Текст книги "Скандальный поцелуй"

Вайолет вздрогнула. Слово «исчезновение» имело в их семье вполне определенный смысл.

Они снова помолчали.

– Нет, – сказала она наконец. – Это не имеет отношения к Сэмюелу Эрону. Хотя он красивый парень, он из другого мира. Думаю, ты понимаешь это, как никто другой. А Сэмюел… – Она вздохнула, откинув с глаз непокорную прядь. – Это не связано с ним. Я не знаю, почему я это сделала, Майлс. Честное слово.

Он подавил искушение хорошенько встряхнуть сестру.

– Вайолет… предположим, что ты сбежала бы с цыганами. Просто… исчезла в ночи. И мы никогда не увидели бы тебя. Ты хоть представляешь, каким ударом это стало бы для отца и мамы, для всех нас? Неужели тебя это совсем не волнует?

Вайолет заплакала. Вначале тихонько, чтобы брат не заметил – ведь она придавала очень большое значение своему внешнему виду. Но это были искренние слезы, и вскоре они потекли ручьями, со шмыганьем носа и рыданиями.

Майлс страдал вместе с ней. Он не выносил слез Вайолет с того момента, как она родилась. Но он не стал утешать ее, похлопывая по спине и повторяя «ну-ну». Иногда полезно поплакать. При условии, что это – искренние слезы, которые облегчают душу, давая выход горечи и досаде, а не способ заставить кого-то – обычно мужчину – почувствовать себя неловко.

Поэтому Майлс позволил сестре выплакаться.

Наконец она вытащила свой идеально чистый платок и изящно промокнула глаза – со своей неизменной аккуратностью. Майлс всегда удивлялся: как ей это удается с ее-то легкомыслием?

– Мне очень жаль, что я причинила тебе беспокойство, Майлс.

– Знаю, – мягко ответил он.

– Просто… я скучаю по нему.

По Лайону.

– Я тоже скучаю по нему.

– И я ненавижу его за то, что он уехал. Ее тоже. – Вайолет умудрилась настолько демонизировать Оливию Эверси, что отказывалась произносить ее имя – словно одно его упоминание могло вызвать дьявола. – Ненавижу за то, что она заставила его уехать. Все было чудесно, а теперь… все разрушено. И все так странно…

Майлс не сказал бы, что все разрушено. Им всем как-то удалось пережить исчезновение Лайона. Жизнь Редмондов продолжилась – со смехом, спорами и деланием денег. Но это и впрямь была странная жизнь. Он не знал, уехал его брат или с ним что-то случилось. И у него частенько возникало странное ощущение, подобное бесконечному падению в бездну, когда не знаешь, есть ли у нее дно и когда его достигнешь. Казалось, на их семью теперь действовала какая-то иная сила тяготения.

– Мы не знаем, что произошло на самом деле, Вайолет. – Он повторял эту фразу столько раз, что она начала терять смысл и звучала странно даже для его собственных ушей. Были моменты, когда он тоже начинал ненавидеть Лайона.

Но ему надоело потакать Вайолет. Благодаря одной, вполне определенной, гостье он приобрел вкус к прямоте и честности. За выходками его сестры стояли любовь и забота семьи, воспринимаемые ею как должное. Она всегда могла рассчитывать, что ее выручат, а потом пожурят и приласкают – чтобы она ни сделала. И ни разу родители и братья не обманули ее ожиданий. Так что ее легкомысленные поступки вовсе не требовали храбрости. Это были, как указала Синтия, прихоти скучающей и своенравной девушки, которая не имела ни малейшего понятия, куда девать свою энергию.

– Ты действительно думаешь, что Оливия Эверси могла заставить Лайона сделать что-нибудь против его воли, Вайолет? Ты же знаешь Лайона.

– Она разбила его сердце. – Вайолет произнесла это так, словно Оливия совершила тягчайшее преступление. И вероятно, она полагала, что разбитое сердце могло оправдать любое поведение.

– Это всего лишь догадки. – Майлс пожал плечами.

Тем временем цыгане принялись седлать лошадей, на которых они собирались ехать верхом. Остальных запрягли в фургоны, куда погрузили узлы и сундуки.

– Майлс… – начала Вайолет с несвойственной ей робостью. – Просто… иногда мне кажется, что этого недостаточно.

Он повернулся к сестре, озадаченный столь странным заявлением.

– Чего недостаточно?

Вайолет молчала. Словно, сказав эти слова, испугалась и теперь надеялась, что брат забудет о них.

Майлс догадывался, что она хотела сказать. Синтия права: Вайолет слишком умна и деятельна, чтобы удовлетвориться тем образом жизни, который она вела в Суссексе и даже в Лондоне.

Он не представлял, что сказать ей. Наконец пробормотал:

– Я тоже скучаю по Лайону, Вайолет. Но его здесь нет. И я знаю, что я – не он и никогда им не стану. Мне очень жаль, но я понимаю, что никогда не смогу заменить…

Он умолк, потому что сестра резко повернулась к нему и уставилась на него в изумлении.

– В чем дело, Вайолет?

– Майлс, неужели ты не знаешь, что без тебя мы бы все разлетелись в разные стороны? – Она казалась искренне удивленной.

– Мы?..

– Редмонды, – произнесла она с нажимом, словно говорила со слабоумным ребенком. Никто никогда не говорил с ним таким тоном. – Мы все.

– Ну, полагаю, теперь я… наследник-регент, если угодно. Поскольку Лайон отсутствует, моя роль изменилась, и от меня ожидается…

– Ради Бога, Майлс! – перебила она. – Так было всегда. Кажется, есть научная теория, которую ты однажды пытался объяснить мне… Ну, о силе, которая удерживает луну на небе, притягивая ее к земле, чтобы она не улетела в космос.

– Начнем с того, что это – гравитация, – подсказал Майлс, гадая: куда же она клонит?

– Возможно, – кивнула Вайолет. – Но я о том, Майлс, что так было всегда. То есть если бы исчез ты, то мы бы все разлетелись как планеты по Солнечной системе. Папа поглощен деланием денег, ненавистью к Эверси и собственной значимостью. Маму волнует только семья, дом и вещи, которые она может купить. Ей этого хватает. Лайон был постоянно занят – старался стать достойным наследником, таким, чтобы все гордились им. А Джонатан – это Джонатан. Я хочу сказать, что Лайон, возможно, был солнцем всего этого, но ты – земля. Ты позволяешь нам всем быть теми, кем мы являемся, потому что ты такой, какой есть. Надежный и заботливый. Мы все знаем, что можем положиться на тебя. Даже отец. А когда ты отправился в Южные моря, что казалось очень экстравагантным поступком, – даже тогда я нисколько не сомневалась, что ты вернешься к нам. Потому что ты – это ты.

Майлс в смущении молчал. Подумать только, Вайолет, единственная из всей семьи, пришла к такому выводу. Но что же ей ответить? Собственно, он не был даже уверен, что ему понравилось то, что он услышал.

Майлс поерзал, ощутив несвойственное ему беспокойство.

– Это цыгане научили тебя таким премудростям, Вайолет?

– О, кажется, я тебя смутила. – Она улыбнулась, явно довольная собой. Ей так редко удавалось взять верх над Майлсом.

Они опять помолчали.

– Как ты меня нашел?

– Навел справки, не привлекая особого внимания к твоей персоне. Иными словами, гости не в курсе, что ты пыталась сбежать с цыганами. На тот случай, если тебя это волнует. Мисс Брайтли предположила, что я найду тебя здесь.

Вайолет одобрительно кивнула.

– Мне она нравится, – сказала она таким тоном, словно рассчитывала подвигнуть его на ответные откровения.

– И чем же? – Майлс снова заговорил как истинный ученый, то есть спокойным и ровным голосом. Но его сердце глухо забилось. Ему хотелось услышать мнение сестры о Синтии.

Вайолет на секунду задумалась.

– Она очень умная, знаешь ли. И очень… живая. Красивая. С ней весело. Она ничего не боится. И совершенно определенно она не нравится нашим родителям. Пожалуй, все. – Вайолет хитровато улыбнулась.

Майлс подавил улыбку. Ни слова о доброте, доброжелательности и других положительных качествах, которыми юные девушки, как предполагалось, должны восхищаться.

О качествах, которыми обладала леди Джорджина. И которые он ценил.

Но Вайолет не упомянула также о честности, страсти и настоящей храбрости. И о сложности.

Впрочем, не важно, какие слова употребила Вайолет. Теперь Майлс знал: слов недостаточно, чтобы описать, что происходит с ним, когда он находится рядом с Синтией Брайтли.

– А тебе она не нравится, да? – спросила Вайолет. – Видел бы ты сейчас свое лицо. Оно просто потемнело. И ты выглядишь ужасно грозным, когда она рядом. И ведешь себя грубо. Это так не похоже на тебя. Я видела, как ты разговаривал с ней вчера, Майлс. Ты казался… раздраженным. Я никогда в жизни не видела тебя таким. Но она моя гостья. И она не виновата, что у нее нет семьи. Мы должны быть добрее к ней.

Подумать только, Вайолет заметила, как он себя вел. И укоряет его за это.

Непрошеный, перед ним возник образ Синтии на фоне окна. И он снова ощутил уже ставшее привычным стеснение в груди.

Кто заботится о Синтии Брайтли? Сама Синтия Брайтли.

Он не считал ее бесстрашной. Просто у нее не было выбора – приходилось быть храброй.

Интересно, чем она занята сейчас? Наверное, оценивает гостей, чтобы решить, на кого и когда направить свое очарование, дабы получить желаемое. Он был прав с самого начала: они с ней не слишком отличаются друг от друга в этом отношении. Они оба будут делать все необходимое, чтобы добиться своей цели.

– Я еще не решил, что я думаю о ней, – ответил он, не погрешив против истины.

И поскольку подобный ответ был вполне в духе Майлса, Вайолет приняла его, пожав плечами.

– Джорджина мне тоже нравится, – великодушно сказала она. – Она очень милая. И всегда была такой. Ты собираешься жениться на ней, не так ли? Она подходит тебе. И это определенно доставит удовольствие папе. Я права?

Майлс ощутил вспышку раздражения. Раздражения, связанного теперь с любой женщиной – включая леди Мидлбо, которую он увидит грядущей ночью во всем ее обнаженном великолепии.

Он поднялся на ноги, пропустив вопрос сестры мимо ушей.

– Ладно, Вайолет… Не могла бы ты думать, прежде чем совершать опрометчивые поступки?

– Вряд ли я могу обещать тебе это, Майлс. Я не хочу тратить время на размышления. Хватит и того, что ты думаешь за нас за всех.

Она сказала это легкомысленным тоном, ожидая, что он засмеется.

Но Майлса вдруг охватила ярость.

– Вайолет, ты хочешь разбить мое сердце?! – вырвалось у него, прежде чем он успел опомниться.

Сестра уставилась на него, разинув рот и вытаращив глаза:

– Какие… удивительные вещи ты говоришь, Майлс! Я… я никогда не слышала, чтобы ты говорил о разбитых сердцах.

Оказывается, поэзия способна заставить его легкомысленную сестру заикаться. Это было очень забавно, но к веселью Майлса примешивалось раздражение. «У меня тоже есть сердце, – хотелось ему сказать. – Я – не гравитация. Я могу приходить в ярость. Я могу совершать необдуманные поступки. Я могу мучиться и переживать».

Вайолет, ошеломленная, молчала. Чуть прищурившись, она вглядывалась в него, словно хотела убедиться, что перед ней действительно тот самый Майлс, к которому она привыкла.

– Просто думай, прежде чем делать что-либо, Вайолет. Ведь у тебя есть мозги, в чем я мог неоднократно убедиться. Пожалуйста, не забывай про свои мозги и… В общем: думай почаще.

– Иначе я разобью твое сердце? – Сестра по-прежнему смотрела на него с удивлением.

Майлс тяжело вздохнул. Он не мог представить мужчину, который сумел бы совладать с Вайолет и превратить ее в благоразумную женщину. Она обладала всеми лучшими качествами Редмондов… усиленными до опасной черты.

– Да, – сказал он наконец. – Ты вполне можешь разбить мое сердце в следующий раз, когда совершишь что-нибудь опрометчивое. Ты хотела бы иметь мое разбитое сердце на своей совести?

Вайолет нахмурилась. «Наверное, она пытается представить меня с разбитым сердцем», – подумал Майлс.

Не сводя с брата сосредоточенного взгляда, Вайолет машинально подняла руку, чтобы разгладить морщинку, образовавшуюся меж ее бровей. Наконец она смиренно вздохнула и отвернулась, глядя вдаль.

– Хорошо, Майлс. Я постараюсь. Но только ради тебя. – Ее «кислый» тон должен был скрыть тот факт, что она обещает всерьез.

«Моя непутевая сестрица любит меня, несмотря ни на что». Майлс подавил улыбку.

– О, Майлс!.. – Вайолет прищурилась, глядя на его сюртук. – Ты можешь… потерять пуговицу. – Она протянула руку и повертела разболтавшуюся пуговицу. – Скажи своему камердинеру, чтобы закрепил ее. Ведь этот сюртук от Уэстона? Обычно они очень крепко пришивают пуговицы. Что ты делал, чтобы она разболталась?

«Валялся на диване с несносной девицей, обожающей шокировать окружающих».

Его не удивило, что Вайолет заметила разболтавшуюся пуговицу. В некоторых отношениях ее видение окружающего мира напоминало его собственное – точное и детальное, но, очевидно, служившее совсем другим целям.

– Спасибо, что обратила мое внимание. Я позабочусь, чтобы ее пришили, чтобы не оскорблять твой взыскательный вкус.

Вайолет улыбнулась, но улыбка тотчас погасла, вытесненная тревогой. Она откашлялась.

– Ты не расскажешь папе… об этом?

– Нет. Джонатан, думаю, – тоже. Но имей в виду: если он узнает, что ты пыталась сбежать с цыганами, у него появится еще один повод шантажировать тебя.

Вайолет фыркнула.

– У меня гораздо больше материала на Джонатана, чем у него на меня.

«Любопытное заявление, – отметил Майлс. – Пожалуй, следует расспросить Вайолет подробнее. Но не сегодня».

Он выпрямился и отряхнул одежду. Надо же, он продрог, просидев на голой земле так недолго. Нагнувшись, он схватил Вайолет за руку и бесцеремонно поднял на ноги. Подождав, пока она расправит юбку, он взял ее руки и растер их ладонями.

– Как ты добралась сюда, Вайолет?

– Вначале пешком. А потом заплатила шиллинг фермеру, который ехал в этом направлении, чтобы подвез меня остаток пути. Видишь ли, я не хотела брать лошадь, потому что знала, что цыгане присвоят ее себе, а папа придет в бешенство и велит арестовать кого-нибудь из них потихоньку. Ты ведь приехал верхом? – Взглянув с надеждой на его коня, Вайолет бросила тоскующий взгляд вдаль, где располагался их дом.

Майлс закатил глаза. Он не мог не восхититься упорством сестры, но не обладал снисходительностью Лайона или их отца.

– Конечно, верхом. А вот тебе придется идти пешком. Заодно согреешься. У нас будет достаточно времени на пути домой, чтобы обсудить гравитацию и другие свойства планетарной системы.

Он знал, как наказать Вайолет.

Глава 16

Первая половина дня прошла уныло.

Пристыженная, Вайолет несколько часов отсиживалась в своей комнате, а потом спустилась вниз, чтобы прогуляться по парку с альбомом для рисования. Женщины решили присоединиться к ней, делая зарисовки беседок, цветов и тому подобного.

Синтия, таланты которой в этой области были в лучшем случае скромными, испытывала досаду, считая, что провела бы время с большей пользой, очаровывая мужчин, которые последовали за дамами в парк. Все, кроме Майлса, который почти не показывался, так как занимался хозяйственными делами и отвечал на почту. Так по крайней мере он объяснил свое отсутствие.

И постепенно – среди смеха, флирта и дневных развлечений – Синтия почти забыла, что у нее остается все меньше времени, что ее подошвы и кошелек становятся все тоньше, что из Нортумберленда так и не пришло письмо и что Майлс Редмонд явно собирался заняться любовью с леди Мидлбо.

Леди Мидлбо рисовала очень хорошо. Хотя с чрезмерной страстностью.

Но вечером, когда Синтия удалилась к себе, было гораздо труднее забыть обо всех этих вещах.

К тому же ее мучила навязчивая идея.

Наконец она сдалась и выскользнула из постели. Ей необходимо увидеть это собственными глазами. В конце концов, ей известно, куда идти.

«Будь я до конца честен, – признал Майлс, – я бы предпочел, чтобы леди Мидлбо уехала из чистого разочарования».

Но теперь заняться с ней любовью – это казалось делом чести. Поэтому Майлс ждал вечера, рисуя в уме ее образ и представляя себе, что ему хотелось бы сделать с ней и что ей захочется сделать с ним. А ему хотелось забыться, довести себя до изнеможения в бездумном, свободном от обязательств наслаждении – именно в этом он сейчас нуждался, чтобы восстановить душевное равновесие. Так, во всяком случае, говорил Майлсу его недюжинный ум.

Когда назначенный час наступил, он приоткрыл дверь своей спальни и выглянул в коридор. На тот случай, если леди Мидлбо перепутала дверь.

– Какого черта?

В коридоре перед его дверью стояла Синтия Брайтли. Там, где ее мог увидеть любой, кто прогуливался по коридору.

Майлс схватил ее за запястье и втащил к себе в комнату, прежде чем она успела пикнуть. Секунду он смотрел на нее, стоя босиком на ковре, затем опомнился.

Она не может находиться в его спальне!

В панике он выставил ее в коридор – так быстро, что ее волосы взметнулись следом за ней, словно парус.

Боже, какие они густые и длинные.

Майлс медлил, не решаясь отпустить ее запястье. В ночной рубашке, с распущенными волосами, блестевшими даже в полумраке, она казалась заметной даже в тускло освещенном коридоре. В любую секунду могла появиться леди Мидлбо, увидеть ее, стоящую здесь, и…

Он дернул ее за руку и опять втащил в комнату.

Ему вдруг пришло в голову, что это напоминает какую-то нелепую кадриль.

– Это вы развлекаетесь таким образом, мистер Редмонд? – осведомилась Синтия непринужденным тоном.

Он сделал ошибку, взглянув на нее. Свет пламени делал ее ночное одеяние почти прозрачным.

– Чертова женщина! – Он решительно выставил ее в коридор.

Но не отпустил. И он вдруг понял, что не сможет ее отпустить. Ее запястье было таким мягким и нежным, что наводило на мысли о ее…

Нет, он не будет думать об этом.

– Какого черта вы здесь делаете? – прошипел он наконец.

– А что такого? Вы ожидали кого-нибудь другого? – произнесла она невинным тоном, но ее глаза дьявольски поблескивали.

Его долгое недоверчивое молчание само по себе послужило ответом.

– Возможно, леди Мидлбо? – подсказала она.

– А какое, – он вложил в свой шепот изрядную долю сарказма, – вам до этого дело, мисс Брайтли?

Синтия молчала; очевидно, исходившие от него волны ярости достигли ее сознания.

– Пожалуй, мне следует уйти, – сказала она наконец.

– О, вам определенно следует уйти, – согласился Майлс, бросив нервный взгляд за ее спину.

Но она осталась стоять на месте – словно парализованная его присутствием. Каким-то образом он заставлял ее чувствовать себя как насекомое, застывшее в янтаре.

Майлс тихо выругался и в очередной раз втащил ее в комнату. Отпустив ее запястье, он осторожно закрыл дверь и задвинул засов.

Это был, пожалуй, самый окончательный звук из всех, что они когда-либо слышали.

– И как вы будете оправдываться перед леди Мидлбо, когда она появится? Ссылаться на mal a la tete?[4]4
  Головная боль (фр.).


[Закрыть]

Майлс медленно повернулся и посмотрел на нее:

– Мне не кажется это забавным, Синтия.

Это была ошибка. Его глаза зажили собственной жизнью, жадно блуждая по ее телу, освещенному пламенем камина, и искушая его тело прижаться к ее мягким изгибам. Все его существо протестовало, когда он заставил себя отвести взгляд и отойти на несколько шагов.

Словно эти несколько шагов могли защитить его от собственных желаний.

Вот что он сделает: дождется леди Мидлбо и отошлет ее с искренними сожалениями и обещаниями другого свидания, а затем решительно выставит мисс Брайтли из своей комнаты и запрет дверь, отгородившись от всех женщин на этот вечер.

– Подождем, пока она постучит в дверь. Я выражу свои сожаления, а потом отошлю вас прочь, – твердо сказал он, все еще не доверяя себе настолько, чтобы смотреть на нее.

Синтия промолчала, оглядываясь по сторонам с нескрываемым любопытством.

Майлс с досадой отметил, что она чувствует себя более непринужденно в его комнате, чем он сам. Он ожидал от себя большей дерзости. В конце концов, он уже лишил ее вуали загадочности. Он знал, чего она добивается и какая у нее нежная благоухающая кожа. Он уже вкусил жаркую сладость ее рта и узнал, каково это – когда ее напрягшиеся соски трутся о его обнаженную грудь, а ее прохладные пальцы зарываются в его волосы…

Его захлестнуло вожделение. Обхватив пальцами прикроватный столбик, он вцепился в него, словно это был обломок корабля, а он был единственным, кто выжил после кораблекрушения. Или – древко пики, которую он мог бы метнуть…

Чертовы метафоры! Стоит зазеваться, и они тут как тут, выпущенные на волю мисс Брайтли.

Она как зыбучий песок. Чем больше он старается отдалиться от нее, тем больше увязает.

Не будь ее, он встретил бы леди Мидлбо страстными поцелуями, угостил бы ее бренди, быстро раздел; и к этому моменту они бы пылко демонстрировали друг другу свое умение. Он доказал бы ей, что все, что она слышала о нем, – правда.

Вместо этого он забился в тень, глядя на Синтию, которая стояла перед камином, обхватив плечи – словно куталась в шаль.

Майлс потянулся за своим сюртуком, который он оставил на стуле рядом с кроватью, чтобы камердинер позаботился о нем позже. Это было непросто, но ему не хотелось покидать свою безопасную позицию.

– Наденьте.

Он бросил ей сюртук. Тот пролетел через комнату, словно большая темная птица. Синтия подхватила его, прежде чем он опустился на ее голову, и не без изящества накинула на плечи. Затем бросила смущенный взгляд в его сторону.

– Спасибо, – сказала она, смутившись.

– Помолчите, – буркнул он в раздражении.

Почему-то эти слова вызвали у нее улыбку.

Последовало молчание. Майлс задался вопросом: что она думает о его комнате, выдержанной в темных тонах, с массивными удобными креслами, с ковром, мягким, как луговая трава, и кроватью, которая могла бы вместить целое семейство. Майлс был крупным мужчиной, и ему нравилась мебель под стать его фигуре. Когда он спал, он обычно занимал всю кровать.

– Разве леди Мидлбо не замужем?

Поскольку она прекрасно знала ответ, это была явная провокация, что только усилило раздражение Майлса.

Он нарушил собственный запрет на разговоры.

– Она взрослая женщина и может делать все, что пожелает. И она точно знает, что ей нужно. Как и я.

Снова последовала пауза.

– А я бы не стала, – тихо произнесла Синтия. – Я бы не стала делать этого.

Майлс тяжко вздохнул:

– Мы оба – взрослые люди. И потом, откуда вам знать, Синтия? Откуда, скажите на милость, вы можете знать, как бы вы повели себя, будучи заму…

В дверь тихонько постучали. Майлс замер.

Он терпеть не мог лгать. Однако при всем его отвращении ко лжи на данный случай это не распространялось.

Отодвинув засов, он приоткрыл дверь на два дюйма и увидел в полумраке пару влажно поблескивающих глаз и губы, раздвигающиеся в улыбке, которая обещала стать знойной, если бы он не собирался сказать то, что сейчас…

– Виктория… пожалуйста, не презирайте меня. – Ее улыбка тотчас погасла. – Я обнаружил, что… не совсем здоров. Боюсь, я буду… не в состоянии…

Майлс умолк, как он надеялся – многозначительно. Ему хотелось верить, что она проявит понимание.

– Я могу помочь, – прошептала на удивление самоуверенная леди Мидлбо.

Майлс лишился дара речи. Но только на мгновение.

– Боюсь, это очень… – Он негромко откашлялся, подбирая подходящее слово. – Очень неприятная… разновидность нездоровья.

Повисло молчание. Она переваривала его слова, глядя на него через узкую щель в двери.

Майлс почувствовал, что его щеки горят, и мысленно выругался, проклиная Синтию.

– Надеюсь, ваше здоровье скоро улучшится, – наконец сказала леди Мидлбо со всей изысканной вежливостью, порожденной воспитанием.

«Интересно, что она скажет светским вдовушкам?» – подумал Майлс.

– Спасибо за понимание, Виктория, – произнес он, как бы извиняясь. – Вы ведь даже не представляете, как я смущен и расстроен… учитывая тот факт, что завтра вы покидаете нас. Прошу вас, обещайте, что дадите мне… еще один шанс.

Последнее по крайней мере было сказано от души, и леди Мидлбо поняла это. Она неопределенно улыбнулась и прижала кончики пальцев к губам в воздушном поцелуе, а он устроил маленькое представление, поймав его в воздухе.

Леди Мидлбо попятилась, затем повернулась и направилась обратно в свою комнату, унося с собой все свои роскошные прелести.

Майлс подождал, пока она свернет за угол. Затем закрыл дверь, задвинул засов и свирепо воззрился на Синтию.

– Пожалуй, вам следовало быть более конкретным относительно ваших недомоганий, – сказала она, борясь со смехом. – Тогда вам не пришлось бы пускаться в объяснения.

– Вы – мое недомогание, – проворчал он.

– Я?.. – Она повысила голос.

Майлс нахмурился и прижал палец к ее губам.

– Тише, – буркнул он. – Я скажу вам, когда вы сможете выйти.

Они немного помолчали.

– Я бы не стала, – прошептала Синтия, продолжая разговор, прерванный его незваной гостьей, – потому что не считаю это правильным. Если мне удастся удачно выйти замуж, я буду вести себя достойно.

– Повторяю: откуда вы, черт побери, знаете, как будете себя вести, будучи замужем? Возможно, быть замужем – это гораздо труднее, чем вы можете себе представить.

– Но разве не это делает поведение достойным? Я имею в виду, преодоление трудностей…

Вспышка гнева чуть не заставила Майлса отмахнуться от нее, как от наивной дурочки. Но он был достаточно честен перед самим собой, чтобы признать, что сердится отчасти из-за того, что Синтия привела отличный довод.

– Возможно, все дело в том, что все прилагают столько усилий, дабы заключить удачный брак, и не задумываются о том, насколько партнеры подходят друг другу. Именно это и приводит в дальнейшем ко многим несчастьям.

– А вы, значит, выступаете в роли филантропа для таких, как леди Мидлбо, облегчая их… скажем, несчастья? – вежливо осведомилась Синтия.

Майлс представил себе серьезные серые глаза леди Джорджины. Интересно, будет ли она заводить интрижки с кем-нибудь из его друзей, когда они поженятся?

Он, Майлс, точно будет. Непременно будет заводить интрижки. Почему-то эта мысль отозвалась в его душе тихим отчаянием.

– Зачем вы пришли? Читать мне мораль – или остановить меня? – резко произнес он.

– Я думала, что для вас правда – не пустой звук. – В ее голосе не было ноток обвинения, только обида и замешательство – словно она мягко напоминала ему, кто он, Майлс, такой.

– Предположим, замужняя дама была только одна, – отозвался он после короткой паузы. – И то не дошло до дела. Вы только что видели, как она ушла. – Это признание далось ему нелегко. Но лицо Синтии прояснилось, и почему-то это казалось единственно важным.

– А если бы… – Она сглотнула. – Вы бы сделали это, если бы я не пришла?

Майлс задумался. Наконец, пожав плечами, пробормотал:

– Даже не знаю. – И тут он вдруг осознал, что это – его ответ – заслуга Синтии. Еще два дня назад он бы однозначно ответил «да».

Глаза Синтии расширились, но она тут же потупилась.

Майлс молчал, глядя на нее. Ему вдруг пришло в голову, что он способен до бесконечности смотреть на нее. Ее волосы… они переливались множеством оттенков. Он видел ее в ярком – как крылья тропической бабочки – платье и в прелестном зеленом, притворно скромном, напомнившем ему, однако, о доступных женщинах времен Тюдоров. А теперь она была в просторном ночном облачении… и придерживала его у ворота, там, где виднелась очаровательная стройная шейка. И ему вдруг ужасно захотелось развести ее руки в стороны и коснуться языком углубления между ее ключицами…

Он тут же отбросил эти мысли и проговорил:

– Ладно, теперь можете идти.

Майлс чувствовал себя загнанным в угол. Он мог успешно торговаться с каннибалами, но в присутствии Синтии терялся. Она вторгалась в такие уголки его души, о которых он даже не подозревал, и задавала неудобные вопросы, на которые его аналитический ум не знал ответов.

Ничто на свете Майлса Редмонда так не раздражало, как незнание ответов.

Он решительно шагнул к Синтии, собираясь забрать свой сюртук. Очевидно, выражение его лица сказало ей, что он решительно настроен выставить ее из комнаты. Она покорно сняла сюртук.

Майлс протянул руку, чтобы взять его, но вместо этого его пальцы погрузились в ее волосы.

Черт возьми, что с ним происходит?! Позапрошлой ночью он вылизывал ее… как спаниель, а эту ночь начал с того, что таскал ее из коридора в комнату и обратно.

А теперь вот вцепился в ее волосы.

Ну пожалуй, не вцепился, но он действительно запустил руку в ее волосы, наслаждаясь их густотой и шелковистостью и проклиная собственную слабость.

Майлс медленно поднял руку, пропуская между пальцами ее тяжелые пряди, переливавшиеся огненно-красными, медными и коричневыми, как мех норки, оттенками.

Синтия же не двигалась, захваченная врасплох. Сюртук выскользнул из ее пальцев и упал на ковер. Ее взгляд затуманился, веки отяжелели.

Майлс скользнул рукой ей на затылок и слегка потянул за волосы, заставив ее запрокинуть голову.

И нежно прошелся губами по ее губам.

Она судорожно выдохнула. От облегчения или смирения? Или того и другого?

Ее глаза медленно закрылись, а на шее трепетала жилка, вторя частым ударам сердца.

Майлс коснулся языком уголка ее рта, на удивление чувствительного местечка, чтобы напомнить ей, что ему многое известно о женщинах, а значит, о ней тоже. Затем он прильнул губами к ее губам, упиваясь возбуждающим вкусом, как экзотическим фруктом – сладким, сочным и дурманящим.

Он закончил поцелуй так же медленно, как начал, но не отстранился – не в силах оторваться от нее.

– Чего вы хотите? – прошептал он у самых ее губ.

Вопрос его прозвучал мягче, чем он ожидал. Впрочем, Майлс больше не злился и не испытывал замешательства; он искренне хотел знать, что у нее на уме. И если бы она сказала, что ей нужно и почему она здесь, то, возможно, они поняли бы, чего на самом деле хотели друг от друга. И в этом случае они смогли бы покончить… со всем этим.

Веки Синтии затрепетали словно под тяжестью ресниц. Затем глаза ее открылись, и она устремила на него загадочный и в то же время беспомощный взгляд, как будто хотела заговорить… но не могла.

– Не думаю, что вам нужен я, – безжалостно продолжал Майлс, наказывая самого себя. Его ладонь скользнула вниз, по всей длине шелковистого покрывала из ее волос, и остановилась на ее пояснице.

Кончиками пальцев он ощущал тонкий муслин ее ночного одеяния. О Боже, сколько великолепных ощущений!..

Она молчала, и он вновь заговорил:

– Полагаю, я имел неосторожность показать вам, чего желает ваша натура. И вы поняли: есть кое-что, что вы упустили. Поэтому, – он понизил голос, – я покажу вам, что это такое. Но поверьте, – Майлс перешел на шепот, – я совершенно безопасен.

Он закончил фразу поцелуем, таким же нежным, как его шепот.