Текст книги "Любовницы президента"

VI

После аборта Д’Арси почувствовала страшную пустоту: было стыдно оттого, что ребенок, так недолго проживший в ее лоне, больше не существует. Ей казалось, что погибла какая-то очень важная часть ее тела, ее души. Сколько бы ни говорила Франческа, что человеческая жизнь не начинается с момента зачатия, что находящийся в утробе матери зародыш – еще не человек, Д’Арси чувствовала, что совершилось убийство. Но убийцами были не она, разрешившая операцию, и не врач, вина лежала на Джудит и ее сыне.

Д’Арси пыталась серьезно заняться учебой: аккуратно посещала занятия, каждый вечер подолгу сидела над заданиями, стараясь вникнуть в предметы. Но вскоре поняла, что это ей не нужно, – почувствовала себя кораблем, сорвавшимся с якоря и дрейфующим куда-то по течению…

На весенние каникулы Д’Арси решила не ездить во Флориду. Она много слышала о ферме в Нью-Гэмпшире, где обосновалась своеобразная молодежная коммуна. Говорили, что народ там на редкость добродушный: женщины целыми днями стряпают, шьют, присматривают за детишками – своими и чужими, мужчины плотничают и делают на продажу метлы, и все по очереди копаются на огороде. Д’Арси решила отправиться на эту ферму…

Никто не просил у нее никаких денег, никаких пожертвований. Каждый, кто приходил в коммуну, сам решал, сколько может отдать в общую кассу, и подключался к работе… Решив остаться здесь, она с радостью избавилась от стольких оказавшихся теперь лишними вещей – тощего кошелька, двух золотых браслетов, колечка с гранатами, кулона на изящной цепочке, ножного пляжного браслета и тех самых часиков. Часы коммуне были совершенно не нужны – вокруг никто никуда не торопился.

Весну сменило лето. Д’Арси ходила в длинной хлопчатобумажной юбке – это была первая вещь, которую она сшила своими руками, в венке из полевых цветов и с длинной косой. Когда сносились сандалии, стала ходить босиком. На огороде копала, сеяла, полола. Потом собрала плоды созревшего урожая, политого своим потом, и сварила суп. Ребята из команды ели и благодарили, и Д’Арси испытывала если не радость, то какое-то подобие удовлетворения.

Но потом один из вновь прибывших предложил в качестве пожертвования ЛСД… Некоторые уже были знакомы с этим средством и стали баловаться. Какой-то восемнадцатилетний парнишка увидел «необычный, фантастический, постоянно изменяющийся образ», принятый им за божество, и нырнул вслед за этим видением прямо в озеро. Больше этого парня не видели.

Еще через несколько дней, когда один из «коммунаров» обвинил другого в воровстве, а две матери подрались из-за бутылки уже прокисшего (холодильника на ферме не было) молока для своих детей, Д’Арси поняла, что не все так прекрасно, как казалось.

В конце августа она повезла беременную незамужнюю Пэтти в город к врачу. Пэтти была на седьмом месяце, и, хотя некоторые женщины из коммуны немного разбирались в акушерстве, никто из них не мог понять, что случилось с бедной Пэтти, испытывавшей острую боль, ничего общего не имевшую со схватками. Пока они сидели в приемной больницы, Д’Арси заметила на себе несколько настороженных взглядов других женщин из очереди: очевидно, ее внешность шокировала их. Длинная юбка была покрыта толстым слоем пыли, грязные босые ноги облеплены глиной, на голове – немытая, нечесанная коса, к которой она не притрагивалась вот уже три дня. Конечно, надо было хотя бы причесаться и заново заплести косу. Но Д’Арси и всем остальным в коммуне казалось, что все это не имеет никакого значения. А когда медсестра, прежде чем повести Пэтти в кабинет врача, принесла большой кусок банного мыла и махровое полотенце и предложила ей сначала помыться, Д’Арси просто стало стыдно. Вспомнились слова матери: надо прилично выглядеть не для того, чтобы кичиться этим, это нужно, чтобы сохранять чувство собственного достоинства.

Пэтти выздоровела, но ребенок, находившийся в ее утробе, был уже мертв. В больнице сказали, что обратиться к врачу надо было гораздо раньше. И Д’Арси задумалась, не является ли убийством такое беспечное отношение к своему здоровью.

На кухне сломался водяной насос, но в коммуне не нашлось ни одного человека, который мог бы его починить. По утрам становилось все холоднее и холоднее. Осень рано приходит в Нью-Гэмпшир. Неужели скоро зима? Значит, придется всерьез заняться заготовкой дров, ведь многие ребята лежали на тонких матрасах, постеленных прямо на полу. Ей еще повезло: спала на кровати, к тому же в последнюю поездку домой захватила с собой теплые сапоги и куртку.

Д’Арси пыталась было наладить регулярную заготовку дров и какое-нибудь рукоделие. Ведь надо же на что-то существовать, а последний урожай с огорода был уже снят. Но единственное, что интересовало обитателей фермы, была марихуана – они судорожно искали растения, из которых можно было получить «травку».

Она подходила к ребятам и просила, умоляла не расслабляться: надо проявить смекалку, надо что-то придумать! Но вскоре ей стало ясно, что те, кто мог проявить смекалку, уже сделал это, покинув коммуну в поисках других мест. На ферме оставались те, кому все было безразлично. Абсолютно все, в том числе и свое будущее.

Но тут она поняла: ей еще совсем не все безразлично. Д’Арси Шеридан сможет сопротивляться!

Несколько дней она бесцельно бродила по Бостону, с трудом понимая, по каким улицам гуляет днем и в каких парках проводит ночи. Все ее пожитки умещались в большой сумке через плечо. Она старалась придумать, что делать дальше. За месяцы, проведенные в коммуне, Д’Арси несколько раз звонила матери – у нее всегда была наготове десятицентовая монета, чтобы в любой момент соединиться с домом за счет родителей. Она знала, что Франческа помнит о ней, обязательно придет на помощь, стоит только позвать. Но не хотела ни о чем росить, отец решил бы, что она сдалась, а ей было уже восемнадцать. В таком возрасте человек должен сам определять свою судьбу.

Д’Арси собирала милостыню, ночевала где придется. Наконец познакомилась с девушкой, которая позвала ее себе. «К себе» – громко сказано о небольшой квартире, де, кроме нее, было еще человек двенадцать-четырнадать таких же молодых бродяг. Это тоже была своеобразная коммуна, но городская: ее обитатели, в отличие от своих сельских собратьев, были побогаче и попредприимчивее занимались попрошайничеством, сдавали кровь за деньги, предлагали услуги для различных лабораторных опытов, спекулировали наркотиками.

Они спали на раскладушках, матрасах, в спальных мешках, на голом полу. Но в квартире было паровое отопление, а стены были даже украшены в соответствии со вкусами жильцов: на одной была запечатлена какая-то психоделическая фантазия, на другой – чья-то рука выла огромные буквы: «Иисус жив!»

Д’Арси прожила в этом месте несколько недель, надеясь скопить денег, найти подходящую работу и вырваться из этого болота. Однажды утром она проснулась на помятой простыне – рядом лежал такой же помятый парень. Она с трудом вспомнила, что накануне, изрядно задвинувшись, сама выбрала его. В углу комнаты парень и девушка, которых все вокруг считали нежно влюбленными друг в друга, ругались из-за того, кому первому пользоваться шприцем.

Что станет со мной через год? Да ей будет всего девятнадцать! Как говорится, вся жизнь впереди. Нелепая перспектива! Что доконает ее на этот раз? Игла? Очевидно, другого выхода в данной ситуации не было. Ведь стал же другой острый металлический предмет – бритва – орудием, перечеркнувшим прежнюю жизнь Д’Арси.

О Господи! Отцу, пожалуй, будет на все плевать, но мама! Она поняла, что не сможет нанести такой удар Франческе – мать и так страдает: во время последнего телефонного разговора она все время всхлипывала.

Да, один раз она сдалась – позволила убить своего нерожденного ребенка, но еще не поздно постараться искупить этот грех. Еще можно найти место в жизни себе и, если Бог даст, своим будущим детям. Ею еще сможет гордиться мать, а может быть, даже отец. Она еще сровняет счет – расквитается за все с Редом Стэнтоном! Разве не стоит жить ради этого?

Вот и уличный телефон-автомат. Обычно она опускала десятицентовую монету, заказывала разговор за счет родителей, а поговорив, стояла несколько секунд в надежде, что монетка выпадет обратно. Ни разу автомат не съел ее десять центов. На этот раз можно ничего не ждать, – она звонила, чтобы сказать, что возвращается.

Д’Арси Шеридан еще жива!

Глава седьмая
1964

I

В аэропорту Д’Арси встречала Франческа. Она не видела дочь почти год, а изменения внешности скрывали тайну. Нельзя было сказать, что Д’Арси резко похудела или пополнела за это время: в ее облике не было ничего вызывающего, свойственное представителям бунтующей молодежи – тем, которых раньше называли битниками, а теперь – хиппи. Она ничем внешне не отличалась от своих сверстниц-студенток: черные шерстяные колготки, короткая юбка, свитер с широким воротом. Волосы, пожалуй, несколько длиннее обычного, но тщательно вымытые и расчесанные… И тут Франческа поняла, в чем дело: ее поразили глаза дочери, навсегда утратившие былой блеск юности. Старые, усталые глаза.

– Ах, Д’Арси! – Они сели на заднее сиденье лимузина, и мать ласково прижалась к дочери. – Как я рада тебя видеть! Ты приехала как нельзя более кстати.

Д’Арси вымученно улыбнулась – хотелось быть с матерью приветливой, веселой. Может быть, когда-нибудь ей это удастся. Но пока что она еще не могла поверить, что все возвратилось на круги своя.

– Что ты имеешь в виду? Что значит «как нельзя более кстати»?

– Осталось всего три недели до выборов. Мне надо поднажать. У меня не так много помощников, я рассчитываю на тебя. Ведь ты поможешь мне, детка?

– Конечно. Честно говоря, я забыла, что в этом году выборы, давно не смотрю телевизор, не читаю газет и журналов.

– Да? Так значит, ты не знаешь последние новости? Твой отец поддерживает кандидатуру сенатора Голдуотера!

– Как ты сказала? – недоуменно переспросила Д’Арси. В ее глазах появился какой-то интерес. – Барри Голдуотера, архиконсервативного республиканца из Аризоны?

– Его самого.

– Забавно! – Д’Арси рассмеялась, и это не понравилось Франческе.

– А что здесь забавного?

– Сама ситуация. А ты, мама, баллотируешься от какой партии: от демократов или от республиканцев?

– Естественно, от демократов.

– Конечно, забавно: папа был демократическим губернатором Флориды, он выставил твою кандидатуру на этот пост, а сам поддерживает на президентских выборах республиканца! Это даже не забавно, это просто бред какой-то!

Франческа промолчала: вспомнила, какой ужас испытала сама, узнав о решении Билла поддержать Голдуотера.

Было ясно, что с первых же дней своего президентства Джонсон столкнулся с призраком Кеннеди. В частности, брат убитого президента Боб создал некое подобие «теневого кабинета» из приближенных Джона Кеннеди, питавших отнюдь не дружелюбные чувства к ЛБД – Линдону Бейнсу Джонсону. Те же люди очень хотели видеть на посту вице-президента Бобби, что никак не соответствовало планам ЛБД, боявшегося, что кандидатуру Боба Кеннеди выдвинут без согласования с ним – президентом. Поэтому он выступил со специальным заявлением: «…было бы крайне нежелательно, чтобы кто-либо из моего кабинета занялся по своей инициативе…»

Когда Билл ознакомился с текстом заявления, понял, что сторонники Кеннеди Джонсону этого не простят. Они выставят свою кандидатуру на выборах шестьдесят восьмого года. Джонсону, конечно, придется туго, но и он, Билл Шеридан, окажется за бортом.

Выход был – попасть в кандидаты на пост вице-президента. Если по каким-либо причинам Джонсон откажется от борьбы за Белый дом в шестьдесят восьмом, у Шеридана появятся отличные шансы на успех. Может, и не тогда, но уж в семьдесят втором – наверняка. Линдон должен предложить пост вице-президента именно ему. В конце концов, он мог бы убедить сомневающихся южан, действительно ли демократическая партия выражает их интересы, а поправки к Биллю о правах, протаскиваемые Джонсоном через Конгресс, действительно разумны.

В начале августа Билл поехал в Вашингтон – спокойный, уверенный в своих силах политик-южанин. Он убедился лишний раз, что от былого гарвардского выговора не осталось и следа – Джонсон на дух этого не переносил.

Однако во Флориду возвратился совсем другой человек, похожий на разъяренного тигра.

– Этот сукин сын отказал мне! Я, видите ли, не нужен этому паршивому ублюдку!

– Да как он посмел! – Франческа пришла почти в такую же ярость, как сам Билл. Она по-прежнему высоко ценила деловые качества мужа и все равно любила его, хотя до сих пор не могла до конца простить ему измену. – Он что, не понимает, как выгодно выдвинуть тебя на пост вице-президента? За тобой так много избирателей!

– Джонсон сказал, что я полный дурак! Проницательный политик, – добавил он менторским тоном, – сам бы понял, что мне как южанину баллотироваться в вице-президенты незачем – ведь сам ЛБД из Техаса! Поэтому, видите ли, нужен северянин! Потом вдруг стал выяснять, сколько голосов на выборах я могу гарантировать. Все меняется, – проговорил Билл, подражая голосу Джонсона. – Короли выходят из моды! На прощание посоветовал возвращаться домой, к моим кубинцам и беднякам из белых во Флориду. Глядишь, когда-нибудь судьба еще может улыбнуться!

– Какой кошмар! – воскликнула Франческа. – Что же теперь делать?

– Как сказал бы сам Линдон, «надо подумать часок-другой».

В эту ночь Франческа впервые отдалась Биллу после того, как застала его с Джейд. Она же по-прежнему любила его!

Засыпая, Билл удовлетворенно думал, что если даже суждено провалиться всем его честолюбивым замыслам, рядом всегда остается верная Фрэнки.

Наутро Билл объявил Франческе о своем решении поставить на клан Кеннеди, который, судя по всему, воздержится как от открытой борьбы с Джонсоном, так и от его поддержки. Если помочь им, они при случае помогут ему.

– Ты уверен в этом? – недоверчиво спросила Франческа. – Они никогда не испытывали к тебе особой любви, как, впрочем, и ты к ним. Чего ты добьешься? Враждебного отношения Джонсона? А угрозы Трейса Боудина? О них ты уже забыл?

– Плевать мне на Боудина и его дружков! Плевать па Джонсона! Я не боюсь их. Мне не нужен этот Линдон!

– Пожалуйста, Билл! Подумай еще раз!

– У меня нет времени думать. Выборы через четыре месяца.

Но тут до Билла дошло: действительно, связываться с Кеннеди не было никакого резона – скажут «спасибо», и только. Боб Кеннеди не станет сотрудничать с людьми, хотя бы косвенно связанными с мафией. Губернатор Флориды доставит Бобу Кеннеди одни неприятности, если вспомнить, что его племянница – дочь Трейса Боудина и крестница Росса Скотта.

Какая ирония судьбы! – подумал Билл. Желая оградить Реда от Джейд, он имел в виду именно это же – связи с мафией. Как бы ни было горько, стало ясно как Божий день, что его не примут ни в одном лагере – ни у Джонсона, ни у Кеннеди. Что ж, не надо выходить из себя, приходилось искать другие варианты. Единственно, что оставалось для Билла – поддержка республиканцев и их кандидата Барри Голдуотера.

– Это безумие! – воскликнула Франческа. – Ты не можешь так резко, неожиданно переметнуться к республиканцам! Тебя не поймут. Решат, что ты…

– Совсем спятил?

– Это в лучшем случае! Могут решить, что ты двурушник, предатель. Ты не можешь поддержать Голдуотера, Билл! У него совсем другие политические убеждения!

– Плевать. Я принял решение. Мы оба поддержим Голдуотера!

– Ты сказал «мы»? Но я баллотируюсь в губернаторы от демократической партии!

– Знаю. Именно я выдвинул тебя в кандидаты. Или уже об этом забыла? Ты будешь баллотироваться в губернаторы от демократов и вместе с тем поддержишь Голдуотера!

– Нет, Билл, я не могу.

Билл в недоумении уставился на Франческу.

– Я не могу пойти на это, Билл, – повторила Фрэнки. – Надеюсь, и ты не станешь поддерживать Голдуотера. Не забыл, что в прошлом он выступал против электрификации сельских районов, а ведь значительная часть наших избирателей – сельские жители. Он голосовал против договора о запрещении ядерных испытаний, против Билля о гражданских правах. А я всегда гордилась тобой, ведь ты один из немногих южных губернаторов, выступавших за права человека! Поэтому не намерена менять свою позицию! Если когда-нибудь стану губернатором, то никогда не буду поддерживать тех политиков или те идеи, с которыми не согласна. Да и не намерена также замалчивать свои собственные идеи. Если хочешь, я могу снять свою кандидатуру!

– Ну что ты, Фрэнки! Из тебя выйдет прекрасный губернатор. Вижу, неплохо выполнила домашнее задание и готова ко всему… Но, пожалуйста, войди и в мое положение: кто не со мной – против меня.

Стало ясно, они вполне четко определили содержание своих позиций.

– Мне бы очень хотелось, Д’Арси, чтобы ты помогла мне в эти последние недели предвыборной кампании, – попросила Франческа. – Только, пожалуйста, постарайся не обращать внимания на наши разногласия с папой.

– Как же можно не обращать на это внимание?

– Видишь ли, одно дело – политические взгляды, другое – личные отношения. И потом, ты наша дочь. Пожалуйста, не забывай об этом. Постарайся понять нас, ты ведь уже взрослая.

К сожалению, Франческа до сих пор не понимала, как сильно презирала Д’Арси отца – не как политика, а именно как человека.

Билл же был рад видеть дочь. Он очень волновался за ее судьбу, узнав, что она связалась с хиппи. Наивная Фрэнки, несмотря на все свои многочисленные выступления в поддержку пропаганды контрацептивов среди молодежи и подростков, так толком и не осмыслила нравы современной молодежи! Она лишь полагала, что отличительными чертами хиппи являются исключительно длинные волосы, босые ноги и, может быть, любовь к музыке «Битлз». Ей не было доступно главное – для многих ребят и девушек «свободная» жизнь становилась болотом, из которого они уже не могли вылезти.

Слава Богу, Д’Арси вернулась домой! Она повзрослела, поумнела, значит, все пошло лишь на пользу. Интересуется политической платформой отца? Отлично. Лучше так, чем повернуться спиной ко всему миру, замкнувшись в своих мелочных проблемах. Но самое главное – за последнее время она даже не заикнулась о Реде! Д’Арси была немного агрессивна, сейчас Биллу это даже понравилось: значит, дочь может постоять за себя! Когда он пригласил ее в поездку по южным городам, где выступал с речами в поддержку Голдуотера, Д’Арси резко оборвала отца и бросила:

– Ты это серьезно? Действительно полагаешь, что я буду сопровождать тебя в этой поездке? Когда будешь агитировать народ за человека, собирающегося развязать во Вьетнаме настоящую войну?

– Но ведь не Барри послал во Вьетнам наших парией… – попытался возразить Билл.

– Ты хочешь сказать, что он не «ястреб»? А кто голосовал против ограничений ядерных испытаний? Кто голосовал против Билля о гражданских правах? Или, может быть, ты сам уподобился Голдуотеру, папа?

После этих слов Билл смутился: дочь зашла слишком далеко. Стало даже казаться, что она настроена против него лично гораздо в большей степени, чем против Барри Голдуотера. Он решил прекратить обсуждать эту тему. Тут в разговор вступила Франческа, ей не нравилось, что Д’Арси разговаривает в таком тоне с родным отцом:

– Ты не хочешь извиниться перед папой, Д’Арси?

– По-моему, это он должен извиниться перед нами за ту позицию, которую сейчас занял.

– Д’Арси! – воскликнула Франческа.

– Ладно, ладно, не будем ссориться, – улыбнулся Билл. – Что бы ни говорили злые языки, каждый член нашей семьи имеет право на свои личные убеждения. Я тоже имею такое право, даже если моя дочь считает меня фашистским диктатором!

Билл хотел пошутить, но Д’Арси восприняла его слова всерьез:

– Это твои слова! – воскликнула она. – Я этого не говорила!

В эту минуту Франческа вспомнила другие слова мужа: «Кто не со мной – против меня!»

По правде говоря, несмотря на шутливый тон, Билл был сильно взволнован. С каждым днем он все глубже осознавал, что сенатор Голдуотер – обаятельный, яркий, необычайно цельный человек – проиграл выборы в самый день своего выдвижения в кандидаты от республиканской партии. И когда его жена Фрэнки, а теперь и дочь разъезжают по всему штату и агитируют за Джонсона (пожалуй, не менее активно, чем за саму Франческу), Билл выглядел полным идиотом. А он-то думал что Фрэнки будет всего лишь подставным лицом! Даже им самим созданная республиканская партия Флориды начала их высмеивать: «Фрэнки баллотируется в губернаторы, чтобы по-прежнему правил Билл!», «Голосуя за Фрэнки Шеридан, ты голосуешь за Короля. Долой монархию во Флориде!» – издевательски звучали лозунги. Похоже, его блестящий замысел терпел полное фиаско.

Теперь же к Фрэнки присоединилась Д’Арси. Положение Билла усугубилось: если человек не может справиться со своими домашними, кто доверит ему больше? А потом в Майами состоялась демонстрация белых и негров. Ожидалось, что все пройдет без эксцессов, но демонстранты вышли за рамки дозволенного, некоторых забрали в полицию. В тот вечер миллионы телезрителей могли видеть потрясающий кадр: дочь губернатора Флориды размахивает плакатом с надписью: «Долой человека, выступающего против равноправия для всех!», а сотрудники службы безопасности штата, непосредственно подчиненные губернатора, тащат ее куда-то в сторону.

Вопрос был только в том, кого именно имела в виду дочь губернатора – Голдуотера или своего отца?

Франческа распорядилась подготовить самолет.

– Куда ты? – спросил Билл.

– В Майами. Надо вытащить этих ребят из тюрьмы. Поехали вместе, тебе это пойдет на пользу. – Она не стала развивать свою мысль, а он не понял, о какой пользе идет речь: для души или создания имиджа.

Он отрицательно покачал головой.

– Как жаль! – вздохнула Франческа. – Если бы ты только знал, как мне жаль!

На его губах появилась натянутая улыбка:

– Правда? С чего бы это? Мои люди считают, что у тебя все шансы на победу. Женщины Флориды от тебя без ума. Еще бы! Ты первая сказала им, что наплевать в глаза мужу – вполне нормально. Это явно понравилось. Они постараются применить твои рекомендации на практике.

Предвыборный туман развеялся. Президентом стал Линдон Бейнс Джонсон, одержав внушительную победу Губерт Хэмфри – вице-президентом, Роберт Кеннеди – новым сенатором от Нью-Йорка, Фрэнки Шеридан – новым губернатором Флориды…

А Билл Шеридан оказался в политическом вакууме, откуда не было возврата. Он не принадлежал ни к одной из партий, и вся основа его власти разрушилась. Республиканского кандидата поддержали только шесть штатов, одним из которых был его собственный. Остальные пять южных штатов отказали Биллу в доверии. После ожесточенных расовых волнений ни один демократ, включая самого Кеннеди, не мог рассчитывать в них на победу. А тот факт, что Билл Шеридан не смог заручиться поддержкой даже в своем собственном штате – Флориде, подорвал его репутацию представителя власти.

Стало совершенно ясно – Билл Шеридан не являлся больше жизнеспособным претендентом на пост президента в любой из предвыборных кампаний.

Вероятно, он смог бы снова стать губернатором Флориды после истечения двухлетнего срока правления Фрэнки. Согласно изменениям в конституции штата, двухлетнее ее правление было переходным периодом, после которого править могли как Билл, так и Фрэнки. Однако это потеряло всю свою прелесть, так как он оказался без власти и без перспективы добраться когда-нибудь до кресла президента. Кроме того, захочет ли Фрэнки уступить ему дорогу после того, как она испытала сладкий привкус победы и щемящий вкус власти? Он не был уверен в этом. Она уже доказала ему, на что способна.

Однако Франческа не находила свою победу столь завораживающей. После двух лет раскаяния она бы позволила ему вновь обрести покой, любовь и, возможно, в виде исключения – прощение… Но сейчас их роли поменялись. Теперь уже она согрешила против него, а он оказался ее жертвой. Его жизнь превратилась в руины, а она была губернатором, пребывающим в том самом щекотливом положении, в котором может оказаться любая обезумевшая от любви девчонка – беременной и фактически без мужа. Единственное различие заключалось в возрасте и положении – защитница ограничения рождаемости должна была лучше других знать, чем это кончается.

Хуже всего было то, что любовь к нему не проходила, и тем тяжелее было осознавать, что именно она помогла поставить этого великого воина на колени.

– Я умоляю тебя не уходить из партии, – сказала она примирительным тоном.

– Да. Это, должно быть, очень приятно чувствовать свою абсолютную правоту.

– Мне надо было сделать то, что считала правильным, не правда ли?

– Конечно. Ты нашла в себе смелость иметь свои убеждения и сейчас – мадам губернатор, а совесть твоя чиста. Можно ли быть более счастливой!

– Билл, не поступай с нами так.

– С нами? Ты считаешь, что есть «мы»?

– Ты же сам хотел, чтобы я стала губернатором, говорил, что всегда будешь рядом со мной и…

– Да, я хотел, чтобы ты стала губернатором, но никогда не хотел, чтобы ты при этом отрубила мне яйца.

Тогда Фрэнки не знала, кто из них совершил больший грех. Какой из них был более греховным? Тот, который позволял ему любить другую женщину больше, или тот, который превратил ее в инструмент для кастрации?

– Но ты же сказал, что, если я стану губернатором, будешь помогать мне.

– А… – Он поднял свой наполовину наполненный бурбоном бокал, как будто собирался произнести тост. – Но это было до того, как я узнал о твоих удивительных способностях. Не бойся, Фрэнки. Ты станешь великим губернатором!

Но она никогда не хотела стать губернатором. Она хотела быть всего лишь его женой, любить его и быть любимой, чтобы он любил ее больше всего на свете.

Она уговорила Д’Арси примириться со своим отцом, попытаться утешить в этот трудный для него час и даже передать ему, что она сожалеет о случившемся.

– Но я же не сделала ничего плохого. Это он сделал: поддержал кандидата по своим личным причинам. Даже не говоря уже о том, как он сам со мной поступил…

– Быть правым не всегда важно. Важна любовь.

Д’Арси с сомнением покачала головой. Ее мать все еще сентиментальная дура, несмотря на то, что стала губернатором. Но ради нее она сделает этот примирительный жест по отношению к отцу.

Самое забавное, что он не держал зла на нее за то, что она выступила вместе со своей матерью против его кандидата. Во всяком случае, он не так разозлен, как она на него.

– Что собираешься делать?

– Вернусь в университет

– Мудрое решение.

– Думаю получить специализацию по политическим наукам.

Он улыбнулся:

– Собираешься заняться политикой, как твоя мать? Д’Арси покраснела:

– Не обязательно. Есть и другие вещи, которыми может заниматься специалист в области политических наук.

– Разумеется. Куда же ты собираешься пойти? В какой университет?

– Думаю, что вернусь в бостонский, если они меня примут.

Только на какое-то мгновение его веки задрожали. Ню больше уже не беспокоило ее сближение с Ре дом. Он понимал, что привлекало Реда в той, прежней Д’Арси – жизнерадостность и манеры южной красавицы. Но она, нынешняя, уже утратила эти качества, да и сама, похоже, не проявляет былого интереса к нему. Сомнительно, что ныне Ред станет столь значимым в ее жизни.

– А что ты собираешься делать сейчас, отец?

Он довольно ухмыльнулся. Прежняя Д’Арси всегда называла его папой.

– Выберусь как-нибудь. А вот что ты будешь делать до начала нового семестра в следующем году?

– Я бы съездила в Европу на несколько недель, если вы с матерью не возражаете.

– Куда-то конкретно или просто поболтаться?

– Я хочу поехать в Париж. Знаю, что это звучит глупо, но у меня такое чувство, что Джейд там. Около года назад я увидела фотографию на обложке какого-то журнала – обыкновенная фотомодель. Хотя у той девчонки были очень черные и короткие волосы, но уверена, что это была Джейд.

– Да, это была она. Твоя мать и я следили за ней все это время, пока она жила одна. А не связывались мы с ней только потому, что она знала, где мы находимся, и сама могла бы подать себе весточку. Мы полагали, что должны уважать ее стремление жить по-своему, своей жизнью. Разве не этого хотят молодые люди? Жить по-своему? Но почему это вдруг ты решила повидаться с Джейд?

– Потому что постоянно думаю о ней. Я осознаю, что у меня никогда не было возможности хорошо узнать ее. А мне хотелось бы этого. Думаю, мы могли бы стать друзьями.

– Почему бы и нет?

Когда Д’Арси ушла от отца, у нее осталось чувство, что все, о чем они говорили, не имело для него большого

значения, что он думал совершенно о других вещах.

Д’Арси готовилась к своему путешествию, Франческа – к вступлению в должность, а Билл был погружен в раздумья. Он ломал себе голову над тем, как теперь распорядиться остатком своей жизни. Учитывая его сорокалетний возраст, это было не так уж и мало. Было еще нечто такое, чего он мог бы достичь. Если уж сам не будет президентом, то это может сделать его сын! А он смог бы быть рядом с ним и наслаждаться властью за троном. К чертям все то, что он наобещал Джудит! Тем более что этот запрет держаться подальше от сына утратил свой первоначальный смысл, так как уже не существовало опасности, что Ред и Д’Арси будут увлечены друг другом. Это время пришло и ушло. Все, чем хотела стать нынешняя Д’Арси – это самоотверженным политическим деятелем и покорной женой, в некотором роде быть Фрэнки до встречи с ним.

Может быть, переехать в Бостон и поближе узнать своего сына? Почему бы, собственно говоря, не вернуться в Бостон? Что теперь его держит во Флориде? Жена-губернатор? Это смешно! Она уже показала, кто он такой рядом с ней.

В Бостоне он бы снова ожил, возродился из пепла. Сохраняя свою жизнеспособность в качестве царедворца, развернул бы движение, форум, платформу, ставшую бы его собственной, и получил бы возможность быть увиденным и услышанным. Он мог бы сделать это! У него все еще много сторонников, готовых стать под его знамена, много важных людей и политических деятелей, на которых он мог бы опереться с целью приобретения общенациональной известности. Но для этого необходимо найти свой конек, нечто такое, что принадлежало бы ему одному и вместе с тем было бы близко сердцам людей. Более близко, чем Вьетнам, холодная война, проблема чернокожих, феминистское движение, гонка ядерных вооружений или волнения в студенческих городках. Закон и порядок! Он бы объявил войну преступности на улицах городов, наркомании и насилию, презренной толпе, стоящей за ними известными человеку пороками! Он бы призвал к очищению Америки, чтобы каждый законопослушный гражданин мог наслаждаться тем, что с таким трудом построил и сохранил.

Единственными словами, которые услышала Франческа, были: «…вернуться в Бостон!»