Текст книги "Ловушка страсти"

Глава 11

– Я решила, это отпугнет Монкриффа. – Довольная собой, Миллисент расстелила на траве шаль и удобно расположилась на ней.

Женевьева рассмеялась, но смех был нерадостным. Миллисент по-прежнему казалась ей другой, незнакомой, в чем-то превосходящей ее, поскольку Гарри решил, что именно она достойна стать его женой.

– Ты действительно пыталась отпугнуть его, Милл?

– Тебе ведь не очень-то приятно находиться в обществе угрюмого опасного герцога, верно? Конечно, нет. Вчера он был ужасно груб, ушел, не говоря ни слова. Тебе надо быть со мной, Гарри и Оливией.

Женевьева привыкла всем делиться с Миллисент. Но за последние несколько дней и даже минут она много узнала о стратегии благодаря герцогу.

– Я и так все время с тобой и Гарри, – ответила она.

Эти слова дались ей нелегко. «С тобой и Гарри». Гарри и Миллисент. Миллисент и Гарри. Как их будут называть люди, когда они поженятся? Чье имя будет первым? Связанные навечно…

Ее имя больше никогда не будет упоминаться вместе с ними.

Внезапно Женевьеву вновь охватили ужас, боль и недоумение. Она замолчала.

Видимо, молчание затянулось, потому что Миллисент удивленно раскрыла рот!

– Только не говори, будто ты не видишь, что этот человек за тобой ухаживает.

– Не буду, потому что это неправда.

– Вчера вечером всем показалось иначе.

Значит, остальные их обсуждали. Прекрасно!

Вдалеке герцог демонстрировал красивый крикетный удар. Женевьева прикусила губу, чтобы не рассмеяться, увидев, как Йен вздрагивает всякий раз, когда тот поднимает клюшку. Предательская мысль, но поделом ему.

«А ты? Гарри ухаживает за тобой, Миллисент?!» Почему она не может спросить так, быть прямолинейной, как Оливия? Может быть, для этого нужна смелость? А у нее нет ни того ни другого.

– Ради Бога, Женевьева, он герцог, и если ты выйдешь за него, ты станешь…

– Хватит, хватит! – Женевьева чуть было не закрыла уши руками.

– …герцогиней. Разве это так плохо?

Женевьева медленно прикрыла глаза. Неужели никто не замечает? Никто не считает ее подходящей парой для Гарри? Как такое возможно? Все в ней противилось мысли выйти замуж за кого-то другого, кроме Гарри. С ним ей виделось счастливое, беззаботное будущее. Герцог был хладнокровен, посмеивался надо всем и мог с такой легкостью спланировать свою месть, которая разрушила бы ее жизнь, а ему надо только показать всему миру, что с ним шутки плохи.

Он прекрасно знал человеческие слабости и знал, как их использовать для своих целей. Поразительное умение, очень полезное, но вряд ли способное вызвать симпатию.

«У вас непозволительно нежная рука, мисс Эверси».

Она вновь вспомнила его слова и вновь внутренне содрогнулась.

Миллисент заговорщически понизила голос:

– Я слышала, он отравил свою первую жену из-за денег. Если ты выйдешь за него замуж, то недолго пробудешь герцогиней.

Женевьева закатила глаза:

– Все об этом говорят. И ты этому веришь?

Сама она не верила. Но что, если жена герцога обманула его?

– Не очень, – призналась Миллисент. – Подобное убийство встречается чаще в театральных представлениях, чем в жизни. Никто ничего не сумел доказать. Кроме того, я слышала, она была редкостной красавицей.

Можно подумать, красота исключает убийство. Йен был достаточно привлекательным мужчиной, однако попался бы ему более вспыльчивый противник, чем герцог, и Йен был бы мертв. Правда, и теперь его положение оставалось незавидным.

Герцог подошел, чтобы передать ему клюшку. Йен ее тут же уронил. Наверное, у него вспотели ладони.

– Все усопшие супруги всегда были редкостными красавицами.

Обе девушки озорно рассмеялись. Трое мужчин тут же повернулись к ним, надеясь и опасаясь, что они обсуждают их.

Тут же Женевьеву охватило чувство вины. Какой на самом деле была жена герцога?

Она знала, он ко всему относится с иронией. Если ему все кажется забавным, то ничто не в состоянии причинить ему боль.

Эта мысль заставила Женевьеву замереть.

– Уверена, он ищет жену, с тех пор как его бросила леди Абигейл, – заметила Миллисент, прокалывая стебель ромашки и сосредоточенно прикусив язык.

– Она его не бросала. Они расстались по обоюдному согласию, – коротко ответила Женевьева, и ей показалось, будто она защищает герцога.

Так оно и было на самом деле.

– Возможно, ему надоело спать одному.

– Миллисент Эмили Бленкеншип!

– И все же, – на щеках Миллисент появились ямочки, и Женевьева вдруг подумала, очарован ли ими Гарри и знает ли Миллисент что-нибудь о том, что желают мужчины в постели, – я не могу понять, почему ему вдруг разонравилась Абигейл Бизли, поскольку все считают ее красавицей и ей не откажешь в обаянии. Мне она по душе. Возможно, он избавил ее от обязательств, потому что она влюбилась в другого и он не смог этого вынести. Однако мне сложно представить, чтобы такой мужчина женился по любви.

Последние слова Миллисент произнесла преувеличенно слащавым тоном. Она была веселой, жизнерадостной, непосредственной, а совсем не осторожной, умной и наблюдательной.

Неудивительно, что Гарри хотел на ней жениться.

Небольшая поправка: думал, будто хочет на ней жениться.

И эта губительная мысль закралась в голову Женевьевы благодаря герцогу.

– Почему ты так странно на меня смотришь? – внезапно спросила Миллисент. На мгновение она даже перестала шить.

Женевьева вздрогнула.

– Мне кажется, у тебя по шее ползет муравей.

– А-а-а! – Миллисент принялась смахивать несуществующее насекомое.

– Тебя когда-нибудь целовал мужчина, Миллисент?

– Женевьева! – Миллисент открыла рот от изумления и уронила руки на колени.

Женевьева и сама удивилась своему вопросу. Пару дней назад она бы с легкостью задала его. Нет, скорее, пару дней назад он вообще не пришел бы ей в голову, потому что она была уверена: Миллисент сама ей все расскажет.

– Ну как? – Ромашковая цепь Женевьевы была уже длиной дюймов шесть. Еще немного, и она станет короной.

– Нет. – Миллисент отвела взгляд. – А что? Ты целовалась?

– Я первая тебя спросила.

Обе уже давно положили венки на колени и настороженно и смущенно смотрели друг на друга.

– Ты думала о замужестве? – продолжала допрашивать Женевьева. Почему они раньше об этом не говорили?

– Мне еще рано об этом думать, – укоризненно ответила Миллисент. – И тебе тоже. Мы еще можем пропустить несколько сезонов, прежде чем свяжем себя узами брака, заведем детей и станем думать, как найти им выгодную партию. Зачем об этом говорить? Может быть, я бы предпочла сбежать с цыганами.

Неужели Миллисент действительно так прагматична? Или она просто уходит от ответа?

Какая разница? Женевьева утратила самообладание. У нее не было неумолимого терпения герцога, чтобы задавать вопросы тому, кто явно не желает на них отвечать, и не было упорства Оливии в достижении цели. Что, если Миллисент просто щадит ее чувства? Что будет, если она вдруг признается в своей страстной любви к Гарри?

Женевьева не желала терять своих друзей.

Ей хотелось вернуться в то время, когда Гарри еще не признался в своем намерении жениться на Миллисент, или, наоборот, чтобы скорее наступил день, когда Гарри с Миллисент уже поженились бы, и Женевьева прекратила горевать или хотя бы смирилась со случившимся, завела четырех кошек и поселилась бы в крыле родительского дома, чтобы состариться вместе с Оливией.

Внезапно они обе притихли и принялись быстро плести венки из ромашек. Потом обе посмотрели на Гарри. Он улыбнулся, и от его улыбки у Женевьевы сладко защемило сердце.

Он приветственно махнул рукой. Миллисент и Женевьева помахали в ответ.

Она могла поклясться, что стоявший за спиной Гарри герцог удивленно приподнял бровь.

Глава 12

Тем вечером не было сделано ни одного предложения руки и сердца.

Однако вечер оказался богат событиями для Гарри, который проиграл герцогу в карты приличную сумму, и для дам, которые значительно продвинулись со своей вышивкой.

– Готово! – радостно воскликнула Миллисент, сделав последний стежок.

Женевьева обернулась посмотреть. Это были серые котята, резвящиеся с клубком ниток.

– Замечательно, – искренне заверила она подругу, переглянувшись с Оливией, которая одними губами произнесла «котята». Обе с трудом сдержали улыбку.

– А у тебя что, Женевьева? Ты нам так и не показала.

– Ну хорошо, – вздохнула она.

Женевьева трудилась над вышивкой уже давно, но сейчас была готова выставить ее на всеобщее обозрение.

Миллисент взяла ее в руки и принялась разглядывать.

Это была огромная ваза, полная великолепных ярко-оранжевых и малиновых цветов. Женевьева сама придумала эти цветы. Они были похожи на розы и хризантемы, но не были ни теми, ни другими. Такие цветы существовали лишь в ее воображении.

Женевьева вышивала их несколько недель. Она выбрала самые лучшие шелковые нитки, и теперь ее рисунок переливался.

Миллисент с восторгом коснулась вышивки:

– Это же цветы Оливии!

Женевьева долго и бесстрастно смотрела на нее.

– Еще не готово, – наконец сказала она и взяла вышивку из рук Миллисент.

* * *

Вечер подходил к концу.

Наверное, так чувствовал себя Дамокл, с отчаянием подумала Женевьева.

Лежа на спине с широко открытыми глазами, натянув одеяло до подбородка и положив в ноги нагретый камень, она должна была бы чувствовать приятную сонливость. С тех пор как Гарри сообщил о своем намерении жениться на Миллисент, она каждую ночь изучала потолок. В камине горел неяркий огонь.

Было бессмысленно пытаться заснуть, когда голова переполнена мыслями, поэтому Женевьева решила дать им волю.

Говоря о Миллисент, Гарри упоминал лишь черты ее характера. Но он никогда не восхищался ее губами, глазами, волосами или улыбкой. Гарри никогда не говорил ничего особенного, кроме обыденного «ты выглядишь очень мило».

А каждый комплимент герцога только разжигал воображение Женевьевы. Он был призван заинтриговать, подразумевал, что герцог внимательно наблюдал за ней, а прикосновение к ней доставляло ему удовольствие.

«Непозволительно нежная рука», – сказал он. Словно она специально это сделала, чтобы терзать его. Это было почти что обвинение, вызов. За свою жизнь Женевьева получила достаточно комплиментов. Но почему-то именно герцог заставил ее почувствовать себя женщиной. Вот так просто и незатейливо.

Это не имело никакого отношения к любви или к браку. В его словах сквозила лишь чувственность. И, поняв это, Женевьева вновь испытала то странное неловкое ощущение беспокойства, от которого хотела бежать и которому хотела сдаться.

Беспокойство переросло в любопытство, странным образом смягчившее боль.

И все же пытаться заснуть было бесполезно. Женевьева призывала сон, но он все не шел. Она решила почитать какую-нибудь скучную книгу, но для этого надо было спускаться вниз в библиотеку.

Она встала с постели и прошла по ковру, помедлила, почти на цыпочках подкралась к окну, осторожно отодвинула штору и выглянула наружу.

В саду никого не было.

Женевьева зажгла свечу на столике и взяла ее с собой. Скорее всего маленького огонька хватит, чтобы найти подходящую книгу. Она быстро и тихо спустилась по мраморным ступеням, словно шла по льду, и когда проходила по коридору в библиотеку, увидела в зеленой гостиной у окна высокую темную фигуру.

Боже правый!

Сердце Женевьевы отчаянно забилось. Она застыла на месте, ее спина стала ледяной, как пол под ногами, она пыталась закричать, но не могла издать ни звука.

Призраку Эверси уже давно пора было появиться, однако Женевьеве ничуть не хотелось первой увидеть его.

Наконец она пришла в себя и через мгновение поняла, что перед ней герцог Фоконбридж.

Она затаила дыхание.

Сердце бешено билось, на этот раз от волнения.

Он стоял к ней спиной. Слегка поднял руку, придерживая штору, внимательно смотрел в окно, но Женевьева и представить не могла, что он там видит. Полную луну, звездное небо. Герцог был одет. Брюки и сапоги, белая рубашка с закатанными рукавами. На столике рядом с ним горела маленькая, прилепленная к блюдцу свеча, озаряя светом хрустальный бокал с коньяком. Наверное, он налил выпить из графина в библиотеке.

Значит, герцог бродил по всему дому.

И Женевьева действительно видела его в саду. Зачем он каждую ночь после полуночи ходил по дому? Неужели все сказанное о нем – правда и совесть не давала ему уснуть? Когда он вообще спал?

Герцог сделал несколько глотков коньяку и опустил бокал. Угасающий огонь в камине слабо освещал его. Казалось, будто он залит золотом.

Женевьева смотрела дольше, чем следовало. На нем не было пальто, и она отчетливо видела его силуэт. Он был худощав и гибок.

Его плечи чуть шевельнулись, наверное, вздохнул.

Через секунду он отпустил штору, и она упала с легким шорохом.

Герцог медленно отвернулся от окна, видимо, приняв решение вернуться к себе. Протянул руку к свече.

И замер.

Должно быть, он что-то заметил, потому что повернулся так стремительно, что Женевьева подскочила на месте.

Он медленно выпрямился и посмотрел на нее.

«Наверное, принял меня за призрака».

Нет. Женевьева прекрасно понимала: герцог знает, кто перед ним.

Затаив дыхание, они молча смотрели друг на друга, а их разделял лишь мраморный пол, покрытый ковром. Галстук герцога был приспущен. В треугольном вырезе рубашки можно было видеть кожу, золотистую от горящего в камине огня, завитки темных волос, притягивающие взгляд.

Женевьева не могла разглядеть выражения его лица.

И тем не менее она чувствовала: его глаза прикованы к ней. Даже издалека он заставил ее вспомнить о красивых губах, о волосах наяды, о непозволительно нежной руке. Внезапно ее кожа загорелась, и даже ночная сорочка стала чем-то лишним, напомнившим ей о чужих прикосновениях.

«Что случится, если я подойду к нему?»

Герцог обладал репутацией человека, который мог завоевать любую понравившуюся женщину. Он не был совратителем девственниц. Не наставлял рога женатым. Все были потрясены, когда он принялся старомодно ухаживать за леди Абигейл.

Герцог стоял совершенно неподвижно. Какое-то мгновение Женевьева тешила себя мыслью, что это всего лишь сон. Ее сердце все так же сильно билось.

Она решила уйти, но вместо этого сделала шаг вперед. Она могла бы поклясться, что герцог затаил дыхание.

И тут она резко повернулась и помчалась вверх по лестнице, путаясь в подоле ночной сорочки.

Глава 13

Следующее утро выдалось немного сумрачным, но в утренней столовой, как обычно, было тепло и шумно, и Монкрифф с удивлением отметил, что ему, пожалуй, приятно здесь находиться. Он занял свое привычное место, и все присутствующие поступили так же.

– Доброе утро, леди Миллисент. Что вы будете рисовать сегодня?

Он решил немного подразнить ее.

– Котят! – радостно отозвалась Миллисент. – Я нашла в амбаре целый выводок. А еще хочу нарисовать уток. Может быть, сходим сегодня на прогулку?

Герцог заметил, что Гарри не высказал особого воодушевления. Сегодня утром он казался подавленным.

– Никогда не играй с герцогом в карты, сынок, – заметил Джейкоб, по-своему истолковав его мрачный вид. – Он всегда выигрывает.

Герцог пожал плечами, Гарри слабо улыбнулся, а Йен отложил в сторону серебряные приборы, потому что в присутствии герцога терял аппетит.

Сам же герцог проголодался. Он отрезал кусок омлета и наколол на вилку ветчину, а экономка и три служанки засуетились рядом, обеспокоенно кудахтая, подглядывая друг за другом и то и дело подливая в чашку герцога дымящийся черный кофе прямо с огня.

Он видел, как Женевьева Эверси режет омлет. Эта ее привычка странно очаровала его. Такая же педантичная и своеобразная, как и она сама.

Герцог с интересом обнаружил, что она тоже бродит по дому по ночам. Он заснул, мысленно представляя ее образ: как она бросилась вверх по лестнице, ее длинные черные волосы разметались по плечам, подол ночной сорочки развевался.

Она убегала от него.

Она убегала от себя. У мисс Эверси это прекрасно получалось.

Герцог с нетерпением ожидал, когда все переменится.

– Водоплавающие птицы – любопытный предмет для рисования, – серьезно согласился он с Миллисент.

– Я люблю в них пострелять, когда они вырастут, – заметил Джейкоб Эверси.

– Папа! – с укором произнесли Оливия и Женевьева.

Миллисент не обиделась, обратив все внимание на джем, который передавали сидевшему рядом Гарри, и она, очаровательно наморщив носик, перехватила тарелку.

– Что? – удивленно спросил Джейкоб. – Взрослые, они уже не такие пушистые и очаровательные, зато очень вкусные, – дружелюбно добавил он и откусил половину тоста. – Гарриет знает, как хорошо приготовить дичь, а ваша мать делает мятное желе…

Изольда Эверси посмотрела на мужа, и в ее глазах было выражение мольбы.

Джейкоб замолчал и постарался избежать взгляда жены.

Монкриффа снова охватило любопытство. Какой-то тайный разлад существовал между супругами. Возможно, все еще можно исправить. Герцог вспомнил свою ссору с женой.

– Во что сегодня будем стрелять, ребята? – продолжал Джейкоб, словно они уже приняли решение идти на охоту. – В куропаток? Фазанов? Уток? Леди могут сначала нарисовать их, а потом мы пристрелим птиц, – иронично добавил он и подмигнул.

– Я не против того, чтобы пострелять, – поддержал его герцог.

Йен перестал жевать, шумно проглотил кусок и твердо произнес:

– Мне кажется, будет дождь.

В этот момент облака рассеялись и в окна полился яркий солнечный свет.

– Мой мушкет всегда начищен, – продолжал герцог почти с нежностью.

– Вы всегда были замечательным стрелком, – небрежно заметил Джейкоб.

– И остался таковым, – радостно согласился герцог.

Он поймал взгляд Женевьевы, ее глаза озорно блестели. Она тут же опустила голову.

В этот момент гости заметили в дверях кухарку Гарриет.

Она была бледна и мяла свой передник.

– В чем дело, Гарриет? – строго спросил Джейкоб Эверси.

– Кое-что принесли, сэр. – Гарриет продолжала теребить пальцами передник.

– Судя по выражению твоего лица, это должно быть требование выкупа, – сухо заметил Джейкоб.

– Нет, сэр. Это… – Гарриет отказалась от попыток объяснить. – Думаю, вы сами должны увидеть, – сурово закончила она и замерла у двери кухни. Эверси и гости услышали приглушенный разговор, шарканье ног и странный шум.

В дверях, шатаясь, появились двое слуг.

Они несли букет ослепительно блестящих цветов. Масса ярко-малиновых бутонов роз, огромных, словно сердце, в окружении пышной зелени, похожей на папоротник, и крошечных ажурных белых цветочков. Букет потрясал воображение и казался почти неприлично чувственным.

Высотой он был не ниже трехлетнего ребенка.

Гости с беспокойством смотрели на букет, словно он мог усесться за стол и приняться за копченую рыбу.

Даже Оливия была в замешательстве.

– Кто мог… После каждого бала одно и то же. Возможно, для него найдется место в… – решительно начала она.

– Они для мисс Женевьевы. – Гарриет была обеспокоена этим не менее, чем присутствием букета в доме.

Женевьева никогда не забудет пораженное молчание, последовавшее за этими словами. Головы всех сидящих за столом повернулись к ней. Ей стало смешно: ее будто окружили буквы «о» – раскрытые рты, широко распахнутые глаза.

В этих глазах горело такое жадное любопытство, что она опасалась, как бы они не прожгли дыры в ее платье.

– Только невероятно богатый мужчина может позволить себе прислать такой букет, – наконец насмешливо заметила ее мать.

Воцарившееся после этих слов молчание в комнате уплотнилось. Казалось, все с трудом пытаются не смотреть на герцога.

– Мама! – Женевьева закатила глаза. Ее голос решительно нарушил тишину и лишь чуть заметно дрогнул, а сердце бешено колотилось в груди. – Возможно, этот мужчина просто владеет оранжереей или имеет туда доступ, а таковы большинство наших знакомых. Я понятия не имею, кто их прислал. Не могли бы вы поднести их поближе?

Слуги с трудом поставили букет рядом с Женевьевой.

Дрожащими пальцами она коснулась розы. Ее лепестки были до безумия, до неприличия нежными.

– Тут была записка, мисс Женевьева. – Гарриет протянула ей сложенный лист бумаги, запечатанный воском. Личной печати не оказалось.

Женевьева развернула его.

«Моя уважаемая Венера.

Эти цветы напомнили мне о вас. В моих мечтах ваши губы всегда такие же нежные.

Ваш преданный слуга Марс».

У Женевьевы перехватило дух.

Она почти ничего не видела вокруг. Все ее тело горело от постыдного удовольствия, ужаса и счастья.

Как всегда, герцог зашел слишком далеко, но все же сделал именно то, чего она желала.

Наконец она подняла глаза, но не могла встретиться с ним взглядом.

Он сказал, что она плохая актриса. Ей придется доказать обратное, несмотря на то что ее щеки стали пылать. Эти цветы были предназначены ей и должны были преподнести урок Гарри. Ей не хотелось, чтобы усилия герцога пропали даром.

– Они прекрасны, – почти небрежным тоном заметила Женевьева. Как будто она получала такие букеты каждый день.

– Может быть, мы поставим их в… – Миссис Эверси смотрела прямо перед собой, прикусив губу. Она не могла представить себе розы в комнатах внизу.

Герцог без малейшего раскаяния пристально смотрел на Женевьеву.

Кто-то откашлялся. Глаза Миллисент были широко распахнуты, на лице недоумение, а выражение лица Гарри было трудно прочесть.

Он только плотно сжал губы.

Оказалось, что откашливался именно он.

– Послушай, Женевьева. – Его голос звучал непринужденно, но чуть выше обычного. – Ты знаешь, кто прислал цветы?

– Марс, – коротко ответила она. – Так сказано в записке.

Последовала очередная пауза, и все гости принялись переглядываться.

– Кто такой Марс? – внезапно спросил Йен, устремив мрачный взгляд на герцога.

– Насколько мне известно, бог войны, а также красная планета. – Никогда Женевьеве не было так весело.

И все благодаря лицам своих домашних. Родители пристально смотрели на нее, ошеломленные, высоко подняв брови, готовые то ли рассердиться, то ли удивиться еще больше. Дети постоянно испытывали их терпение, но Женевьева впервые.

– Кто этот загадочный Марс? Я сейчас упаду в обморок! – Миллисент приложила руку ко лбу.

– Я тебя поймаю, Миллисент, – сухо отозвался Гарри. Его слова прозвучали неубедительно.

Все ожидали ответа Женевьевы.

– Отнесите цветы в мою спальню, – попросила она слуг.

Никто не воспротивился, словно розы были короной, а Женевьева вдруг стала Королевой Утра, чьи приказы не обсуждаются.

Покряхтывая и щелкая коленными суставами, слуги подняли букет и стоически приготовились совершить долгий подъем по лестнице.

На второй площадке им пришлось остановиться передохнуть и выпить чего-нибудь холодного.

– Ты знаешь, кто их прислал? – шепотом спросил Гарри у Миллисент.

– Нет, но, кажется, вчера она спрашивала меня, целовалась ли я когда-нибудь с мужчиной! – тоже шепотом ответила Миллисент.

С появлением букета гости перестали есть – слишком поразительное и невероятное это было событие. Серебряные приборы были отложены в сторону, салфетки свернуты, и Гарриет уже не подливала кофе в чашки. Ей страстно хотелось выпроводить всю семью из столовой, чтобы с другими слугами обсудить розы.

Почувствовав это и сообразив, что никто не встанет из-за стола, пока он не покажет пример, герцог сложил салфетку и отодвинул стул.

– С удовольствием принимаю ваше предложение пострелять, – обратился он к Джейкобу. – По птицам или по мишеням.

Он посмотрел на Йена и чуть задержал взгляд.

Йен сердито и беспомощно смотрел на него, не зная, куда деть глаза, и наконец уставился на колени.

– Великолепно, Монкрифф! – Джейкоб встал. – Идем! – Это был приказ всем присутствующим молодым мужчинам, в особенности Йену. – Конечно, все, кроме дам. Я велю принести ружья и оседлать лошадей. Встречаемся перед домом через час.

Женевьеве не терпелось броситься наверх посмотреть на свои розы, но на лестнице ее перехватил Йен:

– Дженни…

Только братья называли ее так.

Она посмотрела на него:

– Боже, Йен. У тебя такой вид, будто ты не спал.

Ее голос звучал вполне невинно, но в словах чувствовался скрытый упрек. Интересно, заметил ли Йен?

Сейчас Женевьева разглядывала брата, словно увидела его впервые: все женщины в округе считали его красавцем. Она вспомнила мрачное, непроницаемое лицо герцога на лужайке, когда он сделал свое ужасное признание, представила, как ее брат, совершенно голый, забавы ради залезает в окно и в постель леди Абигейл Бизли.

– Женевьева… герцог…

– Да?

– Он тебе не досаждает? – Йен с усилием подбирал слова.

– Досаждает мне? – Женевьева была искренне удивлена в отличие от Йена.

– Именно. Так он тебе не досаждает?

– Почему ты считаешь, что герцог будет мне досаждать? – спросила Женевьева, как ни в чем не бывало.

– Все знают, что он любит досаждать женщинам.

– Если это означает «соблазнять», то так и скажи, Йен. Разве можно жить под одной крышей с вами и не знать подобных вещей? Нет, герцог мне не досаждал.

Йен рассмеялся.

– Знаешь, Женевьева, я действительно тебя люблю… – начал он.

Она закатила глаза:

– Ради Бога, Йен, я только что позавтракала.

Он ухмыльнулся. И несмотря на все прегрешения своих остроумных братьев, Женевьева была рада, если ей удавалось рассмешить их.

– Поверь мне: герцог был предельно внимателен и вежлив. Странно, что тебя не заинтересовали также Марс и цветы.

– А должны были? – сурово спросил Йен. Улыбка исчезла с его лица.

– Йен, прошу тебя. Я уже взрослая. И всем известно, что я единственная в семье никогда не попадаю в переделки. Я ведь самая благоразумная из всех.

Втайне Женевьева надеялась, что Йен не согласится с ней или даже начнет спорить.

Но спорить он не стал и лишь вздохнул.

Она коснулась пальцами его руки:

– Обещаю, я пришлю за тобой, как только мне понадобится защита от слишком ревностных поклонников.

У бедного Йена был такой вид, будто он давно не спал. Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем он заберется в окно другой женщины? Скорее всего это никогда не прекратится.

– Значит, герцог не ухаживает за тобой?

– Опять ты о герцоге! Насколько мне известно, он за мной не ухаживает. Беседы с ним вряд ли можно назвать романтичными. Правда, он очень интересовался юридическими вопросами, а именно вопросами наследства.

– Вопросами наследства?

– Да. – Женевьева взбежала по лестнице и оглянулась: – Он интересовался, составил ли ты завещание.

После этого она продолжила свой путь, уже не скрывая широкой улыбки, которой не мог видеть ее брат.

Йен молча застыл на месте.