Текст книги "Понять хищника"

Эдгард Запашный, Аскольд Запашный
Понять хищника

© Эдгард и Аскольд Запашные, текст, фото, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

* * *

Существа должны знать: на свете есть хищники. Без такого знания женщина не сможет спокойно разгуливать в собственном лесу, не опасаясь быть растерзанной.

Понять хищника – значит превратиться в зрелое существо, которое не может стать жертвой собственной наивности, неопытности или глупости.

К. П. Эстес. «Бегущая с волками»

Звуки в моей голове

Эдгард

Бросок лапы был настолько быстрым и резким, что брат не успел уклониться. И вот она, настоящая сцена из самых страшных кошмаров: окровавленный Аскольд уходит за кулисы цирка в Будапеште, а я пытаюсь отойти от шока. В голову мягким кошачьим шагом крадутся жуткие мысли. А вдруг я больше не увижу брата? Вдруг это был удар по шее, и тигрица попала по артерии? Вдруг я выйду из клетки, а мне скажут: «Аскольда больше нет…»

Я обернулся и понял: все еще серьезнее. На меня не отрываясь смотрели восемь пар глаз. Горящих глаз хищников, почуявших кровь. Это были глаза тигров, которые только что засомневались в том, что я – их вожак и могу справиться с ними. Я увидел, как эти машины для убийства – особенно три тигра, работавшие с моим отцом, Шерхан, Акбар и Амур, – начинают гонять в голове вполне конкретную идею. Смерть не посмотрела мне в глаза. Она неслышно подошла и постучала в двери.

И тут сработал инстинкт. Не только общечеловеческий инстинкт самосохранения, но и инстинкт дрессировщика. Мозг мгновенно послал команду «Действуй!».

Я буквально рванул к центру манежа – и что было мочи, перекрикивая музыку, скомандовал: «Всем лежать! По местам!» Я заглянул каждому в глаза. Вернул каждому его взгляд и показал: даже не думай. В то мгновение все было очень просто – либо я, либо меня. Я понял, что пора было «включить дрессировщика» и продемонстрировать: я не сломался, меня так просто не возьмешь.

Мы сидим в кабинете директора Большого Московского цирка, из больших окон за спиной моего героя льется тусклый зимний свет, и хозяин кабинета рассказывает эту захватывающую дух историю своим проникновенным, чуть севшим голосом. По привычке сидит вполоборота, периодически крутит на столе телефон в именном черном чехле с двуглавым орлом и флагом России. Как будто с кошкой играет: влево-вправо, влево-вправо. А я пытаюсь проникнуть в его голову и одновременно прислушиваюсь к собственным ощущениям, пытаюсь совместить все впечатления и мысли. Машинально бросаю взгляд на диктофон – тот подмигивает мне красным огоньком.

И тут в моей голове живо переплетаются две линии. Вот первая, сегодняшняя. Я слушаю рассказ Эдгарда, слежу за его движениями, за мимикой, тоном голоса и темпом речи. И понимаю. Это понимание захватывает меня – прямо как смерть из рассказа моего героя – легко и незаметно, слово утренняя невесомая дымка.

Я понимаю, что он готов ко всему. Прямо сейчас, в это мгновение, на середине мысли. Он готов к тому, что может раздаться звонок, а на том проводе будет кто угодно – от дочери до президента России, от главы комитета Госдумы до его друга и коллеги Мартина Лейси-младшего. И он мгновенно ответит. Он готов к тому, что сейчас войдет помощница, а с ней будет кто угодно – по любому срочному вопросу. И он его решит.

Но самое главное – к тому, что в эту комнату прямо сейчас зайдет, забежит, запрыгнет через окно двухсоткилограммовый убийца с когтями, клыками и голодными глазами. И он его остановит, усмирит, успокоит. Поэтому он сидит вполоборота, поэтому периодически бродит взглядом по знакомому до миллиметра кабинету, а одну ногу подбирает под себя. Он как пружина, как натянутая тетива.

Он так сидит. И ходит так же – это пружинящая походка боксера-тяжеловеса, стремительная, решительная. Так он шел по коридору цирка и тогда, во время первой нашей встречи лицом к лицу. До сих и смешно, и страшно.

Когда-то я написал Эдгарду Вальтеровичу в личные сообщения в одной из социальных сетей – прямо и просто: «Пересмотрел десятки ваших интервью, люблю шоу братьев Запашных. Хочу написать о вас с братом книгу». Мне ответили: «Приезжайте в цирк, обсудим».

И вот я сижу в окружении цветущей листвы в приемной, волей-неволей ерзаю на светлом диване, настраиваюсь. И тут буквально вбегает он. «Вы по поводу книги? Заходите». Крепкое рукопожатие – и он ринулся в кабинет. Я остался позади и услышал странный звук: резкое металлическое «бах-бах» от соприкосновения медных оркестровых тарелок. В голове появилась пресловутая заводная обезьяна и стала часто-часто стучать в эти тарелки.

Я люблю шутить, что до сих пор слышу эти постоянные «бах-бах» каждый раз, когда встречаюсь с одним из Запашных. Потому что это же он! Бах! Настоящий! Бах! Еще круче, чем на видео! Бах! Бах!

Аскольд

Этот случай в Будапеште был как раз примером излишней самоуверенности. Я всегда давал мясо изо рта одному другому тигру – это был наш коронный номер. Но на тех гастролях именно это животное не пошло в работу – уже не помню почему. И нам тогда пришлось думать, с кем выполнять этот трюк.

Мы с братом обсудили этот вопрос и решили, что можно исполнить его с тигрицей, которая никогда этого не делала, но потенциально могла. Сабрина – нормальная, спокойная девочка, без заморочек, без лишней агрессии и нервозности. Мы попробовали – и в первые несколько раз все получалось хорошо. Отрепетировали этот трюк с ней и спокойно делали его на представлениях.

А потом – то самое выступление, во время которого я уже не опасаясь подошел к ней. Расслабился, успокоился. И нарушил элементарные правила безопасности, о которых нам еще папа рассказывал.

Есть такой термин – у нас, во всяком случае, в нашей школе Запашных, – «вытянуть животное на себя». Зверь стоит на четырех лапах на тумбе, которая специально устанавливается так, чтобы у хищника была ограничена возможность передвижения. Тумба – скорее небольшая площадка, она приподнята над полом всего лишь сантиметров на двадцать.

И это чисто психологический момент. Если тигрица на полу, она может передвигаться в любом направлении. Когда же хищница стоит на площадке, то знает, что это ее место и не сходит с него. Если тигрица соберется сойти с тумбы, я это увижу и успею среагировать. И еще: когда она находится на этой площадке, у нее есть определенный диапазон возможностей – может махнуть лапой слева, справа. А вытянуть ее немного на себя – это заставить тигрицу немножко податься вперед, чтобы она перевела равновесие так, чтобы ударить было физически трудно. Это как человеку, наклоненному вперед, сложно ударить ногой, потому что ему просто неудобно. На этом строится безопасность трюка. Если вы посмотрите, как я выполняю этот номер со львом сейчас, то увидите – зверь всегда вытянут вперед. Я встаю перед ним, наклоняюсь в его сторону и жду, когда он сделает движение мне навстречу. Я всегда вытягивал животное на себя: так нас учил папа.

Теперь же происходит следующее: я слегка наклоняюсь к Сабрине, а она остается на месте. У нее абсолютно безразличный взгляд, она не шевелится на тумбе. И тут я пренебрег тем самым главным правилом – не стал вытягивать ее. В итоге, вместо того чтобы дождаться ее реакции или вообще остановиться, взял и просто наклонился к тигрице еще ближе.

Это ее и спровоцировало.

Да, вначале она стоит ровно: то ли зависла, то ли просто задумалась. И вот я наклоняюсь к ней, а она делает движение от меня, отклоняется назад. И в момент, когда я стою в таком уязвимом положении, у нас начинается своеобразная дуэль взглядов.

Вот я тянусь вперед, чтобы угостить ее мясом. И вдруг – бах! – мне мгновенно прилетает удар лапой. Такой жесткий и сильный, что я даже растерялся. Не ожидал такого исхода, и это была полностью моя ошибка – и что не ждал, и что переоценил, и что забыл все правила безопасности.

Единственное, что я тогда почувствовал, – это какой мощный боксерский удар может быть у животного. И тут же понял, что по щеке что-то течет. Очевидно, кровь – теплая, густая. Но я спокойно отклонился, поднес руку и почувствовал, что кровотечение очень сильное.

Увидел, что Эдгард стоит в абсолютной растерянности.

Позже я узнал, он подумал, что Сабрина задела артерию: удар по лицу получился очень сильный, всей когтистой лапой. И у меня в тот момент тоже мелькнула мысль: видимо, тигрица порвала мне шею. И пока еще я в сознании, нужно соображать быстрее и действовать. В таких ситуациях это очень важно, потому что можно переоценить свои силы, решить – ничего страшного, я в порядке. А потом просто упасть без чувств в клетке, и тогда – всё, смерть, потому что на тебя сразу накинутся звери.

Я сказал брату, что мне нужно уйти с манежа. Помню, он меня еще поторопил.

Я вышел за кулисы, а там уже все начали суетиться, звать врача. Когда стали обрабатывать рану, увидели, что все не так уж серьезно. Рана на щеке длиной два-три сантиметра, не такая уж глубокая, не угрожающая жизни и здоровью. Выходит, что Сабрина просто попала когтем мне по лицу при ударе. Она не хотела содрать с меня кожу и серьезно травмировать. У тигров есть такой молниеносный боксерский удар, не с целью напасть и уложить соперника, а для того, чтобы просто показать сородичу дистанцию. Хлопнули лапой куда придется, лучше по голове, – и на этом закончили.

И вот, оценивая, что произошло, я понимаю, что это и был тот самый момент, за который я уважаю природу. Четко, понятно, по делу. И честно. И Сабрину винить не за что. Я даже на нее не обиделся. У меня внутри не было никакой негативной реакции: ни злости, ни страха, ни обиды – вообще ничего. Я просто понял, что получил по морде по заслугам, потому что сам дурак, вот и всё.

Хронологически первое мое большое интервью было именно с Аскольдом. И я отчетливо помню тот вечер. В цирке закончилось вечернее представление, братья провожали гостей и собирались домой. Я ждал, пока мой собеседник закончит все дела, сидел около тренировочного манежа и вслушивался. Цирк не гудел, не шептался, не пел. Цирк просто жил – как живет на земле великан. Он дышит, сопит, двигается – и тогда слышно шорохи.

В цирке после представления настолько спокойно, что, если закрыть глаза, ты почувствуешь себя как дома.

Для цирковых же это и есть дом.

Я давно заметил: Аскольд умеет расширять это ощущение естественного комфорта, будто переносит на вас «домашнюю» ауру. Даже когда мы говорили о страхе, хищниках и крови, это не рождало в голове пугающих звуков и страшных мыслей. Как будто подсознание точно установило: рядом с этим человеком все будет хорошо. Это просто беседа. Хорошая, комфортная беседа.

Эдгард

Тот случай в Будапеште был, пожалуй, наихудшим в моей жизни. Тотальная неизвестность – окровавленный брат уходит за кулисы, а все хищники поворачиваются ко мне. Кто-то из них спал, кто-то смотрел в зал, спокойные, тихие, всё как обычно. И тут вдруг такая перемена. Щелчок. «Ага, одного убрали, остался второй. Того сломали физически, этого сломаем сначала морально».

Пришлось мгновенно реагировать, я взял себя в руки и показал, что все не так просто, как им кажется. Внушил, что меня гораздо больше – как будто в Халка превратился. Включил режим максимальной жесткости, чтобы они поняли, что лучше со мной даже не связываться в этот момент. Дорабатывал в таком боевом режиме, готовый ко всему и вдвое более внимательный к каждой мелочи.

А сам все равно думал: «Как там брат? Все же артерия или нет? Если артерия, успеют ли врачи? Спасут ли Аскольда?» Ужасные секунды неведения. Слава богу, прямо во время выступления ассистенты передали мне, что всё в порядке: рана неглубокая, артерия не задета, угрозы жизни нет. Но те две-три минуты, пока Аскольду обрабатывали рану, пока не прибежал врач, были, пожалуй, самыми ужасными в моей жизни.

Животные за секунду улавливают изменения в ситуации, чувствуют перемены в настроении, чуют страх и слабость. И не только у дрессировщиков. Бывает, настроение в группе меняется независимо от нас с Аскольдом. Кто-то на кого-то нацелился, кто-то с кем-то подрался, и они все входят в боевой режим, начинается ситуация всеобщего напряжения. Такое у нас происходит раз в один-два месяца, когда чувствуешь, что атмосфера накаляется до предела. И если дать им волю, совершить ошибку, то начнутся убийства.

Это, конечно, очень тяжело морально и физически, потому что начинаешь контролировать в буквальном смысле каждое движение животных, иначе эта волна напряжения все-таки выплеснется. Но животные есть животные. Всегда надо держать в голове, что у них свой особый характер, свое видение происходящего, свои желания, и необходимо еще до выхода на манеж попытаться понять, все ли хорошо. Решить проблему заранее, принять превентивные меры.

У нас бывали моменты – хотя такое редко случается, – когда перед самым выходом на манеж мы решали, что не берем того или иного хищника сегодня работать, потому что видим – с животным что-то не так: оно или напугано, или находится в состоянии стресса. И даже непонятно, что именно произошло, на кого зверь вдруг начинает злиться, злится ли он в принципе – может, у него просто что-то болит. Но мы понимаем, до добра это не доведет, и поэтому не берем животное в работу, даем отдохнуть, чтобы потом в спокойной обстановке разобраться в причине такого поведения: может, тигр или лев заболел, а может, придумал себе что-то и захотел поохотиться на собрата. Или, наоборот, испугался.

Тигра, например, выдает язык тела – если присмотреться, то можно увидеть, что у животного на уме. У них в принципе хорошо развита мимика. Кроме того, при изменении состоянии у них меняется поза, положение ушей. Глаза буквально впиваются в причину страха, хвост начинает дергаться, а кончик хвоста – вибрировать, как у змеи. И ты видишь, что зверь сильно напуган. И этот испуг может спровоцировать атаку – потому что животное не обязательно даст заднюю, а наоборот, может пойти вперед, в атаку. Либо куда-то рвануть и само стать объектом нападения, потому что у хищников все достаточно просто: трус не должен жить, выживает сильнейший. Раз это трус, значит, можно его убить. Другие обязательно нападут на животное, которое испугалось.

Тигры отпущения

Эдгард

В момент, когда хищник утвердился в своей мысли о нападении и драке, дрессировщик уже опоздал. Необходимо это предвидеть, разгадать, раскусить. Показать подопечному, что ты все понял, осадить его и сбить с этого настроя. Но это постоянная работа, потому что у хищников неплохо развит интеллект – он подождет сегодня, но продолжит выслеживать жертву завтра. Будет ждать момента, когда я отвернусь.

Моя работа как дрессировщика хищников в массе своей состоит в том, чтобы поймать тигра или льва в момент, когда мысль напасть у него еще не успела созреть. Я должен предотвращать такие ситуации, хотя они возникают постоянно: животные достигают половой зрелости, начинается «дедовщина», тигры очень агрессивно защищают свое личное пространство, потому что все они – эгоисты и индивидуалисты. При этом хищники очень агрессивны к слабакам – среди них, как и среди людей, есть козлы отпущения. Склад характера такой – порой это могут быть здоровые лбы, но их все гоняют, над ними издеваются.

Был у нас, например, тигр Элтон – крупный самец, но добряк по природе, не поставил себя в коллективе, и его начали травить.

А в другой момент у нас таким козлом отпущения выбрали тигра Оззи. Самый крупный и красивый тигр – тем не менее боялся всего на свете, мысленно как будто кричал: «Боже мой, война началась!» И вот уже тигры Дитер и Джастин, а также лев Филипп стали на него охотиться. Я видел, что у них уже сформировалась мысль о том, что этот трус просто недостоин жизни, по-этому они по-настоящему стараются его убить. Был момент, когда нам на репетициях приходилось буквально его защищать.

Когда мы только репетировали с Оззи и я начал думать, что скоро возьму его в работу, другие тигры начали его постоянно атаковать. Однажды Дитер прокусил ему лапу насквозь. Хотя мы с братом уже понадеялись, что тигры постарше стали мудрее и не будут выкидывать таких номеров. Оказалось – ничего подобного. В подобных ситуациях просто не получалось провести все спокойно. Если бы мы пытались делать все как обычно, то у нас на репетициях и выступлениях каждый день были бы драки до крови и приходилось бы всех разнимать со стрельбой и поливанием водой, а Оззи однажды просто убили бы. При этом я мог работать с ним одним, мог выводить с ним еще трех-четырех тигров, которым на него до лампочки, но в общую группу – нет. Для обеспечения его же безопасности. Это было обидно.

Аскольд

Проблема состоит в том, что все животные, наделенные определенной силой от природы, серьезно меняются в период полового созревания: например, у львов и тигров это промежуток от двух до пяти лет от роду. В это время они переживают своеобразный подростковый период – им нужно куда-то девать свою энергию и силу. Если человек может всю эту энергию пустить в мирное русло и конструктивно применить, то хищник начинает просто драться, ломать, убивать. Так происходит со всеми животными, а опасные становятся еще более опасными. Львенок вырастает во льва, которому достаточно одного момента, когда он почувствует свою силу, чтобы решить ее показать.

У нас всегда есть молодежь, потому что цирковая индустрия так устроена. Было бы очень удобно организовать все так, чтобы полностью собранная группа работала с младых когтей и до самой старости, а когда эти животные уже не смогут трудиться, набирать полностью новую группу. Это удобно в том плане, что животные очень ревностно относятся к чужакам – так же, как и люди, кстати. Это ведь психология ксенофобов – чужак априори представляет для тебя опасность, он угрожает твоим ценностям, твоему порядку, твоей территории. Поэтому сильные люди дают отпор и выясняют, с чего вдруг в их монастырь пришли со своим уставом. Животные реагируют аналогично – если новичок может представлять угрозу, ему лучше сразу объяснить, кто в доме хозяин и какие здесь правила. В мире людей такое происходит, например, в армии или тюрьме.

Однако обеспечить подобную смену поколений чисто технически невозможно – некоторые животные просто стареют и дряхлеют быстрее других. Поэтому, когда мы видим, что один из наших тигров или львов уже тяжело прыгает, что ему становится сложнее справляться с трюками, мы начинаем готовить ему замену, берем молодого. И тут разгораются конфликты: старики «кошмарят» молодых, а когда молодые подрастают, то сами начинают «кошмарить» стариков.

Хрестоматийный пример: у нас в группе работают два родных брата, тигры Курт и Эрик, которые не выросли до серьезных размеров и для самцов мелковаты. Также в группе был взрослый тигр Джастин, который до определенного момента нормально к ним относился. Мы сводили их, и опасных столкновений не было. Однако по мере взросления молодые начали перебарщивать – все как у людей, когда подросток начинает доказывать старшим, что это они ничего не понимают. Старшие это терпят определенное время, пытаются мягко указать на то, что так себя вести не нужно, но потом молодой на волне своего максимализма переходит границу. Тогда случается драка, в которой младший должен проиграть – иначе это будет захват власти.

Так же было с нашими тиграми. Джастина начали цеплять все больше и больше, и в какой-то момент он разозлился настолько сильно, что открыл настоящую охоту на этих молодых. На одной репетиции он очень серьезно вцепился в шею Курту и начал его ломать, тогда мы кое-как отбили и спасли молодого. Прошло время, и Курт начал кидаться на Джастина. Теперь уже он боится Курта, а не наоборот.

Однако на той репетиции все было максимально серьезно. Джастин схватил Курта сзади за шею и буквально ломал ее, как тигры делают в природе. А я видел, что животное уже умирает.

Мы стреляли из шумового пистолета, палками пытались отогнать Джастина, а он не реагировал вообще никак. И Курт просто сидел, как цыпленок, и издавал такой очень странный жалобный крик и хрип. Вот в этот момент, конечно, понимаешь, кто такой тигр, что это за зверь. Это жестокий убийца, который убивает именно так. А ты видишь реальное убийство своими глазами.

В итоге Джастин по какой-то причине не додавил противника и просто отпустил, разжал челюсти, хотя был тогда в совершенно неадекватном состоянии. Я такое называю «боевой режим». Видимо, уровень адреналина сильно повышается, резко поднимается давление, у тигра становятся совершенно пустые глаза, расфокусированный взгляд. В этом режиме у хищника одна мысль: «Все могу, и плевать, что будет». И Джастин в этом состоянии пошел на нас.

Я такое много раз видел: когда животное готово к любой развязке. Оно готово и само погибнуть, даже не думает об этом. Высокий уровень интеллекта предполагает долгосрочное планирование, мысли о завтрашнем дне, планы на будущее. Человек может гонять в мозгу такие мысли, но и то – в экстренной ситуации, как правило, не успевает. А животное в принципе этого не делает. Хищник находится здесь и сейчас в максимально заряженном состоянии, как натянутая тетива.

И вот представьте: Джастин, большой, взрослый тигр, в этом режиме, когда у него слюни текут, весь рот в крови оттого, что он в Курта свои клыки всадил. И вот этот монстр идет на вас.

Да, хищник и сам находится в стрессовом состоянии, потому что он в бою. Я помню, был такой интересный фильм про корейскую войну, про двух братьев, «38-я параллель». Один брат оказался в Северной Корее, а второй – в Южной. Они сначала были очень близки, а потом жизнь их разделила, и в конце концов они встретились на поле боя. И были убийства – с той и с другой стороны. И они как два лидера неслись сквозь толпы, убивали врагов и вдруг встретились. Они стояли и смотрели друга на друга, как два одержимых, как два зверя в человеческом обличье. И только тогда к ним начало возвращаться сознание – на этом и была построена драматургия сцены.

В жизни же, когда накрывает такое состояние, любое существо – не важно, человек или зверь – продолжает, вроде, рубиться, а мыслей нет. Это и правда боевой режим. Я таких хищников многократно видел. Когда они уже входят в такой раж, им нужно дать успокоиться, охладить. И в этом плане очень хорошо работает вода, она отвлекает. Здесь не помогут ни физическая сила, ни выстрелы, здесь лучше всего помогает вода. Она действительно остужает, выбивает из колеи.

Представьте: два взрослых мужика собрались драться, и вдруг подбегает кто-то третий и обливает их холодной водой. И именно в этот момент у них полностью меняется настрой. Им холодно и мокро! И вот они из-за абсурдности происходящего как бы разряжаются, перестают думать о драке, переключаются на совершенно другую ситуацию: неприятную, неудобную.

Кстати, Джастин до этого конфликта с Куртом был практически профессиональным убийцей, кидался и дрался постоянно. Я его даже опасался, и поэтому предлагал брату отправить Джастина в зоопарк – он начал без видимой причины бросаться на людей, то есть стал представлять серьезную угрозу для нас самих.

Одна ситуация окончательно убедила нас в обоих в том, что его нужно сдать. В тот день в клетке нас было трое: мы с братом и наш помощник Василий Васильевич. И вдруг Джастин ни с того ни сего завелся и попер на нас. Я как сейчас помню его морду – эти безумные глаза, помню, как у него текли слюни, как он неуверенно шагал прямо на нас, не до конца понимая, что делать. И мы поняли, что в таком заведенном состоянии он в любой момент может запросто броситься на нас, поэтому приготовились к битве за свою жизнь. Мы взяли палки на взлет – у нас так называется поза, когда ты берешь свою рабочую палку поудобнее, для того чтобы просто бить в полную силу, если хищник бросается тебя убивать. В такой ситуации нельзя отступать назад, но при этом нужно держать расстояние между собой и ним. Происходит настоящая дуэль: инстинкт тащит тебя назад, но мозг напоминает, что хищник почувствует, что ты отступаешь, если ты перейдешь определенную границу.

Слава богу, в итоге Джастина удалось успокоить без прямого столкновения.

Приходится как-то разрешать все конфликты и искать выходы из ситуации, ведь новичков все равно нужно вводить в группу. У нас есть животные, которые адекватно ведут себя с молодыми и могут безболезненно, без риска для жизни и здоровья объяснить местные порядки. Например, тигрица Анита у нас работает как воспитатель – она может показать характер и осадить молодняк, но не станет калечить и убивать. Таких «воспитателей» мы выпускаем для того, чтобы молодые животные увидели, что собой представляет взрослый хищник и где пролегают границы дозволенного.

Если молодым этого не показать, они устраивают натуральный беспредел, у них на мордах можно увидеть практически человеческую хитрую ухмылку. Когда они делают кому-то больно, пробуют свои силы, у них горят глаза. А в ситуации, когда от взрослого хищника им по лбу прилетает «урок жизни», как мы это называем, тоже по глазам видно – приходит осознание.

Эдгард

Были у нас львы Фрэнк и Джон. Фрэнк – первое и единственное животное, которое в итоге не пошло в работу. Этих парней привезли нам из Африки, они два родных брата, хотя очень сильно отличались друг от друга. Фрэнк был поменьше, и с самого детства, в отличие от Джона, имел очень добрый характер, он быстро потянулся к людям, начал буквально проситься на ручки. Милый, плюшевый, бегает, веселится, но я в нем стал замечать странности. Называл его «лев с чудинкой». Думал, что у него некая форма аутизма, он не все понимает.

С одной стороны, я это сваливал на возраст, на то, что просто он еще львенок и, как любой ребенок, пытается сфокусировать свои мысли, но не может сложить их в кучу. Однако, когда он стал старше, мы с братом во время репетиций поняли, что у нас многое с ним не получалось – то есть за этот же промежуток времени другие животные уже начинали что-то делать, а у Фрэнка все никак не шло. Поначалу это было забавно, а потом начало мешать.

Мы этого Фрэнка даже на месте удержать не могли – он не понимал, чего мы от него хотим. Например, он спрыгивает с барьера раньше времени, мы его ругаем, а он не понимает, за что. И он на нас смотрит, мол, что вы делаете-то? Другое животное запрыгнуло бы на барьер – и поняло: «Так, спустился – плохо, сижу здесь – хорошо, меня позвали – я пошел». А этот не понимает, анализ не проводит. Так он дожил до взрослого возраста. А когда уже в три, в пять лет он заматерел, стал вести себя и вовсе странно. Когда он упирался в проблему, которую не вполне понимал, он еще начал включать сильную агрессию. Начинал злиться на все происходящее, громко рычал, каменел, и с этим животным бесполезно было что-либо делать.

К сожалению, он у нас не научился ничему, но и сдать его мы не смогли. Фрэнк все же родной брат Джона, а львы – семейные животные, для них очень важно быть всегда в социуме, тем более с родными братьями, и мы приняли решение, что им друг без друга будет плохо. Поэтому он и сидел у нас теперь как этакий трутень на теле коллектива.

Бывали курьезные случаи и с другими животными. Тигры Орфей и Элтон, например, у нас по разу натурально «зависли» прямо во время представления! Орфей три месяца нормально работал в цирке, в котором мы гастролировали, а однажды вышел, поднял голову и сел. Просто сел и сидел минут пятнадцать, завороженный, взгляд не отводил от потолка. Что он там увидел? Никаких изменений не было: декорации не меняли, люди под куполом не ходили. Три месяца стабильной работы, и вдруг что-то он там увидел и сидел в таком глубоком оцепенении, как это бывает с иными людьми. Но как узнать-то, что его беспокоит сейчас и беспокоит ли вообще? Вроде не бежит никуда, не рычит. Просто сидит и следит за чем-то. Брат в этот момент попытался обыграть ситуацию – провел рукой у тигра перед глазами вперед-назад. Ноль эмоций. Еле-еле отвлекли и увели за кулисы.

Но должен сказать: мы с братом работаем с животными с 1997 года, то есть больше двадцати пяти лет, – и за все это время было, пожалуй, только два таких случая. Это действительно аномальные моменты. Ведь наши животные обычно привыкают к частой смене обстановки. Например, когда мы приезжали работать на зарубежные стадионы, там вообще все было по-другому: другое расположение света, звука, декораций, оркестра, зрительный зал другой, где-то зрители ближе, где-то дальше, где-то людей больше… То есть тигров в принципе уже трудно чем-то удивить. А тут такие эксцессы!

Многие знакомые говорили мне, что смысла идти на репетицию к дрессировщикам нет никакого. Они, мол, все равно «разыграют спектакль» и сделают все не как обычно, покажут, как они заботятся о животных и якобы никогда их не бьют.

На тот момент я уже какое-то время общался с братьями Запашными и слышал в их словах неподдельную любовь к своим животным и заботу о них. Неужели я настолько плохо разбираюсь в людях и не заметил фальши? Вооружившись принципом «сомневаюсь, следовательно, существую», я напросился на репетицию с хищниками. Обычная, повседневная репетиция, не открытая – хотя другие цирковые, свободные от дел, конечно, могли ее посетить.

И вот в манеж выпускают львов и тигров, входят сами Запашные. И я чувствую, что для них это – момент переключения в другой режим. Они оба сами становятся хищниками. В повороте головы, во взгляде, в голосе у каждого видится и слышится вожак. Несгибаемый, опытный, авторитетный.

В то же время я вижу перед собой истинных профессионалов – они контролируют все пространство вокруг, постоянно следят за тем, чтобы у тигра или льва не зародилась даже мысль о нападении, пресекают все попытки лениться, валять дурака и проявлять реальную агрессию. Мне кажется, в такие моменты лучше всего снимать о братьях документальное кино – пружинящие движения, жесткие взгляды, резкие команды. Человек и зверь становятся братьями – но с сохранением иерархии. Человек уподобляется зверю, чтобы показать: «Я такой же, как ты, только сильнее. Слушай меня, ибо я – твой вожак!» И, как истинный вожак, он защищает слабых и осаживает сильных.

Аскольд

Папа с раннего детства вбил нам в головы некоторые непреложные истины. Он всегда приучал нас к тому, что животные – очень хрупкие существа и что их можно ранить даже неправильным отношением. Он учил, что у животных есть чувства, есть душа, что недопустимо к ним относиться, как к игрушке. Также учил тому, что животные могут быть опасны, и тому, как выходить из напряженных ситуаций.

Потенциальную угрозу ведь представляют далеко не только хищники. Помню, мы с детства видели травмы животных и помогали их лечить, ухаживать за ними, а вот травмы людей от нас старались скрывать. Как-то раз мы узнали, что одному из наших взрослых друзей лошадь проломила череп. Во время номера с лошадьми два человека держат на веревках барьеры, которые открываются, чтобы животные пробежали на манеж и обратно. Наш знакомый как раз держал один из этих барьеров, и лошадь-тяжеловоз, пробегая рядом, как говорят в цирке, отработала вбок – ударила его копытом так, что он получил очень серьезную травму.