Текст книги "Жил-был стул и другие истории о любви и людях"

Я киваю головой. И я не буду пытаться бежать ни вправо, ни влево… Я иду, куда ведут…

– Знаете, – говорит доктор, – никогда не могу найти слов… Два-три вызова в неделю… а вот найти слов не могу… Но то, что вы решили – правильно… Собаки ведь не говорят, как им…

Киваю головой. Кому? Себе? Ему?

– Вы не хотите виски? Можно со льдом? С колой?

– Нет. Спасибо. А вы – выпейте.

Что я и делаю.

– Скажите, ему будет больно?

– Нет, конечно. Что вы… Снотворное. Потом – специальный препарат… Останавливает сердце… Как он к уколам?

– Очень спокойно, доктор. Вы знаете, он вообще, очень терпеливый пес… Сколько ему этих уколов переделали…

– Хотите ещё с ним побыть? Я могу выйти на балкон?

Присаживаюсь. Обнимаю его. У него по-прежнему мощная шея. Прижимаюсь. Сильно-сильно… И что-то обрывается внутри.

– Нет, доктор. Не уходите… Давайте.

Пунч пару раз глубоко вздыхает. Наверное, укол… Мой малыш… Мой чудесный, терпеливый пес… Самый лучший на свете…

Он как-то быстро обмяк в моих руках. Заскользил вниз. Лапы разъехались. Он ещё попытался их собрать, как-то сесть, но не смог. Вздохнул. Лег. Глаза закрыты. Я посмотрел на доктора.

– Я не сказал, да? Это наркоз… в вену… он действует намного сильнее… – и он вышел на балкон.

Ненавижу. Меня обманули. Я не успел ему сказать всего…

… во всем моем плане только этого и не предусмотрел – наркоз будет в вену…

Он тихо дышал. Я лежал рядом. Обнимал его. Чувствовал, как покалывает кожу его шерсть… Мы будем так лежать долго-долго… Наркоз пройдет… пойдем на улицу… завтра поедем на дачу… будешь греться на солнышке… Мой дорогой… Я люблю тебя… Ты мне веришь?.. Прости меня… Прости…

Доктор тронул меня за плечо.

– Вам, наверное, лучше уйти пока. Я позову.

Ещё раз прижимаюсь к нему. Целую в сухой горячий нос. Помню, в один из дней, в самом начале, когда его подарили… как-то утром поцеловал его в нос… А он только проснулся. И нос не мокрый, а сухой. Перепугался, рванул к врачу. С дороги звоню приятелю-собачнику, что делать?! Тот только смеялся…

Выхожу на балкон. Внутри пусто. Пусто настолько, что кажется меня и самого нет. Стараюсь не заглядывать в комнату, даже не оборачиваться, но, каким-то, даже не боковым, а затылочным зрением вижу, как доктор склонился над ним со стетоскопом. Что-то слушает… Это уже не имеет ко мне отношения. Полторы минуты как не имеет никакого отношения. Всё в прошлом. Закончились тринадцать с лишним лет моей жизни…

Доктор стоит рядом.

– Вы извините, доктор, я пока не пойду в комнату. Деньги там на столе. Спасибо вам.

– Да. Я видел. Сейчас уеду. Вы не угостите сигаретой?

– Конечно, – протягиваю я ему пачку.

– Вы не тревожьтесь, – говорит он, – его кремируют.

– Спасибо, доктор… Я уже сам хотел спросить. Правда, кремируют?

– Не думайте о нас плохо.

– Я и не думаю.

– Вы что сегодня будете делать? Вам лучше не оставаться одному.

– Да. Вы уедете… и следом я.

Мы входим в комнату. Он лежит, как я его и оставил. Но это уже не мой пес. Не мой Пунч… Что-то совсем чужое. Инородное. Лишнее тут и неуместное в этой жизни… Не имеющее ко мне никакого отношения.

Доктор достает какую-то пеленку. Говорит – завернуть. Мне кажется, она будет мала. Приношу ему простынь. Но я не хочу видеть, как он его будет заворачивать… Стою на балконе, пока не хлопнула дверь…

Возвращаюсь. Набираю смс. «Ну, вот и всё». Отправляю в два адреса. Ольге и маме. Почему-то именно маме. Наверное, хочется стать маленьким. И снова к ней на руки. И всё забыть. Она отвечает первой: «Мы с тобой. И мы тебя очень любим, дорогой мой».

Ну, да. Говорю я себе. Любите… А за что?! А?!

Потом пишет Ольга: «Вы не хотите выбраться куда-нибудь?» Пишу в ответ: «Хочу. Составите компанию?» – «Конечно. Буду рада».

Умываюсь. Собираюсь уходить. Вспоминаю ещё об одном важном деле. Под столом в комнате большая сумка. Запихиваю в неё его коврик. Поводок. Оба. Длинный и короткий. Ошейники. Кожаный и два металлических. Миску. Подставку под неё. Его шампуни. Какие-то лекарства. Рукавицы для расчесывания. Жиловые кости. Игрушки. Всё, что вижу. Что имеет отношение к нему… Бросить сумку в мусорный бак не поворачивается рука. Просто ставлю рядом…

Пятница. 13.30 и позже. Мы встретились в каком то кафе на Кузнецком мосту. Она пила «Мартини», я – виски. Что-то меня пробило поговорить о работе… проект какого-то постановления… вдруг показалось очень важным что-то изменить в тексте… Гуляли. Цветы ей подарил зачем-то. Хризантемы. Сидели в каком-то подвале у «Ленкома». И снова я пил виски… Потом ресторан на Каретном ряду… «Рататуй», что ли? Почему-то очень хотелось с ней там поужинать. Посидеть в темном зале с пианисткой… И опять виски… Кажется, она останавливала меня. Но как-то не настойчиво… И ещё билеты хотел купить. На «Шум за сценой». Лучшей комедии не видел. Потащил её к театральным кассам, но билетов не было… Где то ещё гуляли… Последнее, что хоть как-то помню… такси… расслабило… уткнулся ей в плечо… кажется, даже, плакал… Не помню… а она меня гладила…

…В ту ночь он спал беспокойно. Всё вздыхал. Всё ходил-бродил по комнатам, искал – где удобнее… И его когти цокали по паркету… Под утро пришел ко мне. Положил голову на кровать. Вздохнул. Я почувствовал его дыхание. Наверное, уже время идти гулять с ним.

Я закричал и проснулся. Его не было. Меня трясло.

– Тихо. Тихо… Что с тобой? Ложись, – это Ольга коснулась моего плеча ладонью. Потянула, – успокойся… Всё хорошо…

Она прижималась ко мне своим горячим телом и дрожь уходила… Только откуда она здесь? Что было? Зачем?.. не хотелось думать… Я заснул.

Часов в десять мы позавтракали в кафе у метро. Почти не говорили. Мне было неловко. Что-то всплывало в памяти… Мы по-прежнему, обращались друг к другу на «вы».

Потом я поймал ей машину и сразу расплатился с водителем. Вернулся домой. Вспомнил, что моя машина так и осталась на работе. Взял машину жены и поехал к родителям на дачу.

День был солнечный и теплый. Один из последних летних дней… Несмотря на вчерашнюю алкогольную интоксикацию, чувствовал я себя хорошо. Только внутри было какое-то странное ощущение… как будто я разучился радоваться…

…И сейчас, спустя почти десять лет… каким то странным образом… то там, то здесь… я обнаруживаю на одежде его шерстинки… обычно рыжие… но, иногда – белые… это с той птички, на холке…

НИКТО И НИКОГДА

…И тогда я пошел к врачу. Терапевт беседовала со мной недолго. Вышла. Через несколько минут вернулась. Пригласила пройти с ней. Коридор. Два этажа вверх. Ещё коридор. Очень длинный. У меня есть время заметить и разглядеть зимнее солнце за окном. И подумать: за окном солнце, а я – тут… Поворот. Мы у кабинета в тупике. Символично. И надпись на двери символична – «Психотерапевт такой-то».

– Вы только не тревожьтесь, – говорит она, – но я уверена – вам надо с ним поговорить. Михаил Петрович – очень хороший специалист.

А я и не тревожусь. Сам понимаю – мне не к проктологу со своими тараканами.

Заходим. Она сразу оставляет меня одного. Михаил Петрович указывает на стул. Обращаю внимание – тот не рядом с ним, как это заведено у врачей, а напротив – через стол. Опасается?! Медсестры тоже нет. Присаживаюсь. Смотрим друг на друга. Неожиданно понимаю, как хочу, чтобы он начал говорить, спрашивать. А я отвечать. Как же устал… Но мы молчим. Он смотрит мне в глаза. Лёд. Пронзает. Ничего не утаить. Опускаю взгляд.

– И что, много пьете?

– Пока только по вечерам. Двести грамм тяжелых напитков.

– Пьянеете?

– Нет.

Он кивает.

– Сон?

– В лучшем случае – дрема.

– Себя жалко?

– Да, очень.

– Людей?

– Нет. Страну.

Снова кивает.

– Молитесь?

– В смысле?

– В смысле – за кого-то. Или просите у кого-то прощения?

– Да. Всегда, когда выпью… Важно – за кого?

– Нет… Мысль о самоубийстве?

Откашливаюсь. Откуда он всё знает… Неужели так у всех? Так одинаково?! Чтобы голос не дрожал, несколько раз глубоко вздыхаю.

– Да. Часто.

– Но не взаправду?

– Что-что? Не взаправду – что? Покончить жизнь?

– Ну, да… Жить-то ведь хочется?! Просто как то по-другому… Или совсем край?!

– Хочется, доктор… Хочется. И есть ради чего… и ради кого.

– Понятно… Личная жизнь?

– …Запутана, доктор… Мне обязательно в подробностях?

– Нет.

Спасибо вам, доктор, говорю про себя. А то я уже еле сдерживаю слезы. Если он задаст ещё хоть один вопрос – не смогу ответить. Ком в горле.

– Следите за моим пальцем, – говорит. Я – с радостью. Лишь бы молча… Вправо… влево… к носу…

– Понятно.

– А молоточек? – говорю я.

– Что молоточек?

– Молоточком по коленке?

– И так всё ясно, – он откидывается на стуле, вновь смотрит мне в глаза, вновь пронзает.

– Вам надо госпитализироваться.

Дожил. Я – псих… Куда дальше? Тут же понимаю, что соглашусь. Что больше не могу. Хочу расслабиться, забыться. Стать маленьким. Не хочу больше ничего решать, ни за кого думать. И ни о ком. Хочу, чтобы думали обо мне… Хочу спокойно поплакать… Хочу, наконец, спать и видеть тихие сны… Хочу жить. И лучше, в самом деле, как-то по другому.

– Я согласен. Когда?

– Сегодня. Сейчас.

– У меня даже нет вещей с собой.

– Зубную щетку, пасту, одноразовую бритву купите внизу, в киоске. Больше вам ничего не нужно.

– Хорошо. А скажите…

– В карте будет значиться вегето-сосудистая дистония. Никто ничего не узнает.

– Спасибо.

Не через пять минут и даже не через десять – обычная бюрократия с оформлением и звонками на работу – я оказываюсь в палате. У меня фланелевая, чудесно-больничного фиолетового цвета пижама. Только ещё вот не крахмальная. Настоящая люксовая палата… Минуту стою у окна.

Пока ещё я – это я. Каким бы слабым, жестоким, беспомощным, эгоистичным я бы ни был. Я – это я. Сам думаю. Сам решаю. Сам выбираю. Сам делаю. Сам плачУ…

Зима, и красное солнце уже садится. Я смотрю на него и понимаю: какие это всё пустяки – моя жизнь, мои слезы, радости и боль… Я бы всё это легко отдал за… не пойму за что? За близких? За их радость, счастье и спокойствие? За свой ненаписанный роман? За то, чтобы с солнцем ничего не случилось?.. За что?! За то, чтобы ничего не закончилось? А что это – ничего? О чём я?.. Включаю телевизор. Ложусь. Лицом к стене… Устал…

Заходит медсестра. Укол в вену. Даже не интересно – что это?.. С этой минуты кто то другой будет обо мне думать, заботиться, решать. Но я не успеваю осознать этого в полной мере. Сон накрывает меня. Тяжелый, как ноябрьский день…

Следующую неделю я преимущественно сплю. Я и вообще проспал бы её всю, но меня часто будят – на завтрак, обед и ужин. На сдачу крови и сдачу мочи. На исследование глазного дна. Томограмму мозга. Массаж шейного отдела позвоночника. Общий массаж. Грязевые ванны. Кардиограмму сердца. Ещё для чего-то. Ах, да! – на УЗИ печени. Ещё бы без него?! Кроме того, меня будят чтобы измерить давление, пульс и спросить – как моё самочувствие и настроение. Это делают трижды в день – терапевт, невропатолог и дежурный по отделению врач. Ну ещё бы – я тут VIPклиент. А вот дяденька-психотерапевт не заходит.

На десятый день утром выхожу пройтись. Воздух ещё морозный. Но солнце палит. Снега почти не осталось. Зато асфальт весь мокрый и черный. Что ж, в этом южном городе весна приходит рано… С удовольствием пью кофе, выкуриваю сигарету. Никаких мыслей. Я тут, среди людей. Но я не с ними. Наконец, не с ними. Как хорошо…

Ещё через четыре дня захожу к Михаилу Петровичу. Снова молчим.

– Как дела? – наконец спрашивает он.

– Отлично.

– Хотите выписаться?

– Да. Я очень хорошо себя чувствую.

Мне в самом деле хочется туда… туда, где можно идти по улице, щурится от солнца и его лучей в остатках снега и лужах, где можно курить, пить кофе, снова писать… где меня, хочется верить, ещё что-то ждет.

– Я против. Это обманчивое ощущение. Таблетки. Ваша психика в крайне расстроенном состоянии. Сейчас вам хорошо, но любой стресс… сложная личная ситуация, проблема… В общем, вы ещё не готовы. Хотя бы две недели.

– Доктор… пожалуйста, а?!

Он снова долго молчит.

– Хорошо. С завтрашнего дня. Пить всё, что я вам пропишу. Раз в месяц ко мне на прием, в удобное время… И никакого алкоголя месяца три. Лучше шесть.

– Не сочетается с лекарством?

– Сочетается. Просто помните – алкоголизм лечится, пьянство – нет.

– Довлатов.

– Сразу видно писателя.

– Я не писатель.

– Ну, драматург. Я вспомнил. Я видел ваш спектакль. Вас приглашали на сцену как автора. Уже сейчас нашел ваши рассказы в интернете.

– И что, – откашливаюсь, – понравились?

Долго молчит. Первый раз за всё время нашего общения отводит глаза. Смотрит в окно.

– Не моя тема. Но задело. У вас получается.

– Я зарабатываю на хлеб другим.

– Знаю. Но всё же… вы – писатель. Хороший. И мне жаль вас.

Мне и самому себя жаль. И понимаю, что не готов. Что рано. Но сколько можно тут?!

– Доктор, спасибо вам. Много сделали для меня. А дальше я попробую сам… А то ведь ко всему этому можно и привыкнуть?! И уже не вернуться туда.

– Да. Вы правы. Можно. Удач и вам. Через месяц я вас жду.

После сумерка больничных коридоров, улица ослепляет. После их тесноты кажется нереально просторной. Всё это почти пугает. Но и радует… В квартире сидеть не хочется. Привожу себя в порядок – душ, бритье, туалетная вода, костюм… хочу пройтись. Внутри спокойно – я ничего никому не должен. Вернее, обо всём этом можно ещё пару-тройку дней не думать. Захожу в любимый ресторан. Пиво. Чудесный вкус. Что там говорил доктор? Воздержаться от алкоголя? Забавно… Как это у меня получится?! Доктор, доктор… знали бы вы только…

Шампанское с амаретто

Это было ужасно давно. То ли был Союз, то ли уже не было? Скорее, всё же не было… таможня же уже была?! Да, точно. Не было Союза – деньги вез контрабандой, наличные. Хотя был Союз – не было, прямого отношения к делу не имеет… Просто пытаюсь вспомнить, сколько времени прошло… Так вот, стояли на перроне вокзала в Риге, выбирали билеты. Она должна была поехать со мной в Москву, забрать остальные деньги. И стоял вопрос – в купе, или в мягком?

– Фу, с кем-то… храпит… вонючие носки… Нет, никаких купе, – сказала она. Её муж согласился. До сих пор удивляюсь.

Для понимания ситуации. Она – моя одноклассница. Из Красноярска. В Москве у тетки жила. И мы нравились друг другу. Точно нравились. Никакой безумной страсти там не было. Просто мысль… как-нибудь… при случае… можно закрутить роман. Не хочу долго рассказывать. После школы мы в разных институтах. Но не потерялись. Наоборот – её друзья, мои друзья… как-то всё перемешалось, перепуталось, стало общим… Она вышла замуж, я женился… и ничего у нас с ней не было.

А вчера мы гуляли по Риге. Настроение хорошее. Деньги я довез, первую часть, как и говорили. Кальмары в банках, или что там? – сгущенку? – отгрузили… В общем, всё получилось и всё хорошо. Так что мы гуляли по улицам старой Риги. Какая-то компания. Выпивали то тут, то там. А когда шли по улице, она держала меня под руку и после каждого нового заведения всё сильнее сжимала мой локоть. Мне это нравилось, ведь всё так безобидно. И муж её кого-то обнимает. И смеется над нами. А мы над ними.

– Ну и пожалуйста, – говорит она, – а мы идем танцевать.

И она приглашает меня. И демонстративно прижимается. А я ей подыгрываю. И всё весело и замечательно. И мне нравится, что потом, уже за столом, её ладонь ложится на моё колено. И нравится накрыть её своей рукой и почувствовать, как её пальцы отвечают… И нравится во время следующего танца, скрывшись за колонной от взглядов, по-настоящему прижать, обнять… встретиться с жадными пьяными губами и услышать:

– Наконец-то… сколько же я ждала…

И вот вокзал. Вчерашнее похмелье спало и пришло уже новое опьянение. И она поворачивается и, глядя в сторону, тихо говорит мне:

– Не хочу ни с кем ехать. С тобой хочу.

Набрасываю пьяную удаль – а что? – плачу за всё! И покупаю билеты СВ. Интересно, о чём он думал в тот момент? Хорошо бы, только о том, что она должна получить от меня оставшиеся деньги и кому-то там передать в счет чего-то такого…

Поезд тронулся.

– Пойдем в ресторан?

– С удовольствием.

Мы оба напряжены. И алкоголь не помогает. Ко вчерашнему нельзя возвращаться. И было ли оно? И остатки совести шевелятся у обоих. И много шампанского, много. Надо забыться.

Потом – купе, облегчение при мысли – сейчас сон, потом утро, и я – молодец. Но в темноте её голос:

– Почему?

– Что «почему»?

– Миллион «почему»… Почему не раньше? Почему не все деньги? Почему эти билеты? Почему не на мне? Почему на ней? Почему не коснешься рукой? Почему не рядом? Ещё?

– Я боюсь…

– И я боюсь… Но я всё же начинаю этот разговор.

– И?..

– Мне холодно… Согрей.

– Как?

– Что непонятного?

…Наша близость на узкой койке купе… она, наверное, не идеальна… и качка вагона только мешает… но всё получается сразу – её грудь идеально ложится в мою ладонь, её губы совпадают с моими, её тело любит то же, что и моё… наши желания взаимны… и мы кончаем одновременно…

…Разница потом…

Она льнет. Она плачет. Она рассказывает. Она признается. Она надеется. Она мечтает… А я думаю, что, по счастью, она будет в Москве только два дня. Но и это будет мучением – незаметно уделять внимание, изображать грусть, сочинить какие-то слова напоследок…

И потом её слова на вокзале:

– У меня для тебя сюрприз.

– Какой?

– Через месяц узнаешь, – смеется.

И вот телефонный звонок. Она приезжает на учебу. Дизайн интерьеров. Полгода… Кажется, это был единственный раз в моей жизни, когда я сказал одной женщине, что у меня есть другая. Всё думаю – неужели я был так равнодушен к ней, что не придумал каких-то других слов?! Или так уж сильно был влюблен в другую?!

– У нас могло быть полгода счастья. Я приехала из-за тебя. К тебе… А ты?!

А я был влюблен. Глупый роман, и дорого мне обошелся. Но это уже совсем другое.

Спустя лет пять – нелепая авария… и всё… Мы ещё видимся с её мужем. Раз в год-другой, он бывает в Москве. Он с тех пор женился. Аж два раза. Ни та, ни другая мне не нравились. Может, раздражали красотой, молодостью и нескрываемой сексуальностью? А может, напоминали чемто её? И именно это и раздражало?

В наших разговорах мы не вспоминали её специально уж. Но то так, то эдак имя её всплывает… Мне кажется, он до сих пор ничего не знает. Ну и хорошо.

А я иногда вспоминаю – редко, от случая к случаю… – я приехала из-за тебя… у нас могло быть полгода счастья…

Никто и никогда не делал так ради меня…

А шампанское с «Амаретто»?! Пили такой коктейль накануне той самой поездки в поезде. Потом ещё при встречах – в Москве и в Риге. Честное слово, сами придумали. Три к одному. По-моему, сейчас в некоторых барах его подают. Есть в барных картах что-то такое.

…Редко, но я заказываю…

«Амаро Рамазотти»

Самолет. Рейс Москва – Зальцбург. Проход. Качнулся, задел кого-то рукой. Обернулся извиниться.

– Ничего страшного, молодой человек. Никаких проблем.

Но мне всё равно – есть у этого деда проблемы или нет. Там, в четырех рядах позади, взгляд выхватил одно-единственное лицо… Долго умывался в туалете. Долго шел по проходу обратно. Да, это она. Наши взгляды не встретились – была занята детьми. Через проход мужчина средних лет. Чтото негромко ей говорит. Она кивает. Должно быть, это муж. Ухоженный, безупречный, идеальный. Хорош. А она снова недосягаема для меня, как и двадцать пять лет назад. Сажусь в кресло. Наливаю коньяк. Сказать своим о встрече? Нет?.. И что потом? Кто она им?! Так, смутная тень из прошлой, студенческой жизни… Не так представлял я нашу встречу.

Январь в австрийских Альпах не самое лучшее время – холодно, ветрено и частые снегопады. Но Зельден – великолепный город. Его почти карнавальные аперски22
  традиционные горячительные напитки на горнолыжных курортах (глинтвейн и т.п.).


[Закрыть]. Музыка всюду. Алкоголь, приносящий только хорошее настроение. Чистые улицы. Яркие витрины. Особенно кондитерские. А ещё он чудесный потому… потому что…

…Потому что у меня есть привычка – где бы и с кем я ни был, найти время и посидеть одному, в кафе или баре. То ли отдохнуть от других, то ли подумать и помечтать, то ли набраться сил, чтобы встретиться с теми… другими… от которых устал, но которые – вся моя жизнь.

И на четвертый день я встречаюсь с ней. Столкновение в дверях. Я вхожу, она выходит. Я один, она в большой компании.

– Привет.

– Привет.

Секунда. Её глаза. Замечаю все-все изменения когда-то любимого лица. Но и вижу его всё тем же.

В баре я один. Сажусь в глубине. Не знаю, что заказать. Растерялся. Из всех звуков зацепил один – открылась дверь. Она посреди зала, окидывает его взглядом. Подходит. Специально смотрю в сторону, скрываю улыбку, оттягиваю момент, когда смогу долго-долго смотреть ей в лицо. Сколько же ждал…

– Ты что-то уже заказал?

– Нет. Думал, может, портвейн?

– Давай я закажу нам «Амаро Рамазотти».

– Что это?

– Не знаю. Ликер? Настойка? Зимой – то, что надо.

Наверное, в её лице многое изменилось за эти годы. Наверное, в моем тоже. Но темнота бара выручает. Вижу только сверкание глаз.

– Я видел тебя в самолете.

– Когда?

– Мы летели одним рейсом.

– Надо же?! А ты с кем здесь?

– Да всё те же, как ни странно. Из прошлой жизни, – смеюсь, – хочешь увидеть?

– Нет. Пожалуй, нет.

– А ты с кем? Я правильно понял – муж? Дети?

Да, я правильно понял. Он врач. Австриец. Это её второй брак. Уже десять лет. Нет, одиннадцать. Здесь будут ещё один день, потом в Вену. Там и живут.

– Понятно. Ну, а ты сама… чем занимаешься?

– У меня галерея. Выставки. Художники, фотографы. Ещё какое-то альтернативное искусство – не всегда понятно, что это такое.

– Забавно. Необычно так.

– Ну, у тебя тоже необычно.

– Ты о чем?

– Так… обо всем.

– Откуда знаешь?

– Интересовалась.

Надо же?! Она интересовалась!!!

– И что узнала?

– Что ты юрист. Что всё ещё с Ольгой. Хотя именно этому больше всего и удивилась.

– В смысле?

– Видела твой спектакль. Потом в интернете кое-что почитала… Книгу вот достать не смогла.

– Понравилось? Я о спектакле.

– Наверное, всё же – да. Моим друзьям – точно понравилось. А я, знаешь, не могла отделаться от мысли… это же всё про тебя… Смотрела, думала, как же он живет, если это пишет?! Про тебя?!

– Ну… что-то такое… в каком-то смысле… можно сказать, что и про меня.

– А вот это всё… разводы… любовницы… суицидальные попытки?..

– Слушай… всякое было в жизни… Зачем тебе детали?

– Ты смеешься?! Я думала о тебе.

Приносят наши напитки. Молчи, дорогая! Молчи! Пей! Ты произнесла такие слова… молчи… не испорть их… они ещё плавают где-то рядом… ТЫ – ДУМАЛА ОБО МНЕ!!!

Она кладет мне в бокал лед. Давит лимон. Любуюсь её руками. Я никогда их не целовал. Но однажды держал со всей нежностью.

– Попробуй. Неужели я не угодила твоим вкусам?

– Слушай, в самом деле – классно. И ты не знаешь, что это?

– Зачем?! Я знаю, что это «Амаро Рамазотти», и что это отличный зимний напиток.

– «Амаро Рамазотти». Я запомню.

Она снова накрывает меня, произнося простые слова:

– Я очень рада тебя видеть.

– Да… а я тебя. Сколько мы не виделись?

– После института и не виделись. С 88-го. Двадцать два года.

– А-а-а-а… сколько…

– А сколько не разговаривали? На два года больше.

Наверное, нужно сказать то, что очень хочется.

– Сколько раз я представлял, как увижу тебя.

– А представлял?

– Да.

– И сейчас не так?

– Нет, Айя… Не так.

– Но мы… разговариваем…

– И улыбаемся, и это замечательно.

В разговоре виснет пауза. Говорить о старых общих знакомых? Через четверть-то века?! О женах-мужьях?! Которых, может, и в глаза не видели?! О детях, которые живут в разных странах и говорят на разных языках?! О чем?! А так ждалась эта встреча… Хотя… может… надо спросить самое главное?!

– А скажи…

– Всё, что угодно, – какая же у неё улыбка, а?!

– Что же тогда случилось? Ты перестала говорить со мной. Перестала, демонстративно, перестала замечать?

– Ты… ты проигнорировал меня. И я обиделась. Понастоящему обиделась. И стыдно было ужасно.

– Да за что?!

– Я ведь тебе всё тогда сказала… Послушай, я по сути-то… открылась тебе… А ты отвернулся, будто ничего и не было сказано?!

– Черт знает что… Да я просто решил… не знаю… что это галлюцинация слуховая… Ведь ты не могла мне такого сказать… ТЫ… МНЕ… НЕ МОГЛА!!!

– А ты помнишь, что сказала?

– Да.

– Что?

– Вот и сбылась моя маленькая мечта.

– Да… я так и сказала… Всё помнишь через двадцать пять лет, а говоришь… галлюцинация?! И что тебе ещё нужно было?! Ну, чтобы понять?!

– Не знаю… думал, шутка… Антону мстишь… за дурацкую ту выходку… с платьем… с переодеванием…

– Я должна была тебя взять за руку?! А может, всё же ты?! Нет?!

– Но ты меня совсем не замечала до того вечера…

– Да я места себе не находила, когда ты был рядом… Боялась взглянуть на тебя, глупость какую-нибудь сказать… А потом – твоя Ольга…

– Ага. И твои медики.

– Я просто мстила тебе. И как-то… заигралась… что ли… А ты с Ольгой. И что мне оставалось?!

– Спустя двадцать четыре года услышать всё это… безумие…

– Ну вот… повод для нового твоего рассказа, – смеется, – нет?

– Ну… наверное… Так ведь никто не поверит?!

– А ты напиши, чтобы поверили… Как мы танцевали с тобой. Первый и единственный раз. Болтали ни о чем. Как нежно ты держал мою руку. Как слегка сжимал мне пальцы в повороте. Напиши, а?.. И как в конце танца я тебе сказала… а ты не поверил… А ещё лучше – напиши от лица женщины?! А?! Хочешь, я расскажу, что я чувствовала тогда?!

– Айа, Айа… моя дорогая…

– Прямо стихи.

– Нет, «дорогая»… это вполне правда.

Ещё какое-то время сидим. Я услышал ответ на вопрос, который тревожил меня двадцать четыре года. Ещё раз скажу, а вы услышьте – ТРЕВОЖИЛ ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ГОДА… И услышал ответ, который должен был меня успокоить и даже обрадовать. Он и успокоил. Но радости не было…

Поневоле разговор крутится вокруг знакомых, бывших друзей, бывших врагов. И она, и я с кем-то всё же общаемся. Кто только чем ни занят, куда только ни уехал. Разглядываю её. Конечно, ей уже не двадцать. Но как же она хороша. Её глаза сияют сквозь эти годы…

Смс приходят почти одновременно. Нас где-то ждут. Кому-то мы нужны. Им, ожидающим, невдомек, что четверть века – слишком большая плата за разговор длиною в час. Которого так ждали.

Встаем. Обмениваемся телефонами. На улице она обнимает меня.

– Ну вот… и сбылась ещё одна моя маленькая мечта. На этот раз – всё слышу, всё понимаю. Это мне. От неё. Её слова. Но теперь они мне не нужны. А куда делись те? То мгновение? В которое не поверил, о котором помнил и сожалел. Всему своё время.

Её глаза совсем близко. Намного ближе, чем тогда. Кажется, чего-то ждет.

Но у меня – пустота. Ведь это у неё сбылась мечта. А у меня… одной мечтой стало меньше…

…Когда-то я любил её… и думал все эти годы, что люблю до сих пор… Куда всё делось?

Через день от неё смс – была счастлива видеть. Целую. Пишу в ответ – и я. Но это уже просто вежливость. Не так я видел нашу встречу.

За пять лет она написала мне ещё несколько раз. Я не ответил ни на одно.

А «Амаро Рамазотти»?! Я пью его в горах. Никому из нашей компании он особо не пришелся. Ну и хорошо. Есть повод сказать – я пошел пить «Амаро Рамазотти»… И посидеть одному…

Айа, Айа?! Где это всё?! Где твои руки?! Где сияющие глаза?! Где улыбка?! Где ожидание встречи?! Сперва – каждый день. Потом – двадцать четыре года?!

Вот и сбылась одна моя маленькая мечта…

Никто и никогда… так мне не говорил…

Коньяк

Вообще-то, она говорила про виски.

– Вино – это чудесно. Но для облика нужен виски. Немного брутальности.

Но я стал пить коньяк. Не шло мне виски. Не в смысле – внешне не подходило. Просто не мой напиток. А коньяк – чудесно. Красивый бокал. Красивый цвет. Аромат, послевкусие. Ну, и закусить лимончиком.

– Коньяк, это тоже неплохо. Хорошо смотришься. Костюм, платочек, рюмка коньяка, сигарета и твой блокнот. Удивила меня таким заявлением. Оказывается, давно за мной наблюдала, встречая по вечерам в кафе.

– А тебе надо очки носить. Ты многое без них упускаешь.

Мы познакомились случайно. Поздно вечером оказались в кафе за соседними столиками. Я услышал их разговор о её дне рождения – двадцать пять лет. Поймал её взгляд и рассказал анекдот про идеальный возраст женщины. Тоже 25 лет. Рассказал просто так, но получилось как-то двусмысленно. Она только посмеялась, очень искренне. Когда её подруга ушла, спросила, сколько лет мне. Пришлось сказать. Мне тогда было сорок семь.

Уже позже, она как-то сказала с грустью:

– Наверное, в этом есть что-то закономерное. Мужчин под пятьдесят тянет к молодым девушкам. А молодых девушек к взрослым мужчинам… Закономерное, хотя и странное.

– Почему странное? Мужчина в пятьдесят во многом лучше даже самого себя в двадцать пять.

– Да, конечно, – соглашается она, – особенно если следит за собой. – Просто, их уже ничего ждет.

Ничего не ждет?! Ну, может, в двадцать пять так и можно рассуждать. Что такое месяц? Даже год? Но мне-то почти вдвое больше. И любовь молодой девушки, пусть лишь несколько месяцев, да пусть месяц! – это совсем даже не «ничего»…

Она всё время смеется надо мной. Что бы я ни делал, куда ни пошел – всё повод для иронии, основной смысл которой – ну, нам, москалям, нужно всё самое крутое.

– Саксофон?! Круть! Ты играешь? Слушай, а есть такая штука – баян называется… видел хоть раз?! А зря…

саксофону до него далеко.

– Пойдем, отвезу тебя в правильную парикмахерскую… Вот – «Десанж». Твой формат. Всё то же самое, только в пять раз дороже.

– А-а-а-а?! ВорлдКласс?! Ну да… у нас, извини, ничего моднее нет.

Что её толкало?! Ведь ей точно было интересно со мной. И точно не смущала её разница в возрасте… Что?

Может пыталась сохранить какое то расстояние на тот случай… вернее, на тот день, когда… ну, на ТОТ день… Чёрт! Да на тот день, когда мы расстанемся…

А может, стеснялась своего положения? Положения любовницы? Причем любовницы без шансов стать женой… Не знаю… В конце концов она знала, кто я и что я… Что я с ней всюду, куда угодно, всё время… Но вот в это, например, место – не могу, не надо, чтобы нас видели. А вот на это мероприятие – ну, ты извини, это статусное мероприятие, туда только с женами… Во всяком случае как-то в ресторане у нас был разговор, который позволял так думать.

– Убери руку с моего плеча, – сказала.

– Что такое?

– Ничего, мне в этом городе ещё замуж выходить.

– А если бы тебя увидели с другим мужчиной?

– С другим – ничего страшного. Ну, не сложилось у людей. Бывает… А с тобой сразу видно – любовница. Зацепила москаля. Насасывает теперь.

– Что у тебя за язык иногда?

Как ни странно, именно в такие минуты… ни когда говорила и плакала после ссоры, ни когда обнимала в постели… именно в такие минуты, когда мстила, пыталась задеть, понимал – в самом деле ведь любит…

Я не знаю, чем она занималась, когда я летал в Москву в командировки или к семье. Старался не думать об этом и никогда не спрашивал. Но она всегда встречала меня. Даже если самолет задерживался на несколько часов. Её легко было увидеть – стройная, высокая фигура. Всегда в стороне от толпы, где-то слева.