Текст книги "Ловушка страсти"

Глава 25

Позднее, когда присутствующие вспоминали о грандиозном сборище суссекских джентльменов в субботу за карточным столом в доме Эверси, в их голосах проскальзывали нотки изумления, ужаса и ликования. Никто не мог припомнить, как игра приняла столь масштабный оборот, но все помнили, что там был герцог Фоконбридж, каждый желал поразить его, а он все выигрывал.

Никто не собирался терять тысячи фунтов, и все же это случилось.

Эверси пригласили только тех мужчин, которые могли позволить себе потерять немного денег, но неизбежно в игру включились все желающие выиграть. На кон разрешалось ставить только деньги или вещи.

Женщинам было велено держаться подальше, и они повиновались с благодарностью, хотя и не без трепета. Они играли на фортепиано, вышивали, пытались не обращать внимания на восторженные крики и хлопанье дверей, когда в дом прибывали самые богатые люди, жившие за пятьдесят миль от семейства Эверси. Кое-кто даже приехал из Лондона.

Гости снимали пальто и закатывали рукава. Поговаривали, что поблизости всегда сновали трое слуг с графинами и стаканы никогда не пустовали. Все без устали курили сигары, потолок был весь в дыму, от дыма покраснели глаза, а потом слуги неделями жаловались на то, что никак не могут избавить шторы и ковры от въевшегося запаха, и умоляли миссис Эверси заменить их. Она так и сделала, потому что Джейкоб выиграл не меньше денег, чем проиграл, так что можно сказать: он вовсе и не участвовал в игре.

Правда, ему потребовалось время, чтобы прийти в себя.

Настроение гостей сменялось от дружелюбного до почти враждебного.

Один за другим они теряли присутствие духа и свои деньги, шумно вставали из-за стола и удалялись к стене наблюдать, подходили к бильярдному столу, лишь бы оказаться подальше от игры, которая, казалось, не кончалась.

Наконец осталось всего несколько человек.

Конечно, среди них был Фоконбридж.

Он постоянно выигрывал. Снова и снова его ладонь загребала горки шиллингов и фунтовые банкноты. Вспотевшие игроки теряли дар речи, и вскоре Фоконбридж с вежливым сожалением отказывал им легким движением брови, означавшим, что ему известно больше об их финансовых делах, нежели им самим. У него ледяная кровь, шептались вокруг. Поэтому он так богат.

Видимо, карты слишком боялись его, чтобы посметь выпасть неудачно.

На самом деле Фоконбридж был просто очень наблюдателен, умен и пил меньше других.

Гарри потерял почти все, и выиграть обратно ему удалось лишь половину.

Монкрифф невозмутимо забрал его деньги.

– Я бы сыграл в бильярд, Осборн, – обеспокоенно сказал Йен, но Гарри остался сидеть за столом.

Наконец с торжественным и мрачным видом, словно священник на похоронах, Гарри поставил на кон последний шиллинг.

Герцог вскинул голову, он был поражен. И тут произошло нечто особенное.

Мгновение Фоконбридж хранил молчание. Он лишь задумчиво посасывал сигару, прежде чем заговорить.

– Что ж, Осборн, у меня почти не осталось наличных. Не сомневайтесь, я возьму все, что у вас есть. Так что если вы действительно решили… Я поставлю на Роузмонт. Поместье принадлежит мне, и я могу им пожертвовать.

Гости думали, что юноша упадет в обморок, хотя ему все же удалось сохранить присутствие духа. После слов герцога его бледное лицо приняло зеленоватый оттенок и на лбу выступили капельки пота.

В комнате воцарилась мертвая тишина.

И тут все услышали тихие молитвы гостей, которых никак нельзя было назвать верующими. Всегда ужасно становиться свидетелем гибели молодого человека.

Гарри с силой сжал кулаки, так что они побелели. Карты он держал так, будто это был револьвер, и он не знал, выстрелит он или нет.

Из карманов гостей были извлечены носовые платки, которыми они принялись утирать пот, и наконец вся комната наполнилась белыми флагами.

Эверси уже собирались спрятать все оружие, опасаясь, что разоренный Гарри может навредить себе.

И тут Фоконбридж вздохнул и… перевернул карты. Время будто остановилось, и все взгляды с изумлением и недоверием обратились в его сторону.

От пробежавшего по рядам гостей вздоха сигарный дым почти рассеялся.

– Сдаюсь, Осборн, – тихо произнес Монкрифф. – Вы выиграли. У меня не остается выбора, кроме как передать Роузмонт в ваше пользование.

Гарри замер. Он пристально смотрел на герцога, чуть нахмурившись. Он не знал, что сказать.

– Мне жаль терять имение, но уверен, вы прекрасно распорядитесь им.

Герцог внимательно наблюдал за Гарри, положив ладони на стол.

Гарри прикрыл глаза, откинул голову назад и с облегчением выдохнул, так что чуть шевельнулись его белокурые волосы.

В комнате раздались крики и поздравления. Гости тормошили Гарри, радостно хлопали по спине.

Герцог по-прежнему сидел неподвижно. Выражение его лица невозможно было прочитать. Глаза покраснели от дыма, от усталости под ними появились темные мешки. Между пальцев потухала сигара.

Все столпились около Гарри и не заметили, как герцог покинул комнату.

В ту ночь шел сильный дождь.

Жаль, что он не прошел в гостиной, говорили на следующий день служанки, когда пришли убираться и почуяли отвратительный запах.

Вся мужская половина семейства Эверси, видимо, еще спала, поскольку никто не вышел в обычный час к завтраку. Даже герцог.

Появился только Гарри.

Он перехватил Женевьеву у буфета, где лежала копченая рыба. Ее глаза покраснели, она совершенно не спала в ту ночь.

Никогда никто не узнает, что она два часа бродила по дому из комнаты в комнату в поисках герцога.

Ей так и не удалось его найти.

– Как прошла игра, Гарри? – сухо спросила она. – Когда все закончилось?

– Понятия не имею. Мне кажется, уже рассвело, но это мог быть лишь отблеск от огоньков сигар. Это была впечатляющая игра.

Возможно, герцог вообще не ложился. Женевьева недоуменно подумала, как карты могли оказаться привлекательнее наслаждения, которое сулило ее тело.

Тут она заметила потрепанный вид Гарри. Внезапно он смутился. Он выглядел неуверенным, но все же где-то в глубине чувствовалась какая-то решимость.

– Мне надо с тобой поговорить, Женевьева. Пройдешься со мной?

Она пристально посмотрела на него. Скорее всего она ослышалась. Кажется, это уже было.

Ей хотелось ответить «нет», или «попробуй уговорить меня», или «а где Миллисент?».

Женевьева внимательно разглядывала Гарри. Должно быть, он увидел в ее глазах сомнение и нежелание разговаривать с ним.

– Прошу тебя, Женевьева…

Теперь он умоляет ее. Забавно.

И все же… Что он собирается ей сказать? Что Миллисент беременна и он хочет, чтобы Женевьева была крестной матерью?

Она заметила, что у Гарри вспотело лицо, однако в утренней столовой не было жарко. Он то и дело сжимал кулаки. Нервничает… Но губы были плотно сомкнуты. Он выглядел… старше.

Ей пришло в голову, что на этой недели Гарри пережил не меньшую эмоциональную встряску. Наверное, у него уже болели челюсти, так часто он сжимал зубы.

– Дождь только что закончился. Там, наверное, грязно, – заметила Женевьева.

Женевьева уже успела создать вокруг себя защитный барьер и теперь боялась и не хотела впускать туда Гарри. И ведь все это произошло из-за него.

Однако сердце ее билось чуть быстрее, словно Гарри был солдатом, вернувшимся домой с войны после долгой разлуки, и она вспоминала, каково это было – любить его.

Конечно, она любила Гарри. Он был такой знакомый, близкий, он стал причиной ее величайшего горя и хранителем ее величайшего счастья.

– Прежде ты не боялась грязи, – чуть заметно улыбнулся он.

Она не могла устоять перед его улыбкой, ведь она была предназначена ей.

Герцога не было рядом, и Женевьева сдалась, улыбнулась в ответ. Какое-то мгновение они просто улыбались друг другу.

– Я могу бросить на землю плащ, чтобы ты не наступила в лужу. Как сэр Уолтер Рейли.

– Если ты готов ради меня испачкать одежду, то кто сумеет устоять перед таким предложением?

И они отправились на прогулку.

В саду было действительно грязно.

Мокрая земля хлюпала под ногами у Женевьевы, а опавшие листья плотно покрыли дорожку, словно были приклеены, как обои на стену.

– Не знаю, куда идти, Гарри. Нам понадобится гондола.

Он не засмеялся. Он просто промолчал. Женевьева повернулась к нему и увидела, что его лицо побелело.

– Гарри, тебе надо выплатить долг? – Она понятия не имела, какой оборот приняла вчерашняя карточная игра.

– Ради всего святого, нет. – В его голосе слышалась боль.

Женевьева вспомнила про герцога, как он был сдержан, когда делал свое предложение. И тут она поняла.

Не успела она додумать эту мысль до конца, как Гарри схватил ее за руку:

– Женевьева… О Боже! Я должен тебе сказать. Я всегда любил только тебя. Я и сейчас люблю тебя.

Женевьева смотрела на него, как в тот первый раз. Словно не могла поверить своим ушам. В мечтах она уже слышала эти слова бесчисленное количество раз, но все же ей казалось, что это сон.

– Любишь как самого близкого друга? – не удержалась она.

Женевьева не ожидала, что задаст этот вопрос. Откуда такой сарказм? Похоже на маленькую месть.

Гарри поморщился, но не выпустил ее руки. На мгновение она смутилась, не увидев перстня на его пальце, но тут же напомнила себе, что с ней Гарри.

– Нет, как женщину, – твердо ответил он.

Они смотрели друг на друга.

Слова Гарри звенели у нее в ушах. Женевьева не понимала, испытывает ли она восторг, или это всего лишь отголоски былой радости.

– Скажи что-нибудь. – Он слабо улыбнулся.

Она молчала, и его улыбка погасла.

– Ты закончил, Гарри?

Он не ожидал подобных слов и теперь молча смотрел на нее.

Разве она должна вести себя так холодно? Где та Женевьева Эверси, которая готова была броситься в его объятия?

– Наверное, нет. Я мог бы продолжить и сказать, какой я дурак и трус. Я ничего не знаю о любви, знаю лишь, что люблю тебя.

– Но ты мне сказал, ты собираешься сделать предложение Миллисент.

– Миллисент и понятия ни о чем не имеет.

Миллисент действительно понятия не имела о многих вещах.

– Учитывая мое финансовое положение, я и подумать не смел, что ты согласишься стать моей женой, поэтому не делал тебе предложения. А теперь все изменилось, и я решил рискнуть. Ты любишь меня?

Он не решался сделать ей предложение? Господи, неужели он не понимал, что натворил, сообщив о своем намерении жениться на Миллисент?

Конечно же, она любила его. Ничего не изменилось. Гарри был все тем же. Те же голубые глаза. Солнце так же освещало его волосы, и они сияли всевозможными оттенками. Те же волоски в носу, поры на лице и те же красивые губы, когда-то целовавшие ее руку, которую он теперь так крепко сжимал.

И она сумела из одного невинного поцелуя создать целый мир наслаждений. Никогда она не мечтала о подобном.

Монкрифф не целовал ее руку.

И все же что-то было не так. Женевьева ожидала, что ее сердце замрет, а потом учащенно забьется. Оно забилось, но только она не была уверена, от радости или просто от удивления, или даже от тревоги.

Что-то не так. Это совсем не похоже на радостное предвкушение.

Она вспомнила: она молча смотрит на Гарри, не в силах справиться с бурей чувств, бушующих в ее груди. Все смешалось, и она уже не может отделить одно от другого.

«Если он не сделает предложения…» – подумала она тогда.

Ничего, пусть Гарри говорит, как всегда. И он продолжал:

– И я все равно надеялся, что ты согласишься разделить твою жизнь со мной.

– Как твой друг? – Зачем она продолжала терзать его?

Лицо Гарри пошло алыми пятнами.

– Как моя жена, – произнес он, словно оправдываясь.

Она уже говорила ему «да» в мыслях, говорила всякий раз, когда он смотрел на нее.

Но теперь она, кажется, забыла, как произносится это слово.

– Женевьева, прошу. Ты должна мне ответить. Ты любишь меня?

Никогда прежде она не видела Гарри таким несчастным. Это было поразительное зрелище. И Женевьеве тут же захотелось спасти его.

– Я люблю тебя, – чуть колеблясь, ответила она. Это не было ложью. Однако у Женевьевы появилось странное чувство. Сказанные ею три слова уже не звучали прекрасно, как прежде. Она словно с трудом припоминала их.

Но лицо Гарри просветлело от радости и облегчения, и она с благоговением смотрела на него. Интересно, какое сейчас у нее лицо?

– И ты станешь моей женой?

Ответ определит всю ее дальнейшую жизнь. Как давно Женевьева мечтала об этом дне! Но возможно, это жизнь выбрала ее, как она однажды сказала герцогу. Любовь находит нас.

– Я стану твоей женой.

Гарри обхватил ее лицо ладонями и заглянул в глаза. В мыслях Женевьевы возник образ другого мужчины с младенцем на руках. Она не стала отводить руки Гарри. Ей не следовало слишком много думать, а лишь чувствовать, но именно в этот момент она словно заглянула в его душу. И испытала неприятный холодок и страх, конечно, это всего лишь нервы, от того, что уже знает о Гарри все. Он никогда не удивит ее, никогда не научит ничему новому, Женевьева знала его слишком хорошо, они были слишком похожи, и он был просто не тот, который нужен.

Конечно, это всего лишь нервы. Она получила то, к чему стремилась. Она же всегда мечтала о безопасности и уверенности.

Она мечтала о Гарри.

– Женевьева, – прошептал он.

Она позволила ему поцеловать себя, но вначале почти не отвечала на поцелуй. Гарри хорошо целовался, и теперь Женевьева тоже умела это делать, ей нравилось, когда ее целуют, хотя у нее хватило благоразумия не показывать этого. Ей не следовало ни о чем думать, когда ее в первый раз целует любимый мужчина, в объятиях герцога она забывала обо всем, но сейчас мысли так и роились у нее в голове. Все было совсем иначе. Где Гарри научился целоваться? «Сейчас же перестань думать», – приказала она себе. И тут же появилась мысль, что ей надо просто отдаться своим ощущениям. Гарри нежно прикасался к ней, Женевьева раскрыла губы, и вскоре они уже неистово целовались.

Поцелуй был хорош, и Женевьева удовлетворила свое любопытство: губы Гарри были совсем другими, чем у герцога, и вел он себя иначе. Они стояли обнявшись, и все это было странно и ново, и Женевьева ощущала, как разгорается желание Гарри, когда он прижимался к ней.

Но она сама не чувствовала ничего.

Возможно, это пройдет. За последнюю неделю она успела узнать, что ей не чуждо ничто человеческое. Это просто вопрос времени.

Гарри любил и желал ее, и всю свою жизнь она проживет в благополучии, окруженная нежной заботой.

Наконец он отпустил ее, но не отводил взгляда от ее лица. Его щеки покраснели от счастья.

Женевьева с изумлением смотрела на него, в этот миг она словно покинула свое тело и видела себя и Гарри со стороны. Он был таким знакомым, очень близким, но все же совершенно чужим. Она перевела взгляд на пуговицы на его рубашке, конечно, они не были перламутровыми, и представила, как торопливо расстегивает их, как ее рука скользит по его груди. Представила Гарри обнаженным, сгорающим от нетерпения, проникающим в нее…

Ее лицо залил жаркий румянец. От унижения или желания? Одно легко могло перерасти в другое.

Гарри отступил назад, решив, что напугал Женевьеву.

– Я буду осторожен, – мягко пообещал он, по-своему истолковав ее смущение и, очевидно, вполне довольный поцелуем.

«Осторожен…» Как это скучно!

Его лицо сияло от радости. Наконец-то он сделал предложение. Теперь его жизнь была наполнена смыслом. Теперь Женевьева всегда будет с ним.

Она станет леди Осборн.

Как хорошо осознавать, что смятение и неуверенность, преследовавшие ее последние несколько дней, миновали! Впервые за долгое время Женевьева вздохнула спокойно: теперь ее будущее было решено. Она позволила себе погреться в лучах радости, освещавшей лицо Гарри, и уже не могла отличить его радость от своей, потому что всегда была счастлива, когда был счастлив он.

Она улыбнулась. Их союз будет гармоничным, и это не могло не радовать Женевьеву с художественной точки зрения. Она будет счастлива. Почему бы ей не быть счастливой, ведь она выходит замуж за своего лучшего друга?

– Конечно, Гарри.

– Расскажем остальным? Ах да… Чуть не забыл…

Он извлек из кармана букетик ромашек.

– Это тебе, – просиял он, – как ты любишь.

Глава 26

Кажется, все были немало удивлены, если судить по молчанию, которым семья встретила сообщение Гарри (неужели никто не догадывался?), однако изо всех сил старались показать, как счастливы их помолвке. Братья Женевьевы, потрепанные после бурной ночи за карточным столом, и даже Миллисент, все очень обрадовались. Родители были рады еще больше, потому что теперь у Гарри была собственность и титул, а также приличная сумма денег, которые он выиграл в карты благодаря герцогу, чтобы достойно начать семейную жизнь.

– Мы к тебе привыкли, Осборн, – произнес Джейкоб Эверси вместо благословения, хлопнув Гарри по спине, а дочь поцеловав в щеку. Однако его брови были чуть заметно нахмурены, хотя он и улыбался. Казалось, он недоумевает.

– Что у тебя в руке, Женевьева? – спросила мать, поцеловав ее и крепко обняв.

Женевьева показала ромашки:

– Гарри подарил их мне после того, как сделал предложение.

– Они совсем не похожи на цветы на твоей вышивке, – как бы между прочим заметила мать, но взгляд у нее был внимательный, такой, как когда она приказывала Гарриет принести настойку.

– Верно, – удивилась Женевьева.

Миссис Эверси собиралась что-то добавить, но передумала.

– Думаю, ты сделаешь Гарри счастливым, – наконец произнесла она.

Очень странно, подумала Женевьева.

– Кстати, о герцоге… – вдруг продолжила миссис Эверси. – Он оставил для тебя в зеленой гостиной кое-что, завернутое в бумагу.

– Оставил для меня? – слабо переспросила Женевьева.

Но, увидев радость на лице Йена, она поняла, что никакое другое событие не способно сделать его столь счастливым. Конечно, дело было не только в ее помолвке.

– Да, сегодня утром Фоконбридж уехал необычайно рано, – добавил отец. – Похоже, после вчерашней игры он совсем не ложился. Наверное, ему надо позаботиться о своем проигрыше. – И Джейкоб подмигнул Гарри.

Женевьева застыла на месте. Он уехал.

– Иди посмотри, что он тебе оставил, – напомнила мать.

Гарри последовал за Женевьевой в зеленую гостиную. К дивану был прислонен прямоугольный сверток. Еще не опустившись на колени, чтобы развернуть бумагу, она уже знала, что внутри.

Дрожащими руками Женевьева разорвала упаковку, в то время как Гарри молча наблюдал за ней.

И затем они оба опустились на колени в благоговейном молчании перед «Венерой» Тициана.

К картине была приложена записка.

«Мои искренние поздравления и пожелания счастья в семейной жизни и огромное спасибо за то, что помогли мне познать в ней истинную красоту.

Ваш покорный слуга, AM.*.

Покорный… Женевьева с трудом удержалась от усмешки.

Гарри молчал.

Она снова и снова перечитывала записку, но ей так и не удалось отыскать в словах какой-то тайный смысл. Она не знала, почему решила, будто он там есть. Женевьева крепко сжала кусочек бумаги в руке, но он не обжигал ее кожу, как его поцелуи.

Внезапно все стало расплываться. Сердце бешено заколотилось. Но не от того, что она была помолвлена с любимым мужчиной.

Ее сердце билось, потому что она вдруг почувствовала себя преданной.

Герцог знал. Он с самого начала знал, что Гарри сделает ей предложение. Но как?

Женевьева облизнула пересохшие губы.

– Гарри, почему ты вдруг решил сделать мне предложение? Почему ты выбрал именно это утро?

Вопрос Женевьевы удивил Гарри не меньше подарка герцога.

– Не хотелось бы говорить, но я поклялся, что у меня не будет от тебя секретов. Я выиграл в карты поместье. Теперь у нас с тобой есть наш дом.

– Что? – Женевьева опустилась на ковер.

– Для тебя, – лукаво продолжал он, рассмеявшись при виде ужаса на ее лице. – Я выиграл его для тебя. И я пережил вчера такой страх, что пообещал себе больше никогда не играть.

Женевьева молча смотрела на него.

– Что ж, молодец, – осторожно произнесла она.

Гарри рассмеялся.

– Но у кого ты его выиграл?

– У Фоконбриджа, можешь себе представить?

Боже! Одно имя герцога сразу же вызвало в памяти его образ. Женевьева хотела слышать это имя снова и снова. Почему у нее так заныло в животе и вспотели ладони?

Что-то было не так. У нее мурашки пробежали по спине от дурного предчувствия.

– Я с трудом могу себе это представить. Как это случилось? – Женевьева слышала свой голос будто со стороны. Ей стало тяжело дышать.

– Я плохо помню. Но могу сказать тебе одно: у него не такое уж черное сердце, как говорят.

Сердце. Слово звенело у нее в ушах. Предчувствие беды усилилось. Нет, у него золотое сердце. О таком можно лишь мечтать.

– Почему ты так говоришь? – услышала свой спокойный голос Женевьева.

– Я скажу тебе то, о чем никогда не узнает ни одна живая душа. В конце игры он попросил меня раскрыть карты, и я показал ему свой расклад, он был отличный, кстати говоря. Я не просто безрассудно рисковал. Он лишь мельком взглянул и после моей последней ставки сбросил карты. Герцог заявил, что у меня расклад лучше, чем у него, и он проиграл. Я взрослый человек, Женевьева, но тогда чуть со стула не свалился, потому что поставил на кон свой последний шиллинг. А он играл на свое поместье в Суссексе, на Роузмонт. Теперь оно принадлежит мне.

Сердце Женевьевы перестало биться. Она сжала в руках записку, смяв края.

А Гарри беспечно продолжал:

– Я плохо помню, что было потом. После игры все как-то сразу разошлись, в том числе и герцог ушел. Мне так и не удалось пожать ему руку и попрощаться. Я еще немного побыл в комнате, счастливый от своего выигрыша, ведь всю неделю было столько проигрышей. Потом появились слуги и начали прибирать. Когда все гости ушли, я из любопытства взглянул на карты герцога. Они все еще лежали на столе. И знаешь, Женевьева, выиграл-то он! Все его карты были одной масти. Если бы он не сбросил их, то разорил бы меня.

Женевьева не чувствовала ни ног, ни рук.

– Хочешь сказать, он специально проиграл тебе?

– Не знаю, было ли это специально. Но после этого я смог сделать тебе предложение.

«Но мы не любим друг друга…» Так она сказала герцогу, когда он предложил ей выйти за него. Тогда он ничего не ответил, не стал соглашаться. Просто выслушал ее слова, будто молча принял удар.

Он позволил Гарри сделать ей предложение. Он отдал ей все, чего она желала, потому что он любил ее. И он не мог поделать ничего другого, ведь он считал, что она любит Гарри.

«Ничто не доставляло мне столько радости, как мысль о том, что со мной она в безопасности и счастлива». Так герцог сказал о его любви к своей жене.

– Может быть, мы назовем ребенка в честь него, нашего первенца.

Женевьева не пришла в ужас, но посмотрела на Гарри с откровенным удивлением. Господи, он действительно ничего не понимал.

И вновь он неверно истолковал ее взгляд.

– Хорошо, тогда пусть будет Александра, если родится девочка. Если ты больше хочешь дочку. Лишь бы она или он были похожи на тебя.

«Он любит меня. Гарри и вправду меня любит».

И тут же ей в голову закралась предательская мысль: что он знает о любви?

– Женевьева, о чем ты думаешь?

Она молча посмотрела на Гарри. Впервые легко коснулась его щеки.

Его взгляд потеплел.

– Какой же он подлец! – яростно прошептала она.

И выбежала из комнаты.

Она промчалась мимо своей удивленной семьи, выбежала из дома и у помощника конюха, который задрожал от страха при виде взбешенной мисс Эверси (она ведь всегда была такой тихой и милой!), которому теперь всю неделю будут сниться кошмары, выяснила, что герцог Фоконбридж приказал кучеру везти его в Роузмонт.

Женевьева повернулась к главному конюху.

– Отвезите меня в Роузмонт, – приказала она. – Запрягайте лошадей и велите кучеру везти меня прямо сейчас.

– Сейчас, мисс Женевьева?

– Сейчас!

Если бы у нее в руках был хлыст, она бы сломала его. Конюх поспешно отступил назад и поднял руку, словно защищаясь от ее свирепого взгляда.

Когда коляска Эверси свернула на подъездную аллею, вся семья и Гарри провожали ее с изумленными лицами.

Женевьева нашла герцога в кабинете, расспросив слугу, который оказывал им на днях такой вежливый прием. Он разбирал бумаги, готовясь передать Роузмонт Гарри.

На мгновение она застыла в дверях и тихо прошептала:

– Подлец.

Монкрифф медленно повернулся и замер, увидев Женевьеву. Он словно пожирал ее глазами.

Она заметила в его взгляде чуть заметное беспокойство.

Прошло несколько минут, прежде чем он заговорил:

– Прежде ты называла меня барсуком…

Она не улыбнулась.

– Ты отпустил меня. Ты позволил мне стать его женой.

– Да, я отпустил тебя и позволил тебе выйти за него. Он сделал предложение?

Герцог говорил так спокойно, что Женевьеве захотелось его ударить. Она подняла было руку, но тут же опустила ее. Она вся дрожала от бешенства. Герцог пробудил в ней столько переживаний: смех, глубину, страсть, темперамент.

Он настороженно следил за ее рукой.

– Да, он сделал предложение.

– И ты приняла его?

– Да. Но до того, как узнал о твоих действиях и все поняла.

Последовало молчание.

Герцог поднялся со стула, чуть нахмурившись. Женевьева чувствовала, как он постепенно отдаляется от нее.

– Вот уж затруднение.

Ему смешно? А она чувствовала себя как в аду.

– Ты ведь любишь меня, – мягко упрекнула она.

Герцог не стал ничего отрицать, но и не согласился.

Его дыхание участилось.

– Зачем ты приехала, Женевьева? – холодно спросил он, словно хотел сохранить между ними дистанцию.

Она не могла больше сдерживаться.

– Ты помог Гарри разобраться в его чувствах. И ты не смог помочь мне разобраться в моих?

– О чем ты говоришь, Женевьева? Ты словно маленький капризный ребенок. Какой испорченной и жадной ты стала! Я не могу тебя всему научить. Ты взрослая женщина. – Он оглядел ее. Она была в темно-красном платье для прогулок, которое так ей шло и не контрастировало бы с цветом ее лица, если бы она покраснела от смущения или гнева. – И тебе придется научиться самой кое-чему.

– Но ты уехал! И отдал ему Роузмонт. Ты нарочно проиграл ему.

– Женевьева, клянусь… Я не хотел причинить тебе боль, ни тебе, ни Гарри. Но скажи, как бы иначе ты узнала? И разве не лучше знать правду?

Он имел в виду ее чувства к нему самому.

Проклятие, снова он прав. И тем не менее Женевьева сердилась.

– Я не понимала, потому что в моем сердце есть только ты, черт бы тебя побрал! И как я могу увидеть его, если оно бьется в моей груди и его не видно мне? – неистовствовала она.

Кажется, у герцога не было ответа. Но его глаза сверкнули, и он, подлец, улыбнулся, словно учитель, ставший свидетелем просветления глупого ученика.

– Теперь ты понимаешь? – требовательно спросил он.

Женевьева по-прежнему не была готова ответить.

– А теперь мне придется разбить Гарри сердце.

– Правда? – тихо переспросил он, сделав к ней шаг.

Она шагнула назад.

– Я не хочу этого делать.

– Все имеет цену, Женевьева, – мягко продолжал герцог, приближаясь к ней.

Она закрыла лицо руками. Ее щеки горели. Так было всегда рядом с ним.

– Ужасная цена. Он так меня любит. – Ее голос дрогнул. Она говорила так, словно это вина Гарри.

– Ты не сможешь сделать так, чтобы всем было хорошо, Женевьева.

– Хватит меня поучать! Я не желаю никому причинять боль.

– Тогда очень жаль, что ты любишь только меня, – ответил герцог.

Наступило молчание.

Они в изумлении смотрели друг на друга, впервые услышав проскользнувшее между ними слово.

И тут же их взгляды стали настороженными.

Женевьева вздохнула и прикрыла глаза.

– Подлец, – прошептала она. Сейчас это было похоже на признание в любви.

Уголок его губ чуть заметно дернулся. Видимо, он тоже на миг затаил дыхание.

Стоя совсем близко, они продолжали внимательно изучать друг друга.

– Ты разлюбил меня? – прошептала она. Странно, что у нее хватило смелости спросить. – Потому что я была такой глупой?

– Сначала скажи, зачем ты приехала сюда, а потом я отвечу на твой вопрос.

Своеобразная шутка герцога. Он не стал ее оправдывать, когда она назвала себя глупой.

Кровь шумела у нее в ушах.

– Негодяй, – наконец в унисон произнесли оба.

Она собиралась ответить ему. Слова были совсем близко. Ей казалось, она вот-вот полетит от ощущения какого-то радостного страха. Снова головокружение… Влюбленный человек всегда чувствует себя либо очень странно, либо сходит с ума от наслаждения, но от этого головокружения Женевьеве казалось, будто земля уходит из-под ног. И тут же перед ней открылась вечность, только она не была уверена, будет ли она принадлежать ей. Сможет ли она когда-нибудь ее коснуться.

Теперь все зависело от человека, которого она почти оттолкнула.

Ей придется ему сказать.

Онемевшими губами она с трудом произнесла три слова. Ее голос был еле слышен, но эти слова были предназначены лишь для него, они уже жили в ней еще до ее появления на свет.

– Я люблю тебя.

Три самых могущественных слова на свете для самого влиятельного мужчины в Лондоне, сказанные таким слабым голосом.

Сначала Женевьеве показалось, что ничего не изменилось. Герцог остался стоять на месте. Но тут она заметила: он словно ожил. Она никогда не забудет его глаза в тот миг.

И еще она увидела, как дрожат его руки.

Глаза тут же защипало от набежавших слез.

Одна слезинка покатилась по щеке, и Женевьева сердито смахнула ее.

И герцог, который всегда был так сдержан, вдруг принялся откашливаться. Когда он заговорил, его голос был не громче, чем у нее.

– Я тоже люблю тебя, Женевьева.

Он сказал это очень тихо, словно они оба были в церкви или он произносил заклинание. Но Женевьева ни на миг не усомнилась. Они уже привыкли разговаривать шепотом, потому что в основном все их беседы велись в темноте.

И вряд ли герцог в последнее время подходил близко к церкви.

– Хорошо, – шмыгнула она носом.

– И я почту за честь, если ты согласишься стать моей женой, – добавил он.

Наконец-то настоящее предложение!

– Как только ты бросишь Гарри.

Сущий дьявол! Кто в здравом уме согласится выйти замуж за этого человека? Наверное, она сошла с ума. Это была ужасная дерзость с ее стороны. Она смеялась и плакала одновременно.

– Хорошо, я стану твоей женой.

– Хорошо? – ласково поддразнил он и стремительно заключил Женевьеву в объятия.

И тут герцог дал волю своим чувствам, и все его тело затряслось.

Он боялся. Никогда в жизни он так сильно не рисковал. Он почти потерял ее. Но он был игроком, и легенды не лгали: герцог Фоконбридж выигрывал всегда, даже теряя.

Она крепко обняла его и успокаивала, как он успокаивал ее прошлой ночью, когда она бегала по всему дому в поисках его, а потом подарила ему всю свою любовь, еще не понимая, что это.

А герцог уже знал.

Он целовал ее волосы, лоб, губы.

– Мне придется всем рассказать. Придется разбить сердце Гарри. Это причинит ему много горя. Наверное, все будут очень переживать.

– Ты можешь все свалить на меня. Все равно все считают меня бессердечным негодяем.

– Я убью любого, кто осмелится сказать это вслух.

– Тогда тебе придется все время проливать кровь.