Текст книги "Ловушка страсти"

Кажется, только теперь она начала понимать всю силу желаний, которые таились в ее теле.

– Хорошо, Женевьева. Если до конца недели Гарри сделает предложение Миллисент, я женюсь на тебе. Я согласен стать твоим утешительным призом.

Что-то в его тоне было не так, но Женевьева была еще слишком оглушена, чтобы понять.

«Если Гарри сделает предложение Миллисент…»

В эту минуту в их мир вторглась суровая реальность, и тут Женевьева заметила, что огонь в камине почти потух, фитиль масляной лампы догорает, пот начал подсыхать на ее теле, и ей стало холодно, а о случившемся напоминает легкая боль между бедер.

Мысль о том, что Гарри может жениться на другой женщине, пронзила ее до самого сердца. Она тяжело вздохнула. Ведь все началось именно с Гарри.

Герцог помог ей забыть. Он стал ее коньяком, ее опиумом.

– Возможно, хотя бы один из нас должен вступить в брак по любви?

– Мне казалось, ты любишь только Гарри и будешь его любить, пока скалы не упадут в море. А теперь говоришь, что не против стать герцогиней, если из твоей любви к нему ничего не выйдет. И ты сможешь с этим жить?

В его голосе слышалось странное напряжение. Женевьева не могла понять его чувств, и от этого ей было тяжело.

– Если ты сможешь, – ответила она.

Молчание.

– Любая женщина почтет за честь стать твоей герцогиней, – мягко добавила она.

Герцог чуть улыбнулся загадочной, печальной улыбкой и покачал головой. Наверное, он подумал, как она добра, но подумал с пренебрежением.

– Принять помощь – это не слабость, – чуть более резко заметила она. – Разве слабость – позволить кому-то заботиться о тебе?

– Да, если это делается из жалости. Тогда это уже не доброта, а снисходительная опека.

– Я не могу видеть, когда ты несчастлив.

Откровенное признание, настолько искреннее и мучительное, что они оба замолчали.

– Не можешь видеть несчастливым только меня или всех, Женевьева? – насмешливо поинтересовался он.

Она не ответила, но ответ был ей известен. «Тебя, только тебя».

Но что это значило? Как такое вообще могло случиться?

Молчание становилось напряженным и гнетущим.

– Сегодня была наша последняя ночь, – небрежно заметил герцог.

Женевьева уселась на постели. Последняя… Его слова ей не понравились.

Огонь в камине почти потух, и ей было очень холодно. Она обвела глазами комнату в поисках ночной сорочки.

– Я бросил ее у шкафа.

Женевьева не собиралась прижиматься к герцогу, чтобы согреться, да он и не предлагал. Но вставать ей пока тоже не хотелось.

Герцог совершенно неподвижно лежал на узкой кровати, и Женевьева представила, что если протянет к нему руки, то наткнется на окружающие его невидимые стены.

– Ты решил меня наказать? – внезапно спросила она.

Всего за несколько дней в ней произошло два изменения. Она стала склонна к необдуманным высказываниям, хотя бы только и наедине с герцогом, а отказ от физического наслаждения считала теперь наказанием, словно ребенок.

Женевьева надеялась, что ее слова он сочтет за шутку. Но этого не произошло, и ей снова стало страшно.

Герцог по-прежнему не смотрел на нее. Он смотрел в потолок, как будто там висел хрустальный шар. Приложил руку ко лбу, словно проверяя, нет ли у него лихорадки.

– Пусть это будет скрытой атакой честности с моей стороны. В конце концов, Гарри тоже спит под этой крышей. Опасаюсь, что ты и дальше будешь использовать меня, а если я все же женюсь, моей супруге не понравится уставший и бесполезный мужчина. А я еще так многого тебе не показал…

И с этими колкими словами он покинул ее постель. Ему оставалось лишь привести в порядок одежду и застегнуть брюки, что он и сделал, не отводя от Женевьевы взгляда. Впервые она почувствовала себя распутной женщиной.

Она смотрела на него, чувствуя, как заливается краской ее лицо. Он даже не разделся как следует, у них просто не было на это времени, настолько дикой и необузданной была их страсть.

Женевьеве хотелось удержать его и в то же время хотелось, чтобы он ушел. Ей надо было остаться наедине со своими чувствами.

Герцог отступил назад и посмотрел на нее. Его взгляд был нежным и внимательным, как и прикосновение его пальцев. Он вздохнул. Грудь в завитках волос поднялась и опала, и Женевьеве показалось, что она заметила маленькую отметину в том месте, где ущипнула или оцарапала его.

– Если это в последний раз, то разве мы не должны попрощаться? – В ее голосе звучало отчаяние. Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее. Она знала: если она поцелует его, он останется.

– Это и было прощание, Женевьева. Разве ты не поняла?

И с этими словами он быстро покинул ее комнату.

Глава 24

Бум! Бум! Бум!

Алекс только что забылся неглубоким сном, но все же сообразил, что грохот – отнюдь не биение его сердца, готового вырваться из груди, и не шум в голове, как если бы он много выпил накануне. Он покинул Женевьеву всего час назад.

Бум! Бум!

Он приоткрыл один глаз, с усилием повернул голову на подушке и посмотрел на часы. Было два часа ночи. Герцог крепко провел ладонями по лицу, словно пытаясь силой отогнать сон. Откинул со лба волосы и перекатился на бок, ожидая, когда его мозг наконец обретет способность соображать.

Через несколько секунд он понял: стучали в дверь. Кто-то упорно колотил в дверь его спальни.

Бум! Бум!

Пожар в доме? Кто-то заболел? Разгневанный муж? Минутку, это всего лишь воспоминание из прошлого, с тех пор как он соблазнил замужнюю женщину, прошли годы. Может быть, это Джейкоб Эверси решил застрелить его за то, что он спал с его дочерью в его собственном доме? Или заколачивает дверь, чтобы удерживать его в качестве пленника? Или все-таки Йен Эверси решил настоять на утренней дуэли?

Герцог совершенно пробудился. Ни одна из пришедших в голову мыслей не обрадовала его, поэтому он соскользнул с постели, инстинктивно схватил со стола револьвер, всегда вычищенный и заряженный, с сухим порохом – настолько не доверял он людям и таково было отношение к нему света, – и взвел курок. Поспешно надел брюки и быстрым шагом подошел к двери.

Бум! Бум!

Резким движением отодвинул засов и приоткрыл дверь на пару дюймов.

Кто-то чуть не ввалился в комнату. Герцог плотно прикрыл дверь, чтобы незваный гость не упал на него.

В коридоре было темно, все свечи уже потушены. Но даже в этой темноте блестела копна золотистых волос.

– Мне нужно с вами поговорить, Монкрифф.

Боже правый! У Осборна совершенно заплетался язык.

Герцог открыл дверь, и Гарри практически ввалился в комнату.

– Осборн, какого черта…

Он был в рубашке с коротким рукавом, волосы всклокочены, под глазами красные круги. От усталости или от слез?

– Вы любите ее? – невнятно пробормотал он.

Монкрифф напрягся, быстро оглядел Гарри, чтобы проверить, нет ли у него оружия, поудобнее перехватил револьвер.

Что было известно Осборну?

– Осборн, я хочу, чтобы вы сейчас же ушли, – холодно ответил он.

– Вы любите ее?!

Гарри кинулся вперед и попытался схватить Монкриффа за отвороты сюртука, но в смущении остановился, сообразив, что на нем нет даже рубашки.

От резкого движения он чуть не упал навзничь.

Гарри удалось выпрямиться с некоторым усилием. Монкрифф отступил назад, украдкой прижимая револьвер к бедру.

Да этот парень совершенно пьян!

На лице Гарри появилось извиняющееся выражение, но взгляд у него был безумный.

– Вот в чем дело, Монкрифф. Все пошло не так, совершенно не так… – Гарри замолчал и нахмурился, рассердившись, что потерял нить рассуждений.

– Не так? – мрачно повторил герцог.

– Нет! – сердито крикнул Гарри. – Именно! Вы тоже это понимаете.

– Конечно. Что вы пили, Осборн? Виски, коньяк?

Гарри небрежно махнул рукой, при этом чуть не упав на пол.

– Все, что было в библиотеке, чтобы унять боль.

– Вполне естественно. Для этого и изобрели выпивку, чтобы унять боль. Но в библиотеке было несколько бутылок.

– Больше нет ни одной, – с мрачным удовлетворением заявил Гарри.

Превосходно.

– Вы задумали причинить мне вред, Осборн? – Герцог сумел придать своему голосу удивленный тон.

Гарри зло посмотрел на револьвер:

– Признаю, я вас боюсь, Фоконбридж. Но можете опустить револьвер. Я не такой человек. Похоже, вы не сделали ничего плохого.

Герцог вздохнул с облегчением. Сейчас ему напомнили, что он не только совершил опрометчивый поступок, но и позволил ситуации выйти из-под контроля.

Все случилось помимо его воли.

– Но дело вот в чем, Монкрифф. У меня был план. Да, был план. Вы не должны были появиться на празднике. Вы не должны были ухаживать за ней, она не должна была полюбить вас, вы не должны…

Гарри в отчаянии запустил руки в волосы и продолжал говорить отрывисто и гневно.

Пауза.

– Я люблю ее.

Последние слова он произнес с усилием.

Монкрифф отступил. От Гарри исходил резкий запах алкоголя, но первое разочарование было сильнее.

Что-то не так.

Осборн сделал шаг вперед, потом остановился и удивленно посмотрел на пол. Возможно, ему показалось, что один каблук его ботинка внезапно стал выше другого или ковер лежал в воде.

Монкрифф зацепил ногой стул и пододвинул его Гарри.

Осборн буквально грохнулся на сиденье, упершись локтями в колени и уронив голову на руки. Последовал тяжелый вздох.

Несколько мгновений он просто молча дышал.

У всего в природе есть ритм, подумал Монкрифф, глядя на него. У моря, нашего дыхания, боли, любви. Мы не в силах выносить напряжение постоянно. Должен быть прилив и отлив.

Монкрифф осторожно сел напротив Гарри. Его настроение было слишком изменчивым, и герцог не вполне знал, чего от него ожидать. Было уже поздно, он устал, и в этот миг в памяти всплыла картина: полночь, любимые часы его жены только что неуместно бодро пробили. Он, сгорбившись, сидит в кресле, а рядом стоит доктор и сообщает ему печальные новости. Она лежит в соседней комнате, мертвая.

Страдание. Пустота.

Герцог смотрел на Гарри. Он старался отмахнуться от все возрастающего чувства отвращения к самому себе. Ведь он так умен! Он привык играть и придумывать всевозможные планы. Он почти добился, чего хотел. Его месть Йену Эверси была бы так прекрасна.

Но вместо этого он сам попал в капкан, и куда бы он ни повернулся, зубья рвали его на части.

Однако появление Гарри сулило ему новые, блестящие возможности.

Что он за человек, если даже в такой момент ему в голову приходят подобные мысли? Именно поэтому он сумел сколотить приличное состояние.

Гарри вздохнул. Теперь его голос звучал тверже, но все еще был сдавленным от переполнявших чувств.

– Я любил Женевьеву всю жизнь.

– Всю жизнь… – повторил Монкрифф, давая себе возможность обдумать ситуацию. Похоже, его плану и плану Женевьевы не суждено сбыться. Ведь они хотели открыть Гарри глаза, помочь ему разобраться в его чувствах.

– У меня был план, – сказал Осборн.

Кажется, у них у каждого был свой план. И все же события развивались совершенно другим образом.

Все это почти смешно.

Герцог со вздохом потянулся к рубашке, которую, ложась спать, швырнул рядом с кроватью. Он сунул руки в рукава, застегивать пуговицы не стал и поворошил угли в камине, но они отказывались разгораться.

– Она… она так прекрасна. Вы согласны со мной? Ради Бога, не отвечайте, – поспешно добавил Гарри. – Я не хочу слышать. Я знаю, что готов на все ради ее улыбки. У нее на щеке ямочка – вот здесь. Вы видели, как она улыбается, Монкрифф? О чем я говорю? Конечно, вы видели. Она все время вам улыбается.

На мгновение Гарри предался своему горю.

Алекс молчал.

– И она такая смешная и умная, очень-очень смешная и… – Гарри вздохнул и уставился в огонь.

– И умная, – язвительно закончил за него Монкрифф.

– Да, – радостно закивал Гарри, удивленный, что их мнения совпали. – Значит, вы тоже заметили.

Герцог молчал и думал о Женевьеве, размышлял над словами Гарри.

– Да, – наконец терпеливо произнес он. Его голос был твердым и бесстрастным. – Я тоже заметил.

– С самого начала?

Герцог не собирался отвечать. Сначала он хотел погубить Женевьеву, разрушить ее жизнь, чтобы наказать того, кто отнял у него принадлежащее ему по праву.

Теперь Йен Эверси был ему безразличен.

Герцог снова стоял перед очередной потерей: он мог потерять Женевьеву. Сегодня у него появился ничтожный шанс удержать ее навсегда, потому что ее тело желало его.

Вместо этого он сказал:

– Вам следует говорить поменьше слов с буквой «с». Вы меня всего оплевали.

Гарри вздохнул, словно пытаясь зарядиться терпением Монкриффа.

– Скорее всего вы правы. Я попытаюсь, – хмуро ответил он.

– Почему вы здесь? Зачем разбудили меня?

– Мне нужно вам это сказать, Монкрифф. Это моя единственная надежда. Я любил ее всю жизнь. Я понял это с самого первого дня. Не знаю, испытывали ли вы что-либо подобное, Монкрифф, но когда я ее увидел, это было словно… – Гарри робко поднял глаза, потом повернулся к огню. Он не знал, как продолжать. – Я понял, что значит вечность, – задумчиво закончил он.

Алекс насторожился. Вечность… Он прекрасно понимал Гарри. И теперь он мог все потерять.

Опять.

Он не в состоянии этого допустить.

Гарри поднял голову.

– А потом появились вы. – Его голос снова стал жалким. – Говорят, вы собираетесь на ней жениться.

Монкрифф предпочел промолчать. В глубине души он был стратегом. Он не привык к задушевным беседам, не говоря уже о том, чтобы откровенничать с пьяным лордом, и понял, что сейчас может узнать кое-что важное.

– Бывали случаи, когда человеческая жизнь рушилась или менялась к лучшему из-за того, что кто-то опоздал. В этом нет моей вины.

– Все шло прекрасно, пока не появились вы. У меня был план, мне был нужен план, потому что я не герцог, черт возьми! – с горечью продолжал Гарри. – Я не могу купить ее деньгами и титулом.

– Осторожнее, Осборн. Я с трудом терплю ваше присутствие. Надеюсь, вы наконец скажете мне то, что хотели сказать.

Гарри удивленно вскинул голову, словно внезапно отрезвев, и в недоумении огляделся вокруг.

– Благодарю за то, что выслушали меня, Монкрифф, – с запоздалым достоинством произнес он. – Как я уже говорил, у меня был план. Видите ли, я никогда не мог полностью угадать ее мысли. Я думал, она тоже меня любит. Но я не осмеливался сделать ей предложение, потому что у меня не так много денег, как у ее отца. Я унаследую титул, но у меня нет поместья, куда бы я мог привести жену. Пока нет. Я пытался сам заработать денег, но потом подумал, что если она меня любит, я могу рискнуть, если бы я точно был уверен в ее чувствах, то, возможно, ее родители дали бы свое согласие. И как я мечтаю о ней рядом с собой…

Глаза герцога гневно сверкнули, и Гарри замолчал. Потому что он собирался сказать «в постели».

– Но я не был уверен, любит ли она меня. Понимаете, она никогда мне этого не показывала. Я должен был быть уверен. Поэтому, – Гарри вздохнул, – я сказал ей, что собираюсь сделать предложение Миллисент. Я хотел увидеть, что она сделает или скажет, хотел увидеть ее лицо, хотел заставить ее согласиться.

Монкриффа нелегко было удивить. Но жестокость, совершенная Осборном во имя любви, поразила его.

Он медленно откинулся назад и пристально уставился на молодого человека. Он смотрел на Гарри и вспоминал затравленное, бледное, несчастное лицо Женевьевы, вспоминал, как она вся светилась при одном упоминании его имени. Ни ее семья, ни этот идиот, сидящий перед ним, не знали всю глубину ее страсти, ее чувства, то, как она способна любить. Герцог понимал, что Гарри чуть не погубил ее.

Потому что он был трусом.

Никогда прежде герцог не испытывал столь сильного праведного гнева. В горле появился металлический привкус. Он едва мог говорить.

Герцог так долго молча смотрел на Гарри, что тот наконец повернул голову. Устремленный на него мрачный, суровый взгляд заставил его отшатнуться.

– Позвольте мне уточнить, – медленно заговорил Алекс, с трудом сдерживая бешенство. – Чтобы вырвать у нее признание в любви, вы решили, что можете страхом вынудить ее проявить свои истинные чувства? Вы решили разбить ей сердце, чтобы завоевать его?

Осборн встретился с ним взглядом. Он вздернул голову, и его глаза заблестели.

– Что вы, черт возьми, за человек?

– Вам не понять, Монкрифф. Как бы я узнал, любит ли она меня? Она такая спокойная, такая сдержанная, такая добрая со всеми. Я знал, что мы близкие друзья. Но я не был уверен, испытывает ли она ко мне что-то большее.

Спокойная… Герцог вспомнил обнаженную девушку, бросившуюся к нему в объятия, вспомнил их безудержные поцелуи, потрясшие его до глубины души, вспомнил ее податливое тело, вспомнил, как быстро она умела поставить его на место.

Герцог не стал сжимать кулаки. Он просто с силой уперся руками в колени. Не он раскрыл эту грань характера Женевьевы, ее страсть. Она уже была такой.

Но Гарри… Безмятежность, долгие беседы, дружба. И это тоже было частью ее.

– Я ничего не могу ей предложить, кроме себя. Если бы у меня была собственность, я бы сию минуту сделал ей предложение. Поэтому я знаю, вы меня не поймете. Неужели вы никогда не боялись? Никогда не желали чего-то так сильно, что не могли помыслить без этого жизни? Вы ведь можете представить безмерное разочарование и жалость, если вы откроете ей свое сердце, а она мягко скажет – она ведь так добра, – что совсем не любит вас!

Страх… Алекс мог бы многое рассказать о страхе. Он сделал самое бесстрастное предложение в своей жизни, потому что боялся сказать Женевьеве о своей любви.

Конечно, это ничего не изменило бы.

Она любила Гарри.

И Гарри со свойственной ему юношеской наивностью попал прямо в точку. Монкрифф попытался отогнать эту мысль и сделал глубокий вдох.

Гарри принял молчание Монкриффа за приглашение продолжать рассказ.

– Бог свидетель, я поступил так, потому что боялся ее потерять. Я не верил, что заслуживаю ее, потому что ничего не мог ей дать. Мне просто нужно было знать, любит она меня или нет. Я не могу гордиться собой, но я никогда не любил никого так, как ее.

Монкрифф по-прежнему едва мог говорить.

– Я не в силах поверить, что вы способны совершить такое по отношению к любимому человеку.

Осборн был пьян, но не глуп.

– Но я не мог бы причинить ей боль, если бы она не любила меня.

Голубые глаза Гарри впились в лицо Монкриффа.

Алекс не мог поверить, что чуть не раскрыл свои карты.

– Вы только что сказали о своей неуверенности в ее чувствах. А если она любит вас так же, как вы, по вашим словам, любите ее, представьте, какую боль вы могли ей причинить своей игрой.

Гарри поднял глаза и прищурился. Его лицо побелело, словно только сейчас он осознал весь смысл содеянного.

– Весьма доблестный поступок. – Монкрифф решил не щадить его.

Он ощутил прилив ненависти к себе за эти слова. Но ему хотелось, чтобы Гарри понял, что он сделал с Женевьевой.

«Неужели вы никогда не боялись?» Слова все еще звучали у него в ушах. Он вспомнил, как уязвил Женевьеву: «Ты можешь требовать от меня чего хочешь, но не в состоянии сказать Гарри о твоих чувствах».

Герцог знал: Женевьева могла быть честной с ним, быть настоящей, забыться, потому что не боялась его потерять.

Она не любила его.

Она представляла себе вечность без него.

Какие все же мужчины глупцы! Он, Осборн и чертов Йен Эверси, сколько бед они приносят себе и другим!

Внезапное озарение словно парализовало герцога.

– И вот поэтому я пришел. Вы ее любите, Монкрифф? Она любит вас?

Он не должен молчать. Он мог бы ответить что угодно. Но в какой-то степени он был не храбрее Гарри. Иначе он бы уговорил его сказать Женевьеве правду о своем поступке и сделать ей предложение. Это было бы благородно. Пусть победит сильнейший.

Герцог был сильнее и мудрее, но его нельзя было назвать добрым человеком.

И уж точно он не был мучеником.

– Какое значение имеет мой ответ? – поинтересовался он.

– Если вы не любите ее, вы должны уйти. Я люблю ее. И я сделаю ее счастливой.

Все чувства Алекса были обострены. Осборн наивно поделился с ним самым бесценным сокровищем: своим доверием. Он мог сказать ему что угодно: да, Женевьева его любит, да, она согласилась выйти за него. Он мог бы отправить Осборна домой, вызвать для него экипаж. Возможно, он уйдет на войну, чтобы заглушить свою боль.

Скорее всего он не сойдет с ума от горя и не попытается застрелить соперника. У бедняги есть честь.

Но герцог сомневался, что Гарри останется прежним.

Он опять вспомнил выражение лица Женевьевы в то первое утро, когда они отправились на прогулку. Бледность, растерянность, от нее словно осталась одна оболочка.

Женевьева любит этого человека. И странное дело, герцогу вдруг захотелось защитить Осборна, хотя бы немного. Поэтому он ответил:

– Не следует вам советовать мне, как поступить, Осборн. Это никогда не кончалось хорошо.

Гарри вскинул голову и пристально посмотрел на Монкриффа, пытаясь прочесть выражение его лица.

Монкрифф бесстрастно смотрел на него. Он чувствовал тяжесть ночного часа, своих лет, своего проклятого характера и, по правде говоря, устал от любви, потому что, несмотря на долгие годы, проведенные в седле, подобные игры утомляют.

Гарри вздохнул, кивнул и поднялся на ноги – он был намного более трезвым теперь, хотя вряд ли он придет в себя раньше полудня. Ему пришлось постараться, чтобы устоять на ногах. На его лице появились первые признаки отчаяния. Он будто представлял, что может произойти.

Выглядел он значительно старше.

Было уже три часа ночи. Возможно, Гарри отрастит бороду, хотя вряд ли это произойдет.

– Говорят, у вас нет сердца, – заметил он.

Странно, но слова Гарри глубоко задели герцога. Он почувствовал укол, словно в сердце вошло жало осы.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя, потому что у него перехватило дыхание.

– Верьте чему хотите, – спокойно ответил он.

– Вы не скажете ей, что я был здесь?

Герцог покачал головой:

– Даю вам слово.

Остановившись в дверях, Гарри спросил:

– И что вы теперь собираетесь делать, Монкрифф?

Алекс слабо улыбнулся, хотя и с горечью. Вспомнил об Йене Эверси, спрятавшемся под простынями в постели его бывшей невесты. Еще один мужчина, лишивший его того, о чем он мечтал. «И что вы теперь собираетесь делать, Монкрифф?»

Когда речь шла о любви, люди глупели и терялись. И он не был исключением.

Тем не менее он по-прежнему мечтал получить желаемое. Но сначала он должен сделать то, что должен, потому что иного пути нет.

– Я собираюсь пожелать вам доброй ночи, Осборн.

По крайней мере этот план не может провалиться.