адептов, не так ли? Высшее Искусство прочно связало ту, другую флотилию с портом, и сведения передавались каждый второй или третий день. Что же приключилось с этой северной экспедицией? Почему корабли исчезли без следа, не оставили даже намека от адептов на борту? Что могло повлиять на Высшее Искусство? Сколь опытны были адепты, присоединившиеся к северной экспедиции? Темар теперь сожалел о вынужденном решении отказаться от занятий Высшим Искусством в течение зимы. Но он просто не мог каждый день находиться в такой близости к Гуиналь.

– Паруса!

Эсквайр в изумлении вскинул голову. Подталкиваемый нетерпеливыми матросами, он пробился к борту, чтобы увидеть трехмачтовый корабль, на всех парусах огибающий дальний мыс.

– Кто это? – закричал откуда-то сзади матрос, раздосадованный тем, что ничего не видит.

– Похож на «Лосося»! – Ответ был поддержан довольными криками со всех сторон.

Темар прищурился, ища руну на носу быстро приближавшегося судна, скрытую летящей пеной, а матросы махали отовсюду и радостно свистели.

– Темар! Темар!

Истошный крик Гуиналь оторвал юношу от борта. Он протолкался по трапу на ют, где взбудораженная девушка стояла рядом с капитаном. Моряк насупил густые брови. Заслонив ладонью от солнца глубоко посаженные глаза, он вглядывался в корабль.

– У них нет никакого флага, нет даже вымпела. Нелишним был бы и сигнальный флажок, учитывая ситуацию, – с сомнением пробормотал Гретист.

– Я не могу связаться с ними, Темар. – Гуиналь схватила юношу за рукав. – На том корабле происходит что-то ужасное!

Д'Алсеннен посмотрел мимо нее на капитана.

– Я вижу наших парней, и довольно отчетливо, – медленно продолжал Гретист, – но они не работают тросами, не управляют парусами.

– Все разумы на том корабле закрыты для меня, Темар, – твердила Гуиналь. – Я знаю кое-кого из той команды и должна была бы связаться с ними отсюда!

– Поднять сигнал, Мейг! – проревел вдруг капитан. – Они что же, не видят, что мы на якоре?

Давно разыскиваемый корабль продолжал идти к ним на безрассудной скорости, и команда забеспокоилась.

– Темар! – Гуиналь, переполненная одновременно страхом и раздражением, затеребила его руку.

– Они врежутся в наш борт, если не… – Гретист в смятении покачал седой головой. – Мейг, руби якорь! Поднять паруса! Держитесь, сударыня.

Капитан спрыгнул с юта, и команда бросилась к вантам, чтобы привести в движение свой корабль, но второе судно хищно устремилось на него. Одной рукой Темар схватился за борт, другой потянулся к Гуиналь, и тут корабли столкнулись с сокрушительным грохотом. Девушку совсем сбило с ног, Д'Алсеннен упал на колени, а несколько человек полетели со снастей в пенящиеся воды, и крики их потерялись в нарастающем ропоте на палубе. Суда, бешено раскачиваясь, отошли друг от друга, их паруса беспорядочно хлопали. Темар изо всех сил пытался встать на ноги. Ища объяснение такому повороту событий, он увидел, что матросы с «Лосося» падают, как оглушенные животные, и другие фигуры выпрыгивают из люков, намереваясь бросить кошки и притянуть суда друг к другу. Матрос, отчаянно цеплявшийся за борт, был раздавлен между высокими деревянными стенами, а воющие фигуры в черной коже прыгали через перила, держа наготове короткие мечи и топоры. Чтобы защищаться, моряки хватали нагели и тросы, все, что попадало под руку, и в отчаянии поднимали поясные ножи.

Выхватив свой длинный меч, Темар перепрыгнул ограждение юта и застиг нескольких захватчиков врасплох – настил стал скользким от их крови. Остальные, немного отступив, оценивающе сверлили его холодными голубыми глазами. Эсквайр раздумывал, куда бы ударить, свирепо глядя на соломенные головы над заклепками кожаных доспехов. Это солдаты, вдруг понял Д'Алсеннен. Откуда они взялись?

– Рубите канаты! – Рев Гретиста вознесся над суматохой. Этот рев мог быть услышан и в самый страшный шторм.

Темар бросился вперед, чтобы защитить горсть матросов, бешено пиливших туго натянутую пеньку, которая крепко держала железные кошки. Он чуть не споткнулся о захватчика, в агонии упавшего к его ногам с вонзившимся в глаз нагелем. Эсквайр ударом сапога вогнал металл глубоко в череп и ногой отпихнул труп. Когда новые противники повалили через борт, юноша стал увертываться, отражая удары, – мастерство, обретенное долгой практикой, спасало его отчего-то худшего, нежели жгучая царапина на руке: шальной клинок распорол рукав. Это напоминание об отсутствии у него защиты немного отрезвило Темара, хотя в кожаном камзоле и бриджах из буйволовой кожи он все равно был в лучшем положении, чем матросы в холщовых туниках и штанах. Даже скользящий удар мог прорезать холст, а каждая кровоточащая рана будет ослаблять.

Эсквайр рубанул по занесенному топору и, когда солдат покачнулся, ловко ударил его между шеей и плечом. Презрев усеянную заклепками кожу, острый клинок глубоко вошел в плоть и кость. Топор рухнул на палубу, его звон потерялся в общем шуме, а захватчик вывалился за борт.

– Берегите ноги! – крикнул Д'Алсеннен, отпихнув назад освободившийся топор, которым сможет воспользоваться первый же схвативший его матрос.

Когда следующая жертва Темара, оставшись без ног, свалилась в лужу крови, сразу двое пошли на него, но он тут же достал их своим более длинным клинком, а двое горячих моряков прикончили раненых ножами. Дальнейшая атака захлебнулась на наскоро устроенной преграде из рангоута и захваченного оружия, когда команда сплотилась для поддержки Темара, привнеся в битву всю жестокость портовых драк. Матросы пинали, долбили, плевались и кусались и, увертываясь от мечей и топоров, обрушивали на врага свое грубое оружие. Дрожь пробежала по судам: это «Орел» боролся за свое освобождение.

Крик сзади отвлек Д'Алсеннена от схватки. Обернувшись, он увидел, как один матрос ухитрился освободить кошку, сильно поранив при этом кисть. Потом он шлепнулся на колени и, крича, схватился за голову, а в глазах застыли паника и боль. Второй упал и завыл, корчась в судорогах. С ужасом глянув на них, эсквайр дико огляделся, пытаясь найти объяснение столь неожиданным приступам.

– Темар! – прорвался сквозь хаос крик Гуиналь. Юноша отыскал ее мгновенно. Она стояла на коленях на палубе юта – юбки грязные, руки по локоть в крови – и пыталась помочь умирающему матросу. Темар лихорадочно поискал глазами одетую в черное фигуру, которая угрожала бы ей, но никого не увидел.

– Это он, тот человек на носу. Тот, с Высшим Искусством! – хрипло выдавила из себя Гуиналь и вдруг издала резкий вопль – ее собственные руки поднялись, чтобы выцарапать ей глаза, прежде чем она сумела овладеть ими. Упав ничком, девушка отдувалась с минуту, показавшуюся Темару вечностью, потом снова выпрямилась – зубы сжаты, глаза на белом лице огромны. – Убей его! – закричала она пронзительно, как раненый ястреб.